Каштановый человечек Свейструп Сорен

82

– С какой стати нам вообще говорить о деле Хартунг, если Нюландер утверждает, что оно к нашим баранам отношения не имеет?

– Откуда мне знать. Если речь идет о мачете и расчленении поросенка, я линяю отсюда, но ты лучше его спроси.

Тулин отвечает раздраженным тоном, стоя перед Генцем в его лаборатории,и кивает в сторону Хесса, который закрывает дверь, чтобы посторонние не слышали их разговор. Прямо из министерства они проехали через центр города к зданию в форме улья, где куча экспертов в белых халатах трудятся, словно пчелки, в многочисленных стеклянных клетках. По дороге Хесс попросил Тулин связаться с Генцем, чтобы тот был на месте, а сам все это время болтал с кем-то по мобильному телефону. Эксперт, кажется, обрадовался звонку Найи, может быть, даже больше обычного – потому, что позвонила она ему без предварительной договоренности. Хотя не исключено, что и слегка смутился при этом, узнав, что звонок ее объясняется желанием Хесса перетереть с ним какую-то тему. Тулин надеялась, что Генц будет занят, но у него отменилось совещание, он сумел выкроить время, и теперь она страшно жалела, что поехала вместе с Хессом. Они стоят возле того стола, на котором увидели на экране первый отпечаток большого пальца Кристине Хартунг. На заднем плане Тулин видит сварочный аппарат и какие-то предметы из пластика на горелке: оказывается, Генц нагревал их, чтобы проверить пластик на гибкость. Хесс подходит к столу, и эксперт встречает его дружеским, но внимательным взглядом.

– С такой, что дело Хартунг, по-моему, именно имеет прямое отношение к последующим убийствам. Мы с Тулин тогда были не при делах в расследовании, так что мне нужна помощь, а ты единственный, кому я доверяю. Если ты считаешь, что я тебя таким образом подставляю, скажи, и мы уйдем.

Генц смотрит на них с улыбкой.

– Ты меня заинтриговал. И если не собираешься расчленять поросенка, то нет проблем. О чем именно идет речь?

– Об уликах против Линуса Беккера, доказывающих его вину.

Тулин поднимается со стула, на который только что присела, но Хесс хватает ее за руку.

– Выслушай меня. До сих пор мы, грубо говоря, делали лишь то, чего ждал от нас преступник. Теперь, чтобы догнать его, нам надо срезать путь. И если заниматься этим старым делом и вправду означает просто терять время и мы сейчас в этом удостоверимся, то я буду молчать в тряпочку, в том числе и об исчезновении Кристине Хартунг.

Хесс отпускает Тулин, и та, постояв мгновение, снова садится. Она видела, что Генц заметил, как Хесс схватил ее, и почему-то смутилась: надо было просто отдернуть руку. Марк открывает толстую папку с делом:

– Кристине Хартунг пропала во второй половине дня восемнадцатого октября, когда возвращалась домой после тренировки по гандболу. О происшествии было немедленно сообщено в полицию, и расследование началось по-настоящему через несколько часов, когда в лесу обнаружили ее велосипед и сумку. В течение последующих трех недель продолжались безуспешные поиски девочки, которая будто сквозь землю провалилась. И наконец последовала наводка от некоего анонима, который сообщил о необходимости провести обыск у Линуса Беккера, двадцати трех лет, проживающего на первом этаже в жилом комплексе в Биспебьерге. Я правильно излагаю?

– Да, все верно. Я сам присутствовал при обыске и могу сказать, что это была дельная наводка.

Хесс, не отвечая Генцу, продолжает листать страницы дела:

– Затем Линуса Беккера на месте допросили относительно Кристины Хартунг, и там же был, как ты говоришь, произведен обыск. Чувак оказался личностью подозрительной. Нигде не работал, не имел никакого образования, никаких социальных связей. Жил один, время проводил в основном за компьютером, а зарабатывал на хлеб игрой в покер в Интернете. И, что еще более существенно, отбыл трехлетний срок тюремного заключения за то, что в восемнадцатилетнем возрасте изнасиловал девушку-подростка и ее мать, проникнув в их дом в Ванлёсе. Кроме того, Беккер имел еще несколько мелких судимостей за непристойное поведение и прошел курс лечения в муниципальной психиатрической лечебнице. Однако поначалу он отрицал какое-либо отношение к преступлению против Кристине Хартунг.

– Беккер, если я правильно помню, даже заявил, что никаких проблем с психикой у него больше нет. Но потом мы открыли его ноутбук – вернее, наши айтишники сделали это…

– Именно. И, насколько я понимаю, Линус Беккер оказался довольно способным хакером. Он хоть и самоучка, но очень старательный. Парадоксально, но факт: цифровыми технологиями он заинтересовался, посещая компьютерные курсы в тюрьме. И тут выяснилось, что Беккер в течение по меньшей мере полугода взламывал полицейский архив с фотографиями тел убитых в местах преступлений.

Тулин, вообще-то собиравшаяся молчать в целях экономии времени, в этот момент вынуждена была поправить Хесса:

– С чисто технической точки зрения систему он не взламывал. Раздобыл логин-куки одного из компьютеров, подключенных к системе, а она была старая и слабо защищенная, вот он и смог ее обмануть, просто пересылая куки. Такое позорище, что систему ту давным-давно не заменили на более современную, просто зла на них не хватает.

– Замечательно. В любом случае Беккер имел доступ к тысячам фотографий с мест преступлений за долгое время, и, я думаю, ребята, которые это обнаружили, наверняка были в шоке.

– Не то слово. Это было как взрыв атомной бомбы, – добавил Генц. – Малому удалось получить доступ к данным, который, по идее, имеем только мы. К тому же из его пользовательских данных следовало, что он упивался созерцанием самых жутких убийств, какие только имелись в архиве.

– Да, я так и понял. Особенно его интересовали убийства с сексуальным подтекстом. Обнаженные женщины с нанесенными им увечьями – в первую очередь. Но в некоторых случаях речь идет и о преступлениях против детей, преимущественно малолетних девочек. Беккер тогда же признал, что его преследуют навязчивые садистские идеи, и просмотр этих фото возбуждает его сексуальное чувство. Но он по-прежнему отрицал свое касательство к исчезновению Кристине Хартунг. Да ведь тогда в принципе не существовало никаких доказательств против него, верно?

– Верно. Но лишь до тех пор, пока мы не проверили его обувь.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи подробнее.

– Все довольно просто. Мы проверили в квартире всё, в том числе и пару его старых кроссовок – они стояли на газете в шкафу. И анализ остатков почвы на подошвах показал стопроцентное совпадение с типом почвы в том районе леса, где были найдены велосипед и сумка Кристине Хартунг. Так что сомнений не оставалось. И тут Беккер начал изворачиваться.

– Ты имеешь в виду его объяснения, в котором часу он оказался на месте преступления?

– Именно. Если я правильно помню, он сказал – ровно так же, как в случае с фотографиями, – что его просто притягивали места, где были совершены преступления. И, услышав в новостях об исчезновении Кристине Хартунг, он сразу же выехал в указанный район леса. Ты, конечно, можешь спросить Тима Янсена или кого-нибудь еще, но, насколько я помню, Беккер утверждал, что находился за полицейским ограждением в толпе зевак и ощущал сексуальное возбуждение от одного лишь пребывания на месте преступления.

– Я к этому еще вернусь… В общем, Беккер все так же продолжил отрицать свою причастность к убийству Кристине Хартунг. Ему вообще было сложно связно рассказывать о своих поступках в тот день; он ссылался на провалы в памяти как одно из проявлений параноидальной шизофрении, которую у него диагностировали. Но главное, он по-прежнему уходил в несознанку – даже тогда, когда на полке в гараже рядом с его машиной нашли орудие убийства, то есть мачете, со следами крови Кристине Хартунг.

Хесс находит соответствующее место в деле:

– И только когда его допросили Янсен и Рикс и предъявили ему фотографию найденного мачете, он наконец-то признался. Я более или менее правильно излагаю?

– Мне неизвестно, что происходило на допросе, но в остальном все верно.

– Отлично, значит, мы можем идти? – Тулин метнула строгий взгляд в Хесса. – Я не вижу, что из всего этого мы можем использовать. Ведь тут все и ежику понятно. Ну едет у мужика крыша, явно едет. Так какой смысл на него попусту время тратить, пока другой злодей на свободе расхаживает?

– Дело не в том, считать Линуса Беккера душевно больным или здоровым, а в том, что, по-моему, он говорил правду до того дня, когда вдруг ал признательные показания.

– Прекрати!

– Что ты имеешь в виду? – Это уже Генц поинтересовался. Но Хесс вместо ответа продолжает цитировать дело:

– За год, предшествующий исчезновению Кристине Хартунг, Линус Беккер дважды задерживался за непристойное поведение. В первый раз – на заднем дворе общежития в Оденсе, где за пару лет до этого одна молодая женщина была изнасилована и убита своим сожителем. А второй – на Амагер Фэллед, где десятью годами ранее таксист прикончил женщину и спрятал тело в кустах. И в обоих случаях Беккер мастурбировал на месте этих двух старых преступлений, за что, собственно, и был задержан и получил незначительное наказание.

– И что, это что-то доказывает?

– Нет, это лишь позволяет допустить, что Линус Беккер вполне мог отправиться на место исчезновения Кристине Хартунг, как только услышал об этом в новостях. Да, конечно, если б так повел себя нормальный человек, это могло бы показаться странным, но для чувака с такими наклонностями, как у Беккера, подобное поведение вполне объяснимо.

– Да, но фишка в том, что сам-то он об этом ничего не сказал в момент задержания. А невиновный обязательно сделал бы это. Забавно, что впервые Беккер заговорил об этом, лишь когда мы провели анализ почвы на подошвах его кроссовок.

– Но, может, это не так уж и странно. Может быть, он вообще и думать не думал, что вы обратите внимание на эти остатки. Ведь прошло уже три недели, и хотя я лично с Линусом Беккером не знаком, могу предположить, он уповал на то, что ему больше никогда не придется рассказывать о своей навязчивой идее бывать на местах преступлений. Но когда ему предъявили результаты анализа почвы, он был вынужден сказать правду.

Тулин поднимается с места.

– Мы ходим по замкнутому кругу. Я не понимаю, с чего бы нам считать объяснения психопата правдивыми. Так что возвращаюсь в министерство.

– Да хотя бы с того, что Линус Беккер фактически был в лесу. И ровно в то время, которое он назвал.

Хесс достает из внутреннего кармана пластиковую папочку, вынимает оттуда несколько листков распечаток с загнутыми краями и пододвигает их в сторону Найи. Она успевает заметить, что это та самая папка, которую она видела в руках Хесса в Парке Одина сегодня утром, когда тот вернулся с пробежки.

– В архиве оцифрованных материалов Королевской библиотеки хранятся статьи и фото, и среди фотографий, сделанных на месте преступления в тот вечер, я нашел вот это. На первой копии – иллюстрация к репортажу, опубликованному в одной бульварной газете на следующий день после исчезновения Кристине Хартунг. На остальных – крупные планы.

Тулин рассматривает распечатанные копии. Первое фото она уже видела раньше. Оно уже стало почти иконой, потому что это копия одной из первых фотографий среди опубликованных в прессе материалов о деле Кристине Хартунг. На ней изображен освещенный прожекторами район лесного массива, где полицейские и кинологи с собаками, по-видимому, обсуждают план поисков пропавшей девочки. Вид у них мрачный, что подчеркивает в глазах читателей серьезность ситуации. Вдалеке, на заднем плане, видны собравшиеся за полицейским ограждением журналисты, фотографы и зеваки, и Найя уже собирается вновь заявить, что они зря тратят драгоценное время. Но на следующей фотографии она узнает его. Фото сделано в технике пикселяции, и часть изображения размыта, зато на другой четко видны данные крупным планом лица, как сразу же догадывается Тулин, любопытствующих, столпившихся за полицейским ограждением. И позади всех, почти совсем спрятавшись за спинами других зевак, то есть в третьем, а то и в четвертом ряду, стоит Линус Беккер. Копия фото укрупнена, и потому вместо глаз у него черные впадины, но форма лица и редкие белесые волосы не оставляют сомнений.

– И, разумеется, возникает вопрос, каким макаром Беккер мог там оказаться, если в признательных показаниях указано, что в это самое время он колесил с телом Кристине Хартунг по северу Зеландии в поисках места для его захоронения.

– Ну и ну…

Генц берет распечатки из рук Тулин, которая все никак не может сообразить, что ей следует сказать.

– Почему же ты об этом раньше ничего не говорил? Почему не поставил в известность Нюландера?

– Мне пришлось дважды уточнять время съемки у фотографа, автора снимка, чтобы убедиться, что он действительно был сделан в тот вечер. И я получил подтверждение по дороге сюда в машине. А что до Нюландера, я подумал, что нам лучше сначала переговорить с тобой.

– Но все это тем не менее не снимает обвинения с Беккера. Ведь в принципе он мог убить Кристине Хартунг, спрятать ее тело в машине, вернуться обратно в лес, посмотреть, что предпринимает полиция, а потом уже отправиться в северном направлении.

– Безусловно. Такое случалось с преступниками и прежде. Но, как я уже говорил, странно то, что на мачете не обнаружено костной пыли, а она должна быть, если он на самом деле расчленил тело.

– Но зачем тогда ему признаваться в том, чего он не совершал? Вот что в таком случае непонятно.

– По разным причинам. Но, по-моему, нам лучше всего спросить об этом его самого. Потому как, на мой взгляд, похититель Кристине Хартунг и есть тот преступник, которого мы сейчас разыскиваем.

83

До Слагельсе около ста километров, и навигатор показывает, что дорога займет примерно час с четвертью. Но до того, как Тулин поворачивает в сторону старой цирковой площади у Грённингена, где теперь находится психиатрическая больница и, соответственно, ее спецотделение для принудительного лечения, проходит чуть менее часа.

Так приятно было выехать за пределы города – и увидеть мелькающие за окном машины поля и лесные массивы в красных, желтых и бурых тонах! Вскоре краски исчезнут. Бесцветная, серая часть осени уже готова начаться. Тулин пыталась насладиться осенним пейзажем, но мыслями все время возвращалась в лабораторию экспертно-криминалистического отдела.

Пока они сидели у Генца, Хесс развил свою версию. Если Линус Беккер невиновен в похищении Кристине Хартунг, получается, кто-то был заинтересован в том, чтобы подозрение пало на него. Линус Беккер по многим показателям прекрасно подходил для роли козла отпущения. С его-то «кредитной историей» и проблемами с психикой он наверняка привлек бы внимание полиции, если б оказался в поле ее зрения. Однако преступник – и в данном случае Хесс имел в виду вовсе не Линуса Беккера – по-видимому, планировал свою акцию очень долгое время и, скорее всего, специально собирался представить дело так, что Кристине Хартунг убита и тело ее захоронено. И потому анонимщик, наводка которого привела к раскрытию преступления против дочери министра соцзащиты, вызывал теперь вполне обоснованные подозрения.

Поэтому Хесс сперва поинтересовался у Генца результатами исследования записи телефонного разговора с анонимом, наведшим полицию на след Линуса Беккера. Генц моментально сел за клавиатуру, чтобы просмотреть отчет айтишников. Анонимный звонок поступил на стационарный телефон ранним утром в понедельник, но, к сожалению, не на номер горячей линии 112, где все разговоры автоматически записываются, а напрямую на номер секретариата Нюландера. Само по себе это обстоятельство не вызывало особых подозрений – ведь Нюландер в тот период так часто мелькал в медийном пространстве, что любому, кто следил за освещением событий, могло прийти в голову обратиться с подобным заявлением именно к нему. Далее, звонок поступил с мобильного телефона с незарегистрированной сим-картой, и потому оказалось невозможным установить личность информатора. Таким образом, след его оборвался. Принявший телефонограмму секретарь, согласно рапорту, показал лишь, что звонил датскоговорящий мужчина, который весьма коротко сообщил о необходимости проверить Линуса Беккера и произвести обыск в его квартире в связи с расследованием дела Хартунг. Потом он еще раз повторил имя Линуса Беккера, после чего закончил разговор.

Затем Хесс снова попросил Генца как можно быстрее просмотреть результаты технических экспертиз по делу Хартунг. В тот момент, когда следствие вышло на Линуса Беккер, другие, сочтенные несущественными, версии могли быть отправлены в мусорное ведро, а вместе с ними и те следы, которыми теперь заинтересовался Хесс. Это, разумеется, заняло бы какое-то время, но Генц высказал готовность помочь ему. Он, правда, не преминул спросить, что ему отвечать на вопрос, с какой стати он что-то вынюхивает в отчетах об экспертизе предметов, относящихся к делу Хартунг.

– Скажи, что это я попросил тебя, чтобы самому не подставляться.

Тулин на миг задумалась, решая, что в таком случае сказать ей самой. Она не сомневалась, что Нюландер никоим образом не похвалит их за самодеятельность, и если эта история каким-либо образом вылезет наружу, она может сильно затруднить ее переход в НЦ-3. И все же Найя не смогла заставить себя позвонить Нюландеру. Вместо этого она набрала номер одного из оперов, просматривавших дела в Министерстве соцзащиты в поисках потенциальных врагов Розы Хартунг. Ничего нового от него Тулин не услышала; правда, он сообщил, что во многих обращениях встречаются весьма эмоциональные и резкие высказывания о деятельности властей. Поэтому она и согласилась с предложением Хесса попробовать побеседовать с Линусом Беккером. Марк позвонил в спецотделение психбольницы, куда был помещен Беккер. Главврач отделения находился на совещании, и Хесс в двух словах объяснил его заместителю, в чем состоит их миссия, и сказал, что они уже в пути и прибудут на место не позднее, чем через час.

– Ничего, что ты поедешь со мной? Тебе ведь ехать не обязательно, а то еще подставишься…

– Да нет, ничего, всё о’кей.

Тулин не верит, что предстоящий визит принесет хоть какую-то пользу. Линус Беккер, скорее всего, не врал, когда признавался в содеянном. И тем не менее он вполне мог оказаться за полицейским ограждением. Да, она прекрасно знала, что и Тим Янсен, и Мартин Рикс могли применять жесткие, если не сказать больше, методы, в особенности когда надо было выбить у подозреваемого признание вины. Но как бы грубо они ни давили на Линуса Беккера, у того впоследствии было немало возможностей отказаться от признательных показаний. Так с чего бы тогда считать признание ложным? Несмотря на заявления о провалах в памяти, Беккер все-таки помнил достаточно, чтобы составить более или менее полную картину произошедшего. Он согласился на проведение следственного эксперимента, во время которого повторил все свои действия, начиная с того момента во второй половине дня, когда бесцельно разъезжал по району и ему на глаза случайно попалась девочка со спортивной сумкой, – и до того, как той же ночью оказался вместе с ее телом в каком-то лесу в Северной Зеландии. И еще рассказал, что изнасиловал Кристине, а потом задушил ее. После чего долго мотался с трупом в машине, не понимая, что ему предпринять. И в своем последнем слове на суде он даже попросил прощения у родителей девочки.

Так что он точно сказал правду. А все остальное – это игра воображения; так завершила свои размышления на эту тему Тулин, паркуясь возле входа в спецотделение.

84

Новое здание спецотделения принудительного лечения психиатрической больницы построено на квадратном участке земли рядом с самой больницей и со всех четырех сторон окружено двумя стенами шестиметровой высоты с защитным рвом между ними. Единственный вход для посетителей расположен с южной стороны здания прямо у парковки. Хесс и Тулин стоят перед видеодомофоном слева от больших тяжелых ворот.

В отличие от Марка Найя никогда в спецотделении не бывала, но, само собо разумеется, слыхала о нем. Отделение, называемое в народе «принудиловкой», является самым крупным в стране учреждением судебной психиатрии для наиболее опасных уголовных преступников. Около тридцати его обитателей осуждены на основании постановления о применении принудительной меры медицинского характера, соединенной с исполнением наказания в виде оказания психиатрической помощи в стационарных условиях. Этим постановлением судебные инстанции могут руководствоваться в тех случаях – довольно редких, – когда есть основания предполагать, что тот или иной преступник по-прежнему представляет опасность для окружающих. В случае если исходящая от преступника опасность объясняется психическим заболеванием, он на неопределенный срок помещается в «принудиловку», представляющую собой симбиоз психиатрической лечебницы и сверхсекретной тюрьмы. Среди обитателей заведения, называемых пациентами, есть убийцы, педофилы, серийные насильники и пироманы, и тем из них, чья болезнь неизлечима, обратный путь в общество заказан навсегда.

Автоматические ворота поднимаются, и Тулин вслед за Хессом входит в напоминающее пустой гараж помещение, где находится только принимающий посетителей дежурный за пуленепробиваемым стеклом. Позади него перед мониторами камер видеонаблюдения сидит другой охранник. По требованию дежурного Найя сдает ему свой мобильный телефон, пояс, шнурки и все прочее, что может быть использовано в качестве оружия или орудия самоубийства. И, разумеется, и Тулин, и Хессу приходится сдать свои пистолеты, но Найя больше всего жалеет об отсутствии мобильника, ведь без него она лишена возможности связываться с работающими сейчас в Министерстве соцзащиты коллегами. Да, надо было раньше подумать об этом… Сканер тела освобождает ее от личного обыска. Они заходят в следующий отсек, и только когда за ними закрывается дверь, широкоплечий медбрат с бейджиком с фамилией Хансен, нажав кнопку на пульте, открывает тяжелую металлическую дверь в другом конце отсека:

– Добро пожаловать! Следуйте за мной!

Своими светлыми коридорами и видом на уютные внутренние дворики отделение поначалу напоминает обычный современный образовательный центр для проведения различных курсов и семинаров. Но затем посетитель начинает замечать, что часть интерьера, как на судне, намертво прикручена к полу или стенам. На всем пути вглубь здания их сопровождает звяканье ключей, отпирающих и запирающих двери очередных отсеков, как и в обычной тюрьме, отделяющих один коридор от другого. На диванах в уголках отдыха и у столов для настольного тенниса встречаются пациенты – это бородатые мужчины, большинство из них в шлепанцах, некоторые явно напичканы лекарствами. Глаза у встреченных по дороге Тулин пациентов весьма печальны, и похожи они на обитателей дома для престарелых. Тем не менее некоторых из них Найя помнит по фотографиям в прессе, хотя, конечно, они стали старше и лица у них теперь какие-то мертвые. К тому же она знает, что на их совести несколько человеческих жизней.

– Вы совсем не вовремя. Не понимаю, почему нельзя было предупредить меня заранее.

Главный врач спецотделения Вайланд явно не в восторге от их появления. И хотя Хесс объяснил его заместителю цель их визита по телефону, ему приходится начать все с начала:

– Прошу прощения, но нам необходимо побеседовать с ним.

– В состоянии здоровья Линуса Беккера наблюдается прогресс. Но с ним нельзя говорить на темы смерти и насилия, потому что это может нарушить его душевный покой и затормозить положительную динамику. Линус Беккер и так относится к пациентам, которым запрещается ознакомление с материалами СМИ в любом виде, за исключением часовой телеперадачи о природе раз в день.

– Мы зададим ему вопросы лишь о тех вещах, о которых он уже рассказывал ранее. Нам просто необходимо побеседовать с ним. Если вы не разрешите сделать это сейчас, я все равно добьюсь разрешения судьи, но для этого потребуется время, что может стоить кому-то жизни.

Тулин отмечает, что главврач не был готов к такому повороту. Он явно не желает терять лицо, но, помедлив, все же смягчает тон:

– Подождите здесь. Если он не откажется, то всё в порядке, но понуждать я его не стану.

Вскоре главврач возвращается и кивком головы дает понять Хессу, что Линус Беккер дает согласие на встречу, и исчезает. Хансен провожает его коротким взглядом и начинает инструктаж о мерах безопасности:

– Недопустимо вступать с пациентом в физический контакт. Если появится хотя бы намек на проявление эмоций со стороны Беккера, необходимо дернуть тревожный шнурок в комнате для свиданий. Если вдруг – не дай бог конечно, – что-то случится, мы будем наготове прямо за дверью. Понятно?

85

Комната для свиданий величиной примерно пять на три метра. В окно из толстого бронированного стекла, что объясняет отсутствие на нем решетки, видны внутренний дворик, весь в зелени, и шестиметровая стена на заднем плане. Четыре стула из твердого пластика стоят ровно посередине у каждой стороны небольшого прямоугольного стола, и такая точность объясняется тем, что все эти пять предметов мебели намертво прикручены к полу. Когда Тулин и Хесса вводят в помещение, Линус Беккер уже сидит за столом.

К их удивлению, он весьма мал ростом – пожалуй, не выше метра шестидесяти пяти, – молод и почти напрочь лишен волос. Лицо у него детское, но тело сильное, мускулистое. Он слегка смахивает на гимнаста – впрочем, может, еще и потому, что на нем синие спортивные брюки и белая футболка.

– Можно я сяду у окна? Я больше всего люблю сидеть у окна. – Беккер поднимается с места и, словно боящийся вызова к доске школьник, робко взирает на вошедших.

– Конечно. Вы сами вольны решать. – Хесс представляет себя и Тулин, и она замечает, что тон он выбрал доброжелательный и доверительный, а заканчивая фразу, даже поблагодарил Беккера за то, что тот согласился уделить им время.

– Ну времени-то у меня теперь куры не клюют. – Линус говорит это без всякой иронии и улыбки. Просто констатирует факт и смотрит на них неуверенным взглядом. Найя садится на стул напротив молодого человека, и Хесс начинает объяснять, что они нуждаются в его помощи.

– Но я не знаю, где захоронил тело. Мне ужасно жаль, но я и вправду не помню ничего, кроме того, что уже рассказал.

– Не думайте об этом. Речь пойдет о другом.

– А вы занимались этим делом тогда? Я вас не помню.

Линус Беккер, похоже, слегка испуган. Он часто моргает своими невинными глазами. Сидит, выпрямившись на стуле, и сосредоточенно обрывает заусеницы на красных неухоженных пальцах.

– Нет, не занимались.

Хесс рассказывает легенду, которую согласовали они с Тулин. Он показывает свой европольский жетон и объясняет, что вообще-то работает в Гааге с профилями правонарушителей. Выявляет характерные черты личности и поведения преступников – таких, как, к примеру, Линус Беккер. Подобные профили могут помочь в раскрытии однотипных преступлений. А сейчас Хесс находится в Дании и помогает своим датским коллегам, в том числе и Тулин, создать подобный отдел. Они беседуют с некоторыми заключенными об их переживаниях в период, предшествовавший совершению преступления, и очень надеются, что Линус Беккер не откажет им в короткой беседе.

– Но ведь меня не предупредили о вашем приходе.

– Верно, произошла ошибка. Вам должны были сообщить о нашем приходе, чтобы вы могли подготовиться, но, к сожалению, случилось недоразумение. Так что теперь вам решать, захотите ли вы нам помочь. Если нет, мы тотчас же уйдем.

Линус Беккер смотрит в окно, продолжая заниматься своими заусеницами, и Тулин абсолютно уверена, что он ответит отказом.

– Я с удовольствием. Для меня важно, если я смогу помочь другим людям.

– Да-да, именно так. Спасибо, вы очень любезны.

Первые минуты Хесс посвящает уточнению личных данных Линуса Беккера. Возраст. Место жительства. Семейное положение. Учеба в школе. Праворукость. Госпитализации в прошлом. То есть задает совершенно простые и пустые вопросы, ответы на которые им уже известны, но которые должны сообщить Линусу Беккеру уверенность в себе и создать доверительную атмосферу. И Тулин приходится признать, что Марк действует на ять, и даже устыдиться – ведь сперва она весьма скептически отнеслась к придуманной им легенде. Спектакль, однако, затягивается, и ей представляется, будто они находятся внутри ока урагана и болтают о какой-то жуткой ерунде, в то время как вокруг бушует разрушительный шторм. Но наконец-то Хесс добирается до дня убийства.

– Вы говорили, что у вас весьма туманные воспоминания о том дне. Что вы помните только отдельные эпизоды.

– Да, у меня в тот день были провалы в памяти. От болезни у меня кружилась голова, да я фактически и не спал. Наверное, переутомился, слишком много времени уделял работе с фотоархивом…

– Расскажите, почему вы этим занялись.

– Это в какой-то степени была мальчишеская мечта, если можно так выразиться. У меня просто было такое вот желание, а потом…

Беккер умолкает, и Тулин думает, что лечение его болезни частично состоит в том, чтобы снизить накал его страстного садистского желания наслаждаться видом смерти.

– …в криминальной хронике я видел, что эксперты делают съемку в местах преступлений, только не знал, где эти фотографии хранятся. Пока не зашел на сервер экспертно-криминалистического отдела. Ну, а остальное было делом техники.

Да, Тулин с удовольствием подписалась бы под этими его словами. Отсутствие серьезной системы безопасности в компьютерной системе архива экспертно-криминалистического отдела можно объяснить лишь полной уверенностью сотрудников в том, что никому и в голову не придет взламывать киберархив фотографий трупов с мест убийств. Пока этим не озаботился Линус Беккер.

– Вы кому-нибудь рассказывали, к каким материалам получили доступ?

– Нет, я ведь знал, что это противозаконно. Но… как уже сказано…

– Какое значение имели для вас эти фото?

– Я считал, что они мне фактически… помогали, что ли. Потому что, рассматривая их, я мог сдерживать свои желания. Но теперь вижу, что на самом деле все было совсем не так… Они возбуждали меня. Вынуждали зацикливаться только на одной вещи. Я, помнится, чувствовал, что мне необходимо подышать свежим воздухом. Вот и поехал проветриться. Ну, а что случилось потом – тут уж меня память подводит.

Тулин перехватывает его извиняющийся взгляд, и хотя лицо у Беккера по-детски бесхитростное, по коже у нее бегут мурашки.

– Кто-нибудь из ваших знакомых знал, что у вас бывают провалы в памяти? Может быть, вы сами кому-нибудь рассказывали об этом?

– Нет, я в тот период вообще ни с кем не встречался. Время по большей части проводил дома. А если и выезжал куда, то только на места.

– Какие места?

– Места преступлений. Новых или старых. Например, в Оденсе или на Амагер Фэллед, где меня и задержали. Но и в другие места тоже.

– А в этих поездках тоже случались провалы в памяти?

– Возможно, но точно я не помню. Так оно с этими провалами и бывает.

– И что еще вы помните о дне убийства?

– Немногое. Ведь у меня все перемешалось: то, что я сам помню, и то, что мне потом рассказали.

– А помните, к примеру, как вы преследовали Кристине Хартунг в лесу?

– Нет. Ее не помню. Помню только, что был в лесу.

– Но если вы ее не помните, откуда же вам известно, что именно вы напали на нее, а потом и убили?

Вопрос ошарашил Линуса Беккера и, похоже, оказался неожиданным для человека, давным-давно признавшего свою вину.

– Так ведь они мне об этом рассказали. И, кстати, еще кое-что вспомнить помогли.

– Кто именно?

– Да те полицейские, что допрашивали меня. Они ведь и вещдоки нашли. Землю на кроссовках. И кровь на мачете, я им ее…

– Но тогда вы утверждали, что не делали этого. Вы сами-то помните мачете?

– Нет, сперва не помнил. Но потом все как-то стало складываться в общую картину.

– А ведь сначала, когда мачете обнаружили, вы утверждали, что ранее никогда его не видели. Что, наверное, кто-то подбросил его в ваш гараж на полку рядом с машиной. И только на одном из последующих допросов признались и заявили, что мачете принадлежит вам.

– Да, все верно, но врачи объяснили, что болезнь именно так и проявляется. Больной параноидальной шизофренией преобразует реальность.

– То есть у вас нет предположений, кто мог подбросить вам мачете, если его вообще кто-то подбрасывал?

– Да нет, никто его не подбрасывал… Я сам его туда положил. Нет, мне сложно отвечать на такие вопросы.

Беккер неуверенно смотрит в сторону двери, словно хочет улизнуть. Однако Хесс наклоняется к нему через стол и пытается поймать его взгляд:

– Линус, ваши ответы просто заечательны. Но мне хотелось бы знать, был ли кто-нибудь рядом с вами в тот период. Кто-нибудь, кто знал, какие чувства владели вами тогда. Кому вы доверились, кого вы случайно встретили или с кем переписывались в социальных сетях или…

– Да не было никого. Не понимаю, чего вы от меня хотите. Мне бы в палату вернуться…

– Не нервничайте, Линус, успокойтесь. Если вы мне хоть немножечко поможете, я думаю, мы сумеем выяснить, что же на самом деле произошло в тот день. И точно узнаем, что случилось с Кристине Хартунг.

Линус Беккер, уже было готовый подняться, неуверенно смотрит на Хесса.

– Вы так думаете?

– Да, я совершенно в этом уверен. Только расскажите, с кем вы тогда контактировали.

Хесс не спускает с него доверительного взгляда. И на миг на наивном испуганном лице Беккера вроде появляется выражение согласия, но внезапно оно расплывается в широченной улыбке.

Линус разражается хохотом. Хесс и Тулин с недоумением смотрят на невысокого мужчину, безуспешно старающегося унять смех. Когда же Беккер возвращается к беседе, кажется, будто он сбросил маску: на лице его больше нет и следа неуверенности или беспокойства.

– Почему вы не спрашиваете меня о том, что на самом деле хотите узнать?

– Что вы имеете в виду?

– Что вы имеете в виду? – Широко раскрыв глаза и насмешливо ухмыляясь, Линус Беккер передразнивает Хесса. – Вам не терпится узнать, почему я дал признательные показания, хотя никакого преступления, по-вашему, не совершал.

Тулин смотрит на Беккера: она поражена произошедшими с ним переменами. Он явно совсем сбрендил, и у нее даже возникает желание вызвать главврача – пусть посмотрит, какого прогресса в лечении пациента они на самом деле добились. Хесс старается сохранить хладнокровие.

– О’кей. Так почему же вы признались?

– Заткнись. Тебе за это бабки платят. Неужто они и вправду вызвали тебя домой из Европола, чтобы вытянуть из меня показания, или ты мне липовый жетон только что предъявлял?

– Линус, я не понимаю, о чем ты говоришь. Но если ты не имел отношения к делу Кристине Хартунг, еще не поздно заявить об этом. И тогда мы наверняка сможем помочь тебе и направить твое дело в суд на пересмотр.

– Но я не нуждаюсь в помощи. Если мы всё еще живем в правовом обществе, я вернусь домой не позднее Рождества. Или, в крайнем случае, когда Каштановый человек закончит свою жатву.

Эти слова прожигают мозг Тулин. Хесс тоже будто окаменел.

– Каштановый человек?..

– Именно. Каштановый человек. Вы же из-за него сюда заявились. Малютка Хансен, ну тот квадратный дядечка, он, бедолага, забыл, что здесь в общей комнате отдыха по-прежнему можно смотреть текстовое ТВ на плазменной панели. Всего лишь тридцать восемь знаков в предложении, однако и в таком формате можно следить за событиями. Но почему вы заявились только сейчас? Не потому ли, что ваш начальник не желает копаться в так замечательно расследованном деле?

– Что вам известно о Каштановом человеке?

– Каштановый человечек, входи, входи, каштановый человечек… – Линус Беккер, не скрывая насмешки, продолжает напевать песенку. Хесс теряет терпение.

– Что тебе известно, я спрашиваю?

– Вы опоздали. Он далеко впереди вас. Вы ведь поэтому здесь и торчите и пытаетесь меня умаслить. Потому что он вас надул. Потому что вы понятия не имеете, что вам делать.

– Ты знаешь, кто он?

– Я знаю только, что он из себя представляет. Он – мастер. Он превратил меня в свое орудие. Иначе я не признался бы.

– Скажи нам, кто он, Линус?

– Скажи нам, кто он, Линус? – Беккер вновь передразнивает Хесса.

– А что с девочкой?

– А что с девочкой?

– Что тебе известно? Где она? Что с ней случилось?

– Да не все ли равно? Она небось не скучает…

Линус смотрит на них невинным взором, и губы его растягиваются в гаденькой ухмылочке. Хесс бросается на Беккера, а Тулин не успевает ему помешать. Зато Беккер оказывается готов к такому повороту событий и мгновенно дергает тревожный шнурок. С оглушительным ревом срабатывает сигнализация. И ровно в тот миг, когда открывается тяжелая металлическая дверь и в помещение врываются здоровенные санитары, Линус Беккер превращается в робкого, неуверенного в себе школьника с испуганным взглядом.

86

Ворота поднимаются медленно, но Хесс не может ждать. И пока Тулин получает у дежурного за пуленепробиваемым стеклом сданные ему при входе вещи, Марк протискивается сквозь довольно узкую щель в не до конца поднятых воротах и сразу же направляется к парковке. Тулин следует за ним и на холодном мокром ветру ощущает себя пленницей, вышедшей на свободу. Она набирает полные легкие воздуха, чтобы таким образом отделаться от воспоминаний о встрече с Линусом Беккером.

Из «принудиловки» их в буквальном смысле слова вышвырнули пинком под зад. Срочно вызванный главврач Вайланд потребовал объяснить, что произошло в комнате для свиданий. И Линус Беккер сыграл свою роль блистательно. Он напустил на себя затравленный, испуганный вид и держался на почтительном расстоянии от Хесса и Тулин, как будто те подвергли его психическому и физическому воздействию. Он пожаловался, что Хесс «схватил меня» и задавал странные вопросы о смерти и убийствах, и врач принял его сторону. Ни Марк, ни Найя не подумали о том, чтобы записать беседу с Беккером; впрочем, если б даже и подумали, все равно не смогли бы этого сделать, ведь их мобильные телефоны остались у охранника при входе. Поэтому было совершенно бесполезно опровергать утверждения Беккера. Да, поездка в «принудиловку» окончилась полной катастрофой, и пока Тулин под дождем шла к машине и прослушивала свой автоответчик, настроение ее отнюдь не улучшилось. Выяснилось, что за время, проведенное в спецбольнице, ей звонили семь раз, и ознакомившись с первым же сообщением, она ускорила темп.

– Нам надо вернуться в министерство. Ребята нашли дела, которые нужно проверить.

Найя открывает машину брелком сигнализации, но Хесс все так же стоит на дожде.

– Министерство нам ни к чему. В тех делах, на которые нас вывел преступник, мы его следов не найдем. Ты разве не слышала, что сказал Беккер?

– Я слышала, как психопат отбарабанил заготовленную речь, и видела, как ты взбеленился. И только.

Тулин открывает дверцу, залезает в машину и швыряет пистолет и другие вещи Хесса на сиденье рядом с собой. Она смотрит на часы на приборной доске и понимает, что они вернутся в город, когда уже совсем стемнеет, и ей снова придется просить деда побыть вечером с Ле. Хесс едва успевает поставить ногу на пол возле переднего пассажирского кресла, как она заводит мотор и резко выворачивает на дорогу.

– Беккер знал, что мы приедем. Он ждал этого с тех пор, как его осудили. Он знает, кого мы ищем, – говорит Хесс, захлопывая дверцу.

– Да нет же, ни фига он не знает. Беккер всего-навсего извращенец, что-то там прочитавший в телетексте. Он просто спровоцировал нас и потроллил, а ты купился на его штучки. Ты о чем вообще думал, черт побери?!

– Он знает, кто похитил ее.

– Да ни хрена подобного! Линус Беккер сам ее и похитил. Всему миру известно, что девочка мертва и похоронена. И только ты еще этого не уразумел. Какого дьявола ему признаваться в убийстве, если он его не совершал?

– А такого, что он вдруг понял, кто это сделал. Тот, чью вину он охотно взял на себя, потому как в его больной башке утвердилась мысль, что он стал частью великого замысла. Тот, кем он восхищался, на кого смотрел снизу вверх. А на кого равнялся Линус Беккер?

– Да ни на кого! Малый свихнулся. И единственное, что его интересует, так это смерть и разрушение.

– Точно. То есть тот, кто мог дать ему желаемое. То есть то, что Линус Беккер, наверное, отыскал в архивных фотографиях.

Смысл сказанного Хессом наконец-то доходит до Тулин, и она резко бьет по тормозам и только в самый последний момент избегает столкновения с огромной фурой, на полной скорости несущейся к основной магистрали. Вслед за грузовиком проносится мимо длинный ряд легковушек. Тулин замечает на себе взгляд Хесса.

Найя не отвечает. Она заводит машину, прибавляет ходу и набирает номер на мобильном. Версия Хесса не лишена логики. К ее досаде, Генц отвечает не сразу. Связь неважная: он, кажется, в дороге.

– Привет! Почему вы трубу не берете? Как прошла беседа с Беккером?

– Я как раз поэтому и звоню. У тебя есть доступ ко всем фото, которые он нарыл в архиве?

Генц удивлен.

– Наверное, есть. Но я сейчас еще уточню. А почему спрашиваешь?

– Позже объясню. Нам надо узнать, какие конкретно фотографии вызывали у Беккера наибольший интерес. Возможно, таким образом мы вычислим его предпочтения. То есть надо составить список тех фото, которые он чаще всего просматривал. И, может быть, перепостил в своем компе. Мы думаем, там могут остаться кое-какие следы, важные для нас. Сделайте это как можно скорее. Но так, чтобы Нюландер об этом не пронюхал. Ладно?

– Ладно. Я свяжусь с айтишниками, как только вернусь. Но может, лучше подождать, пока не выяснится, прав ли Янсен?

– А Янсен-то здесь при чем?

– Разве он не звонил?

Тулин чувствует, как внутри нее нарастает беспокойство. Она и думать забыла о Янсене после короткой встречи с ним сегодня утром, когда они выходили из кабинета Нюландера. Вид у Янсена был – краше в гроб кладут. Да и сам он был замкнут и молчалив, и она даже почувствовала облегчение, увидев, как Нюландер пригласил его на беседу, и понадеялась, что тот сумеет уговорить подчиненного отправиться домой. Но, судя по словам Генца, этого не случилось.

– С чего бы Янсену звонить?

– Насчет одного адреса в Южном порту. Я совсем недавно слышал по полицейскому радио, как он просил о подкреплении: Янсен предполагает, что в этом месте находятся подозреваемые.

– Что за подозреваемые? Янсен вообще этим делом не занимается.

– Вот как? По-моему, ему это неизвестно… Он организовал облаву по адресу, где, как считает, находятся убийцы.