Белая Роза Кук Глен
– Слушай, мы сделали все, что могли. Когда у мужика отбирают дом и работу, он мог бы и понять, что ему тут не место. Но ведь не уходит же!
Второй голос:
– Значит, пришло время серьезных мер.
Нытик:
– Это уже слишком.
– Трус. – Презрительное фырканье. – Я это сделаю. Где он?
– Забрался на старую конюшню. На чердак. Устроил себе там подстилку, как старый пес в углу.
Кто-то, ворча, встал. Шаги. Боманц схватился за живот и поспешно отсеменил в тень. Дорогу пересекла сутулая фигура. Сияние Кометы отразилось от обнаженного клинка.
Боманц перебрался в тень подальше и принялся думать.
Что все это значит? Убийство, само собой. Но чье? И зачем? Кто поселился в заброшенной конюшне? Паломники и просто путники вечно ночевали в пустых строениях… И кто эти заговорщики?
На ум приходили разные варианты, но Боманц отбросил все – слишком уж они были мрачные. Когда самообладание вернулось к нему, он побежал к раскопу.
Лампа Шаблона стояла на месте, но самого парня не было видно.
– Шаб? – Нет ответа. – Шаблон! Где ты? – Опять нет ответа. – Шаблон! – вскрикнул Боманц почти панически.
– Пап, это ты?
– Где ты?
– Сру.
Боманц со вздохом сел. Секундой позже вылез из кустов сын, утирая пот со лба. Странно: ночь прохладная.
– Шаб, неужели Бесанд передумал? Этим утром он вроде уехал. А я только что слышал, как несколько мужиков сговаривались убить кого-то, и вроде бы его.
– Убить? Кто?
– Не знаю. Трое или четверо. Одним из них мог быть Мен-фу. Он не возвращался?
– Не знаю. Тебе не примерещилось часом? Что ты вообще тут делаешь посреди ночи?
– Опять кошмары. Не мог заснуть. И мне не примерещилось. Эти типы собирались убить кого-то, потому что тот не уехал.
– Это ж бессмыслица, пап.
– Да мне пле… – Боманц резко развернулся. Что-то зашуршало за его спиной. В круг света вышла, пошатываясь, фигура, сделала три шага и упала.
– Бесанд! Это Бесанд. А я что тебе говорил!
Грудь бывшего Наблюдателя пересекала кровавая рана.
– Я в порядке, – прошептал он. – В порядке. Просто шок. Не так страшно... как кажется.
– Что случилось?
– Пытались меня убить. Я же говорил – скоро начнется. Говорил, что они играют по-крупному. Но в этот раз я их надул. И убийцу ихнего срезал.
– Я думал, ты уезжаешь. Я видел, как ты уходил.
– Передумал. Не могу уехать. Я клятву дал, Бо. Работу у меня отняли, но не совесть же. Я должен их остановить.
Боманц посмотрел сыну в глаза. Шаблон покачал головой:
– Пап, глянь на его запястье.
Боманц посмотрел.
– Ничего не вижу.
– В том-то и дело. Амулета нет.
– Он же его сдал, когда уходил. Разве нет?
– Нет, – ответил Бесанд. – Потерял в драке. И в темноте не смог найти. – Он снова издал тот странный звук.
– Папа, он серьезно ранен. Я сбегаю в бараки.
– Шаб, – выдохнул Бесанд, – только ему не говори. Скажи капралу Хрипку.
– Ладно. – Шаблон умчался.
Свет Кометы наполнял ночь призраками. Курганье, казалось, корчится и ползет. Тени проскальзывали среди кустов. Боманц поежился и попытался убедить себя, что это лишь игра воображения.
Близилось утро. Бесанд вышел из шока и теперь прихлебывал присланный Жасмин супчик. Пришел капрал Хрипок, доложил результаты расследования.
– Ничего не нашел, сударь. Ни тела, ни амулета. Даже следов драки нет. Словно и не было ничего.
– Ну не сам же я себя порезал!
Боманц призадумался. Если бы он не подслушал заговорщиков, то просто не поверил бы Бесанду. Этот человек способен организовать покушение на себя, чтобы вызвать сочувствие.
– Я вам верю, сударь. Я только рассказываю, что нашел.
– Они потеряли свой лучший шанс. Теперь мы предупреждены. Будьте внимательны.
– И не забывайте, кто ваш новый начальник, – встрял Боманц. – Не наступайте ему на мозоли.
– Этот недоумок. Сделай что можешь, Хрипок. И не шарь вокруг курганов.
– Слушаюсь. – Капрал отбыл.
– Возвращайся домой, пап, – предложил Шаблон. – Ты весь серый.
Боманц поднялся.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Отлично, – ответил Бесанд. – Не беспокойся обо мне. Солнце-то встало. Эти твари на дневном свету ни на что не годятся.
«Не слишком на это рассчитывай, – подумал Боманц. – Если это истинные почитатели Властелина, они и ясный полдень могут превратить в ночь».
– Я тут думал этой ночью, пап, – произнес Шаблон, как только они отошли. – До начала заварушки. О твоей проблеме с прозваниями. И меня осенило. Есть в Весле такой старый камень – здоровый, с рунами и резьбой. Черт знает, сколько он там стоит. Никто не помнит, кто его ставил или зачем. Всем наплевать.
– Ну и?
– Давай покажу, что на нем нарисовано. – Шаблон подобрал веточку, расчистил клочок земли, начал рисовать. – На верхушке – неровная звезда в круге. Потом несколько строк – руны, которые никто прочитать не может. Их я не помню. Потом картинки. – Он поспешно чертил линии.
– Довольно грубо.
– Они такие и есть. Но посмотри. Вот этот. Человечек со сломанной ногой. Здесь. Червь? Тут – человек поверх контура зверя. Тут – человек с молнией. Понимаешь? Хромой. Крадущийся в Ночи. Меняющий Облик. Зовущая Бурю.
– Может быть. А может быть, ты торопишься с выводами.
– Пускай. – Шаблон продолжал рисовать. – Вот так они расположены на камне. Четверо, кого я назвал. В том же порядке, что у тебя на карте. Смотри сюда. На твоих пустых местах. Это могут быть те Взятые, чьи могилы мы еще не определили. – Он указал на пустой кружок, человечка со склоненной набок головой, голову зверя с кругом во рту.
– Позиции сходятся, – признал Боманц.
– И?
– Что «и»?
– Папа, ты прикидываешься идиотом. Круг – это может быть ноль. А может быть знак прозывавшегося Безликим или Безымянным. Этот – Повешенный. А тут – Луногрыз, или Лунный Пес?
– Вижу, Шаб. Но я не уверен, что хочу видеть. – Он рассказал Шаблону свой сон – огромная волчья пасть, заглатывающая луну.
– Вот видишь! – сказал Шаблон. – Тебе собственное сознание подсказывает. Проверь свидетельства. И посмотри, все ли сходится.
– Не стоит.
– Почему?
– А я их наизусть помню. Сходится.
– Так в чем дело?
– Я уже не уверен, что хочу это сделать.
– Папа… Папа, если не ты, то я это сделаю. Я не позволю тебе выбросить зря тридцать семь лет. Что изменилось? Ты отдал почти все, чтобы попасть сюда. Неужели ты можешь все это просто списать?
– Я привык к такой жизни. Меня она не тяготит.
– Папа… Я ведь встречался с твоими знакомыми по прежней жизни. Все они говорят, что ты мог бы стать великим волшебником. Они изумлялись, что с тобой произошло. Они знают, что у тебя был какой-то тайный великий план и ты отправился исполнять его. Они думают, что ты мертв, потому что иначе о человеке твоих способностей было бы известно. И теперь я начинаю подумывать, что они правы.
Боманц вздохнул. Шаблон никогда не поймет его. Пока не постареет в тени виселицы.
– Я серьезно, пап. Я сделаю это.
– Нет, не сделаешь. Тебе не хватит ни знаний, ни мастерства. Я сделаю это сам. Так, наверное, предрешено.
– Пошли!
– Не торопись ты так. Не на посиделки собираешься. Это опасно. Мне нужен отдых и время, чтобы прийти в соответствующее состояние. Собрать оборудование, приготовить сцену.
– Пап…
– Шаблон, кто тут специалист? Кто этим займется – ты или я?
– Ты, наверное.
– Тогда заткнись. И держи рот на замке. Самое раннее – завтра ночью. Если твое расположение прозваний меня удовлетворит.
Шаблон глянул на него обиженно и нетерпеливо.
– В чем дело? Что у тебя за спешка?
– Я просто… Я думаю, что вместе с Токаром приедет Слава. Я хотел, чтобы она приехала уже к завершению.
Боманц в отчаянии заломил брови.
– Пошли домой. Я с ног валюсь. – Он обернулся. Бесанд, напрягшись от ярости, глядел в сторону Курганья. – И держи его от меня подальше.
– Пару дней ему будет просто не встать.
Чуть позже Боманц пробормотал:
– Что это все может значить? Неужели и вправду воскресители?
– Воскресители – это миф, на котором наживается Бесандова банда, – ответил Шаблон.
Боманц вспомнил некоторых своих университетских знакомых.
– Не будь так в этом уверен.
Дома Шаблон сразу пошел на чердак – изучать карту. Боманц перекусил и, прежде чем лечь, сказал Жасмин:
– Приглядывай за Шабом. Что-то он странно себя ведет.
– Странно? Это как?
– Не знаю. Просто странно. Слишком его Курганье интересует. Не давай ему отыскать мои вещи. Он может попытаться сам открыть путь.
– Он не станет.
– Я уж надеюсь... но все же приглядывай за ним.
Глава 15. Курганье
Услыхав, что Грай вернулся. Кожух немедля побежал к старику домой. Грай обнял его.
– Как поживаешь, парень?
– Мы уж думали, что ты сгинул. – Грая не было дома восемь месяцев.
– Пытался вернуться, но тут у вас дорог совсем не осталось.
– Знаю. Полковник попросил Взятых сбрасывать припасы с ковра-самолета.
– Слыхал. Военный губернатор в Весле на дыбы встал, как это услышал. Целый полк отправил на строительство новой дороги. Уже на треть сделана. Я по ней сюда и шел.
Кожух посерьезнел.
– Это действительно была твоя дочь?
– Нет, – ответил Грай.
Уходя, он заявил, что хочет встретиться с женщиной, назвавшейся его дочерью. Он заявил, что отдаст все свои сбережения человеку, который найдет его детей и приведет в Весло.
– Ты, кажется, разочарован.
Так оно и есть. Исследования не дали почти ничего. Слишком многих летописей не хватает.
– Как перезимовали, Кожух?
– Плохо.
– Там, внизу, тоже было не лучше. Я за вас беспокоился.
– У нас с племенами были неприятности. Самое худшее из всего. Знаешь, всегда можно сидеть в доме, приперев дверь бревном. Но когда воры забрались в твой погреб, есть уже нечего.
– Я так и думал, что до этого дойдет.
– Мы присматривали за твоим домом. Лесовики разграбили пару пустующих.
– Спасибо. – Глаза Грая сузились. Чужие в его доме? Насколько внимательно они смотрели? Если хорошо поискать, можно найти достаточно, чтобы повесить его.
Грай выглянул из окна:
– Кажется, дождь идет.
– Да тут всегда дождь идет, кроме тех дней, когда идет снег. Зимой на двенадцать футов насыпало. Люди волнуются. Что с погодой случилось?
– Старики рассказывают, что после Великой Кометы всегда так – пара очень суровых зим. В Весле таких холодов не было, но снегопадов – изрядно.
– Сильных морозов и у нас не бывало. Только снегу так навалило, что из дому не выйти. Я чуть с ума не сошел. Курганье – ровно озеро замерзшее. Даже Великого кургана не видать.
– Да? Ну мне еще мешок разобрать надо. Так что давай-ка расскажи всем, что я вернулся. Все деньги порастратил. И работа мне нужна срочно.
– Ладно, Грай.
Грай смотрел из окна, как Кожух бредет к казармам стражников по настилу, положенному уже после отъезда Грая. Понятно, почему положенному, – под настилом хлюпала грязь. Кроме того, полковник Сироп не позволял своим людям бездельничать. Когда Кожух исчез из виду. Грай поднялся на второй этаж.
Ничего не тронуто. Отлично. Он глянул в окошко на Курганье.
Как оно изменилось за какую-то пару лет. Еще немного, и его вовсе будет не разглядеть.
Грай фыркнул, пригляделся внимательнее. Потом вытащил из тайника шелковую карту, посмотрел на нее, потом снова на Курганье. Затем выудил из-за пазухи намокшие от пота бумаги, те, что таскал с собой с того момента, как украл их из университета в Весле, разложил их поверх карты.
Ближе к вечеру он встал из-за стола, накинул плащ и, взяв палку, на которую теперь опирался, вышел. Ковыляя по грязи, лужам и слякоти, он добрался до холма над Великой Скорбной рекой.
Река, как всегда, разлилась. Русло ее продолжало петлять. Через некоторое время Грай выругался, врезал тростью по старому дубу и повернул к дому.
Спустились серые сумерки. До темноты он домой не успеет.
– Черт, как же все сложно, – пробормотал Грай. – Я никогда на это не рассчитывал. Что же мне теперь делать?
Рискнуть. Сделать шаг, которого он стремился по возможности избежать, хотя именно в предчувствии его и зимовал в Весле.
В первый раз за многие годы Грай подумал, а стоит ли игра свеч.
Но что бы он ни решил, до темноты ему домой не успеть.
Глава 16. Равнина Страха
Если с перепугу накричать на Душечку, можно много чего пропустить. Ильмо, Одноглазый, Гоблин, Масло – вся компания обожает меня подкалывать. И посвящать меня в подробности они не собирались, нет! Привлекли к этому делу всех – даже Следопыт, который, кажется, очень привязался ко мне и болтал со мной больше всех остальных, вместе взятых, не обмолвился словом. Так что назначенный день я встретил в торжествующем невежестве.
Я собрал полную боевую выкладку. Мы вообще-то, согласно традиции, тяжелая пехота, хотя в последнее время больше ездим верхом. Большинство из нас слишком стары, чтобы таскать восемьдесят фунтов барахла на горбу. Я отволок свои сумы в пещеру, которая служит у нас конюшней и воняет, как прабабушка всех хлевов, – и не нашел там ни одного оседланного коня. Впрочем, кроме коня Душечки.
Мальчишка-конюший только ухмыльнулся, когда я спросил его, что творится.
– Поднимитесь наверх, – посоветовал он. – Сударь.
– Да? Ублюдки вонючие. Я им покажу, как в игрушки со мной играть. Я им напомню, кто тут ведет Анналы.
Я матерился и стенал, пока не выбрался в сплетение слабых лунных теней вокруг входа в туннель. Там собралась остальная банда – с облегченной выкладкой. У каждого только оружие и мешок сушеной жратвы.
– Ты куда собрался, Костоправ? – осведомился Одноглазый, с трудом сдерживая смех. – Ты, похоже, все свое барахло в мешок увязал. В черепаху превращаешься? Носишь домик на спине?
– Мы не переезжать собрались. – Это Ильмо. – Просто отправляемся в налет.
– Да вы просто банда садистов!
Я вышел в полосу тусклого света. Луна через полчаса должна была сесть. Вдалеке плыли в ночи Взятые. Эти сукины дети серьезно относились к своему дозору. А чуть поближе к нам собралась целая толпа менгиров. Их было столько, что равнина походила на пустынное кладбище. И бродячих деревьев немало.
Больше того – несмотря на полный штиль, я слышал звон Праотца-Дерева. Это явно что-то значило. Менгир мог бы объяснить мне, но эти каменюги очень молчаливы, когда дело касается их самих и их братьев по разуму. Особенно Праотца-Дерева. Многие из них даже не признаются, что он существует.
– Лучше разгрузись, Костоправ, – приказал Лейтенант, но объяснять тоже ничего не стал.
– И ты с нами? – удивленно спросил я его.
– Ага. Пошевеливайся. Времени у нас немного. Оставь только оружие и аптечку. И быстрее – одна нога здесь, другая там.
Спускаясь, я столкнулся с Душечкой. Она улыбнулась. Как я ни был зол, а все же улыбнулся и ответ. Не могу на нее злиться. Я ведь ее знаю с той поры, как она была во-от такусенькая. Когда Ворон спас ее от головорезов Хромого в Форсбергской кампании. И я не могу смотреть на эту женщину, не видя в ней того ребенка. Сентиментален я становлюсь и мягок.
Поговаривают, что я страдаю романтическим параличом мысли. Вспоминая прошлое, я почти готов с этим согласиться. Все эти глупости, что я писал о Госпоже…
Когда я вернулся наверх, луна касалась горизонта. По толпе гулял возбужденный шепоток. Была там и Душечка на своей белой кобыле, гарцевавшая вокруг и объяснявшаяся с теми, кто понимал язык знаков. А в небе плыли невиданно низко сияющие пятна, какие встречаются только на щупальцах летающих китов. Такое бывает только в страшных рассказах об изголодавшихся китах, которые спускают щупальца до самой земли и пожирают каждое растение и животное на своем пути.
– Эй! – окликнул я наших. – Поосторожнее там! Этот ублюдок снижается.
Огромная тень затмевала тысячи звезд. И расползалась. Вокруг нее вились манты. Большие, маленькие, средние – столько их я никогда не видел.
Мой оклик вызвал только смех. Я снова помрачнел и принялся обходить ударную группу, изводя товарищей проверкой наличия обязательных пакетов первой помощи. К концу обхода я почувствовал себя намного лучше – пакеты были у всех.
Летучий кит спускался.
Луна села, и в тот же миг менгиры начали двигаться. И светиться – той стороной, что повернута к нам и не видна Взятым.
Душечка проехала по отмеченной менгирами дороге. Когда она проезжала мимо менгира, тот гас и, как я полагаю, передвигался к дальнему концу шеренги.
Времени проверять у меня не было. Ильмо и Лейтенант построили нас в колонну. Ночь над нашими головами наполняли хлопанье крыльев и писк теснящихся в воздухе мант.
Летучий кит оседлал ручей.
Мой бог, он был огромен. Огромен! Я и не подозревал… Он на пару сотен ярдов уходил в кораллы на дальней стороне ручья. А всего в нем было четыре-пять сотен ярдов. И в ширину от семидесяти до сотни.
Менгир сказал что-то, но я не разобрал слов. Колонна двинулась вперед.
Через минуту мои худшие подозрения подтвердились. Мы карабкались по огромному боку на спину кита, туда, где обычно сидят манты.
Кит пах, и сильно. Запах этот не походил ни на что мне знакомое. Мощный запах, можно сказать. Не то чтобы неприятный, но очень сильный. И спина кита.., странная на ощупь. Не мохнатая, не чешуйчатая, не роговая. Не слизистая по-настоящему, но гладкая и упругая, точно переполненная кишка. Ухватиться было за что. Наши башмаки и пальцы не беспокоили зверя.
Менгир ворчал, как старый сержант, одновременно передавая приказы и китовые жалобы. У меня создалось впечатление, что летучий кит был от природы брюзглив и процедура нравилась ему не больше, чем мне. Не могу его за это винить.
Наверху нас ждали неуклюже взгромоздившиеся на китовую спину другие менгиры. Когда я поднялся, менгир отправил меня к одному из своих собратьев, а тот указал, где сесть. Через пару минут к нам присоединились последние ребята.
Менгиры исчезли.
Мне стало нехорошо. Поначалу я подумал, что это оттого, что кит поднимается; когда я летал с Госпожой, Шепот или Душеловом, мой желудок протестовал постоянно. Но эта болезнь была иного рода…
Безмагия Душечки слабела. Она так долго была со мной, что стала частью моей жизни…
В чем дело?
Мы поднимались. Я чувствовал, как меняется ветер. Торжественно вращались звезды. И – внезапно – весь север вспыхнул.
Манты атаковали Взятых. Вся стая. Удар был неожиданным, хотя Взятые не могли не ощущать их присутствия. Но манты поступили не так, как я предполагал…
«О черт, – подумал я, – они загоняют их в нашу сторону…» Я усмехнулся. Не к нам. К Душечке и ее безмагии, в ловушку.
В ту же секунду я увидал вспышку бесплодного колдовства, увидал, как кренится и уходит к земле ковер. За ним устремилась стая мант.
Может, Душечка не так поглупела, как мне казалось. Может, от этих Взятых мы и отделаемся. И то утешение, даже если все остальное провалится с треском.
Но мы-то чем занимаемся? Вспышка молнии осветила моих спутников. Ближе всех ко мне сидели Следопыт и пес Жабодав. Следопыт, похоже, скучал, но пес Жабодав насторожился небывало. Он сидел, обозревая пейзаж. Дотоле я видел его сидящим только за едой.
Пес высунул язык. Тяжело дышал. Будь он человеком, я сказал бы – ухмылялся.
Второй Взятый попытался показать мантам свою силу. Но его превосходили числом. А Душечка внизу двигалась. Взятый неожиданно вошел в безмагию. И рухнул. За ним устремились манты.
Падение, конечно, Взятые переживут. Но окажутся они при этом в самом центре настороженной равнины. И вряд ли оттуда выберутся.
Летучий кит поднялся уже на пару тысяч футов и двигался на северо-восток, набирая скорость. Сколько до ближайшего ко Рже края равнины? Миль двести? Отлично. До рассвета мы, может быть, и доберемся туда. Но как насчет последних тридцати миль, за пределами равнины?
Следопыт запел поначалу тихо. Песня была старая. Солдаты северных стран пели ее уже много поколений. То был гимн, предсмертная песнь в память о готовых пасть. Я слышал, как в Форсберге ее пели обе стороны. Потом песню подхватил новый голос. И еще один, и еще. Из сорока солдат ее знали человек пятнадцать.
Летучий кит мчался на север. Далеко-далеко внизу проплывала невидимая равнина Страха.
Хотя наверху было прохладно, меня прошиб пот.
Глава 17. Ржа
Первый раз я ошибся, подумав, что Хромой будет дома, когда мы нанесем ему визит. На это намекал и Душечкин маневр со Взятыми. Мне следовало бы припомнить, что Взятые способны связываться друг с другом на расстоянии – разум к разуму. Хромой и Благодетель промелькнули мимо нас, когда мы мчались на север.
– Ложись! – взвизгнул Гоблин, когда до окраины равнины оставалось миль пятьдесят. – Взятые! Всем лежать.
Старый Костоправ, как всегда, посчитал, что для него закон не писан. Все ради Анналов. Я подполз поближе к боку нашего ездового чудовища, глянул в ночь. Чуть ниже и позади нас в ночи неслись две тени. Когда они скрылись, я получил хороший выговор от Ильмо, Лейтенанта, Гоблина, Одноглазого и всех, кто удосужился открыть рот. Я вновь сел рядом со Следопытом. Тот ухмыльнулся и промолчал.
Чем ближе к бою, тем живее он становился.
Второй раз я ошибся, полагая, что летучий кит высадит нас на краю равнины. Когда мы приблизились к границе, я снова поднялся, игнорируя ехидные реплики в свой адрес. Но кит не опускался. И не садился еще довольно долго. Вновь усевшись на свое место, я начал тихонько бредить.
Следопыт открыл свой дотоле таинственный сундучок. Там содержался небольшой арсенал. Следопыт проверил клинки. Один длинный нож его не удовлетворил, и Следопыт взялся за точильный камень.
Сколько раз так же поступал Ворон в тот краткий год, что он провел с Отрядом?
Кит сел внезапно. Ильмо и Лейтенант передали приказ: слезать быстро.
– Держись за мной. Костоправ, – бросил Ильмо. – И ты. Следопыт. Одноглазый, есть там, внизу, что-нибудь?