Всегда желанные Перель Эстер

* * *

Вечеринки в Нью-Йорке всегда похожи на антропологическую экспедицию: никогда не знаешь, кого встретишь и что обнаружишь. Недавно я попала на одно довольно модное мероприятие, и, как это бывает среди успешных людей этого города, вопрос о том, чем я занимаюсь, мне задавали раньше, чем интересовались именем. Я отвечала: «Я психолог, пишу книгу». Оказалось, что симпатичный молодой человек, стоявший рядом со мной, тоже работал над книгой.

— Что у вас за тема? — спросила я.

— Физика.

Чтобы не показаться невежливой, я промямлила:

— Какая именно область физики?

Не помню, что он сказал, потому что разговор о физике резко прервался, когда кто-то обратился ко мне:

— А вы о чем пишете?

— Об отношениях и эротизме, — отозвалась я.

С тех пор как я начала писать книгу о сексе, мой рейтинг популярности взлетел до небес: на тусовках, в такси, в маникюрном салоне, в самолетах, при общении с тинейджерами или с собственным мужем — везде людей так и тянет со мной поболтать. Я заметила, что некоторые темы отпугивают собеседников, а другие, напротив, притягивают. Люди начинали говорить со мной. Разумеется, не все были правдивы. Вообще, эта тема как раз побуждает к скрытности.

— А что именно про пары и эротизм? — спросил кто-то.

— Я пишу о природе сексуального желания. Хочу разобраться, можно ли сохранить желание в постоянных отношениях.

— Для секса не обязательно нужна любовь, но секс для любви точно необходим, — заметил один из мужчин, стоявших неподалеку и не решивший пока, к какой беседе присоединиться.

— Вы занимаетесь женатыми парами? Традиционной ориентации? — спросил другой. Это означало: книга о людях вроде меня? Я пояснила:

— Я исследую и наблюдаю массу разных пар: и традиционных, и геев, и молодых, и старых, и верных, и непостоянных.

Я стала рассказывать, что хочу узнать, как парам удается сохранить увлеченность друг другом, если вообще удается. Могут ли стабильные отношения губительно влиять на желание? И реально ли добиться стабильности, не опускаясь до рутины? Мне любопытно, можно ли удержать эту поэтическую сторону отношений, которую Октавио Пас называл двойным пламенем любви и эротизма.

Я обсуждала все это много, много раз, и реплики гостей меня мало удивляли.

«Да это невозможно».

«В этом-то и заключается проблема моногамии, да?»

«Вот поэтому я и не женюсь. Дело вовсе не в страхе. Я просто ненавижу скучный секс».

«Сохранить желание надолго? Да сохранить бы его в течение ночи».

«Отношения развиваются. Страсть превращается в нечто иное».

«С тех пор, как появились дети, страсти я не жду».

«Слушайте, есть мужчины, с которыми вы спите, и мужчины, за которых выходите замуж».

Как это часто случается во время открытого обсуждения, по самым сложным вопросам тут же возникают полярные мнения, а все нюансы сводятся к шуткам. Отсюда и деление на романтиков и реалистов. Романтикам не нужна жизнь без страсти; они клянутся, что никогда не предадут настоящую любовь. Они в постоянном поиске того, рядом с кем их желание будет вечным. Когда желание проходит, они решают, что ушла и любовь. Если эротическая сторона отношений тускнеет, то любовь и подавно мертва. Такие люди оплакивают утрату влечения и не хотят признать поражения.

Реалисты, наоборот, считают, что долгая любовь гораздо важнее секса, что страсть опасна, несет хаос, толкает людей на глупости и не может быть серьезным основанием для брака. Согласно бессмертным словам Мардж Симпсон[3], «страсть — для тинейджеров и иностранцев». Для реалистов важнее зрелость. Первоначальное увлечение перерастает во что-то иное: глубокую любовь, взаимное уважение, общую историю, партнерство. Желание неизбежно слабеет, и мы обязаны взять себя в руки и повзрослеть.

В течение разговора сторонники противоположных лагерей начинают смотреть друг на друга с жалостью, завистью, раздражением и просто презрением. Но какую бы позицию ни занимали мои собеседники, все соглашаются, что страсть со временем безусловно проходит.

«Кто-то из вас не может примириться с утратой ярких чувств, кто-то готов принять это, но все вы, похоже, считаете, что в итоге желание угасает. Ваши мнения расходятся только в значительности этой утраты», — сказала я. Романтикам яркость чувств важнее стабильности. Реалисты предпочитают не страсть, а надежность. Но и тем, и другим приходится разочаровываться: мало кому удается жить счастливо, придерживаясь одной из двух полярных точек зрения.

И, разумеется, рано или поздно меня спрашивают, предлагаю ли я в своей книге какое-то решение. Что же людям делать? За этим вопросом кроется надежда на то, что найдется источник жизненной силы и эротической энергии, который поможет нам остаться в живых.

В чем бы ни убеждали себя ценители стабильности и безопасности, втайне они мечтают, что такая энергия вернется в их жизнь. И я научилась замечать этот тонкий момент, когда в рассуждениях о неизбежной утрате страсти проскакивает искра надежды. Поэтому вопрос нужно формулировать так: можем ли мы сохранить любовь и желание в рамках одних и тех же долгосрочных отношений? И как? Какими будут эти отношения?

Якорь и волна

Можете считать меня идеалисткой, но я верю, что любовь и желание не взаимоисключают друг друга — они просто не всегда возникают и существуют синхронно. Вот надежность и страсть — это действительно две несовместимые вещи, но человек нуждается в обеих, хоть и по разным причинам. Ввиду необходимости иметь и то и другое мы пытаемся двигаться одновременно в разные стороны. В книге Can Love Last («Может ли продлиться любовь») невероятно вдумчивый психоаналитик Стивен Митчелл предлагает модель, на основе которой можно попытаться разрешить эту загадку. Он объясняет, что всем нам нужна безопасность: стабильность, надежность, постоянство и целостность. Нас сдерживают инстинкты, связанные с созданием дома и очага. С другой стороны, нам необходима новизна — созидательная сила, делающая жизнь полной и яркой. И возникают серьезные риски. Мы сами себе противоречим, так как ищем безопасность и предсказуемость, но в то же время хотим и перемен.

Вы когда-нибудь наблюдали, как малыш бежит без оглядки исследовать мир и тут же возвращается, чтобы убедиться, на месте ли мама с папой? Ребенку важно чувствовать себя защищенным, тогда он не боится шагнуть в неизведанное. Удовлетворив тягу к приключениям, он возвращается в безопасное лоно семьи. Во взрослой жизни он станет повторять этот путь снова и снова, особенно в области эротического: периоды смелости и готовности рисковать будут сменяться периодами поиска безопасности и стабильности. После некоторых колебаний каждый из нас, как правило, выбирает один из полюсов.

Это справедливо и для человека, и для любого другого существа: все живые организмы требуют периодов роста и стабильности. Если любую систему постоянно держать в состоянии изменений, наступит хаос. Но если живой организм становится слишком жестким и неподвижным, он перестает расти и погибает. Бесконечный танец между развитием и постоянством подобен якорю и волне.

Отношения взрослых людей прекрасно отражают эту логику. В нашем партнере мы ищем стабильности, надежности, возможности зацепиться за него, как за якорь. И в то же время мы ждем от любви невероятного опыта, который позволит нам подняться над рутиной повседневности. Современные пары ищут способы увязать противоречивые желания.

Есть везунчики, не имеющие с этим никаких сложностей. Такие пары и порядок наводят вместе, и флиртуют друг с другом. Они не видят диссонанса между верностью и возбуждением, ответственностью и игривостью. Они сообща покупают дом, но сохраняют остроту чувств. Став родителями, им удается оставаться любовниками и успешно сочетать рутинное и неизведанное. Большинству же из нас крайне сложно сохранить возбуждение и увлеченность в стабильных отношениях. К сожалению, огромное количество романтических историй развивается по схожему сценарию, и мы жертвуем страстью ради постоянства.

Так чего же мне не хватает?

Адель, успешный юрист в частной компании, пришла в мой кабинет с половинкой сэндвича и какими-то бумагами, которые она пыталась просмотреть на ходу. Ей тридцать восемь, она замужем за Аланом уже семь лет. У обоих это второй брак; их дочери Эмилии пять лет. Адель одета просто и элегантно. Она уже давно собирается к парикмахеру, но никак не успевает, и это заметно по прическе.

«Давайте сразу к делу, — начинает она. — Восемьдесят процентов времени я с ним счастлива. Совершенно счастлива». Такая организованная и успешная женщина не тратит ни минуты напрасно. «Он не говорит каких-то особых слов, у него не бывает приступов нежных чувств, но он отличный парень. Я вот начинаю читать газету — и понимаю, как нам повезло. Мы все здоровы, у нас достаточно денег, в доме никогда не случалось пожара, по пути на работу мы не рискуем попасть в перестрелку. Я понимаю, что другим живется гораздо, гораздо труднее. Так чего же мне не хватает?

Вот мой приятель Марк разводится с третьей женой, потому что, как он сам говорит, она его больше не вдохновляет. И я спросила Алана: “А я тебя вдохновляю?” И знаете, что он ответил? “Ты меня вдохновляешь на то, чтобы готовить курицу каждое воскресенье”. Он делает фантастически вкусного петуха в вине, и почему? Он хочет сделать мне приятное: он знает, что я обожаю это блюдо.

А я все пытаюсь разобраться, чего же мне не хватает. Тех чувств, которые бывают в первый год: флирт, возбуждение, бабочки в животе, физическая страсть. Я даже не знаю, способна ли я вообще на это. А когда я начинаю говорить об этом с Аланом, он вздыхает: “Ох, ты опять про Брэда и Джен?” Ведь даже Брэд Питт и Дженнифер Энистон устали друг от друга. Я изучала биологию и знаю, как привычка ослабляет реакцию. Я понимаю: возбуждение, конечно, проходит. Но если уж тех бабочек и бесконечной радости вернуть нельзя, я хочу чувствовать хоть что-то.

Реалист во мне осознает, что все возбуждение первых месяцев связано лишь с тем, что я еще не знаю, что чувствует партнер. Когда мы только начали встречаться и звонил телефон, я волновалась и радовалась, даже не зная, он ли это. А теперь, когда Алан в командировках, я прошу не звонить мне. Я не хочу, чтобы его звонок меня разбудил. Какая-то более осмотрительная и рассудительная часть меня говорит: “Мне не нужна неопределенность. Я замужем, у меня ребенок. Мне совершенно не хочется каждый раз, когда он уезжает, задавать себе мучительные вопросы, нравлюсь ли я ему или нет, станет ли он изменять?” Знаете эти дурацкие тесты из женских журналов: как определить, любит ли он тебя по-настоящему. Вот из-за всего этого я совершенно не хочу переживать. Но мне бы очень хотелось вернуть хоть часть прежнего возбуждения и радости.

Вечером, в конце долгого дня, после всех дел с Эмилией, ужина, уборки и другой домашней работы никакого секса мне не нужно. Я даже говорить ни с кем уже не могу. Алан иногда смотрит телевизор, а я ухожу в спальню почитать, и в этот момент я абсолютно счастлива. Я уже сама не понимаю, что я тут пытаюсь сформулировать. Я сейчас вообще-то не о сексе. Я хочу, чтобы меня ценили как женщину. Не как мать, не как жену, не как партнера. И мне хочется, чтобы он привлекал меня как мужчина. Тут все дело во взгляде, прикосновении, словах. Я хочу, чтобы он увидел меня безо всего этого дополнительного груза.

Алан говорит, что тут дело в обоих. И он прав, конечно. Я ведь тоже не разгуливаю перед ним в кружевном белье. Но “удиви меня” не по моей части. Когда мы только познакомились, я подарила ему на день рождения портфель, который понравился Алану в магазине, а внутри лежали два билета в Париж. А в этом году я купила ему DVD-плеер, и мы отпраздновали с парой друзей, съев мясной рулет, приготовленный его мамой. Ничего не имею против рулета, но на нем ведь все и закончилось. Я не знаю, почему не делаю чего-то еще. Я как-то расслабилась».

Адель даже не переводила дух, рассказывая свою историю. И она очень точно описала проблемы, возникающие в браке, и то, как стабильность пагубно влияет на эротическую сторону жизни. Быть на знакомой территории очень комфортно, и Адель никогда не согласилась бы отказаться от надежности и уверенности. В то же время ей необходимы острота ощущений и возбуждение. И все это она хочет получить в отношениях с одним и тем же человеком.

Эра удовольствий

Не так давно желание чувствовать страсть к собственному мужу считалось бы полностью противоречащим здравому смыслу. Так сложилось исторически, что эти две части жизни были полностью разделены: брак никак не пересекался со страстью, если существование таковой вообще допускалось. Концепция романтической любви, сложившаяся к концу XIX века, впервые допустила объединение данных несвязанных аспектов отношений. И лишь многие десятилетия спустя секс и все имеющие к нему отношение завышенные ожидания стали связываться с браком.

Социальные и культурные трансформации последних пятидесяти лет изменили понимание отношений в паре. Алан и Адель пожинают плоды сексуальной революции 1960-х, к которой относились становление прав женщин, появление контрацептивов и движения за права геев. С массовым производством противозачаточных средств секс перестал играть исключительно репродуктивную роль. Феминистки и геи борются за то, чтобы сексуальность трактовалась как неотъемлемое право каждого. Энтони Гидденс пишет об этом в книге The Transformation of Intimacy[4]: он говорит, что сексуальность стала еще одной характеристикой, которую любой человек развивает, проявляет и изменяет в течение жизни. Сексуальность — личный проект каждого из нас, без заранее известного результата; это часть личности, ее отличительная черта, а не просто какое-то действие в определенных ситуациях. Сексуальность стала ключевым элементом интимных отношений, и теперь мы считаем, что просто обязаны получать сексуальное удовлетворение. Настала эра удовольствий.

Все эти процессы в сочетании с экономическим благополучием обеспечили нам долгий период небывалой свободы и расцвета индивидуализма. Сегодня мы то и дело слышим, что нужно стремиться к самореализации и сексуальному удовлетворению. Освобождение от ограничений, налагаемых на нас семьей и социумом, воспринимается уже почти как обязанность. Однако в тени манифеста свободы таится новое, угнетающее чувство неуверенности. Семья, общество, религия и вправду могли требовать некоторого ограничения и личной, и сексуальной свободы, и вообще любой другой. Но в обмен они гарантировали нужное всем чувство причастности. Для многих поколений эти институты были гарантией порядка, смысла, непрерывности традиции и социальной поддержки. Разрушив их, мы получили более широкие возможности выбора и лишились практически всех ограничений. В итоге мы стали, конечно, более свободны, но и более одиноки. Как пишет Гидденс, мы оказались онтологически более неспокойными.

Теперь мы привносим это беспокойство и в наши любовные отношения. Сегодня любовь — это не просто эмоциональная поддержка, сочувствие и партнерство, но еще и панацея от экзистенциального одиночества. Мы ждем, что партнер станет для нас укрытием от неприятностей современной жизни. И дело не в том, что мы защищены меньше, чем наши предки. Вообще-то, скорее всего, наоборот. Но современный уклад жизни лишает нас традиционных ресурсов, и складывается ситуация, когда мы вынуждены обращаться к одному-единственному человеку в поисках защиты и эмоциональной поддержки. В прежние времена для этого существовали разнообразные социальные институты. Отношения взрослых людей между собой оказались перегружены неоправданными ожиданиями.

Разумеется, когда Адель описывает состояние ее брака, она не думает, что говорит об этой свойственной современности тоске и тревоге. Но я полагаю, что романтические отношения в их современном виде осложняются еще и болезненными укорами совести. Мы живем далеко от родных, не поддерживаем связи со школьными друзьями, часто переезжаем и начинаем все заново. Такое непостоянство накапливается, и любые романтические отношения то и дело грозят оборваться и рассыпаться — как будто любовь сама по себе недостаточно рискованна.

Современная история любви: короткая версия

Вот вы встречаете кого-то и чувствуете ту самую химию между вами. Все очень мило, отношения преподносят множество приятных сюрпризов. Вам кажется, что все возможно, что есть надежда и вы поднимаетесь над обыденностью. Любовь поражает как молния, вы чувствуете себя всесильным. Вам нравится эта лихорадка, вы хотите удержать нахлынувшие чувства. Но вам страшно. Чем больше вы привязываетесь, тем большим рискуете. Тогда вы начинаете искать способы сделать любовь более предсказуемой, привязать ее. Вы даете первые клятвы и обещания и радостно уступаете небольшую часть личной свободы в обмен на некоторую стабильность. Вы создаете комфортное пространство с помощью разных привычек и ритуалов и стараетесь добиться уверенности. Но то первое возбуждение неразрывно связано с некоторой неопределенностью. Вы потому и «отрывались от земли», что не все было до конца ясно, оставались загадки. А последующие попытки удержать счастье приводят к тому, что из отношений уходит жизнь. Вам нравится комфорт и безопасность, но вы жалуетесь, что чувствуете себя скованными и вам не хватает спонтанности. Стремясь контролировать риски, связанные с безудержным увлечением и страстью, вы потихоньку эту страсть убиваете. Так рождается скука современного брака.

Любовь обещает нам спасение от одиночества и в то же время делает нас зависимыми от другого человека. Мы становимся более уязвимыми. Бороться с тревогой и беспокойством мы пытаемся за счет усиления контроля. Некоторые начинают сопротивляться неопределенности, которую в нашу жизнь вносит любовь, да еще с такой яростью, что теряют всю прелесть и богатство ощущений.

В долгосрочных отношениях мы почти всегда отдаем предпочтение стабильности. А ведь эротизм цветет только на почве непредсказуемости. Желание несовместимо с привычкой и повторением. Оно непокорно и не допускает контроля. И что же нам делать? Мы не хотим отказываться от надежности: ощущение прочной эмоциональной связи и возможность получать удовольствие напрямую зависят от чувства физической и эмоциональной безопасности. Но без элемента неожиданности нет ни нервного трепета, ни желания, ни ожидания. Эксперт в области мотивации Энтони Роббинс очень точно выразил эту мысль, сказав, что накал страсти в отношениях пропорционален приемлемому для вас уровню неопределенности.

Посмотреть свежим взглядом

Как же внести элемент неопределенности в интимную жизнь? Как создать необходимый хрупкий баланс? Вообще-то неопределенность и так присутствует в отношениях. Еще восточные философы понимали, что изменение — это единственное, что остается постоянным. Действительность настолько переменчива, что надо обладать изрядной долей высокомерия и самоуверенности, чтобы считать отношения постоянными и абсолютно надежными. Как говорится, если хотите рассмешить бога, расскажите ему о своих планах. Но ведь мы не сомневаемся в собственном могуществе. Истинные дети своего времени, мы убеждены, что нам все по плечу.

Мы называем страсть, присущую началу отношений, болезнью юности, которая неизбежно проходит. Мы отказываемся от страсти и ждем, что в утешение нам будет дана стабильность. Обменивая огонь на надежность, не меняем ли мы одну утопию на другую? Как пишет Стивен Митчелл, иллюзия возможной стабильности кажется более весомой, чем фантазии о страстных отношениях, но и то и другое — лишь плод нашего воображения. Мы хотим постоянства, мы готовы приложить усилия для его обеспечения, но ведь гарантий никогда нет. Пока мы любим, есть риск утраты; он связан и с критикой, и с неприятием, и с разрывом, и даже со смертью, и неважно, как сильно мы пытаемся застраховаться. Чтобы впустить в отношения неопределенность, иногда достаточно лишь отказаться от иллюзии постоянства. Посмотрев на ситуацию иначе, мы вдруг замечаем присущую нашему партнеру загадочность.

В разговоре с Адель я заметила, что, если мы хотим сохранить желание в долгосрочных отношениях, мы должны найти способ привнести в привычный нам ландшафт чувство неизвестного. Говоря словами Пруста, настоящее путешествие не в том, чтобы видеть новые места, а в том, чтобы смотреть на все новыми глазами.

Адель вспомнила, что действительно как-то пыталась экспериментировать со смещением точки восприятия: «Две недели назад случилось кое-что необычное. Мы были на работе, и Алан беседовал с кем-то из коллег. Я посмотрела на него и подумала: “Как же он хорош”. Это показалось мне очень странным, как будто я была не я. На мгновение я как бы забыла, что он мой муж и что с ним сложно, что он упрямый, заносчивый, что он меня раздражает и повсюду разбрасывает свои вещи. Я смотрела на него так, как будто я обо всем этом не знала, и меня вдруг потянуло к нему, как в самом начале. Алан очень умен, он хорошо говорит, и есть в нем что-то такое мягкое и сексуальное. Я забыла обо всех дурацких перепалках: я опаздываю, чем мы займемся на Рождество, почему ты это делаешь, и надо бы поговорить о твоей маме. И в этот момент я видела только его. И теперь мне страшно интересно, чувствует ли он хоть когда-нибудь нечто подобное ко мне».

Когда я спросила Адель, рассказывала ли она Алану об этом, она тут же ответила «нет»: «Да вы что. Он меня засмеет». Я сделала предположение, что, возможно, чтобы вернуть романтику в отношения, важнее выйти из привычного круга и из-под гнета реальности, забыв о страхе. Эротизм вообще рискованное дело. Люди боятся позволить себе так посмотреть на человека, с которым они живут. Ведь оказывается, что другой — вполне самостоятельная свободная личность с собственными желаниями. Это осознание разрушает наш стабильный мир. И взглянув на своего партнера вне контекста наших отношений, мы тут же ощущаем, как связывающая нас вроде бы крепкая нить становится все более тонкой. Адель уязвима. И это проявляется в том, что она не уверена, испытывает ли Алан те же описанные чувства к ней.

Типичная защита от подобной угрозы — оставаться в рамках знакомого и комфортного: безобидные перебранки, привычный секс, повседневная рутина, привязывающая нас к реальности и охраняющая от любого возможного столкновения с чем-то иным.

Когда Адель смотрит на Алана вне привычного контекста их брака, как бы переключаясь с телеобъектива на широкоугольный, она видит его черты как отдельного от нее и не принадлежащего ей человека, и это привлекает ее. Она видит в нем мужчину. Некто, с кем она хорошо знакома, превращается в человека, по-прежнему неизвестного ей, даже спустя столько лет.

И вот когда ты думал, что прекрасно знаешь ее…

Не только неопределенность, но и загадка — неотъемлемая черта любых отношений. Если пара обращается к психотерапевту, то часто оба уверены, что знают о своем партнере абсолютно все: «Мой муж не особенно любит говорить», «Моя подруга никогда бы не стала флиртовать с другим мужчиной», «Мой партнер не пойдет к психотерапевту», «Я же знаю, о чем ты думаешь», «Ей не нужны роскошные подарки — она и так в курсе, что я ее люблю». Я пытаюсь показать таким людям, как мало они на самом деле видят в своем партнере, хочу заставить каждого включить любопытство и заглянуть за разделяющую их стену.

В реальности мы никогда не знаем своего партнера так хорошо, как сами думаем. Митчелл напоминает, что даже в самом скучном браке предсказуемость лишь мираж. Мы хотим постоянства и тем самым мешаем себе узнать больше о том, кто рядом с нами. Мы слишком много сил вкладываем в то, чтобы он или она соответствовали какому-то образу, зачастую созданному нашим воображением на основе наших же потребностей: «Одно могу сказать точно: он никогда ни о чем не тревожится. Он как скала. А я вот настоящий невротик», «Она не готова терпеть мои выходки», «Мы оба очень традиционны. Хотя у нее и есть ученая степень, она обожает сидеть дома и заниматься детьми». Мы видим то, что хотим увидеть, что готовы принять, и то же делает наш партнер. Мы намеренно сужаем угол зрения, обедняем образ партнера, игнорируя или отрицая существенные особенности, если они угрожают нарушить привычный уклад наших отношений. Мы и себя загоняем в рамки, отказываясь от значимых частей собственной личности во имя любви.

Но загнав себя и партнера в заданные шаблоны, нам не стоит удивляться, что страсть и возбуждение исчезают. Как ни жаль мне произносить это, но при таком раскладе страдают два ключевых аспекта: вы не только теряете страсть, но и не обеспечиваете себе надежность.

Хрупкость искусственного баланса слишком редко становится очевидной, когда кто-то в паре вдруг нарушает все эти хитрые правила и требует возможности проявить свои естественные качества в отношениях.

Так случилось с Чарльзом и Роуз. Они женаты почти сорок лет — предостаточно времени, чтобы разобраться друг в друге. Чарльз подвижный, непостоянный, он провоцирует и ведет себя как игривый соблазнитель. Он человек страстей и нуждается в ком-то, кто поможет ему направить страсти в мирное русло и отвлечет в определенный момент. «Если бы не Роуз, у меня вряд ли бы сложилась карьера и вряд ли была бы семья», — признается он. Роуз сильная, независимая, четкая. У нее достаточно природного самообладания, чтобы уравновешивать его порывы. Как говорится, она — камень, он — вода. Роуз предпринимала попытки романтических отношений и до встречи с Чарльзом, но они ее слишком утомляли. Она чувствовала себя опустошенной и несчастной. Чарльз компенсирует отсутствие у нее страстности. Но Роуз боится потерять контроль, а Чарльз переживает, что как раз терять контроль ему и нравится больше всего. Они взаимно дополняют друг друга, что позволяет им иметь вполне гармоничные отношения в заданных рамках.

Пара жила в согласии, но однажды все рассыпалось. Бывает, что наступает момент, и мы понимаем, что прежняя жизнь нас больше не устраивает. Часто это случается после значительного события, заставляющего пересмотреть саму структуру и смысл нашей жизни. Внезапно компромисс, который еще вчера всех устраивал, начинает казаться жертвой, на которую мы больше не готовы. Чарльз пережил череду потерь: смерть матери и близкого друга; появился страх за собственное здоровье. Все это заставило его осознать, что он смертен. И захотелось взять все в свои руки, выпустить на свободу жизненные силы, снова почувствовать возбуждение и восторг, которыми он жертвовал ради Роуз. Он больше не мог подавлять в себе такие черты, даже в обмен на стабильность и надежность. Но любая попытка Чарльза обсудить это пугает Роуз, и она уходит от разговора: «У тебя еще один кризис среднего возраста?»

И у Роуз, и у Чарльза случались отношения на стороне. Оба об этом знали, но без подробностей. И оба смогли пережить эти эпизоды. По крайней мере, Роуз смогла: «Я думала, бурные годы закончились для нас обоих. В конце концов, нам уже по шестьдесят!»

— А что именно кажется вам недопустимым? — спросила я.

— Нельзя делать мне больно! Нельзя рисковать нашим браком! Я же смогла принять условия, на которых основаны наши отношения. А он почему нет?

— А в чем они заключаются?

— Когда мы поженились, мы очень любили друг друга. И теперь любим. Но, скажем так, у нас обоих были сильные увлечения. Чарльз в итоге полностью в них разочаровался, ведь яркие страстные отношения всегда недолговечны, и ему доставались женщины, с которыми его связывало мало общего. Я радовалась, что все мои увлечения закончились. Мне было сложно, я теряла себя. Тогда мы не обсуждали все это, но нам обоим хотелось чего-то более стабильного и спокойного.

Роуз продолжала объяснять, что и у нее, и у Чарльза были иные ожидания от брака: партнерство, интеллектуальная стимуляция, физическая и эмоциональная забота, поддержка: «Мы очень ценили то, что нашли друг в друге».

Роуз происходила из бедной семьи. Ее отец владел свалкой старых автомобилей на окраине Теннесcи. А у Роуз сегодня дорогой угловой офис на Манхэттене, на пятьдесят шестом этаже, с видом на Мэдисон-авеню: «У нас в городе не особо одобряли девушек с амбициями, а у меня их было немало. Когда я встретила Чарльза, я поняла, что он другой. Он позволял бы мне делать то, что хочу. А в начале шестидесятых это было немало».

— А чего вы ждали от сексуальной стороны отношений? Это в шестидесятых тоже было довольно важной темой, — поинтересовалась я.

— Сексуальная сторона жизни меня устраивала. Мне казалось, что все в порядке, даже хорошо. Я всегда знала, что для Чарльза этого недостаточно, но думала, что он как-то с этим справится.

Через несколько недель я провела индивидуальную сессию с Чарльзом, и он поделился своей точкой зрения: «Секс с Роуз неплох, но всегда казался пресноватым. Иногда меня это устраивает, но бывали времена, когда становилось просто невыносимо. Я искал отношений в интернете, заводил интрижки, потом возвращался к Роуз. Старался прекратить связи на стороне, потому что наш брак вроде бы не допускал подобных историй. Но я не хочу больше жертвовать отличным сексом. Жизнь слишком коротка. Я старею. Пока я чувствую в себе эротический запал, я не боюсь смерти и забываю о возрасте, хотя бы на несколько мгновений.

Откровенно говоря, реакция Роуз меня удивляет. Секс не интересует ее уже многие годы. Может, и странно, но я вообще-то не думал, что ее так заденут мои увлечения другими женщинами. Ведь эмоционально я все так же привязан к ней и верен, как и раньше. Я не хочу ее обидеть и точно не собираюсь расставаться, но мне нужны перемены».

Чарльз ведет себя не по сценарию, но и Роуз играет не по правилам. Она хрупкая, она боится, и в ней почти ничего не осталось от той непобедимой женщины, которая нужна Чарльзу. В их отношениях подавлена сексуальность Чарльза, а хрупкость Роуз игнорируется. Они переросли свои прежние роли, и наступил кризис.

Роуз и Чарльз, возможно, и не подозревают об этом, но сейчас им дан прекрасный шанс развить и изменить отношения, чтобы каждый из них мог проявить все, что многие годы скрывалось и подавлялось. Невозможно постоянно все жестко контролировать, и Роуз нужна передышка. Не менее сложно и бесконечно сдерживать свои эротические порывы, и отказ Чарльза терпеть такую ситуацию — первый шаг в сторону нового поведения, при котором он наконец начнет вести себя с Роуз более естественно. Как ни странно, именно в разгар драмы Роуз и Чарльз снова начали заниматься сексом, впервые за многие годы. Роуз опять почувствовала желание по отношению к Чарльзу как раз в тот момент, когда у него вновь появились другие женщины. Чем больше он от нее ускользает, тем больше она хочет его вернуть. Чарльз же, замечая, что он стал ей небезразличен, тоже почувствовал к ней эротическое влечение.

На протяжении долгих лет отношения пары строились на основе четкого паритета. Никто не мог выражать никаких чувств или желаний вне установленных пределов. Никому не позволялось вести себя иррационально, быть жадным или нечутким. А теперь у обоих вдруг появились желания и даже взаимные требования, и ни один не был готов отступить. Пара пережила много болезненных моментов, но в отношениях появилась живая энергия — оба с этим согласились.

«Я уже много лет не чувствовала себя так паршиво, — говорит Роуз. — Но где-то в душе я понимаю, что все это должно было случиться. Я всегда сосредотачивалась на материальном и понятном: что с деньгами, в порядке ли дом, как отправить детей в колледж, — и думала, что это и есть основа всего. Но, в конце концов, почему то, что важно Чарльзу, обязательно считать легкомысленным? Может, это просто иное проявление заботы о нашем браке».

Отказываясь признать, что нечто в их отношениях выходит за границы принятой нормы, Чарльз и Роуз добились как раз того, чего хотели бы избежать. Они желали бы сделать свои отношения более стабильными и надежными, а на деле почти разрушили их. Но оба наконец-то позволили себе проявить те стороны личности, которые долгое время находились под запретом, а это, безусловно, рискованный шаг. Само основание их отношений оказалось под угрозой. Для Роуз и Чарльза настало время открывать друг друга заново, и каждому пришлось пережить это и выйти из зоны комфорта.

Взлом системы безопасности

Мы нередко думаем, что отношения защитят от сложностей и изменений во внешнем мире. Но природа любви такова, что ей чужда стабильность. А потому мы сужаем границы и добиваемся предсказуемости, и все ради чувства собственной безопасности. Но механизмы, используемые нами, чтобы сделать любовь безопасной, как раз и повышают наши риски. Мы вязнем в привычном и, возможно, получаем видимость семейного мира, но при этом впадаем в скуку. Под тяжестью конструкций, возводимых нами для усиления контроля, отношения теряют живость. И пара начинает задавать себе вопросы: «А куда же делось все приятное и небанальное? Почему пропали новизна и возбуждение, почему я больше не взлетаю над повседневностью?»

Желание питается неизвестностью, и именно поэтому оно вызывает такое беспокойство. В книге Open to Desire («Открыт желанию») психоаналитик и буддист Марк Эпштейн объясняет, что наша готовность к неизвестности и связанным с ней неожиданностям и сохраняет желание. Наш партнер — другой человек, и замечая его отличия от нас самих, мы реагируем либо страхом, либо любопытством. Мы можем попытаться понять это другое существо и найти в нем что-то знакомое, а можем принять его целиком как загадку. Мы вольны не поддаться желанию все контролировать и, оставаясь открытыми, сохранить способность делать открытия. Эротизм рождается в пространстве между беспокойством и увлеченностью. Мы не теряем интерес к партнеру: этот человек нам приятен, и нас к нему влечет. Но для многих отказаться от иллюзии надежности и безопасности и принять тот факт, что отношения по определению ненадежны и их нельзя зафиксировать раз и навсегда, оказывается слишком сложно.

* * *

При первом знакомстве с любой парой я всегда спрашиваю, как они встретились и что их привлекло друг в друге. Так как к психотерапевту обычно приходят с проблемами, я редко слышу от клиентов, что они все еще переживают самую первую трепетную стадию влюбленности. Но иногда людям полезно напомнить, что когда-то они притягивали друг друга. Если партнеры уже значительно отдалились или находятся в сложной фазе отношений, им нелегко бывает вспомнить об этом, но ключ к пониманию всей истории отношений скрывается в «мифе о сотворении» конкретной пары.

«Она была прекрасна», «Он был таким умным и веселым», «Мы ходили есть пиццу, он излучал уверенность и был очень стильным», «Для меня главным оказалась ее теплота», «Для меня важнее всего была его нежность», «Я знал, что она меня не бросит», «Я обожал ее руки», «Его член», «Ее глаза», «Его голос», «Он готовил такие классные омлеты». Идеального любовника мы всегда описываем щедрыми и яркими словами. Любовь — вообще проявление сугубо выборочного восприятия. И даже если все замешано на ошибочном суждении — кого это волнует в самом начале?

Мы преувеличиваем положительные качества того, в кого мы влюблены, и приписываем избраннику почти мифические данные. Мы изменяем наших любовников и сами меняемся рядом с ними: «Я с ним так смеялась», «Рядом с ней я чувствовал себя совершенно особенным», «Мы говорили часами», «Я знал, что могу ей доверять», «Она меня принимала, я это чувствовал», «Благодаря ему я казалась себе красавицей». Такие ответы подтверждают, насколько наш избранник великолепен, и подчеркивают его способность делать нас лучше. Как пишет психоаналитик Этель Спектор Персон, «любовь рождается внутри нас и является продуктом воображения, творческим актом, призванным удовлетворить наши самые глубинные стремления, желания и давние мечты; она помогает нам измениться и преобразиться». Любовь позволяет нам заявить, кто мы такие, и одновременно подняться над этим образом.

Начало отношений всегда связано с огромным числом возможностей. Влюбляясь, мы представляем себе новую версию бытия. Ты смотришь на меня так, как я на себя никогда не смотрела. Ты сглаживаешь мои недостатки, и мне нравится увиденный тобой образ. С тобой, через тебя я стану такой, какой хотела бы быть. Я стану цельной. Быть избранным собственным избранником — одно из величайших наслаждений влюбленного. Отсюда возникает чувство собственной важности. Ты подтверждаешь, что я имею значение.

Пары рассказывают, как они сближались и как зародилась любовь, и я вижу образ той мечты каждого из них, заставившей их обратить друг на друга внимание. Первая фаза любого знакомства полна фантазий. Это настоящий поток, состоящий из размышлений, ожиданий и волнений, которые могут превратиться или не превратиться в отношения. Вот вы стоите перед кем-то, кого едва знаете, и воображаете, как бы вы вместе поднялись на Килиманджаро, делали ремонт, завели детей и еще массу всего. Клиенты вспоминают прежний восторг тех дней, и мне удается увидеть, какими они когда-то были.

Блаженство и надежда

Джон и Беатрис провели первые шесть месяцев после знакомства практически закрывшись в комнате, в состоянии блаженного восторга. Джон — биржевой брокер, переживший взлеты и падения дотком-революции[6]. Он впервые пришел ко мне на прием после того, как потерял почти все. Он целыми днями сидел, уставившись в монитор, наблюдая, как его портфель ценных бумаг стремительно дешевеет, и допивая запасы виски. В эти же дни он пережил и фиаско в интимной области, что разрушило его вроде бы нежные отношения с подругой, продолжавшиеся пять лет. Джон оказался в тройном кризисе: эмоциональном, профессиональном и финансовом. Когда он встретил Беатрис, он как будто выходил из комы. Джон ощутил глубочайшее чувство обновления и облегчения. Беатрис, красавица в стиле прерафаэлитов[7], примерно двадцати пяти лет (Джону исполнилось тридцать пять), недавно окончила университет. Завернувшись в простыни, они говорили и говорили, потом занимались любовью, потом опять говорили несколько часов подряд, потом снова занимались любовью, потом спали (правда, совсем немного). В этом экстазе оба ощущали себя свободными и открытыми. Они наслаждались слиянием двух миров, им все было интересно, они чувствовали полную взаимность и теплоту и освобождались от грубости окружающей действительности.

По мере развития отношений Джон и Беатрис испытывали все более глубокое ощущение покоя. Восторг первых дней проходил, они снова начинали замечать внешний мир, наступала настоящая близость. Если любовь есть акт воображения, то настоящая близость — достижение желанной цели. Возбуждение должно немного сойти на нет, и тогда отношения станут по-настоящему интимными. Семена близости — повторение и время. Мы снова и снова выбираем друг друга, и так создается сообщество двоих.

Начав жить вместе, Джон и Беатрис познакомились с привычками и предпочтениями друг друга — каждый начал лучше различать странности своего избранника. Джон пьет только черный кофе. Никакого сахара. И первую чашку он выпивает, как только встает с кровати. Беатрис пьет кофе со сливками, тоже без сахара, а первым делом утром выпивает стакан воды. Некоторые из этих потребностей легко удовлетворяются; некоторые необходимо научиться принимать; но есть и другие, раздражающие, а то и попросту противные. Пара начинает сомневаться, возможно ли вообще жить вместе (назовите три самые отвратительные привычки вашего партнера). Постепенно мир партнера становится все более знакомым. Формируется новая рутина, усиливающая чувство надежности и безопасности. Чем больше вокруг знакомого, тем свободнее оба от ненужных ограничений. Но бесцеремонность, являющаяся неотъемлемым элементом близости, давно известна как мощный антиафродизиак.

Разумеется, растущее ощущение знакомого — лишь одно из проявлений близости. Мы продолжаем узнавать человека рядом с нами, и это касается гораздо более глубоких вещей, чем просто повседневные привычки: речь уже о мыслях, верованиях, чувствах. Мы вторгаемся в ментальный мир партнера. Мы говорим, слушаем, обсуждаем, сравниваем. Мы сообщаем кое-что и о себе, а остальное прячем, приукрашиваем, маскируем. Бывает, что я узнаю что-то о партнере, потому что он мне об этом рассказывает: о прошлом, о семье, о жизни до нашей встречи. Но не реже я изучаю его, просто наблюдая, догадываясь, проводя параллели. Человек дает мне факты — я домысливаю; складывается образ. Постепенно, открыто или исподволь, намеренно или нет, мне открывается самобытность партнера. Некоторые уголки его внутреннего мира разглядеть несложно, другие приходится тщательно изучать. Со временем я начинаю осознавать ценности моего партнера и его ограничения. Наблюдая за тем, как человек движется по жизненной траектории, я понимаю, каким он видит окружающий мир: что его радует, что задевает, а что пугает. Я знаю его мечты и ночные кошмары. Мой партнер меня затягивает. И все это происходит и в обратном направлении, разумеется.

Привыкнув к новым отношениям, Джон перестал говорить о них на наших сессиях, и я решила, что там нет никаких проблем. Но год спустя он вновь начал о них рассказывать, и я внимательно слушала.

«Все хорошо. Мы живем вместе. Мы отлично ладим. Она красавица, смешная, умница. Я ее по-настоящему люблю. У нас нет секса».

Близость порождает сексуальность. Или нет?

Большинство пар, приходящих к психотерапевту, склонны считать, что секс — это метафора отношений в целом. Если разобраться с эмоциональной стороной отношений, реально довольно точно предугадать, что происходит в спальне. Если партнеры заботливы и внимательны, если у них все в порядке с коммуникацией, они честны и уважают друг друга, доверяют и сочувствуют, то можно предположить наличие крепкой эротической привязанности. В книге Hot Monogamy («Горячая моногамия») доктор Патрисия Лав рассуждает так:

Хорошая вербальная коммуникация — один из ключей к здоровой сексуальной жизни. Когда партнеры способны открыто делиться мыслями и эмоциями, между ними формируется высокая степень доверия и сильная эмоциональная связь. Это дает обоим свободу исследовать собственную сексуальность. Близость рождает сексуальность.

Для многих людей отношения, основанные на верности и любви, являются мощным стимулом сексуального желания. Партнер чувствует, что его принимают, о нем заботятся, и эта безопасность помогает ему вести себя свободнее. Доверие, основанное на эмоциональной близости, позволяет проявить истинные эротические желания. А что же происходит у Джона и Беатрис? Тут все иначе. У них сложились прекрасные, интимные, любовные отношения. И они общаются. В теории все это должно стимулировать желание, но на практике система не работает. Вряд ли данный факт их утешит, но и у многих других пар все происходит примерно так же.

Как ни печально, но то, что способствует близости в отношениях, вовсе не всегда стимулирует сексуальное влечение. Это может показаться нелогичным, но я не раз замечала, что эмоциональная близость сопровождается ослаблением сексуального желания. Такая обратная зависимость и вправду странная: желание исчезает из-за близости партнеров. Я могу привести не один пример, когда в самом начале разговора люди говорят: «Мы по-настоящему любим друг друга. У нас отличные отношения. Но секса нет». Джо приятно, что он небезразличен Рафаэлю, но ему не нравится физическое подавление. Сьюзан и Дженни чувствуют гораздо большую близость, чем раньше, после того, как усыновили первого ребенка, но это никак не переходит в чувственность. Адель и Алан считают, что ночи, проведенные в отеле, можно назвать интимными, но не особенно страстными. Кажется, эти пары страдают не от отсутствия эмоциональной близости, а от ее наличия.

Эндрю и Серена осознают, что с самого начала секс был для них проблемой. Их отношения развиваются прекрасно, но эротического влечения не вызывают. До встречи с Эндрю Серена состояла в разных длительных отношениях и вела насыщенную сексуальную жизнь. Ей казалось, что чем ближе партнеры, тем лучше секс, и она очень удивилась, поняв, что в отношениях с Эндрю все иначе. Когда я спросила, почему она не ушла, хотя с самого начала осознавала, что не чувствует сильного желания, она ответила: «Я думала, что все сложится, что любовь нам поможет». «Получается, что иногда именно любовь и мешает», — объяснила я.

Слушая этих мужчин и женщин, я начала переосмысливать свое понимание зависимости между близостью и сексуальностью. Вместо того чтобы воспринимать секс как результат эмоциональных отношений, я стала смотреть на него как на совершенно самостоятельную историю. Сексуальность является гораздо большим, чем просто метафорой отношений. У сексуальности есть своя траектория развития.

История отношений партнеров может немало рассказать об эротической стороне жизни каждого из них, но не все. Между любовью и желанием формируется комплексная взаимосвязь, и здесь нет линейной причинно-следственной зависимости. И эмоциональная жизнь пары, и их физические отношения имеют свои взлеты и падения, периоды застоя и подъема, и они не всегда совпадают. Разумеется, они пересекаются и оказывают взаимное влияние, но тем не менее это разные сферы отношений. Именно поэтому, к большому огорчению многих, можно улучшить эмоциональные отношения и не исправить сексуальные. Возможно, близость порождает сексуальность лишь иногда.

Дистанция — необходимое условие для связи

Проще всего считать, что проблемы в сексуальной сфере связаны с недостатком близости в отношениях. Но я берусь утверждать, что, возможно, способы формирования этой близости лишают обоих партнеров ощущения свободы и независимости, необходимых для появления сексуального удовольствия. Когда близость превращается в полное слияние двоих, проблемой становится не недостаток близости, а как раз ее переизбыток, подавляющий желание.

Любовь стоит на двух столпах: на готовности уступить и независимости. Мы хотим быть рядом с нашим партнером, и одновременно нам важно сохранить некоторую дистанцию. Одно без другого просто не существует. Если дистанция слишком велика, невозможно установить связь. Но если дистанции совсем нет и партнеры сливаются воедино, они теряют независимость. И тогда нечего преодолевать, нет ни мотивации, ни возможности пересечь мост и оказаться на территории другого; не остается никакого интимного мира партнера, в который другой стремится попасть. Двое становятся одним целым, и между ними больше нет связи, так как нет больше двух отдельных людей. Таким образом, некоторая разъединенность — обязательное условие для возникновения связи. Это ключевой парадокс, лежащий в основе интимных и сексуальных отношений.

Противоречащие друг другу желания установить связь и одновременно сохранить независимость — центральная тема всей истории нашего развития. Все детство мы пытаемся найти тонкий баланс между зависимостью от тех, кто о нас заботится, и необходимостью выгородить себе собственное пространство. Психолог Майкл Винсент Миллер напоминает, что попытки обрести баланс ярко проявляются в детских ночных кошмарах в виде снов о том, что нас бросили, мы потерялись, куда-то падаем или подвергаемся нападению монстров. К моменту формирования взрослых связей мы уже имеем некоторый запас эмоциональных воспоминаний. Наши детские отношения могут стимулировать или подавлять каждую из противоречащих друг другу потребностей (связь и независимость) и определяют, какие именно стороны нашей личности окажутся наиболее уязвимыми во взрослой жизни: чего мы будем больше всего хотеть, а чего — бояться. Каждый из нас нуждается и в связи, и в независимости, и в течение жизни на первый план выходит то одно, то другое. И в определенный момент мы выбираем партнера, чьи склонности соответствуют нашей наиболее уязвимой на тот момент стороне.

Некоторые начинают строить интимные отношения, хорошо осознавая свою потребность в тесной связи с близким человеком, свое стремление ни в коем случае не остаться в одиночестве и не быть покинутым. Другие желают отстоять свое личное пространство: чувство самосохранения требует защищаться, чтобы не быть съеденным. Эротическая и эмоциональная связь формирует близость, которая со временем может становиться избыточной и вызывать практически клаустрофобию. Порой кажется, что партнер вторгается в нашу жизнь слишком грубо. Некогда безопасные отношения душат нас. Близость для нас почти так же важна, как потребность в еде и воде, но она может сопровождаться беспокойством и страхами, подавляющими желание. Мы хотим близости, но не избыточной, чтобы не чувствовать себя в ловушке.

Все эти рассуждения о близости пока не очень понятны Джону и Беатрис. Наслаждаясь спонтанностью и искренностью первого этапа их отношений, они оказались не готовы к последовавшим за этим периодам спада и подъема. Сначала близость казалась им самым простым делом. Откройся, распахнись, поделись, стань прозрачным, откройся еще больше…

История Джона и Беатрис — типичный пример начала отношений. Такое мощное чувство физического и эмоционального слияния и единства с другим человеком мы переживаем только с тем, кого пока почти не знаем. На ранней стадии уступить и слиться с человеком несложно и не опасно, ведь реальные границы между партнерами еще не нарушены и определяются внешними условиями. Джон и Беатрис мало знакомы друг с другом. Каждый из них постепенно проникает в личный мир партнера, но ни один еще не поселился там окончательно: оба они остаются отдельными самостоятельными фигурами. Именно это пространство между ними позволяет Джону и Беатрис мечтать и воображать, что их больше ничего не разделяет. Они все еще захвачены восторгом от встречи, и отношения пока не оформились в рутину.

Вначале можно сфокусироваться на формировании связи с партнером, потому что психологически мы сохраняем дистанцию, являющуюся обязательной частью всей конструкции отношений. Каждый из нас иной и самостоятельный. На первом этапе незачем создавать и поддерживать дистанцию — она и так пока существует. И каждый партнер как раз стремится эту дистанцию преодолеть. Именно благодаря наличию дистанции Джон и Беатрис наслаждались гармонией любви и желаний, избегая всех тех конфликтов, с которыми они позже обратятся к психотерапевту.

Ощущение ловушки губит желание

Для Джона близость — угроза и потенциальная ловушка. Его отец был алкоголиком и постоянно угрожал и Джону, и его матери. Джону приходилось подстраиваться под меняющиеся настроения отца и непроходящую печаль матери. В детстве в его обязанность входило поддерживать мать и помогать ей преодолевать одиночество. Джон был ее единственной надеждой, ее утешением и подтверждением того, что ее жалкая жизнь не напрасна. В таком противоречивом браке дети часто вынуждены защищать более уязвимого родителя. Джон никогда не сомневался, что мать его искренне любит, но эта любовь всегда отягощалась чувством ответственности. Джон очень нуждается в близких отношениях — в его жизни всегда была женщина, — и он не знает, что такое любовь без потери свободы. Его новая любовь к Беатрис обременена той же тяжестью.

Случается, что человек воспринимает любовь как обузу, и не всегда из-за несчастливого детства. Это называют страхом близости и приписывают преимущественно мужчинам. Но я вижу здесь не столько нежелание эмоциональной связи: никто и не сомневается, что Джон искренне увлечен Беатрис. Люди скорее опасаются груза ответственности, связанного с серьезными отношениями. Эрос требует свободы и спонтанности, а серьезные отношения не допускают этого, и некоторым кажется, что они попали в ловушку излишней близости.

Сексуальное подавление Джона усугубляется по мере того, как он все больше увлекается новой подругой. Мало того: чем серьезнее он увлекается ей, тем меньше он способен вожделеть ее. Для него, как и для многих мужчин в подобной сложной ситуации, запрет на эротическое — не его личное решение. Он оказывается полностью зависимым от своего упрямого пениса, который просто отказывается реагировать. Почему? Что за каприз мешает Джону получать сексуальное удовольствие с Беатрис — с той же самой женщиной, с которой он еще недавно лежал в постели как в раю?

Как ни странно, эмоциональная близость, возникающая после хорошего секса, может давать обратный эффект. Как и Джон с Беатрис, многие пары воспринимают отношения как некий танец, в котором секс помогает стать ближе к партнеру, — и тут же та самая близость делает секс невозможным. Вначале возникает восторг, благодаря чему между людьми формируется связь. Многим из нас хотелось бы потерять себя в сексуальных отношениях, но именно то единство, тождество, которые мы испытываем в момент физического слияния с партнером, вызывает ощущение разрушения нашей сущности. Сексуальная страсть настолько интенсивна, что ее накал и приводит к страху быть поглощенным. Разумеется, мало кто из нас осознаёт, что именно происходит. Мы просто чувствуем желание сбежать сразу после оргазма или хотя бы пойти сделать бутерброд или выкурить сигарету. Мы даже рады, если в голову вдруг приходит мысль вроде: «Ой, надо отправить письмо по электронке», или «Окна пора помыть», или «Интересно, как там мой приятель Джек поживает». Мы хотели бы остаться в одиночестве, наедине со своими мыслями, так как это помогает восстановить нарушенную психологическую дистанцию, вновь провести границу между собой и партнером. Мы возвращаемся от «вместе» к «между». Нам хочется снова оказаться в своей коже, в своем мире. Нигде переход от единства к независимости не проявляется так же ярко, как в конце сексуального акта.

В книге Arousal («Возбуждение») психоаналитик Майкл Бадер предлагает другое объяснение эротического бессилия в отношениях Джона и Беатрис. С его точки зрения, интимность рождается из заботы о другом человеке, включающей в себя страх обидеть или ранить. С другой стороны, сексуальное возбуждение предполагает отсутствие тревоги, а удовольствие нельзя получить без известной доли эгоизма, который некоторые не могут себе позволить, будучи слишком поглощенными заботой о партнере. Эта эмоциональная конструкция напоминает то, как Джон относился к матери: он понимал, что она несчастна, беспокоился и ощущал тяжесть бремени. Именно из-за излишней заботливости теперь он не мог сфокусироваться на собственных желаниях и нуждах, быть спонтанным, сексуально активным и беспечным.

Джон сталкивался с проблемой потери желания во всех отношениях. Раньше он видел причину в том, что любовь прошла. На самом же деле верно как раз обратное. Именно потому, что он искренне любит партнершу, его мучает чувство ответственности за нее, и он оказывается неспособен на эротический порыв.

Шаблоны поведения: равные возможности для всех

Динамика отношений всегда предполагает вклад обеих сторон: каждый партнер работает над созданием общих шаблонов поведения. Нельзя говорить об утрате Джоном сексуального желания и его боязни попасть в ловушку, не принимая в расчет все то, что привносит в отношения Беатрис. Поэтому я пригласила и ее на несколько совместных с Джоном сессий. В ходе разговора стало ясно, автором какой части пазла является она. В своем стремлении построить гармоничные отношения она полностью подчинила свои интересы Джону, отказалась от большей части любимых занятий, в которые нельзя включить партнера, и даже прекратила общаться с друзьями. К сожалению, все ее попытки еще больше сблизиться с избранником негативно повлияли на эротическую сторону их отношений. Ее горячее желание сделать ему приятное, ее постоянная готовность отказаться от чего угодно, что может встать между ней и партнером, только увеличивают эмоциональный груз и заставляют Джона еще упорнее отказываться от секса. Получается, что его пенис формирует необходимую Джону границу, которую иначе никак не построить. Сложно считать привлекательным кого-то, кто полностью отрекся от личной независимости. Вероятно, такого человека возможно любить, но определенно трудно вожделеть. Не хватает сопротивления и напряжения.

Я предложила Беатрис на время уехать к себе и отчасти восстановить собственную независимость. Это помогло ей вновь наладить общение с друзьями и прекратить строить свою жизнь исключительно вокруг Джона. Я сказала ей: «Вы так боитесь его потерять, что этим и отталкиваете его, пренебрегая своей свободой. Джон больше не видит самостоятельного, отдельного от него человека, которого можно любить». А Джону я порекомендовала следующее: «Вы слишком склонны окружать всех заботой и от этого перестаете быть любовником. Вы с Беатрис должны восстановить границы между вами, создать некоторую дистанцию, присутствовавшую вначале. Сложно почувствовать желание, когда так давят опасения и беспокойства».

Беатрис переехала, и в течение последующих месяцев ее жизнь заметно преобразилась: она сняла квартиру, подала документы в аспирантуру, отправилась с друзьями в путешествие, начала зарабатывать. Джон убеждался, что она стала совершенно самостоятельной, а Беатрис начинала осознавать, что ей не нужно отрекаться от себя, чтобы заслужить его любовь. И они смогли сформировать разделяющее их пространство, в котором сексуальное желание могло свободно проявляться.

Многим мужчинам и женщинам, обращавшимся ко мне, было очень сложно создать и сохранить эмоциональное пространство в романтических отношениях. Кажется, что, если отношения сложились и партнеры чувствуют себя в безопасности, сделать это легче, но нет. Стабильные отношения действительно придают нам смелости: мы решительнее действуем в профессиональной области, разбираемся со старыми семейными проблемами, а то и вовсе записываемся на курсы парашютного спорта. Но мысль о том, что нужно сформировать некоторую дистанцию с партнером, нас страшно пугает, ведь романтические отношения как раз и есть то самое место, где мы рассчитываем наконец-то обрести единство и неразрывную близость. Мы допускаем наличие дистанции в любых других отношениях, но не здесь.

Сексуальное желание не всегда вписывается в правила, позволяющие партнерам сохранять мир и согласие. Разумное поведение, понимание, сочувствие, товарищество — все они на службе близкой гармоничной связи. Но секс часто провоцирует появление нерациональной одержимости и эгоистических желаний, а не уравновешенности и эмпатии. В тени желания живут агрессия, объективация[8], сила и власть — элементы страсти, далеко не всегда стимулирующие эмоциональную близость. Желание единолично правит на собственной территории.

Байковая ночнушка

Отношения Джимми и Кэндас — иллюстрация одной очень типичной истории. Джимми и Кэндас — молодые музыканты, обоим чуть за тридцать, они женаты уже семь лет. Это межрасовый брак: Кэндас темнокожая, а предки Джимми — переселенцы из Ирландии. Она излучает уверенность, носит джинсы, а ногти красит в голубой цвет. Он выглядит неброско и стильно. Оба симпатичные, живые, подвижные. И оба в отчаянии от происходящего. «Секса нет, и уже несколько лет, — объясняет Кэндас. — Мы в ужасе и расстроены. Мне кажется, мы оба боимся, что поправить ничего нельзя».

Кэндас уже проходила подобное с другими партнерами: все ее отношения заканчивались внезапной потерей влечения. Из разговора стало ясно, что она осознает свой стиль поведения: «Часть нашей с Джимми общей проблемы связана скорее со мной, чем с ним. Когда у меня складывается с кем-то настоящая близость, когда я влюблена, а партнер любит меня, я вдруг теряю интерес к сексуальной стороне отношений. Мне начинает казаться, что чего-то не хватает, и я не могу достичь настоящей близости на сексуальном уровне».

Джимми надежен, внимателен, умен. И у них с Кэндас насыщенные нескучные отношения. Именно этого Кэндас и ищет в мужчине, но выясняется, что такое сочетание качеств убивает в ней сексуальный интерес. Джимми очень добр, и это мешает Кэндас выпустить на волю собственную сексуальную энергию. «Благодаря его доброте я чувствую себя в полной безопасности. Но мне не нужна безопасность в постели», — говорит Кэндас.

— А почему, — спрашиваю я, — потому что не хватает напора? Нет возможности перейти черту?

— Да, не хватает агрессии.

— То есть в некотором смысле он слишком добросовестный любовник?

— Ну да.

— И он вечно уделяет тебе массу внимания?

— Он очень внимательный.

— Да, очень внимательный, и это не возбуждает, — добавляю я. — Уютно, душевно, но не сексуально. Вы заменили чувственную любовь чем-то иным. Примерно это один психотерапевт по имени Дагмар О’Коннор называет комфортной любовью.

Кэндас кивает: «Как будто байковую ночнушку надела».

Внимание и защита, необходимые в семейной жизни, могут противостоять бунтарскому духу плотской любви. Мы часто выбираем в партнеры того, кто проявляет заботу, но после первых недель или месяцев романтического вихря мы, подобно Кэндас, не можем больше разглядеть в нем ничего сексуального. Мы стремимся добиться близости в отношениях, чтобы преодолеть расстояние между нами и партнером, но, как ни печально, без такого пространства невозможен эротический синапс. Чтобы появилось вожделение, мы должны воссоздать разделяющее нас пространство, которое мы так старались преодолеть. Эрос подразумевает наличие некоторой дистанции между партнерами, наполненной энергией.

На одной из встреч Кэндас рассказала, что ничто ее так не заводит, как вид Джимми на сцене. А когда я ее спросила, ходит ли она за кулисы после выступления, оказалось, что нет. «Почему же вы не следуете за ним в гримерку? Вы смотрите на него из зала, он на сцене, вас возбуждает такое зрелище. В этот момент Джимми полностью отдается своему таланту. А потом он приходит домой, и оказывается, что вся эротическая привлекательность потеряна». Она кивает, соглашаясь, и выглядит расстроенной.

— А почему вы не разводитесь? — спросила я. — Сохраните отношения, но разведитесь. Если вы перестанете быть его женой, он уже не будет казаться вам таким уж домашним мальчиком.

— А знаете, что я сказала Джимми? Если бы он меня сегодня бросил, он снова стал бы мне интересен.

Кэндас понимает, что именно ощущение эмоциональной близости, которого она так добивалась в отношениях с Джимми, и есть главное препятствие, не дающее ей увидеть его сексуальную привлекательность. Чтобы преодолеть это противоречие, ей нужно найти способ создать психологическую дистанцию между собой и партнером. Задолго до встречи со мной Кэндас пыталась это сделать. Она придумала свой вариант решения проблемы: приходя домой, Джимми не должен был обращать на нее внимания. Она объяснила это так: «Если я почувствую, что совершенно не нужна тебе, ко мне вернется вожделение». Интуитивно, не понимая глубинных причин, она тем самым стимулировала желание.

К сожалению, Джимми не поддержал игры. Ему показалось, что предложение Кэндас означает, что он ей не нужен. Он с горечью объясняет свое видение ситуации: «Я так разозлился. Я же помню время, когда мне было достаточно потереться коленом о ее бедро, и она тут же возбуждалась. И уже так давно я не вижу, чтобы она по-настоящему хотела меня. А я хочу, чтобы она захотела. Мне нужно, чтобы она хотела только одного — меня — и больше ни о чем не думала».

«И вот она просит дать ей немного свободного пространства, а вы думаете, что она вас отвергает, — ответила я. — Знаете, сексуальное желание — вообще-то странная штука. Кэндас просит вас не обращать на нее внимания, и это может помочь ей вновь захотеть вас. Я понимаю, звучит как бессмыслица. Казалось бы, для чего такие сложности? И я вполне понимаю вашу реакцию. Но видите ли, Кэндас необходимо отделить эмоциональную близость от эротики, и для этого ей нужна капелька свободы. Она предложила возможный сценарий. Это был не отказ, а приглашение. Не нужно понимать все буквально — это же такая сексуальная игра: притворись, что я тебе не нужна, притворись, что не замечаешь меня».

Но Джимми не хотел подыгрывать Кэндас, стимулируя ее желание, и начал бороться с ней. Ему нужно было, чтобы она захотела его, но обязательно по его правилам. Джимми столько лет чувствовал себя отвергнутым, что теперь у него осталась лишь злость, которая лишний раз доказывала, как он нуждается в Кэндас. Чтобы нейтрализовать подступающую ярость, партнеры проявляли друг к другу все больше дружеской заботы. Но постоянные ласка и нежность подавляли сексуальный аппетит. Можно находиться в таких отношениях долгие годы и так и не дождаться настоящего вожделения. Именно так складываются отношения друзей. Джимми и Кэндас оказались друзьями, пытающимися стать любовниками.

Помня, что Кэндас уже заявляла о желании иметь чуть большую дистанцию между ней и Джимми, я решила, что пришло время вмешаться и попытаться нарушить уютные приятельские отношения. «Вы прикасаетесь друг к другу?» — спросила я, хотя ответ уже знала.

— Без конца, — ответила Кэндас.

— Вы обнимаетесь?

— Да, — отвечает Джимми.

— Много?

— Да, — отвечают уже хором.

— Придется прекратить.

Они смотрели на меня с удивлением. Только что оба рассказывали мне, что это единственное, что осталось ценного в их отношениях, — и вдруг я предлагаю отказаться именно от этого? Но по реакции Кэндас я поняла, что, похоже, нащупала правильный путь.