Охотник за тенью Карризи Донато

– Они уже были раздеты или ты заставил их снять одежду? Уже совершили акт или только готовились?

– Я выбираю парочки потому, что не умею общаться. У меня ни с кем нет отношений, ни дружеских, ни сексуальных. Что-то во мне отталкивает людей. Я действую из зависти. Да, я завидую… Поэтому мне нравится смотреть. Потом я их убиваю, чтобы наказать за счастье.

Он произнес это так бесстрастно, что Сандра похолодела. Лишенный выражения взгляд пенитенциария внезапно испугал ее. В нем не было ярости, лишь трезвая отстраненность. Маркус не просто отождествлял себя с убийцей.

Он сам превратился в монстра.

Сандре стало нехорошо.

– Я несостоятелен в сексуальном плане, – продолжал пенитенциарий. – Мой возраст – между двадцати пятью и сорока пятью годами. Обычно в таком промежутке происходит срыв, дает о себе знать фрустрация, связанная с отсутствием сексуального удовлетворения. Я не совершаю над жертвами насилия.

Действительно, никакого насилия не было, припомнила Сандра.

Пенитенциарий взглянул на фотографию машины и встал перед капотом.

– Я появился из ниоткуда и нацелил на них пистолет, чтобы они не завели машину и не удрали. Что вообще есть при мне?

– Пистолет, охотничий нож, альпинистская веревка, – перечислила Сандра.

– Я вручил веревку парню и убедил его привязать подругу к сиденью.

– Заставил, ты хочешь сказать.

– Я не угрожал. Не повышал голоса: я всегда вежлив, я – обольститель. – Не потребовалось даже сделать предупреждающий выстрел, показать, что это не шутка. Достаточно было заверить парня, что у него есть шанс спастись. Что если он будет слушаться и хорошо себя вести, то в конце получит награду. Парень, разумеется, сделал все, как я велел. Я внимательно следил за ним: надо было убедиться, что он связал девицу как следует.

Пенитенциарий прав, подумала Сандра. Люди часто не подозревают, каким убедительным аргументом является огнестрельное оружие. Все почему-то полагают, что в случае чего смогут справиться с ситуацией.

Пролистывая фотографии, Маркус дошел до кадра, изображавшего девушку с ножом в груди.

– Ты ударил ее ножом, но ей повезло. – Сандра тут же пожалела о своих словах: ничего себе везение. – Кровотечение остановилось только потому, что ты оставил нож в ране. Если бы ты вытащил его, чтобы унести с собой, она бы, скорее всего, не выжила.

Маркус покачал головой:

– Это не я убил девушку. Вот почему я оставил нож. Для вас, чтобы вы узнали.

Сандра не могла поверить.

– Я предложил обмен: его жизнь за жизнь девушки.

Это выбило Сандру из колеи.

– Что ты такое говоришь?

– Вот увидишь: на рукоятке ножа вы найдете отпечатки парня, не мои. – Убийца хотел принизить, растоптать их чувства, подумал он. – Доказательство любви.

– Но если он тебя послушался, почему ты убил и его тоже? В конце концов ты вывел его из машины и выстрелил в затылок, в упор. Казнил.

– Потому что мои обещания – ложь, как и любовь, в которой клянутся друг другу эти молодые пары. А доказав, что человеческое существо способно убить из чистого эгоизма, я и с себя снимаю всякую вину.

Ветер налетел, пригнув верхушки сосен. Один-единственный сильный порыв, просвистевший по лесу и умчавшийся во тьму. Сандре показалось, будто Маркус наслал этот безжизненный вихрь.

Маркус заметил ее волнение и, где бы он ни пребывал в эти минуты, внезапно вернулся назад. Когда он прочел в глазах женщины страх, ему стало стыдно. Он не хотел, чтобы Сандра так на него смотрела. Увидел, как она сделала маленький шаг назад, словно стремясь отойти на безопасное расстояние.

Сандра, смущенная, отвела взгляд. И все же после того, что она видела, скрыть неловкость не удавалось. Чтобы как-то выйти из положения, она взяла у Маркуса из рук планшет:

– Хочу тебе кое-что показать.

Пролистнув фотографии, она добралась до крупного плана Дианы Дельгаудио.

– Девушка работала в парфюмерном магазине, – сообщила она. – Косметика, там, где ее не смыло слезами, наложена тщательно. Губная помада тоже.

Маркус вгляделся в снимок. Он еще не пришел в себя, может, поэтому не сразу понял смысл уточнения.

Сандра попыталась объяснить:

– Когда я делала этот снимок, что-то мне показалось странным. Что-то было не так, но только потом я поняла, что именно. Ты утверждал недавно, что перед нами – убийца-вуайерист: он ждет, пока влюбленные приступят к акту, и только тогда появляется. Но если Диана и ее парень ласкали друг друга, готовясь приступить к сексу, каким образом у нее сохранилась помада на губах?

До Маркуса дошло:

– Помаду наложил он, после.

Сандра кивнула:

– Думаю, он ее фотографировал. Даже уверена в этом.

Пенитенциарий с интересом воспринял информацию. Он еще не знал, как связать ее с привычками убийцы, но был убежден, что эта деталь составляет определенную часть ритуала.

– Зло – очевидная для всех аномалия, на которую при этом никто не обращает внимания, – заметил он как бы про себя.

– Ты о чем?

Маркус пристально посмотрел на нее:

– Все ответы – здесь, и здесь ты должна искать. – Все как на картине «Мученичество святого Матфея» из Сан-Луиджи деи Франчези, надо только уметь наблюдать. – Убийца все еще здесь, хотя мы его и не видим. Охотиться за ним мы должны в этом месте, и ни в каком другом.

Сандра поняла:

– Ты говоришь о человеке, которого мы недавно видели. Ты не веришь, что он и есть монстр.

– Какой смысл возвращаться сюда через несколько часов? – признал Маркус. – С убийством и унижением жертв заряд нездоровой, разрушительной энергии иссякает. Инстинкт удовлетворен. Он – обольститель, помнишь? Он уже предвкушает новые победы.

Сандра была убеждена, что это не все, что Маркус скрывает от нее истинную причину. Объяснение казалось разумным, но по смущению пенитенциария она догадалась: есть нечто иное.

– Он не монстр еще и потому, что перекрестился, так?

Перекрестился наоборот: это и в самом деле поразило Маркуса.

– Кто же он тогда, по-твоему? – допытывалась Сандра.

– Ищите аномалию, агент Вега, не задерживайтесь на деталях. Зачем он сюда приходил?

Сандра мысленно вернулась к тому, что они видели.

– Он встал на колени, выкопал ямку. Но там ничего нет…

– Вот именно, – кивнул Маркус. – Он ничего не закапывал. Он что-то выкопал.

– Продолжим обучение: вот твой второй урок, – объявил Клементе.

Он устроил Маркуса в мансарде на улице деи Серпенти. Квартирка небольшая. Никакой мебели, только лампа да раскладушка у стены. Но из маленького окошка можно было любоваться единственным в своем роде видом на крыши Рима.

Маркус потрогал пластырь, все еще покрывавший рану на виске. Это стало чем-то вроде нервного тика, он это проделывал невольно, почти бессознательно. После потери памяти Маркусу стало казаться, будто все окружающее видится ему во сне или представляется в воображении. А этот жест помогал убедиться, что он сам существует на самом деле.

– Хорошо, я готов.

– Я стану твоим единственным связным. У тебя не будет других контактов: ты не узнаешь, кто отдает тебе приказы и поручает миссии. Кроме того, ты должен свести к минимуму общение с другими людьми. В прошлом ты принес обет одиночества. Но твой затвор – не в стенах монастыря, а в мире, который тебя окружает.

Маркус задумался, можно ли в самом деле выжить в таких условиях. Но что-то подсказывало ему: да, он без людей обойдется, он привык жить один.

– Некоторые категории преступлений привлекают внимание Церкви, – продолжал Клементе. – Они отличаются от других тем, что несут в себе аномалии. На протяжении веков такие аномалии определялись по-разному: абсолютное зло, смертный грех, дьявол. Но все это не более чем несовершенные попытки дать имя чему-то необъяснимому: злобе, лежащей в глубине человеческой природы. Такие характерные преступления Церковь всегда выискивала, анализировала, классифицировала. Для этой цели предназначен особый разряд священников: пенитенциарии, охотники во мраке.

– Этим я занимался раньше?

– Твоя задача – обнаружить зло во имя Церкви и ради ее пользы. Твоя подготовка ничем не будет отличаться от подготовки криминолога или полицейского профайлера, но ты научишься отмечать детали, для них неуловимые. – И он добавил: – Люди не хотят признавать некоторые вещи, не хотят их видеть.

Но он так и не мог пока целиком осознать смысл своей миссии.

– Почему я?

– Зло – это правило, Маркус. Добро – исключение.

Хотя Клементе и не ответил на вопрос, эти слова поразили Маркуса сильнее, чем какое бы то ни было объяснение. Смысл был ясен. Он – орудие. В отличие от прочих, он сознает, что зло – константа бытия. В жизни пенитенциария нет места для таких вещей, как любовь к женщине, друзья, семья. Радость отвлекает, и он должен примириться с тем, что придется без нее обойтись.

– Как я пойму, что уже готов?

– Поймешь. Но чтобы познать зло, ты должен сначала научиться действовать ради добра. – Тут Клементе вручил ему адрес и протянул какой-то предмет.

Ключ.

Маркус отправился на место, не зная, что его ожидает.

Это оказался двухэтажный домик на окраине. Подходя, Маркус заметил, что у подъезда скопилась кучка людей. К двери был прикреплен крест из лилового бархата: недвусмысленный знак того, что в доме покойник.

Маркус вошел, смешавшись с друзьями и родственниками, и никто не обратил на него внимания. Они переговаривались вполголоса; никто не плакал, но в доме царила атмосфера подлинной скорби.

Несчастье, обрушившееся на эту семью, заключалось в смерти молодой девушки. Маркус сразу узнал родителей: все в комнате стояли, сидели только они. На их лицах читалась скорее растерянность, чем боль.

На мгновение пенитенциарий встретился взглядом с отцом. Силач лет пятидесяти, из тех, что голыми руками гнут стальные прутья. Сейчас он казался разбитым: эмблема бессильной мощи.

Гроб стоял открытый, собравшиеся подходили попрощаться с покойницей. Маркус встроился в процессию. Увидев девушку, сразу понял, что смерть начала свою работу, еще когда она была жива. Уловив обрывок разговора, обнаружил, что ее болезнью была она сама.

Наркотики быстро покончили с ней.

Но Маркус не понимал, какое добро может он сотворить в подобных обстоятельствах. Утрата казалась непоправимой. Тогда он вытащил из кармана ключ, который вручил ему Клементе, и стал разглядывать его, держа на ладони.

Что он открывает?

Он прилежно приступил к единственному, что можно было предпринять: вложить ключ в замочную скважину каждой двери. И, стараясь не привлекать внимания, стал бродить по дому в поисках нужной двери. Безуспешно.

Он почти уже отчаялся, когда вдруг вспомнил о задней двери. В ней единственной не было замка. Маркус открыл ее, толкнув рукой. Она вела на лестницу. И, держась в полутьме за стены, Маркус спустился в подвал.

Старая мебель, ящик с инструментами для ремонта. Но, развернувшись, он обнаружил деревянную кабинку. Сауна.

Маркус подошел к двери со смотровым окошком. Попробовал заглянуть внутрь, но стекло было слишком плотным, и было слишком темно. И он решил попробовать ключ. К его великому удивлению, замок поддался.

Маркус отворил дверь, и его накрыло зловоние. Рвота, пот, экскременты. Он невольно отпрянул. Но после все же вошел.

На полу тесной кабинки лежал человек. Одежда разорвана, волосы спутаны, борода отросла. Его избивали долго и жестоко. Глаз совершенно заплыл, спекшаяся кровь скопилась под носом и в уголках рта, тело покрывали многочисленные синяки. На руках, почерневших от грязи, виднелись татуировки: кресты, черепа. На шее – свастика.

Из состояния, в каком он находился, Маркус заключил, что этот человек давно здесь заперт.

Повернувшись к вошедшему, он прикрыл рукой единственный целый глаз: даже такой слабый свет причинял ему боль. Во взгляде читался подлинный неприкрытый страх.

Через несколько секунд он понял, что Маркус – новый персонаж длящегося кошмара. Может, поэтому осмелился заговорить:

– Я не виноват… Эти юнцы приходят ко мне на все готовыми ради дозы… Она просила пустить ее в оборот, ей нужны были деньги… Я сделал, как она хотела, я тут ни при чем…

Пыл, с которым он начал свои излияния, мало-помалу угас, и вместе с ним надежда. Парень снова скорчился на полу, смирившись с неизбежным. Так пес бешено лает, пытаясь сорваться с цепи, но потом уходит в конуру, прекрасно зная, что его никогда не отпустят.

– Девушка умерла.

При этих словах парень потупил взгляд.

Маркус смотрел, задаваясь вопросом, зачем Клементе подверг его такому испытанию. Но вопрос следовало задать не так.

Что ему делать, как правильно поступить?

Перед ним – злодей. Символы на его татуировках ясно указывали, на чьей он стороне. Он заслуживал наказания, но не такого. Если Маркус его освободит, он наверняка продолжит свое дело и заставит страдать других людей. И часть вины падет на пенитенциария. Но, решившись оставить негодяя здесь, он станет соучастником жестокого деяния.

Где добро, где зло в таких обстоятельствах? Что он должен сделать? Освободить узника или запереть дверь и уйти?

Зло – правило, добро – исключение. Но в тот момент Маркус не мог отличить одно от другого.

Они использовали для связи голосовую почту.

Каждый раз, когда кому-то из двоих нужно было что-то сказать другому, он звонил по определенному номеру и оставлял сообщение. Номер периодически менялся, но не через какой-то установленный срок. То они пользовались номером несколько месяцев, то Клементе менял его через несколько дней. Маркус понимал, что это делается ради безопасности, но никогда не спрашивал, чем каждый раз бывало вызвано решение о смене. Но даже такая банальная проблема указывала на то, что существует целый мир, который друг от него утаивает. И пенитенциарий, которого не допускали в святая святых, уже начинал испытывать досаду. Пусть даже Клементе это делал из лучших побуждений, чтобы сохранить тайну, Маркус все равно чувствовал, что его используют вслепую. По этой причине в последнее время отношения между ними сделались напряженными.

После ночи, проведенной в сосновом лесу под Остией вместе с Сандрой, Маркус позвонил на голосовой ящик, чтобы попросить о встрече. Но, к его великому удивлению, друг его опередил.

Встреча была назначена на восемь часов в базилике Святого Аполлинария.

Пенитенциарий пересек площадь Навона, где в этот час художники, выставлявшие изображения самых красивых уголков Рима, собирались поужинать. Из баров выносили столики; зимой их ставили вокруг больших газовых горелок.

Базилика Святого Аполлинария располагалась неподалеку, на площади того же названия. Церковь не поражала взгляд, даже не была особо красивой, но ее простая архитектура хорошо сочеталась с гармоничными зданиями, ее окружавшими. Она составляла часть комплекса, где в свое время располагался Папский германско-венгерский коллегиум. Уже несколько лет там находился Папский университет Святого Креста.

Но с небольшой базиликой были связаны две истории, одна старинная, другая – ближе к нашим временам. В обеих шла речь о некоем скрытом присутствии.

Первая касалась образа Мадонны, восходящего к XV веку. Когда в 1494 году солдаты Карла V, короля Франции, разбили лагерь перед церковью, прихожане замазали святой лик, чтобы уберечь Пречистую Деву от нечестивцев. Но потом о существовании картины забыли на полтора столетия, и только при землетрясении 1647 года отвалился слой штукатурки, скрывавший ее.

Вторая история, гораздо ближе к нашим временам, касается странного погребения в церкви Энрико Де Педиса[5] по прозвищу Ренатино, члена кровавой банды из Мальяно, которая терроризировала Рим в середине семидесятых годов и была замешана в самых темных делах, какие творились в городе и в которых нередко принимал участие Ватикан. Банда вроде бы распалась: кого-то осудили, с кем-то расправились; но некоторые считают, что она до сих пор продолжает действовать в тени.

Маркусу всегда было непонятно, почему самый безжалостный из бандитов удостоился чести, которую в прошлом оказывали только людям святой жизни, или великим благотворителям Церкви, или уж папам, кардиналам и епископам. Пенитенциарий помнил, какой скандал разразился, когда кто-то поведал миру о столь двусмысленном захоронении, так что церковным властям пришлось перенести останки. Но перенесли их только после долгих, настойчивых протестов, которые натолкнулись на твердое и необъяснимое противодействие Церкви.

Иные сведущие люди поддерживали версию, будто вместе с преступником здесь захоронили юную девушку, которая много лет назад пропала без вести в нескольких шагах от церкви Святого Аполлинария. Эмануэлу Орланди, дочь сотрудника Ватикана, предположительно похитили, чтобы шантажировать папу. Но эксгумация останков Де Педиса показала, что это очередной ложный след в истории и без того достаточно темной.

Припомнив все факты, Маркус задался вопросом, почему Клементе выбрал именно это место для их встречи. Ему не понравилась их последняя стычка и то, как друг наотрез отказался свести его с вышестоящими, хотя это помогло бы расследовать убийство монахини, которую год назад разрубили на куски в садах Ватикана.

«Нам не подобает спрашивать, нам не подобает знать. Нам подобает лишь повиноваться».

Маркус надеялся, что Клементе позвал его, чтобы попросить прощения; сказать, что передумал. Поэтому, вступив на маленькую площадь Святого Аполлинария, пенитенциарий ускорил шаг.

Когда он вошел, церковь была пуста. Гулко звучали его шаги по мраморному полу центрального нефа, где на стенах были выбиты имена кардиналов и епископов.

Клементе уже сидел на одной из передних скамей. На коленях он держал черную кожаную сумку. Взглянув на Маркуса, невозмутимо указал на место рядом с собой.

– Полагаю, ты все еще злишься на меня.

– Ты позвал меня потому, что вышестоящие лица согласились сотрудничать?

– Нет, – чистосердечно признался Клементе.

Маркус был разочарован, но не хотел это показывать.

– Тогда что стряслось?

– Вчера ночью случилось нечто ужасное в сосновом лесу под Остией. Юноша убит, девушка, возможно, не выживет.

– Я читал об этом в газете, – соврал Маркус. На самом деле он уже все знал благодаря Сандре. Но разумеется, не мог признаться, что тайком следовал за женщиной, потому что, наверное, питал к ней какие-то чувства. Чувства, природы которых сам не знал.

Клементе взглянул на него пристально, будто заподозрил подвох.

– Ты должен этим заняться.

Задание обескуражило Маркуса. В конечном итоге полиция бросила на это дело свои лучшие силы и лучших людей: ЦОС располагала всеми средствами, чтобы остановить монстра.

– Почему?

Клементе никогда не вдавался в объяснения, почему им поручали то или иное расследование. Часто ссылался на стечение обстоятельств или на то, что раскрыть данное преступление – в интересах Церкви. Поэтому Маркус никогда не знал, что на самом деле кроется за тем или иным поручением. Но на этот раз друг предоставил ему объяснение.

– Над Римом нависла серьезная угроза. То, что случилось ночью, глубоко возмущает и ум, и совесть. – В голосе Клементе неожиданно зазвучала тревога. – Не преступление само по себе, но то, что оно представляет: злодеяние насыщено символикой.

Маркус мысленно воспроизвел мизансцену убийства: юношу заставили прикончить подругу ради спасения собственной жизни, потом хладнокровно казнили, выстрелив в затылок. Убийца знал, что после него эту сцену увидит полиция и станет задавать вопросы, которые останутся без ответа. Спектакль предназначался только для них.

И потом – секс. Хотя монстр и не насиловал жертв, сексуальная подоплека его действий была очевидна. Преступления такого рода вызывали особую озабоченность, поскольку пробуждали у публики болезненный интерес. Пусть многие это и отрицают, каждый чувствует их опасную притягательность, маскируя вовлеченность под презрение. Но есть и еще кое-что.

Вести о сексе всегда опасны.

Всякий раз, к примеру, когда сообщаются статистические данные об изнасилованиях, те в последующие дни возрастают в геометрической прогрессии. Вместо того чтобы вызвать возмущение, их число – особенно значительное – порождает подражателей. Будто бы насильники in fieri[6], которым до сих пор удавалось сдерживать свои импульсы, внезапно чувствовали, что и им позволено перейти к действию, при поддержке безымянного большинства.

Преступление не кажется таким тяжким, если делишь вину с другими, напомнил себе Маркус. Поэтому полиция в половине стран мира уже не распространяет сведения о преступлениях на сексуальной почве. Но пенитенциарий был уверен: тут кроется что-то еще.

– Откуда такой внезапный интерес к тому, что случилось в лесу под Остией?

– Видишь ту исповедальню? – Клементе указал на второй придел по левой стороне. – Ни один священник никогда туда не заходит. И все-таки время от времени кто-то исповедуется там.

Маркусу было любопытно узнать, в чем дело.

– В прошлом преступники оставляли там послания для сил правопорядка. В исповедальне установлен магнитофон. Он включается, когда вошедший преклоняет колени. Мы изобрели такой способ, чтобы всякий, кому это нужно, мог поговорить с полицией, ничем не рискуя. Иногда в сообщениях содержалась ценная информация, а полицейские, в свою очередь, закрывали глаза на некоторые делишки. Хотя это и удивит тебя, через нас общались между собой враждующие стороны. Люди не должны об этом узнать, но наше посредничество спасло многие жизни.

С означенной договоренностью и связано то, что до недавнего времени здесь покоились останки такого преступника, как Де Педис. Теперь и Маркусу стало ясно, почему это погребение состоялось здесь: базилика Святого Аполлинария – вольный порт, безопасное укрытие.

– Ты сказал – в прошлом; то есть так больше не делается.

– Сейчас существуют более эффективные способы и средства связи, – сказал Клементе. – Посредничество Церкви больше не нужно или даже вызывает подозрения.

Маркус начинал понимать.

– Но магнитофон все-таки остался на месте…

– Мы решили поддерживать в рабочем состоянии это ценное средство связи, полагая, что в один прекрасный день оно снова может оказаться полезным. И не ошиблись. – Клементе открыл черную кожаную сумку, которую принес с собой, и вынул старый кассетный магнитофон. Вложил кассету в нужный отсек. – Пять дней назад – то есть до того, как на молодую пару напали в сосновом лесу под Остией, – кто-то преклонил колена в той исповедальне и произнес следующие слова…

Клементе нажал на пуск. Шорохи, разносимые эхом, заполнили главный неф. Качество записи было никудышным. Но вскоре из серой невидимой реки всплыл голос:

– …был… Случилось ночью… И все поняли, куда он всадил свой нож…

Похоже на отдаленный шепот. Голос ни мужской, ни женский. Он звучал будто из другого мира, другого измерения. Голос мертвеца, который пытается подражать живым, забыв, возможно, что значит быть мертвым. Иногда он пропадал в помехах, увлекая с собою части фраз.

– …пришло его время… дети умерли… лживые носители лживой любви… и он был безжалостен к ним… соляной мальчик… если его не остановят, он не остановится.

Больше голос ничего не сказал. Клементе выключил запись.

Маркусу сразу стало ясно, что запись неслучайна.

– Он говорит в третьем лице, но о себе.

Да, на пленке запечатлелся голос монстра. Его слова недвусмысленны, как и обида, вдохновившая их.

«…И все поняли, куда он всадил свой нож…»

Клементе молча глядел на него, а пенитенциарий начал анализировать сообщение.

– «Был», – повторил Маркус. – Фраза неполная: был – кто? И почему он говорит в прошедшем времени о том, что только должно произойти?

Помимо заявлений и угроз, обычного репертуара убийц-эксгибиционистов, были в послании места, которые привлекли его внимание.

– «Дети умерли», – повторил он вполголоса.

Выбор слова, «дети», вполне продуман. Это означает, что целью убийцы были и родители той пары из Остии. Он пролил кровь от крови их и неизбежно умертвил их самих тоже. Ненависть его распространялась вширь, наподобие подземных толчков. В эпицентре находилась молодая пара, но оттуда шла сейсмическая волна злобы, которая задела всех, кто был в их окружении, – родных, друзей, знакомых – и достигла наконец матерей и отцов, ничем не связанных с убитыми, но в эти часы с тревогой и болью переживавших все, что случилось в сосновом лесу, думая, что и их дети могли бы там оказаться.

– «Лживые носители лживой любви», – продолжил пенитенциарий и подумал об испытании, которому монстр подверг Джорджо Монтефьори, внушив иллюзию, будто он может выбирать между собственной смертью и смертью Дианы. Джорджо предпочел собственную жизнь и согласился вонзить нож в девушку, которая доверяла ему, верила в его любовь. – Мы должны передать кассету следственной группе, – убежденно проговорил Маркус. – Очевидно, что убийца хочет, чтобы его остановили, иначе он не объявил бы заранее о том, что собирается сделать. И если в прошлом исповедальня служила для связи с полицией, значит полиции и предназначалось послание.

– Нет, – оборвал его Клементе. – Ты должен действовать в одиночку.

– Почему?

– Так решено.

Опять таинственный высший уровень устанавливает правила, на основании ratio[7] неизреченного и, по-видимому, непостижимого.

– Что это за «соляной мальчик»?

– Единственная зацепка, которая у тебя есть.

Вернувшись той ночью домой, она разбудила Макса поцелуем, и они любили друг друга.

Странное дело. Это должно было от чего-то ее освободить, прогнать неприятное ощущение, угнездившееся внутри. Утомление от секса смыло грязь с души, но образ пенитенциария не исчез.

Потому что, занимаясь любовью с Максом, Сандра думала о нем.

Маркус воплотил в себе всю боль, которую она оставила за плечами. При встрече с ним всплыли на поверхность прошлые невзгоды, так болотная трясина со временем исторгает из себя все, что когда-то поглотила. И в самом деле, в жизнь Сандры вторглась старая мебель, полная воспоминаний, дома, в которых она жила, платья, которые перестала носить. Странная ностальгия. И, к ее великому удивлению, вовсе не по умершему мужу.

Маркус был тому причиной.

Проснувшись около семи, Сандра лежала в постели, погруженная в эти мысли. Макс уже встал, и она, прежде чем подняться самой, выжидала, когда он уйдет в школу. Ей не хотелось нарываться на вопросы: вдруг он что-то заподозрит и потребует объяснений.

Сандра прошла в душ, но сначала включила радио, послушать новости.

Горячая вода стекала по затылку, и Сандра, блаженно зажмурившись, млела от ласковых прикосновений. Диктор вещал о внешней политике.

Сандра не слушала. Пыталась осмыслить то, что случилось ночью. Увидев пенитенциария в действии, она испытала шок. Наблюдая за тем, как он движется по лабиринту сознания убийцы, чуть не поверила, что перед ней – настоящий монстр.

Это и восхищало, и ужасало ее.

«Ищите аномалию, агент Вега, не задерживайтесь на деталях». Вот что он сказал. «Зло – аномалия, очевидная для всех, которую при этом никто не замечает».

А что она заметила ночью? Человека, который бродил по сосновому лесу: смутную тень в лунном свете. Потом он нагнулся, выкопал ямку.

«Он ничего не закапывал. Он что-то выкопал», – уверенно заявил Маркус.

Выкопал – что?

Незнакомец перекрестился. Но – наоборот: справа налево, снизу вверх.

Что это значит?

Тут диктор перешел к хронике преступлений. Сандра выключила воду, чтобы послушать: так и стояла в душевой кабинке, вся мокрая, опершись о стену, покрытую кафелем.

Главной новостью было нападение на молодую пару. Тон обеспокоенный: влюбленным рекомендовалось не уединяться в пустынных местах. Полиция не пожалеет людей и средств ради обеспечения безопасности граждан. Чтобы отпугнуть убийцу, было объявлено о ночном патрулировании окраинных районов, пригородов и промышленной зоны. Но Сандра знала, что все это – чистой воды показуха: местность слишком обширна, никаких патрулей не хватит.

Рассказав, как силы правопорядка реагируют на чрезвычайную ситуацию, диктор перешел к сообщению о состоянии здоровья выжившей жертвы.

Диана Дельгаудио перенесла сложную операцию. Сейчас она погружена в искусственную кому, но врачи не дают никаких прогнозов. Практически они не в состоянии сказать, когда она очнется, а главное, очнется ли вообще.

Сандра стояла, потупив взгляд; слова, исходившие из радиоприемника, струились вместе с водой, что бурлила над сливом. Мысль о девушке причиняла боль. Если Диана не выйдет из комы, что за жизнь ее ожидает? Словно в насмешку: ведь она даже не сможет дать показания и помочь тем самым изловить того, кто ее искалечил. И Сандра заключила, что монстр добился-таки своей цели, ведь можно убить человека, даже оставив его в живых.

Диана не умерла, но все же убийце повезло.

Сандра сопоставляла события двух минувших ночей, и слишком многое не состыковывалось. Нападение на молодую пару, блуждание незнакомца при лунном свете. А если монстр нарочно оставил что-то на месте преступления? Но если он что-то зарыл, зачем кто-то другой пришел и вырыл это? Непонятно, зачем все это нужно, однако первый из двух вопросов имеет смысл.

Что бы там ни было, это зарыл не убийца. Кто-то другой это сделал позже. Спрятал какой-то предмет, чтобы потом спокойно забрать его. Кто-то, кто хотел, чтобы никто не узнал о находке.

Кто?

Когда Сандра гналась за ним по сосновому лесу, ей на мгновение почудилось в нем что-то знакомое. Она не могла определить, что именно, но то не был простой обман зрения.

Сандра только сейчас почувствовала, что вся застыла, точно как ночью, когда Маркус изображал убийцу. Но дело было не в том, что она добрых пять минут стояла мокрая в душевой кабинке, выключив воду. Нет, холод исходил изнутри. Его породила догадка. Опасная догадка, которая могла повлечь за собой серьезные последствия.

– Зло – аномалия, очевидная для всех, которую при этом никто не замечает, – повторила она вполголоса.

Аномалия – то, что девушка до сих пор жива.

Брифинг ЦОС был назначен на одиннадцать. Времени хватало. В данный момент она не собиралась никого посвящать в свои планы еще и потому, что не знала, чем подкрепить возникшую догадку.

Отделение судебной медицины располагалось в четырехэтажном здании постройки пятидесятых годов. Безликий фасад, единственная характерная деталь – высокие окна. В здание вела лестница с широким пандусом, чтобы автомобили могли подъезжать прямо к парадной двери. Для фургонов, перевозивших трупы, предназначался более скромный задний вход. Оттуда можно было быстро попасть в цокольный этаж, с холодильными камерами и залами для вскрытий.

Сандра выбрала главный вход и направилась к старому лифту. Она бывала здесь всего пару раз, но знала, что медики занимают последний этаж.

Коридоры пропахли дезинфицирующим средством и формалином. В отличие от расхожих представлений, люди сновали туда-сюда, всюду ощущалась нормальная рабочая атмосфера. Хотя предметом их занятий была смерть, сотрудников, кажется, это не слишком угнетало. За годы службы в полиции Сандра повидала многих судмедэкспертов. Все они обладали ярко выраженным чувством юмора и выработали в себе некий позитивный цинизм. Все, кроме одного.

Кабинет доктора Астольфи был последним по коридору справа.

Сандра издалека заметила, что дверь открыта. Остановившись на пороге, она увидела врача: тот сидел за столом, в белом халате и что-то писал. Перед ним лежала неизменная пачка сигарет и сверху зажигалка.

Сандра постучала по косяку, подождала. Прошло несколько секунд, прежде чем Астольфи оторвал взгляд от бумаг. Заметив ее, он, казалось, пришел в недоумение: с какой стати у него на пороге стоит агент в полицейской форме.

– Проходите.

– Добрый день, доктор. Я – агент Вега, помните меня?