Каштановый человечек Свейструп Сорен

23

Гостиную квартиры Неру Амди наполняет голос Боба-строителя[11], и с особым интересом внимает раздающимся с экрана добрым советам самый младший ребенок в семье. Неру Амди, надев фартук, готовит баранину со шпинатом для жены и четверых их детей, но тут раздается стук в дверь. Жена кричит ему, что у нее деловой разговор с кузиной по мобильному, и он, хочешь не хочешь, отправляется посмотреть, кто это к ним заявился. Не скрывая раздражения, открывает дверь. На пороге стоит бледнолицый мужчина из квартиры 37С, которого он уже видел мельком сегодня.

– Слушаю вас.

– Прошу прощения за беспокойство, но я хотел бы покрасить стены в моей квартире.

– Покрасить квартиру? Прямо сейчас?

– Да, именно так. Администратор сказал, что вы у нас домоуправ и знаете, где находятся краски и кисти.

Неру замечает, что у мужчины глаза разного цвета: один зеленый, другой – голубой.

– Но вы не можете начать красить прямо сейчас. Для этого необходимо согласие владельца, а он в отъезде.

– Да я и есть владелец.

– Вы владелец?

– Может, вы просто дадите мне ключ? Ведь краски и кисти, наверное, в подвале?

– Да-да, но теперь уже вечер… И сейчас нельзя красить без лампы маляра. А у вас она есть?

– Лампы нет, зато прямо сейчас есть время, – с нетерпением отвечает мужчина. – Я пробуду в Копенгагене всего пару дней и хотел бы успеть привести квартиру в порядок, потому что собираюсь выставить ее на продажу. Так что если это вас не слишком затруднит… Вы можете дать мне ключ?

– Я не могу дать вам ключ от подвала. Подождите внизу в коридоре, я сейчас подойду.

Мужчина кивает и уходит. Жена Амди отнимает мобильник от уха и долго смотрит, как Неру разыскивает ключ. Да и то: ну какой нормальный белый человек добровольно захочет заиметь жилье в Парке Одина, не говоря уж о том, чтобы здесь жить? Нет, с этим типом явно надо держать ухо востро…

Малярный валик в невероятном темпе движется вверх и вниз по стене, оставляя крупные белые капли на расстеленных по полу листах картона. Когда Неру входит в квартиру с еще одной банкой краски, его новый знакомый, по лицу которого стекает обильный пот, окунает валик в ведерко и снова начинает водить им по стене.

– Там еще одна банка оказалась, только у меня времени нет, так что вы сами проверьте, та ли у нее маркировка цвета.

– Да какая разница? Главное, чтобы она была белая.

– Нет, разница есть. Маркировка должна совпадать.

Собираясь проверить маркировку, Неру убирает со стола пиджак Хесса, освобождая место для банки, замечает кобуру и останавливается в замешательстве.

– Все о’кей. Я из полиции.

– Да, понятно, – говорит Неру и, вспомнив взгляд жены, отступает на полшага к двери.

Кончиками уже испачканных белой краской пальцев мужчина вытаскивает из кармана свой полицейский жетон:

– Я на полном серьезе. Это я.

Увидев жетон, Неру чуть-чуть успокаивается, а высоченный мужчина снова начинает водить валиком вверх и вниз по стене.

– Вы – агент в гражданском? Используете квартиру для наблюдения?

Район Парка Одина часто обвиняют в том, что он является одной большой малиной для уголовных элементов и местом, где скрываются исламские террористы, так что вопрос Неру задает не без причины.

– Нет, просто это моя собственная квартира. Никакого отношения к слежке она не имеет. Но я работаю за границей, вот и собираюсь расстаться с ней. Будьте добры, когда уйдете, не закрывайте дверь, чтобы поступало больше воздуха.

Ответ обезоруживает Неру. Его по-прежнему удивляет человек, которому пришло в голову купить квадратные метры в Парке Одина. Но то, что мужчина хочет, чтобы он ушел, слегка его успокаивает. Неру бросает на него взгляд и не может удержаться от реплики. Верзила действует валиком едва ли не с лошадиной силой. Точно речь идет о его жизни и смерти.

– Вы слишком сильно нажимаете. Можно я посмотрю валик…

– Не надо. Все и так замечательно.

– Да вы и не видите ничего без лампы маляра.

– Все отлично.

– Остановитесь, говорю. Если я не помогу, вы же сами потом пожалеете, что натворили.

– Не пожалею, зуб даю.

Неру хватается за рукоятку и осматривает валик, но и Хесс бюгель из рук не выпускает.

– Ну вот, я так и думал. Валик надо заменить. Сейчас все сделаю.

– Не надо. Все отлично.

– Ничего не отлично. Я старый маляр. Меня профессиональная гордость обязывает.

– Послушайте, я просто хочу покрасить…

– Профессия обязывает. Если можешь, значит, сделай. Прошу прощения, но ничего поделать с собой не могу.

Мужчина наконец-то отпускает рукоятку и растерянно смотрит прямо перед собой, будто Неру лишил его жизнь всякого смысла. Домоуправ поспешно уходит, забрав с собой валик, опасаясь, как бы хозяин квартиры на передумал.

Вернувшись к себе, Неру быстро находит пару ламп маляра и новый валик в ведре, стоящем в шкафу в дальнем конце коридора. Жена его сидит за столом вместе с детьми и никак не может понять мужа. Неужели этот тип из 37С сам не может заняться ремонтом, пока они не поужинают?

– Врет он все, дурачок несчастный. Муниципалы ему жилье в комплексе выделили.

Неру уже устал объяснять ей: коли уж взялся красить, делать все надо как следует. С инструментами под мышкой он закрывает дверь в квартиру и уже собирается поднять рукоятку с газеты на коврике возле двери, куда ее положил, как вдруг замечает внизу жильца из 37С. Тот быстрым шагом минует баскетбольную площадку и исчезает за пределами комплекса.

Неру в недоумении, но тут в голову ему приходит мысль, что просто люди перестали уважать друг друга и что супруга, может, и права насчет дурачка и муниципалитета. Впрочем, идея жильца продать квартиру представляется ему блестящей.

24

К вящему своему удивлению, Тулин чуток развеселилась за ужином в шикарной квартире на Большой Королевской улице. Себастьян происходит из весьма известной и состоятельной адвокатской семьи, глава которой, его отец, выполняет роль затмевающего всех и вся вокруг себя патриарха. Скоро уже десять лет, как он был назначен судьей второй инстанции, так что теперь делами адвокатской конторы ведают Себастьян и его старший брат. Что, впрочем, никоим образом не означает, будто братья во всем согласны друг с другом. Для Найи это стало очевидным во время ужина. Неуклюжие высказывания старшего брата в духе неолиберализма о государстве и обществе Себастьян парировал резко и остроумно, а его золовка саркастически заметила, что чувства ее мужа умерли в тот момент, когда он получил лицензию на право ведения адвокатской деятельности. Отец семейства расспрашивал Тулин о ее работе в убойном отделе и хвалил за стремление перейти в НЦ-3 – мол, за ним определенно прекрасное будущее, в отличие от допотопного отдела по расследованию преступлений против личности. Старший же сын, напротив, высказал надежду, что лет эдак через двадцать ни того ни другого отдела вообще не останется, поскольку к тому вреени все полицейские институты будут приватизированы. Когда же компания перешла к горячему, он внезапно заинтересовался, почему Тулин не съезжается с его братом – неужели, дескать, Себастьян недостаточно для нее привлекателен?

– Может, он как мужчина тебя не удовлетворяет?

– Да нет, как раз-таки удовлетворяет. Просто мне удобнее использовать его как партнера по сексу, нежели похоронить всю прелесть таких отношений в условиях совместного проживания.

Услышав ее ответ, жена старшего брата разразилась хохотом, да так, что умудрилась забрызгать красным вином белую «боссовскую» сорочку своего мужа, который тут же принялся оттирать пятна матерчатой салфеткой.

– Выпьем за это! – предложила Тулин и осушила бокал, прежде чем все остальные последовали ее примеру. Себастьян улыбнулся ей, а его мать пожала ей руку.

– Нам в любом случае приятно видеть тебя, и я знаю, что Себастьян очень рад вашему знакомству.

– Мать, перестань!

– А что, разве я что-то не так сказала?

Глаза у нее в точности как у младшего сына. В них тот же теплый, слегка темноватый огонек, на который Найя обратила внимание чуть более четырех месяцев назад, когда сидела на местах для публики в зале суда, где дежурный судья рассматривал расследуемое ею дело. Будучи адвокатом по назначению, Себастьян защищал своего клиента, некоего сомалийца, не выказывая никаких эмоций, но с другой стороны, с таким ощущением реальности, что уговорил подзащитного признать себя виновным в жестоком обращении с супругой. После заседания он поймал Найю на улице, и хотя та отказалась от предложения встретиться, Себастьян произвел на нее приятное впечатление. И как-то в начале июня ближе к исходу рабочего дня Тулин без всякого предупреждения явилась в адвокатскую контору на Амалиегаде и, когда они остались одни, стащила с него штаны. Она и не думала, что их отношения могут перерасти в нечто большее, но в смысле секса Себастьян оказался невероятно хорош, да и сам он понял, что она не из тех, кто ищет партнера для совместных прогулок по Лангелиние. Теперь же, когда она сидит и подсмеивается над его до некоторой степени эксцентричными родственниками, эта часть совместного бытия не выглядит в ее глазах столь устрашающей, как обычно…

Застольную беседу прерывает громкий звонок мобильного телефона. Тулин вынуждена достать аппарат и ответить:

– Алло?

– Это Хесс. Где сейчас парнишка?

Тулин выходит в прихожую, чтобы не вести разговор при всех.

– Какой парнишка?

– Мальчик из Хусума. Мне надо спросить его кое о чем, и необходимо сделать это прямо сейчас.

– Тебе не удастся поговорить с ним сейчас. Его осмотрел врач и предположил, что у мальчика шок, так что прямо теперь он находится в отделении неотложной помощи.

– В какой больнице?

– Зачем тебе это?

– Неважно. Сам разберусь.

– Зачем тебе…

Хесс прервал разговор. Найя застывает с телефоном в руке. Беседа за столом продолжается, но она уже не прислушивается к голосам. Когда в прихожей возникает Себастьян и спрашивает, что случилось, Тулин, уже надев пальто, направляется к двери.

25

Пройдя по безлюдным и весьма скудно освещенным коридорам Центра детской и юношеской психиатрии глострупской больницы, она направляется к стойке медицинского поста и видит Хесса, разговаривающего с пожилой медсестрой в расположенном позади кабинете, откуда их голоса доносятся до нее из-под двери в стеклянную клетку. Несколько тинейджеров останавливаются, интересуясь, что там происходит. Тулин протискивается мимо них, стучит в дверь и, не дожидаясь разрешения, открывает ее.

– Выйди сюда.

Хесс нехотя бредет вслед за ней, и сестра провожает его недовольным взглядом.

– Мне необходимо поговорить с парнишкой, но какая-то дубина пообещала, что его сегодня больше не станут беспокоить.

– Я пообещала. – Тулин замечает, что руки и пальцы у Хесса перепачканы белой краской. – Мальчика сегодня уже один раз допрашивали. И если ты не скажешь мне, о чем собираешься говорить с ним, ничего у тебя не выйдет.

– Да всего пара вопросов… Если ты сможешь уговорить сестру, обещаю позвонить завтра в отдел и сказаться больным.

– Сперва объясни, о чем собираешься его спрашивать.

26

Спальная часть Центра детской и юношеской психиатрии в общем-то походит на соответствующее отделение для взрослых, только тут есть небольшие оазисы с игрушками и книгами. Впрочем, большой разницы нет, ибо и здесь интерьеры нагоняют тоску и печаль, однако Тулин на своем опыте убедилась, что существуют места для детей гораздо ужаснее этого.

Медсестра наконец-то выходит из палаты мальчика и, не глядя на Хесса, обращается непосредственно к Найе:

– Я сказала, что вы пробудете у него только пять минут. Правда, много он не говорит, а с момента поступления практически все время молчит, и его можно понять. Договорились?

– Да, спасибо, отлично.

– Я прослежу за временем. – Медсестра показывает на свои наручные часы и бросает гневный взгляд на Хесса, уже взявшегося за ручку двери.

Магнус Кьер не поднимает глаз, когда они входят в палату. Он сидит, укрытый перинкой, на постели с поднятым изголовьем и держит на коленях ноутбук с больничным логотипом на обратной стороне. Палата одноместная. Шторы задернуты, зажжена единственная лампа – та, что на прикроватном столике, – однако лицо мальчика освещается экраном компьютера.

– Привет, Магнус. Извини, мы отвлечем на минутку тебя. Меня зовут Марк, а это… – Хесс бросает короткий взгляд в сторону Тулин, старающейся привыкнуть к мысли, что у него еще и имя имеется. – Найя.

Мальчик не отвечает на приветствие, и он подходит ближе к нему.

– Ты чем занимаешься? Можно мне взглянуть?

Садится на стул возле постели. Тулин остается на месте. Что-то подсказывает ей, что лучше побыть на расстоянии от них обоих. Что-то, чего она не может выразить словами, и все же чувствует, что поступает правильно.

– Магнус, я хочу спросить тебя кое о чем. Если ты позволишь. Можно, Магнус?

Хесс смотрит на мальчика, но тот не реагирует на его вопрос, и Тулин уже кажется, что они попусту теряют время. Магнус полностью сосредоточен на экране и клавиатуре, по которой резво бегают его пальцы. Ей кажется, будто он надул вокруг себя воздушный шарик, и Хесс может расспрашивать его хоть до завтрашнего утра, но ответа так и не добьется.

– Ты во что играешь? Как идет игра?

Мальчик по-прежнему молчит, но Тулин без труда узнает на мониторе «Лигу легенд», виденную ею на экране компьютера своей дочки.

– Это компьютерная игра. В ней надо…

Хесс поднимает руку, сигнализируя Тулин, что ей лучше заткнуться, а сам продолжает внимательно вглядываться в экран.

– Ты играешь в «Ущелье призывателей»? Мне эта карта тоже больше всего нравится. А твой чемпион – Луциан Очиститель?

Мальчик не отвечает, а Хесс показывает на один из символов в нижней части экрана:

– Если это Луциан, у тебя скоро будет обновление.

– Уже. Жду следующего уровня.

Парнишка говорит безучастным, монотонным голосом, но Хесса это не смущает, и он снова показывает на экран:

– Берегись, сейчас миньоны появятся. Нексус падет, если ты ничего не предпримешь. Нажми на magic, тогда не проиграешь.

– Я не проиграю. Я уже нажал на magic.

Тулин старается не показать, насколько ошеломлена. Коллеги, с которыми она общается в управлении, разбираются в компьютерных играх, как в кантонском диалекте, но о Хессе такого, видно, не скажешь. Она интуитивно чувствует, что для Магнуса это лучшая беседа за весь сегодняшний день. И еще ей приходит в голову, что то же самое можно сказать о мужчине, сидящем на стуле рядом с мальчиком и, судя по его виду, действительно увлеченном игрой.

– Ты отлично играешь. Когда у тебя будет пауза, я дам тебе другую миссию. Не совсем такую, как в «ЛоЛ». И тебе понадобятся все твои скиллы.

Магнус сразу же выключает ноутбук, ожидая указаний Хесса, но не глядя ему в глаза. Тот достает из внутреннего кармана ри фотографии и раскладывает их обратной стороной вверх на перинку перед мальчиком. Тулин с изумлением смотрит на него и подходит к ним вплотную:

– Мы так не договаривались. Ты о фотографиях ничего не говорил.

Хесс, однако, не отвечает и не отводит взгляда от мальчика.

– Магнус, сейчас я переверну фотографии, одну за другой. У тебя будет десять секунд, чтобы посмотреть на каждую из них и сказать мне, есть ли там что-то, чего в этих местах не бывает. Чего там не должно быть. Чего-то странного, тебе неизвестного. Ну почти как если бы в твой компьютер пробрался «троянский конь». О’кей?

Девятилетний мальчик кивает, не отводя взгляда от разложенных на перинке фотографий. Хесс переворачивает первое фото. На нем изображена часть кухни на Седервэнгет, а именно кухонные полки со специями и таблетками от страха для мальчика. По-видимому, она сделана Генцем и его людьми из экспертно-криминалистического отдела. Так, понятно; значит, Хесс, скорее всего, успел заскочить в управление за фотографиями по пути сюда. И это обстоятельство заставляет Тулин еще больше насторожиться.

Магнус переводит взгляд от детали к детали, как бы анализируя изображение, и в конце концов качает головой. Хесс одобрительно улыбается и переворачивает следующее фото. Еще одна в достаточной степени случайная фотография, на сей раз с изображением угла гостиной, где на диване лежат несколько дамских журналов и свернутый ковер. За ним на подоконнике виден цифровой экран с застывшей фотографией самого Магнуса. Мальчик механически повторяет процесс и вновь качает головой. Хесс переворачивает последнее фото с частью домика на натуральной детской площадке. У Тулин екает сердце, и она спешит убедиться, что тело Лауры Кьер на фото отсутствует. Снимок сделан под таким ракурсом, что на первом плане видны качели и ржавые деревья, но буквально через секунду палец мальчика утыкается в маленького каштанового человечка под балкой домика для игр в правом верхнем углу фотографии. Найя смотрит на палец Магнуса, и от наступившей тишины у нее начинает сосать под ложечкой. Но Хесс нарушает молчание:

– Ты уверен? Ты его никогда раньше не видел?

Магнус Кьер снова качает головой.

– Был на площадке с мамой вчера, перед ужином. Никакого каштанового человечка не видел.

– Отлично. Ты способный парень. А ты не знаешь, кто его подвесил?

– Нет. Миссия закончена?

Хесс смотрит на него и выпрямляется:

– Да, спасибо. Ты нам действительно здорово помог, Магнус.

– А мама не вернется?

Хесс не сразу находит ответ. Мальчик по-прежнему не глядит в их сторону, и вопрос слишком надолго повисает в воздухе. Но наконец полицейский пожимает лежащую на перинке руку Магнуса и серьезным взглядом смотрит ему в глаза:

– Нет, не вернется. Твоя мама теперь в другом месте.

– На небе?

– Да, теперь она на небе. Это хорошее место.

– А ты еще вернешься и поиграешь со мной?

– Конечно. Как-нибудь заеду.

Мальчик открывает компьютер, и Хессу приходится отпустить его руку.

27

Хесс курит, стоя спиной к выходу, и ветер развеивает дым от его сигареты среди зданий и деревьев. Перед ним находится неосвещенная парковка, окруженная высокими черными деревьями, чьи ветвящиеся корни того и гляди прорвут покрывающий их асфальт. Тулин видит, как автомобиль «Скорой помощи» пересекает парковку и, когда стеклянные двери автоматически открываются, въезжает в подземный гараж.

После разговора с Магнусом Найе пришлось переговорить с медсестрой, чтобы расставить все точки над i и убедиться, что мальчику будет обеспечен наилучший уход. Беседуя с сестрой, она потеряла Хесса из виду, и вот теперь, выйдя на парковку, почувствовала, как рада, что он дождался ее.

– Ну, и что же с ним теперь будет?

Доверительный тон его показался ей несколько неуместным, ведь они знакомы с ним менее суток, но тем не менее у нее ни на миг не возникло сомнений, что он искренне озабочен судьбой мальчика.

– Им займутся органы опеки. Других родственников у него, к сожалению, нет, так что, по всей вероятности, они сперва попытаются найти общий язык с отчимом. Если, разумеется, он невиновен.

Хесс смотрит на Тулин:

– А ты думаешь, он виновен?

– Но у него же нет алиби. В девяносто девяти подобных случаях из ста виновным оказывается сожитель или супруг. А разговор с Магнусом ничего нового нам не дал.

– Ты так считаешь? – Хесс посмотрел ей в глаза и продолжил: – Если парнишка сказал правду, то фигурку с отпечатками пальцев, по-видимому, подвесили на месте преступления тем же вечером или той же ночью, когда произошло убийство. А это выглядит, мягко говоря, странно, и уж наверняка не удастся сослаться на кого-то из тех, кто купил фигурку в придорожном киоске год назад.

– Эти вещи не обязательно связаны друг с другом. Отчим вполне мог убить женщину, а мальчик – ошибиться насчет фигурки, так что увязывать эти два события не имеет смысла.

Хесс собирался что-то сказать, но передумал и затушил окурок ногой.

– Ну что ж, может быть, и так.

Он коротко кивает в знак прощания и начинает пересекать парковку. Найя смотрит ему вслед и собирается спросить, не подвезти ли его обратно в город, но в этот момент что-то унесенное порывом ветра падает на плиту у нее за спиной. Она оборачивается и видит маленький зелено-коричневый колючий шарик, катящийся в углубление под урной, где уже скопилось немало подобных шариков. Тулин не сразу догадывается, что это такое. Она поднимает взгляд на каштановое дерево и видит на его раскачивающихся по ветру ветвях множество других зелено-коричневых колючих плодов, что вот-вот тоже сорвутся на землю. И на мгновение у нее перед глазами возникает Кристине Хартунг, собирающая каштановых человечков за столом в гостиной у себя дома. Или в каком-то другом месте.

28

Понедельник, 12 октября, наше время

– Я больше не желаю повторять. Я вернулся в мотель и лег спать. А теперь я хотел бы знать, когда мы с Магнусом сможем вернуться домой.

В ярко освещенном помещении в конце длинного коридора душно. Ханс Хенрик Хауге, едва подавляя рыдания, заламывает руки. Одежда на нем изрядно измята, от него несет потом и мочой. Прошло шесть дней с тех пор, как было найдено тело Лауры Кьер, и два дня назад Тулин решила ходатайствовать о предварительном заключении ее сожителя. Судья дал убойному отделу сорок восемь часов для обоснования обвинения, но пока что сделать это не удалось. Найя убеждена, что Хауге знает больше, чем говорит, однако чувак вовсе не глуп. Он программист, образование получил в Южно-датском университете, и пусть как профессионал он старомоден и предсказуем, но в способностях ему не откажешь. Хауге якобы долгое время был фрилансером и, только встретив Лауру Кьер, устроился на постоянную работу в средней по размеру компьютерной фирме, с офисом в здании с видом на порт на Кальвебод Брюгге.

– Никто не может подтвердить, что вы находились в мотеле вечером в понедельник, и никто не видел вашу машину на стоянке мотеля до семи часов утра следующего дня. Где же вы находились все это время?

Попав в камеру предварительного заключения, Хауге воспользовался своим правом на помощь адвоката по назначению. И теперь слово берет эта молодая дама, особа не без гонора, источающая запахи прекрасного парфюма и одетая так, как Тулин никогда не смогла бы за отсутствием необходимых для этого средств…

– Мой клиент утверждает, что провел в мотеле всю ночь. Он повторяет, что не имеет к преступлению никакого отношения, так что если вы не располагаете новой информацией, я требую его немедленного освобождения.

Найя не отводит взгляда от Хауге.

– Дело в том, что у вас фактически отсутствует алиби. А в тот день, когда вы отправились на ярмарку, Лаура Кьер сменила замок в вашем общем доме, не получив с вашей стороны согласия. Почему?

– Я уже говорил. Магнус потерял свои ключи.

– А может, потому, что у нее появился другой мужчина?

– Нет!

– Но вы же почему-то рассердились, когда она сказала вам по телефону, что сменила замок.

– на не говорила, что сменила замок.

– Может быть, болезнь Магнуса повлияла на ваши отношения в худшую сторону. Я прекрасно понимаю: вы разгневались, когда она внезапно заявила, что ее теперь утешает другой мужчина.

– Я не знаю никакого другого мужчины. И я никогда не сердился на Магнуса.

– Так, значит, вы рассердились на Лауру?

– Нет, я не сердился на нее.

– Но она сменила замок, потому что не желала больше вас видеть, и именно это и сказала вам по телефону. Вы почувствовали, что вас обманули, а ведь вы сделали так много и для нее, и для мальчика, и тогда вы отправились домой…

– Я не поехал домой…

– Вы постучали в дверь или в окно, и она открыла вам, потому что не хотела, чтобы вы разбудили ребенка. Вы попытались поговорить с нею, напомнили о кольце у нее на руке…

– Но ведь ничего подобного не было…

– …о кольце, которое вы ей подарили, но она осталась холодна и равнодушна. Вы выманили ее в сад, но она все повторяла, чтобы вы проваливали к чертям собачьим. Что между вами все кончено. Что у вас нет никаких прав. Что вы не сможете видеться с мальчиком, потому что больше ни фига для нее не значите, и в конце концов…

– Да ведь не было ничего подобного, я же говорю!

Тулин чувствует на себе взгляд сгорающей от нетерпения адвокатессы, но не отводит глаз от Хауге, который вновь заламывает руки и теребит свое кольцо.

– Нет-нет, так мы ни к чему не придем. Мой клиент потерял невесту, да и интересы мальчика надо принять во внимание, поэтому мне представляется совершенно бесчеловечным подвергать его дальнейшему задержанию. Мой клиент хочет как можно скорее вернуться домой, чтобы иметь возможность позаботиться о парнишке, когда того выпишут из…

– Мы просто хотим возвратиться домой, черт подери! Сколько еще вы пробудете в нашем доме? Вы должны наконец оставить нас в покое!

Что-то в этом нервном срыве Хауге представляется странным. Сорокатрехлетний айтишник уже не в первый раз выражает неудовольствие тем, что полиция все еще продолжает следственные действия в их доме и никого туда не пускает. Хотя по логике вещей, считает Тулин, Хауге должен быть заинтересован в том, чтобы полиция позаботилась о сохранности оставленных там следов. С другой же стороны, дом на этот предмет эксперты осматривали вдоль и поперек столько раз, что давным-давно уже выявили бы то, что Хауге попытался бы скрыть. И ей приходится смириться с мыслью, что на самом деле он заботится только о благополучии мальчика.

– Мой клиент, разумеется, с пониманием относится к необходимости проведения дальнейших следственных действий. Однако может ли он быть свободен?

Ханс Хенрик Хауге устремляет напряженный взгляд на Тулин. Она понимает, что ей придется отпустить его и затем проинформировать Нюландера о произошедшем. А еще сказать, что в деле об убийстве Лауры Кьер следствие по-прежнему топчется на месте. Нюландер, вне всякого сомнения, вспылит и потребует, чтобы они пошевелились, больше не тратили впустую время и не отвлекали зазря сотрудников от выполнения действительно насущных задач. И к тому же еще спросит, где обретается этот гребаный Хесс. На этот вопрос Найя по вполне уважительным причинам ответить не сможет. Начиная с вечера вторника, когда они расстались в глострупской больнице, он мало чем помогал следствию, да и вообще приходил и уходил, когда ему заблагорассудится. В последний уик-энд позвонил по телефону, чтобы узнать, как идут дела, с какого-то, как она поняла, строительного рынка.

Во всяком случае, она слышала в трубке разговоры о краске и маркировке цвета и решила, что Хесс появляется на работе лишь для отвода глаз, чтобы просто создать впечатление, будто он тоже участвует в расследовании. Рассказывать об этом Нюландеру она, разумеется, и думать не думала, но при этом прекрасно понимала, что отсутствие Хесса на работе вызовет у него не меньшее раздражение, нежели не принесшее никаких результатов заключение под стражу Ханса Хенрика Хауге. Ни то ни другое не давало Тулин лишних очков, а ведь в конце разговора она собиралась напомнить собеседнику о рекомендации для НЦ-3, о которой тот, несмотря на предварительную договоренность, так и не нашел времени поговорить в прошлую пятницу.

– Ваш клиент может быть свободен, но дом будет опечатан до окончания следственных действий, и ему придется пока пожить где-нибудь в другом месте.

Адвокат с довольным видом кивает, застегивает папку для бумаг и поднимается с места. Тулин кажется, будто Хауге хочет что-то возразить, однако взгляд адвоката вынуждает его промолчать.

29

Вокруг парковки перед главным входом в экспертно-криминалистический отдел, куда подъезжает Хесс, раскачиваются, грозя падением под напором ветра, высокие березы. Подойдя к дежурному на первом этаже, он, не дожидаясь вопросов, показывает ему свой полицейский жетон и объясняет, что договорился о встрече с одним из сотрудников. Вскоре к ним подходит одетый в белый халат Генц и с удивлением взирает на Хесса.

– Я хочу провести эксперимент, и мне нужна помощь. Много времени это не займет, но мне понадобится более или менее стерильное помещение и эксперт, умеющий обращаться с микроскопом.

– Большинство из нас умеют. О чем именно речь?

– Сперва мне хотелось бы спросить, могу ли я довериться тебе. Есть большая доля вероятности, что все это ерунда на постном масле и не стоит потраченного на нее времени, но я не могу рисковать и хочу, чтобы об этом знали только мы вдвоем.

Генц, до сей поры весьма скептически взиравший на Хесса, расплывается в улыбке:

– Если ты намекаешь на то, что я сказал тебе в прошлый раз, то, пойми, я вынужен был соблюдать осторожность.

– Ну а теперь соблюдать осторожность вынужден я.

– Ты серьезно?

– Да, вполне.

Генц посмотрел чуть в сторону, точно вспоминая, какая груда бумаг ждет его на письменном столе.

– Что ж, если это имеет отношение к нашей работе и не выходит за рамки закона…

– По-моему, все условия соблюдены. Если только ты не вегетарианец. Куда мне подъехать?

Последние из расположенных на первом этаже здания автоматических ворот открываются, и Хесс задним ходом загоняет служебную машину внутрь. Генц снова нажимает на кнопку, и ворота закрываются. По размеру помещение не уступает автомастерской. Это одна из лабораторий отдела, в которой производится обследование транспортных средств, и хотя осматривать придется вовсе не автомобиль, Хессу оно вполне подходит. Здесь на потолке мощные неоновые лампы и решетка водостока в полу.

– Что будем осматривать?

– Помоги, пожалуйста. – Хесс открывает багажник, и Генц вскрикивает от неожиданности, увидев на его дне мертвую бледную массу, завернутую в прозрачную одноразовую простыню.

– Что это?

– Свинья. Ей примерно три месяца. Я приобрел ее на Мясном рынке. Еще час назад она висела там на крюке в холодильной камере. Давай перенесем ее на стол.

Хесс берет тушу за задние ноги, а Генц, слегка помедлив, – за передние. Вместе они переносят свинью на стоящий у стены металлический стол. Брюхо хрюшки вспорото, все внутренности удалены, а безжизненные глаза уставились в стену.

– Я что-то никак не врублюсь. Какое все это имеет отношение к нашей работе? Ты что, шутки шутишь? Поверь, на забавы у меня просто-напросто времени нет.

– Ничего я не шучу. Хрюшка весит сорок пять кило, то есть столько, сколько ребенок в дотинейджерском возрасте. У нее голова и четыре конечности, и хотя хрящи, мышцы и кости несколько отличаются от человеческих, все равно мы получим базу для сравнения при исследовании орудия убийства. Но сперва хрюшку надо расчленить.

– Расчленить? – Генц недоверчиво смотрит на Хесса, который, вернувшись к машине, достает с заднего сиденья папку с делом и какой-то продолговатый предмет в матерчатой упаковке. Сунув папку под мышку, он вскрывает упаковку с подкладкой и вынимает из нее мачете длиной почти в метр.

– Вот что нам предстоит исследовать, когда закончим с хрюшкой. Мачете более или менее соответствует найденному у осужденного по делу Хартунг, и я хотел бы расчленить свинью точно так ж, как он, судя по его показаниям, расчленил тело девочки. Я возьму фартук, ладно?

Хесс кладет оружие и папку с делом на стальной стол, рядом с которым стоит Генц, и надевает один из висящих на вешалке фартуков. Генц переводит взгляд с папки на Хесса и обратно.