Каштановый человечек Свейструп Сорен

100

Зал ожидания для пассажиров бизнес-класса в Копенгагенском аэропорту, где пахнет духами и одеколонами всех мастей, свежесваренным кофе и свежей же выпечкой, почти совсем безлюден. Тем не менее Хессу понадобилось минут пять на переговоры с дежурной возле входа. У нее прекрасной лепки молодое лицо, она улыбается и кивает ему дружелюбно – и все же явно сомневается, что человек такого вида и поведения может быть полицейским. Марк тычет ей в глаза свой служебный жетон и пытается объяснить, что у него важное дело. Но только когда призванный ею на помощь агент безопасности – судя по внешности, сомалиец, – подтверждает его личность, девушка решает смилостивиться и пропустить Хесса в священные палаты. Тот сразу же направляется к выставленным в конце зала в распоряжение посетителей трем мониторам с клавиатурой. Немногочисленные гости, уткнувшись в смартфоны, поглощают постный бранч за круглыми столиками. Так что нет никаких сомнений, что высокие барные стулья перед мониторами могут быть заняты разве что ребятишками, которых родители изредка тащат с собой в деловую поездку. Хесс садится за один из мониторов и на чем свет стоит костерит про себя слишком медленно работающую систему кибербезопасности Европола, пока не добирается до своего почтового ящика. Он знает, что сегодня есть еще несколько вылетов в Бухарест, пусть даже и с промежуточной посадкой в какой-нибудь германской дыре. Хотя, конечно, опоздание в любом случае вызовет у Фрайманна неудовольствие, если слух о нем достигнет его ушей. Тем не менее Хесс чувствует, что выбора у него нет.

Кликнув соответствующий файл, он видит на экране каштановых человечков – и тут же забывает о своем прямом начальнике. На большом мониторе безмолвные фигурки производят еще более гнетущее впечатление, но все же ему по-прежнему невдомек, какое значение имеет его находка. Линус Беккер выделял эту фотографию среди всех прочих и считал ее необычайно ценной для себя. Лишь такой вывод Марк мог сделать, основываясь на том, что Беккер просмотрел фото с убитым мужчиной целых тридцать семь раз, хотя обычно отдавал предпочтение фотографиям с убитыми женщинами. Но почему Линус так ценил именно это фото? Когда он в свое время наткнулся на него в результате своей хакерской атаки на архив экспертно-криминалистического отдела, СМИ ничего не сообщали об убийце, лишавшем жизни женщин и оставлявшем на месте преступления каштановые фигурки. Этим прославился изверг, орудовавший в последние недели, а его не было и в помине, когда Беккер заинтересовался армией самодельных фигурок. В этом свете совершенно непонятно, что же все-таки привлекло к ним внимание Линуса. А в том, что того заинтересовали именно каштановые фигурки, сомнений у Хесса нет никаких.

Сначала ему приходит на ум, что Беккер увлекся этим фото по прочтении документов из дела о преступлении на Мёне в 1989 году. Полицейский отчет, не исключено, мог бы прояснить, почему у него возника идея возвращаться к фотографии снова и снова. К примеру, он мог узнать в жертвах знакомых или место преступления, или еще нечто подобное, что побудило его столь скрупулезно изучать фото с убитым полицейским. Но ведь в похищенном Беккером файле лишь фотографии, никаких пояснительных документов нет. Ни по мёнскому делу, ни по каким другим. Архив мест преступлений содержит только фотоматериалы с этих мест, и ничего иного. Следственные документы хранятся в других цифровых архивах, и, насколько помнит Хесс, по делу Линуса Беккера доказано, что он сумел проникнуть лишь в архив фотоматериалов с мест преступлений, которые якобы вызывали у него сексуальное возбуждение.

Все так, но размышления эти не показывают Хессу выход из тупика. Он снова чувствует симптомы похмелья и уже жалеет, что, словно полоумный, заколотил кулаками в кабину и вынудил немецкоязычного пилота выпустить его из самолета, уже готового взять курс на Бухарест. Причем точно по расписанию. Хесс поднимает взгляд на табло, где указаны рейсы, которыми он может покинуть Данию, но видит только лицо Линуса Беккера и еще слышит его саркастический хохот. Он решает возобновить просмотр. Начинает с самого начала и снова проглядывает весь этот жуткий сборник фотографий с мест жестоких убийств. Один снимок сменяет другой, и каждый следующий превосходит предыдущий по степени жестокости преступников и страданий их жертв. И все же ни один из них не дает ответ на вопрос, что же такого занимательного находил в этих фото Линус Беккер. Хессу представляется, что ответить может лишь человек с воспаленным воображением. Что-то, на что только такой извращенец, как Линус Беккер, мог обратить внимание. И вдруг Хесса осеняет. Он догадывается, что именно так привлекало Беккера еще до того, как видит само фото. Потому как это самое страшное, что он может себе представить. И одновременно совершенно непостижимо, как Линус Беккер от этого может прийти в состояние экзальтации.

Хесс возвращается к началу, пропуская фотографии, уже хорошо знакомые ему, и на сей раз не обращает внимания на трупы. Ему интересно теперь все остальное: то, что на переднем и заднем планах, предметы, все то, что на первый взгляд кажется несущественным. И уже на девятом снимке находит искомое. Это фотография с места еще одного преступления с указанием: «Риссков, 22 сент. 2001». Вроде бы она не сильно отличается от других. Тело блондинки лет тридцати пяти лежит на полу помещения, напоминающего гостиную в частном доме или квартире. На женщине темно-коричневая юбка, разодранная женская сорочка и туфли на высоких каблуках, один из которых сломан. На заднем плане угадываются игрушки и детский манеж, а в левой стороне – красиво накрытый на двоих обед, который так и не состоялся. Преступник действовал жестоко и явно в состоянии аффекта, а само убийство, по всей вероятности, произошло в том месте на правой стороне фотографии, где все перевернуто вверх тормашками и залито кровью. Но взгляд Хесса приковывает детский манеж. Потому что на его перильце рядом с погремушкой висит маленький, словно робеющий, каштановый человечек.

Хесс чувствует, что у него зашумело в ушах. Он продолжает охоту, и теперь его интересует только одно. Все остальное ему уже по барабану. Во всем мире для него остались лишь маленькие фигурки.

На двадцать третьем снимке взгляд его снова останавливается.

«Нюборг, 2-е окт. 2015». На фото молодая женщина в маленьком черном автомобиле. Через лобовое стекло можно увидеть, что она сидит на месте водителя, откинувшись всем телом на детское кресло на пассажирском сиденье. Женщина тоже одета нарядно, точно собиралась в гости или на свидание. У нее выбит глаз, но крови на фотографии почти нет, и вообще убийца действовал более хладнокровно, в большей степени контролируя свои действия, нежели в Рисскове. Но с зеркала заднего вида на переднем плане свисает маленький каштановый человечек. Вернее, угадывается только его силуэт, но это точно он.

Остается еще порядка сорока фотографий, однако Хесс выходит из системы и поднимается со стула. Спускаясь на эскалаторе на первый этаж аэровокзала, он успевает обдумать еще одну мысль. Убийства, растянувшиеся во времени почти на тридцать лет, не мог совершить один и тот же преступник. Ведь это просто невозможно. Кто-нибудь да обнаружил бы этот факт. И наверняка что-то предпринял бы. Да и потом, что такого одиозного в каштановых человечках, тем более в осенний период? А вдруг он, Марк, видит лишь то, что очень хочет увидеть?

И все же, заполняя бумаги у стойки фирмы проката автомобилей «Кар Рентал» и ожидая ключи, Хесс не может не вспомнить выражение лица Линуса Беккера. Ведь именно он обратил внимание на эту связь: каштановый человечек, словно подпись преступника, подтверждающего, что это он убивает снова и снова.

Получив наконец ключи, Хесс бегом направляется на стоянку, и в этот момент снегопад усиливается.

101

Тулин не обращает внимания на двух оперативников, оторвавшихся от мониторов и наблюдающих, как она забирает вещи из своего шкафчика, и громко захлопывает металлическую дверцу. Найя специально никому не говорила, что сегодня ее последний день в отделе, так какой смысл менять свое решение сейчас? Хотя – какая разница?! По кому ей скучать здесь? Как, наверное, и некому тосковать по ней… Так она поставила себя с первого своего рабочего дня, и сегодня, в день последний, старается никому не попадаться на глаза, пока не покинет здание. Правда, только что она столкнулась в коридоре с Нюландером, направлявшимся вместе со своей свитой на пресс-конференцию, каковых за последнее время и так набралось видимо-невидимо. Поводом для сегодняшней, анонсированной как заключительная, стал отчет о результатах работы судмедэкспертов и специалистов по ДНК в рамках общего расследования. Тулин размышляет, только ли желание Нюландера оказаться в центре всеобщего внимания является причиной созыва акул пера. Свет рампы шеф просто обожает. Такое впечатление, по крайней мере, складывалось, когда он явно позировал фотографам, стоя рядом с министром юстиции в неимоверно сверкающем костюме. Или когда с напускным великодушием рассыпал похвалы своим операм за блестяще проведенную операцию в Южном порту, ставшую поворотным пунктом в ходе расследования.

Нюландер остановился и пожелал ей семь футов под килем.

– Еще увидимся, Тулин. Привет Венгеру.

Он имел в виду Исака Венгера, нового начальника Найи в НЦ-3, и по тону Нюландера она поняла: он считает, что соотношение сил изменилось и Тулин еще пожалеет об уходе из отдела. Найя уже почти забыла, какой рывок в карьере совершила еще до того, как шеф НЦ-3 самолично позвонил ей и поздравил с успешным окончанием дел об убийствах:

– Но я не только за этим звоню. Надеюсь, у тебя не пропало желание работать у нас?

Венгер предложил ей должность в центре, хотя она и не подала заявления и не получила рекомендации от Нюландера. Если она согласится на его предложение, он обещал уладить все организационные дела с шефом убойного отдела, чтобы Тулин могла приступить к работе в НЦ-3 после слегка припозднившегося осеннего отпуска, в который она теперь и отправляется. Целую неделю у нее будет масса времени, чтобы побыть побольше с Ле и заняться собой. И хотя в этом смысле все шло как надо, все последние дни Найя, к собственному неудовольствию, старалась убедить себя, что следствие они действительно довели до логического конца.

Найденные в бытовом холодильнике в заброшенной скотобойне отчленные кисти рук Анне Сайер-Лассен и Йесси Квиум, а также ступня последней, неопровержимо доказывали правоту Нюландера, и Тулин не видела иного выхода, кроме как поддержать его версию. Да, конечно, Хесс поставил ряд вопросов, оставшихся без ответа, но, несмотря ни на что, логичнее всего было бы предположить, что он просто зациклился на своей версии и потому отвергал все прочие. И, кстати сказать, не исключено, что у него возникли проблемы психологического, если не психического свойства.

Во всяком случае, так, отбросив сантименты, объяснял его поведение Нюландер, рассказав ей, что причиной болезненного состояния Хесса, возможно, является постигшая его личная трагедия, из-за чего он в свое время покинул и отдел, и Копенгаген. Сам Нюландер не был посвящен в детали, поскольку тогда в отделе еще не работал, но по слухам знал, что более пяти лет назад жена Хесса погибла при пожаре в их совместной квартире в Вальбю. Ей было двадцать девять лет.

Его рассказ призвел сильное впечатление на Тулин. Из полицейского отчета о происшествии, который она потом отыскала в базе данных, следовало, что пожар возник примерно в три часа ночи и необычайно быстро распространился по всему дому. Жильцов эвакуировали, но огонь был такой силы, что пожарным не удалось добраться до квартиры в мансардном этаже. Когда же пожар потушили, в спальне обнаружили обугленное тело молодой женщины, о чем ее мужа, следователя отдела по расследованию преступлений против личности Марка М. Хесса, проинформировали по телефону, поскольку он в это время находился в Стокгольме по делам службы. Были проверены версии о неисправной электропроводке, использовании керосиновых ламп, а также поджога, однако однозначных выводов о причине пожара сделать не удалось. Женщина была на восьмом месяце беременности, а официально пара оформила брак за месяц до трагедии.

Закончив читать отчет, Тулин почувствовала себя неуютно. Многое в отношении личности Хесса встало для нее на свое место, но с другой стороны, эта история не давала ей возможности разобраться в его проблемах. Впрочем, теперь уже не имело никакого смысла возвращаться к поставленным им вопросам. И, может быть, именно поэтому Найя испытала облегчение, когда сегодня утром услышала, как начальник полиции округа говорил Нюландеру, что гаагское руководство помиловало Хесса и направило с заданием в Бухарест. Стало быть, Хесс покидает Данию, и такой исход наверняка к лучшему. Она набирала его пару раз на неделе, но безуспешно, а он потом не перезвонил. Да еще Ле застала ее врасплох, спросив, когда же «этот твой, ну тот, с глазами» зайдет посмотреть, как далеко она продвинулась в игре. То же самое случилось, когда Найя позвонила узнать о судьбе Магнуса Кьера и выяснила, что его поместили в интернат, пока идут поиски подходящей приемной семьи. Дежурный сообщил ей об улучшении состояния здоровья мальчика и добавил, что тот несколько раз интересовался, когда же его навестит некий «полицейский», и Тулин не нашлась что ответить. Тогда она решила выбросить из головы все связанное с Хессом, а как показывает практика, ей было не слишком сложно окончательно расставаться с людьми таким образом. В последний раз такое случилось с Себастьяном, и хотя он все еще присылал ей сообщения на автоответчик, Тулин не видела причин возобновлять с ним отношения.

Она возвращается к своему пустому письменному столу.

– Найя Тулин? – Посыльный в велосипедных туфлях смотрит на нее вопросительным взглядом, и, увидев в его руках букет, она, несмотря на только что данное себе обещание, первым делом думает о Хессе. Желтые, оранжевые и красные осенние цветы, названия которых Найя даже не знает, так как никогда не питала слабости к цветам. Курьер протягивает ей электронную ручку, она расписывается в получении, и тот вразвалочку покидает кабинет. Тулин открывает карточку и поздравляет себя с тем, что все ее коллеги столпились сейчас у плазменной панели в столовой и смотрят прямую трансляцию пресс-конференции Нюландера.

«Спасибо за пробежку. Удачи в НЦ-3. Оторвись наконец от письменного стола. J»

Тулин улыбается про себя и швыряет карточку от Генца в мусорное ведерко. Вскоре она уже идет по коридору, спускается вниз навстречу свободе и празднику Хеллоуина в классе Ле и, проходя мимо стойки секретариата, оставляет на ней букет, ибо знает, что там его оценят.

Найя выходит из управления на улицу, где по-прежнему падает густой снег, и потому досадует, что до начала работы в НЦ-3 служебным авто она пользоваться не может. Кроссовки ее быстро намокают, и она торопится по заснеженной улице Бернсторффа к Главному вокзалу на электричку до станции Дюббёльсбро.

Ранним утром, когда Тулин встретилась с Генцем, снегопад еще не начался. Она все-таки приняла его приглашение совершить совместную утреннюю пробежку – так Найя решила отметить свой последний день в убойном отделе. Теперь, когда они перестали быть коллегами, она думала поставить красивую точку в их отношениях да и порасспросить его кое о чем. Они договорились пробежаться вдоль Прибрежного шоссе и ровно в шесть тридцать утра встретились у его подъезда в новом шикарном жилом комплексе в районе Северного порта. Ее поразило, что у Генца есть средства на жилье в таком доме. Впрочем, учитывая, что ведет он правильный образ жизни, можно не удивляться его умению с умом распоряжаться своими доходами.

Первая часть пробежки удалась на славу; особенно хорошо стало, когда над Эресунном взошло солнце. Они обсудили итоги расследования. Каким образом у Бенедикте Сканс и Асгера Неергора на фоне их личной трагедии возникла жажда мести, сделавшая из них убийц. Каким образом медсестре посчастливилось раздобыть информацию о травмах детей и их матерях. Как парочке удалось использовать интернет-кафе с доступом к украинскому серверу, чтобы пересылать заявления не со своих адресов. И почему криминалисты не обратили внимание на содержимое бытового холодильника во время первого, предварительного осмотра бывшей скотобойни. Что же до орудия убийства и инструментов для расчленения, то их пока еще не обнаружили. Но ведь, будучи медсестрой, Бенедикте Сканс имела доступ к разного рода хирургическим пилам и скальпелям, которые сейчас эксперты исследуют и проверяют…

Генц не сомневался в выводах следствия; правда, Тулин заподозрила, что его более занимает сама пробежка, нежели беседа с нею. И пожалела о своем сделанном во всеуслышание заявлении о своей любви к длинным дистанциям, потому как быстро выяснилось, что ему приходится сдерживать темп, чтобы она не отставала. Преодолев восемь километров, они развернулись в обратном направлении, и Тулин сразу превратилась в любителя бега трусцой на буксире какого-нибудь кенийского стайера. Только когда Генц увидел, что она осталась далеко позади и сбросил скорость, они смогли возобновить диалог. И если Тулин думала, что, приглашая ее на пробежку, Генц просто хотел приударить за нею, то она жестоко просчиталась. Бегу он отдавался с той же страстью, как и работе в своей лаборатории.

На оставшейся части пути Найе просто не хватило дыхания продолжать беседу, и только когда они остановились на красный свет в районе Форта Шарлоттенлунн, она поведала о мучившей ее загадке. Они ведь так и не выяснили, почему на месте преступления злоумышленники оставляли каштановых человечков с отпечатками пальцев младшей Хартунг. Похожих фигурок в их жилище не найдено. Так каким же образом те попали им в руки?

– Разве только Нюландер прав и они купили их в киоске младшей Хартунг и ее подружки до исчезновения Кристине, – попытался найти объяснение Генц.

– Но насколько это вероятно? Стиин Хартунг считает, что девчонки вообще на занимались каштановыми человечками в прошлом году.

– Может, он ошибается? Бенедикте Сканс как раз в тот момент положили в больницу в Роскилле, но Асгер-то Неергор вполне мог ездить по району и готовить план уже тогда.

– И его вдруг случайно опередил Линус Беккер? Ты так, что ли, считаешь?

Генц пожал плечами и улыбнулся.

– Я версий не выдвигаю. Я всего лишь технический работник.

Однозначного ответа они, по-видимому, никогда не получат, но почему-то эти каштаны все еще бередили душу Тулин. Как будто сыщики забыли что-то проверить или не учли какой-то нюанс.

Наконец они добежали до станции Сванемёллен, где как раз и пошел снег, от которого Тулин спряталась под навесом на перроне.

– Где третий «А»?

– Посмотрите в классе. Там, где шумно.

Тулин стряхивает снег с пальто и проходит мимо двух учителей в украшенном к празднику Хеллоуина рекреационном зале. Она прибыла в школу, что в переулке неподалеку от станции Дюббёльсбро, точно в назначенное время и дает себе клятвенное обещание и впредь приезжать вовремя. Уж больно часто она опаздывала или вообще не успевала на школьные мероприятия дочки. Вот почему, войдя в класс, Найя ловит на себе удивленные взгляды некоторых родителей. Они стоят возле стены, где выставлены тыквы с вырезанными на них гримасами. В классе броуновское движение: дети бегают и дурачатся в своих маскарадных костюмах. Сам праздник тольк завтра, но завтра уик-энд, и поэтому в школе решили отметить его сегодня. Девочки изображают ведьм, мальчики – монстров, многие из них в масках чудовищ, одна страшнее другой, и кое-кто из родителей вскрикивает, делая вид, что до ужаса напуган, когда дети пробегают мимо. Классный руководитель, женщина одного с Тулин возраста, одета ведьмой. На ней черное платье с вырезом, черные чулки в сетку, черные туфли-лодочки и черная же конусовидная шляпа. Лицо у нее мертвенно-бледное, с ярко-красными губами. Она напоминает персонажа из какого-то фильма Тима Бёртона[44], и несложно догадаться, почему у присутствующих в классе мужчин в эту пятницу настроение более приподнятое, нежели обычно.

Сначала Тулин никак не может найти ни Ле среди жутких монстров, ни деда среди родителей, но потом вдруг замечает резиновую маску зомби с разрубленным черепом и вылезающими из него желтыми мозгами. Эта маска из игры «Растения против зомби» – единственное, что Ле захотелось купить в «Сигарах фараона» на Скиннергаде, куда она вчера затащила Найю. Дед поправляет маску на Ле так, чтобы мозговое вещество не свисало на шею.

– Привет, мам! Понимаешь, что это я?

– Нет, а где ты?

Тулин оглядывается по сторонам, а когда поворачивается обратно, Ле срывает с себя маску и обнажает мокрое от пота торжествующее лицо:

– Я буду первой, когда мы пойдем в зал с тыквами.

– Круто. С удовольствием посмотрю.

– Ты останешься посмотреть?

– Конечно.

– Давай подержу мозги, а то еще в обморок грохнешься от духоты, – предлагает Аксель, отирая пот со лба девочки.

– Да ладно, дед.

Со сдвинутой на затылок маской зомби Ле подбегает к Рамазану, изображающему человеческий скелет.

– Все о’кей? – спрашивает Аксель, интересуясь, как прошел последний день Тулин в управлении.

– Да, замечательно. Писец – всему делу венец.

Аксель собирается что-то сказать, но в этот момент классная хлопает в ладоши, призывая детей собраться возле нее.

– Отлично, мы начинаем! Дети, ко мне! – командует она задорным голосом и поворачивается к взрослым. – Прежде чем мы перейдем в зал на праздник, нам нужно закончить тему «Осень». Дети подготовили три выступления и сейчас с удовольствием продемонстрируют свои способности.

Тулин замечает, что класс все еще украшен по-осеннему, планшетками с генеалогическим древом каждого ребенка. Она лишь раз видела выступление детей на школьном празднике. Они разыгрывали цирковое представление, и в одном из номеров ребятам в костюмах львов нужно было трижды пролезть сквозь обруч. Тогда истеричные аплодисменты родителей изрядно смутили ее.

Нынешнее представление отличается немногим. Первая группа ребятишек демонстрирует планшетки с ветками и желтыми или красными листьями. Улыбающиеся родители снимают действо на камеры мобильных телефонов. А у Тулин красно-желтые листья еще долго будут ассоциироваться с жутким видом изуродованных тел Лауры Кьер, Анне Сайер-Лассен и Йесси Квиум. Не улучшается у нее настроение и когда следующая группа представляет собранную классом коллекцию каштановых фигурок.

Наконец наступает очередь Ле. Они с Рамазаном и еще двумя одноклассниками становятся перед кафедрой и начинают рассказывать, что каштаны можно употреблять в пищу.

– Но сперва их надо порезать на ломтики, чтобы их не разорвало в духовке. А поджаривать нужно при температуре ровно двести двадцать пять градусов, ни градусом больше, ни градусом меньше. И потом каштаны можно есть с маслом и солью, – говорит Ле чистым и ясным голосом.

Тулин едва не валится на пол от удивления; ведь это маленькое воинственное существо никогда в жизни на интересовалось, чем мать занимается на кухне. Несколько блюд с жареными каштанами передают родителям на пробу, а классная тем временем обращается к Рамазану, видимо, забывшему свою реплику:

– Ну, Рамазан, что надо знать, если ты хочешь поесть жареных каштанов?

– Сначала надо выбрать нужный вид. Эти каштаны называются съедобными.

– Именно. Существует много разных видов каштанов, но употреблять в пищу можно только съедобные.

Рамазан кивает, берет в рот каштан и начинает звучно грызть плод. Родители его с улыбкой принимают одобрительные взгляды других взрослых. Классная рассказывает забавные подробности, как дети сами готовили предложенные родителям каштаны, но Тулин не слушает ее. Что-то мешает ей. Она чувствует, как внутри нее нарастает тревожное ощущение, и причину его она понимает лишь в тот момент, когда родители разражаются смехом, реагируя на очередную фразу учительницы.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что есть много разных видов каштана? – Тулин припозднилась с вопросом, теперь он звучит совсем не в тему. Учительница глядит на нее с удивлением, как и некоторые взрослые, отсмеявшиеся над рассказом классной. – Насколько я знаю, существует только два вида каштана: съедобные и те, из которых делают каштановых человечков.

– Нет, на самом деле их гораздо больше. Но сейчас Рамазану надо…

– Насколько вы в этом уверены?

– В общем-то уверена. Но теперь…

– И сколько?

– Сколько чего?

– Сколько имеется видов каштана?

Смех в классе смолкает. Взрослые переводят взгляды с учительницы на Тулин и обратно. И даже дети притихли. Слишком уж резко прозвучал вопрос Найи, и задала она его не вежливым, как ранее, а чуть ли не инквизиторским тоном. Классная медлит с ответом и неуверенно улыбается, не понимая, с чего ей вдруг устроили экзамен.

– Всех я не знаю. Но есть несколько видов съедобных каштанов – например, европейский каштан, японский, – и есть несколько видов конского каштана, к примеру…

– А из каких каштанов делают фигурки?

– Наверное, из любых. Но самым распространенным у нас является конский каштан…

В классе повисает тишина. Взрослые смотрят на Тулин, а она глядит на учительницу, не видя ее. Краем глаза замечает лицо Ле и думает, что у ее дочери выдался сегодня, наверное, самый черный день в жизни. Найя идет к двери. Потом она бежит через зал к выходу и слышит, что у нее за спиной начался праздник Хеллоуина.

102

– Если ты хочешь позвать меня еще на одну пробежку, вынужден попросить подождать до следующей недели.

Генц улыбается. Рядом с ним продолговатый спецчемоданчик с инструментами и небольшая дорожная сумка. Когда Тулин входит в лабораторию, он как раз надевает пальто из водоотталкивающей ткани. Найя уже знает от дежурного при входе, что Генц совсем недавно вернулся с места преступления, а теперь собирается в Хернинг на конференцию криминалистов, которая проводится в Выставочном центре в субботу и воскресенье. Ей все же удалось уговорить дежурного пропустить ее к шефу. Она, правда, пыталась связаться с ним по мобильному по пути в экспертно-криминалистический отдел на такси, но дозвониться не смогла. И обрадовалась, узнав, что он у себя в резиденции, то есть в лаборатории, пусть даже и приехала она не ко времени.

– Я не об этом. Мне нужна твоя помощь.

– Может, по дороге к машине поговорим?

– Те каштановые фигурки с отпечаткам пальцев Кристине Хартунг, они к какому виду относятся?

– К какому виду чего? – Генц уже собирался выключить галогеновые лампы, но все-таки останавливается и смотрит на нее. – Что ты имеешь в виду?

Найя бегом поднималась по лестнице и все еще не может перевести дыхание:

– Каштан – он ведь не просто каштан, и всё. Их несколько разных видов. Так к какому виду относятся те?

– Ну так, навскидку, я тебе не скажу.

– Это конский каштан?

– Какие-то странные вопросы ты задаешь… Что там стряслось?

– Может, и ничего. Но если ты не помнишь, может, в вашем отчете есть?

– Совершенно в этом уверен, но мне…

– Генц, я бы не спрашивала, если б это не было так важно.

Эксперт смотрит на нее с недоумением, но, глубоко вздохнув, все же садится в кресло перед большим монитором. Спустя секунду он входит в систему, и Тулин получает возможность следить за его манипуляциями на висящем над ним на стене экране. Генц находит папку, листает страницы пронумерованных тчетов и дважды кликает мышкой. Цифр в аналитических записках немерено, но ему известно, где и что искать, и он останавливается на части, озаглавленной «Виды и происхождение».

– В первом случае, то есть в деле Лауры Кьер, отпечатки оставлены на съедобном каштане. Если точнее, на так называемом Castanea sativa x Castanea crenata[45].

– А что с остальными?

Генц на мгновение задерживает на ней взгляд, будто хочет сказать, что шутить ему недосуг.

– Давай-давай, это важно!

Эксперт перелистывает свою электронную книжку дальше, дважды кликает еще один отчет и повторяет ту же процедуру с третьим. Когда он заканчивает, Тулин видит ответ еще до того, как он громко объявляет:

– В других случаях результат тот же: Castanea sativa x Castanea crenata. Довольна?

– Ты уверен? Никаких сомнений?

– Тулин, эту часть экспертизы выполняли мои помощники, так что гарантий я дать не…

– Но ведь твои помощники вряд ли могли ошибиться во всех трех случаях?

– Нет, наверняка нет. Но все-таки ребята не специалисты по каштанам, так что они, скорее всего, как и обычно, разыскали какого-нибудь эксперта, который и подтвердил их выводы. Так, может, все-таки расскажешь, что все это значит?

Тулин долго молчит. В такси она воспользовалась мобильником дважды. Сперва позвонила Генцу, а потом – Стиину Хартунгу. Последний ответил мертвым голосом. Испытывая уколы совести, Найя попросила прощения за беспокойство и объяснила, что заканчивает отчет, и ей надо только уточнить, какого вида каштан растет у них в саду, из плодов которого Кристине и ее подружка изготавливали фигурки. У Стиина Хартунга не было сил удивляться ее вопросу, и когда она добавила, что это пустая формальность, он ответил, не вдаваясь в подробности: в саду у них растет огромный конский каштан.

– Это значит, что у нас проблема. Придется немедленно связаться с этим экспертом.

103

Пространство между «Красными воротами»[46] и «Домом Петера Липса»[47] в Дюрехавене покрыто свежевыпавшим снегом. Роза Хартунг предпочитает бежать по тропинке, покрытой гравием, а не по асфальтированной дорожке, по такой погоде скользкой, как лед. Она добегает до ее конца, откуда открывается вид на опустелые и напоминающие привидения аттракционы «Баккена», и поворачивает направо, на тропку, вьющуюся под кронами деревьев и по этой причине еще не тронутую снегом. Ноги ее отказываются продолжать бег, но воздух свеж и холоден, и, преодолевая болевые ощущения, она бежит дальше в надежде, что моцион позволит ей выйти из депрессии.

Уже дней десять Роза практически не покидала их дом на Внешнем Эстербро. Все силы, которые она собрала в себе перед возобновлением министерской карьеры, испарились, когда пришло понимание, что надежды вновь увидеть Кристине живой в действительности не имеют под собой оснований. Все вокруг сделалось серым и бессмысленным, как оно уже и было большую часть прошлой зимы и весны. Фогель, Лю и Энгелльс проявляли о ней заботу, призывали приехать в министерство, но их уговоры не действовали. Роза оставалась дома, и, что бы они там ни говорили, она знала, что дни ее как политика сочтены. Да, и премьер, и министр юстиции публично выступали в ее поддержку, но в кулуарах ни у кого не оставалось сомнений, что роль Розы в жизни партии осталась в прошлом. Утечет в речке еще немножко водицы, и Хартунг покинет передовые партийные ряды – или по причине разногласий с премьером, или из-за ее нестабильного психического состояния. Но все это стало ей совершенно безразлично.

К горю же своему остаться равнодушной Роза, разумеется, не могла. Сегодня утром она посетила психиатра, и тот посоветовал ей возобновить прием антидепрессантов. Поэтому по возвращении домой она и заставила себя надеть спортивный костюм. Вообще-то говоря, у нее вошло в привычку бегать в послеобеденное время, когда она работала дома. Но сегодня Роза вышла на пробежку прежде всего в надежде, что выработанные из-за физической нагрузки эндорфины хотя бы чуть-чуть подымут ей настроение и придадут сил, необходимых для того, чтобы обойтись без таблеток.

Нашелся и еще один повод покинуть дом. Как раз в это время должны были приехать грузчики и увезти вещи Кристине. После консультации у психиатра она сдалась и решила последовать его совету: отдать их, чтобы раз и навсегда расстаться с прошлым. Этот символический поступок, по словам врача, поможет ей жить дальше. Поэтому Роза позвонила на фирму по перевозке вещей и показала домработнице, что именно грузчикам следует забрать из комнаты Кристине: четыре большие коробки с одеждой и обувью, а также письменный стол и кровать, на которой она так любила сидеть. Хартунг дала Элис номер отделения «Голубого креста»[48] на Нордре Фрихаунсгаде и попросила предупредить их о скором приезде грузчиков с вещами, а сама отправилась на машине в Дюрехавен.

По дороге она думала позвонить Стиину и рассказать о своем решении, но так и не набралась мужества. Они больше почти не разговаривали. Начальник убойного отдела все изложил четко и ясно, но Стиин продолжал цепляться за свою надежду, что было уже сверх всяких ее сил. Он отказался подписывать бумаги о признании Кристине умершей, хотя сам же и просил адвоката подготовить и прислать документы. Розу муж в свои поиски не посвящал, но она знала, что Стиин ходит по домам в кварталах, где Кристине могла оказаться в день своего исчезновения. Об этом рассказал ей партнер мужа Бьярке. Взволнованным голосом он поведал Розе, что стол Стиина все так же завален схемами канализационных ходов, коттеджных поселков и дорог. Каждый день в первой его половине он покидает свое рабочее место, не сообщая, куда и с какой целью отправляется. И вот вчера Бьярке поехал за ним и увидел, как Стиин без устали обходит дома в поселке возле спортзала. Правда, он, наверное, пожалел, что позвонил ей, так как Роза выслушала его с полнейшим безразличием. Поиски Стиина были абсолютно бессмысленны, но пусть его. Им, безусловно, нужно сплотиться и вместе думать о Густаве, но прямо сейчас сподобиться на это они не были готовы.

Роза совсем выдохлась, когда наконец добралась до «Красных ворот». По телу течет холодный неприятный пот. Изо рта у нее просто-таки валит пар. Ей даже приходится на минутку опереться о калитку и передохнуть, и только потом она забирается в оставленную на парковке машину. По дороге домой, проезжая памятник Кнуду Расмуссену[49] и спроектированную Арне Якобсеном автозаправку, замечает небольшую прореху в облаках. Снег перестал идти, солнечные лучи ненадолго проникают в эту прореху, и Розе представляется, будто расстилающаяся перед ней местность покрыта гигантским одеялом, сотканным из искрящихся кристалликов, и ей приходится зажмуриться, чтобы ее не ослепило. Повернув к въезду на участок, она чувствует, что дышать ей стало чуточку легче, чем до пробежки. Дыхание успокоилось, и кажется, будто воздух теперь достигает самой диафрагмы, а не застревает, точно вода в засоренной раковине, в области грудной клетки, а то и в горле. Выйдя из машины, она видит широкие следы протекторов грузовика на снегу и ощущает небольшое облегчение. Что ж, дело сделано. По старой привычке идет к задней части дома, ко входу в подсобное помещение, которым всегда пользуется после пробежки, чтобы не оставлять грязных и мокрых следов в прихожей. Силы совсем покидают Розу; она думает лишь о том, как бы поскорее добраться до дивана и рухнуть на него, пока мысли о безвозвратно покинувших дом вещах Кристине не одолеют ее. Свежевыпавший нетронутый снег поскрипывает под ногами.

Повернув за угол и дойдя до тамбура подсобки, Роза внезапно останавливается. На коврике перед дверью лежит какой-то непонятный предмет. Подойдя на шаг ближе, она видит невзрачный веночек или какое-то свое-образное украшение, и сразу же ей вспоминаются Рождество и Рождественский пост – наверное, потому, что вокруг лежит белый снег. И лишь наклонившись, чтобыподобрать украшение, она понимает, что сплетено оно из каштановых человечков. Они держат друг друга за руки и таким образом образуют круг.

Роза вздрагивает и с опаской оглядывается. Вокруг, однако, ни души. Всё в саду, в том числе и старый каштан, покрыто свежевыпавшим девственным снегом, на котором нет никаких других следов, кроме ее собственных. Она снова осматривает веночек, осторожно поднимает его и входит в дом. Ее столько раз расспрашивали о каштановых человечках и их символике, что и не сосчитать. И никогда они не вызывали иных ассоциаций, кроме как с теми фигурками, что Кристине и Матильде каждый год кропотливо составляли за обеденным столом. Однако, когда, забыв снять промокшие кроссовки, Хартунг бегом поднимается по лестнице на второй этаж и зовет домработницу, ее охватывает какое-то другое и гораздо более неприятное чувство, определить которое она затрудняется.

Роза находит девушку в пустой комнате Кристине – она пылесосит ковры в тех местах, где прежде стояли коробки и мебель дочери. Элис испуганно оглядывается, когда Роза выключает пылесос и показывает ей веночек.

– Alice, who brought it? How did it get here?[50]

Домработница смотрит на нее с недоумением. Она не видела никакого веночка и не знает, ни как он очутился перед дверью подсобки, ни кто его принес.

– Alice, it’s important![51]

Роза повторяет свои вопросы, настаивая, что девушка видела, кто принес подарок, но сбитая с толку домработница никого, кроме приезжавших за вещами грузчиков, с тех пор как хозяйка уехала, не замечала. И только когда на глазах девушки появляются слезы, до Розы доходит, что у нее действительно нет ответа на ее вопросы.

– Alice, I’m sorry. I’m sorry…[52]

– I can call the police. Do you want me to call the police?[53]

Роза рассматривает веночек, который положила на пол, чтобы обнять всхлипывающую девушку. Его составляют пять каштановых человечков, соединенных между собой стальной проволокой. Они похожи на фигурки, которые ей показывали полицейские, но теперь Хартунг замечает, что две из них по размеру больше остальных. Будто бы они родители. Каштановые родители держат за руки маленьких каштановых детишек, и все вместе они составляют кружащуюся в круговом танце каштановую семью.

И тут Розу осеняет. Она узнает веночек и догадывается, почему он оказался именно у ее дома, почему этот подарок предназначается именно ей. Она помнит, когда впервые увидела его, кто преподнес его ей, и главное – почему. Она помнит все ясно и четко, хотя мозг ее все еще отказывается признавать, что догадка ее верна. Не может же быть, чтобы причина была именно в этом. Ведь эта история случилась так давно…

– I’ll call the police now, Rosa[54].

– No! No police. I’m okay[55].

Роза высвобождается из объятий Элис. Мгновение спустя она уже бежит к машине и уезжает. Ее никак не оставляет ощущение, будто кто-то следит за ней, причем уже очень долгое время.

104

Путь до центра города кажется ей неимоверно долгим, и преодолевает она его не без затруднений. Когда выпадает возможность, выезжает на соседнюю полосу, а на Треугольной площади и в районе Королевского сада даже проскакивает перекресток на красный свет. В голове у нее теснятся воспоминания. Что-то она помнит хорошо, что-то – смутно и отрывками. Такое ощущение, что все они должны собраться у нее в голове, чтобы появилась возможность составить цельную картину. Подъехав к министерству, Роза решает припарковаться так, чтобы не привлекать излишнего внимания. Ей удается найти свободное место на парковке, и она бегом мчится к заднему входу. И вдруг вспоминает, что позабыла пропуск, однако охранник узнает ее и пропускает в здание.

– Лю, мне нужна твоя помощь.

В министерском кабинете ее секретарь проводит встречу с двумя молодыми девушками-юристами, как помнит Роза, только недавно принятыми на работу. Лю ошеломлена появлением министра, а ее собеседницы за столом замолкают.

– Да, конечно. Мы поговорим позже.

Лю прощается с молодыми сотрудницами, и те, выходя из кабинета, с любопытством косятся на Розу. Что и неудивительно, ведь она как была в тренировочном костюме и грязных кроссовках, так и заявилась в таком одеянии в министерство.

– Что случилось? С тобой все о’кей?

Приятно, конечно, почувствовать искреннюю озабоченность Лю, но Розе сейчас не до этого.

– Где Фогель и Энгелльс?

– Фогель сегодня не объявлялся. А у Энгелльса совещание где-то здесь, в министерстве. Вызвать его?

– Нет, все равно. Думаю, мы сами разберемся. У нас ведь есть доступ к муниципальным архивам дел об изъятии детей и реестру временно замещающих семей?

– Да… Но зачем тебе это?

– Мне нужны сведения по делу одной приемной семьи. Оно заведено в местном совете Одсхерреда. По-моему, в восемьдесят шестом году, если не ошибаюсь.

– Не уверена, что дела за те годы оцифрованы.

– А ты попробуй! Ладно?

Лю явно ошарашена, и Розе становится ее жалко.

– Лю, не спрашивай, зачем мне это надо. Просто помоги.

– О’кей. – Та садится за клавиатуру уже стоящего на столе ноутбука, и Роза смотрит на нее благодарным взглядом. Вводит свой логин на страничку архива местного совета Одсхерреда и получает доступ к материалам. Роза садится на стул и придвигается ближе, чтобы видеть монитор.

– Фамилия приемных родителей Петерсен, – подсказывает она Лю. – Они проживали в Одсхерреде на Церковной улице, тридцать пять. Отца звали Поуль, он школьный учитель, а мать, Кирстен, была художником по керамике.

Пальцы Лю летают по клавиатуре, и на экране появляется запрос Розы.

– Нет, ничего нет. А у тебя их номера гражданской регистрации есть?

– Нет, номера не помню, но у них еще до этого уже была приемная дочь, Роза Петерсен.

Лю начинает набирать названный Розой номер, но вдруг останавливается и смотрит на нее.

– Но ведь это же твой…

– Да. Ищи дальше. Я не могу сейчас говорить, о чем идет речь. Просто доверься мне.

Лю неуверенно кивает, продолжает поиск и вскоре находит нужные данные:

– Приемная дочь Роза. Урожденная Юуль Андерсен. Приемные родители Поуль и Кирстен Петерсен…

– Введи их регистрационные номера и поищи одно дело за тысяча девятьсот восемьдесят шестой год.

Лю возобновляет поиск, набирает их номера, но через несколько минут качает головой:

– За восемьдесят шестой ничего нет. Как я и говорила, оцифровка еще не завершена, так что может…

– Посмотри за восемьдесят седьмой или пятый. У нас в семье тогда появился мальчик, и с ним его сестра.

– Как звали мальчика или…

– Не знаю. Они недолго у нас пробыли. Несколько недель или месяцев.

Пока они обменивались репликами, Лю ввела все данные и теперь внимательно вглядывается в монитор.

– Кажется, нашла. Восемьдесят седьмой год. Токе Беринг… И его сестра-двойняшка Астрид.

Роза видит на экране странички акта гражданского состояния с длинной сопроводиловкой. По допотопному шрифту можно догадаться, что изначально запись была сделана на пишущей машинке. Однако имена детей Розе ни о чем не говорят. Как и упоминание, что они близнецы. Но она уверена, что именно их ей и надо разыскать.

– Похоже, они провели у вас три месяца, а потом их поместили в другое место.

– Куда именно? Мне надо знать, что с ними произошло.

Лю отодвигается от компьютера, чтобы Роза сама могла просмотреть странички журнала на экране. Хартунг внимательно читает. Три страницы машинописного текста сотрудника отдела соцзащиты заставляют ее содрогнуться. По лицу текут слезы, к горлу подступает тошнота.

– Роза, что с тобой? Мне это не нравится. Может, Стиину позвонить, или…

Роза качает головой. Она едва переводит дух, но все же заставляет себя прочесть текст снова. Теперь – для того, чтобы уяснить, что в нем самое главное для нее. Понять, чего добивается от нее изготовитель каштанового веночка, на что хочет сподвигнуть ее. Или она уже опоздала? Неужели чудовищный смысл его послания в том, что все произошло из-за того случая? И в наказание ей всю оставшуюся жизнь пребывать с этим ощущением?

На сей раз Роза обращает внимание на каждую деталь и лихорадочно перебирает подробности, надеясь, что они подскажут, как ей действовать. И – вот удача! Она видит название места, куда были помещены близнецы, и понимает, что ехать ей нужно именно туда. Это должно быть там. Хартунг поднимается, стараясь запомнить указанный в журнале адрес.

– Роза, расскажи, пожалуйста, в чем дело.

Она не отвечает на вопрос Ли. На ее мобильник, оказывается, поступила эсэмэска со «скрытого номера». Это эмодзи в виде приложенного к губам пальца. Понятно, Розе следует молчать, если она не хочет потерять надежду все-таки узнать, что же произошло с Кристине.

105

Валит плотный тяжелый снег, и расстилающийся перед сидящим за рулем Хессом белый ландшафт кажется бескрайним. На трассе, где в обе стороны курсировали снегоочистительные машины, ехать было еще терпимо, но когда он свернул с Е47 на шоссе к Вордингборгу, ему, чтобы не впаяться в идущие впереди автомобили, пришлось снизить скорость до черепашьих двадцати километров в час.

На пути из Копенгагена через Зеландию Хесс позвонил в окружные отделы полиции, соответственно в Риссков и Нюборг, но, как он и опасался, это ему не сильно помогло. Меньше всего информации он добыл по делу об убийстве в Рисскове в 2001 году. Та история приключилась восемнадцать лет назад, и полицейские в Орхусе никак не могли взять в толк, какого дьявола он интересуется этим давнишним делом. Вот и отправили его звонить в три разные инстанции, пока наконец одна оперативница не сжалилась над ним и не поленилась заглянуть в дело. Она-то и поведала, что оно было признано «висяком» и по этой причине отправлено подальше от глаз начальства. Сама оперативница к делу отношения не имела, но согласилась зачитать отрывки из заключительной его части. К сожалению, ничего полезного для себя Хесс из этого не извлек. Жертва, одинокая мать, попросила кого-то из знакомых присмотреть за годовалой дочкой, потому как пригласила на обед друга. Прий-дя в оговоренное время, тот обнаружил ее лежащей на полу в гостиной с ножевыми ранениями, оказавшимися несовместимыми с жизнью. Двумя годами позже дело спустили на тормозах, а на самом деле положили под сукно за отсутствием подозреваемых и реальных следов преступника.

По-иному обстояло дело с убийством в Нюборге в 2015 году. Жертвой оказалась мать трехлетнего мальчика. Следствие по делу все еще продолжалось, поскольку отец ребенка, бывший сожитель убитой, являлся основным подозреваемым и находился в розыске, но скрывался от полиции, по-видимому, в Паттайе. Предположительно он совершил убийство как на почве ревности, так и из-за денег. Экс-сожитель был «связан с рокерами». Версия местного инспектора уголовного розыска заключалась в том, что он следовал за бывшей подругой на машине и увидел, как она встречается с одним женатым профессиональным футболистом, с которым завела роман. На обратном пути ее вынудили остановиться на обочине, после чего нанесли ей удар неустановленным орудием, которое, пройдя через левый глаз, поразило мозг. Хесс и представить себе не мог, что бывший сожитель жертвы, скрывающийся, вероятно, в Таиланде, каким-то образом причастен к убийствам, которые он сам расследовал. И поэтому спросил инспектора, не проходили ли по этому делу другие подозреваемые из окружения женщины, помимо близкого друга, бывшего сожителя и родственников. По словам собеседника, таковых не было, и вообще Хесс почувствовал, что инспектор истолковал его вопрос как завуалированную критику в свой адрес, и оставил эту тему.

В заключение Марк решил порасспросить инспектора о предмете, висевшем на зеркале заднего вида в машине жертвы, однако начал издалека:

– Кто-нибудь из тех, кому ты показывал на допросах фото с места преступления, обратил внимание на наличие в машине предметов, вызвавших у них удивление?

Вопрос инспектора явно поразил:

– Откуда ты знаешь? И почему спрашиваешь?

– Ты можешь ответить?

– Мать жертвы удивилась, что на зеркале заднего вида в машине жертвы висел каштановый человечек. Ей это показалась странным, поскольку у дочери с детства была аллергия на орехи.

Инспектор не любил оставлять непроясненные вопросы без ответа и не поленился попробовать разгадать загадку. На его запрос в детский сад сына убитой ему сообщили, что в последние несколько недель дети его группы изготавливали каштановых человечков. И можно предположить, что мать, несмотря на возможную аллергическую реакцию, сама поместила произведение сына в машине. Хесса аж передернуло. Версия инспектора на первый взгляд казалась правдоподобной; Марк же ни на миг не усомнился в том, что она неверна. Ну кого, скажите на милость, может поразить каштановая фигурка в сентябре или октябре месяце?! Да наверняка никого. Хессу показалось, что его вопрос вызвал у инспектора новую волну сомнений и самокритики, и поспешил погасить ее. Зачем разжигать страсти, ведь речь-то идет всего лишь о версии…

Не имея возможности дальше копаться в этих историях здесь и сейчас, Хесс поворачивает на юг в надежде переговорить с кем-нибудь о деле «Мён, 31 окт. 1989». Мён, к счастью, находится в юрисдикции управления полиции округа в Вордингборге, так что, по крайней мере, он не попадет в снежный занос в самой глухой провинции. В то же время Хесс уже начинает жалеть, что затеял эту лабуду. По этой же причине он так до сих пор и не связался ни с Тулин, ни с Нюландером. Поднимаясь по скользким, занесенным снегом ступеням к входу в здание вордингборгского отдела полиции, Марк сильно сомневается, что ему сегодня вообще понадобится звонить им. Да, в аэропорту его посетило озарение, но потом он постепенно осознал, какую сложную задачу поставил перед собой. Даже если окажется, что терроризировал и убивал женщин в течение столь долгих лет один и тот же преступник, им потребуется минимум столько же времени, чтобы доказать это, сколько ему – для того, чтобы эти злодеяния совершить. Если, конечно, его версия верна.

В дежурке вордингборского отдела Хесс пересказывает уже ставшую привычной придуманную им легенду, объясняет, что сотрудничает с отделом по расследованию преступлений против личности копенгагенского управления и ему необходимо побеседовать с местным начальником. В отделе царит суета сует по причине гололедицы на дорогах, где сегодня аварии случаются одна за другой. И все же находится одна добрая душа, которая подсказывает ему, где найти Бринка.

Хесс входит в неприбранный офис открытого типа, где рыжий мужик лет эдак шестидесяти и с центнер весом, с оспинками на лице, надевает пальто, продолжая разговор по телефону:

– Оставь свою хрень там, если она не заводится. Я сейчас буду!

Мужик завершает разговор и шагает к выходу, даже не делая попытки посторониться и пропустить Хесса.

– Могу ли я поговорить с Бринком?

– Я ухожу, так что придется подождать до понедельника.

Марк спешно достает свой полицейский жетон, но Бринк уже вышел в коридор, застегивая на ходу молнию парки.

– Это важно. У меня всего пара вопросов по одному делу и…

– Ясен перец, но у меня уик-энд. Обратись в дежурку. Уверен, они тебе помогут. Всего хорошего!

– Я с этим в дежурку обращаться не могу. Речь об одном убийстве на Мёне в восемьдесят девятом году.

Крупная фигура Бринка останавливается посреди коридора. Мгновение он стоит спиной к незваному гостю, но когда поворачивается к нему, Хессу кажется, будто Бринк увидел перед собой привидение.

106

Страницы: «« « ... 1011121314151617 » »»