Полночь в кафе «Черный дрозд» Уэббер Хэзер

Посвящается каждому, кто желал бы отведать пирога «Черный дрозд»

Загляните в яркие миры Inspiria!

Мы выбираем для вас вдохновляющие истории и превращаем их в особенные книги.

«Инспирия» дарит эмоции и новый опыт чтения самым требовательным читателям. Каждая книга содержит дополнительные материалы, в полном объеме раскрывающие ее мир. А личные отзывы создателей помогут вам найти свою книгу среди лучших. Эти сюжеты хочется пересказывать, а книги не выпускать из рук.

Для этой книги доступны следующие дополнительные материалы:

– плейлист: https://music.yandex.ru/users/eksmolive/playlists/1078

1

– Почему бы вам не рассказать все по порядку? С чего все началось?

– Началось? Пожалуй, с похорон. Туда слетелась целая стая черных дроздов. Устроили настоящий цирк, черт возьми! – Фейлин Уиггинс резко хлопнула по столу ладонью, да так, что сладкий ежевичный чай выплеснулся из чашек. – Погодите! Погодите! Не вздумайте это писать в статье! Матушка заставит меня вымыть рот домашним лимонно-вербеновым мылом, если узнает, что я чертыхаюсь во всеуслышание.

Журналист пролистал блокнот.

– Мне казалось, вы говорили, что ваша мама умерла?

– Ах, вы не поняли. Что, впрочем, простительно, ведь вы не из наших краев. Уиклоу, молодой человек, – необычный городок. Боже, я бы не удивилась, если бы матушка восстала из гроба и прямиком ко мне с куском мыла в костлявых руках! – Решительно кивнув, Фейлин подняла указательный палец. – А вот это можете напечатать.

Дикий гвалт, от которого и мертвый проснется, – не слишком приятное начало дня.

Очнувшись от крепкого сна, я села на постели и протерла глаза. Только пятнадцать минут шестого. Я не сразу поняла, где нахожусь, – знакомое ощущение. От него всегда становится спокойнее, почти так же, как от старенького лоскутного одеяла, кочующего со мной из города в город.

Постепенно в памяти начали всплывать все события минувшей недели. Уиклоу. Кафе. Похороны. Черные дрозды. Соседи.

О господи, соседи…

Глубоко вдохнув, я откинулась на подушки и прислушалась. Негромко жужжал кондиционер, тикали часы в коридоре, за окном пели птицы. Ничего необычного. Что же меня разбудило? Неужели бедняга Лейзенби опять ломится в двери кафе прямо под моей спальней? Боже мой, только не это! Конечно, милый, несчастный старик просто хочет получить кусок пирога, но я сейчас желаю лишь одного: накрыть голову подушкой и проспать еще полчаса, пока не прозвенит будильник.

Снаружи вновь раздались шум и невнятные крики. Остатки сна улетучились. В недоумении я отбросила в сторону лоскутное одеяло и соскользнула с кровати. Пригнувшись, чтобы никто с улицы не увидел меня в домашней майке и шортах, прокралась по пыльному дощатому полу к окну.

Над горами занимался рассвет – предвестник солнечного, влажного весеннего денька. Внизу во дворике толпились десятка два мужчин и женщин в широкополых шляпах и практичной обуви, с биноклями в руках. Выстроившись вдоль металлической ограды, они разглядывали что-то позади дома. Ни одного из незваных гостей я раньше не встречала.

Не то чтобы я знала всех в Уиклоу. Хотя сложилось впечатление, что с тех пор как перебралась сюда из Бостона, успела перезнакомиться со всеми жителями городка.

Эта неделя выдалась чрезвычайно напряженной. Все закрутилось после того рокового звонка, когда мне сообщили о скоропостижной смерти моей бабушки Зоры Кэллоу, или попросту Зи. Я сломя голову помчалась в Уиклоу – забытый богом городок, затерявшийся среди гор на северо-востоке Алабамы, – поговорить с бабушкиным юристом и распорядиться насчет похорон. Позже пришлось вернуться в Бостон, чтобы забрать вещи и отказаться от съемной комнаты в старом доме недалеко от университета, который я недавно окончила. Завершив дела, я загрузила чемоданы в машину и вновь отправилась в дальний путь: дорога до Уиклоу занимала семнадцать часов.

Приехав, я поселилась в крошечной квартирке над кафе «Черный дрозд». Похоронила любимую бабушку. И все это время тщетно пыталась избегать встреч с добродушными, но очень любопытными соседями, которые стремились выведать как можно больше сведений о загадочной внучке Зи, Анне-Кейт Кэллоу.

То есть обо мне.

Последние несколько дней в кафе сплошным потоком тянулись обитатели Уиклоу. Каждый приходил не с пустыми руками, а с завернутым в фольгу кабачковым хлебом (никогда не видела столько буханок сразу!), забавными историями из жизни, подробными рассказами о Зи и тысячей вопросов. Соседей интересовало буквально все: сколько мне лет, как прошло мое детство, где я училась, от чего четыре года назад умерла мама и кто мой отец. Я с удовольствием слушала их воспоминания о бабушке, но старалась по возможности уклоняться от ответов, особенно когда меня расспрашивали о папе: рано пока об этом говорить.

Теперь на кабачковый хлеб я даже смотреть не могу. События минувшей недели и без того меня совершенно вымотали, а тут еще это сборище под окнами с утра пораньше. Кто все эти люди?

Я толкнула вверх разбухшую от сырости оконную раму. Она протестующе заскрипела. Лицо овеял теплый, влажный воздух, словно прикоснувшись мокрым полотенцем.

– Эй! Доброе утро! – От звуков собственного голоса в висках запульсировала боль.

Накануне я весь день готовилась к открытию кафе. Единственные его сотрудники, энергичные супруги Лук и Джина Бартелеми, организовали для меня ускоренный обучающий курс: подсказали, как заказывать продукты, проводить инвентаризацию и обслуживать клиентов, помогли овладеть азами бухгалтерии. Кроме того, я ознакомилась с меню, состряпала несколько блюд и узнала, что где лежит на кухне. К вечеру в голове образовался полнейший сумбур, но Лук с Джиной клялись и божились, что я быстро освоюсь.

И сейчас, на рассвете, затаившись у окна и мечтая о тишине и чашке крепкого кофе, я в который раз задалась вопросом, зачем приехала в Уиклоу, пусть и ненадолго. Почему я оказалась в этом городишке, таком крошечном, что в нем установлено всего-навсего два светофора? Я должна быть дома, в Массачусетсе, и готовиться к переезду в Вустер, где уже в середине августа у меня начинаются занятия в медицинском университете.

Ах да. Я здесь из-за бабушки Зи.

Точнее, из-за ее завещания.

– Вон, вон там! – крикнул кто-то из толпы, указывая за угол дома, но тут же досадливо поправился: – Нет, показалось. Это обычная ворона.

Собравшиеся разочарованно загудели.

– Эй! – снова окликнула их я.

Никто меня не услышал.

Я второпях накинула халат и, пригладив непослушные волосы, по старой, скрипучей лестнице спустилась на первый этаж. Потемневшие от времени сосновые ступени, за несколько десятилетий отполированные до блеска, напоминали атласную ткань. Я легко могла представить себе, как Зи спешит по ним вверх и вниз – странно, если учесть, что я ни разу этого не видела, поскольку никогда раньше не бывала в кафе «Черный дрозд», да и вообще в Уиклоу.

Раньше мне было запрещено здесь появляться. Так гласила семейная заповедь, которую учредила моя мама, Иден, покинувшая этот дом двадцать пять лет назад и поклявшаяся не возвращаться. Ей в ту пору едва исполнилось восемнадцать, и она была на втором месяце беременности.

Все мое детство мама упорно отмалчивалась в ответ на мои расспросы об Уиклоу, бабушкином кафе, черных дроздах, папиной трагической смерти и его родителях, которых мама люто ненавидела. Конечно, я не вправе ее винить. Ведь мама потеряла в Уиклоу многое, включая любовь всей жизни, и чуть не лишилась свободы после того, как ее обвинили в убийстве. А еще, уехав из Уиклоу, мама утратила частицу себя.

Я взглянула на крупные, ровные буквы над холодильником. От одной стены к другой через все помещение тянулась надпись:

К недовольству мамы, я, благодаря Зи, зазубрила этот стишок сразу же, как только немного подросла и начала говорить целыми фразами.

Однажды, когда мне было семь, мама вернулась с работы пораньше и застала нас на кухне: Зи учила меня печь ее знаменитый пирог «Черный дрозд». В тот день они сильно повздорили. Мама отправила меня в детскую, но и туда доносились их голоса: раздраженный, полный горечи – мамин и умоляющий – бабушкин. Они спорили из-за меня, Уиклоу и, что удивительно, из-за пирога. Кстати, никаких птиц в него не запекают. В качестве начинки в «Черный дрозд» кладут фрукты.

– Я не хочу, чтобы ты рассказывала Анне-Кейт о черных дроздах. Обещай, что не будешь, – требовала мама.

Она неспроста настаивала на обещании: все члены семьи Кэллоу гордились тем, что всегда держат слово.

Зи тяжело вздыхала.

– Ты не сможешь всю жизнь скрывать от нее правду. Твоя дочь должна все знать. Анна-Кейт имеет на это право, она его унаследовала!

– Зачем? Она все равно никогда не поедет в Уиклоу.

– Мы обе понимаем, что это не так. В один прекрасный день Анна-Кейт вернется в Уиклоу, да и ты тоже. Ваше место там, где ваши корни, и судьба обязательно приведет вас туда.

– Только через мой труп!

– Дорогая моя, ты не сумеешь это предотвратить, даже если сбежишь на край света.

– Обещай, – категорично повторила мама.

Казалось, Зи молчала целую вечность, прежде чем произнести:

– Обещаю, что не стану больше говорить с Анной-Кейт о черных дроздах.

Мама, как и Зи, от природы настойчивая и непреклонная, впитала эти черты с молоком матери. Бабушка была не из тех, кто готов отступить и поменять свои убеждения.

Этим же вечером, укладывая меня спать, Зи предложила мне послушать одну историю.

– Только это должно остаться между нами, Анна-Кейт.

Я дала слово молчать. То была первая из множества наших тайн, которые я никому не раскрыла до сих пор.

Бабушка сжала мою руку и начала:

– Давным-давно жила-была кельтская семья. Все женщины в ней обладали добротой, сочувствием и даром врачевания. Они знали о живительной силе Земли и использовали ее, чтобы исцелять, утешать, успокаивать. Помогая другим, они сами обретали счастье и мир в душе. У этих женщин был один секрет.

– Какой секрет?

– Огромный! – Бабушка понизила голос. Ее речь с мягким южным выговором обволакивала ласковым теплом. – Они – хранительницы портала, соединяющего тот свет и этот. По магическому проходу под полуночным небом духи проникают в наш мир.

– Тот свет? Это как Небеса, да?

– Именно, милая.

Зи продолжала свой рассказ, и я чувствовала: ее слова – истинная правда, какой бы невероятной она ни казалась. Хранительницы… спрятанный среди листьев портал… послания с того света, запеченные в пирог… Вроде бы нелепость, глупая выдумка, но все это воспринималось как повествование об исторических событиях. И более того – как наследие.

Зи, к ее чести, формально сдержала обещание: она никогда не упоминала о дроздах. В наших беседах бабушка называла их черными как ночь птицами, оберегающими деревья. Зи поведала мне все, что нужно было знать о дроздах и их предназначении. За многие годы бабушка дала мне разностороннее образование: я научилась искусству кулинарии, усвоила множество жизненно важных уроков, а во время наших длительных прогулок лучше узнала природу.

Возможно, Зи заблаговременно подготавливала меня к тому дню, когда вдруг выяснилось, что я должна два месяца заниматься делами кафе. Много лет назад бабушка предсказала, что я непременно вернусь в Уиклоу. Она не сомневалась, что так будет.

Со вздохом, отвлекшись от мыслей о маме, Зи и черных дроздах, я отперла дверь – вход в кафе. Вернувшись в кухню, прошла на большую, пострадавшую от непогоды террасу через раму из проволочной сетки. Та с глухим стуком захлопнулась за спиной.

Майский рассвет окрасил небо ярко-оранжевым, добавив несколько нежно-розовых штрихов. Отовсюду слышался многоголосый птичий щебет. В свежем воздухе витал аромат мяты и базилика.

Я оглядела гравийные дорожки, обложенные камнями клумбы, травы, цветы и небольшой огород. Бабушка вложила в сад всю душу. Это чувствовалось в каждом трепещущем на ветру листочке.

Неприветливо покосившись на расположенную у крыльца грядку с парой худосочных, захиревших кабачков, я направилась к выстроившимся у забора незнакомцам. Некоторые при виде меня вежливо улыбнулись. Мужчина лет шестидесяти, стоящий на шаг впереди остальных, поздоровался:

– Доброе утро, мэм.

За прошедшую неделю меня назвали «мэм» по меньшей мере раз двадцать. И хотя на юге так принято обращаться ко всем женщинам, это раздражало. У нас на севере никто так не выражается, разве что старики.

Заговоривший со мной человек был одет в камуфляжные штаны и футболку с надписью «Птицелюб». На голове у него красовалась бежевая широкополая панама, а на ногах – походные сапоги, которые больше подошли бы для тропинок возвышавшейся невдалеке горы Лукаут, чем для провинциального кафе.

– Доброе утро. – Свежесть и прохлада не особенно облегчили головную боль. – Сожалею, но кафе откроется только в восемь.

– Мы тут не за этим, – перебил мужчина. На его носу, похожем на луковицу, подрагивали бусинки пота.

Я сунула руки в карманы.

– Не за этим? А зачем? Что вы делаете в моем дворе, да еще в такую рань?

В голосе мужчины зазвучал неподдельный энтузиазм:

– Мы члены Общества орнитологов Алабамы из города Мобил. Приехали посмотреть на Turdus merula. Вы их уже видели?

– Тур… что?

– Черных дроздов, – раздельно артикулируя, пояснил мужчина и, вытащив телефон, показал фотографию. Наверное, решил, что я туго соображаю. – По имеющимся сведениям, на городском кладбище несколько дней назад видели целую стаю Turdus merula. Один местный житель сказал, что черные дрозды гнездятся здесь, на ветках шелковиц.

Остальные орнитологи, навострив уши, подтянулись ближе.

Я обернулась на две красные шелковицы, растущие в отдалении. Они раскинулись шатром, словно стараясь укрыть весь сад от бедствий и невзгод.

Около века назад Хранительницы приехали из-за границы в маленький южный городок, где между двумя могучими деревьями располагается портал в другой мир. В переплетении их ветвей скрыт проход, который в полночь соединяет тот свет и этот…

Что ж, этого следовало ожидать. В день бабушкиных похорон на кладбище через весь город устремилась стая черных дроздов. У нескольких туристов едва не началась истерика. Местным пришлось уверять, что дрозды не станут нападать на людей, как в фильме «Птицы» Альфреда Хичкока.

Конечно, приезжих можно понять: не так уж часто пернатые слетаются на похороны, чтобы почтить память усопшего. К тому же бытует мнение, что на нашем континенте черные дрозды вообще не водятся.

Жители Уиклоу не придали значения этому событию, разве только отметили, что птицы появились в неурочное время. Черные дрозды всегда были частью этого городка и уже давно стали здесь чем-то обыкновенным и привычным, как здание местного суда, живописные пейзажи и галстуки-бабочки мистера Лейзенби. Приезжих, напротив, появление птиц повергло в шок.

– Мэм! – тормошил меня мужчина. – Вы видели черных дроздов?

– Видела, – наконец откликнулась я. – Самок. Они чуть светлее, чем дрозд на вашей фотографии.

Собравшиеся радостно ахнули. Некоторые из них бросились срочно кому-то звонить.

– Если есть самки, значит, самцы тоже здесь! – Мужчина с торжествующей улыбкой поднял указательный палец.

Я еле сдержалась, чтобы в свою очередь не ткнуть в него пальцем, но промолчала. Самцов тут нет, и сэр Птицелюб сам в этом удостоверится, если пробудет в Уиклоу подольше.

– Как вам кажется, сколько их? – поинтересовался он. – Примерно.

«Всего двадцать четыре птицы, черные как ночь», – говорила Зи.

– Две дюжины.

По толпе пронесся вздох восхищения.

Я заметила, что из соседнего дома, прозванного Домом на холме из-за своего расположения на небольшой горке, вышел мужчина. Прислонился к колонне и нерешительно помахал.

Это Гидеон Киплинг, бабушкин юрист. Он мне нравится: во-первых, держится со мной дружелюбно, а во-вторых, не пробовал всучить мне кабачковый хлеб. Я помахала Гидеону в ответ и вновь повернулась к орнитологам.

– Черные дрозды гнездятся на шелковицах? – спросил их предводитель.

– Не гнездятся. Они там сидят, – уклончиво пояснила я. – Иногда.

Точнее, каждую ночь, с двенадцати до часу, и поют свои песни. Днем черные дрозды появляются крайне редко. Для этого должен быть особый повод. Например, похороны.

Орнитолог нахмурил косматые седые брови.

– Вы уверены, что видели именно черных дроздов, а не дроздов-белобровиков? Или коровьих трупиалов? А может, воронов или ворон? Turdus merula – очень редкие птицы. В нашей стране они были замечены всего несколько раз. Последний – на полуострове Кейп-Код, пару лет назад.

Я даже могла бы конкретно указать, в каком именно месте они были замечены: там, где мы жили. Черные дрозды прилетели, когда умерла мама.

Вместо этого я произнесла:

– Абсолютно уверена. В конце концов, это же кафе «Черный дрозд».

Орнитолог поджал губы и скептически прищурился.

– Вы не возражаете, если мы какое-то время побудем здесь и понаблюдаем за птицами?

Что ж, почему бы и нет? Все равно этим людям не понять настоящего предназначения черных дроздов.

– Мэм? Так нам можно здесь задержаться?

Я стиснула зубы.

– У меня два условия.

– Какие?

– Прекратите называть меня «мэм» и оставайтесь по ту сторону забора. Если проголодаетесь, милости просим в кафе. Мы открыты с восьми до двух.

– Большое спасибо, мэ… – Он закашлялся. – Большое спасибо.

– Пожалуйста.

Я направилась обратно к террасе. Проходя мимо кабачков, остановилась, чтобы извиниться за то, что так недобро зыркнула на них, и вдруг заметила темно-серого кота. Он сидел на белой каменной скамейке в центре сада и пристально на меня смотрел.

Если бы у Зи был кот, наверняка кто-нибудь из многочисленных посетителей уже рассказал мне об этом. Хотя соседи так настойчиво пытались выведать, кто мой отец, что, возможно, просто забыли упомянуть о питомце Зи.

Мысленно отметив, что на нем нет ошейника, я почмокала губами и позвала:

– Кис-кис-кис!

Кот напряженно застыл, а потом метнулся на ближайшую клумбу. Я улыбнулась. Приятно, что по крайней мере один из обитателей Уиклоу не жаждет со мной познакомиться. Подавив острое желание тоже укрыться в саду, я поднялась по ступенькам и вошла в кафе навстречу новому дню.

2

Если бы мама знала, куда я направляюсь, она бы обязательно стиснула свои знаменитые жемчужные бусы, надула губы и громогласно осведомилась у небес, что же она сделала не так, воспитывая единственную дочь.

Все двадцать восемь лет, что я живу на этом свете, Сили Эрл Линден постоянно обращается к небесам с этим вопросом. Они, насколько мне известно, ни разу не ответили, и их упорное молчание раздражает маму даже больше, чем я. А это еще надо умудриться.

Шагая по Маунтин Лорел Лейн, главной улице Уиклоу, я крепче сжала ручки коляски. По обеим сторонам широкой дороги стояли жилые дома и кирпичные офисные строения, магазины и ресторанчики, а посередине тянулась разделительная полоса с высокими бортиками. Она начиналась в северной части улицы, там, где белел шпиль церкви, и заканчивалась у здания суда.

Около ста лет назад Уиклоу основали художники и мастера декоративно-прикладного искусства. Всех разношерстных жителей городка – молодых и старых, богатых и бедных, неординарных и заурядных, выходцев из деревни и настоящих леди и джентльменов, – объединила любовь к творчеству и свежему горному воздуху. Уиклоу славился своими потрясающими пейзажами, уютными магазинчиками и талантливыми искусниками. Он был самобытным, неповторимым, и это ежедневно привлекало сюда множество туристов.

Думаю, сейчас Уиклоу переживает не лучшие времена.

С тех пор как я уехала в Монтгомери пять лет назад, около дюжины лавочек и ресторанов закрылись, а оставшиеся еле держатся на плаву, изнемогая под тяжестью налогов. Уж я-то знаю, что такое настоящее изнеможение.

Десять лет назад грянул кризис. Многие мастера и художники, побросав свои дома и магазины, подались в Фэрхоп, Мобил и другие более крупные, богатые города. Спад в экономике прекратился, но местные жители не могут оправиться от него и по сей день.

Правда, недавно был создан специальный комитет по благоустройству Уиклоу. То тут, то там я замечала результаты его трудов: на фонарных столбах висели горшки с пышными цветами, вдоль тротуара появились новенькие металлические урны, а яркие плакаты возвещали о предстоящем праздновании Дня независимости. Конечно, со своей задачей комитет не справлялся: для восстановления былого благополучия города розовых петуний и мусорных корзин было явно недостаточно. Но сами попытки улучшить положение в городе вызывали во мне восхищение. Обитатели Уиклоу с давних времен отличались терпением и упорством.

Я кинула взгляд на дочку. Олли, что-то лепеча, беззаботно играла с ремешками коляски. Веселая, покладистая малышка – я даже завидовала ее жизнерадостности. Олли пока не понимает, какое горе обрушилось на нас, и слава богу.

Развернувшись, я снова прошлась мимо «Черного дрозда». Кафе повезло: одно из немногих заведений, которые смогли пережить кризис. Обитатели Уиклоу его обожают, и не только за легендарные пироги, но и потому, что Зи вкладывала в него душу, щедро одаривая всех посетителей теплом и любовью. Не знаю, сможет ли «Черный дрозд» обходиться без нее.

Я сделала уже два круга по улице, но так и не решилась войти. Безумно хотелось купить кусочек пирога «Черный дрозд», пока его не распродали, но каждый раз, когда я собиралась переступить порог кафе, перед глазами вставало мамино недовольное лицо, и я малодушно проходила мимо.

Я уже давно перестала преднамеренно злить маму и изо всех сил старалась оставить наши вечные размолвки в прошлом, начать все с чистого листа. Наладить отношения с мамой ради Олли. И немножко ради себя.

Мама много лет относилась ко мне холодно, но с недавних пор стала потихоньку оттаивать. Изредка мне перепадали от нее то мимолетная улыбка, то ласковый взгляд. Я боялась разрушить хрупкий мир, только зарождающийся между нами… однако жаждала заполучить кусок «Черного дрозда»! Я отчаянно нуждалась в нем: ведь если то, что говорят о пироге, – правда, я получу ответы, которые позволят успокоиться и жить дальше.

– Натали Линден Уокер! Неужели? С ума сойти! Сколько лет, сколько зим!

Ох, только не это! Угораздило же меня наткнуться именно на Фейлин Уиггинс! Призрачная надежда на то, что мама ничего не узнает о моем визите в кафе, мгновенно улетучилась.

– Доброе утро, Фейлин.

Пенсионерка Фейлин Уиггинс – бывшая школьная учительница рисования, которую хлебом не корми, дай поболтать. Она постоянно трещит с пулеметной скоростью, не успевая толком перевести дух и не дожидаясь ответа. Высокая и полная, с коротко стриженными, выкрашенными в вызывающий угольно-черный цвет волосами, Фейлин в свои шестьдесят с лишним прямо-таки излучала энергию, в отличие от меня, хотя я вдвое моложе.

– Как приятно тебя видеть, милочка! – Она порывисто меня обняла. – Ты тоже в кафе? Ты уже познакомилась с Анной-Кейт? Твоя мама знает, что ты здесь? Я имею в виду здесь, в кафе, а не в городе. Разумеется, ей известно, что ты в Уиклоу. – Фейлин улыбнулась. – Где ты остановилась, дома? Приехала на время или насовсем?

Пропустив мимо ушей большинство вопросов в надежде, что Фейлин, как обычно, о них забудет, я пояснила:

– Мы пока поселились у родителей. – Боже, дай им сил! – В домике для гостей.

Гостевой домик, площадью всего семьсот квадратных футов[1], с двумя спальнями и ванной, находился во дворе родительского дома. Конечно, неуютно жить под неусыпным маминым надзором, и все же это место отлично подходит для того, чтобы собрать по кусочкам рухнувшую жизнь. К тому же я не плачу аренду.

– Док и Сили, поди, несказанно рады твоему приезду. Ой, и твоей малютке тоже! Это у нас Оливия-Ли? – Фейлин, пригнувшись, склонилась над коляской. Ее колени страдальчески хрустнули. – Ай, какая ты красотуля! Вылитая мамочка, это уж точно! Сколько ей лет?

В больших карих глазах Олли появилась растерянность. Фейлин всех приводит в замешательство, даже малышей. Я пригладила дочкины непослушные кудряшки.

– Через пару месяцев исполнится два. Обычно я зову ее просто Олли.

– Олли? Какая прелесть! Никогда не слыхала ничего милее! Вы раньше жили в Монтгомери? А когда вернулись? Верно, только что, раз я еще не встречала тебя ни в церкви, ни вообще в городе. Сколько тебя не было, Натали? Четыре года? Пять? Родители небось на седьмом небе от счастья, что ты дома?

Умолкнув, Фейлин с улыбкой склонила голову набок. Сообразив, что она ждет ответа хотя бы на один из своих вопросов, я выбрала самый легкий.

– Вернулись пару недель назад.

Да, я запихнула гордость куда подальше и нехотя потащилась в Уиклоу под раскатистый рев мотора. Глушитель в машине был полностью сломан и починке не подлежал. Как и мое самолюбие.

– Что твоя матушка думает об Анне-Кейт? – Фейлин выгнула темные брови.

– Кто такая Анна-Кейт?

Моя собеседница разинула рот от удивления. Потом резко его закрыла.

– Ну как же, Анна-Кейт Кэллоу! Неужто ты ни сном ни духом…

Кажется, я однажды видела Иден Кэллоу, но совсем ее не помню: мне было всего три, когда она покинула Уиклоу. Родители все эти годы частенько поминали ее недобрым словом. Еще я немного знала Зи, но в основном понаслышке. Для всех Линденов любое общение с семейством Кэллоу и посещения кафе были под строжайшим запретом, поэтому мой визит в «Черный дрозд» – серьезный проступок.

– О чем?

Фейлин перевела взгляд на меня. В ее голубых глазах отразилась напряженная внутренняя борьба, лицо и шея покрылись красными пятнами.

Я оглянулась на кафе. Родители шептались, что теперь его делами будет заниматься какая-то родственница Зи, но я не придала этому значения. Если честно, мне все равно. Я хотела только одного: купить пирог. При жизни Зи я не осмеливалась туда зайти, потому что в маминых глазах это был бы непростительный грех. Но сейчас?

Так, небольшое прегрешение.

По крайней мере, я надеялась, что это не нарушит наше зыбкое перемирие. Только бы к тому времени, как я решусь заглянуть в кафе, у них еще остался хоть кусочек пирога… Я никак не ожидала, что сегодня, в день открытия, сюда набежит столько народу. Местные жители заполнили кафе до отказа, да еще во дворике теснилась целая толпа приезжих. Каждый раз, проходя мимо «Черного дрозда», я удивлялась тому, что там собирается все больше людей с фотоаппаратами и садовыми стульями.

Фейлин подняла руку к груди.

– Ну, просто… Я подозреваю, что она… Ну, то есть весь город уверен, что Анна-Кейт – твоя… – Она закашлялась и сморщила нос. – Пожалуй, лучше бы тебе самой с ней потолковать. Тогда все поймешь.

– Ясно, – неопределенно пробормотала я.

Ну что ж, раз уж я и так намереваюсь отведать запретного пирога, то могу заодно познакомиться с девушкой из рода Кэллоу. Семь бед – один ответ. Надо просто решиться войти в кафе, и будь что будет.

Ну подумаешь, мама поскандалит немного, взывая к небесам.

В конце концов она успокоится.

Наверное.

Хотя не исключено, что между нами вновь возникнут холодность и отчуждение. Я с трудом подавила вздох. Сили Эрл Линден всегда предпочитала наказывать меня ледяным молчанием, и, честно говоря, это действовало куда эффективнее, чем если бы она попыталась меня отшлепать. Я была бы рада сказать, что за эти годы научилась относиться к маминым бойкотам равнодушно, но это не так, а я терпеть не могу ложь.

Если бы я только знала, когда выходила замуж, что мой избранник – лжец…

Не обращая внимания на щемящую боль в груди, я смахнула пылинку с широкой бретельки платья.

– Ну, хорошо… – Словно прочитав мои мысли, Фейлин прибавила: – Слышала, что приключилось с твоим Мэттью. Мне очень жаль! Горе-то какое… – Она покачала головой так, что ее крупные серьги-кольца мотнулись туда-сюда, и прицокнула языком. – Совсем молодой… Ты-то как? Справляешься? Сколько времени уже прошло после несчастного случая? Год? Полтора? Около того?

Вот почему, вернувшись в Уиклоу, я избегала встреч с кем бы то ни было: не хотела обсуждать Мэттью. И свое горе. И несчастный случай… Если, конечно, это был несчастный случай.

Однако я в Уиклоу, а местные жители считают своим долгом выражать соболезнование и высказывать все, что у них на уме. Им интересно, что и как произошло, хотя мне и самой ничего не ясно. Пока.

Фейлин качнулась с пяток на носки и в ожидании ответа вновь наклонила голову.

Я сжала зубы так, что заныла челюсть.

– Год, семь месяцев, три дня и два часа. – Я усилием воли расслабила напряженные пальцы, стиснувшие ручку коляски. – Около того.

Фейлин широко распахнула глаза.

– Ох… Помоги тебе Господь!

Она обняла меня за плечи, крепко прижала к пышной груди, обволакивая добротой и ароматом лимонно-вербенового мыла, и погладила по голове.

– Бедняжка! Я тебя понимаю. Мой Гарольд уже много лет как помер. Если тебе, милочка, нужна будет жилетка, чтобы поплакать, только позови. Я всегда ношу мягкие, уютные жилетки.

Я сморгнула слезы. Полтора года назад, когда у меня отобрали дом, я зареклась плакать. Просто… У посторонней женщины я за пять минут нашла больше сочувствия и утешения, чем у родной матери за девятнадцать месяцев. Мама ограничилась тем, что прислала цветы на похороны Мэттью.

– Спасибо, Фейлин. Я очень ценю твою поддержку.

Я изо всех сил старалась сохранять спокойствие – этому я училась все месяцы после смерти Мэтта.

– Не за что, лапонька, совсем не за что. Понадобится что-нибудь – обращайся. Я всегда рада помочь. – Фейлин наклонилась к Олли. – Почему бы не подружить твою очаровательную детку с моей Линди-Лу? В прошлом месяце внучке стукнуло два годика. Помнишь мою дочь Марси?

– Конечно, помню.

Здесь, в маленьком городке, все друг друга знают. Каждому известно, что происходит в жизни соседей. Поэтому я была в курсе, как переживала Фейлин, когда Марси поступила в колледж и укатила в Калифорнию.

Никого не удивило, что Марси уехала: никто так не нуждался в отдыхе от общества Фейлин, как ее дочь. Многие были ошеломлены, когда после колледжа Марси вернулась.

Многие, но не я.

По-моему, все девушки из Уиклоу рано или поздно возвращаются к родным пенатам и к своим матерям.

– Линди-Лу – дочурка Марси. Я остаюсь с ней пару раз в неделю. Если хочешь освободить немного времени для себя, Натали, я могу посидеть с обеими. Где одна – там и две. Спроси кого угодно – лучшей няньки тебе не сыскать!

Олли завороженно глядела на Фейлин. Да и я наверняка смотрела на пожилую женщину точно так же. Вот из-за таких соседей, как она, я и перебралась обратно в Уиклоу. Ради того, чтобы Олли повсюду окружали друзья, я готова примириться с тем, что все суют нос в мои дела, бередя старую рану.

– Огромное спасибо за великодушное предложение, Фейлин, но я сейчас редко куда-нибудь выхожу.

– Уверена, скоро у тебя появится много интересных занятий. Комитеты не справляются, и дела в городе идут неважно. Чтобы жизнь снова закипела, нужна молодая, горячая кровь. Без молодежи никуда. Ты бы очень помогла! Док говорит, что в Монтгомери ты активно участвовала в общественной жизни.

Это правда. Я была членом всевозможных организаций: от Общества историков и Национального объединения дочерей Конфедерации[2] до христианской общины и Молодежной лиги[3], но ушла оттуда, когда мои попытки забеременеть наконец увенчались успехом.

Теперь я с ностальгией вспоминаю свои увлечения и жалею, что их забросила.

– Просто позови, когда тебе нужна будет помощь, и я сразу примчусь, – улыбнулась Фейлин. – Какая хорошенькая у Олли повязка! Чудо! Надо купить такую внучке. Линди-Лу – настоящий ангелочек, но у нее лысинка прямо как у мистера Лейзенби.

Головку Олли украшала нарядная сатиновая лента с коралловым цветком из шифона. Эту повязку я сшила только вчера.

– С удовольствием сделаю такую же для Линди-Лу.

Фейлин изумленно расширила глаза.

– Так ты сама ее смастерила? Ну конечно же! Ты унаследовала талант Сили к рукоделию. Твоя матушка – настоящая искусница! А уж какие у нее изумительные лоскутные одеяла! Да, пожалуйста, сделай повязочку для Линди-Лу. А лучше две. Нет, три! Три в самый раз. Все разных цветов. Сколько с меня?

– Я не возьму с вас денег. Пусть это будет подарок. – Хотелось как-то отблагодарить Фейлин за ее участие и поддержку.