Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история Загер Петер
Именно в этой трапезной снимались сцены, происходившие в главном зале Хогвартса, школы волшебников из бестселлера Джоан Роулинг «Гарри Поттер и философский камень».
В огромной столовой колледжа Крайст-Черч все блестит и сверкает. Пахнет нардовой мазью и воском для натирки полов. Длинные, натертые до блеска дубовые столы, стулья с изогнутыми неоготическими спинками. На тарелках – эмблема колледжа, кардинальская шапка. Студенты завтракают и обедают здесь, как в самом обычном кафе, по вечерам же столы сервируют, причем возможны два варианта: неформальный ужин и formall hall (полный церемониал) в мантиях, с молитвой на латыни. Председательское место в главном углу зала занимает Генрих VIII в полный рост, с широко расставленными ногами – копия пропавшего из Уайтхолла портрета, выполненного Гансом Гольбейном. Вокруг короля по стенам находятся знаменитости в золотых рамах: Джон Локк, Джон Уэсли, Уильям Гладстон, У. Х. Оден – звезды Крайст-Черч-колледжа кисти Гейнсборо, Рейнольдса, Лоуренса, Милле, Сазэрленда. Не просто обыкновенный для колледжей пантеон славы, а национальная портретная галерея в миниатюре. Ученые, поэты, высшие чины политики и Церкви – сплошь громкие имена. В этом сверхконсервативном колледже женщины пока не удостоились чести быть увековеченными в парадных портретах – за исключением двух Елизавет, I и II, в статусе посетительниц с королевской инспекцией.
Справа от входа висит портрет Льюиса Кэрролла, написанный после его смерти и довольно меланхолический. Сверху свет льется в зал через «Окно Алисы»: витраж по мотивам кэрролловских историй. Насколько же крошечной и потерянной должна была ощущать себя девочка Алиса в таком огромном зале, среди всех этих громадных существ за столом своего отца, ректора колледжа, пока наконец не попробовала пирожок, который помог ей вырасти, а потом все выше и выше, пока она не стала похожа на старые длинношеие фигурки из мейсенского фарфора на каминной полке, а голова ее не уперлась в потолок. К high table ведут три ступени: он расположен на подиуме, приподнятом над общим академическим уровнем.
В торце – портрет ректора Лидделла. Возле него дверь, едва различимая в обшитой досками стене. «Это Кроличья нора, – объяснил мне один из смотрителей. – Ведет прямо в Старшую гостиную, клуб донов. Через эту дверь они выходят из своего корпуса, быстро поглощают пищу и вновь исчезают в норе». Будучи куратором Старшей гостиной, Льюис Кэрролл в течение нескольких лет должен был следить за тем, чтобы у его коллег всегда было в достатке газет, писчей бумаги, а главное, чая и вина. В иерархии Крайст-Черч-колледжа ему не удалось подняться выше.
Именно в Ректорском саду Льюис Кэрролл впервые встретил прообраз своей Алисы – 25 апреля 1856 года, когда ему захотелось сфотографировать собор. В саду возле Алисиной калитки до сих пор растет дерево, где, как утверждают, сидел тот самый Чеширский Кот, оставшийся в веках благодаря своей широкой улыбке.
Ровно в пять минут седьмого начинается вечерняя служба. Мальчики-хористы в тюдоровских шапочках поют молитву – неизменно, с тех самых пор, как в 1525 году кардинал Уолси основал здешний хор. Под сводами норманнских аркад поют они «Слава Тебе, Троица!» первого здешнего хормейстера Джона Тавенера, гимны Уильяма Уолтона, в свое время тоже певшего в этом хоре. Чарующая церковная музыка, интеллектуальные проповеди, вся в целом атмосфера собора Крайст-Черч создают даже у атеистов невероятное ощущение контакта если не с самим Господом, то, несомненно, с историей Англии.
Этот самый маленький в стране собор одновременно является часовней самого большого оксфордского колледжа. Длина собора Крайст-Черч – всего сорок восемь метров; часовня Кингз-колледжа в Кембридже, к примеру, вдвое длиннее. Исторически первая церковь, стоявшая в этом месте, исчезла бесследно: то был женский монастырь viii века, основательницей которого считается Св. Фридесвида, хранительница Оксфорда. Во второй половине xii века на фундаменте легенды каноники-августинцы возвели церковь в том самом виде, в каком ее можно видеть и сегодня. Вернее, сегодня она еще лучше – после реставрации сэром Джорджем Гилбертом Скоттом в 1870–1876 годах. Одно из его норманнских дополнений – знаменитое окно с розами в восточном торце здания.
Как правило, средневековые церкви ориентированы с востока на запад. На хорах зарождается определенный архитектурный ритм, поддерживаемый центральным нефом: позднеримские круглые колонны с готическими бутонообразными капителями; аркады со сдвоенными сводами, образующими тройную арку, отчего стены кажутся выше, чем на самом деле.
А вот над хорами (и это настоящая сенсация) растянулся сетчатый свод со свисающими замковыми кирпичами и узором, изображающим звездное небо. Как каменные фонари парят эти подвески под ребрами лиерн – позднеготическая изысканность примерно 1500 года рождения, – и никакого железобетона. Лишь частично взгляду доступны арки, сходящиеся вместе позади свода и удерживающие конструкцию. Автор гениального конструкторского решения – скорее всего Уильям Орчард, один из самых блестящих архитекторов своего времени. Орчард, похороненный в соборе Крайст-Черч, работал также в богословской школе и в Магдален-колледже.
Часовня каждого колледжа, а эта в особенности, отчасти являет собой галерею усопших душ, придавая тем самым завершенность портретной галерее в столовой. Вот разглядывает нас «отец меланхолии» Роберт Бёртон в черной мантии, с каменным лицом – бюст времен Стюартов. Другой почтенный дон, преподобный Покок, даже и после смерти не снимает mortarboard[69]. Философу Джорджу Беркли написал эпитафию его друг Александр Поуп, о Джоне Рёскине напоминают собственные слова художника («Нет другого богатства, кроме жизни»), а об У. Х. Одене – памятник в часовне Милитари-Чэпел, где он, будучи студентом, в велюровых тапочках отстаивал воскресную литургию, начинавшуюся в восемь утра. В вестибюле собора стоит памятник самому нелюбимому ректору Крайст-Черч-колледжа – доктору Джону Феллу. К сожалению, на нем не выбит шуточный стих, написанный о нем студентами: «Я не люблю вас, доктор Фелл, / Причину вспомнить не сумел, / Но убедиться я успел: / Я не люблю вас, доктор Фелл». Фелл был радикальным роялистом, отославшим из колледжа как квакера Уильяма Пенна, так и философа Джона Локка.
Средневековые пилигримы стремились в эту церковь с особой целью – увидеть ларец с мощами Св. Фридесвиды. Изготовленный в 1289 году, он был уничтожен в эпоху Реформации, в 1889 году реконструирован и установлен в северном боковом нефе. В пазухах свода средневековые скульпторы прячут в густой натуралистически изображенной листве небольшую головку «зеленой женщины» в сказочном лесу. Это та самая история, которую Эдвард Бёрн-Джонс в 1859 году изобразил сияющими красками на расположенном рядом окне Св. Фридесвиды: история о земных приключениях святой, от чрезмерной настойчивости поклонника сбежавшей в леса, да так и остававшейся там до своего вознесения на небо, к сонму спасенных душ. Одна из пяти живописных работ по стеклу, выполненных Бёрн-Джонсом для собора Крайст-Черч. С витражными святыми и ангелами прерафаэлитов соседствуют окна, созданные в Средневековье и в эпоху барокко: знаменитое убийство в соборе (окно Беккета, ок. 1340) и монументальная живописная сага об Ионе работы Абрахама ван Линя (1630-е годы).
Норманнский портал с колоннами ведет от крестового хода в Чаптер-хаус – помещение для собраний капитула. Когда-то там располагалась часовня, теперь же под островерхими расписными окнами и нежными капителями в форме листьев собор продает сувениры – на память, в частности, о Льюисе Кэрролле. Напротив его колледжа, на улице Сент-Олдейт, 83, расположен «Магазин старой овцы». В пятой главе «Зазеркалья» именно в этой крошечной лавке Алиса встречает вяжущую Овцу. С тех пор Овца превратилась в японку. В своем тесном островерхом домике Юкки Гэндер, владелица Алисиного магазина, продает всевозможные сувениры, связанные со Страной чудес: шахматные фигурки в виде Алисы, часы Шалтая-Болтая, Додо на наперстке. «Че-пу-ха!» – как сказала бы Алиса.
И правда, совершенно невозможно устоять перед искушением попробовать фруктовые конфеты из лавки Юкки – почти такие же засахаренные фрукты с удовольствием покупала когда-то Алиса Лидделл.
По пути от собора к картинной галерее колледжа мы пересекаем Пекуотер-квод, прозванный студентами Пек: три жилых корпуса с ионическими колоннами и центральным фронтоном (1705–1714), с юга – библиотека (1716–1772). В xviii веке этот благородный квартал населяли преимущественно студенты высокого происхождения, которые могли здесь вести такой же аристократический образ жизни, как и в поместьях в стиле Палладио. Те же, чей достаток был поскромнее, попав сюда, получали неплохие шансы изменить свою жизнь.
Это была классическая архитектура английского Просвещения в обоих смыслах этого слова, возведенная по проекту двух оксфордских ученых. Однако на молодого Джона Рёскина это не произвело сильного впечатления. В своей классической квартире поклонник средневековой архитектуры тосковал по эркерному окну «с видом на готическую часовню».
Было бы странно предполагать, что за коринфским фасадом библиотеки колледжа, подобного Крайст-Черч, скрываются только книги. Стоит войти, и вот уже радует глаз небольшое, но поистине блестящее собрание скульптурных поясных портретов. Библиотечный зал, одно из самых красивых помещений в Оксфорде, растянулся по всей длине второго этажа, от одного венецианского окна до другого: столы и колонны обшиты панелями норвежского дуба, над стеллажами роскошная лепнина (1764). В библиотеке насчитывается около ста двадцати тысяч томов, включая первопечатные издания, средневековые иллюстрированные и греческие рукописные книги, ноты, отпечатанные в xvi и xvii веках. В стеклянной витрине, как жемчужина библиофилии, выставлена красная шапочка, принадлежавшая, как утверждается, кардиналу Уолси.
Под самой крышей находится маленькая кухня, где пьют чай библиотекари. Там когда-то работал Льюис Кэрролл. Из окон открывается вид на Ректорский сад, в котором играла с сестрами Алиса. По сравнению с другими собраниями Крайст-Черч коллекция, связанная с Льюисом Кэрроллом, в его собственном колледже выглядит скорее бледно: несколько писем, фотографий, первых изданий. Когда Общество Кэрролла предложило Бодлианской библиотеке и колледжу Крайст-Черч свое замечательное собрание, ни колледж, ни библиотека интереса не проявили, как, впрочем, и город Оксфорд. Да и от коллекции Алисы Лидделл, много лет назад безвозмездно переданной колледжу ее наследниками, здесь предпочли избавиться – в 2001 году она была выставлена на аукционе Sotheby’s. Однако покупатель, частный коллекционер, любезно вернул их под залог в картинную галерею. Судя по всему, великие умы современного Оксфорда по-прежнему с подозрением относятся к гению абсурда, фотографу и другу маленьких девочек.
Ни один из оксфордских колледжей не обладает столь значительным собранием произведений искусства, как Крайст-Черч. В 1968 году из библиотеки оно переместилось в Картинную галерею, специально построенную фирмой Powell & Moya и вписанную в ансамбль Кентербери-квод. Ядром коллекции колледж обязан двум студентам – генералу и дипломату. Джон Гизе сражался за герцога Мальборо, а в свободное время тянулся к искусству итальянского Ренессанса, сейченто (xvii в.), великим венецианцам. Из его коллекции пришли произведения Караччи, Тинторетто и Веронезе, Доменикино и Бернардо Строцци, картина Антониса ван Дейка «Великодушие Сципиона» и замечательный эскиз маслом, изображающий солдата на лошади.
Другой блок живописных шедевров подарил колледжу дипломат Уильям Фокс-Стрэнгуэйз, один из первых английских собирателей итальянского раннего Ренессанса, особенно флорентийцев xiv и xv веков. Мадонны и Сивиллы кисти Дуччо, Боттичелли, Пьеро делла Франчески, фрагмент «Оплакивания Христа» кисти Хуго ван дер Гуса, таинственный «Кентавр» Филиппино Липпи, «Иеремия» Сальватора Роза – жемчужины его коллекции. Здесь представлен и поздний шедевр Франса Хальса «Портрет старой женщины», дар Старшей гостиной, той самой «резервации для донов», которые, случается, радуют и других представителей рода человеческого удачной сплетней или картиной.
Кроме того, колледж обладает уникальной коллекцией рисунков старых мастеров, насчитывающей около двух тысяч наименований. «Причудливая мужская голова» Леонардо да Винчи, «Иаков и Рахиль» Хуго ван дер Гуса, акварель Клода Лоррена, удивительные работы Микеланджело, Тициана, Тинторетто, Корреджо, Веронезе, Рембрандта, Рубенса, ван Дейка – это великолепное собрание. Наряду с коллекцией Эшмоловского музея эти рисунки превращают Оксфорд в центр изучения искусства старых мастеров.
Сцены из повседневной жизни у них встречаются редко. Тем удивительнее, когда художник Аннибале Караччи вдруг пишет сюжет вроде «Лавки мясника» в формате исторического полотна (ок. 1583). Забивают овцу, бараний кострец взвешивают и продают – лишь в голландской живописи xvii века мы вновь встречаем подобные сцены, грубовато-комический реализм которых совершенно не типичен для итальянского барокко, даже если попытаться истолковать выбор жертвы как аллегорию Страшного суда. На мой взгляд, это самая необычная картина в этой исключительной коллекции. Когда-то она принадлежала королю Карлу I.
Покинув картинную галерею, вы попадаете в небольшой двор, выполняющий в Крайст-Черч-колледже роль триумфальной арки. Он создан Джеймсом Уайеттом (1773–1783) как монументальное завершение ансамбля Кентербери-квод. Чтобы хотя бы отчасти сохранить privacy, колледж построил специальный вход для посетителей (которых бывает около двухсотпятидесяти тысяч в год) в стороне, через здание Мидоу-билдинг. Это сооружение в венецианском неоготическом стиле строилось в 1862–1866 годах как студенческое общежитие. Именно в нем жил, например, студент увековеченного Ивлином Во «Брайдсхеда» Себастьян Флайт вместе со своим плюшевым медведем Алоизиусом, причем обоим там очень нравилось. Во время роскошного совместного ланча один из его друзей выходил на балкон и декламировал поэму Т. С. Эллиота «Бесплодная земля», так что стихи далеко разносились над лугом Крайст-Черч. Это вам не Том-квод, этот луг – самая большая ценность колледжа.
Крайст-Черч-мидоу – старый заливной луг между Темзой и Черуэллом, болотистое место, в прошлом нередко затапливаемое в зимнее время. Со средневековой эпохи его никогда не распахивали, никогда не поливали пестицидами. Там растут лютики, ярутка полевая, погремок, манжетка и водосбор – идеальный резервуар для насекомых, ботаников и энтомологов. Если перелистать старый университетский устав, выяснится, что всякий студент Крайст-Черч-колледжа имеет право пасти там свою корову, чтобы ежедневно иметь к завтраку свежее молоко. На желтых от цветущих калужниц лугах пасутся лонгхорны (длиннорогие мясные коровы), а мимо вьется дорога, красивее и естественнее которой я не встречал ни в одном крупном городе мира.
Все в Оксфорде заполонили цитаты: улицы, стены, скамьи, и эта дорога – не исключение. В самом ее начале, в Саду памяти павших, на одной из тротуарных плиток читаем: «Я даю ему свой меч, и это должно принести мне успех в паломничестве». Фраза из «Пути паломника» Джона Беньяна дает пищу для размышлений. Вправо отходит дорожка Нью-уолк, проложенная в 1872 году по решению ректора Лидделла – аллея тополей, спускающаяся вниз, к Темзе. Этой дорогой вдоль мельничного ручья часто ходил Льюис Кэрролл с его дочерями, собираясь на лодочную прогулку: так было и 4 июля 1862 года, когда он впервые поведал им историю о приключениях Алисы в Стране чудес.
В июне, в Неделю восьмерок, тут становится жарко. Именно возле Крайст-Черч-мидоу финиширует гребная гонка, и в пылу ее страстей болельщиков нередко тянет на любовные приключения. На этом самом месте бросились в реку студенты, влюбленные в Зулейку Добсон, – кто не верит, прочитайте одноименный роман Макса Бирбома. От южной оконечности заливного луга ведет дорожка по берегу Черуэлла, откуда открывается вид на шпили – классическая оксфордская панорама, не искаженная предместьями.
По Брод-уолк возвращаемся туда же, откуда начали: слева – коровы, справа – спортивные площадки Мертон-колледжа и Крайст-Черч-колледжа. Эта аллея была проложена вскоре после гражданской войны. Тогда по ее сторонам росли вязы, теперь платаны. Она была оксфордским Пэл-Мэлом, сельским подиумом городской моды, по которому прогуливались, чтобы на других посмотреть и себя показать, особенно в июньское воскресенье Show Sunday, которым заканчивается академический год.
И для местных обитателей, и для гостей, для многих поколений профессоров и студентов Крайст-Черч-мидоу всегда оставался местом отдыха и источником вдохновения. Здесь гулял Сэмюэль Джонсон, медитировал кардинал Ньюмен, рисовал Джон Рёскин, собирал цветы Джон Локк. Маршал Блюхер, бывший гостем колледжа в 1814 году, нарезал по лугу круги, чтобы протрезветь после того как выпил чересчур много бренди. Методист Джордж Уайтфилд молился среди цветов. Нет-нет да и вспорхнет прямо перед тобой голубой зимородок. Что за луг! А они, горожане, хотели проложить по нему четырехполосное шоссе. Но это, слава богу, породило волну протестов. Теперь Крайст-Черч-мидоу останется с нами и в xxi веке – последняя пастораль Средневековья.
Ориел-колледж и Корпус-Кристи-колледж
Я люблю Оксфорд, потому что люблю книги, а Оксфорд – это книга. Ты переходишь с одной улицы на другую, как будто перелистываешь страницы.
Джулиан Грин. «Мои города» (1985)
«Ориел-колледж? Очень спортивные, много американцев». Такой формулой моя оксфордская квартирная хозяйка охарактеризовала Ориел-колледж. Первые в гребле и последние из тех, кто пустил в свой мужской бастион представительниц слабого пола лишь в 1985 году. А ведь такие вещи формируют имидж колледжа не в меньшей степени, чем декорации, которые здесь не обходит вниманием ни одна съемочная группа: яркие, островерхие здания вокруг площади Ориел-сквер – ансамбль колледжа с изогнутыми фронтонами, эркерами, башенками на коньках крыш и заглавными буквами, украшающими центральный подъезд наподобие каменных бордюров. REGNANTE CAROLO – сообщает буквенная балюстрада («Времен царствования короля Карла»). Когда строился парадный вход Ориел-колледжа (1620–1642), такого рода строительные арабески были не менее популярны, чем рюши на одеяниях кавалеров – ажурная вязь, – привезенная из Франции мода, которая захватила и архитекторов-якобинцев.
В нишах над порталом три грубоватые скульптуры: возле Карла I стоит Эдуард II, основавший колледж в 1326 году, а над ними – Мадонна, которой он посвящен. «Дом благословенной Девы Марии в Оксфорде» – так должен был называться колледж. Но из-за того, что примерно в то же время Деву Марию в свое наименование ввел Нью-колледж, здесь предпочли просто Ориел – по самому старому зданию, прозванному La Oriole – от oratorioum (часовня). По запутанности истории оксфордских колледжей могут поспорить лишь с кельтскими узлами.
За ажурными готическими окнами первого ансамбля Фронт-квод скрываются часовня и зал, в примыкающем заднем дворе Бэк-квод – библиотека. Ее спроектировал Джеймс Уайетт в 1788 году: всего семь соединительных балок в длину. Внизу рустика, выше ионические колонны с гладким верхом – величие на минимальном пространстве. На первом этаже с комфортом расположилась легенда колледжа, Старшая гостиная, где, как утверждают сотрудники других колледжей, прямо-таки воняет логикой. Именно здесь якобы зародилось Оксфордское движение, и у нас нет причин сомневаться в этом.
В Ориел-колледже учились два нобелевских лауреата: химик сэр Александр Тодд и экономист Джеймс Мид, не говоря уже о великих студентах прошлого вроде сэра Уолтера Рэли или сэра Томаса Мора. Бо Бруммель, знаменитый денди эпохи Регентства, тоже учился в Ориел-колледже, хотя и недолго. Однажды он выпустил во дворе колледжа галку с повязанными белыми ленточками как пародию на выход ректора.
Но лишь один бывший студент сумел воплотиться в фигуру на фасаде колледжа, выходящем на Хай-стрит: Сесил Родс, весьма средний студент, известный расист и один из самых щедрых оксфордских благотворителей. Его имя вместе с Родезией давно растворилось бы в сумерках колониальной истории, если бы он разрабатывал только алмазные копи да имперские мечты. Но второй большой страстью его жизни стал Оксфорд, а вовсе не забота о всеобщем имперском воспитании, как многие ошибочно полагают. Одно из следствий этого увлечения, стипендии Родса, приносят реальную пользу и по сей день.
Нет ничего абсурднее, чем стремиться из одного оксфордского колледжа в другой, но нет ничего труднее, чем отказаться от этого стремления. Выйдем для начала в сад – конечно, в сад колледжа Корпус-Кристи. Самый маленький колледж в Оксфорде расположен рядом с самым большим, Крайст-Черч-колледжем. Сад у Корпус-Кристи тоже маленький, в нем нет ничего исключительного, и потому многие просто не замечают его. Колокольчики, примулы, буддлеи и незабудки, серо-зеленые листья брокколи, мята, шалфей – все это разрастается, преодолевая границы клумб и дорожек, свободно и неформально. Это наложение мягкой анархии на характерные особенности приусадебного участка формирует в саду Корпус-Кристи ни с чем не сравнимую атмосферу.
Там, где заканчивается сад, совершенно неожиданно кончается и город. С террасы, устроенной на остатках городской стены, открывается панорамный вид на спортивные площадки, заливные луга, и вниз – на закрытый сад Крайст-Черч-колледжа с его старым платаном.
Когда Ричард Фокс, епископ Винчестерский, основал Корпус-Кристи в 1517 году, он сравнивал свой колледж с садом пасеки, где студенты прилежно, как пчелы, трудятся во славу Господа и во исполнение собственных нужд. А дабы росли там лишь «самые исключительные цветы и травы», благочестивый гуманист вызвал «трех по-настоящему искусных травников»: одному надлежало способствовать расцвету латыни, другому – греческого, третий же, главный академический садовник, должен был пестовать самый благородный и самый прихотливый цветок – теологию. И вот, даже пять столетий спустя, в саду епископского колледжа жужжат пчелы, и не только метафорически. Два студента сидят в тени деревьев рядом с наставником и оживленно о чем-то спорят. Кто сочтет эту картину идиллией, просто недооценивает подобную форму работы. В этом саду учатся и празднуют, а внизу, под жимолостью и орхидеями, покоится прах Элизабет Роусон, классического филолога и хозяйки сада, умершей в возрасте пятидесяти пяти лет и бывшей, как гласит эпитафия на латыни, остроумным и добродушным ученым.
И поныне в Корпус-Кристи культивируют классику, хотя Интернет и биохимия ныне выглядят здесь не менее органично, чем античные классики, чьим трудам в местной библиотеке дивился еще Эразм Роттердамский.
В расположенной рядом часовне пахнет кедром. В нескольких шагах, в восточном флигеле, находится актовый зал. В небольшом, симпатичном колледже все находится рядом. А на единственной колонне главного входа нашлось место даже для бесконечной тайны времени: двадцать семь солнечных часов, астрономические таблицы, вечный календарь – подлинная триумфальная колонна в честь чисел и звезд, спроектированная Чарлзом Тернбуллом в 1579 году. На самом ее верху, выше всего, что может знать человек, устроился пеликан, символ колледжа Корпус-Кристи. Вокруг него по краям стены растут мальвы, желтофиоль, водосбор, молочаи, акант, бамбук, гималайский бальзам, а над аркой ворот свешивается Rosa banksiae Lutea (вечнозеленая роза) – фейерверк из тысячи маленьких желтых цветочков.
Отец всех колледжей: Мертон
Принимаются только студенты хорошего поведения, целомудренные, миролюбивые, скромные, нуждающиеся, способные учиться и желающие перемен к лучшему.
Из устава Мертон-колледжа (1264)
«Ваш код с парковки запоминается легко, – сказала моя хозяйка, – 1264, год основания Мертон-колледжа». Он расположен сразу за Корпус-Кристи на мощенной булыжником улице, последней в Оксфорде, где еще слышится эхо Средневековья.
Мир идей, открывающийся за входными воротами, неплохо характеризует тимпан на сторожевой башне (1418): Иоанн Креститель и агнец Божий в чаще леса, а посередине книга с семью печатями. Откровение, перед которым преклонил колени основатель колледжа Уолтер де Мертон. Епископ Рочестерский, лорд-канцлер Генриха III, слуга и короны, и Церкви, – его колледжу надлежало также служить обеим, но под управлением магистров. Академическое самоуправление, собственное имущество, размер и расположение зданий – все это превратило Мертон-колледж в образцовую модель колледжской архитектуры.
На относительно небольшом земельном участке между городской стеной и улицей Мертон-стрит «Дом стипендиатов Мертона» постепенно превратился в один из самых влиятельных и богатых оксфордских колледжей. Часовня и главный зал, центры внутренней жизни колледжа, занимают ведущее место в первом дворе. Перед столовой растут магнолии и гигантские белые гортензии. Орнамент из завитков и спиралей, обрамляющий готические дубовые ворота, одно из прекраснейших произведений художественной ковки конца xiii века, создан приблизительно в одно время с виртуозным по исполнению большим ажурным окном в восточной стене часовни. Уолтер де Мертон задумывал свою часовню в размер монастырской церкви, с главным и боковыми нефами. Но построены были лишь хоры (1289–1296), средокрестие (ок. 1355), поперечный неф (1367–1424) и колокольня (1451), достаточно мощная, чтобы удерживать восемь колоколов. Так что по большому счету часовня Мертона – лишь фрагмент, однако столь масштабный и убедительный, что это не помешало ей стать прототипом всех последующих колледжских часовен.
Уильям Моррис и его друзья любили часовню за средневековые витражи. В ней покоятся многие члены колледжа – под надгробиями из камня или фарфора, с брассами в строгом стиле или по-барочному пышными, как, например, сэр Томас Бодли. Женские фигуры, плотно окружившие сего дипломата и филолога-классика, суть аллегории музыки, арифметики, грамматики и риторики, а в роли пилястра выступает стопка книг – вполне соответствующее обрамление для основателя Бодлианской библиотеки. Этот настенный мемориал – творение Николаса Стоуна, одного из лучших английских скульпторов той эпохи.
В вестибюле часовни укреплена табличка с именами всех ректоров Мертон-колледжа. В 1994 году члены конгрегации избрали ректором женщину – Джессику Роусон – впервые за семьсот тридцать лет.
С юга к часовне примыкает Моб-квод. Его ансамбль, состоящий из четырех приблизительно одинаковых по величине флигелей, был заложен в 1290 году и завершен в 1378 году. Таким образом, он был спроектирован самым первым в Оксфорде. Под высокой седловидной каменной крышей в северо-восточном углу находилась казна, где хранились принадлежавшие колледжу серебро и документы. На первом этаже размещались квартиры членов колледжа, причем в каждую можно было попасть по отдельной лестнице, войдя со двора через островерхую арку. В одной спальне жили по четверо студентов; у каждого рядом была небольшая клетушка для занятий с крошечным окошком. Читать классические тексты студенты поднимались на этаж выше, в библиотеку.
Верхняя библиотека Мертон-колледжа – одна из старейших ныне действующих библиотек Англии. Там царит полумрак, пахнет кожей и деревом. Острее чем где-либо еще ощущается атмосфера старого Оксфорда. Первый ее каталог, датированный 1300 годом, включает всего двенадцать названий: Псалтирь, книга Иова, Аристотель, Фома Аквинский, Бонавентура, Августин и другие отцы Церкви. К середине xvi века Мертон-колледж владел уже примерно пятьюстами книгами. По мере стремительного роста количества печатных изданий колледж вводил у себя систему боксов, позволяющую экономить пространство; такую же к 1260 году ввели в библиотеке Кентерберийского собора. Полки установлены перпендикулярно стене, между ними – скамейки с откидными досками для письма; тут можно сидеть, как в боксах, справа и слева от центрального прохода. Сходную организацию пространства предпочли и другие оксфордские библиотеки. Ренессансные интерьеры и дубовые полки Верхней библиотеки датируются 1589–1590 годами. Ценные книги прикреплялись цепочками к доскам для письма вплоть до 1792 года. Образцом такой chained library (цепной библиотеки) считается библиотека Сорбонны в Париже, в xiii веке самая значительная университетская библиотека Европы. В то время как студенты вынуждены были усваивать «цепные» знания прямо на местах, профессорам разрешалось на время выносить раритеты из Мертонского «книжного сундука».
Правда, это было непросто. Сей «книжный сундук», появившийся раньше самой библиотеки (1371–1379), запирался на три замка, ключи от которых хранились у трех разных лиц, и, для того чтобы открыть его, требовалось одновременное присутствие всех троих ключников. Ныне Мертон-колледж владеет более чем тремястами пятьюдесятью иллюстрированными рукописными книгами эпохи Средневековья; старейшая из них, «Хроники» Евсевия, датируется ix веком. Чтобы как-то расположить шестьдесят тысяч своих томов, библиотека давно захватила и нижние помещения – те, где прежде жили члены конгрегации колледжа.
Бюст в исполнении Эпстайна напоминает о Т. С. Эллиоте, американском студенте Марбургского университета, который в 1914 году перебрался в Оксфорд, где завершил философскую диссертацию.
Количество студентов постепенно росло, и Мертон выстроил свой третий, самый большой внутренний двор с прилегающими к нему корпусами – Феллоуз-квод (1608–1610), первое в Оксфорде трехэтажное здание с cocklofts (каморками под крышей) – для слуг. Строительство ансамбля Феллоузквод с его совершенной симметрией и классической расстановкой колонн главного фасада финансировал тот же человек, который позаботился о новой мебели для Старой библиотеки, – сэр Генри Сэвил, ученый-энциклопедист, возглавлявший Мертон-колледж на протяжении почти сорока лет. В 1619 году Сэвил открыл две Сэвилианские кафедры – геометрии и астрономии, впоследствии внесшие заметный вклад в естественно-научную революцию. Правда, и в xiv веке Мертон-колледж был уже европейским центром астрономии и теологии. В те времена несколько преподавателей колледжа объединились в группу, известную под названием «Мертонские вычислители», так как они пытались исследовать любые проблемы, причем не только физические, при помощи математических методов. Они предпринимали даже попытки вывести точные формулы для таких не поддающихся учету категорий, как грех и добродетель. Не зря же прямо от улицы Мертон-стрит ответвляется Тропа логики. Правда, Теодора Визенгрунда Адорно эта тропка привела в тупик.
Почти четыре года еврейский иммигрант из Франкфурта, которому фашистский режим запретил преподавательскую деятельность, пытался обосноваться в Оксфорде. Осенью 1934 года Адорно, пониженный из приват-доцентов в продвинутые студенты, получил квартиру в Мертон-колледже. «Я живу здесь в неописуемом покое, условия для работы на первый взгляд очень удобные; правда, в профессиональной деятельности имеются трудности, поскольку разъяснить англичанам мою философию не представляется возможным и, для того чтобы быть понятым, приходится упрощать все до детского уровня». Он писал тогда о феноменологии Эдмунда Гуссерля, начал работу над «Диалектикой Просвещения», но его философские размышления «О джазе» окончательно превратили ученого в аутсайдера. Позитивистская школа мышления, царившая в Оксфорде, была ему столь же чужда, как и вся здешняя преподавательская среда. Избранный круг университета так и остался закрытым для истинного немца, как и Бодлианский клуб, где дискутировали его коллеги.
Адорно регулярно принимал участие в концертах музыкального салона «Холивелл». Окончательно распростившись с надеждой на карьеру в английском университете, в 1938 году он сменил место изгнания, перебравшись в США.
Среди немногих вещей, которыми Адорно беспрепятственно наслаждался в Оксфорде, был Преподавательский сад Мертон-колледжа, Феллоуз-гарден, откуда открывается изумительный панорамный вид на просторы Крайст-Черч-мидоу.
Я посетил этот сад субботним вечером, как раз когда колокола Магдален-тауэр начали перезвон. Словно брызги фонтана, взмывали ввысь над крышами и деревьями светлые звуки и вновь обрушивались на виноградники Мертона. Белым и голубым цвели гибискусы на стене сада, а на просторных клумбах буйствовали желтофиоли и манжетки, белые традесканции, красные огненные лилии, и неизменно тянулся к солнцу горный клен, посаженный в 1705 году, любимое дерево Дж. Р. Р. Толкиена в бытность его членом Мертон-колледжа.
От Тропы покойника до утки Суити: в Ботаническом саду
…а у англичан тоже свой фашизм имеется; в Оксфорде тоже был и все еще есть свой антисемитизм[70].
Томас Бернхард. «Площадь героев» (1988)
Тропой покойника зовется дорожка, ведущая вдоль городской стены мимо Мертон-колледжа к Ботаническому саду. По ней покойников возили от церкви Св. Олдейта к еврейскому кладбищу в предместье. С xii века оксфордские евреи жили в Great Jewry (Большое гетто) между Карфаксом и мостом Фолли-бридж. Это было небольшое обеспеченное сообщество, объединявшее едва ли больше двухсот семей. Синагога стояла примерно там, где ныне колокольня Том-тауэр. Еврейские ученые тоже приезжали жить в Оксфорд, но, как и все евреи, с 1218 года были обязаны носить желтые знаки и не имели права преподавать; им разрешалось только сдавать квартиры и ссужать деньги. Так продолжалось до 1290 года, когда репрессии ужесточились и Эдуард I изгнал евреев из Англии.
Только в xvii веке с разрешения Кромвеля евреи стали постепенно возвращаться в Оксфорд. Из Леванта они принесли пристрастие к новому напитку: в 1651 году еврей Якоб открыл первую в Англии кофейню на Хай-стрит. Замечу, что еще в 1312 году в Оксфорде началось преподавание древнееврейского языка, а в 1540-м была открыта королевская кафедра иврита. Евреи, как известно, не могли обучаться ни в Оксфорде, ни в Кембридже до университетской реформы 1854 года. И только в 1882 году еврейский ученый впервые стал членом конгрегации оксфордского Линкольн-колледжа: это был философ Сэмюэль Александер. Опыт оказался сомнительным: «Они мошенники. Можно закончить Итон или Крайст-Черч, стать офицером шотландской гвардии, профессором Оксфорда и даже принять посвящение в рыцари, но, по сути, остаться грязным еврейским мальчишкой», – сформулировал эти сомнения сэр Альфред Дж. Айер.
Благодаря притоку иммигрантов еврейская община Оксфорда к концу гитлеровской эпохи насчитывала почти три тысячи членов. Сегодня их около двухсот пятидесяти. Их синагога теперь находится в Иерихоне, кладбище в Волверкоте, а там, где заканчивается Тропа покойника, с 1612 года начинается Ботанический сад.
Пройдя под цилиндрическим сводом барочной арки, построенной Николасом Стоуном (1632), из уличного шума Хайстрит сразу же попадаешь в оазис покоя. Старейший Ботанический сад в Великобритании, основанный герцогом Денби, который пожертвовал для этой цели пять тысяч фунтов, что по сегодняшнему курсу составило бы больше пяти миллионов евро. Чтобы защитить от паводков болотистые земли долины Черуэлла, сюда было вывалено около четырех тысяч возов «дерьма и навоза», собранных по всем выгребным ямам Оксфорда.
Ни в одном Ботаническом саду нет такой академической базы, как в этом. Согласно уставу, открытие сада преследовало двойную цель: «Углубление знаний и овладение творением Божиим». И обе они, по словам нынешнего директора Тимоти Уолкера, в принципе остаются актуальными.
Будучи Physic Garden (Физическим садом), как он именовался вначале, университетский Ботанический сад представляет собой учебное пособие прежде всего для студентов-медиков, как и первый в своем роде Лекарственный сад Падуанского университета, открытый в 1545 году. Здесь произрастают мелисса, фенхель, зверобой, полынь, календула, мирровый купырь, а рядом с лекарственными травами – растения, интересные для ботаников и упорядоченные на клумбах по родам и видам.
Первым садовником университета стал бывший солдат-наемник из Брауншвейга Якоб Бобарт. Осев в Оксфорде и открыв пивную, он приобрел обыкновение прогуливаться по городу с козой, в чью бороду накрепко вплетал звенящие кусочки серебра. Этот Бобарт распланировал центральную часть сада, защищенную высокой стеной, а возле южной стены построил стеклянный павильон – одну из первых в Британии теплиц. Уже в 1653 году, по свидетельству садовода-любителя Джона Ивлина, в этом саду ему показали чудо: «капризнейшее растение», недавно завезенную в Англию Mimosa pudica (тропическую мимозу), листочки которой при прикосновении сворачиваются в трубочку.
Лишь в xviii веке ботаника стала самостоятельной наукой. Университетские сады приобрели особое значение как собрания учебных материалов, живые природные арсеналы. Одним из «охотников за растениями», постепенно превращавших английские сады в цветущие образы империи, стал оксфордский ученый Джон Сибторп, профессор ботаники и horti praefectus, как и поныне величают управляющих ботаническими садами. За тридцать шесть лет работы в университете он прочитал одну-единственную лекцию, ведь у него были совсем другие цели. Раз за разом отправлялся он в путешествия к Эгейскому морю, чтобы идентифицировать шестьсот растений, которые в I веке н. э. описал греческий врач Диоскорид. Фонарики, гулявник, дубровник, многоножка обыкновенная и иглица – он разыскал почти все, а многие даже посадил в своем Ботаническом саду. Он оставил после себя десятитомный труд «Флора Греции по Сибторпу» с самым обширным подбором растений, изданный после его смерти тиражом в двадцать пять экземпляров (1806–1840).
В Ботаническом саду Исайя Берлин сделал предложение своей возлюбленной Алине, и скорее всего это было не единственное брачное предложение в истории сада. Еще и поэтому следовало бы, наверное, заставить здесь играть на валторне, как поступал великий Линней, обнаружив редкое растение.
В саду произрастает около восьми тысяч видов растений, представляющих важнейшие семейства всего мира. На длинных стеблях покачиваются желто-зеленые зонтики цветущих молочаев – одно из нескольких здешних эксклюзивных собраний. Здесь как-то вдруг появился даже собственный сорняк, Senecio squalidus, оксфордская разновидность крестовника.
И, конечно, имеются завсегдатаи, каких можно встретить только в Оксфорде. Под старым черным орехом на берегу Черуэлла сидит женщина за шестьдесят в зеленой ветровке и белой вязаной шапочке. Зоэ Петерсен раньше преподавала экономику, а теперь пишет стихи. Скамейка в парке возле реки – ее рабочее место, а если идет дождь, она переходит в теплицу. Птиц, прилетающих к ее скамье, она знает по именам: белого голубя Игнациуса, уток Пепе и Суити.
Майский день и страна теней: Магдален-колледж
Что бы ни говорили против Кембриджа, это определенно лучшая подготовительная школа перед учебой в Оксфорде.
Оскар Уайльд (1888)
Не важно, с какой стороны вы приближаетесь к Оксфорду, от Крайст-Черч-мидоу или из Каули – перед глазами у вас в любом случае будет колокольня Магдален-колледжа, возвышающаяся над крышами Хай-стрит и верхушками деревьев Ботанического сада, – сама элегантность в готическом стиле, четырехэтажная, увенчанная восемью фиалами. Из всех оксфордских башен Магдален-тауэр – самая яркая, «лилия среди башен» (Дороти Л. Сэйерс). Не зря ее копия установлена в Принстоне. В честь завершения строительства колокольни 1 мая 1509 года в колледже была устроена вечеринка, вошедшая в оксфордский фольклор. А во что превратился бы без нее праздник Майского дня? Ведь каждый год в этот день ровно в шесть утра с самого ее верха раздается хоровое пение мальчиков и колокольный перезвон, а иные студенты снова и снова пытаются положить конец не задавшейся оксфордской карьере, бросившись в Черуэлл с ближайшего к ней моста Магдален-бридж.
В других колледжах держат кошек, а в Магдален-колледже – стадо благородных оленей. К экстравагантным особенностям можно причислить также произношение и написание собственного названия: «Модлин-колледж», как говорили в xv веке, а не «Мэгделин», и уж, пожалуйста, без е на конце. Колледж Оскара Уайльда, Эдуарда III и Чарлза Спенсера, брата принцессы Дианы, прозванного Чарли-боем. Здесь учились Эдвард Гиббон, Десмонд Моррис, сэр Ричард Аттенборо и бледный тори Уильям Хаг, нобелевский лауреат Эрвин Шрёдингер и сэр Джон Экклз, а также К.С. Льюис и А. Дж. П. Тейлор, первые оксфордские медийные доны.
То обстоятельство, что в наши дни колледжу все труднее соответствовать славному прошлому, пока не бросается в глаза. Вольготно, утопая в зелени, расположились колледжские корпуса, места хватает всем. Земельный участок площадью пятнадцать гектаров – самый большой в Оксфорде. Ботанический сад тоже разместился на угодьях Магдален-колледжа, получившего возможность выйти за пределы городской стены благодаря предусмотрительности основателя.
«Модлин-колледж» был основан Уильямом Уайнфлетом в 1458 году и посвящен Марии Магдалине – заступнице студентов, парикмахеров и раскаявшихся грешниц. Уайнфлет – епископ Винчестерский, лорд-канцлер Генриха VI – остро ощущал свою педагогическую миссию. Сам он тоже учился в Оксфорде, в Нью-колледже, по образцу которого и создал Магдален-колледж. Рядом открыл он и школу, где будущим студентам полагалось изучать латынь, к тому же учредил шестнадцать стипендий для хористов. Хор колледжа процветает и поныне, как и школа, где когда-то спрягал латинские глаголы и учился размышлять философ Томас Гоббс. В 1928 году школа при колледже переехала на более обширную территорию по другую сторону моста, напротив колледжа Св. Хильды, последнего в Оксфорде чисто женского колледжа.
Главное здание Магдален-колледжа, построенное между 1474 и 1510 годами, – перпендикулярная готика в чистом виде. Каменотес Уильям Орчард, ответственный за часовню и крестовый ход, владел каменоломней в Хедингтоне, откуда и поступал известняк для строительства. В отличие от несколько более раннего Нью-колледжа, здесь крестовый ход не отделен от двора (1475–1490) и остается его частью. За счет чего ансамбль Клойстер-квод приобретает атмосферу отчасти монастырскую, отчасти академическую, становясь истинным воплощением средневековой колледжской архитектуры. Перед окнами в ажурном орнаменте цветут глицинии, на контрфорсах – галерея гротескных фигур: гиппопотам, верблюд и борзая, борцы и жонглеры. Иероглифические украшения сточных желобов призваны отгонять злых духов.
Своими Т-образными очертаниями часовня Магдален-колледжа (1474–1480) повторяет предшественниц – часовни Мертон-колледжа и Нью-колледжа. Если бы мне было позволено упомянуть всего три особенности ее богатого внутреннего убранства, я остановился бы на витражном изображении Страшного суда в цветовой гамме сепии, ранней монументальной копии «Тайной вечери» Леонардо и резных изображениях на старых хоровых скамьях, размещенных ныне в боковом приделе. Обезьяна, сова, лиса и гуси, один из них на спине лежащей лошади, а у самого края резного бестиария – мужская голова между раздвинутых женских бедер (самая левая картина, как правило, целомудренно прикрытая).
Лучшее время здесь – вечерня, когда под высоким неоготическим деревянным с лепниной потолком Джеймса Уайетта, расписанным под звездное небо (1790), поет гимны хор мальчиков. А вот в 2021 году голоса поющих мальчиков звучат уже только в записи – в научно-фантастическом триллере Ф. Д. Джеймс «Дитя человеческое», герой которого, историк Тео Фарон, именно в этой часовне встречает женщину, изменившую его жизнь.
В часовне похоронен и легендарный ректор, доктор Раут, возглавлявший колледж на протяжении шестидесяти трех лет. Его девиз: «Всегда проверяй ссылки!»
Возле мемориальной доски с именами усопших членов конгрегации колледжа на отдельной табличке выбито имя Эрнста Штадлера. Немецкий лирик экспрессионистского прорыва Штадлер – и вдруг в Оксфорде? Получив стипендию Родса, он в 1906–1908 годах работал в Магдален-колледже над докторской диссертацией об образе Шекспира у Виланда. А еще через два года вернулся в колледж для защиты диссертации – молодой поэт и литературовед из Эльзаса в самом начале блистательного жизненного пути. Однако в 1914 году Штадлер погиб во Фландрии от удара английской авиабомбы. «Поэт, судент и солдат» – выбито на мемориальной табличке, а рядом слова Ангелуса Силезиуса: «Человек, будь значительным».
К востоку от часовни расположилась столовая. Внутренняя обшивка стен эпохи Тюдоров вся в тяжелых драпировках, на ректорском столе – серебряные канделябры. В головном конце зала раскрашенный барельеф с ранними ренессансными мотивами и сценами из жизни Марии Магдалины (ок. 1540).
У основания лестницы, ведущей на кухню, есть табличка, указывающая на другую деревянную лестницу наверх, в комнаты Оскара Уайльда. Между 1874 и 1878 годами он сменил здесь три квартиры, ни одна из которых так и не была открыта для посетителей. «От него ничего не осталось, – сказал студент, – лишь унылые комнаты». В конце пребывания в должности профессора поэзии Симус Хини подарил пригласившему его колледжу бюст своего соотечественника Оскара Уайльда. В 1998 году бюст установили в холле, вернее, выставили в холле, высоко над карнизом.
Скандальность этой поэтической жизни отбросила долгую тень – «печально известный Св. Оскар Оксфордский, поэт и мученик», как позднее сам он иронически себя именовал, намекая на мученическую роль гомосексуалиста в обществе задолго до расцвета движения в защиту секс-меньшинств и однополых браков. Оксфорд навсегда остался для него «… самым цветущим временем жизни, когда можно видеть сумеречных существ в отражениях серебряных зеркал».
По ту сторону Клойстер-квод средневековый Магдален-колледж заканчивается, строгий академический корпус растворяется в царстве зелени. Открывается вид на широкий луг и через него на здания Нью-билдингз, ставшие одной из тех оксфордских декораций, которые счастливо соединяют в себе ландшафт и архитектуру. Вполне классический ансамбль спроектирован бывшим членом колледжа Эдвардом Холдсуортом в 1733 году: абсолютная пропорциональность, никаких украшений, кроме фронтона над центральным ризалитом. Колоннады с лепниной воплощают минималистскую элегантность. Над входами лестничных проемов по-прежнему можно прочесть старые цифры, золотые на черном фоне. А рядом с дверными звонками установлены переговорные устройства домофонов. Мощный платан перед зданием был посажен в 1802 году в память об Амьенском мире.
Помните большую вечеринку в фильме «Земля теней» с Энтони Хопкинсом и Деброй Уингер в ролях Джека и Джой, позднюю любовь профессора-литературоведа, омраченную смертельной болезнью? Вечеринка проходила на газоне перед Нью-билдингз на оригинальной сцене, обустроенной Ричардом Аттенборо, вернувшимся к месту собственной учебы ради воплощения оксфордской идеи. Он еще застал живым подлинного героя своего фильма, К. С. Льюиса, члена Магдален-колледжа, знаменитого автора «Нарнии» и харизматичного перебежчика в другую веру, сумевшего по крайней мере в Америке поднять волну льюисомании. В прежнем жилище Льюиса, The Kilns у подножия Шотовер-хилл, ныне расположился студенческий центр Калифорнийского фонда К. С. Льюиса.
«Веселый, домашний, добродушный и пьющий пиво» – так описывал знаменитого писателя один из учеников, Джон Бетджемен, впоследствии посвятивший учителю несколько иронических стихотворений: «Наша гостиная, если позволишь, / Напоминает Афинский полис./ Разве что Льюис, он вправду прекрасен, / Но ты уверен, что он первоклассен?» В середине 1920-х годов Бетджемен жил в светло-зеленых апартаментах на третьем этаже Нью-билдингз.
Студенты, обитавшие на первом этаже, имели обыкновение подпаивать красным вином с сахаром благородных оленей, которые паслись под окнами. Олений парк существует с 1706 года – академическая пастораль, обеспечивающая к тому же дополнение к рациону, и поныне не отвергнутое колледжской кухней.
Своими новостройками в xx веке Магдален-колледж не снискал особой славы. На одну из красивейших площадок Оксфорда в восточной оконечности Магдален-бридж-колледж в 1960 году водрузил ящик из кирпича и бетона, Уайнфлет-билдинг – «не сказать, чтобы красивая постройка», как говорится в студенческом проспекте, но по крайней мере расположенная весьма удобно – над магазином спиртных напитков Bottoms Up. Еще одно жилое здание с собственным учебным корпусом (Гроув-билдинг) в стиле античного Одеона в Афинах возведено на границе Оленьего парка архитектором Деметрием Порфириосом (1994–1999). Стены из известняка, шиферные крыши, внутри много дуба – архитектура в духе xvii века.
Если уж вы оказались в Магдален-колледже, никак не обойтись без прогулки по Тропе Аддисона. Эта кружная дорожка названа в честь эссеиста Джозефа Аддисона, который, будучи членом Магдален-колледжа, в 1698–1711 годах наслаждался здесь «радостями воображения», позднее переработанными им в теорию движения «Ландшафтсгартен». Тропа Аддисона идет по широкой дуге между двумя рукавами Черуэлла мимо заливных лугов Магдален-колледжа. Сотни деревьев окаймляют ее – дубы и буки, рябины, конские каштаны, ивы и боярышник вперемежку с тисами, вязами и лаврами. А как пахнут бальзамические тополя! Можно ли вообразить тропу, более подходящую для безоглядного полета мысли?
Большая зеленая поляна в средней части Аддисоновой тропы – один из священных лугов Оксфорда – и все из-за единственного произрастающего на нем вида Fritillaria meleagris. В конце апреля, когда раскрываются розовато-фиолетовые, нежные, как тончайший фарфор, цветки своевольной лилии, вся северо-восточная часть луга словно окутана пурпурной пеленой. Головой змеи называют эти шахматные цветочки в Англии, Скромной вдовой, Колокольчиком мертвеца и даже Угрюмой девицей. Таково региональное разнообразие наименований – значит, когда-то цветок этот был широко распространен по всей стране. Но по мере того как заливных лугов становится все меньше, фритиллярия постепенно вымирает, превращаясь в экзотическое растение. Но самая обширная ее колония и, конечно, самая знаменитая расположилась как раз на Магдален-мидоу.
Между высоким и широким: от Хай-стрит до Брод-стрит
Приехав домой, я просто изнывала от тоски по Окс форду – не по университету, а по изгибу Хайстрит и Редклифф-сквер в лунную ночь.
Дороти Л. Сэйерс (1913)
Хай-стрит долгим мягким изгибом уводит от Магда лен-бридж на запад, к центру города. С каждым шагом все полнее раскрывается перед нами панорама улицы, чья едва заметная кривизна словно заманивает в ловушку все новыми и новыми видами: на часовню Куинс-колледжа, башни Олл-Соулз, церкви Св. Девы Марии и Всех Святых – пока все они, один за другим, не выплывут наконец словно из-за кулис огромного городского театра под открытым небом.
Оксфордская Хай-стрит – одна из самых длинных в мире. На the High, как ее называют, есть все, что может привлечь располагающего временем фланера: магазины, церкви, кафе, колледжи, грандиозные здания и скромные дома. Есть витрины, оформленные в стиле модерн, с викторианскими и георгианскими элементами, кафе с дорическими колоннами – эхо фасадов более элегантных эпох. В некоторых домах сохранились позднесредневековые несущие конструкции (например, дома № 126 и № 130). Магазин University of Oxford Shop, где университет продает свою символику на футболках, плюшевых мишках и пледах собственного производства, помещается над готическим подвалом с нервюрными сводами, где когда-то, в начале xvi века, располагался Таклиз-инн, постоялый двор для академиков. А если вы хотите соответствующим образом облачиться в мантию и галстук своего колледжа, то вам нужно в Ede & Ravenscroft, филиал лондонской фирмы, которая начиная с 1689 года обслуживала тринадцать монархов вместе с их подданными «по королевскому предписанию», в полном соответствии с церемониалом.
В верхнем конце Хай-стрит вы найдете единственное в городе место, где town и gown по-настоящему перемешались: это крытый рынок. Горожане делают там покупки, а студенты близлежащих колледжей в обеденные часы заполняют его закусочные и кафе. Крытый рынок между Хай-стрит и Маркетстрит открылся в 1774 году, а нынешняя его структура берет начало в 1890-х годах. Здесь по-прежнему ощущается атмосфера эдвардианского Оксфорда: между лавчонками с рыбой и зеленью устроились продавцы сыра и книг. Мясники носят фартуки в бело-голубую полоску, соломенные шляпы с черно-красными лентами, а их косули, зайцы и фазаны, как и прежде, висят на стойках снаружи.
Церковь Всех Святых открывается парадом башен, выстроившихся вдоль Хай-стрит. Бывшая городская церковь на углу с Терл-стрит была построена в 1706–1708 годах скорее всего по проекту архитектора-любителя Генри Олдрича, декана Крайст-Черч-колледжа: прямоугольный зал без боковых приделов, без хоров, зато с коринфскими пилястрами, лепным потолком и высокими скругленными арочными окнами. Подобно телескопу развертывает башня свою геометрию на квадратном основании узкой длинной ротонды с колоннами, которую венчает конусообразный купол.
С 1975 года в бывшей церкви располагается библиотека Линкольн-колледжа – один из самых благородных читальных залов Оксфорда. Среди писателей, родившихся в этих стенах, – два члена колледжа, чьи аудитории едва ли могли бы различаться сильнее: методист Джон Уэсли и Джон Ле Карре, чей наставник, преподобный Вивиан Грин, послужил прообразом его героя – шпиона Смайли. Кстати, если позволите, небольшое отступление: однажды в Бате на узком тротуаре Уэсли встретил бывшего однокашника, красавчика Нэша. «Я никогда не уступаю дорогу дуракам», – произнес Нэш, и не думавший отступать в сторону. «Вот как? А я всегда уступаю», – ответил Уэсли, уступая дорогу.
Но что делает митра на фасаде гостиницы, стоящей напротив церкви Всех Святых?
Когда Ричард Флеминг, епископ Линкольнский, в 1427 году основал Линкольн-колледж, он использовал средства не только богатого прихода церкви Всех Святых, но и прибыль гостиницы на углу улиц Хай-стрит и Терл-стрит. Отсюда отправлялась почта, шла в Лондон почтовая карета, и те, кто себя уважал, останавливались именно в гостинице «Митра» – от Карла Фридриха Шинкеля и Германа Мелвилла до Уильяма Теккерея, который именно отсюда в 1857 году предпринимал напрасные попытки занять вакантное место в Оксфордском парламенте.
Однажды летним вечером 1782 года молодой берлинский учитель и проповедник Карл Филипп Мориц, путешествуя по Англии («пеший путешественник выглядит здесь диковинным зверем»), остановился в «Митре», где наслаждался обществом людей, крепких как в питейном искусстве, так и в знании Библии, чтобы на следующий день, почти протрезвев, посетить их колледж: «Мне показалось, что Оксфорд имеет облик весьма печальный и меланхолический, и я совершенно не понимаю, отчего его считают одним из самых красивых городов Англии».
Между тем престижная гостиница сдавала позиции и постепенно превратилась в ресторан быстрого питания. На верхних этажах сейчас живут студенты Линкольн-колледжа, которому «Митра» принадлежит и по сей день.
Университетская церковь Св. Девы Марии
В этом университете слишком много религии, а мозгов маловато.
Ивлин Во (1922)
Перед главным входом в церковь Св. Девы Марии стоит, опираясь на костыль, старое тутовое дерево. Эта университетская церковь расположена всего в одном квартале от городской церкви Всех Святых. На протяжении почти пяти столетий каждый год в день Св. Схоластики именно здесь делегация горожан передавала представителям университета символическую искупительную плату в память о старинной драке. Войти в эту позднеготическую церковь из котсуолдского камня можно через портал, построенный в 1637 году, бравурный образчик фламандского барокко, спроектированный предположительно Николасом Стоуном.
Винтовые колонны – новое слово в английской архитектуре. Мадонна на разорванном фронтоне – акт политический, по крайней мере в то время. Архиепископ Уильям Лауд, канцлер университета, спонсировал строительство портика Девы Марии. Когда в 1645 году приверженцы короля-католика затеяли свой процесс, им предъявили эту статую как свидетельство принадлежности к папской вере. Пробоины – дело рук солдат Кромвеля.
В начале xiii века церковь предложила крышу университету, постепенно формировавшемуся вокруг нее, а каждому факультету – собственную часовню. Первые академики были из клира, и искать помощи у Церкви в разрешении своих проблем казалось для них столь же естественным, сколь и мудрым. Под церковными сводами проходили заседания, экзамены, церемонии, подписывались законодательные и юридические документы – так продолжалось, пока в 1320 году университет не построил первое собственное здание – Дом собраний с северо-восточной стороны церкви. Над залом университетских собраний расположилась первая библиотека и оставалась там, пока в 1488 году не была построена библиотека герцога Хэмфри.
Еще и в xvii веке университет проводил заседания и церемонии под сводами Св. Девы Марии. Старый Дом собраний, кажущийся снаружи боковым приделом ориентированной перпендикулярно к нему церкви, в годы гражданской войны использовался для торговли порохом, впоследствии там находились школа и лекторий. Сегодня под его крестовым сводом подают пироги и салаты в кафе Convocation Cofee House. Кресло канцлера в приделе Бром-Чэпел также напоминает об академическом прошлом церкви. И как последняя ниточка институциональной связи, каждое воскресное утро в десять часов звучит университетская проповедь – хотя и не на латыни, зато нередко в исполнении знаменитых, специально приглашенных проповедников и отнюдь не всегда на религиозные темы.
В церкви Св. Девы Марии проповедовали когда-то и стоявший у истоков методизма Джон Уэсли, призывавший бороться с нездоровыми настроениями среди преподавателей, и основатель Оксфордского движения Джон Ньюмен, ратовавший за обновление веры. «Он сообщил нам, что, во-первых, среди наших ректоров не было ни одного христианина; во-вторых, что гордость, обжорство, алчность, сладострастие и пьянство – общие черты всех наших преподавателей, а бесполезность самих колледжей давно вошла в поговорку», – подвел итоги один из слушателей последней проповеди Джона Уэсли, прочитанной в церкви Св. Девы Марии 24 августа 1744 года.
В 1566 году, во время первого посещения Оксфорда, именно здесь произнесла речь на латыни Елизавета I, вызвав немалое удивление. А десятью годами ранее тут состоялся суд, приговоривший епископов Кранмера, Латимера и Ридли к смертной казни как еретиков.
И еще одна дата – из новейшей истории: 3 сентября 1939 года, в день, когда Великобритания объявила войну Германии, в университетской церкви прошла первая в истории служба на немецком языке для множества германских эмигрантов, спасавшихся в Оксфорде от нацизма. И поныне в первое воскресенье каждого месяца Немецкое лютеранское сообщество собирается здесь на службу.
Внизу витражи викторианского дизайнера О. У. Н. Пьюджина (восточное окно южного бокового придела, 1844), наверху лепной медальон с изображением Махатмы Ганди, сидящего со скрещенными ногами, – в сравнении с этим лишь одну деталь внешнего облика церкви Св. Девы Марии можно назвать выдающейся, а именно башню. Строительство башни началось в конце xiii века, около 1325 года была завершена эффектная крыша с необычайно длинными фиалами и пышным готическим растительным орнаментом. Поднявшись на самый верх, мы оказываемся к нему так же близко, как скульпторы, его создавшие.
А какой отсюда вид! Купол Камеры Редклиффа, башни-близнецы Олл-Соулз-колледжа, крыши Брасенос-колледжа, Ориел-колледжа, Крайст-Черч-колледжа, внутренние дворы и сады – сама их зеленая душа. А оказаться вдруг высоко над головами всех умников Оксфорда? Ни с чем не сравнимое чувство!
Элитарный клуб с уткой: Олл-Соулз-колледж
Асквит заключил пари с Малькольмом на один шиллинг о том, что удвоенный объем его живота меньше, чем объем живота и головы Малькольма, взятых вместе.
Пари, заключенное в 1904 году. Из «Книги споров» Олл-Соулз-колледжа
«Роман, действие которого происходит в Оксфорде, не может называться иначе, чем ‘Все души’, независимо от того, о чем там речь», – написал Хавьер Мариас, бывший в середине 1980-х годов доцентом испанской литературы в Оксфорде. Однако выдуманный колледж из его романа не следует полностью идентифицировать с реальным Олл-Соулз-колледжем. Благодаря минимальному количеству обязанностей рассказчик Мариаса нередко «воспринимал себя в качестве персонажа с чисто декоративными функциями» и потому «полагал уместным время от времени облачаться в черную мантию… в основном я делал это, дабы радовать многочисленных туристов». Любопытными носами трутся они о кованую железную решетку работы Хоксмура (1734), через которую с площади Редклиффа открывается вид на безупречный овал газона, солнечные часы и сдвоенную башню, вознесшуюся над залитыми сияющим светом готическими стенами, словно фата-моргана.
Скульптуры родоначальников с двух сторон обрамляют сторожевую башню на Хай-стрит: король Генрих VI и его советник Генри Чичел, архиепископ Кентерберийский, в 1438 году основавший Олл-Соулз-колледж. Изначально в колледже Всех Святых предполагалось регулярное отправление мессы в память о павших в Столетней войне, в особенности о членах дома Ланкастеров. Другой целью данного учреждения помимо духовного исцеления верующих основатель видел воспитание и образование будущих правящих слоев.
Чичел был специалистом по церковному праву, и в его колледже, единственном в Оксфорде, количество юристов скоро превысило количество теологов. Колледж и поныне силен в юриспруденции, в том числе благодаря Чичеловской кафедре международного права. Но ни эта, ни какая бы то ни было иная область знаний не преподаются там эксклюзивно. Исключителен весь колледж как таковой – эксклюзивнее, чем самый элитарный лондонский клуб.
Олл-Соулз – колледж, в котором нет студентов, но это и не просто учебное заведение для обладателей академических степеней. Костяк его со старинных времен образуют сорок постоянных членов и ректор, которого здесь называют Warden. Входят в него лишь те, кто достиг особых успехов или от кого ждут чего-то особенного – избранные из избранных. Помимо них колледж избирает Distinguished Fellows (заслуженных членов колледжа) – двадцать два выдающихся ума в самых различных областях общественной жизни. К тому же приглашаются «гости» числом двенадцать человек, как правило, на годовые исследовательские программы. Олл-Соулз – скорее академия, чем колледж, ученое сообщество равных. Преподавательские обязанности сведены к минимуму. От этих ученых ожидают одного: редкого, но всегда блестящего присутствия.
В разное время этим требованиям соответствовали такие разные люди, как вице-король Индии лорд Керзон, сэр Джон Хикс, лауреат Нобелевской премии по экономике, а также романист и искатель приключений Т. Э. Лоуренс, написавший здесь «Семь столпов мудрости». Однако не все члены колледжа обладали умами парящими, иные отличались умами порхающими. О Джоне Спэрроу, ректоре колледжа в 1952–1977 годах, ходила такая острота: «Его разум сразу же проникает на периферию любой проблемы».
Историк Э. Л. Роуз принес в Олл-Соулз-колледж свое исследование эпохи Тюдоров и надменность высшей пробы, а польский философ Лешек Колаковски нашел тут идеальные условия для изучения марксизма, «Метафизического ужаса» (так он назвал свою монографию) и для жизни в соответствии с максимой ama nesciri (живи тайком). Сэр Исайя Берлин, эрудит и человек мира, также процветал на этом академическом Парнасе. В 1930-е годы в общей гостиной Олл-Соулз-колледжа он оттачивал прагматическое чувство реальности в дискуссиях с министрами и послами: «Если хотите знать, как управляли Англией, вам нужно в Олл-Соулз-колледж». Именно здесь острее, чем где бы то ни было, он наслаждался счастьем интеллектуальной жизни.
Эта мужская вотчина лишь в 1979 году, через пятьсот сорок один год после основания, начала принимать женщин. Разумеется, увидеть комфортабельные интерьеры этого эксклюзивного клуба еще труднее, чем в других колледжах. «Закрытая лавочка, совсем закрытая», – как говорила моя хозяйка. Так что остановимся на архитектуре.
Весьма оригинально выглядит уже сам главный вход (1438–1443) в северном крыле часовни. Скульптурные украшения ее алтарной стены – самые роскошные из образчиков оксфордской перпендикулярной готики, хотя 1447 годом датируется лишь богатое обрамление, сами же скульптуры – викторианские копии (1872) готических оригиналов, как и позолоченный ангел на пологом своде. Русалка, волынщик и другие фигуры – изумительная резьба по дереву на спинках скамей – незаметно облегчают долгое сидение. Именно эта часовня вдохновляла Николаса Хоксмура во время работы над ансамблем Норт-квод (1716–1733), архитектурной вершиной колледжа. В первом дворе доминируют две исполненные драматизма квадратные башни: их заостренные контрфорсы как будто раздвигают верхние этажи, подобно телескопам.
Неоготические барочные башни-близнецы – ныне лицо колледжа, его подпись и одновременно автограф своевольного архитектора. Построив Кодрингтонскую библиотеку (1716–1720), Хоксмур оставил колледжу настоящий шедевр. Как длинная галерея господского дома, растянулся грандиозный читальный зал по северному крылу почти на шестьдесят метров. Это первая библиотека в Оксфорде, которая в xviii веке отказалась от средневековой «сундучной системы» и вернулась к книжным полкам, просторно и щедро разбросанным по стенам более чем двенадцатиметровой высоты. Перед полками в ряд установлены одиночные пюпитры с чиппендейловскими стульями. Венецианские окна в торцах обрамлены изнутри классическими колоннами, а снаружи – готическими ажурными орнаментами.
Когда я вступил в библиотеку, меня окружила мертвая тишина. А ведь там как раз находился комендант здания, собиравшийся полировать черно-белую мраморную плитку. Всего раз в году заметна тут жизнь – после торжественной церемонии окончания академического года вся университетская знать по возвращении из Шелдоновского театра собирается на ланч в книжном дворце Олл-Соулз-колледжа.
Посреди зала надо всем возвышается мраморная статуя в одеянии римского патриция, у ее ног – стопка книг. Это Кристофер Кодрингтон, некогда почетный член колледжа, основатель библиотеки. Он сделал состояние на сахаре, поэтому его библиотеку иногда называют Сахарной. После смерти в 1710 году сахарный магнат-библиофил оставил колледжу более двенадцати тысяч книг; сегодня их более ста семидесяти тысяч, и предмет особой гордости – трактаты по юриспруденции и военной истории.
Карнизы зеленых классических книжных полок украшают двадцать четыре свинцовых портретных бюста (1750–1756). Создатель галереи выдающихся членов колледжа – сэр Генри Чир, в свое время один из самых модных оксфордских скульпторов. Наряду с Эдвардом Янгом, поэтом и автором «Ночных мыслей», там представлен и Кристофер Рен; из его студии библиотека получила более четырехсот пятидесяти рисунков. В 1659 году, когда Рен еще был казначеем колледжа, предположительно именно он спроектировал солнечные часы, украшающие ныне фасад библиотеки, хотя изначально предполагалось установить их в первом дворе.
В самом интеллектуальном оксфордском колледже соблюдаются самые абсурдные ритуалы. В общей гостиной лежит «Книга споров», где описаны порой самые невероятные пари, когда-либо заключавшиеся между здешними академиками. Время от времени книга небольшим тиражом печатается в частной типографии, в остальное же время оберегается тщательнее, чем тайна вклада в швейцарских банках.
По-настоящему эксцентричным поведение местных ученых становится в День Утки. Ночью все члены колледжа, водрузив как знамя над головами утку, нанизанную на пику, маршируют через двор, чтобы взобраться на крышу библиотеки, словно участвуют в скетче Монти Пайтона из жизни «Министерства дурацких походок». В руках у них палки и факелы, и они поют Утиную песнь в честь той утки, сидевшей на яйцах, что была найдена здесь во время строительства колледжа в xv веке.
Увидеть воочию Утиную процессию Олл-Соулз-колледжа можно еще реже, чем комету Галлея – раз в сто лет, и следующая состоится 14 января 2101 года. А вот Утиную песенку вы можете разучивать, чтобы напевать всякий раз, принимаясь за приготовление утки с яблоками: «Так споем же и спляшем гавот / В память утки, что тут не живет, / И как кряква ныряет в пруду, / Наплескавшись, нырнем мы в бурду. / О! Клянусь Эдуардовой кровью, / О! Клянусь Эдуардовой кровью, / К этой утке я полон любовью».
Юниверсити-колледж и Куинс-колледж
Если я получу «отлично», поеду в Кембридж, если «хорошо», останусь в Оксфорде. Поэтому смею надеяться, что вы поставите мне «отлично».
Стивен Хоукинг оксфордским экзаменаторам (1962)
Если бы Оксфорд располагался на Голливудском бульваре, вы сейчас видели бы мириады фарфоровых звезд в камнях мостовой Хай-стрит. Эта улица, как, собственно, и весь город, – настоящая Аллея славы, полная воображаемых отпечатков знаменитостей, учившихся или преподававших здесь. К примеру, Билл Клинтон; его несколько потускневшая уже звезда ведет нас в Юниверсити-колледж, расположенный практически напротив Олл-Соулз-колледжа, немного наискосок. Там он учился и жил на стипендию Родса в 1968–1970 годах, упражнялся в игре на саксофоне и в погоне за юбками, так и не сдал экзаменов, зато завел необходимые знакомства и в конце концов сделался президентом Соединенных Штатов. И его дочь Челси предпочла папин университет.
Юниверсити-колледж, часто называемый просто Univ, вполне мог бы оказаться старейшим в Оксфорде. Документ о его основании датирован 1249 годом, однако официальный статус колледжа Aula Universitatis получил лишь в 1280 году. А значит, претендентов на старшинство как минимум три: это обладатель самого древнего устава (1264) Мертон-колледж, раньше других основанный Юниверсити-колледж (Уильямом
Даремским), и Баллиол-колледж, в этой академической битве за первородство способный похвастаться самым долгим пребыванием на одном месте (с 1263 года).
А вот архитектурная история нынешнего Юниверсити-колледжа началась лишь в 1634 году. Старые здания были снесены и построены новые в стиле традиционной готики, включая веерный свод в сторожевой башне. В архитектурном ансамбле первого двора, завершенного в 1677 году, царит строгая симметрия, которая ритмически формируется на мансардном этаже, подготавливая кадриль изогнутых фронтонов. Зал и часовня спиной к спине образуют общий флигель напротив ворот и сторожевой башни.
Из этого колледжа вышли два премьер-министра – Клемент Эттли и австралиец Боб Хоук, а также многочисленные юристы, послы, писатели и один физик, добившийся позднее в Кембридже всемирной известности – Стивен Хоукинг. В галерее славы, разместившейся в главном зале под балочным потолком 1656 года, имеется и портрет Билла Клинтона, профиль в натуральную величину, написанный его соотечественником Рональдом Б. Китаем.
Рядом, в часовне, вы обнаружите главный оксфордский шедевр Абрахама ван Лина – восемь витражей на библейские сюжеты (1641), исполненные с цветовой пышностью и внутренним движением, характерными для барокко. Все четыре надгробных памятника в вестибюле сделаны по эскизам Джона Флексмана, величайшего английского скульптора эпохи Классицизма. Уровень мастера проявился прежде всего в выпуклой фигуре сидящего ученого, специалиста по санскриту сэра Уильяма Джонса, кодифицировавшего индийские законы, основу британского колониального управления в Индии.
Правда, гораздо более известен мемориал Шелли, к которому можно пройти через западное крыло Фронт-квода: выдающийся памятник студенту, вылетевшему в свое время из университета. Перси Биши Шелли поступил в Оксфорд в 1810 году. Его комната располагалась в юго-западном углу главного двора Юниверсити-колледжа. Первая же лекция (по минералогии) показалась ему настолько скучной, что больше он не посетил ни одной. Вместо этого без остановки читал, писал роман «Леонора», ходил стрелять из пистолета на Шотоверхилл, рассуждал о тирании и религии, постепенно превращаясь в левого радикала в голубом пиджаке с бархатным воротником. Говорят, однажды на Магдален-бридж Шелли озадачил вопросом некую молодую мамашу: «Мадам, а не расскажет ли нам ваш малыш что-нибудь о жизни до рождения?»
Впечатляющее явление и не менее впечатляющий отъезд – внезапно, шесть месяцев спустя. В марте 1811 года Шелли был исключен из университета как автор анонимного памфлета «Необходимость атеизма». Остальное – история литературы. Оксфорд не оставил следа в его творчестве. Тем основательнее миф о погибшем романтике воцарился здесь, в его бывшем колледже. Здесь и лежит он с тех пор, как утонул в Средиземном море во время прогулки под парусами, – белоснежная мраморная фигура в натуральную величину, поддерживаемая двумя крылатыми бронзовыми львами, у ног которой расположилась Муза поэзии. И поскольку памятник работы Эдуарда Онслоу Форда оказался слишком велик для могилы Шелли на протестантском кладбище в Риме, в 1893 году его установил у себя Юниверсити-колледж под голубым звездным куполом, выстроив пантеон навсегда потерянному сыну, на котором золотыми буквами по розовато-лиловому фону выбиты строки: «Жить одному, скончаться тьмам несметным. / Свет вечен, смертны полчища теней» («Адонаис», 1821).
Наряду с придворным поэтом Эндрю Моушном в этом колледже учились Стивен Спендер и лауреат Нобелевской премии по литературе В. С. Найпол. Оба разочаровались в Оксфорде так же, как прежде Шелли, которого, правда, не мучила хотя бы постоянная нехватка денег. Шелли приехал из Итона, Найпол – из Тринидада. Изучая литературу в Univ (1950–1954), будущий романист попал в «ослиный капкан учености». Бедность и болезнь подтолкнули его к самому краю – он едва не покончил жизнь самоубийством. В своей оксфордской комнате Найпол открыл газовый кран, однако выжил благодаря особенностям английского газового оборудования: в те времена оно требовало все новых и новых монеток, а у бедняги кончились шестипенсовики.
А через несколько домов находится самое ненавистное здание на Хай-стрит – Экзаменационная школа. За монументальным викторианским фасадом загородной усадьбы с 1882 года заседает экзаменационная комиссия. Барельефы над порталом с колоннами показывают, чего следует ожидать. Поколения экзаменующихся проходили под ним в вестибюль, salle des pas perdus[71] и по разноцветным мраморным и мозаичным полам добирались до отделанного деревом экзаменационного зала на втором этаже. Внутренний двор школы выходит на Мертон-стрит, открывая грандиозный фасад, комбинацию елизаветинского, якобитского и других мотивов, словно архитектор хотел подвергнуть экзамену и нас, прохожих, творя учебник по архитектуре прямо поверх истории стилей. Сэр Томас Джексон был популярным в Оксфорде архитектором, а данное сооружение – его шедевр.
Красивее всего вид от Экзаменационной школы наискосок через Хай-стрит на фасады Куинс-колледжа. Между лавок и частных домов возвышается величественный классический ансамбль, чьи фронтоны украшены скульптурами, а купол – тосканскими колоннами, выстроенными наподобие округлого храма над сторожевой башней. Куинс-колледж был основан в 1314 году Робертом Иглсфилдом, придворным капелланом королевы Филиппы, супруги Эдуарда III. Правда, скульптура над главным входом изображает вовсе не ее, а одну из позднейших покровительниц, особу королевской крови Каролину фон Ансбах – меценатствовавшую супругу Георга II.
Со времен основания Куинс-колледжа до наших дней сохранилась лишь пивоварня в саду Феллоуз-гарден, где колледж на протяжении почти шестисот лет варил собственное пиво – вплоть до 1939 года. После сноса средневековых зданий в xvii веке началось строительство новых: сперва был построен ансамбль заднего, северного двора Норт-квод (1672–1707), и только потом – входного (1709–1734). Аркады на первом этаже, высокие жилые флигеля по бокам, вход напротив часовни и актового зала – классическое барокко, величие и единство, каких не найдешь ни в каком другом оксфордском колледже. Архитектором ансамбля Фронт-квод считается Уильям Таунсенд, местный зодчий, который, возможно, использовал наброски Николаса Хоксмура.
Но кто бы ни был автором Верхней библиотеки в ансамбле северного двора (1692–1695) – не исключено даже, что декан Олдрич, – он сумел обеспечить колледж такой библиотекой, равных которой не сыскать. Изящная лепнина и супрапорты над дверью, резные гирлянды и рокайли на книжных полках – один из самых красивых в Оксфорде интерьеров, который к тому же почти не изменился. К сокровищам библиотеки, располагающей примерно ста пятьюдесятью тысячами томов, принадлежат и ключевые труды по истории архитектуры, такие как Британский Витрувий[72], несколько Библий елизаветинских времен и первое издание Дэвида Гаррика, шекспировского актера и драматурга.
Каждый вечер в десять минут восьмого во внутреннем дворе Куинс-колледжа трубят в горн – кто-нибудь из студентов подает сигнал. Так здесь со времен Иглсфилда созывают к ужину. В первый день Рождества под высокий цилиндрический свод трапезной вступает странная процессия. На серебряном блюде в зал вносят увенчанную короной, украшенную розмарином и веточками омелы голову кабана, между зубами которой зажат апельсин. Так начиная с 1395 года проходит праздничный Ужин Кабаньей головы в память о студенте, который сумел уцелеть, когда дикий кабан напал на него, бросив в пасть животному том Аристотеля и прокричав: Graecum est! («Это по-гречески!») Ректор колледжа Джеффри Маршалл опасается, что в скором времени настоящую кабанью голову они подавать уже не смогут «из-за продуктовых стандартов Европейского союза».
И еще один праздник, который до сих пор отмечается в Оксфорде, – Ужин Иголки и Нитки. Во время новогодней трапезы казначей передает каждому члену колледжа швейную иглу с ниткой и говорит: «Возьми и будь бережливым!» Ничего удивительного, что среди выпускников колледжа есть столь диковинные птицы, как комик Роуэн Аткинсон или отец утилитаризма Джереми Бентам, чей одетый скелет выставлен в лондонском Юниверсити-колледже. Бентам был вундеркиндом: в три года уже читал, а в двенадцать поступил в Куинс-колледж, где, по собственному свидетельству, не выучился ничему, кроме лживости и лести. В Куинс-колледже учился и госминистр культуры Германии Михаэль Науманн, размышлявший здесь о «Структурных превращениях героизма».
От Хай-стрит ответвляется Куинс-лейн, на которой – хотя можно его и не заметить – расположен вход в Сент-Эдмундхолл с альпийской галкой на гербе. Такой скромный рядом с роскошью Куинс-колледжа, такой маленький, но при нем есть все, что должно быть в колледже: часовня и актовый зал, внутренний дворик размером с носовой платок и даже солнечные часы. Словно гостиная, уютен дворик Teddy Hall со старинным фонтаном, фонарями на крышах и глициниями, как бы наскоро сколоченной садовой мебелью; северный флигель сложен из бутового камня (1596), классическая часовня датируется 1680 годом.
Сент-Эдмунд-холл – единствнный академический холл, сохранившийся в Оксфорде со времен Средневековья; он назван в честь Св. Эдмунда из Абингдона, который, по преданию, жил здесь в начале xiii века.
Дорога через кладбище ведет к библиотеке и церкви Св. Петра-на-Востоке. Вся она, за исключением норманнской крипты, заполнена книгами. Наверху, в башне, находятся портреты некоторых членов колледжа в традиции средневекового гротеска: умерший в 1997 году ректор Джон Келли изображен с ракеткой для сквоша в руке, ибо преподобный Келли, специалист по патристике, помимо Отцов Церкви очень любил играть в сквош, а преподобный Грэм Миджли изображен голова к голове с лабрадором Фредом, которому он написал эпитафию: «Под этим дерном Фред, деканов пес: / Свой труп под землю без хозяина унес. / Но в башне Фред с деканом снова вместе / Смеются солнцу и пережидают дождь на месте».
Двигаясь по правой стороне Куинс-лейн, вы проходите через галерею гротескных животных и человеческих голов на заднем фасаде Нью-колледжа в исполнении того же самого скульптора, Майкла Гроузера: среди обезьян и выдр сидит на яйцах черепаха. В оксфордском академическом бестиарии, на фасадах Магдален-колледжа и Брасенос-колледжа, на башне часовни Мертона – повсюду встречаются такого рода гротески и горгульи. Сказочным образом перемешана здесь средневековая традиция с местной любовью к абсурду, а необходимость отпугивать злых духов – с остроумной шифрованной игрой.
И еще раз изгибается Куинс-лейн, прежде чем выйти из тени колледжа, чтобы у ворот его могущественного соседа отказаться от своего имени и зваться отныне Нью-колледж-лейн. Старейшая в Оксфорде сторожевая башня (1380) ныне служит задним входом в Нью-колледж. Нигде дух укрепленного монастыря не ощущается явственнее, чем в этом узком переулке между высокими, черными, как сажа, стенами. Тем удивительнее вид, открывающийся за углом. Вы как будто попали на Рио-ди-Палаццо: над Нью-колледж-лейн нависает Мост вздохов. Через его венецианского тезку Ponto dei Sospiri заключенные, как известно, шли из Дворца дожей прямо в тюрьму. По оксфордскому Мосту вздохов студенты и преподаватели Хэртфорд-колледжа переходят из одного своего двора в другой. Мастер смешения стилей сэр Томас Джексон спроектировал в 1913 году это сооружение, внесшее живописный вклад в классические декорации Оксфорда и сумевшее при этом воскресить воспоминания о старом доме-мосте через Нью-колледж-лейн.
В этом переулке в Доме Галлея с 1703 года и до самой смерти (1742) жил астроном Эдмунд Галлей, имя которого носит несколько комет. Его обсерватория на крыше сохранилась до наших дней.
Но нам предстоит отправиться в святая святых Оксфордского университета – Шелдоновский театр и Бодлианскую библиотеку.
Вселенная книг: Бодлианская библиотека и Камера Редклиффа
В Оксфорде веришь, что именно Бодлианская библиотека – пуп вселенской учености.
Дороти Л. Сэйерс (1935)
Путь в университетскую библиотеку лежит через четырехугольный Schools Quadrangle, главный академический двор (1613–1624). В Средневековье языком европейской учености была латынь, и именно по-латыни, золотыми заглавными буквами на синем фоне, над главным входом перечислены scholae (что можно перевести как учебное заведение и как философское направление), предметы и факультеты, доступные для посещения тогдашнему оксфордскому студенту. Обучение начиналось с грамматики, логики и риторики, продолжалось изучением арифметики, геометрии, музыки и астрономии: семилетний курс семи artes liberales (свободных искусств). По окончании учебы бывший студент становился бакалавром искусств. Сократить время обучения? По-настоящему высшее образование – до магистра искусств – началось только сейчас: через дверь – к философии, истории и древним языкам или через двор – к медикам и юристам, scienitae lucrativae (прикладные науки; умения, приносящие пользу). Но королевский путь вел в Divinity School, на теологический факультет, расположенный в торце. Впрочем, с тех пор все несколько изменилось; через Schola Moralis Philosophiae (Школу (факультет) этической философии), к примеру, теперь попадаешь прямиком в туалет.
Если расположение зданий в главном дворе отражает средневековую иерархию наук, то фасад Бодлианской библиотеки подчеркивает, в том числе стилистически, неразрывное единство Universitas Oxoniensis (Оксфордского университета). Фасад главного входа в стиле перпендикулярной готики с плотно примыкающими друг к другу уступами декоративных арок в четыре ряда – отражение расположенной позади и почти на два столетия более древней Школы богословия. Строгий, линейно организованный фасад – а напротив него, с восточной стороны, самая экстравагантная на свете сторожевая башня, наглядный пример из учебника по архитектуре Ренессанса.
Пятью ордерами колонн Башня пяти ордеров славит классическое образование и всех, кто пользуется этим входом. Между коринфскими близнецами-колоннами на пятом этаже восседает Яков I, с трона взирающий на свою любимую Бодлианскую библиотеку; слева от него находится аллегория Славы, справа – коленопреклоненная alma mater, которой он и протягивает свои труды. На самом верхнем этаже истинно по-королевски расположился архивариус университета. Башня строилась именно тогда, когда вышла новая Библия в знаменитом «авторизованном издании» 1611 года, над которым работали почти пятьдесят ученых из Оксфорда, Кембриджа и Лондона по заказу короля Якова I, прослывшего «мудрейшим дураком в христианском мире». «Если бы я не был королем, я бы с удовольствием стал оксфордским книжником, – заявил Яков I в 1621 году, посетив Бодлианскую библиотеку, – а если бы я был узником и имел право на одно желание, то никогда бы не пожелал себе иной тюрьмы, кроме этой библиотеки, и с радостью позволил бы приковать себя к этим прекрасным авторам».
Стоя в позе военачальника, вход в библиотеку охраняет 3-й граф Пемброкский, канцлер университета и благотворитель. В его честь назван Пемброк-колледж, а скульптурное изображение приписывают Хуберу Ле Суэру (около 1640 года, на основе портретного изображения Рубенса).
Томас Бодли основал библиотеку «для Оксфордского университета и Республики ученых», как гласит латинская надпись над входом. На внутренней стороне арки портала изображена Книга Книг – раскрытая Библия на синем фоне, и рядом надпись по-гречески: «Вы найдете его в Храме, среди учителей» (имеется в виду двенадцатилетний Иисус, образец для подражания всем школярам в храме книг).
Через вестибюль с магазинами, бывший просколиум, мы попадаем в Школу богословия. Актовый зал теологического факультета стал первым большим университетским зданием. Недостаток денег тормозил строительство, начатое в 1424 году, и завершилось оно лишь в 1483-м. Но с каким размахом! Роскошно декорированный свод изысканной конструкции, «одно из чудес Оксфорда» (Певзнер). Свободно свисающие замковые камни между четырьмя перекрестными арками свода создают иллюзию веерообразности. Но это не веерный свод, а лиерный, с опорой на перекрестные нервюры, ударная точка позднеготической оригинальности – вероятно, творение Уильяма Орчарда, главного архитектора Магдален-колледжа. Как звезды, в своде сияют геральдические и аллегорические замковые камни, более четырехсот скульптур, на многих из которых есть гербы основателей: Эдуарда IV, епископа Лондонского и других спонсоров из клира и знати. На одной из скульптур вырезаны инициалы У. О. (Уильям Орчард).
В 1488 году над этим роскошным залом была построена новая библиотека герцога Хэмфри, зародыш Бодлианской библиотеки. Милейший Дюк Хэмфри, как называли герцога Глостерского, был братом короля Генриха V. Он окончил Оксфорд (Баллиол-колледж), стал героем войны, дружил с итальянскими гуманистами и коллекционировал рукописи. Их-то он и подарил университету, присоединившему коллекцию к собственному собранию из церкви Св. Девы Марии, – около шестисот томов. Впрочем, библиотека эта устарела в день своего открытия в 1488 году, ибо в то самое время, когда революция, порожденная книгопечатанием, добралась наконец до библиотек, в ее распоряжении были лишь рукописи. А так как университет не обладал достаточными средствами, чтобы позволить себе роскошь приобретения печатных изданий, в 1550 году библиотеку пришлось закрыть. Так начиналась триумфальная история Бодлианской библиотеки.
Человек, чье имя с тех пор неразрывно связано с ней, сэр Томас Бодли, преподавал в Мертон-колледже греческий и иврит, прежде чем сумел преуспеть на дипломатической службе у Елизаветы I. На собственные средства он снабдил «огромную заброшенную комнату», обнаруженную им над Школой богословия, новой обстановкой. В 1602 году он открыл библиотеку, обладавшую двумя тысячами томов и кессонными потолками, которые были украшены гербами – как университетским, так и его личным. Из этого единственного помещения библиотека постепенно разрасталась до нынешних двенадцати зданий.
Бодли, находясь под впечатлением от библиотечных залов на континенте, одним из первых ввел в Англии новую систему. В торцовом флигеле искусств Артс-энд (1610–1612) книжные полки располагались не поперек, как это было еще у Дюка Хэмфри, а распределились по стенам – «стенная система» вместо «системы кабинок». Доступ к верхним полкам обеспечивали галереи, поддерживаемые изысканными тосканскими колоннами. Так же организован и западный торцовый флигель Селдон-энд (1624–1636), расположившийся над Оксфордским советом и Канцлерским судом, старинными залами для собраний и осуществления правосудия.
Бодлианская библиотека, чаще называемая the Bod, на самом деле состоит из многих библиотек, бывших частных собраний, когда-то принадлежавших разным ученым, епископам, юристам – книжным червям всех мастей. Сотни арабских и греческих рукописей раньше принадлежали епископу Лауду, манускрипты на иврите из Оппенгеймской коллекции – главному раввину Праги, от юриста Фрэнсиса Доуса библиотеке досталось бесценное собрание первопечатных изданий, инкунабул, иллюстрированных рукописей, книг-символов и макабров. А с 1989 года появилось еще около двадцати тысяч книг Opie Collection, одного из самых значительных собраний детских книг.
А что же раритеты? Самый ранний текст «Песни о Роланде»; первый из сохранившихся список «Правил святого Бенедикта», датируемый viii веком; «Книга о разнообразии мира» Марко Поло; «Шахнаме» Фирдоуси; The Gough Map – одна из старейших карт Англии (ок. 1360); еврейская Кенникотская Библия, шедевр искусства книжной иллюстрации сефардов (1476); типографский оттиск «Логико-философского трактата» Людвига Витгенштейна – вот лишь некоторые из жемчужин этой книжной сокровищницы. Есть в ней и иллюстрированные гравюрами средневековые рукописи (многие из монастырей, распущенных в эпоху Реформации); шедевры византийского, персидского, индийского искусства иллюстрации. Разумеется, есть Библия Гутенберга, рукописи Обри, Шелли, Бекфорда, Толкиена, Чандлера, множество писательских архивов. Знаменитые черные «четвертные тетради» Кафки тоже находятся здесь: две трети его наследия, включая тексты, послужившие основой для издания, подготовленного оксфордским германистом сэром Малькольмом Пэсли.
Наряду с Британской и Кембриджской Бодлианская библиотека обладает правом копирайта. В 1610 году Бодли лично позаботился, чтобы Лондонский союз книготорговцев передал его библиотеке право получать по одному бесплатному экземпляру каждой книги, выходящей на территории Англии (за исключением печатавшихся в Кембридже). Конечно, Бодли и предположить не мог, насколько мощными станут однажды потоки получаемых таким образом книг. Сейчас библиотека получает в год около восьмидесяти тысяч одних только копирайтных экземпляров – вдвое больше, чем весь ее книжный фонд в 1714 году. На неизбежный вопрос, сколько же у них всего книг, библиотекари дают ответ в милях: «Около ста двадцати миль книжных полок». Любое конкретное число уже в момент произнесения оказалось бы сильным преуменьшением. Фонды Бодлианской библиотеки в 2000 году составляли примерно семь миллионов книг и возрастали на четыре километра полок ежегодно, то есть примерно на сто тридцать тысяч книг. До сих пор тут собирают почти все книги, даже телефонные. «Никогда не знаешь, что в будущем станет важным». Когда Бодли приобрел собрание древних китайских книг, в Оксфорде не было ни одного человека, способного их читать; сегодня подобных инкунабул не найти даже в Китае.
Первые каталоги фондов Бодлианской библиотеки послужили образцом для остальных. Позднее их принцип каталогизации сочли скорее эксцентричным. Долгое время названия вписывались в фолианты без указания картотечного индекса. Сегодня даже и в этой средневековой библиотеке электронные каталоги – нечто столь же естественное, как и пюпитры для чтения с подключением к Интернету. BARD – Bodlean Access to Remote Databases (Бодлианский доступ к удаленным базам данных), к примеру, обеспечивает читателю электронную связь с каталогами сотен профильных библиотек мира. При этом, несмотря на то что с 1757 года книги здесь не приковываются цепями к пультам, Бодлианская библиотека по-прежнему остается «цепной». Книг на руки не выдают, работать с ними разрешается только здесь, в одном из двадцати девяти читальных залов. Даже королю Карлу I было отказано в привилегии брать книги на дом, как, впрочем, и Оливеру Кромвелю. Вместо нужной ему книги библиотекарь подарил Кромвелю копию устава Бодли, запрещающего вынос книг из помещения.
В Верхнем читальном зале, предназначенном для читателей с ученой степенью, настенный фриз украшает более двухсот портретов знаменитых мыслителей, от Аристотеля до Лютера (1620).
Книжная вселенная Оксфорда постоянно расширяется. Самый крупный из восьми филиалов – Новая Бодлианская библиотека. Ее здание, чем-то напоминающее закрытый городской бассейн, построил сэр Джайлс Гилберт Скотт (1937–1940). Со Старой библиотекой она соединена тоннелем под Брод-стрит, по которому конвейер возит туда-сюда ящики с книгами, словно неограненные алмазы из оксфордских словесных копей. И любую книгу читатель получает всего часа через три после того, как ее заказал.
Уже в начале xx века бодлианские кроты копали в противоположном направлении – тоннель под Редклифф-сквер, в сторону самого красивого своего филиала. Камера Редклиффа – английский собор Св. Петра для книг – круглое здание, «чей купол собирает вокруг себя близлежащие башни, как курица цыплят» – так Джон Бетджемен описал это здание, более других подходящее на роль символа Оксфорда, барочный акцент в окружении готических башен церкви Св. Девы Марии и Олл-Соулз-колледжа. Когда-то на этом месте было множество небольших домиков, потом их снесли в соответствии с санитарным градостроительным планом xviii века. Построить там ротонду – идея Хоксмура, воплощенная в жизнь уже после его смерти коллегой Джеймсом Гиббсом (1737–1749). Круглые арки на грубой каменной кладке, изначально с открытыми аркадами, коринфские колонны, расположенные попарно, аттический этаж с балюстрадами и несущими столбами, а надо всем этим – необычайно вытянутый купол с изящными фонарями. Так и стоит по-флорентийски величественная Камера Редклиффа на одной из самых больших площадей Европы.
Над читальным залом первого этажа RadCam, как ее называют студенты, с монументальным величием высится роскошный купольный зал с лепниной холодной белизны. 15 июня 1814 года русский царь Александр I, прусский король Фридрих Вильгельм III, маршал Блюхер и принц-регент Георг собрались в этом зале на банкет по случаю победы над Наполеоном.
Круговая галерея по всему залу на высоте примерно середины массивной аркады, книжные полки по стенам – мог ли доктор Редклифф желать себе лучшего мавзолея, чем библиотека, носящая его имя? Доктор Джон Редклифф, став модным лондонским врачом, сколотил себе состояние. Его трудно назвать корифеем медицины, но у него были врачебный такт, юмор и шарм – качества, присущие выпускникам Оксфорда, благодаря которым он преуспел в лондонском свете, по крайней мере в кругу образованных людей. Доктор Редклифф, придворный врач Вильгельма III, лечил также и королеву Анну, у которой было как минимум десять выкидышей и пятеро детей, умерших в детстве. Но в памяти человечества имя его остается не поэтому, а благодаря его щедрым дарам университету и родному Юниверсити-колледжу.
Брасенос-колледж, Эксетер-колледж и Джизус-колледж
Хотя Иисус, разумеется, не посещал Джизус-колледж, его отец был из Тринити и читал классиков.
Оксфордская студенческая шутка
Когда Роберт Ранси, будущий архиепископ Кентерберийский, впервые явился к своему наставнику в Брасенос-колледже, навстречу ему из аудитории вышел американский студент, который сказал: «Малыш, когда ты войдешь в эту дверь, то встретишься с цивилизацией».
Выпускники колледжа замечательны ничуть не менее, чем его расположение на Редклифф-сквер: лауреат Нобелевской премии по литературе Уильям Голдинг, фельдмаршал Дуглас Хейг, звезда коллектива «Монти Пайтон» Майкл Пейлин. И так ли уж важно, что ныне академическая слава колледжа остается в тени успехов его гребцов и регбистов?
Brazen nose (бронзовый нос), которому колледж якобы обязан названием и необычной историей, – это старинная дверная ручка в форме львиной гловы, датируемая xii или xiii веком. Она была якобы установлена на входной двери в Брасенос-холл, и преступивший закон, взявшись за нее, получал убежище – такова была одна из привилегий академических холлов Средневековья, предшественников колледжей. Когда в 1333 году студенты временно покинули Оксфорд, дверную ручку они взяли собой в Стэмфорд, откуда она вернулась в Брасенос-колледж лишь в 1890 году. Ныне она закреплена над профессорским столом в трапезной, прямо под портретом основателя колледжа Уильяма Смита, епископа Линкольнского.
Уже в самый год основания (1509) началось строительство ансамбля Олд-квод, над которым ныне столь горделиво возносится купол Камеры Редклиффа. Начиная с 1719 года, в солнечные дни символы былых времен ярко высвечиваются на северном фасаде. Веерный свод часовни в соседнем дворе выполнен из штукатурного гипса и представляет собой потрясающий пример готического возрождения (1665). Одна из мемориальных досок в часовне посвящена Уолтеру Патеру, викторианскому эстету и историку Ренессанса, заразившему культом прекрасного не только юного Оскара Уайльда («Нет иного Отца, кроме Патера, и я – пророк его»). Бронзовый барельеф изображает студента колледжа в окружении медальонов с портретами его героев – Платона, Данте, Леонардо, Микеланджело, – являя собой одновременно и надгробный памятник вселенной Просвещения xix века.
Высокая бутовая кладка, почерневшая от копоти, тянется вдоль улочки Брасенос-лейн. За стеной растет огромный каштан, чьи ветви нависают над переулком. Это каштан епископа Хебера, посаженный в конце xviii века в преподавательском саду Эксетер-колледжа. Если листья его летом достают до стен Брасенос-колледжа, расположенных прямо напротив, то в этот год гребцы Эксетер-колледжа обходят в гребной гонке команду Брасенос-колледжа и одерживают победу – так гласит старинное студенческое поверье. Соответственно сад Эксетер-колледжа позади входного двора плотно зажат между двумя стенами и тем самым хорошо защищен как от ветров, так и от любопытных взглядов. Возле дома, где обитают преподаватели, растут четыре старых инжира, причем один даже с докторской степенью – инжир доктора Кенникотта, который носит имя ученого-гебраиста, любившего плоды этого дерева. По-настоящему приятным сюрпризом в этом небольшом саде оказывается терраска, откуда, словно из ложи, открывается вид вниз на Редклифф-сквер: прямо перед глазами величественный купол RedCam, башни Олл-Соулз-колледжа и церкви Св. Девы Марии, а совсем рядом – стены большого городского театра Оксфорда.
Со дня основания в 1314 году Эксетер-колледж оставался одним из самых маленьких и бедных колледжей, и едва ли был интересен с архитектурной точки зрения, особенно после того как в викторианскую эпоху свой вклад в его обустройство внес сэр Джайлс Гилберт Скотт, «имевший заказов больше, чем таланта, необходимого для их выполнения» (Бетджемен). Великоватой для внутреннего двора получилась часовня (1854–1860), построенная по образцу Сен-Шапель в Париже. И все же стоит заглянуть в этот двор, пусть ради одного-единственного шедевра – «Вифлеемской звезды», гобелена по эскизу Эдварда Бёрн-Джонса, сотканного на фабрике его друга Уильяма Морриса.
Эти двое познакомились друг с другом именно здесь, и отсюда берет начало их удивительный творческий союз. Настенное панно Уильяма Морриса предстает здесь в «птичьем» варианте 1787 года – самая популярная картина на ткани его фабрики. После смерти Морриса его трубки, чернильница и очки также перешли в распоряжение колледжа, хотя лишь немногие из этих вещей выставлены на всеобщее обозрение; это же, впрочем, относится и к рисункам и гобеленам Бёрн-Джонса, прерафаэлитским реликвиям «комнаты Морриса» и библиотеки.
Сколь свободна здешняя студенческая жизнь и сколь мало обременительны учебные обязанности, Мартин Эмис, выпускник Эксетер-колледжа описывает так: «Уникальная оксфордская свобода проявляется в том, что студент обязан отчитываться не более чем за девяносто минут в неделю, и так восемнадцать недель в году. То есть примерно за три дня из каждых трех лет жизни. Такого в вашей жизни не бывало прежде и не будет больше никогда».
Напротив Эксетер-колледжа расположился Джизус-колледж, хотя разделяет их нечто гораздо большее, чем просто улица Тёрл-стрит. Если в Эксетер-колледже на протяжении столетий преобладали студенты из западной части страны, то в Джизус-колледже издавна учатся жители Уэльса. Герб над главным входом – страусовые перья принца Уэльского – сигнализирует об уходящей в глубь веков связи с монахом и юристом из Уэльса, доктором Хью Прайсом. Именно он позаботился, чтобы Елизавета I в 1577 году основала Джизус-колледж в награду валлийским нонконформистам – первый после Реформации протестантский колледж. Основательница и поныне присутствует в актовом зале в виде портрета 1590 года и еще в названии клуба, объединившего наиболее крепких в науке пития преподавателей и студентов, или елизаветинцев. Валлийские корни пестует и общество Dafydd ap Gwilym Society (в валлийском произношении – Общество Давида и Голиафа): одним из его председателей в прошлом была Фиона Дженкинс, валлийская супруга министра иностранных дел Великобритании Уильяма Хага.
В ансамбле второго двора Джизус-колледж культивирует красоту в представлениях xvii столетия: узкие арочные окна, закругленные фронтоны, голубой дождь над дверями. В этом колледже учился последний авантюрист Британской империи, писатель Т. Э. Лоуренс. Он изучал археологию, в 1910 году сдал выпускной экзамен, защитив работу о городах рыцарей Тевтонского ордена, и прославился на весь мир как Лоуренс Аравийский, военный, переводчик «Одиссеи» и, помимо воли, звезда средств массовой информации. Джизус-колледж в часовне установил ему памятник, копию мраморного бюста из собора Св. Павла.
Среди позднейших Jesubites (выпускников колледжа), которые могли бы похвастаться тем, что сидели в тех же аудиториях, что и Лоуренс Аравийский, имеется даже премьер-министр – лейборист Гарольд Вильсон, самый блистательный академик среди послевоенных премьеров. Его семья принадлежала к манчестерскому среднему классу, и учился он в государственной школе, а окончив ее, мог позволить себе только Джизус-колледж, один из самых маленьких в Оксфорде, не обладающий славой ни Крайст-Черч-колледжа, ни Магдален-колледжа. Вот почему Вильсону слегка не хватало social grace (лоска в манерах), за что бедняга не раз подвергался насмешкам ушлых социалистов, стоило ему после нескольких лет преподавания в Оксфорде начать карьеру в Вестминстере.
Сразу три колледжа – Джизус, Линкольн и Эксетер – расположились на Тёрл-стрит, в тихом, спокойном переулке между Хай-стрит и Брод-стрит, в самом центре Оксфорда. Над стенами Джизус-колледжа пышно раскинулась крона каштана, а в конце улицы возвышается башня церкви Всех Святых. Оживленной улица становится лишь в полдень, когда студенты выходят из колледжей и направляются к Крытому рынку и лоткам с сэндвичами. А если вам нужны новые туфли, обращайтесь по адресу: Tёрл-стрит, 6. Там размещается фирма «Даккер и сын», основанная в 1898 году, которая изготавливает туфли и сапоги ручной работы на заказ.
Брод-стрит: между Баллиол-колледжем и магазином «Блэкуэллз»
Едва услышав его надменно-снисходительные (а-не-пошли-бы-вы-к-черту) интонации, я сразу поняла: это Уимзи из Баллиол-колледжа.
Дороти Л. Сэйерс. «Вечер выпускников» (1935)
Улица Брод-стрит идет параллельно Хай-стрит, но по меньшей мере вдвое короче и шире ее. В Средние века она называлась Хорсмонджер-стрит (Улица торговцев лошадьми). В том месте, где когда-то был Конный рынок, за северной городской стеной, теперь находится парковка прямо посреди улицы. Почти все дома на Брод-стрит построены в xviii и xix веках и в архитектурном отношении не представляют собой ничего выдающегося. Разнообразно, но не слишком впечатляюще – как, собственно, и улица в целом, лишь к своему окончанию достигающая значительности, завершаясь на западе Шелдоновским театром и зданием Кларендон-билдинг, невольно притягивающими взгляд, а на востоке – бывшим Институтом Индии с флюгером в виде золотого слона на крыше.
Наверху, напротив Баллиол-колледжа, в мостовую вбит каменный крест. Здесь пылали костры, на которых как еретиков сожгли в 1555 году епископов Николаса Ридли и Хью Латимера, а полгода спустя – Томаса Кранмера, архиепископа Кентерберийского. Когда этот бывший сторонник Генриха VIII и соавтор первого англоязычного молитвенника «Книга общих молитв» 21 марта 1556 года взошел на костер, он вытянул вперед – прямо в огонь – правую руку, писавшую отказ от претензий к Оксфордскому церковному суду. «За это моя рука должна первой понести наказание» – таковы его легендарные слова перед казнью.
Брод-стрит – улица книготорговцев и мучников. Между книжным магазином «Уотерстоунз» в самом ее начале и Новой Бодлианской библиотекой в конце книжный люд поджидают и другие райские уголки: это «Торнтонз», старейший в Оксфорде книжный магазин, недавно, к сожалению, переехавший на окраину, и «Блэкуэллз» – самый знаменитый в Англии магазин, имеющий множество филиалов. А между ними, слава богу, еще и паб «Белая лошадь». Над стойкой там висит фотография четверых студентов Тринити-колледжа, занятых в саду Lawn Rowing (греблей на траве). Вместо дома № 6 по Брод-стрит, где разместился музей истории Оксфорда, рекомендую посетить дом № 17, первый в городе секонд-хэнд с постоянным адресом, открытый в 1948 году Оксфордской благотворительной организацией Oxfam: в те времена – в помощь разрушенной послевоенной Европе, а ныне странам третьего мира.
На другой стороне улицы обратите внимание на незаметную дубовую дверь с латунной табличкой: «Баллиол-колледж. Квартира ректора». В академическом мире не так уж много адресов, куда стоит стремиться. Американский биохимик, лауреат Нобелевской премии Барух Бламберг подлинным венцом своей карьеры считал именно пост ректора Баллиол-колледжа, слывущего главной кузницей оксфордской интеллектуальной элиты с ее «превосходством без усилий». Эту формулу в обиход ввел Герберт Асквит, занявший кресло премьер-министра в 1908 году. В одной из своих застольных речей он наделил оксфордскую элиту «спокойным осознанием собственного превосходства, не требующего усилий». Окс фордский вариант идеала эпохи Ренессанса – искусство осуществлять самые сложные вещи с аристократическим спокойствием, необходимым качеством образцового придворного. Даже самые непристойные надписи в туалете Баллиол-колледжа еще в 1920-е годы делались безупречным латинским или греческим стихом.
У Баллиол-колледжа самый длинный в Оксфорде фасад, но поскольку он и самый скучный, то, пока вы идете по Бродстрит и Сент-Джайлз-стрит мимо сего неоготического конгломерата, у вас есть прекрасная возможность выучить наизусть топ-лист выпускников: премьер-министры Асквит, Макмиллан, Хит и Мэсси, наследная принцесса Японии Масако Овада, король Норвегии Олаф V; писатели Роберт Саути («Все, чему я научился – купаться и чуть-чуть плавать»), Мэттью Арнольд, Г. М. Хопкинс, Олдос Хаксли, Грэм Грин; режиссеры Джон Шлезингер и Майкл Уинтерботтом; кардинал Мэннинг, Адам Смит, Арнольд Тойнби, Ричард Докинз – прервем, пожалуй, оглашение списка, который гораздо длиннее, чем весь этот длинный фасад. А сам колледж гораздо старше, чем его здания.
Существованием и именем он обязан некоему свирепому барону, жившему в xiii веке, – Джону де Баллиолу. Барон похитил епископа Даремского, а в качестве выкупа потребовал, чтобы похищенный финансировал открытие в Оксфорде шестнадцати учебных мест для нуждающихся студентов. Жена барона, шотландка Дерворгилла, в 1282 году дала колледжу устав, однако якобы основан он был еще раньше (1263–1268). Единственное, что можно утверждать, не оскорбив притязаний Мертон-колледжа и Юниверсити-колледжа, – Баллиол дольше всех оксфордских колледжей пребывает без перерыва на одном и том же месте.
Правда, от средневековых зданий сохранились только фрагменты (в первом дворе) да несколько георгианских построек, а все остальное возведено уже в xix веке. И, несмотря на громкие имена архитекторов – Уильям Баттерфилд, Альфред Уотерхауз, Энтони Сэлвин, – ничего примечательного с точки зрения архитектуры не получилось. «Снесли хорошее, чтобы освободить место для плохого», – подводит итоги лорд Питер Уимзи, который, как мы знаем из оксфордских детективов Дороти Л. Сэйерс, изучал историю в Баллиол-колледже.
Подобно геологическим пластам, уступами громоздятся многоцветные полосы каменных кладок на фасаде часовни – излюбленный мотив Баттерфилда (1857). В часовне, навеянной итальянской готикой, установлен памятник легендарному дону, классическому филологу Бенджамину Джоуэтту. «Если завтра к восьми утра вы не поверите в Бога, вас исключат», – заявил он как-то строптивому студенту. Однако именно с его ректорства в xix веке началась эпоха расцвета Баллиол-колледжа. Помимо академического блеска он требовал от студентов твердости характера, лидерских качеств и желания сделать максимум для сообщества. Целью жизни Джоуэтта стало обучение элиты, предназначенной для управления империей. Действительно, к концу xix века более сорока выпускников Баллиол-колледжа заседали в нижней палате парламента. А в колониальном правительстве Индии между 1878 и 1914 годами можно насчитать более двухсот выпускников.
Один из них, лорд Керзон, дослужился даже до вице-короля Индии. Последний правитель Гонконга, Крис Паттен, тоже окончил Джоуэттовский колледж, как и рано умерший министр от лейбористов, историограф и канцлер Оксфордского университета Рой Дженкинс. Баллиол вырастил больше влиятельных политиков, чем остальные колледжи Оксфорда вместе взятые, как говаривал лорд Дженкинс, добавляя со вздохом: «Жизнь – это просто череда выпускников Баллиола, сменяющих друг друга!»
Было бы нарушением стиля предположить, что пресловутое «превосходство без усилий» является результатом напряженной работы. Колин Люкас, бывший ректор, объясняет столь длительные успехи колледжа «собственной интеллектуальной плодовитостью» места, скрытой «в генах донов, передававшихся из поколения в поколение». С течением времени «ген успеха» перекочевал в Лондонскую школу экономики, обретшую политическое влияние. Однако Баллиол-колледж обошел и ее, основав в 2001 году Оксфордский институт Интернета, вошедший в состав колледжа, – первый институт, занятый исключительно исследованиями Интернета и его влияния на общество. Баллиол-колледж одним из первых стал принимать выпускников государственных школ и заокеанских студентов. Это первый колледж в Оксфорде, где учились цветные – задолго до того, как там появились женщины.
Мемориальная доска в память о погибших на двух мировых войнах висит в галерее, ведущей в часовню: их было больше трехсот, большинство – в самом расцвете лет. Золотыми буквами выбито имя «хорошего немца» – Адама фон Тротта. Вместе с другими заговорщиками он был казнен после неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. До 1933 года в течение двух лет, получая Родсовскую стипендию, он изучал философию и юриспруденцию в Баллиол-колледже. Высокого стройного молодого человека окружали не только девушки; среди его друзей-студентов был и Дэвид Астор, будущий главный редактор газеты The observer. Во время ночных прогулок по территории колледжа юный Тротт цитировал стихи Гёльдерлина, томик которого лежал у него на столе рядом с трудами Карла Маркса. Правда, потом, будучи дипломатом в Берлине, он тщетно призывал друзей-англосаксов организовать движение сопротивления. Ныне семинарская аудитория Баллиол-колледжа, носящая имя Адама фон Тротта, напоминает и об этом спорном моменте в немецко-английских взаимоотношениях.
Авторитетной представительницей немецкой культуры в Баллиол-колледже сегодня считается Роза Люксембург (чье имя еще и дань памяти бывшему ректору, историку-марксисту Кристоферу Хиллу). Никто не олицетворял «превосходство без усилий» нагляднее, чем Рози, каждый год в «черепашьей гонке» выходившая сражаться против соперников из Корпус-Кристи-колледжа и Кибл-колледжа. Розу Люксембург я нашел на ее излюбленном месте, в тени лесного бука в саду колледжа. Там растут еще и три тутовых дерева, старейшее из них, вероятно, еще из «шелковичных деревьев Якова», которые по монаршему повелению в 1608 году сажали по всей стране, а особенно рьяно – в садах роялистски настроенных колледжей. Хотя надежды короля на гусениц тутового шелкопряда и создание новой индустрии не оправдались, во многих колледжах и теперь время от времени готовят тутовое мороженое.