Противоречия в романе «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова Яценко Андрей
14. Время в романе
Рассмотрим, как протекало время во второй главе романа «Понтий Пилат», в которой описывается, как прокуратор провел допрос Иешуа и утвердил вынесенный ему приговор Малым Синедрионом.
Итак, действия начинаются ранним утром.
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат».
Ранним утром считается отрезок времени с 5—6 часов до 9—10 часов. Поздним поэтому утром полагают период с 9—10 до 12 часов. Из небольшого по содержанию количества событий (допрос Пилатом Иешуа, его разговор сначала с Каифой, и затем с Синедрионом), описанного во второй главе романа, можно предположить, что все началось во дворце Ирода Великого до десяти часов утра и закончилось на площади перед гипподромом (ристалищем) вскоре после полудня, т.е. двенадцати часов.
Рассмотрим ход времени, на который периодически указывал автор.
В начале допроса Пилат вызвал кентуриона. «Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце».
Затем по прошествии некоторого времени положение солнца на небосводе изменилось.
«Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца».
Пилат закончил допрос и приготовился встретиться с Каифой, когда время приближалось к полудню.
«Приказания прокуратора были исполнены быстро и точно, и солнце, с какой-то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа».
К концу их разговора был уже почти полдень.
«Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно:
– Дело идет к полудню».
Когда позже Пилат взошел на каменный помост на площади перед гипподромом (ристалищем) и объявил собравшейся толпе о приговоре, полдень уже наступил.
«Пилат выкрикивал слова и в то же время слушал, как на смену гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не доносилось до его ушей, и даже настало мгновение, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо».
И тут в конце главы автор вдруг сообщает: «Было около десяти часов утра».
До этого же автор четырежды упоминал в разных вариантах полдень: солнце не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, раскаленный шар почти над самой головой, дело идет к полудню и, наконец, отвесные лучи. Поэтому можно предположить, что единственное указание на десять часов утра будет ошибкой.
Эту ошибку автор повторит вначале следующей 3-й главы («Седьмое доказательство»). «– Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, – сказал профессор».
На ошибку указывает продолжение ершалаимского романа в 16-й главе («Казнь»). Здесь сообщается, что «Та кавалерийская ала, что перерезала прокуратору путь около полудня, рысью вышла к Хевровским воротам города».
«К этим любопытным из города присоединились теперь любопытные богомольцы, которых беспрепятственно пропускали в хвост процессии. Под тонкие выкрики глашатаев, сопровождавших колонну и кричавших то, что около полудня прокричал Пилат, она втянулась на Лысую гору».
В главе 25-й («Как прокуратор пытался спасти Иуду») также указывается, что беседа Пилата и Каифы состоялась в саду дворца Ирода Великого около полудни.
«В том самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседовали прокуратор и первосвященник, с ударом, похожим на пушечный, как трость переломило кипарис».
Таким образом, ошибку во времени можно исправить, заменив время в конце второй главы и начало третьей с «около десяти часов утра» на «около полудня».
15. Где родился Иешуа?
На допросе во 2-й главе («Понтий Пилат») прокуратор прямо спрашивает Иешуа, где он родился:
«– Прозвище есть?
– Га-Ноцри.
– Откуда ты родом?
– Из города Гамалы, – ответил арестант, головой показывая, что там, где-то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала».
Здесь получается противоречие. Прозвище «Га-Ноцри» указывает на происхождение из Назарета, «назаретянин». Иешуа же утверждает, что он родом из другого города – Гамалы. Такой город действительно существовал в древние времена. Потом он был разрушен и забыт, пока в середине ХХ века его не нашли археологи. Так Иешуа на допросе дает противоречивую информацию о месте рождения.
Однако во сне Пилата, который описан в главе 26-й («Погребение»), фигурирует уже другое название:
«– Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, – просил во сне Пилат. И, заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне».
Итак, в романе у Иешуа получаются два родных города: Гамала и Эн-Сарид.
Гамала возникла только в окончательной версии, тогда как в одной из ранних редакций Эн-Сарид упоминался в сцене допроса: «Из Эн-Сарида, – ответил арестант, головой показывая, что там где-то есть Эн-Сарид». Это один из вариантов арабского названия Назарета, то есть, библейской родины Христа. О том же говорит и прозвище Га-Ноцри – «назаретянин».
Таким образом, в ранней версии и прозвище Иешуа и место рождения совпадали с Назаретом, местом рождения Иисуса. В заключительной же версии Иешуа сохраняет прозвище «Га-Ноцри», но меняет место рождения на Гамалу.
16. Освещенность в подъезде
В главе 24-й («Извлечение мастера») описываются события, произошедшие в шестом подъезде, где на пятом этаже находилась нехорошая квартирка.
«Чума-Аннушка вставала почему-то чрезвычайно рано, а сегодня что-то подняло ее совсем ни свет ни заря, в начале первого. Повернулся ключ в двери, Аннушкин нос высунулся в нее, а затем высунулась она и вся целиком, захлопнула за собою дверь и уже собиралась тронуться куда-то, как на верхней площадке грохнула дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и, налетев на Аннушку, отбросил ее в сторону так, что она ударилась затылком об стену.
– Куда ж тебя черт несет в одних подштанниках? – провизжала Аннушка, ухватившись за затылок. Человек в одном белье, с чемоданом в руках и в кепке, с закрытыми глазами ответил Аннушке диким сонным голосом…»
Из этого отрывка видно, что в подъезде на лестничной площадке Аннушке было достаточно света, чтобы она разглядела, во что был одет Аллоизий Магарыч.
«– Колонка! Купорос! Одна побелка чего стоила, – и, заплакав, рявкнул: – Вон! – тут он бросился, но не дальше, вниз по лестнице, а обратно – вверх, туда, где было выбитое ногой экономиста стекло в окне, и через это окно кверху ногами вылетел во двор».
Выше по пролету на площадке было окно, видимо, поэтому Аннушке было достаточно лунного света, чтобы разглядеть «гостя» нехорошей квартиры. Разглядела она также в деталях затем спустившихся по лестнице мастера и Маргариту в сопровождении Бегемота, Геллы и Азазелло. А потом с освещенностью в подъезде что-то происходит.