Башня рассвета Маас Сара

Сколько ни считай, в тронном зале находились только пятеро наследников. Не было Тумелуны – самой младшей из детей хагана. Едва эта мысль пронзила Несарину, она услышала слова Араса, обращенные к Шаолу:

– Твои шпионы и вправду бесполезны, если ты ничего не знаешь.

Сказав это, хаган направился к трону. Сартак выступил вперед. Бездонные глаза принца подернулись пеленой скорби. Он едва заметно кивнул, подтверждая догадку Несарины. Да, она не ошиблась.

А потом под сводами зала зазвучал твердый, но не лишенный мелодичности голос Сартака:

– Наша любимая сестра Тумелуна скоропостижно скончалась три недели назад.

Боги милосердные! Несарина представила, сколько всего произошло здесь за эти три недели. Особенно в первые дни после кончины Тумелуны. А они с Шаолом явились просить помощи в войне, да еще разглагольствовали о дарах и «благородном деле». Ее захлестнул жгучий стыд.

Тишина показалась Несарине особенно напряженной. Шаол выдержал взгляды всех детей Араса, а затем и тяжелый, усталый взгляд его самого.

– Примите мои глубочайшие, хотя и запоздалые соболезнования.

– Да перенесет ее северный ветер на прекрасные небесные равнины, – добавила Несарина.

Только Сартак кивком поблагодарил их. Остальные замерли с холодными лицами.

Несарина глазами послала Шаолу предостережение: ни в коем случае не спрашивать о причинах смерти. Он понимающе кивнул.

Хаган скреб пятнышко на подлокотнике трона. Молчание было тяжелым, словно плащи, какие и сейчас надевали конники, спасаясь от пронизывающих северных ветров в степях и жесткости деревянных седел.

– Мы три недели находились в море, – попытался оправдаться Шаол, уже более мягким тоном.

Хаган даже не сделал вида, что понимает причину:

– Что ж, тогда это объясняет ваше неведение и по части других новостей. Я не напрасно сказал, что эти камешки и побрякушки могут вам пригодиться.

Губы хагана сложились в невеселую улыбку.

– Нынче утром люди Аргуна узнали от матросов… Королевская сокровищница в Рафтхоле – вне досягаемости. Герцог Перангтон и его жуткая воздушная армия разгромили адарланскую столицу.

Несарину обдало волной звенящей тишины. Ей показалось, что Шаол перестал дышать.

– О местонахождении короля Дорина сведений нет, но Рафтхол он не удержал. Если верить слухам, сбежал под покровом ночи. Город пал. Все земли к югу от Рафтхола принадлежат Перангтону и его ведьмам.

Первыми Несарина увидела лица племянников и племянниц.

Затем – лицо сестры. Лицо отца. Их кухню. Пекарню. Пироги с грушами, остывающие на длинном столе.

Дорин бросил своих подданных. Скрылся… ради чего? Чтобы найти помощь? Просто уцелеть? Не к Аэлине ли он сбежал?

А как повела себя королевская гвардия? Хоть кто-нибудь вступился за ни в чем не повинных горожан?

У Несарины затряслись руки. Пусть. Ее не волновали насмешливые взгляды здешних придворных.

Дети сестры. Величайшая радость в жизни Несарины…

Шаол пристально смотрел на нее. На лице – ни следа ужаса или потрясения.

Красный с золотом мундир адарланской гвардии сделался тесным и удушающим.

Ведьмы на драконах. В ее городе. Свирепые ведьмы с железными зубами и ногтями, издевающиеся над беззащитными жителями. Лужи крови, куски тел. А ее семья… ее семья…

– Отец, – произнес Сартак, делая еще один шаг вперед. Его черные глаза глядели то на гостью, то на хагана. – Наши гости проделали долгий путь. Политика политикой…

Сартак неодобрительно посмотрел на старшего брата. Казалось, Аргуна забавляло, как гости восприняли весть о падении их родного города. Неужто он не видел, что у Несарины мраморный пол уходит из-под ног?

– Мы всегда были гостеприимным народом. Пусть посланцы Адарлана передохнут с дороги, а затем пообедают с нами.

К Сартаку подошла Хасара. Она тоже хмурилась, но не в упрек Аргуну, а от досады, что не она первой узнала утренние новости.

– Наш обычай – принимать гостей так, чтобы они чувствовали себя как дома.

Учтивые, благожелательные слова Хасара произнесла совершенно ледяным тоном.

– Конечно, – подхватил Арас, с некоторым ошеломлением глядя на детей.

Он махнул слугам, застывшим у дальних колонн:

– Проводите гостей в их покои. И отправьте гонца в Торру, к Хазифе. Пусть пришлет сюда того, кого сочтет нужным.

Несарина едва слышала остальные слова хагана… Ведьмы захватили город. А еще раньше, в начале лета, появились солдаты, одержимые валгскими демонами. И некому было им противостоять. Некому защитить ее семью.

Если ее семья уцелела.

Несарина не могла дышать. Мысли смешались.

Ей нельзя было уезжать из Рафтхола. Нельзя было соглашаться на эту должность.

Возможно, ее близких уже нет в живых. Или на них обрушились немыслимые страдания. «Мертвы. Мертвы», – эхом звучало в мозгу Несарины.

Она не видела подошедшую служанку, которая взялась за спинку кресла Шаола. Едва почувствовала, как Шаол потянул ее за руку. Покидая тронный зал, Несарина лишь поклонилась хагану.

Она повсюду видела их лица. Лица улыбающихся, пузатеньких детей сестры.

Ей ни в коем случае нельзя было ехать сюда.

Несарина будто оледенела. Но Шаол не мог подойти к ней, подхватить на руки и прижать к себе.

Словно призрак, она проскользнула в спальню роскошных покоев, отведенных им на первом этаже дворца. Войдя, она плотно закрыла дверь и тут же забыла о существовании Шаола и окружающего мира.

Шаол понимал ее состояние.

Он позволил служанке – молодой женщине с мелкими чертами лица и длинными каштановыми волосами, что волнами ниспадали до ее узкой талии, – вкатить кресло в другую спальню. Эта комната выходила окнами во фруктовый сад, где журчали фонтаны. На балконе второго этажа стояли вазы, и оттуда свешивались гибкие ветви с целыми каскадами розовых и пурпурных цветков, служа живыми занавесами для высоких окон. Впрочем, это были не окна, а двери.

Служанка что-то говорила о необходимости наполнить купель. Адарланским она владела значительно хуже, чем хаган и его дети. «Но мне ли судить?» – подумал Шаол. Сам он с трудом объяснялся на других языках Эрилеи.

Служанка скрылась за резной деревянной ширмой, загораживавшей вход в купальню. Дверь спальни оставалась открытой. Точно такая же дверь спальни Несарины (их разделял отделанный мрамором коридорчик) по-прежнему была плотно закрыта.

Не стоило им ехать сюда.

Шаол понимал: в его состоянии он ни на что не годен, однако… Он представлял, как сейчас мучается неведением Несарина. А он сам?

«Дорин не погиб», – мысленно твердил себе Шаол. Король сумел выбраться из замка и бежать. Попади он в руки Перангтона, точнее, в руки Эравана, они бы знали. Принц Аргун точно бы знал.

Ведьмы уничтожали Рафтхол. Уж не Манона ли Черноклювая командовала нападением?

Шаол безуспешно пытался вспомнить, все ли долги отданы с обеих сторон. Весной, сражаясь с Маноной в развалинах храма Темизии, Аэлина пощадила ведьму. Затем Манона сообщила им крайне важные сведения о том, что Дорин находится под властью валгского демона. Означало ли погашение долгов возобновление вражды? Или можно было надеяться хоть на какое-то сотрудничество?

Вряд ли. Глупо рассчитывать, что Манона восстанет против Мората. Шаол не знал, слушают ли его сейчас боги, но все же обратился к ним с молитвой, прося защитить Дорина и направить короля к дружественным берегам.

У Дорина это получится. Король слишком умен и одарен, чтобы не найтись в изменившихся обстоятельствах. Никакого иного варианта развития событий не было; точнее, Шаол отказывался принимать иные варианты. Дорин жив и в безопасности. Либо направляется в безопасное место. Шаол непременно улучит момент и выудит сведения из старшего сына хагана. Траур трауром, а им движет не праздное любопытство. Все, что известно Аргуну, узнает и он. А потом попросит эту служанку сходить в гавань и расспросить матросов с торговых судов про нападение на Рафтхол.

И ни слова об Аэлине. Где она сейчас, какие действия предпринимает? Не исключено, что Аэлина может оказаться камнем преткновения в союзе с хаганом.

Шаол скрипнул зубами. Потом еще раз. Этот звук не помешал ему услышать, как дверь, ведущая в покои, открылась и вошел рослый широкоплечий человек. Он держался так, словно владел этим дворцом.

Наверное, так и было. Принц Кашан явился один, без оружия. Он двигался с непринужденностью человека, уверенного в своей телесной силе.

Когда-то и Шаол ходил так по королевскому замку в Рафтхоле.

Шаол склонил голову в знак приветствия. Принц плотно закрыл дверь спальни и стал осматривать гостя. Он делал это с солдатской откровенностью и тщательностью. Потом его карие глаза встретились с глазами Шаола.

– Такие увечья, как у тебя, здесь не в диковинку, – по-адарлански сказал принц. – Я их часто видел. Особенно у конников – соплеменников моей семьи.

Шаолу вовсе не хотелось говорить о своем увечье ни с принцем, ни с кем-либо еще. Он кивнул, но все же из вежливости добавил:

– Не сомневаюсь.

Кашан наклонил голову и вновь стал разглядывать Шаола. Косичка свесилась на мускулистую грудь принца. Возможно, он понял нежелание гостя продолжать разговор на эту тему.

– Отцу будет очень приятно видеть вас обоих на обеде. Приглашение распространяется не только на сегодня, но и на все дни, пока вы в Антике. Для вас будут приготовлены места за высоким столом.

Шаол напомнил себе: это не личная просьба Кашана. Сидеть за одним столом с хаганом – большая честь. Но послать сына с напоминанием о приглашении… Шаол тщательно подбирал слова для ответа, потом задал свой вопрос, простой и очевидный:

– Почему?

Казалось бы, после потери младшей дочери и сестры к чему семье присутствие за трапезой чужестранцев?

Принц стиснул зубы. В отличие от двух старших братьев и сестры, он не привык скрывать чувства.

– Аргун утверждает, что шпионы герцога Перангтона пока не проникли в наш дворец и мы можем чувствовать себя спокойно. Я не разделяю его уверенности. И Сартак…

Принц спохватился, не желая упоминать брата и возможного союзника:

– Я не просто так предпочел жить среди солдат. Эти двусмысленные придворные речи…

Шаола подмывало сказать, что он понимает Кашана. Он и сам тяготился придворной болтовней, когда говорится одно, а подразумевается другое. Но вместо этого он задал принцу новый вопрос:

– Думаешь, шпионы Перангтона успели проникнуть в ваш дворец?

Сам не зная почему, Шаол почувствовал, что к Кашану можно обращаться на «ты».

Интересно, насколько Кашан и Аргун осведомлены о силах Перангтона? Знают ли они, что нынче в его теле обитает валгский король, а войска, которыми он командует, страшнее любых кошмаров? Но эти сведения лучше пока приберечь. Они могут стать сильным козырем, если Аргун и хаган имеют лишь общие представления о Перангтоне.

Кашан почесал в затылке:

– Не знаю, подосланы ли они Перангтоном или кем-то из Террасена, Мелисанды или Вендалина. Я знаю лишь, что моя сестра мертва.

У Шаола замерло сердце, однако он все же решился спросить:

– Как это произошло?

Глаза Кашана стали еще темнее от горя.

– Тумелуна всегда была необузданной и беспечной. Настроение у нее менялось без всяких причин. То полна счастья и заливисто смеется. А на следующий день забьется в угол и никого не хочет видеть. Сидит вся разнесчастная. Говорят… – У Кашана дрогнул кадык. – В тот день она была особенно мрачной и подавленной. А вечером, не выдержав тоски, прыгнула с балкона. Дува с мужем вышли прогуляться и нашли ее бездыханное тело.

Для семьи любая смерть трагична, но самоубийство…

– Я скорблю вместе с тобой, – тихо сказал Шаол.

Кашан тряхнул головой. Солнечный свет, проникавший сквозь зеленую завесу, скользнул по его волосам.

– Я не верю в такую причину. Моя Тумелуна ни за что бы не покончила с собой.

«Моя Тумелуна». Эти слова показывали, насколько принц и его младшая сестра были близки.

– Ты подозреваешь чье-то вмешательство?

– При всех перепадах настроения Тумелуны… Я знал ее, как знаю свое сердце. – Кашан прижал руку к груди. – Она бы не спрыгнула вниз.

Шаолу вновь пришлось тщательно обдумывать каждое слово.

– Я представляю всю глубину твоей утраты, но все же вынужден спросить. У тебя есть какие-либо подозрения о причинах, заставивших чужое государство подстроить это чудовищное происшествие?

Кашан прошелся взад-вперед:

– На нашем континенте никто не решился бы на такое злодейство.

– Но и в Адарлане, и в Террасене не нашлось бы безумцев, чтобы столь гнусным способом втянуть вас с войну.

– И даже королева, которая некогда сама была ассасином? – спросил Кашан, пристально поглядев на гостя.

Шаол напряг волю, сохраняя бесстрастное лицо:

– В ремесле ассасина у Аэлины были запреты, которых она не нарушала. Один из них – не убивать детей и не причинять им зла.

Кашан остановился возле комода из черного дерева, рассеянно потрогал золоченую шкатулку.

– Знаю, – сказал он. – Об этом я тоже читал в донесениях брата. Подробности ее убийства. Я тебе верю, – добавил Кашан, содрогнувшись всем телом.

Естественно, иначе принц не пришел бы сюда и не затеял этот разговор.

– Чужеземных сил, способных на такую подлость, совсем не много. И Перангтон занимает первое место в этом списке.

– Но почему мишенью избрали твою сестру?

– Сам не знаю. – Кашан опять прошелся взад-вперед. – Она была юной, бесхитростной. Мы вместе ездили с дарганцами. Наша мать родом из дарганцких кланов. У Тумелуны еще даже не было своего сульде.

Заметив недоуменно вскинутые брови Шаола, принц объяснил:

– Так называется копье, которое имеют все дарганцкие воины. Мы выстригаем прядь из гривы любимого коня и привязываем к древку, почти у самого острия. Предки верили: в какую сторону ветер отклонит конский волос, там нас ждет судьба. Кто-то и сейчас продолжает в это верить, но даже те, кто усматривают в этом лишь дань традиции… копья постоянно при нас. Во дворце есть внутренний дворик, где воткнуты в землю сульде всех нас, а также отцовское. Копья чувствуют ветер. А после смерти…

В глазах принца снова вспыхнуло горе.

– Сульде после смерти – единственный предмет, который мы оставляем. Копье несет душу дарганцкого воина в вечность. Мы оставляем сульде вместе с телом в священном месте упокоения.

Принц закрыл глаза:

– Теперь ее душа будет странствовать с ветром.

Те же слова говорила в тронном зале Несарина.

– Я скорблю вместе с тобой, – повторил Шаол.

Кашан открыл глаза:

– Среди моих братьев и сестер нет единого мнения о причине смерти Тумелуны. Одни мне не верят, другие верят. Наш отец… пока не решил, кто прав. Мать с тех пор не покидает своих покоев. Я бы не посмел усугублять ее горе своими подозрениями.

Он потер подбородок:

– Я убедил отца позволить вам ежедневно обедать с нами. Сослался на дипломатические соображения. Но в действительности мне хочется увидеть наш двор глазами чужестранцев. Услышать ваши наблюдения. Возможно, вы увидите то, что ускользает от нас.

Помочь хагану и его семье… и, возможно, получить ответную помощь.

– Если ты настолько доверяешь мне, что ведешь со мной этот разговор и просишь моего содействия, почему вы не хотите сражаться вместе с нами?

– Я не вправе строить предположения или что-то говорить.

Ответ, достойный опытного солдата. Кашан и сейчас держался так, словно высматривал затаившихся врагов.

– В военных делах я ничего не предпринимаю без отцовского приказа.

Если силы Перангтона уже проникли и сюда, если убийство принцессы осуществлено по замыслу Мората… Это было бы слишком легко. Слишком легко подтолкнуть хагана к союзу с Дорином и Аэлиной. Перангтон-Эраван действовал куда изощреннее.

А если бы Шаолу понадобилось склонить на свою сторону командующего наземными войсками хагана… Должно быть, эти мысли отразились в его глазах, и Кашан их прочитал:

– Господин Эстфол, я не играю в подобные игры. Убеждать надо не меня, а моих братьев и сестер.

Шаол постучал по подлокотнику кресла:

– Может, дашь совет на этот счет?

Кашан фыркнул, улыбнувшись одними губами:

– Вы с Несариной – не первые, кто наведывается к нам. До вас были посланцы государств намного богаче вашего. Одни добивались успеха, другие – нет.

Кашан бросил взгляд на ноги Шаола, и в его глазах мелькнула жалость. Шаол вцепился в подлокотники. Жалость человека, в котором бывший капитан почувствовал соратника, была особенно тягостна.

– Я могу лишь пожелать удачи.

Сказав это, принц повернулся и широкими шагами направился к двери.

– Если у Перангтона здесь есть свой лазутчик, тогда всем, кто находится во дворце, грозит смертельная опасность, – произнес вдогонку Шаол.

Кашан остановился. Пальцы замерли на резной ручке.

– А зачем, по-твоему, я попросил чужеземного посланника о помощи? – Принц обернулся.

Кашан ушел, но его слова повисли в воздухе, пронизанном сладковатым ароматом цветов. Слова, произнесенные на прощание, не были жестокими или оскорбительными. Но их солдатская искренность…

Шаол никак не мог совладать с дыханием. В голове лихорадочно кружились мысли. Он не видел здесь ни черных колец, ни ошейников, но он и не приглядывался. Он и подумать не мог, что тень Мората протянулась так далеко.

Он поскреб саднящую грудь. Осторожность. При дворе хагана ему придется быть вдвойне осторожным, тщательно обдумывая все, о чем он говорит на людях. Да и в этой комнате тоже.

Шаол продолжал глядеть на закрытую дверь, раздумывая над услышанным от Кашана, когда из купальни вернулась служанка. Она переоделась в халат из тончайшего шелка. Чувствовалось, что под халатом на ней ничего нет.

Шаол подавил желание спровадить служанку и крикнуть себе в помощь Несарину.

– Вымой меня, и только, – сказал он со всей четкостью и твердостью, на какую был способен.

Служанка не вздрогнула, не покраснела и не выказала ни малейшей нерешительности. Она уже делала это неведомо сколько раз. Шаол пришел к такому выводу, услышав ее единственный вопрос:

– А я тебе не по нраву?

Честный, искренний вопрос. Ей хорошо платили за работу. Здесь всем слугам хорошо платили. Она выбрала прислуживать ему, но если она не в его вкусе, найдут другую, и ее положение не пострадает.

– Ты очень… приятная, – ответил Шаол, говоря полуправду и стараясь не опускать взгляд ниже ее лица. – Но я хочу всего лишь вымыться. Больше мне от тебя ничего не надо, – добавил он, чтобы у служанки не оставалось сомнений.

Он ожидал благодарности, однако служанка лишь безучастно кивнула. Даже в разговорах с нею нужно проявлять осторожность. И не тешить себя мыслями, что в этих покоях они с Несариной могут беседовать, не рискуя быть подслушанными.

А из-за закрытой двери спальни Несарины не раздавалось ни малейшего шороха, словно там никого не было.

Шаол махнул служанке, и та покатила его кресло в купальню. Стены, отделанные белыми и голубыми плитками, скрывались в клубах пара.

Кресло прокатилось по ковру и плиткам, огибая мебель. Накануне отплытия сюда Несарина разыскала это кресло в катакомбах целителей под королевским замком. В числе немногих вещей оно осталось от разбежавшихся целителей.

Кресло оказалось легче и подвижнее, чем ожидал Шаол. Большие колеса по обе стороны от сиденья вращались будто сами собой, даже когда он их двигал, нажимая на тонкий металлический рычаг. В прежней жизни здорового человека Шаолу иногда попадались калеки на креслах. Зачастую те кресла двигались только по прямой. Передние колесики его кресла, прикрепленные к площадке для ступней, могли вращаться вокруг своей оси, и потому Шаол без труда поворачивал кресло в нужном направлении. Сейчас они послушно повернулись туда, откуда наплывал пар.

Большую часть помещения занимала купель. К счастью для Шаола, она находилась вровень с полом. На поверхности воды поблескивала пленка из смеси душистых масел, в которой, словно кораблики, плавали лепестки цветов. Окошко в верхней части противоположной стены выходило прямо в зелень сада. Света, льющегося оттуда, вполне хватало, но служанка зажгла свечи, и их золотые огоньки перемигивались через завесу пара.

Роскошь. Умопомрачительная роскошь, когда его страна испытывает чудовищные страдания. Когда там уповали на помощь, которая так и не подоспела. Только крайние обстоятельства могли заставить Дорина покинуть Рафтхол. Только сознание полного поражения, понимание, что королевству он полезнее живым. Интересно, помогла ли магия Дорину и хоть кому-то из подданных короля?

Дорин наверняка сумел выбраться из этого ада и попасть к союзникам. Так говорило Шаолу его чутье, хотя живот сводило от тревоги. Находясь здесь, главный советник мог помочь своему королю только единственным способом – добиться соза с хаганом. Пусть интуиция кричит во весь голос, требуя возвращения в Адарлан и поисков Дорина, Шаол будет придерживаться избранного курса.

Он едва заметил, как служанка проворно стянула с него сапоги. Шаол мог бы раздеться и сам, но не стал возражать, когда женщина взялась за его зелено-голубой камзол, а потом и за рубашку. Однако он не мог позволить ей одной снимать с него штаны. Скрипя зубами от боли в спине, Шаол наклонился и стал помогать. Оба молча и сосредоточенно трудились над завязками.

Увечье оборвало его близкие отношения с Несариной. Три дня назад, на корабле, его вдруг охватил настоящий приступ страсти, окончившийся ничем. Ни до, ни после Шаол не предпринимал никаких попыток. Но обездвиженные ноги не погасили в нем телесных желаний. В их каюте была всего одна постель, и каждое утро, когда Шаол просыпался, ему до боли хотелось близости с Несариной. Следом он вспоминал, что не в состоянии овладеть ею как прежде… Мысли о собственной ущербности гасили любые всплески желаний, хотя Шаол благодарил судьбу, что в остальном его тело здорово.

– Я сам, – бросил Шаол.

Не дав служанке опомниться, он собрал всю силу, какая была у него в руках и спине, и стал выбираться из кресла. За время плавания он делал это не раз и вполне освоился.

Вначале он застопорил колеса, щелкнув другим рычагом. Благодаря близости воды звук получился громче, чем в каюте. Шаол подвинулся к краю сиденья и, помогая себе руками, сдвинул ноги с подставки, наклонив их влево. Правой рукой он упирался в край сиденья, двигая колени книзу, а левой, сложенной в кулак, – в прохладные, влажные и скользкие плитки пола.

Служанка молча подала ему белый плотный коврик и снова отошла. Шаол сдержанно улыбнулся одними губами. Теперь его кулак упирался в белый бархат. Левая рука приняла на себя основную тяжесть тела. Шаол набрал в легкие побольше воздуха. Правая рука все так же сжимала край сиденья. Шаол с осторожностью опустил туловище на пол, не чувствуя произвольно согнувшихся коленей.

Плавно завершить маневр ему не удалось. Он шумно повалился на коврик. Главное, он был на полу и не перекувырнулся, как в первые дни их плавания, когда учился самостоятельно выбираться из кресла.

Передохнув, Шаол уцепился за лесенку, ведущую в купель, и погрузил свои бесчувственные ноги в теплую воду, прямо на вторую ступеньку. Служанка прыгнула в воду с изяществом цапли. Ее халат, намокнув, стал совершенно прозрачным. Она взяла Шаола под руку (ее руки были нежными, но сильными) и помогла спустить туловище по ступенькам, пока он не оказался по плечи в воде, а его глаза – на уровне ее полных, выпирающих грудей.

Кажется, служанка этого не заметила. Шаол немедленно повернулся к окну. На краю купели служанка оставила поднос с маслами, щетками и мягкими мочалками. Пока она выбирала мочалку, Шаол снял нижние штаны и бросил на край купели. Раздался громкий чавкающий звук.

Несарина так и не вышла.

Тогда Шаол закрыл глаза и вручил себя заботам служанки, пытаясь понять, чем все это кончится.

Из всех помещений Торры-Кесме эту комнату Ириана Торас любила больше всего.

Возможно, потому, что комната находилась на самом верху каменной громады и отсюда открывался бесподобный вид на Антику в лучах закатного солнца.

А может потому, что именно здесь она впервые почти за десять лет почувствовала себя в безопасности. Здесь она впервые увидела старуху, ныне восседающую за столом, заваленным бумагами и книгами, и услышала слова, изменившие всю ее жизнь: «Добро пожаловать к нам, Ириана Торас».

С тех пор прошло более двух лет.

Два года она работала и жила здесь, в этой башне, в этом людном городе, где столько знаний и ничуть не меньше разнообразной, дразнящей еды.

Все происходило так, как ей виделось в мечтах и снах. Обеими руками Ириана хваталась за открывающиеся возможности, не страшась никаких трудностей. Жадно ловила разговоры целителей, училась всему, чему могла, усердно упражнялась. Она спасала и меняла человеческие жизни, поднимаясь выше и выше по ступеням целительского мастерства. Наконец к дочери безвестной целительницы из Фенхару начали прислушиваться не только сверстницы, но и те, кто занимался этим всю жизнь. Все искали ее совета и помощи.

Ей самой помогала магия. Прекрасная, изумительная магия, от которой у Ирианы перехватывало дыхание. Та же магия порою забирала у нее все силы, и уроженка Фенхару целыми днями не могла встать с кровати. Магия взимала плату и с целителя, и с пациента. Но Ириана платила с радостью. Она никогда не жаловалась на немилосердные последствия проведенного исцеления.

Если ее магия спасала жизнь… Сильба даровала ей такую возможность. Другой подарок Ириане преподнесла молодая незнакомка в ту, последнюю ее ночь в Иннише. Ириана делала все, чтобы не посрамить ни богиню, ни незнакомку.

Сейчас она молчаливо ждала, пока сухопарая старуха закончит чтение. Красивый палисандровый стол, за которым сидела старуха, был постоянно чем-нибудь завален. Любые усилия слуг навести там порядок давали лишь временный результат. Вскоре поверхность вновь покрывалась бумагами, кусками старинного пергамента с заклинаниями, банками и склянками со снадобьями.

Две такие шарообразные склянки покоились на серебряных подставках в виде ног ибиса. Их содержимое очищалось на солнечном свету. Башня и ее помещения постоянно купались в солнечных лучах.

Хазифа – верховная целительница Торры-Кесме – взяла одну склянку, поболтала голубую жидкость, нахмурилась и вернула на подставку.

– Этот чертов настой всегда готовится вдвое дольше, чем я рассчитываю, – сказала она на родном языке Ирианы. – Как ты думаешь – почему?

Ириана, сидящая напротив, привстала с потертого кресла, чтобы получше разглядеть настой. Каждая встреча с Хазифой, каждый разговор с нею давали шанс узнать что-то полезное и важное, получить урок или пройти испытание. Ириана взяла склянку, в золотистом свете заходящего солнца рассмотрела густую лазурно-голубую жидкость и спросила:

– Это для кого?

– Для девочки лет десяти. Полтора месяца назад у нее начался сухой кашель. Врачи посоветовали медовый напиток, покой и свежий воздух. Девочке полегчало. Думали, скоро поправится, но неделю назад кашель возобновился еще сильнее, чем прежде.

Врачи Торры-Кесме были лучшими в мире и от целительниц отличались лишь тем, что не владели магией. Для целительниц они были первым этапом проверки. Жилища врачей располагались вокруг башни.

Как уже говорилось, магия истощала силы тех, кто ее применял. Несколько веков назад тогдашняя верховная целительница издала распоряжение: когда обращаются за помощью в Торру-Кесме, первыми заболевших осматривают врачи. Кто-то считал это политическим маневром, костью, брошенной врачам, поскольку люди уповали на всесилие магии и не хотели тратить время на врачей.

Однако и у магии были пределы возможностей. Она не могла остановить смерть и воскресить умершего. С этой печальной истиной Ириана сталкивалась постоянно: как здесь, так и на родине. И даже прочитав заключения врачей, она нередко отправлялась к больным по узким, идущим все время под уклон улицам Антики.

– Думаю, настою вредит чрезмерное тепло, – сказала Ириана, наклоняя склянку в разные стороны. – Здесь даже для нас слишком жарко.

К концу лета на город всегда наваливалась жара. За два года жизни в Антике Ириана так и не привыкла к изнуряющему сухому зною города богов. Правда, другие здания меньше страдали от жары. Более ста лет назад один умелец придумал бидгиры – башенки-ветроуловители. Они ставились на крышах и гнали свежий воздух в нижние помещения. Некоторые действовали совместно с подземными каналами, змеящимися под Антикой, и превращали жаркий ветер в потоки прохладного воздуха. Этими башенками, словно остриями копий, были усеяны все столичные постройки: от скромных глинобитных домов до особняков с тенистыми дворами и прозрачными прудами.

К сожалению, Торру-Кесме построили раньше, чем появились бидгиры. Воздушные каналы в ее стенах неплохо охлаждали воздух в самом низу, а что касалось середины и верха… Ириана не раз мечтала, чтобы в башню позвали ремесленников и исправили положение. От жаркого солнца и многочисленных очагов, горящих на разных этажах Торры, кабинет Хазифы превращался в сковородку.

– Я бы предложила отнести снадобье куда-нибудь пониже, где прохладнее.

– А откуда там взять достаточно солнечного света?

Ириана задумалась:

– Пусть туда принесут зеркала. Зеркала будут ловить солнечный свет и передавать склянке. Положение зеркал нужно менять сообразно положению солнца. Сочетание более прохладного воздуха и направленного солнечного света ускорит приготовление настоя.

Ответом был легкий, удовлетворенный кивок Хазифы. Ириана очень ценила эти скупые знаки одобрения, этот свет в карих глазах верховной целительницы.

– Сметливый ум спасает жизни намного чаще, чем магия, – только и сказала Хазифа.

Ириана часто слышала от верховной целительницы эти слова (порою они произносились с воспитательной целью, чтобы не загордилась), но, как всегда, с благодарностью кивнула и поставила склянку на место.

Хазифа разгребла бумаги и сложила руки на сверкающей розовой поверхности стола:

– Итак, если верить мнению Эреции, ты готовишься нас покинуть.

Ириана выпрямилась. В этом же кресле она сидела два с лишним года назад. Тогда, поднявшись на тысячу ступеней, она вошла кабинет Хазифы с просьбой принять ее в ученицы. Просьба была самым малым из унижений, пережитых Ирианой в тот день. Кульминация наступила, когда она швырнула Хазифе на стол мешочек с золотом и выпалила: «Мне плевать, сколько стоит учеба у вас. Берите все».

Она не подозревала, что Хазифа не берет денег с учеников. За свое обучение они платили иным способом. За год работы в таверне «Белый поросенок» – это был грязный и ветхий постоялый двор – Ириана притерпелась к оскорблениям и унижениям. Но никогда еще она не чувствовала себя такой раздавленной, как в тот момент, когда Хазифа сухо приказала убрать деньги со стола. Ириана сметала золотые монеты в коричневый кожаный мешочек, и у нее дергались пальцы, словно у картежника, торопящегося поскорее спрятать выигрыш. Но если игрока захлестывала радость, то Ириана боролась с желанием выпрыгнуть в сводчатое окно за спиной Хазифы.

Многое изменилось с тех пор. Исчезло домотканое платье и чрезмерная худоба. Ежедневные подъемы и спуски по бесконечным ступеням Торры уберегали ее талию от расползания вширь. Поначалу Ириана никак не могла наесться. Она долго не привыкала к трапезам в Торре-Кесме, где каждый ел столько, сколько хотел, и все кушанья были соблазнительно вкусными. А тут еще городские базары, заваленные деликатесами, и уютные шалманчики чуть ли не на каждой улице.

Ириана сглотнула, безуспешно пытаясь понять, что скрывается за словами верховной целительницы. Хазифа была здесь единственной, в чьи мысли Ириана не могла проникнуть и чьи действия не могла предугадать. Она ни разу не видела Хазифу разгневанной или хотя бы раздраженной. Этим верховная целительница сильно отличалась от других наставниц и прежде всего – Эреции. Хазифа даже голоса не повышала. Лицо старухи имело лишь три выражения: довольное, недовольное и бесстрастное. Два последних были для Ирианы хуже любого наказания.

Впрочем, наказания остались в ее прежней жизни. В Торре-Кесме этого слова не знали. Здесь не оставляли без обеда и не угрожали побить. А в «Белом поросенке» Нолан вычитал у нее из жалованья за малейшее нарушение установленных им правил. Провинностью считался даже излишне любезный разговор с посетителем, не говоря уже о попытках тайком подкармливать объедками полудиких уличных мальчишек с грязных улочек Инниша. Объедки полагалось вываливать в чаны, где они шли на корм свиньям или попросту гнили.