Полное собрание беспринцЫпных историй Цыпкин Александр

Уважение

Недавно я видел, как четыре щенка пуделя (собачница вела их на выгул наполеоновским каре) злостно облаяли здоровенного ротвейлера. Я впервые наблюдал на собачьей морде выражение полного недоумения. Если пес может онеметь, это был именно такой случай. То есть где-то внутри его собачьего разума шевелилась мысль, что надо бы шоблу урезонить, однако они все разом уместились бы в его пасти, при таком раскладе отвечать как-то не по-пацански. В итоге, облаянный ротвейлер поплелся за хозяином, а мушкетеры продолжали гордо визжать и даже хором пометили колесо S-Class-a (долго выбирали). Скажем так, часть колеса. Мудрый пес напомнил мне одного своего собрата по породе и историю об уважении старших в собачьем мире.

В далекие 90-е у моего друга Вити был пес со звонким именем Рембо (ударение на первый слог). Впрочем, с героем боевиков этот фрукт ассоциировался в той же степени, в какой и с поэтом (ударение на последний слог). Пожилая дворняга размером с небольшую лайку, взглядом одновременно печальным, смелым и хитрым. Такие глаза я видел однажды у отсидевшего добрый десяток лет вора, с которым судьба столкнула меня в одной компании.

Подобно герою той встречи, Ремчик, как ласково звал его Витя, был в авторитете. Гулять ходил без поводка, регулярно принимал участие в дворовых разборках и, конечно, почитал маму. Витину маму, разумеется. Кроме пса, на подотчетной территории проживала кошка. Рембо она «видела в микроскоп», что с бабы взять. Мама любила всех, и все любили маму. Социум жил в полной гармонии, но в один, возможно, прекрасный день в судьбе фауны произошли перемены.

В квартиру с особым почетом внесли щенка ротвейлера. Имя аристократического отпрыска было грозным – Джафар. Положение Джафара в обществе стало полной противоположностью его родословной. Иерархия животного мира в этой квартире сложилась следующая: кошка, дворняга, мухи, комары, микробы, Джафар. Ел он последним, спал, где разрешат. Рембо одаривал Джафара взглядом устало властным, кошка не видела вовсе. Надо сказать, ротвейлер сразу все понял, и если мы издевательски кидали ему кусок колбасы, глотая слюни и слезы, сидел около этого куска и ждал, пока Рембо придет и съест свою часть… или все. Как повезет.

Прошло года два. Джафар изменился – он стал машиной для убийства. Огромный, мощный, с бычьей шеей и ледяным взглядом, он наводил ужас на всех соседей окружных собак. Но дома все осталось по-прежнему. Рембо также заходил в кухню первым и единственным, а еле помещавшийся в прихожей Джафар покорно ждал. И если его морда вдруг проникала в кухню (просто потому, что в прихожую он весь не влезал), Рембо одним движением глаз возвращал голиафа на исходные позиции. Когда, наконец, авторитет заканчивал трапезу и покидал пределы кухни, туда с радостным грохотом несся Джафар. Со стороны это на поминало Терминатора, бегущего 100-метровку с барьерами, которые он просто проламывает. Иногда под его лапы попадалась кошка.

Визг, шипение и боязливый взгляд Джафара: «Пардон, мадам, не заметил-с».

«Мадам» придумала изощренную месть. Она садилась на стул, и когда Джафар шел мимо, просовывала лапу между спинкой и сиденьем, царапала монстра и быстро убирала лапу обратно. Изумлению Джафара не было предела.

За взаимоотношениями в данном коллективе можно было наблюдать часами, но хозяин приготовил мне особое зрелище. Мы пошли на прогулку. Рембо, в силу авторитета, без ошейника, Джафар на двойной «якорной» цепи. Как только мы вышли на улицу, Рембо тут же исчез.

– Куда это он?

– Сейчас услышишь!

Минуты через две раздался групповой лай. Голос Рембо даже я узнавал. Джафар натянул поводок так, что мы с Витей стали похожи на героев сказки «Репка», но сдались через полминуты и побежали за ротвейлером, еле удерживая спасительную для всей Петроградки цепь. Через несколько десятков метров мы увидели следующую картину: Рембо стоял в окружении трех дворовых псов и яростно рычал. Собачья братва, обступившая его, самодовольно размышляла, с чего начать бойню. Шансов у стареющего пса было мало. Но в этом мире главное – уважение. И, как говорил Абдулла, кинжал хорош для того, у кого он есть. Кстати, несмотря на быстроту происходящего, я заметил в глазах Рембо полную уверенность в исходе стычки. Это потом я узнал, что все было отрепетировано. В момент, когда трое псов уже начали покусывать Ремчика, в круг с диким лаем ворвался Джафар. От одного рокота, исходившего из его жуткой пенившейся пасти, у бедных дворняг вжались уши. Та, что была ближе всех, взвизгнула, и все трое пустились наутек. Рембо даже не сдвинулся с места. Джафар с подростковой гордостью смотрел на старшего, но тот не удостоил его взглядом, просто начал осваивать покоренную территорию.

Хозяин этой «бригады» сообщил, что данная разводка – поставленный на поток фокус. Рембо заводился, начинал возню, а потом вызывал артиллерию. И если бы не якорная цепь, все заканчивалось бы полным беспределом. Каждый раз Рембо убегал дальше, завоевывая новые пространства.

Джафар набирал мощь, и вскоре банда получила контроль над всем микрорайоном. Рембо старел, дряхлел, уже не всегда мог пробежать хотя бы десять метров, но до конца его дней Джафар смотрел на низкорослого, нескладного пса со страхом и уважением. Ел по команде, дышал в такт и был счастлив от того, что точно знает свое место в жизни. Место чуть пониже старой дворняги и кошки и чуть выше остального мира. Когда Ремчик умер, Джафар уже стал взрослым, и вместе с этой «взрослостью» из его глаз навсегда ушел бесконечный и беспричинный щенячий восторг. Достойный и неизбежный обмен.

Как Ясир Арафат меня спас

Папа включает на даче канализацию.

Я (рьяно): «Помочь?»

Он (скептически): «В настройке канализации пиарить нечего, листья сгребай и грабли не сломай!»

В 1991 году, вместо того чтобы как все школьники сидеть на даче и ждать путча, я был отправлен в Детский исправительный лагерь в Израиль. В смысле, я поехал к папе на каникулы. Это была моя первая поездка за рубеж. Мечтаний было много, а денег мало, как у всех с серпасто-молоткастым паспортом.

Увидев на первой же израильской бензоколонке жвачку Juicy Fruit и банки Coca Cola в неограниченном количестве, я впал в экзальтацию и тут же потратил почти все выданные мне в России 20 или 30 долларов. Многим не понять, но я хранил подаренную мне за пару лет до этого банку Кока-колы, наливал туда Пепси и катался по Ленинграду на трамвае, собирая завистливые взгляды окружающих. В конце концов, группа невского пролетариата отобрала у меня и банку, и имевшиеся с собой деньги. Я страдал и ностальгировал по куску крашеной жести целый год, а тут их сотни.

В общем, деньги кончились, а жизнь только началась. Папа, осознав мое психическое расстройство, давал деньги только на музеи, и скоро я стал ощущать себя героем известного анекдота про еврейского мальчика: «Первый день русский, а уже вас, жидов, ненавижу».

Я потребовал с отца «репараций и контрибуций». Папа поступил по шедевральной парадигме «дадим обездоленным не рыбу, а удочку». Евгений Михайлович, даром что врач, решил приобщить меня к коммерции, а заодно выгнать из дому, в котором я почти круглосуточно ел и смотрел телевизор. Он купил сумку-холодильник на колесиках, двадцать бутылочек Кока-колы (особый цинизм, зная о моей страсти к этому бренду) и послал меня продавать ее на улицы Иерусалима.

В Израиле чуть ли не ежедневно теракты. Мне 14 лет. Отцу 33. Вот ведь воля у человека!

Первый день прошел успешно. Я вышел во двор, сел на скамеечку и начал «грозить» Веселому Поселку (мой родной район в Питере), попивая Кока-колу у себя в квартале. Так сказать, пошла амортизация основных средств. Раз в час я лениво булькал прохожим «Кока-кола кара» (холодная Кока-кола). К концу дня я выпил десять бутылок, а продал две. Уставший, но довольный пионер прибыл домой. Папа произвел расчет и сказал, что теперь я должен ему 18 шекелей. Антисемитизм начал пускать корни в моей неокрепшей душе. Я решил, что потомок благородной русской фамилии не будет барыжить на этих кровососов, и сказал, что у меня недомогание. И тут папа, что называется, ударил в пах.

– Кстати, хочу тебя с дочкой наших друзей познакомить, вот фотография. Пригласи ее в кино.

Девочка была не такой симпатичной, как модели в каталоге Quelle, страницы с женским бельем которого составляли основу моей жизнерадостности. Но гораздо лучше большинства моих одноклассниц, которые обращали внимание на тощего и локально прыщавого интеллигента.

– Она ждет приглашения в пятницу, и у тебя есть три дня, чтобы вернуть мне долг и заработать на билет. Или я скажу ей, чтобы она тебе билет купила.

«Ничего… попроси у меня в старости воды», – подумалось мне. Папа внимательно посмотрел в мои глаза и решил на всякий случай родить еще двух детей. Теперь у меня сестры. Очень рассчитываю на них в вопросах воды для папы и себя.

В девять утра следующего дня, надев кепку, очки и взяв для себя воду, я вышел на охоту. Я был неудержим. Вокзал и музеи, синагоги и кладбища. Одинокие полицейские и бабушки. Группа военных и хасидов. Я продавал сладкий лимонад всем и везде. Меня любили и прогоняли. Я понял, что вода идет лучше и продал собственную. Домой шел пешком, чтобы сэкономить на автобусе. Алчность обуяла меня, но я помнил: «Не заходи в Восточный Иерусалим». В школе я вел полит-информацию и знал, что израильтяне аннексировали Крым – тьфу, Палестину: вежливо туда зашли, но референдум не сложился.

В общем, в Восточном Иерусалиме жили палестинцы, евреев они не очень ценили. Попасть туда было легко. Более того, часть еврейских районов находилась за палестинскими, автобус пролетал их особенно быстро. Периодически в автобус кидали камнями. Иногда случались трагедии. Маму папиного друга зарезали прямо на улице. Уехала из беспокойной России…

Судьба.

Но в подростковом возрасте опасность воспринимается по-другому, биологически организм знает, что жить еще долго и поэтому не боится смерти. Я был из довольно робкого десятка, но иногда терял всякую осторожность.

В итоге я оказался со своим холодильником в Восточном Иерусалиме. Случайно. Я, правда, не хотел. Просто заблудился. Народу резко поубавилось, прохожие были одеты странно, и еще более странно на меня смотрели. Мне стало страшно. А выхода особо не было. Я носился с долбаным холодильником, как Миронов по Стамбулу в «Бриллиантовой руке».

Смеркалось. «Евреи, где вы?! Вернитесь, я все прощу.

Господи, помоги мне». Господь помог.

Два араба с мрачными лицами шли по переулку мне навстречу. Я уже тогда понимал, что стану гуру пиара, потому что придумывать отмазы умел как никто. Тем не менее, врать о национальности своего отца не собирался. Я вам не Павлик Морозов. Но ведь не нужно сразу кричать, что у меня папа еврей. Можно просто увести дискуссию в иное русло. Врут бездарности. Таланты находят нужную правду.

Арабы ожидаемо меня остановили: на улице никого, в стране как-никак война. Это вам не про мобильные скорости на ТВ сказку за сказкой рассказывать.

Что-то спросили на иврите – было понятно, что я с другой стороны.

– Языками не владею, ваше благородие, – смысл фразы был чуть иной, но лицо сияло как у Якина.

– Ты кто?? – Террористы сносно говорили по-английски.

– Александр, – имя не еврейское, плюс 1 балл. – А вы?

Пауза. Не ожидали. Представились. Я долго и крепко жал каждому руку. Переглянулись.

– Ты что здесь делаешь, придурок?

– Кока-колой торгую, хотите вам продам со скидкой? – глупо хихикнул я.

Торговое предложение отклика не на шло.

– Ты хоть знаешь, где находишься?

– В оккупированном Израилем Восточном Иерусалиме, – 100 % правда, смотри резолюцию ООН.

Арабы подвисли, но их взгляды смягчились.

– А ты сам тоткуда?

– Я приехал из Советского Союза на заработки во время каникул, – 100 % правда.

Нахмурились. Тот, что моложе, встал слева.

«Бежать теперь некуда. Черт, надо было раньше делать ноги, но тогда бы точно спалился».

– А деньги тебе зачем? – Именно так обычно начинала разговор ленинградская шпана.

– Сводить девушку в кино и купить маме цветной телевизор, – 100 % правда, мы жили бедно, и дома был черно-белый квадрат.

– А мама в России живет?

«Уфф, клюнули! Ща должны спросить, кто она по национальности, уже проще будет».

– Да, у меня родители врачи, а врачам в СССР мало платят, хочу маму на старости лет порадовать. – Кроме старости (маме 33), все остальное – чистая правда, плюс я в одной фразе упомянул маму и отца. Таким образом, складывается впечатление, что отец у меня тоже бедный врач в СССР, обычный «пиарный» прием.

– А мама русская? – развязка близка.

– Конечно! – с искренним возмущением сказал я.

Ждать, пока они спросят про отца, я не стал.

– Она, конечно, переживает, что я здесь, но знает, что я работаю на честных и порядочных евреев (100 % правда) и уверена, что мне заплатят. А вы как думаете? Заплатят?

Араб проникся:

– Как повезет, но я бы взял вперед. Я сам на стройке пахал месяц и ни хрена. А на кого ты рабо…

– А вы не могли бы меня с Ясиром Арафатом познакомить? – нанес я упреждающий удар по выдвинувшимся к Курской дуге немецким войскам.

Мозг арабов застыл, они напомнили мне роботов с планеты Шелезяка. Даже моргать перестали. «Надо добивать».

– Это же герой палестинского сопротивления, я про него в школе рассказывал на уроках (100 % правда). Если не возьму автограф, учитель расстроится, – 100 % правда. Учитель военного дела так и сказал.

Я смахнул слезу. Роботы начали приходить в себя.

– Да, это наш герой, и мы рады, что есть в мире люди, которые понимают нашу борьбу. Расскажи всем в своей школе, что мы будем бороться и дальше! Пойдем. – Один из арабов крепко взял меня за плечо, и мы пошли.

«Если мы идем к Ясиру Арафату, мне конец. Переиграл…»

Через пару кварталов, когда холод в моем животе превратился в вакуум, они вывели меня на относительно многолюдную улицу, ткнули пальцем в сторону израильских полицейских и сказали на прощание:

– Не заходи сюда больше, наш советский друг.

Только тут я обратил внимание, что они худы, бедно одеты, а во взгляде какая-то простая усталая теплота. Обычные люди, как мой отец и его друзья в то время. Не врачи, не так образованны. Не там родились, не вовремя. Надеюсь, им не пришлось никого убивать, и их самих не убили.

P. S. Девушка мне не дала. Телевизор я маме купил.

SOS. Save our safe

Мы часто критикуем нашу страну за низкую эффективность труда, а ведь бывает и хуже. Занимательная история о том, сколько нужно людей, чтобы открыть один сейф.

Жили мы на острове, и все было хорошо, но вдруг пришло несчастье – навернулся сейф. Отличаясь изрядной долей паранойи, я спрятал туда все, включая мелочь. Запихал бы туда и ботинки, но они не влезли.

Предполагая днем, наконец, потратиться на банку Кока-колы, я утром набрал заветную комбинацию, а гробик в ответ пожужжал и не открылся. Весь персонал отеля уже познакомился с диким нравом нашей семейки и разбегался в стороны, как только мы выходили на променад. Ну, а наш звонок на ресепшн, уверен, встречали стоя и матом. Поэтому вызванный мастер выглядел как СЕО Bank of New York (глава банка «Нью-Йорк»), кроме очков, галстука и костюма, имел мешок с запчастями, 100–500 раз извинился и сказал, что весь менеджмент скорбит вместе с нами. Несмотря на мешок с дивайсами, ремонт осуществлялся нашей же шариковой ручкой, найденной им в нашем же бюро.

Сейф не сдавался. Через полчаса мастер был одарен таким взглядом моей будущей жены, что от него должен был открыться не только сейф, но и более опасные врата. Мастер вернул ручку, поклонился, всплакнул и сказал, что вызовет подкрепление.

К вечеру прибыла бригада спецназа: СЕО, плюс тучный гражданин (он стоял, дышал, смотрел и в этом был смысл его прихода), а также равнодушно-жуликоватого вида подросток, который, как мне кажется, вскрывал сейфы при очень разных обстоятельствах. Около часа они меняли местами батарейки в панели управления и краснели всеми своими афроамериканскими лицами. Затем в дело ввели пару сканеров и датчиков. Еще через час они начали отчаянно звонить «наверх». Как я понял, там предложили поменять батарейки. Креольский мат был сопоставим с искренностью извинений.

Тучный гражданин понял, что его время пришло, и начал непринужденно интересоваться, как нам Маврикий, и что мы успели посмотреть. Слово «успели» отражало суть ситуации. Все деньги и кредитки были за сим-симом, а без них, понятно, смотреть Маврикий весьма затруднительно. Понимая, что вопрос не прохилял, пдн-задушевник поинтересовался, как там у нас, в России. Тут я не выдержал и спросил: «Do your ques tions mean that mission has just been fucked by a metal box?» (Означает ли это, что миссию только что отымел железный ящик?) Больше вопросов про Россию не поступало. Далее мистер малой начал звонить «вниз». Внизу посоветовали применить дрель, о чем я говорил еще утром.

СЕО подтянул галстук, поправил очки, насупился и изрек: «If we use all available technics and EXPERT’S opinion and still do not achieve the necessary for ALL OF US result, we will have to DESTROY it». (Если мы, использовав все имеющиеся в нашем распоряжении технологии и экспертизу, не сможем достичь удовлетворяющего нас всех результата, придется его уничтожить.)

Судя по такому интро, уничтожить сейф он собирался термоядерной бомбой вместе с отелем и островом. Перед самым вызовом «мусорщиков» тучный болтун по дошел к сейфу и так долбанул по нему мозолистым кулаком пролетариата, что в спальне упала картина. Сейф не открылся. СЕО побежал вешать обратно местную живопись. Вернувшись, он боязливо поинтересовался, когда вернется госпожа. Узнав, что у них есть пять минут до прихода инквизиции, троица начала панически звонить и дергать дверь сейфа. Через 4 минуты 58 секунд они испарились. Еще через полчаса пришел мастер в робе, с ним помощник и те трое. Гардеробная в нашем номере большая, но и она не вместила всех желающих. За минуту профи высверлил сейф и молча удалился. СЕО божился: «It is first case in my long life, believe me, I do understand how difficult it was for you and I am sure it will never never never happen again!» (Это первый случай за всю мою долгую жизнь, понимаю, как вам тяжело, и я уверен, это более никогда, никогда не повторится.)

Я разрыдался.

Интересно, что ни один из граждан не удосужился попросить у меня паспорт или как-то иначе уточнить, имею ли я отношение к этому номеру. Но даже не это восхитило меня, а то, что, как мне потом рассказал один из сотрудников отеля, история о нашем сейфе облетела весь курорт, и бездарный СЕО получил благодарность за то, что решил вопрос. Парня со сверлом так и не наградили.

Гимн а ля рюс

Сардиния, клуб Billionaire. Миллиардера я заметил там, правда, лишь одного, но в целом модное местЭчко. Много наших, скажем так, «яхтсменов» и неистовых поклонниц этого прекрасного вида «спорта».

Суббота. Приглашен как бы звездный диджей. Не Пол Ван Дайк, конечно, но приличного вида и, главное, периодически играет неплохую музыку. То есть не попсу, а для понимающих. В самый разгар сета за пульт вдруг прибегает какой-то суетливый администратор неопределенного возраста, начинает махать диджею руками, что-то втирать и тыкать в дальнюю часть зала. По лицу администратора видно – в дальней части зала сидит, как минимум, его смерть. Диджей в полном изумлении останавливает пластинки. Танцующие озираются. Я думаю, неужели местная полиция приехала реагировать на жалобы соседей?

Тишина. Из недр кухни выплывает процессия с трехлитровой бутылкой «Кристалла», увенчанной канделябром из фейерверков. Следом несут еще бутылок десять, уже обычных, но тоже, как положено, с пиротехникой. Суетливый администратор, выскакивая из очков, делает кому-то знаки и начинает играть Гимн РФ в странном, комически-хоровом исполнении, напомнившем фильм «Красная жара» со Шварценеггером. Диджей сразу ушел в себя и надел оба «уха». Администратор с лицом человека, которому всё пришили назад (и всё работает), встал во главе процессии.

А в ложе – наш человек: тучный, довольный, родной, патриотичный.

Я ощутил в полу вибрацию и понял, что это Сергей Михалков крутанулся. Кто бы ему эту картину нарисовал в тридцатых.

Игра на понижение

На волне недавних валютных спекуляций я вспомнил искрометную историю про своего школьного друга, которого родители премировали за пятерки. Антоха был очень толковым, поэтому школу закончил круглым отличником и… неврастеником, так как любая четверка рассматривалась родителями как трагедия и причина для санкций. Поступив в политех, гений понял, что в системе пора что-то менять.

В первую сессию он управляемо «опустил рынок» до четверок, во вторую – до троек и двоек, с пересдачами и угрозой отчисления, о которой со всем трагизмом ежедневно сообщал родителям. Один особо умный преподаватель Антоху, что называется, вскрыл: уж слишком хорошо он учился в течение года, а потом вдруг на экзамене превращался в тупицу. Но понять всей глубины замысла он так и не смог.