Томас Дримм. Конец света наступит в четверг ван Ковеларт Дидье
– Охранники не препятствуют мне, Борис. Я помешала?
– Совсем нет.
– Тем лучше.
Министр краснеет. С тех пор как погибла его дочь, он не прикасался к женщинам. Малышке Айрис было девять с половиной, когда она разбилась насмерть, упав с дерева. Борис велел вырубить весь лес вокруг дома, а ведь он так любил деревья! Без них он страдает гораздо больше, чем без женщин.
– Как поживает ваша супруга? – спрашивает Лили, опускаясь на пухлый, как кучевое облако, диван.
– Без перемен, – отвечает Борис.
Он избегает этой темы. После трагедии госпожа Вигор погрузилась в медикаментозный сон, чтобы сократить ожидание смерти и поскорее воссоединиться с дочерью.
– Я поставила сто тысяч лудоров на вашу победу в вечернем матче, – объявляет красавица, раскинув руки по спинке дивана.
– Очень мило с вашей стороны, – отзывается министр, сложившись на ковре в хитрый узел.
– Не хочу вас отвлекать, Борис, но я должна сказать вам кое-что очень важное. Сядьте.
Борис садится на стул из матового стекла на расстоянии трех с половиной метров от бизнес-леди.
– Нужна ваша помощь. У меня новые сведения о профессоре Пиктоне.
Министр встает с явным облегчением.
– Браво! Служба безопасности обнаружила тело?
– Всё не так просто.
– Но он жив или мертв?
– В том-то и проблема. Мы знаем, как расстроить заговор, который он готовит, но для этого нужны вы.
– Я? Неужели?
– Поезжайте на матч, я подожду вас здесь и всё объясню.
– Разве мы не выдвинем обвинение маленькому Томасу Дримму? – с тревогой спрашивает министр.
– Это будет зависеть от вас.
– От меня?
– Оказывается, мальчик – пока не установлено, каким образом, – обладает знаниями и секретами Лео Пиктона. Вы могли убедиться в этом на уроке физики, где он излагал формулы из неопубликованных работ профессора. Эти секреты не должны достичь посторонних ушей.
– Что же делать?
Я с волнением жду продолжения, словно это касается меня. Но что общего у какого-то Томаса Дримма, обладателя знаний и секретов, со мной – невидимым наблюдателем, который парит над этими людьми, слушая их слова и мысли?
– Что будем делать? – повторяет министр с возрастающей тревогой.
Лили слюнявит палец и трогает край облегающего рукава. Два сантиметра ткани с шипением исчезают, открывая серебряные часы. Она касается длинного прямоугольного циферблата, который распадается на две части, освобождая клавиатуру с миниатюрными кнопками. Лили Ноктис осторожно вынимает одну из шпилек, поддерживающих ее длинные черные волосы, уложенные в пучок, и нажимает на клавиши. На гигантском экране, занимающем всю стену, исчезает стадион и появляется зеркало в ванной комнате, перед которым чистит зубы тощая маленькая женщина.
– Это что за канал? – удивляется Борис.
– Канал мадемуазель Бротт – учительницы физики Томаса. Вы ее не узнаете?
– Ах да, – Борис притворяется, будто вспомнил. На самом деле его память удерживает лишь то, что связано с Айрис. – Чем она занимается?
– Полощет рот. Я настроилась на ее чип и включила «Глаз», как сегодня утром. Знаете, что произойдет, если я запущу электромагнитную волну в обратном направлении?
– Нет. Способы применения моего изобретения…
– Изобретения Лео Пиктона, – поправляет она мягко. – Вы только национализировали его, а мы запустили в производство – мой сводный брат и я. Ну и конечно, немного усовершенствовали. Я посылаю волну в обратном направлении, и вот результат.
Шпилька нажимает на клавиатуре десяток клавиш, что сопровождается мелодичным звуковым сигналом. Мадемуазель Бротт сплевывает пасту и проверяет в зеркале чистоту зубов. Вдруг ее глаза вылезают из орбит, она застывает. Из ноздрей и глаз текут струйки крови. Учительница падает, и пустое зеркало исчезает с экрана.
– Это можно сделать через чип? – беспокоится Борис Вигор. – Можно убить женщину на расстоянии?
– В том числе и женщину, – спокойно отвечает Лили Ноктис. – Я могла бы заставить ее чихнуть, расхохотаться или залезть на шторы. Но сейчас важнее было устранить мадемуазель. Она единственная слышала, что объяснял Пиктон устами Томаса Дримма. И хотя поняла далеко не всё, собиралась вызвать его родителей.
– Это можно сделать через чип! – повторяет Борис Вигор в смятении, обхватив голову руками, словно хочет оторвать ее. – Но почему я не знал? Как-никак, я министр энергоресурсов!
– Вот именно: у каждого своя работа. Эти способы касаются только Министерства госбезопасности. И используются разумно и экономно, для общего блага и в высших интересах нации. Но Лео Пиктон, конечно, знает об этих возможностях. То, как он намеревается их применить с помощью Томаса Дримма, несет прямую угрозу правительству и народу в целом.
– Но Дримм – ребенок!
– У него лишний вес, плохие оценки, отец-алкоголик и мать-психолог, которая его изводит. Вот он и решил отомстить всему миру.
– И всё-таки он ребенок! – настаивает министр.
– Это значит, что он станет взрослым, если мы оставим его в живых.
– Подождите, – волнуется Борис, – вы меня совсем запутали, а ведь у меня скоро матч!
Лили Ноктис нажимает на клавишу и возвращает на экран стадион, до отказа заполненный нетерпеливыми болельщиками.
– Ладно, идите, – улыбается она. – Я должна была подготовить вас к встрече с ним. У нас есть веские основания полагать, что сегодня после матча Томас Дримм выйдет на контакт с вами и начнет шантажировать. Выслушайте его внимательно и примите правила игры. Министр госбезопасности согласен со мной: или мы ликвидируем мальчишку, или будем с вашей помощью манипулировать им, чтобы взять под контроль профессора Пиктона.
– Я вас уже не слушаю: я медитирую.
Опустив веки, Борис сгибает ноги, вытягивает руки и принимается вращать торсом. Усышанное сильно расстроило его, но министр старается думать о чем-то еще более грустном – о своей дочери, – чтобы предстоящее испытание не слишком будоражило нервы.
Что касается меня, если я и есть Томас Дримм, то я должен чувствовать надвигающуюся опасность, но мне как будто закрыт доступ к моим собственным чувствам.
Борис Вигор встает и дважды хлопает в ладоши. Входит начальник канцелярии и докладывает, что машина подана.
– Я выиграю! – объявляет министр Лили Ноктис.
– В таком случае, – отвечает она ласково, – вы застанете меня здесь после матча, и мы отпразднуем победу. Я уже начала смотреть.
Она вытягивает ноги на диване, повернувшись к экрану, на котором тысячи зрителей в тесноте и давке скандируют имя Бориса Вигора.
– Я иду к вам! – отзывается их кумир.
И он выходит, стараясь не смотреть на длинные загорелые ноги Лили Ноктис, покоящиеся на подлокотнике белого дивана.
Едва за ним закрывается дверь, кончик шпильки начинает летать по клавиатуре в часах Лили. Вместо стадиона для менбола на стенном экране возникает черно-серая туча, по которой пробегают помехи.
– Вы здесь, мои дорогие?
Она увеличивает громкость. Через несколько секунд сквозь бульканье помех пробивается высокий звук. По экрану бегут полосы, на черном фоне возникают и множатся белые точки, и вот сквозь экранную рябь постепенно проступают силуэты. Появляется маленькая рука. Потом еще одна. Вырисовывается лицо, но тут же тонет в бесформенной массе, которая образует всё новые контуры: лица, лица, лица… Целая гроздь изменчивых маленьких лиц, которые стараются стать узнаваемыми. Пристальный взгляд Лили Ноктис мрачнеет, становится жестким в свете отблесков экрана.
– Меня зовут Айрис Вигор, мне девять с половиной, – произносит она медленно, сдавленным голосом.
Гроздь лиц растекается в стонущую полужидкую массу, на поверхности которой постепенно проступает лицо маленькой девочки с двумя косичками.
– Это я, это я! Айрис Вигор – это я!
Прерывающийся, синтезированный голос с металлическим тембром старается имитировать веселые детские интонации.
– Пап, смотри, как я высоко забралась…
– Ладно, ладно, – прерывает встревоженная Лили. – Не утруждайся: твой отец тебя никогда не услышит. Никто из живых не может тебя слышать, только я.
– Помогите, мадам, я совсем одна!
– Ты меня не интересуешь. Слушай внимательно. Я посылаю тебе частоту, на которую ты настроишься и тогда услышишь человека, с которым сможешь поговорить. Расскажи ему о себе, облегчи душу, опиши свои страдания. Ему это пойдет на пользу, и тебе станет гораздо легче. Сосредоточься: посылаю частоту.
Рябь на экране вдруг становится неподвижной, будто замороженной. Тишина сопровождается падением напряжения в сети, из-за которого в комнате на мгновение тускнеет свет.
– Спасибо, мадам! – сильно и ясно звучит с застывшего экрана голос умершей девочки.
– Мадемуазель, – поправляет Лили Ноктис, томно потягиваясь.
– А мы, а мы? – молит нестройный хор детских голосов.
– А вы заткнитесь! – отрезает Лили и выключает экран.
После нескольких секунд молчания она поднимает голову к потолку и спрашивает:
– Ты по-прежнему в порядке, Томас? Да, вот что тебя ждет, когда ты умрешь. Малоприятный загробный мир для тех, кому еще не исполнилось тринадцать, правда?.. Из моих слов ты делаешь вывод, что тебе осталось жить меньше трех месяцев, и, возможно, ты прав. Удивляюсь, что такой шок не вырвал тебя из сна. Ты смелый, Томас Дримм. Или тебе всё это нравится. Ты такой хороший мальчик, а тебя тянут за собой силы Зла, и ты спрашиваешь почему? Скоро поймешь. Не терпится, чтобы ты пришел ко мне собственной персоной померяться силами, молодой человек…
Со вздохом удовлетворения она потягивается, раскинув руки на всю ширину дивана. Затем снова берется за шпильку и открывает клавиатуру в часах.
– До скорой встречи, Томас Дримм.
И она трижды нажимает на клавишу с цифрой «6».
21
– Томас, проснись!
Я приоткрываю один глаз. Медведь трясет меня за плечо. Что это было – сон или уже явь? С каждым разом наваждение набирает силу и становится всё более похожим на реальность.
– Умоляю, просыпайся!
Я приподнимаю голову. В комнате еще темно.
– Который час?
– Без двадцати восемь. Вставай!
– Что-то случилось? Я спал всего двадцать минут!
– Не оставляй меня одного, прошу тебя, мне страшно!
Я вздыхаю. В голове туман, обрывки кошмаров.
– Ну что еще?
– Прижми меня к себе, пожалуйста…
Я растерянно прижимаю его к груди. С чего он вдруг решил поменяться ролями? Это плюшевый медведь должен утешать хозяина, а не наоборот!
– Что случилось, Лео?
Я впервые обращаюсь к нему по имени, и, как ни странно, это трогает меня самого. Может, потому что я никогда никого не утешал. Вообще-то я и не был никому нужен. Ну разве только отцу, но тот слишком умен, чтобы я мог его утешить.
– Дети, Томас!
– Какие дети?
Слова, которые произносит его старческий голос, тонут в моей пижаме:
– Толпы детей… Будто гигантская волна обрушилась на меня, пока ты спал… Настроившись на мою частоту, они внедрились в меня, пьют мою энергию и зовут на помощь… Все они младше тринадцати лет, и, когда умерли, у них еще не было чипов. Это неприкаянные души, детские заблудшие души, которые предоставлены сами себе и не могут покинуть Землю. Их предки из загробного мира не могут им помочь из-за Аннигиляционного экрана… А живые родственники не могут почувствовать их присутствие, потому что чипы содержат пиктоний, отталкивающий фотоны – частицы, позволяющие мертвым выразить себя. Помнишь, я объяснял?
– Нет.
– Ну сделай усилие! – раздражается он, упираясь лапами мне в ребра. – Как я установил с тобой связь? Подстроив свою частоту под электромагнитные импульсы твоего мозга. Понимаешь? Чтобы мы были на одной волне. Это обычный электромагнитный эффект – притяжение противоположностей! Большее притягивает меньшее, твое чувство вины вызывает мое сочувствие, твое невежество нуждается в моих знаниях, твоя уязвимость порождает желание тебя защитить… И этот механизм действует между нами, как он действовал раньше тысячелетиями, потому что у тебя нет чипа, а мой чип не попал в преобразователь энергии.
– Подождите… Вы хотите сказать, что если я сегодня умру, то не смогу разговаривать с отцом из-за его чипа?
– Вот именно.
– Но моя бабушка, которая в прошлом году разбилась на мотоцикле… Ее чип дает электричество в отделе замороженных продуктов… Она могла бы помочь моей душе…
– Более или менее. Чип, прошедший через преобразователь энергии, не дает душе проявлять себя личностно. Она уже не способна породить мысль, только энергию. Тем не менее твоя душа может остаться заблокированной в отделе замороженных продуктов, потому что ее будут притягивать электромагнитные колебания бабушкиного чипа. Семья остается семьей, даже в таких условиях.
– Ужасно!
– Это ад, Томас. Детский ад. То, что церковь раньше называла лимбом… [5] Все эти маленькие беспомощные призраки бессмысленно застряли около холодильников, радиаторов, телевизоров и люстр, в которых установлены чипы их умерших родственников, не способные вступить в контакт. Слабая детская энергия создает помехи в работе электрических аппаратов – это всё, на что она способна. Дети так хотели бы освободить своих родных – пленников механизмов… Но это невозможно. Вызывать аварии – вот единственный способ, которым мертвые дети могут дать знать о себе…
– И это всё из-за вас? Из-за Аннигиляционного экрана, который мешает им перейти в загробный мир?
– Вот именно, поэтому ты должен помочь его уничтожить.
Я смотрю на медведя, и вдруг у меня возникает сомнение:
– А может, вы сами придумали эту сказку про детей, чтобы заставить меня вам помогать?
– Нет, клянусь тебе! Ты же чувствуешь, как я волнуюсь! Видишь, какой неожиданностью это оказалось для меня самого!
– А почему я не слышу этих умерших детей?
– Поскольку ты жив, с тобой может наладить связь только тот, кто для тебя важен. Кто-то, кого ты знал, кого ты любишь или ненавидишь… Или в смерти которого виноват, как в моем случае. Со мной всё иначе: как только дети обнаружили мое присутствие на их частоте, они набросились на меня, как стая акул. Я первый взрослый призрак, который их чувствует! И все они умоляют о помощи, просят передать весточку или отомстить… Это невозможно выдержать, Томас!
– Слушайте, у всех свои проблемы. Тут бы с живыми разобраться, а уж с мертвыми выпутывайтесь сами. Мне вставать в семь утра, я должен поспать.
– О нет, только не спи! Пока у нас с тобой происходит обмен мыслями, это отпугивает детей, но как только ты его прерываешь, они возвращаются! Это просто ужасно! Ты не представляешь, как они меня мучают! Нападают, раздирают сознание на части! Спаси меня!
Я резко сажусь в кровати и с таким раздражением отталкиваю Пиктона, что он падает навзничь.
– С меня хватит! Вы взрослый призрак, я не собираюсь быть вашей нянькой круглые сутки из-за того, что вы боитесь детей!
– Пойдем на матч.
– Какой матч?
– Мне нужно передать сообщение, которое касается нас с тобой и благодаря которому, может быть, удастся освободить твоего отца.
– Правда?
Я вскакиваю. С дрожью в голосе Пиктон объясняет мне, что в мешанине детских душ, набросившихся на него, лишь одной удалось выразиться понятно и связно: это Айрис Вигор, дочь министра энергоресурсов. Ее послание было странным, но точным: она хочет, чтобы ее отец в знак прощения посадил желудь и вырастил дуб. И ей, по-видимому, нужно передать это срочно.
В полном недоумении я медленно расстегиваю пуговицы пижамы.
– Вы хотите сказать Борису Вигору, чтобы он остановил матч и пошел сажать желудь?
Едва он заговорил о дубе, я будто снова оказался в Городе Победивших Деревьев. Но тут же отогнал от себя это видение, чтобы сосредоточиться. Лео продолжает:
– Придется импровизировать. Малышка сказала, что будет говорить со мной в его присутствии. Я буду тебе переводить, а ты будешь повторять ему. Вигор так и не оправился после смерти дочери. Если он поверит, что у тебя есть с ней телепатическая связь, он исполнит любую просьбу. Освободить твоего отца для него – сущий пустяк.
Я чувствую прилив энтузиазма, который тут же гаснет.
– Но ведь Вигор – враг! Он украл ваше изобретение.
– Это хорошо: ему будет передо мной совестно.
– Значит, он будет слышать вас, как я?
– Посмотрим. В любом случае у тебя будет выигрышная позиция. Одевайся, быстро!
– Но как мы выйдем? Мать заперла дверь и включила сигнализацию, а я не знаю кода.
– Перелезем через стену.
Он показывает на чердачное окно. Я открываю рот, чтобы возразить, но так и застываю с отвисшей челюстью. Не веря своим глазам, я смотрю на живот между расстегнутыми пуговицами пижамы. Это оптический обман, или я вправду похудел? Двадцать минут сна после разговора о белкх – неужели этого достаточно, чтобы похудеть?
– Особенно если ты не поужинал, – отвечает медведь. – Будучи наказанным, ты избежал порции дрянных химических подсластителей, которыми пичкает тебя мать. Именно они побуждают твой организм откладывать в качестве антител свой собственный жир.
– Как это?
– Чтобы функционировать, мозгу нужен сахар. Если ты ешь только заменители, он не воспринимает их как сахар и тогда производит его сам, чтобы восполнить недостаток. Чем дольше ты сидишь на диете, тем сильнее толстеешь. Чем больше нагружаешь работой мозг, тем больше прибавляешь в весе. Вот почему правительство не доверяет толстым. Идем, мы вернемся до полуночи, и я покажу тебе еще более действенный прием: как худеть во сне на четыреста граммов в час.
22
И вот мы с медведем, который крепко вцепился мне в спину своими новыми пальцами, спускаемся по водосточной трубе. Она подозрительно потрескивает, крепежные кольца скрипят и ходят ходуном. Хотя я немного похудел, но всё еще слишком тяжел для таких акробатических трюков. Не представляю, как я заберусь обратно. Надо будет взять лестницу у соседей.
Я иду к метро. Меня обгоняют последние опаздывающие болельщики, которые размахивают флажками своей команды. Подавляющее большинство поддерживает команду Бориса Вигора «Нордвиль Стар», и я обхожу труп человека, которого заставили съесть флажок «Зюйдвиль-Клуба», с которым он рискнул выйти на улицу. В дни матчей такое происходит постоянно. Как говорит отец, это позволяет выпускать пар, поэтому правительство смотрит на подобные вещи сквозь пальцы. Убийства болельщиков не так опасны для общества, как нервная депрессия.
Грузовичок небесно-голубого цвета уже здесь. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на служащего в комбинезоне бирюзового цвета, который подносит к голове покойного аппарат для экстракции – нечто среднее между шприцем и дрелью. Дз-з-з-щелк-бум! Чип падает в стеклянную капсулу. Теперь его отправят на завод повторной переработки, а потом в РЭЦ – Распределительный энергетический центр. Так нам объясняют на уроках гражданского долга.
Я спрашиваю медведя, отцепляя его от спины и пряча за пазуху:
– Вы видели его душу?
– Там нечего было видеть, – отвечает он хмуро и уклончиво. – Прибавь-ка шагу.
Сзади дважды сигналит клаксон, я оборачиваюсь. Спортивный автомобиль-купе «Арахис» останавливается у тротуара.
– Ты идешь на матч?
У меня перехватывает дыхание, как от удара под дых. Как от двух ударов. Бренда Логан улыбается мне, выставив локоть в окно. Она сидит рядом с Маразматиком, который держит ее за коленку – так, будто это рычаг коробки передач. Я отвечаю довольно сдержанно: да, на матч.
– Тебя подвезти?
– Соглашайся! – командует Пиктон из куртки. – Если мы приедем вовремя, попытаемся поговорить с Вигором перед матчем.
Бренда уже вышла и наклоняет вперед свое сиденье, чтобы я мог пролезть назад.
– Спасибо, Бренда. Добрый вечер, мсье.
Маразматик бросает на меня неприязненный взгляд.
– Это мой сосед из дома напротив, – объясняет она ему, снова усаживаясь. – Томас, познакомься с Харольдом, директором по кастингу потных ног.
– Очень рад, – говорю я, отвечая Бренде таким же неприязненным взглядом.
– Только директора зовут Арнольдом, – парирует Маразматик.
Я говорю ему, что всё равно очень рад и что он очень любезен. Он немного нервно трогается с места и снова завладевает коленкой пассажирки. Бренда едва сдерживается, чтобы не отдернуть ногу. Мне приятно видеть, что она совсем не влюблена в этого белобрысого кретина с квадратным торсом. Это всё ради работы и машины.
– Не знала, что ты любишь менбол, – говорит мне Бренда.
– Я тоже. То есть и я не знал, что ты любишь.
– У меня два билета в первый класс, – уточняет Арнольд агрессивным тоном.
Он словно хочет пометить свою территорию. Я торжествую. Это очень лестно – вызвать ревность у потасканного тридцатилетнего мужика.
– Так это и есть твоя Бренда, – констатирует медведь, высунув нос из куртки. – Немного вульгарна, не находишь?
Я рывком застегиваю молнию.
– Ай! – вскрикивает он.
Должно быть, я прищемил ему усы. Ну и ладно. Никто не имеет права оскорблять Бренду.
– После матча, – объявляет ей Маразматик, – я заказал столик на двоих у Нарди, несовершеннолетних туда не пускают, и твоему соседу придется добираться домой самому.
– Я поняла, – отвечает Бренда.
– У него хотя бы есть входной билет?
– Скажи ему, что ты выиграл в школьном конкурсе место на трибуне Академии наук, – подсказывает медведь.
Я помалкиваю, чтобы не возбуждать ревность Арнольда.
– Так или иначе, от него надо избавиться, – продолжает Лео Пиктон.
Вот с этим я, пожалуй, согласен. Но не вижу способа.
Около стадиона огромная пробка. Гудение клаксонов заглушает рев болельщиков.
– Урони меня незаметно на пол, – советует Пиктон.
Я оттопыриваю низ куртки. Он спускается вниз по моей ноге и ползет вперед между сидениями.
– Мы пропустим начало, – брюзжит Арнольд. – Могла бы собираться побыстрее, – упрекает он Бренду.
– Я могу вернуться домой, – отвечает та ухо.
– Я не это имел в виду…
– Вот и помалкивай.
Внезапно мотор глохнет. Я толком не разглядел, но, по-моему, Пиктон отключил какую-то штуку под рулем.
– В чем дело? – интересуется Бренда.
– Понятия не имею, – говорит Арнольд, безуспешно пытаясь завести мотор. – Она только что прошла техосмотр.
– Хочешь, я посмотрю двигатель?
– Нет, нет, машина на гарантии! Только центры обслуживания «Арахиса» имеют право ее чинить, иначе я потеряю гарантию. Эй! А это что такое?
– Плюшевый медведь, – отвечает Бренда, глядя на ученого, который замер, лежа на брюхе между их сидениями. – Он тоже на гарантии?
– Это мой медведь, – я поспешно наклоняюсь, чтобы его поднять. – Он выпал у меня из куртки.
– Надеюсь, он будет хорошо себя вести во время матча? – иронизирует Арнольд, но сразу теряет чувство юмора и начинает осыпать бранью машины, которые скопились позади нас и яростно ему сигналят.
– Звони в сервис «Арахиса», – решает Бренда. – Они отгонят твою тачку к тротуару, ты их подождешь, а мне отдай бронь, чтобы я выкупила билеты. Твой я оставлю на входе. Пошли, Томас.
– Да, но… – протестует Маразматик.
Мы с Брендой вылезаем из автомобиля, согнувшись в три погибели, а он рулит к канаве, одновременно диктуя по телефону номер своей страховки. Мы с облегчением оставляем его и идем к стадиону бодрым шагом, обгоняя окутанные гарью машины, которые еле-еле ползут.
– Очень кстати эта авария, – говорит Бренда. – Я больше не могла выносить этого типа.
– Настоящий Маразматик, – отвечаю я, чтобы ее поддержать.
– Вижу, ты усвоил урок. Я не должна была соглашаться ехать с ним. Но когда тебе надоедает всё время говорить «нет», то в один прекрасный день ты ради душевного спокойствия говоришь «да». Вот тут-то и начинаются проблемы. Есть новости об отце?
– Нет.
– Этот медведь – его подарок?
– Нет.
– А твоя мать позволяет тебе разгуливать одному?
Ответ вертится у меня на языке. Может, воспользоваться случаем и рассказать ей о профессоре?
– Нет, Томас, я запрещаю! Неизвестно, можно ли доверять этой девице.
Да куда он лезет, этот косолапый? Пусть немедленно прекратит читать мои мысли, когда я с женщиной! Бренда вдруг останавливается и берет меня за запястье.
– Скажи-ка, Томас Дримм, теперь, когда мы избавились от Маразматика, мы ведь не обязаны идти на этот матч? Давай пропустим по стаканчику, – добавляет она, указывая на тихий бар, который уже покинули болельщики.
Внутри у меня всё сжимается. Я достаю из куртки профессора.
– Томас, вспомни наш уговор! На карту поставлена судьба твоего отца! Брось ты эту девицу и иди просить о встрече с Вигором!
– Вау! – Бренда берет у меня медведя. – У него шевелятся губы, вот забавно… Ой, больше не шевелятся. Батарейки сели?
Я не знаю, что ответить. Сказать правду или скрыть? В обоих случаях слова ускользают от меня.
Читать бесплатно другие книги:
