Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных народов земли д'Оливе Антуан

Наш автор родился в Ганже в Эро (Ganges, Herault; Эро – департамент на юге Франции – прим. пер.) на улице Игры в Мяч (Rue du Jeu de Ballon) 8 декабря 1767 года. Гёфер в своем Биографическом словаре (издание 1829 года) ему дает имя М. Мишо (М. Michaud), а в своей Всемирной биографии его именует N.; и только Фетис (Fetis) в своем Словаре музыкантов его называет Антуаном, то есть его настоящим именем.

Семейство его матери было почти полностью уничтожено во время отмены Нантского эдикта, и только одному восьмилетнему ребенку удалось избежать резни; им являлся дед Антуанетты д'Оливе, матери нашего бессмертного теософа. Антуан, через своего отца, звавшегося также Антуаном, являлся племянником Жана Фабра, «Честного преступника» (1756) (1).

Его родители, будучи содержателями постоялого двора Трех Королей, определили Антуана по коммерческой части, направив его с этой целью в Париж около 1780 года. Там у него обнаружился вкус к литературе и музыке. Знаменитый доктор Сиго (Dr Sigault), с которым он общался, заметил его пытливый ум и руководил его достаточно полными занятиями по медицине.

Уже в годы отрочества он сделался известным в салонах, где он появлялся, благодаря своему сочинительству стихотворных пьес, приуроченных к случаю, одно из которых имело столь большой успех, что стало приписываться Фабру д'Эглянтину (Fabre d'Eglantine). Дабы избежать подобной досадной путаницы наш юный поэт попросил и получил законное право прибавить к своей фамилии фамилию своей матери, род которой пресекся.

Вот те из этих пьес, которые были исполнены в Товарищеском театре: Гений Нации или живописные моралисты (1787 год), героико-комическая пьеса (2), Амфигури (Amphigouri) (1790) и Зеркало Истины (1791).

В 1790 году имела некоторый резонанс его оставшаяся в рукописи ода на назначение депутата от Нима Рабо Сент-Этьенна (Rabaud Saint-Etienne) в президиум Национальной Ассамблеи.

Между тем, во время, когда он, отказавшись от коммерции, решил жить исключительно трудом своего пера, Революция разоряет его отца, о чем он сообщает в рукописи из нескольких страниц, озаглавленной Мои воспоминания. Несомненно, именно в это время, чтобы избежать банкротства, он отправляется в Германию и, собираясь добиться определенных отсрочек от родительских кредиторов, он принимает свое пифагорейское посвящение (Сент-Ив: Истинная Франция, Pro Domo), глубокий отпечаток которого отразится на всех его будущих произведениях.

После того, как ему удалось спасти некоторые остатки фамильного достояния, позволившие его родителям и младшим сестрам скромно удалиться в Сент-Ипполит-дю-Гар (Saint-Hippolyte-du-Gard), Фабр д'Оливе возврашается в Париж и самозабвенно погружается в филологические и философические исследования, несмотря на грозный порыв революционной бури. Он отвлекается только лишь для того, чтобы поддержать ход более, чем скромной жизни несколькими произведениями для текущей литературы. Под псевдонимом Госпожа де Б. (Mme de В.) он пишет стихи для журнала, который называется Незримое (Invisible), прозу для двухнедельной коллекции, имевший большой успех сборник общественных игр и, наконец, первое анонимное издание Азалаиса (d'Azalais).

Его брат находился на воинской службе; он должен был погибнуть в несчастной экспедиции из Сэн-Доминго. Он сам, наконец, благодаря покровительству Бернадотта, с которым познакомился после 1789 года, смог поступить на службу в Военное министерство в бюро одаренного персонала с жалованием от 3000 франков, но ложные доносы привели к ненависти Наполеона, и только благодаря протекции графа Ленуара де Ля Роша (Comte Lenoir de La Roche), он был вычеркнут из списка двух сотен ссыльных, направлявшихся погибать на африканское побережье. Кажется, он оставил эту службу в 1802 году, чтобы поступить в Министерство внутренних дел, которое он покинул очень быстро; его пенсия была упразднена герцогом де Фельтром; двенадцать лет пребывая в отставке, он упорно работал. Именно в это время он завязал отношения с Валентэном Ауи (Valentin Hauy), который оказал Фабру д'Оливе помощь в фактических деталях его начинаний. Фабр д'Оливе пишет и издает тогда много романсов для квартета из двух флейт, фортепьяно и баса (вокала), посвященных Игн. Плейель (Ign. Pleyel). Он думал о том, что сможет восстановить музыкальную систему Греков, для чего сочинял композиции третьим ладом, называющимся эллинским, гармоническая пропорция которого существенно отличается. Этим ладом он составил Ораторию на коронование Наполеона и исполненную в 1804 году в Храме реформатской религии ведущими оперными певцами. На ней присутствовали более тысячи зрителей и о ней отзывались с большой похвалой. Именно этому открытию посвящено его небольшое произведение о Музыке; однако, утверждалось, что этот новый лад не что иное, как третий лад Блэнвилля (1757 год), превозносимый Ж.-Ж. Руссо, и очень близкий нашему старому плагальному ладу, существующему в церковном пении.

В 1804 году, после поездки в Ним и Сент-Ипполит-дю-Фор (Saint-Hippolyte-du-Fort), он публикует Трубадура, посвященного своей матери.

Следуя сюжету произведения, его обвиняли в чрезмерном подражании Мак-Ферсону и в том, что он по своему разумению заполнил имевшиеся в оригинале лакуны.

В 1805 году он женится на девице А. Варэн (Mile Warin), происходившей из семейства, жившего в окрестностях Ажена (город на юге Франции, расположенный на реке Гаронне; через него идет дорога от Тулузы на Бордо – прим. пер.), образованной, самой являющейся автором достойных сочинений (3). В тишине он создает с ней семью, в которой практиковались наиболее совершенные добродетели. В этом безвестном убежище он пополняет свою приводящую в замешательство эрудицию. Вместе с Эли-усом Боктором, переводчиком с арабского, служившим Первым консулом в Египте, и тем, кого тот с собой привез во Францию, он изучает все семитические языки и диалекты, – индус из касты ему преподает арийские языки, но силой одного своего дара Фабр д'Оливе проникает в тайну китайских иероглифов. В то же самое время под руководством неизвестных – возможно, этих двух людей с Востока – он упражняется в управлении оккультными силами. Разве не видели его друзья, как часто он мог, используя одну свою магнетическую силу, заставить прилететь из своей библиотеки на свой рабочий стол книгу, к которой он хотел обратиться за советом? Разве не мог он, когда этого желал, побеседовать с покойным автором, чтобы попытаться проникнуть в его мысль? Не вызывал ли он у своей жены самые редкие феномены сомнамбулизма?

Именно в течение этих десяти лет уединенных занятий он написал свои Золотые стихи, опубликованные только в 1813 году с их посвящением литературной секции Института.

Именно в это время, как прежний добродетель слепых, используя неведомый прием, который желали найти в толковании определенных иероглифов, он успешно исцелил юного глухонемого швейцарца по имени Рудольф Гривель и несколько других. Мать этого молодого человека была классной надзирательницей в пансионе для девиц, которым руководила госпожа Фабр д'Оливе вплоть до 1815 года. К тому моменту был уже подготовлен Древнееврейский язык, но господин де Монталиве (М. de Montalivet) предложил лишь публикацию 1-го тома, бросив вызов автору доказать свои утверждения. Отвечая на сей вызов Фабр д'Оливе исцеляет юного швейцарского воспитанника аббата Сика-ра (Sicard) (смотрите Французскую газету и Парижский дневник от 3 марта 1811 года – Gazette de France et Journal de Paris, du 3 vars 1811). Но власть, настроенная против него из-за неуместного письма студента Ломбара, скоро запрещает проводить Фабру д'Оливе свои лечебные курсы, ведь он не обладал медицинским дипломом, что угрожало ему даже тюрьмой в случае их повторения. Сделавшись мишенью всякого рода полицейских нападок, после того, как бесплатно совершил добрые деяния,

Фабр д'Оливе рассылал свои протесты от низших в высшие инстанции и дошел до вершины административной лестницы, получив аудиенцию у Императора.

Говорят, что во время этой встречи он осмелился себя вести перед завоевателем, как посвященный носитель таинственных посланий и предостережений; говорят, что он предложил Наполеону создание европейской империи, в которой тот будет духовным главой. Досадный исход этого собеседования вновь водворил нашего автора в безвестность.

Впрочем, перед тем он отразил в стихах и музыке славу Императора. Стихи помещены под портретом Наполеона знаменитым художником-миниатюристом Огюстеном, а в Академию Надписей отправлен дистих для группы Коринфских коней:

Несмотря ни на что, он продолжил создание своего великого этимологического труда, Древнееврейского языка, который он завершил и выпустил в свет в Национальной типографии в 1815 году, благодаря вмешательству Лазара Карно (Lazare Carnot), отца сен-симонистов; это колоссальное произведение 26 марта 1825 года удостоилось Указателя. Тогда же он сочинил Каина и аболиционистский роман против рабовладения, озаглавленный Изамор (Izamore) или Африканский принц, который никогда не был опубликован.

Желая составить грамматику и словарь языка Ок, он дважды побывал в Севеннах и в родном городе в 1816 и 1817 гг., имея на руках рекомендательные письма от Министерства внутренних дел. Во время этой поездки он вылечил семерых глухонемых людей, двое из которых вновь впали в свой недуг по причине своей неосторожности.

В это время семейные неурядицы тревожили жизнь Фабра д'Оливе; его культ уже претворялся в жизнь, великие идеи Философической истории человеческого рода, которые он выработал в других более эзотерических исследованиях, подвигли его пользоваться своей женой, как пифониссой и ясновидящей, подобной древним жрицам Мистерий, перед которыми он благоговел. Говорят, его жена покинула свой дом по церковным наущениям, и наш одинокий пифагореец должен был давать уроки, чтобы выжить.

Но вскоре он снова встретил одну из своих старых учениц музыки госпожу Фор (Mme Faure), урожденную Виржини Дидье (Virginie Didier) из Памье. Именно ей, спустя несколько лет, он посвятил свои Воспитательные советы и, наконец, последнее и самое главное из своих произведений Философическую историю человеческого рода, увидевшую свет в 1822 году.

Будет неверно говорить о том, что Фабр д'Оливе желал создать религию, но он основал для себя самого и для своих редких учеников политеистический культ. Двадцать лет назад протестанская библиотека на улице Святых Отцов располагала некоторыми рукописными гимнами этого культа. Впрочем, Фабр д'Оливе был свидетелем возникновения культа Теофи-лантропов, коим руководил его друг Валентэн Ауи вместе с Ларевейером-Лепо (Lareveillere-Lepeaux) и Ж.-Б. Шемен (J.-B. Chemin). Эта религия, менее замысловатая, нежели культ Фабра д'Оливе, еще и сегодня имеет своих адептов в Париже.

Господин Тидианёк (М. Tidianeuq) нашел в библиотеке Лаона два письма Фабра д'Оливе, датировнные 1824 годом (смотрите издание Посвящение, март 1900 года), которые, хотя и не представляют большого интереса, но показывают, какое возвышенное сознание теософ черпал в своем достоинстве и как высоко он ценил основательность своей системы.

Он умер 25 марта 1825 года. Издание Конститюсъоннель (Constitu-tionnel) посвятило ему приличный некролог, хваля его знание, его архаическую бескорыстность и строгость его жизни, полностью ограниченной узким кругом близких друзей. Фабр д'Оливе после себя оставил сына, 14 лет, и двух дочерей, 7 и 18 лет. Последняя погибла в пожаре десять лет назад, уничтожившем в то же самое время большое количество нот, портретов и рукописей, среди которых перевод Сефера в его сущностном смысле и опера Корнелия и Цезарь.

Пьер Леру (Pierre Leroux), а за ним и другие говорили, что Фабр д'Оливе умер у подножия своего алтаря. Но исходя из того, что Сент-Ив д'Альвейдр рассказал Станиславу де Гуайта, представляется, что ближе к истине следующие строки из Фабра дез Эссара (Fabre des Essarts) (4):

«Было видно, как эти великие души, объятые жертвенным исступлением убивали себя пред своим идолом. Непреодолимая жажда Беспредельного, более сильная, нежели отвращение к жизни, могла завершаться подобными самоубийствами. Не является ли Фабр д'Оливе одной из таких трагических жертв? Этот кинжал, это пронзенное сердце, этот старик, распростершийся в глубине темного святилища, – все эти сумрачные вещи, которые мы наблюдали однажды, но не сумеем сказать где, – может, это только видение?»

Нам известны только три портрета Фабра д'Оливе: миниатюра Огюстена, помещенная в начале Мудреца из Индостана; бюст скульптора Каллемара (Callemard) (1776–1811), который представляет Фабра д'Оливе в возрасте двадцати пяти лет и воспроизведенный в издании Музыка; а также портрет, находящийся в мэрии Ганжа. Кроме того, изображение, данное здесь нами, принадлежало Мадмуазель Фабр д'Оливе.

Расценивать Фабра д'Оливе – труд неблагодарный. На этот счет отличился своей возмутительной пристрастностью Словарь Буийе (Bouillet); хроникер из издания Солнце (16 июля 1888 года), хотя и менее несправедлив, когда считает Фабра д'Оливе «предшественником романтизма и Балланша», но ошибочно видит в нем мистика, апокалиптика, подражателя Байрону и сторонника королевской демократии (!). Два наиболее авторитетных критика Фабра д'Оливе – это Папюс со своей уже ставшей крайне редкой брошюрой Фабр д'Оливе и Сент-Ив д'Альвейдр (Париж, 1888 год) и сам Сент-Ив в Истинной Франции (Pro Domo). Помимо того, Ф. Буаске (F. Boisquet) опубликовал в 1825 году три слепленных на скорую руку критических статьи о Социальном состоянии человека, а в 1894 году покойный господин Мартэн (М. Martin) организовал конференцию в Ганже, посвященную их славному земляку. Его сын господин Л. Мартэн согласился передать нам стенограмму этого мероприятия; здесь мы выражаем ему всяческую признательность. В родном Провансе Фабра д'Оливе почитают, как одного из лучших предшественников движения Фелибрижа (5).

Сент-Ив рассказывает, как он познакомился в Джерси с бабушкой своего друга Адольфа Пеллепора (Adolphe Pelleport), поэта, умершего в изгнании в 1856 году. Эту почтенную особу звали Виржини Фор. Она была подругой Фабра д'Оливе в его последние годы. Она передала Сент-Иву произведения великого посвященного.

«Я их читал громким голосом, – говорил Сент-Ив, – под шум Океана, взволнованного ветрами. Вечер завершился слишком быстро, и я торопил время, чтобы увидеть ее на завтрашний день, чтобы еще читать, чтобы постоянно слушать о тайной истории этого великого человека, его исследовании мистерий, об установленном им политеистическом культе, о его странной смерти и сожженных из-за нетерпимой ненависти рукописях, о его последних обетах».

Обращаясь к Пеллутье (Pelloutier), Куру де Жебелену (Court de Gebelin), Бэйи (Bailly), Дюпюи (Dupuis), Буланже (Boulanger), д'Эрбело (d'Herbelot), Анкетилю-Дюперрону (Anquetil-Duperron), экзегетам, философам, Вильяму Джонсу (William Jones) и его коллегам из Калькутты, Отцам Церкви, алхимикам, Бёме, Сведенборгу, Сен-Мартену и многим другим оккультистам, Фабр д'Оливе излагает их и дает им теософское заключение, ни христианское, ни позитивистское, но в чистом виде пифагорейское и политеистическое.

Установив основания своей морали и правила лингвистики, как своего исследовательского средства, Фабр д'Оливе подходит «после этого синтеза или, скорее, метафизической и политеистической универсальности, полной знания о бесконечном, но лишенной знания абсолютного, к применению своего средства во всемирной истории. Из чего и проистекают два тома под названием Философическая история человеческого рода.

«Благодаря своей привычной, но великолепной методе, автор на сей раз начинает восстанавливать положение принципов в онтологии и антропологии, из чего он выводит метафизическую анатомию индивидуального человека столь же замысловатую, сколь и правдоподобную».

«Последовательная гамма инстинктов, страстей, свойств устанавливается затем двойным способом в двух первоначальных полах и развивается через всю историю, начиная с дикого состояния и до варварства, от первобытных цивилизаций и до цивилизации нашего времени».

«Это заданная антропологическая величина ионической школы вплоть до Лукреция, следующей трансцендетальному методу во всей своей исторической и в совершенстве изложенной истине».

«Более того, эта сущностная величина подчинена догматически спиритуализмом, который никогда не противоречит самому себе».

«Отсюда происходит рациональный мистицизм в том смысле, что всегда он логически обосновывается и доказывается».

«Универсальность времен добросовестно проверена сравнением всех хронологий. Она развивается и устанавливается в точности с фактами. К сожалению, чувствуется, что автор слишком поглощен этими предварительными исследованими и их применением, которое он не хочет делать своей непосредственной темой».

«В его книге факты не берутся во внимание, поскольку признаки озвучивает, благодаря им самим, нечто определенное. Факты пребывают там, как случайный мотив, но не как опыт, откуда должно возникнуть наблюдение. Устремившийся к абстракции автор видит лишь ее, абсолютно теряет землю под ногами и, оставив все реальности, удаляется от нее».

«Его мысли об этом никак не являются ни сильными, ни прекрасными, хотя они всегда метафизичны и холодны».

«Слишком метафизик, чтобы быть физиологом, Фабр д'Оливе абстрагирует дух от жизни, когда, наоборот, великое таинство Слова во всех возможных категориях наук и искусств есть их единение».

«Исторический взгляд автора является панорамным и соседствует с философским речитативом. И один и другой не представляются столь хорошими и полезными, но лишь бы они вели исследователя к совсем иным итогам, нежели нашего писателя и гида».

«Из воззрений Фабра д'Оливе получается, что Человеческое общество целиком есть первичный безжизненный материал, не обладающий собственным законом. A priori об обществе сказали, что оно обложено податью и барщиной; a posteriori о нем говорили, исходя из так называемых теократических, республиканских и самодержавных правлений».

«Нет ничего менее точного, если, наоборот, рассматривают Общество, как коллективное существо, имеющее свой собственный физиологический закон, как таковой, каковыми бы не являлись его политические правления».

«В данном случае правительственный гений, будь он теократическим, республиканским или самодержавным, ничего в себе не заключает, не только происходя из абстрактной фантазии a priori, но и из чистой и простой констатации самого закона общественного действа».

«Предпочтение Фабра д'Оливе, конечно, за теократией; но он ее видит исключительно правительственной, политической и, странная вещь, этот возвышенный язычник и уж явно не христианин приходит, несомненно, к тому же, к чему пришел сам Жозеф де Мэстр – к деспотическому клерикализму. Более того, его восхваление кастового уклада в конце Золотых стихов не оставляет никакого возможного сомнения о выводах его исторического труда, благо он делает для себя оговорку, что не желает предавать огласке эти выводы, что, с его стороны, было мудро и предусмотрительно».

Мы посчитали себя обязанными дать, вместо нашего взгдяда на Фабра д'Оливе, мнение о нем Сент-Ива д'Альвейдра, которое показалось нам более компетентным и пространным. В действительности, если Пьер Леру и Балланш и были вдохновлены теософом из Ганжа, они все равно не смогли ни возвыситься над его точкой интеллектуального созерцания, ни подняться до ее высоты. Среди оккультистов только один Сент-Ив смог и сумел определить его подлинное место в Нашем Господе Иисусе Христе, в чем, по нашему убеждению, состоит непогрешимый критерий для всех категорий исследований.

Комментарии

(1) A. Coquerel. – Les forcats pour la foi (А. Кокерель. Каторжники за веру).

(2) Вновь поставлена в Одеоне 14 июля 1896 года.

(3) Мартэн говорит, что Советы моей подруге принадлежат ей.

(4) Les Hierophantes – Paris, 1905, in-8 (Иерофанты. Париж, 1905).

(5) Фелибриж – движение за возрождение провансальской литературы; фелибр – провансальский поэт или писатель (прим. пер.); Donadieu, de Bezier: Les precurseurs des Felibres (Донадьё из Безье. Предшественники фелибров).

Провансальское происхождение и судьба творческого наследия

Имя великого эзотерика, филолога и целителя Антуана Фабра д'Оливе сегодня мало известно не только у нас в стране, но и на его родине во Франции. Однако, истоки хорошо знакомого российскому читателю французского оккультизма второй половины XIX-го и начала ХХ-го столетий связаны непосредственно с этим именем. В его произведениях черпали свое вдохновение такие классики эзотерической мысли, как маркиз Сент-Ив д'Альвейдр, маркиз Станислас де Гуайта, Жерар Анкосс (Папюс), Жо-зефен Пеладан, Эдуар Шюре. Последний в своей популярной книге «Великие Посвященные» так писал об Антуане Фабре д'Оливе: «Истинный восстановитель космогонии Моисея – это гениальный человек, сегодня почти забытый, которому Франция воздаст должное в момент, когда будет воссоздано в своих нерушимых основах эзотерическое знание, ставшее интегральным и религиозным. Фабр д'Оливе не мог быть понятым своими современниками, ибо опережал на целое столетие свою эпоху. Универсальный дух, он обладал в той же самой степени тремя свойствами – интуицией, анализом и синтезом, соединение которых вершит трансцендентное мышление…»

Далее Эдуар Шюре отмечает: «Заговорив о Фабре д'Оливе, следует сказать несколько слов и о другой позднейшей книге, вызванной к жизни трудами Фабра д'Оливе. Я говорю о Mission de Juifs, Saint-Ives d’Alveydre (1884 Calmann Levy) (1). Сент-Ив обязан своим философским посвящением книгам Ф. д'Оливе. Толкование Кн. Бытия взято им во всех существенных чертах из La Langue hebraique restituee Фабра д’Оливе. Цель этой книги двойная: доказать, что наука и религия Моисея были необходимым последствием предшествовавших религиозных движений в Азии и Египте, что Фабр д’Оливе уже осветил в своих гениальных произведениях; и доказать, что тройственное начало всякого правления, состоящего из трех видов власти: экономической, судебной и религиозной или научной, было во все времена венцом доктрины посвященных и существенной частью религий древнего цикла, до Греции. Такова собственная идея Сент-Ива, идея, достойная полного внимания. Он называет ее синархией или управлением, основанным на принципах; он находит в ней органический закон общественного устроения и единственное спасение для будущего. Если не считать того обстоятельства, что Сент-Ив не любил указывать на свои источники, необходимо признать высокое значение его книги, которой и я обязан многим. В ней, несомненно, одно великое качество, перед которым нельзя не преклониться, это – целая жизнь, посвященная одной и той же идее. Кроме этой книги, он издал еще «La Mission des souverains» и «La Lrance vraie»; в последней он, хотя и поздно и как бы нехотя, все же отдает должное своему учителю Фабру д’Оливе» (2).

Поразительно, что творческое наследие писателя, вновь открывшего для человечества простую, но удивительно стройную истину о воздействии на Человека и Вселенную трех великих сил мироздания – Божественного Провидения, Судьбы (необходимости) и свободы Воли – само не избежало участи быть разобранным на цитаты всевозможными и подчас второстепенными писателями от оккультизма. Более того, отдельные из них выдавали идеи великого французского теософа за свои, что справедливо отметил Эдуар Шюре по отношению к Александру Сент-Иву д'Альвейдру, который, прежде чем стать оккультистом, плодотворно поработал с архивом Фабра д'Оливе, оказавшись, волею случая, его хранителем. И все же, сколь несправедливо распорядилась Судьба с этим волевым певцом Божесвенного Провидения, хотя он никогда и не уповал на ее постоянство.

Как пишет в своей Биографической заметке Седир, Антуан Фабр родился 8 декабря 1767 года в Ганже в округе Эро, знаменитом, кстати, своим виноградарством и виноделием. Стоит отметить, что Ганж – типичный городок южной французской провинции Окситания, по которой в XIII веке огнем и мечом прокатился знаменитый Крестовый поход против катаров, когда крестоносцами, по приказу папского легата, полностью, не взирая на свою религиозную принадлежность, было уничтожено население соседнего с Ганжем города Безье. Сегодня одна из площадей Ганжа носит имя Фабра д'Оливе. Деды и прадеды Фабра д'Оливе по отцовской линии, являясь гугенотами (кальвинистами), относились к буржуазному сословию Лангедока. Возможно, они когда-то, как и множество фамилий юга Франции, исповедовали катарскую или альбигойскую ересь и память об этом передавали из поколения в поколение. Хотя современный российский исследователь французского эзотеризма Юрий

Стефанов и упомянул о происхождении фамилии Фабра д'Оливе (как нам представляется, со стороны отца) из центральной Франции. В XVI веке предки выдающегося теософа были вынуждены бежать в Лангедок из-за религиозных преследований гугенотов. К сожалению, мы пока не располагаем документальными генеалогическими сведениями подтверждающими это.

Что же касается фамилии его матери Антуанетты д'Оливе, то ее многие родственники, по причине периодических гонений на протестантов во Франции в XVII–XVIII вв., эмигрировали в разные страны Европы, обосновавшись в Швейцарии (Женева), Голландии, Германии, Шотландии, Швеции и даже Норвегии. С тех пор во всех этих странах можно встретить фамилию д'Оливе, кроме Франции, где мать знаменитого теософа была последней ее представительницей. Род д'Оливе, безусловно, принадлежал к провансальскому мелкому рыцарству, но с течением времени, испытав превратности гугенотской жизни в контрреформатской Франции, обуржуазился, вынужденный заняться торговлей и ремеслами в окситанских городах. Вот отчего, дабы избежать досадной путаницы с многочисленными Фабрами, подвизавшимися на литературном поприще, и дабы увековечить род своей матери, Антуан Фабр на законных основаниях прибавляет к своей фамилии фамилию своей матери, сделавшись Фабром д'Оливе.

Кроме «Трубадура», родному Провансу Антуан Фабр д'Оливе посвящает свое прекрасное этимологическое произведение «Язык Ок, восстановленный в своих составных принципах» (было готово к изданию в 1817 году; язык Ок – провансальский язык, название провинции Лангедок (Languedoc, Langue d'Oc) в переводе с французского, как раз и означает язык Ок – прим. пер.) (3). По свидетельсву многих историков и филологов, среди которых и такой известнейший исследователь Прованса и альбигойской ереси, как Рене Нелли, данный труд до сих пор не утратил свое научное и культурологическое значение. Будучи провансальцем по происхождению, Фабр д'Оливе стоял у истоков национального, языкового и культурного пробуждения Прованса, целиком подпавшего под власть Франции после Альбигойского Крестового похода в XIII веке. Седир точно отметил роль Фабра д'Оливе, как самого яркого из предшественников Фелибрижа. Ныне невозможно представить Федерика Мистраля, иных деятелей провансальского возрождения без Фабра д'Оливе, ведь он для Прованса – все равно, что Тарас Шевченко для Украины. Пусть Фабр д'Оливе и не являлся, в отличии от Шевченко, завзятым сепаратистом. Вместе с тем, Фабр д'Оливе очень интересовался и соседними с провансальским баскским и аквитанским языками (Уэска), которые он считал сохранившимися наречиями первоначальных атлантов, принадлежавших к красной расе.

Впрочем, после публикации «Трубадура» за Фабром д'Оливе закрепилась слава литературного мистификатора. Вот как об этом пишет отечественный литературовед 30-х гг. прошлого столетия Евгений Ланн:

«Эпос Оссиана нашел отклик и на материке, во Франции. Но во Франции мистификатор обратился не к героическим временам незапамятного III века, а к средневековью: в 1802 году вышли два томика «Le troubadour, poesies occitaniques». Подзаголовок гласил: «traduites par Fabre d'Olivet» (переведенные Фабром д'Оливе – прим. пер.).

Фабр д'Оливе – фигура крайне интересная. Исключительный эрудит почти во всех областях гуманитарных наук, он является автором филологического исследования «Восстановленный древнееврейский язык» (1815) и двухтомной «Философской истории рода человеческого» (1824). Свое филологическое исследование он строит на оккультных принципах, которые проникают и его историческую концепцию. Но, прежде чем целиком отдаться мистике иллюминатов (4), он выступил со своим «Трубадуром» – переводами неизвестных песен средневековых трубадуров, слагавших свои песни на наречии, которое он назвал «occitanique». Слова такого не существовало и не существует. «Occitanique», как объяснил Фабр, объединяло провансальское, лангедокское и все близкие им наречия. Но мистификация не прошла незамеченной. В эпоху консулата еще никто не интересовался поэзией Прованса. Время для появления «Las Papillotos» гасконца Жасмэна и «Mireille» Мистраля еще не настало. Литературная критика отозвалась на появление «переводов» молчанием, а Фабр д'Оливе после этой неудачи не пытался больше писать в стиле трубадуров и ушел в оккультизм» (4).

Конечно, мистификация никоим образом не умаляет достоинств Фабра д'Оливе, а, скорее, наоборот, она их еще больше утверждает. Тем более, что со знаменитого эпоса Оссиана в Европе стал возрождаться интерес ко всему кельтскому, а окситанская поэзия Фабра д'Оливе, пусть и воспринятая весьма прохладно, только укрепила ростки воскресающего кельтизма. К тому же, любая серьезная литературная мистификация всегда опирается на источники оригинального характера.

Фабр д'Оливе и русская философия, первый перевод на русский язык

Из отечественных мистиков и философов высоко ценили научное и теософское наследие Фабра д'Оливе Владимир Шмаков, прозванный «русским Сен-Жерменом», а также священник отец Павел Флоренский. Идеи французского эзотерика органично отразились в их творчестве, а прекрасная статья Павла Флоренского «Имена», вообще, навеяна Фабром д'Оливе и успешно развивает отдельные положения его доктрины. В другой свое статье «Имеславие как философская предпосылка» Павел Флоренский особо подчеркивает этимологический дар французского эзотерика, а в примечании к ней говорит: «Фабр д'Оливе Антуан – оккультный мыслитель, интересовавшийся существом древних религий и языков, знал греческий, арабский и еврейский языки, развивал теорию, по которой санскрит, греческий и латынь произошли из еврейского языка. Фабр д'Оливе – автор трактата «Восстановленный еврейский язык». Будучи сторонником идеи о едином существе всех религий, развивал теорию всеобщей теодоксии. В своем стремлении возродить культ языческих богов Фабр д'Оливе устроил собственное святилище. С его именем связывают новое направление в масонстве».

Николай Бердяев в своей книге «Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии», написанной летом 1918 года, отзывался о французском теософе по-бердяевски с легкой иронией, хотя и не умаляя его достоинств: «… Фабр д'Оливе построил остроумную социальную систему, основанную на совмещении трех начал – Божественного Провидения, необходимости и человеческой свободы. В этом есть много верного».

Характерно, что значение Фабра д'Оливе понимали и представители иного враждебного Флоренскому и Бердяеву идеологического лагеря – марксистского. Так, наряду с Эдуаром Шюре, Фабр д'Оливе являлся самым почитаемым Максимом Горьким оккультистом, о чем пишет в своей статье «Великий еретик» (Горький как религиозный мыслитель) литературовед Михаил Агурский (7). Здесь нет ничего удивительного, поскольку марксизм есть древняя религиозная система, берущая свое начало в иллюминатстве и ветхом египетско-вавилонском идолопоклонстве, и стремящаяся насадить всемирную атеократию, вместо вселенской теократии, устроение которой чаяли не только христианские философы и богословы, но и эзотерики, подобные Мартинесу де Паскуалису, Виллермозу, Жозефу де Местру и, конечно же, Фабру д'Оливе. К тому же, с переживших ужасы масонско-иллюминатской Великой Французской революции Жозефа де Местра и Фабра д'Оливе начинается возрождение теократической мысли по всей Европе. Теорию теократии Жозефа де Местра и Фабра д'Оливе подхватывает и усовершенствует своей философией мессианизма великий математик Хёне-Вронский, пусть мессианизм последнего пока государственный и неперсонифицированный. Вслед за тремя французскими мистиками приходит Владимир Соловьев, в творчестве которого и получили окончательное развитие их идеи. Хотя Владимир Соловьев почти ничего и не говорит о Фабре д'Оливе, но чувствуется, что многие строки его богословских, философских и культурологических произведений, где речь идет о всеединстве, теократии и Понтификате, навеяны «Философической историей Человеческого рода», «Восстановленным гебраическим языком» и «Золотыми стихами Пифагора». Сам факт того, что книга Владимира Соловьева «Россия и Вселенская Церковь» была написана по-французски, говорит о многом.

Безусловно, образованная русская публика XIX и начала XX вв. практически не нуждалась в переводе трудов Фабра д'Оливе (хотя сомнительного качества переводы модного Папюса «выпекались» в начале XX столетия буквально каждый год). И тем не менее, первый и до недавнего времени последний русский перевод произведения великого французского эзотерика был сделан В. Н. Запрягаевым, который перевел «Космогонию Моисея» Фабра д'Оливе, вышедшую в свет в провинциальной Вязьме в 1911 году с подзаголовком: «Традиция восстановления по истинному смыслу древнееврейских (египетских) коренных слов». Опять же по странной иронии, этот перевод был размещен на Интернет-сайте российского отделения иллюминатского Ордена восточных тамплиеров. Злой парадокс: всю свою жизнь Фабр д'Оливе беспощадно боролся с иллюминатами, а они его не только помнят, но и пользуются его наследием.

Стоит отметить, что творчество Фабра д'Оливе оказало большое влияние и на мировоззрение отечественных оккультистов начала XX столетия, среди которых можно смело назвать имена Григория Мёбиуса (Г.О.М.) и Сергея Тухолки (1874–1954). Если первый разбирает учение Фабра д'Оливе на страницах своего «Курса энциклопедии оккультизма», переизданного «Энигмой» в 2004 г., то второй посвящает доктрине французского эзотерика одну из своих книг явно антропософского характера (8).

Из современных российских исследователей к творчеству Антуана Фабра д'Оливе обращался «затворник Теплого Стана» Юрий Стефанов (1939–2001), являвшийся, к тому же, земляком Николая Семеновича Лескова, одного из самых талантливых и загадочных русских писателей. У Стефанова совершенно особенный и совсем неканонический взгляд на французского эзотерика. В своей статье «Великая Триада Фабра д'Оливе» Стефанов с присущей себе изящностью изложения желает представить лангедокского мыслителя, как приверженца альбигойской ереси, неокатара, подобного жившим уже в XX столетии Деода Роше и Антонена Гадаля. Так, Стефанов пишет, что в «Философической истории Человеческого рода» Фабр д'Оливе «попытался соединить катарскую дуалистическую доктрину с даосским учением о «Великой Триаде» – именно ему мы обязаны введением этого понятия в оборот европейской философии». И далее: «Членами этой Триады в Китае считались Небо, Земля и посредник между этими двумя космическими силами – Человек, точнее говоря, – «Человек совершенный» (Сяньжэнь); этот термин вполне соответствует исламскому термину «аль-инсан аль-камил», а также таким каббалистическим понятиям, как Адам Кадмон или Адам Протопласт. У Фабра д'Оливе эти великие мировые силы называются Провидением, Судьбой и Волей человеческой» (9).

Мы не будем здесь касаться тождества между даосским Сяньжэнем и Адамом Кадмоном, что по сути верно и отражено во всех монотеистических религиях, но лишь отметим следующее: творчество Фабра д'Оливе не имеет никакого отношения ни к гностицизму, ни к лангедокскому катарству, которые столь дороги для Юрия Стефанова. На протяжении всей своей жизни Фабр д'Оливе исповедывал позитивный неоплатонизм и элитарную пифагорейскую доктрину, иными словами, завуалированное под политеизм Единобожие. Божественное Провидение, Судьба (необходимость) и Человеческая воля (Свобода), по Фабру д'Оливе – непреходящие законы, данные Предвечным своему мирозданию. Во вселенной Фабра д'Оливе все едино и там нет места веренице гностических архонтов с манихейско-катарским демиургом во главе. Да и что общего у Адама Протопласта с альбигойскими «совершенными»? Если само христианство Фабр д'Оливе характеризовал иногда не только как высший «интеллектуальный» (в противовес «анимическим» исламу и одинизму), но и как «сумрачный культ», то как бы он определил манихейство катаров, являвшееся, в целом, деструктивной религией смерти, которая еще до печально знаменитого похода в Лангедок Симона де Монфора ради ложного аскетизма успела повыкосить население городов и сел французского юга? Думается, во взгляде на эту темную ересь кальвинист по происхождению Антуан Фабр д'Оливе сошелся бы с ревностным католиком Святым Домиником, основавшим «Domus Inquisitiones» (Инквизиционный трибунал) в Тулузе и доминиканский орден. И все же внешне не придерживаясь христианского вероучения, Фабр д'Оливе в своей глубинной сущности всегда оставался католиком, но не в вульгарном и профаническом смысле слова, а в посвятительном, пусть даже католиком от пифагореизма. И отсюда его тоска по Вселенской Теократии во главе с наместником Провидения Папой Римским и божественным Пророком при нем, Вселенской Империи во главе с паневропейским монархом, отсюда его тайный план теократического переустройства Европы и мира. Выходит, что цели и задачи у православного русского католика Владимира Соловьева и французского политеиста пифагорейца Антуана Фабра д'Оливе одни, только вот способы их достижения порой отличаются на понятийном уровне. У Соловьева они клерикально-христианские, покоящиеся на откровении Спасителя и священных установлениях; у Фабра д'Оливе – чисто эзотерические, иногда даже формальные, ведущие от одной мировой Теократии к другой. Если Соловьев христианский фундаменталист, то Фабр д'Оливе, как сказали бы сегодня, фундаменталист традиционализма. Но оба духовных писателя едины в познании Единого в своих проявлениях – ЯХВЕ, АДОНАЯ, САВАОФА.

Фабр д'Оливе и тайные общества

До сих пор остается загадкой, принадлежал или нет Антуан Фабр д'Оливе к братству вольных каменыциков. Большинство авторов склоняется к тому, что Фабр д'Оливе не был масоном, хотя и получил посвящение в одной из парамасонских организаций – Пифагорейском ордене. Впрочем, сам французский эзотерик недвусмысленно намекал, что вдохновителями злокозненных действий против него являются масоны. И это неудивительно, ведь Фабр д'Оливе основал на масонских принципах свой Орден всемирной теодоксии, который правоверные вольные каменщики восприняли за явную и опасную ересь.

Первые три посвятительные степени Ордена всемирной теодоксии назывались портиком Храма и соответствовали трем первым символическим градусам адонирамического масонства. Ложа у Фабра д'Оливе называлась Полем, ученик именовался поливальщиком, подмастерье – пахарем, мастер – сеятелем. Такая увязка символических степеней с профессиями сельских тружеников вполне закономерна для Фабра д'Оливе, считавшего человека «небесным растением» и полагавшего в обработке земли, которую древние римляне нарекли культурой, истоки всех наук и искусств. «Элевзинские мистерии, – писал он, – тесно связаны с культурой возделывания земли; платоники и пифагорейцы сравнивали душу человеческую с пшеничным колосом. Всемирный теодоксический культ воскрешает в современном или, лучше сказать, обмирщенном мире инициации древности» (10). Так, целью поливальщика в ордене Фабра д'Оливе являлось очищение и познание самого себя; пахаря – труд и выбор растения, которое он должен был возделывать; сеятеля – изучение природы и небесной культуры. Следовательно, поливальщик, пахарь и сеятель были обязаны непрестанно очищаться, обучаться и совершенствоваться в буквальном и ритуальном смысле. Завершали иерархию Ордена всемирной теодоксии четыре высших степени, обозначавшиеся именами космических стихий – Вода, Земля, Воздух и Огонь. Отметим, что до Фабра д'Оливе существовало два вида масонства. Это – традиционное масонство каменщиков и так называемое «лесное масонство», которое представляли собой итальянские карбонарии, выжигавшие во время своих церемоний из дерева древесный уголь. Ритуал посвящения в орден, составленный Фабром д'Оливе в соответствии со своей оригинальной музыкальной системой и ориентированный на годовые солнцестояния, был опубликован в его книге «Истинное масонство и небесная культура», впервые увидевшей свет в 1952 году (11).

По существу Орден всемирной теодоксии указал новый путь для европейских инициатических обществ и тайноведческой науки, путь, которому было не суждено осуществиться, ибо французское масонство, практически властвовавшее страной в революционную и наполеоновскую эпоху, и представленное, главным образом, Великим Востоком Франции, очень неодобрительно смотрело на подобные затеи. И здесь мы вплотную подошли к загадке гибели Антуана Фабра д'Оливе.

По официальной версии, к которой склонялся и Седир, Фабр д'Оливе покончил жизнь самоубийством в своем домашнем святилище в ночь на 25 марта 1825 года. Для русского эмигранта и конспиролога Григория Бостунича было вполне очевидно, что ритуальное убийство Фабра д'Оливе совершили масоны (12), на происки которых намекает и мета-физик-мессианист Хёне-Вронский. Конечно, здесь речь идет об иллю-минатском и либеральном масонстве и уж никак не о консервативном христианском и мартинистском масонстве, к которому принадлежал и Жозеф де Местр. Александр Сент-Ив д'Альвейдр думал по этому поводу иначе: «Он был заколот возле своего алтаря: от христианства не отрекаются безнаказанно» (13). Таинственное глубокомыслие маркиза Сент-Ива д'Альвейдра, одно время ратовавшего за римский католицизм, оберулось, как всегда, банальностью. Но что мог объективного сказать о смерти Фабра д'Оливе его ученик, занимавшийся плагиатом у своего учителя? В другом месте Сент-Ив д'Альвейдр сказал, что не христианин Фабр д'Оливе, подобно Жозефу де Местру, пришел к идеалу деспотического клерикализма в противовес нивелирующей секулярной демократии. Это правда. Но с чем, как не с римско-католической церковью, связывал свой клерикализм, свою чаемую Теократию Антуан Фабр д'Оливе? Или, может, с коллегиями гальских друидов, которые больше тысячи лет, как бесследно исчезли на территории Галлии? К любой стилизации, обозначаемой или не обозначаемой предикатой «нео», Фабр д'Оливе относился если не отрицательно, то скептически, а посему и не воспринял новый постреволюционный культ Теофилантропов, учрежденный его товарищем Ауи.

Итак, католикам-ультрамонтанам было невыгодно убивать человека, пропагандировавшего, пусть и весьма своеобразно, идею всемирной Теократии и Римского понтификата. И следовательно, вопрос о смерти Антуана Фабра д'Оливе остается открытым.

Всеединство, Синархия и Теократия

История философии утверждает, что впервые термин панэнтеизм или всеединство ввел в философский обиход немецкий метафизик Карл Краузе (1781–1832). Хотя не исключено, что само понятие всеединства Краузе позаимствовал в эзотеризме Фабра д'Оливе. Последний ничего не изобретал, а лишь восстановил древнее пифагорейское мировоззрение, основанное на борьбе свободы (Воли) с необходимостью (Судьбой) и прямом воздействии на мироздание божественного закона, именуемого Провидением. Венчает этот космический тернер сам Господь Бог, образуя мистический кватернер макрокосма. На уровне индивида человеческая тримерия (тело, душа, дух) находит свое осуществление в Едином Предвечном, образуя мистический кватернер микрокосма. Поскольку Господь един, то своим единством он объемлет весь космос, начиная от макрокосма и через микрокосм до всех царств природы. На этом зиждется основной божественный закон или теодоксия всеединства, которая уже несет в себе закон иерархического гармоничного соуправления – синархию, противостоящую анархии – дьявольскому закону распада и разложения. И хотя в своей вселенной Фабр д'Оливе не находит места князю мира сего, все же его происки можно узреть в крайних формах искажения законов свободы и необходимости. Правда, под конец жизни французский эзотерик признал, что одним искажением этих законов невозможно объяснить все явления и стал говорить о влиянии на людей и человеческие общества элементарных злых духов, поднимающихся в определенные циклы из нижних частей вселенского яйца. Чем не традиционный христианский взгляд на бесов преисподней, пусть и облеченный в определенную оккультную фразеологию.

Исходя из реализуемого во времени и пространстве закона всеединства, весь мир пронизывает единая субстанция, именуемая Исааком Ньютоном эфиром. По поводу этой сущности, неоднократно упоминаемой в трудах Антуана Фабра д'Оливе, Рудольф Штейнер отмечал в своих лекциях за 1924 г. «Какую пользу может извлечь медицина из применения духовно-научного метода»: «Вся Вселенная, от «Бога до глины» является проявлением Единой Субстанции. Древние называли это вещество «Акаша». Герметические философы, называли его квинтэссенцией, или, буквально, пятый элемент… Акаша – это, наполняющая пространство, основная, или первичная материя, из которой образуется все сущее. По меткому определению Фабра д’Оливе, это тот неуловимый узел, который соединяет бытие с небытием, посредством его, осуществляется связь форм, с производящим их принципом».

Здесь стоит отметить определенное противоречие, в которое впал Антуан Фабр д'Оливе, как оккультный философ. С одной стороны, он придерживался своей теодоксии всеединства; с другой – полагал, подобно Парацельсу, что человеческие расы произошли в разное время, в разных местах и от предков, не имеющих отношения друг к другу. К примеру, прародиной нашей белой или кавказской расы, по Фабру д'Оливе, являются северные пределы Евразии, называемые древними греками Гипербореей. В этой связи вспоминаются Белый Остров (Шветадвипа) ведических ариев, Арктогея Рене Генона, Атланд Германа Вирта, а также некогда располагавшийся в лесостепи южного Урала индоевропейский культовый центр Аркаим, основанный уже после исхода северных народов со своей прародины. Семитические народы Фабр д'Оливе считал результатом древнего смешения кельто-нордической расы с представителями второй атлантической (черной) расы, уже смешавшейся с реликтами первоначальной атлантической (красной) расы. В вопросе об Атлантиде французский эзотерик придерживался мнения и ныне непревзойденного атлантолога иезуита Афанасия Кирхера (1602–1680), который составил даже географическую карту Атлантиды с очертаниями затонувшего континента. Остается загадкой, каким образом он их определил, но поразительно, что эти очертания довольно точно соответствуют еще неизвестному во времена Кирхера глубинному рельефу океана. Фабр д'Оливе вслед за Кирхером повторяет, что изначальная атлантическая цивилизация принадлежала красной расе. Затем атлантическая традиция через Египет, ставший по существу колонией Атлантиды (самих древних египтян некоторые оккультисты полагают отдельной голубой расой), досталась черной расе, а от нее, благодаря завоеваниям арийца Рама и установлению им вселенской империи со вселенской теократией, перешла к народам белой расы. Империя Рама, с точки зрения Фабра д'Оливе, была третьей вселенской империей после первой и второй атлантических империй. За империей Рама, созданной гиперборейцами в Азии, должна следовать вселенская империя с властным и религиозным центром в Европе, предтечами и прообразами которой являлись: империя Александра Македонского, Римская империя, Византийская империя, Священная Римская империя Германской Нации и Российская империя. Связующим звеном традиции всех этих евразийских супердержав есть и остается римско-католическая теократия в Риме. Ключ к судьбам Европы, Азии и Африки, по мнению Фабра д'Оливе, находится в Константинополе. И от того, кто станет обладать этим городом, будет зависеть дальнейшая участь Европы. Роль форпоста европейского мира на Ближнем Востоке Фабр д'Оливе отводит Иерусалиму, считая, что сей святой град должен, наравне с Римом, принадлежать суверенному понтифику. Вместе с тем, французский эзотерик очень отрицательно относился к нарождающейся «химере» – эмпорократической империи США, предвидя в ней страшную угрозу для будущей европейской цивилизации. Что ж, он не ошибся. Да и сама химеричность этого образования заключается в том, что США – лидер так называемого «атлантизма», которому суждено, подобно двум изначальным древним «атлантизмам», быть погребенным в пучине истории.

Итак, Фабр д'Оливе исповедывал полигенез человеческих рас, хотя все монотеистические религии (христианство, иудаизм, ислам) говорят о моногенезе и единстве человеческого рода. Такой взгляд Фабра д'Оливе на появление человеческих рас никак не согласуется с его же утверждением о том, что все языки мира произошли от единого протоязыка – гебраического (древнееврейского) языка-основы. Судя по всему, политеистическая оболочка строгого единобожия Фабра д'Оливе напрямую связана сданным полигенетическим воззрением французского эзотерика. Правда, в своей «Философической истории человеческого рода» он намекает туманным образом и несколько гипотетически, будто происхождение человеческих рас зависело от различных форм и фаз космогенеза.

Теодоксия всеединства порождает, по Фабру д'Оливе, единую сакральную власть – теократию, вне которой всякая человеческая цивилизация теряет свой смысл. Все формы и виды государственной власти возникли в результате искажения теократии или отпадения от нее, – таковы монархия и республика со своими всевозможными разновидностями от тирании до эмпорократии. Последнюю в полной мере осуществила владычица морей Англия, хотя и являющаяся формально монархией. Почти двести лет назад Фабр д'Оливе предупреждал об опасности победы эмпорократии на земле, а сегодня она под названием мондиализма и глобализма практически покорила весь мир, и столь любимая французским эзотериком Европа от Португалии до Сахалина изнывает под игом англо-американских ценностей, продвигаемых огнем и мечом, неконтролируемой миграцией, упадком и искажением христианской веры, вырождением традиционной культуры, продвижением культа насилия, гедонизма и уже неприкрытого сатанизма. С другой стороны, власти европейских государств, в особенности Франции, Англии, Германии, Италии и Бенилюкса, фактически капитулируют перед разрастанием на исконно христианских территориях мусульманских анклавов. Многие европейцы, не видя смысла в размываемом и по сути гонимом своими же либералами христианстве, переходят в ислам, пример чему показали мыслители-эзотерики, подобные Рене Генону, Титусу Буркхардту, Фритьофу Шюону и Роже Гароди. Вот они признаки эмпорократии нашего времени, которые проникновенно предугадал великий французский теософ Фабр д'Оливе.

Фабр д'Оливе и тайна Папства

Фабр д'Оливе отрекся от родного кальвинизма в пользу мистического пифагорейства и римской теократии. Как и многие философы уже нашего времени, он видел истоки эмпорократии и, следовательно, начала всех европейских бед в возникновении протестантизма и его крайней формы – кальвинизма. Самым ярким выражением реформатской идеологии французский эзотерик считал Голландию и Англию. Он предупреждал о том, какие губительные последствия ожидают эти страны, когда ветшающие строгие кальвинистские или пуританские нормы будут заменены проросшим сквозь них либеральным законодательством. Сегодня мы наблюдаем во что вовлекли эти породившие Америку державы весь мир. Но участь Голландии, как либеральнейшего средоточия Европы, пожалуй, самая печальная.

По Фабру д'Оливе, задачей европейского человечества является построение сначала всеевропейской, а затем и вселенской теократии и возрождение некогда существовавшей вселенской империи. Это целиком созвучно с идеями его современника Жозефа де Местра, о котором Альбер Камю писал: «Жозеф де Местр отвергал якобинство и кальвинизм, в которых, по его мнению, подводился итог «всех злокозненных мыслей за последние три столетия», противопоставляя им христианскую философию истории. Вопреки всем расколам и ересям он стремился воссоздать «хитон без шва», то есть подлинно вселенскую церковь. Целью де Местра, как явствует из его масонских увлечений, было построение всемирного христианского града. Он размышлял об Адаме Протопласте, или Всечеловеке Фабра д'Оливе, в котором видел прообраз обособившихся человеческих душ, а также об Адаме Кадмоне кабаллистов, которого надлежало теперь восстановить в том виде, в каком он пребывал до грехопадения. Когда церковь сможет объять весь мир, считал де Местр, она станет плотью этого первого и последнего Адама. В его «Санкт-Петербургских вечерах» содержится масса высказываний на этот счет, поразительно напоминающих мессианские формулировки Гегеля и Маркса. Де Местр мечтал о новом Иерусалиме, земном и в то же время небесном граде, «чьи жители проникнутые единым духом, будут взаимно одухотворять друг друга и делиться между собой своим счастьем» и где «человек обретет самого себя после того, как его двойственная природа уничтожится, а оба начала этой двойственности сольются воедино» (14).

Нужно сказать, что в реальности чаяния Фабра д'Оливе и Жозефа де Местра оказались утопией. Европа пошла совсем по иному пути, полностью подпав под влияние заокеанской эмпорократии и этим перечеркнув смысл своего существования. Сейчас мы имеем единственную мировую державу, претендующую на роль вселенской империи и повсеместно под видом демократических ценностей навязывающую свою атеократию. Вся суть этой державы с ее атеократией – в потреблении. Что же касается суверенного понтифика или римского первосвященника, то его влияние на современный мир весьма ограничено, а при предыдущем папе Иоанне-Павле II Ватикан воспринимался чуть ли не как филиал американского госдепа. Но при новом понтифике Бенедикте XVI (к сожалению, с 28 февраля 2013 года он на покое) Святой Престол вновь начинает обретать уже утраченный авторитет, в церкви возрождается тридентская месса, ведутся активные переговоры о воссоздании единства Западной и Восточной церквей, расколовшихся в 1054 году. Многие европейцы, отвергая англо-американскую систему ценностей, приходят к выводу: либо духовно-религиозное возрождение – либо конец; третьего не дано.

Отметим здесь следующее знаменательное совпадение: в пророчествах святого Малахии, ирландского монаха XII столетия, нынешний (265-й от апостола Петра и 111-й от Иннокентия II) понтифик Бенедикт XVI назван «Славой Оливы» («Gloria Olivae») или папа Оливетан (Olivetan), что почти точно отражено во второй части фамилии французского эзотерика (Fabre d'Olivet). Именно с понтифика Оливетана должно начаться, пусть и короткое, христианское кафолическое возрождение Европы. После него на Святой Престол взойдет последний папа – Петр II или Petrus Romanus (112-й от Иннокентия II). Впрочем, вот как об этом говорит сам Малахия: «Во дни последних гонений Святой Римской церкви престол займет Петр Римлянин, который будет пасти своих овец посреди многочисленных невзгод. Во время этих бед город на семи холмах будет разрушен и страшный судья станет судить свой народ». Считается, что после Петра Римлянина Ватикан попадет под власть антихриста, который сделается главой новой мировой синкретической религии. Третья тайна явления Пречистой Девы Марии в Фатиме, аутентичная версия которой до сих пор не оглашена Ватиканом, как выясняется, говорит о том же. Сегодня оккультно-синкретическим движением «New Age», все больше перерастающим в религиозное, уже ведется подготовка к этому погибельному для всего мира событию.

Исходя из вышесказанного, возникают вопросы: по какой причине Антуан Фабр д'Оливе в завершении своей «Философической истории Человеческого Рода» отказался публиковать свой план теократического переустройства европейских государств; что же все-таки остановило его предать гласности свой грандиозный проект? Ответ очевиден: за внешней языческой фразеологией, мнимым политеизмом и игрой в совершенство античных форм проступает глубокая христианская вера Фабра д'Оливе, который очень опасался самой вероятности того, чтобы его планом могли воспользоваться создатели культа от мира сего. Для Фабра д'Оливе римский понтифик – это представитель Божественного Провидения и Единого Всевышнего. Но под конец жизни проницательный французский эзотерик все же разглядел в одном из грядущих римских первосвященников черты князя мира сего и главу новой всемирной синкретической антирелигии. Фабр д'Оливе унес с собой в могилу свой план теократического переустройства Европы. Подобно русскому философу Владимиру Соловьеву, он испугался антихриста. Иногда в своих более ранних произведениях Фабр д'Оливе чрезмерно увлекался красотой и изяществом форм в ущерб их внутреннему содержанию, но на сей раз мистическая интуиция его не подвела. Итак, быть может, в тайне последнего антипапы, что станет представляться законным преемником Святого Петра, и заключается разгадка убийства или самоубийства великого французского эзотерика Антуана Фабра д'Оливе.

Veni Creator Spiritus!

Комментарии

(1) Сент-Ив д'Альвейдр. Миссия Евреев. Издательство Кальманн-Леви. Париж, 1884. Далее идет речь о произведении Фабра д'Оливе «Вновь восстановленный гебраический язык» и книгах Сент-Ива д'Альвейдра «Миссия суверенов» и «Подлинная Франция» (прим. пер.).

(2) Schure Edouard. Les Grands Inities. Esquisse de l'histoire secrete des religions. Paris. Perrin et C-ie, 1917; pp. 181–182.

(3) Fabre d’Olivet, La Langue d’Oc retablie dans ses principes constitutifs, ms B.M. Hyeres. (Pret pour l’edition en 1817).

(4) Совершенно не понятно, почему автор статьи относит произведения Антуана Фабра д'Оливе к «мистике иллюминатов». Французский мистик не только не являлся иллюминатом, но, наоборот, был их непримиримым оппонентом. Известна его разоблачительная критика теорий Адама Вейсгаупта, лидера и основоположника иллюминатского ордена.

(5) Евгений Ланн. Литературная мистификация.

Государственное издательство. Москва-Ленинград, 1930.

X, 50.1 из № 36813. Ленинградский Областлит № 54014.

7 1 /4 л. Тираж 3000.

(6) Бердяев Н. Собрание сочинений. Т. 4. Париж: YMCA-Press, 1990, с. 347.

(7) Журнал «Вопросы философии», N 8, 1991, с. 54–74.

(8) Философия истории. Влияние на историю Провидения, Воли и Рока (по Фабру д'Оливе). Издательство «Дамаск», 1999.

(9) Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006; с. 173.

(10) цит. по Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006; с. 170.

(11) Antoine Fabre d’Olivet. La vraie magonnerie et la celeste culture. Paris, 1952.

(12) Г. Бостунич. Масонство в своей сущности и проявлениях. Части 1,2. Белград, 1928.

(13) Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006; с. 178.

(14) Альбер Камю «Бунтующий человек» / Пер. с фр.; Общ. ред., сост. предисл. и примеч. А. Руткевича. Москва: Терра – Книжный клуб; Республика, 1999.

Прим. В тексте перевода многие философско-оккультные понятия, названия религиозных учений вместе с их приверженцами, а также различные этнические наименования даны с заглавной буквы, как во французском оригинале произведения Фабра д'Оливе. Кроме того, во избежание путаницы и разночтения определенные термины, имена и обозначения сопровождаются своим параллельным написанием по-французски.

Вводная диссертация