Стамбул. Сказка о трех городах Хьюз Беттани

© Бойцова О.С., перевод на русский язык, 2019

© Bettany Hughes 2017

© First published by Weidenfeld & Nicolson, London

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Посвящается Джейн и Карлу – они поддерживали меня морально и физически.

Робину Лейну Фоксу – он подарил мне надежду.

А также всем тем, кому уже не бродить по улицам Стамбула.

Алмаз меж двух сапфиров и двух изумрудов… драгоценность в обрамлении обширной державы, охватившей весь мир.

Сон Османа, примерно 1280 г.{1}

Они долго разглядывали Константинополь, те, кто его никогда не видел, ибо они не могли и представить себе, что на свете может существовать такой богатый город.

Жоффруа де Виллардуэн, IV Крестовый поход, 1204 г.{2}

Если кому-либо суждено взглянуть на мир лишь раз, ему следует обратить взор на Стамбул.

Альфонс де Ламартин, поэт, писатель и государственный деятель, 1790–1869 гг.{3}

Боже милостивый! Да процветает этот город до скончания веков!

Султан Мурад IV, 1638 г.{4}

Вклейки с иллюстрациями

Пролог

^{632–718 гг. н. э. (10–100 гг. по исламскому календарю)}

Константинополь обязательно будет завоеван, и насколько прекрасен этот Амир, и насколько прекрасно то войско, что завоюет его!

Традиционный хадис[1] о желании пророка Мухаммеда завоевать Константинополь{5}

Их захватил вихрь смерти… Римляне в осаде, но и арабам не лучше. Голод одолел их с такой силой, что они поедали трупы, лица друг друга и отбросы. Им приходилось истреблять друг друга, чтобы поесть. Один модий пшеницы стоил тогда десять денариев. Они искали мелкие камни и глотали их, чтобы утолить голод. Люди ели обломки кораблей.

Михаил Сириец, «Осада Константинополя», 717 г. н. э.{6}

Мы не знаем имени того, кто сообщил об этом, – но пожинаем плоды его послания.

В самой середине седьмого века нашей эры{7} в разгар лета византийский император Констант II в свои двадцать пять лет правил стольным градом Константинополем. И вдруг явилась весть, что на острова Кипр, Кос, Крит и Родос напало свирепое войско арабов – многие из них называют себя мусульманами («теми, кто покоряется»{8}). Они прибыли на кораблях из свежей сосны, а кораблей 200 и больше.

Константу и его христианскому двору было известно, что эти мусульмане, последователи религии, существовавшей не более одного поколения, – люди пустыни. Так что их отношение к морю было весьма пикантным, в расхожей арабской поговорке даже звучала жалоба: «Лучше слушать, как испускают газы верблюды, чем как молятся рыбы»{9}.

Имея за плечами превосходящие силы и традиции судоходства, восходящие, по меньшей мере, к достославному основанию города мореходами из материковой части Греции 1400 лет назад, Констант вышел с флотом из своего блистающего, златоглавого города с молитвами о том, чтобы со всеми церемониями повергнуть своего мусульманского противника.

Но уже через сутки сражений поверженным оказался Констант: он прыгнул за борт, переодевшись простым матросом, и, скрючившись в обычной лодке, отчаянно бежал от смерти, столь приблизившейся к нему где-то между современными Кипром и Турцией{10}. В этом столкновении между арабами и византийцами, мусульманами и христианами потери были настолько велики, что все море вокруг, говорят, окрасилось в красный цвет, напитавшись человеческой кровью. В мусульманских источниках это сражение назвали «битвой мачт». Из-за новых моделей судов – дромонов и shalandiyyt{11} – пришлось вести рукопашный бой: византийские и арабские корабли связывались вместе веревками. К прискорбию христианского Константинополя и вопреки всяческим ожиданиям, победителями вышли последователи Мухаммеда.

Добрых полвека Константинополь, город, признанный земной обителью Бога, физически и психологически находился в осаде. Впрочем, в городе были уверены, что ему благоволят небеса и никому не покорить его до скончания веков. Ведь всего за сто лет до этого Новый Рим, богатейший город на Земле, был христианской столицей империи, охватывающей миллион квадратных миль. Жители Константинополя столь веровали в свою покровительницу Деву Марию, что Богоматерь стали называть «главнокомандующим» города.

Спасшись с поля битвы, византийский император Констант сначала вернулся в Константинополь, но, в конце концов, оставив родной город без защиты, скрылся на Сицилии. Те, кто был оставлен на произвол судьбы в историческом центре самого города (выше того места, где нкогда располагался древний греческий акрополь с видом на Мраморное море) и кто остался там и тут у берегов Босфора и Золотого Рога, не выставили ничего похожего на единый фронт. Некоторые были даже уверены в победе арабов.

Уже через несколько лет после смерти в 632 г. н. э. (10–11 гг. по исламскому календарю) пророка Мухаммеда мусульмане постарались установить власть над большей частью известного им мира. В 632 г. арабские войска покорили византийскую Сирию, в 636-м – оттеснили византийскую армию от Ярмука. В 640 г. арабам, благодаря завоеванию Гелиополя, открылся путь в византийский Египет, в 641-м пала Александрия, в 643–644 гг. был захвачен Триполи. А теперь они стали продвигаться дальше на север. Если бы события шли, казалось бы, естественным путем, Стамбул уже пятнадцать веков назад стал бы резиденцией халифов.

Но тут же после «битвы мачт» наступило затишье. Оперяющееся мусульманское сообщество было ослаблено кризисом, связанным с наследованием, и междоусобными конфликтами. Это, в конце концов, привело к расколу на шиитов и суннитов, который определил картину мира и с 661 г. сохраняется до сих пор{12}.

В Константинополе жизнь, хоть и немного неспокойно, продолжалась. Многие ушли из-за неуверенности в том, что город сможет прокормить и защитить их. Императорская династия не так давно ввела уродующий вид расправы – ринотомию, когда людям, впавшим в опалу императору, расщепляли носы (а их женам – языки). В византийском императорском дворце и местах ссылки золотая накладка для носа станет обычным делом.

За пределами города граждане Византии пережидали в укрепленных поселениях вроде Монемвасии на Пелопоннесе. Или буквально замуровали себя, свои дома, церкви и амбары в податливых скалах в Каппадокии, что в Малой Азии. Император Констант даже попытался перенести столицу в Сиракузы, на Сицилию.

Беспокойство было оправданно: арабы вернутся. Сначала – в 667 г.{13}, а потом опять – в 668 и 669 гг. Они приведут армию прямо к Золотым воротам Константинополя.

Арабы пришли на тех же греко-римских судах с теми же греками и египтянами на веслах – они принудили новых своих данников служить себе после взятия в 642 г. города-порта Александрии. Высадившись у поселения Халкидон, всего в километре от Константинополя (на другом берегу Босфорского пролива), с отличным видом на город, мусульмане дразнили и пугали тех, кто оказался в «Городе вселенской мечты»{14}, как в ловушке. В регионе теперь – в этом не приходилось сомневаться – появилась новая военно-морская мощь. Каждую весну, являясь из Кизика на берегах Малой Азии, арабы наносили удар. Единственное, что могло удержать их, – «греческий огонь», дьявольское секретное оружие Константинополя, которое изготавливали из смеси кавказской нефти, серы, смолы и негашеной извести и которое производило эффект, сходный с напалмом. Велика была огневая мощь флота из 500 судов, построенного Константом во время его пребывания на Сицилии{15}. Результаты последнего анализа сирийских и мусульманских источников наводят на мысли о том, что эти первые нападения арабов представляют собой скорее надоедливые набеги, а не полноценную, последовательную осадную стратегию.

В 717 г. все переменится.

Поверженные у стен Константинополя передовым оружием, но не отказавшиеся от желанной добычи арабские войска в 717 г. (98–99 гг. по исламскому календарю) возвратились. За шесть лет до этого, в 711 г., арабы закрепили за собой базу на Гибралтаре, откуда открывался доступ к большей части Иберийского полуострова. В их владении оказались огромные области Ближнего Востока и Северной Африки, а также краешек Европы. Теперь пришло время завладеть «градом Божьим».

В 717 г. осаждающие войска под предводительством брата восседающего в Сирии халифа Сулеймана из династии Омейядов напали и с суши, и с моря. Византия уже утратила свой контроль над Кавказом и Арменией. Огромная армия мусульман подкреплялась флотом в 1800 судов.

Правители Константинополя были настолько исполнены страхом, что всем жителям было предписано представить доказательства, что у них есть силы сражаться, а кладовые полны, чтобы хватило припасов на целый год. Тех, кто не соответствовал требованиям, выгоняли. В тот год в городе между его знаменитыми стенами{16} посадили пшеницу.

Тем временем армия нападающих, состоящая, в основном, из арабов и берберов – а они придерживались эсхатологических представлений, т. е. считали, что правитель, носящий имя пророка (Сулейман – это арабский вариант имени Соломон), возьмет город, – запаслась огромными ресурсами и оружием, в том числе нефтью. Она наспех возвела вокруг Константинополя собственные осадные стены из глинистой массы, изолируя таким образом оставшихся внутри от их союзников.

И все-таки у плана арабов были слабые места. Во-первых, их флот не смог заблокировать выходящие к морю границы города. Сначала страшный обстрел «греческим огнем» (император лично направлял его со стен Константинополя), а затем пришедшееся кстати дезертирство с мусульманских кораблей множества египтян из числа христиан-коптов приводили к тому, что под покровом ночи со стороны враждебно черных вод в город продолжали потихоньку поступать провизия, пробираться люди. Так подкреплялся боевой дух. Предательские течения в Босфорском проливе подстраивали ловушки идущим на подмогу из Мраморного моря судам мусульман. Во-вторых, арабы сами разорили окрестности, и потому захватчики со временем остались без продовольствия. Их лагерями постепенно завладевали голод, страх и болезни. С наступлением суровой зимы оказалось, что не осажденные, а осаждающие поедают вьючных животных, а возможно, даже взялись и за себе подобных{17}.

Наконец, в день христианского праздника Успения, 15 августа 718 г., командующий арабской армией приказал отступать. Победу вменили в заслугу покровительнице Константинополя, Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии, чьи образы были развешаны по всем городским стенам{18}. Осознав, что преимущество перешло к ним, жители Константинополя, сплотившись, в последний раз, атаковали отступающего врага: множество мусульман утонуло, других доконали болгары. Оставшиеся в живых доковыляли до территорий союзников, а оттуда отправились домой.

Эти события стали легендой, даже не успев отойти в историю. А теперь эти образцы героизма, наступления и отчаянного бегства подводят нас к сквозной теме в истории Стамбула – этот город ведет двойную жизнь: как реально существующее место и как предание.

Еще много грядущих поколений по обе стороны конфликта будут, сидя у бивачных костров, петь песни об осадах Константинополя и сражениях на морских просторах. Средневековые летописцы и более поздние источники приукрашивали эти предания: рассказывали, что византийский император Лев III потопил мусульманский флот, коснувшись своим крестом вод Босфорского пролива. Многие утверждали, что Констант нес над головой крест, его солдаты пели псалмы, пока внизу мусульманский командующий Муавия показывал полумесяц, а его люди на арабском читали наизусть Коран. Увековечивающие память об этом не принимали в расчет то, что в обеих армиях, вероятно, многие говорили на греческом, что осаждающие и осажденные отлично понимали бы друг друга – тогда, когда выкрикивали оскорбления и угрозы и бубнили молитвы.

717 год стал – как среди христиан, так и среди мусульман – эпизодом героической истории и отсроченной победы. Впоследствии османы будут совершать паломничество к мечетям и святыням, которые, по их убеждению, были заложены в пределах города во время осады{19}.

Во множестве арабских источников утверждается, что арабы, по сути, победили и стремились к дальнейшему, полному завоеванию Константинополя и его территории на веки вечные{20}. Рассказывали, что еще до осады 674 года арабский военачальник Язид I взбирался на упорно неприступные стены Константинополя, потому-то его с тех пор и прозвали fata al-‘arab, «юным лидером арабов». А еще что арабские диверсанты входили в город и в отместку за убийства мусульман повесили византийского императора в соборе Святой Софии.

На западе сказания о невзгодах Константинополя живы, в сущности, до сих пор. В книге Толкиена «Властелин колец» эпизод о битве на Пеленнорских полях, сражении за город Минас-Тирит на воде и на суше{21} был написан автором, явно вдохновленным этими боями. И до сей поры люди во всем христианском мире каждый год 15 августа благодарят Деву Марию за ее чудесное покровительство. А то, что Константинополь не пал, подтверждает ее чудодейственные силы. В умах многих город приобрел колоссальный вес.

Наряду со сказаниями о победе мы из византийских источников получаем настойчивые сведения о том, что примерно в одно время с осадами Константинополя арабы заняли Родос, разрушив, а затем продав еврейскому торговцу одно из семи чудес древнего мира, Колосса (впрочем, одни говорят, что он опрокинулся из-за землетрясения в 228 г. до н. э., а другие – что его восстановил какой-то из римских императоров, третьи – что его вообще сбросили в море). Тогда этого монстра Античности перетаскивали на 900 верблюдах (а если верить особо пылким хронистам – то верблюдов было 3000), а затем сбыли как металлолом.

Данное событие, хоть и пересказывается восторженно в ряде средневековых текстов и множестве солидных современных исторических трудов, не упоминается ни в одном из арабских источников. Возможно, арабы стесняются признавать этот факт. А может быть, этот «исторический эпизод» – лишь выдумка западных источников (слегка приукрашенная из эсхатологического рвения), со всеми характерными собирательными образами вандализма и самодовольного ханжества, какие можно ожидать как от евреев, так и от «сарацин»{22}.

Зачастую культурная память, надежда истории, не менее убедительна, чем исторические факты.

Это и есть Стамбул – место, где с треском сталкиваются история и вымысел. Город, взращивающий представления и сведения, чтобы состряпать собственную летопись. Трофей, столь же ценный, как абстракция, мечта и – как реальный город. Город, который уже долгое время поддерживает вековечные традиции, зародившиеся вместе с современной мыслью – здесь подпитывают былые предания, рассказывающие нам, кто мы сейчас. Говоря безжалостным языком истории, поражения арабов и вправду знаменовали перемену в стремлениях. Усилия теперь направлялись не на то, чтобы «обезглавить» Византийскую империю, а сосредоточились на территориях вокруг – на востоке, юге и юго-западе. В результате – 700 лет нелегкого параллельного существования новых монотеистов: тут были и попытки сотрудничества, и конфликты. Однако о том, что «кость в горле Аллаха» никуда не делась, никто не забыл.

Для людей многих вероисповеданий, как на Западе, так и на Востоке, Стамбул не просто город, а образ и представление: возможность описать, куда мы хотели бы отправиться вслед за нашим воображением и где нам хотелось бы оставить свои души. Это – город, вдохновляющий на перемещение армий и абстракций, богов и товаров, души и тела, сознания и духа.

Пояснения к именам

Помимо того, что Стамбул – город множества имен, имена его правителей, жителей, героев-защитников, врагов и союзников, а также названия территорий можно транслитерировать, компоновать и произносить по-разному. В большинстве случаев я выбирала греческие варианты, например, имен восточных императоров, но при необходимости прибегала и к общераспространенным формам, например Константин и Михаил. Достичь абсолютно единого подхода почти невозможно и, пожалуй, несколько самонадеянно – рассказывая о городе, который нередко называют «наполненным светом», я надеялась внести ясность, а не путаницу. С применением турецкой фонетики мне любезно помогали Робин Мадден, Лорен Хейлз, мой выдающийся редактор Питер Джеймс и корректор Энтони Хиппислей{23}.

Классическое греческое название «Византий» («Byzantium» на латыни) почти наверняка происходит от праиндоевропейского слова «bhugo» – «самец», «козел». А возможно, у этого слова местный, фракийский корень «buz», связанный с водой и фонтанами. Как бы то ни было, первое историческое название Византия отдает должное природным богатствам: флоре, фауне и геологическому строению Стамбула и его окрестностей.

Название «Константинополь» происходит от латинского имени Константин. Это имя носил Константин Великий, римский император, в 324 г. н. э. восстановивший город и заронивший зерно цивилизации, которую лишь в XVI в. назовут Византией (согласно трудам историка Иеронима Вольфа – в 1557 г.). С 330 г. н. э. город называли Новым Римом, а общепринятым персидским и ближневосточным названием Византийской империи было и остается «Романия».

«Истанбул» – это либо искаженное на турецкий манер греческое выражение «eis ten (или «tin») polin» («в город» или «к городу»), либо «Ислам-бул», т. е. «наполненный исламом». Сами греки не позднее X в. стали называть город Стинполин, Станбулин, Полин или Булин. После завоевания города Османской империей весьма кстати возникла схожесть между турецким вариантом произнесения названия «Станбулин» – Стамбул – и Ислам-булом. До наступления XX в. османы с удовольствием пользовались напоминающим об их религии названием «Ислам-бул», но также называли город Костантиний (Kostantiniyye или Kostantiniye) – от арабской версии «аль-Кастантинийя» (al-Qustantiniyya). От названия «Константинополь / Костантиний» официально отказались, лишь когда законом о почте Турции от 28 марта 1930 г. четко постановили, чтобы почта больше не отправлялась по адресу с указанием Константинополя. Теперь город официально стал Стамбулом. Более 1500 лет в разговорной речи и в текстах этот город называли просто «Хе Полис» (город) или «Тен Полин» (в город). Китайское название Византийской империи, Фулин, представляет собой искаженное «Полин»{24}.

На самой ранней исторической стадии, когда оно было Византием, это поселение даже мельком не упоминается ни в древнееврейской Библии, ни в Новом Завете (уже доказано, что упоминание Босфорского пролива – результат неправильного перевода){25}.

Хотя впоследствии в Стамбуле жило и процветало еврейское население, в иудейских библейских текстах этот город всегда оставался «иным», неким туманным явлением: и не город грехов, и не земля обетованная. Нет Византии и в «Илиаде». Этот изгиб суши, выдававшийся из Босфорского пролива в Мраморное море, и для древних греков был едва различимой, покрытой лесом областью, не раскрывавшей своих тайн, призраком на краю цивилизации. Предания говорят, что дьявол с холма Чамлыджа в Азии явил Иисусу образ Босфорского пролива, Золотого Рога и города Византий, чтобы показать ему «все царства мира и славу их». Это город, который будут называть совершенством, а значит, воплощением искушения.

В самом же городе среди смешения культур вместе с грекоговорящими мусульманами, которые оставались здесь до IX в., жили римляне, которые в VII в. уже не говорили на латыни. Хотя римские завоеватели в 1204 г. называли жителей graikoi (греками; Niketas Choniates, History), христианское население города (и женщины, и мужчины) избегали древнегреческого «эллины» – ведь это имя отсылало к язычеству, – а предпочитали зваться римлянами (romaios). В XXI в. греки на всех континентах продолжают называться римлянами (romaioi), выходцами из Нового, или Второго, Рима. А жителей Стамбула греческого происхождения и по сей день называют romoi или rumlar.

Здесь, с точки зрения психолингвистики, очень важно принять верное решение. Если мы будем в тексте называть тех, кто жил в городе с 700 г. до н. э. до 1450 г. н. э. римлянами, то немного запутаемся. Поэтому в данной книге древние римляне называются римлянами, а о тех, кто жил в тогдашнем городе Византие (и Византии), а затем в Константинополе, я буду говорить как о византийцах. Византией здесь называется либо город, либо Византийская империя. Название же самого города используется как для возвеличивания, так и для обозначения реальности существования города. На средневековом Западе эту цивилизацию века именовали константинопольской. Однако совсем незадолго до того, как в 1453 г. Константинополь пал перед османскими турками, он, по большей части, представлял собой обнесенные стенами руины с горсткой прилегающих земель{26}.

Сначала словом «турок» (turc) османы в Стамбуле обозначали неотесанных людей из захолустья, деревенщину. В наши дни на западном побережье Соединенных Штатов словом «турок» (turk) на городском жаргоне называют чересчур задиристых мальчишек. Это искаженный результат распространенного на Западе беспокойства, которое держалось веками. Забавно, что недавно, в связи с тем, что Турция стремится к членству в Евросоюзе, подобное беспокойство возродилось в политической риторике{27}. В 1578 г. Джон Лили задавался вопросом, «а бывала ли когда-либо еще империя столь жестокая и варварская, турки – такие подлые и свирепые»{28}, а в словарях 1699 г. турка определяли как жестокосердного человека. Точно так же, как и обозначение приземистого, без подлокотников, предмета спальной мебели «Ottoman» (оттоманка), в салонах Запада можно было услышать в отношении исходящей от Османской империи угрозы христианской цивилизации{29}.

Боспор (Bosporus – Cow Strait, «коровий брод») стали называть Босфорским проливом на латинском и греческом языках в Средние века, и это название закрепилось за ним. Вместо исходной формы я обычно использую более поздний, широко распространенный вариант – Босфор. Говоря о городе в общем, без привязки к определенной эпохе, я называю его Стамбулом, или, если это подкрепляется источниками, Византием, Константинополем или Костантинием. Порой это не соответствует хронологии, но, думаю, давно почившие жители Византия, Византии, Константинополя и Стамбула поймут меня и, надеюсь, простят.

Введение

Тогда как другие города прошли свои периоды господства и подверглись со временем упадку, похоже, лишь один Константинополь претендует на некое бессмертие, продолжая оставаться городом, пока живы люди, которые заселяют и возрождают его.

Пьер Жиль, 1550 г.{30}

4 февраля 1939 г. на BBC передавали аудиозапись стихотворения У. Б. Йейтса «Плавание в Византию». Так радиовещательная компания почтила память этого смутьяна-ирландца, который умер семь дней назад. Идеальный аристократический английский, хрустящий и шипящий – то ли возвышенный, то ли грозный, а сама запись – прерывистое напоминание о том, чем был и чем стал великий город Византии. Звучный мужской голос нараспев декламировал строки Йейтса, повествуя о месте, что сохранилось в мыслях поэта и до сих пор живет в нашем воображении: чувственном, роскошном и неописуемом, харизматическом – в полном смысле, который придавали этому слову греки, – и полном неземного изящества, распаляющего вполне земные желания.

Именно благодаря этой многомерности Стамбула, который живет и в прошлом, и в настоящем, и в грядущем, и разгорелся мой собственный роман с этим городом, и эти отношения длятся уже более четырех десятков лет. Историю этого города с тремя именами – Византий или Византия (примерно с 670 г. до н. э. по 330 г. н. э.), Константинополь, аль-Кастантинийя, а затем Костантиний (примерно с 330 по 1930 г.), Истанбул или Стимбули (примерно с 1453 г. до наших дней) – часто разделяют на отдельные блоки: древние времена, византийская, османская и турецкая эпохи. Но, на мой взгляд, культурная, политическая и эмоциональная сила Стамбула связана с тем, что история города не ограничивается никакими временными рамками. Это – город, где люди связаны через время самим местом, поэтому-то я и подхожу к этому делу (сравнимому с таким подвигом Геракла, как чистка авгиевых конюшен), используя подсказки на местности и рассказывая об этом городе, начиная с доисторической эпохи до наших дней.

Случайные исторические реликты, сохранившиеся в окрестностях современного мегаполиса – колонны эпохи поздней Античности на торговых улицах, источники, бьющие возле храмов (древних языческих святилищ, впоследствии превращенных в христианские церкви, а потом в мусульманские святыни), – сегодня остаются ориентирами для пестрого населения города. Зачастую Стамбул живет вне времени, поэтому-то город и называли Новым Римом, Новым Иерусалимом, Вечным городом Аллаха. Люди жили, работали и развлекались здесь более 8000 лет, или более 320 поколений. Это непрерывный процесс, оставивший по себе немало досадных пробелов, но – и богатую коллекцию археологических и литературных данных, многие из которых только сейчас обнаруживаются под землей и в архивах. Их я и положила в основу этой книги.

Стамбул был пристанищем для эффектных исторических персонажей, но на страницах этой книги в центр внимания я помещаю не только тех, кто обладал видимым могуществом, но и жизненный опыт тех, кто, пожалуй, и не осознавал, что является творцом истории. С точки зрения этимологии, устремлений и философии город – это живущие в нем люди. Поэтому в книге вы встретите и женщин, и мужчин. Вы повстречаете бедных и богатых, слабых и сильных.

Нижеследующий текст – не всеобъемлющий справочник по прошлому Стамбула. Это – частное, реальное путешествие, исследование того, что же нужно, чтобы возник город. Особенно важным мне кажется изучение новых доказательств в пользу предположения, состоящего в том, что предыстория Стамбула носит глобальный характер – а это, возможно, позволит нам глубже понять и город, и самих себя.

Стамбул всегда был крайне важным узлом временной и нервной сети. Город – это не самодостаточное явление, он существует и, более того, процветает – благодаря как своей специализации, так и связям за пределами своих территорий. Потому-то я и уделила основное внимание переломным событиям и принципиально новым идеям, которые формировали облик Стамбула и благодаря которым он обрел влияние за своими границами. Я попыталась разобраться, как этому городу (и его населению) приходилось приспосабливаться и развиваться, чтобы просуществовать тысячелетия. И как эта тяжкая и пылкая деятельность разжигала страсти во внешнем мире.

Византий оказался в центре внимания в V в. до н. э. благодаря Геродоту – «отец истории» отметил в своих строках наплавной мост, построенный одним из самых в то время влиятельных людей на Земле и соединяющий Азию с Европой{31}. Через 2500 лет, когда я работала над этой книгой, в Стамбуле завершилось продвигаемое президентом Турции Эрдоганом строительство первых соединяющих континенты подводных тоннелей. 15 июля 2016 г. попытка группы военных захватить власть, свергнув Эрдогана, была встречена танками, выстроившимися на Босфорском мосту, соединяющем азиатскую и европейскую части города. В Стамбуле были захвачены площадь Таксим и аэропорт Ататюрк, а также перекрыт соединяющий два континента мост Султана Мехмеда Фатиха. В тот вечер граждан, протестующих на Босфорском мосту (с тех пор переименованном в мост Мучеников 15 июля), обстреляли из ружей. На рассвете над водами прорезающего Евразию пролива мятежные солдаты, подняв руки, сдались – некоторых после этого линчевали. Стамбул – изменчивый, лихорадочный город: от атмосферы в городе и его modus operandi[2] зависит дальнейшая безопасность на Востоке и на Западе.

К Стамбулу исключительно легко подобраться как с моря, так и с суши, поэтому город давно удовлетворяет присущие нашему виду философские и физиологические стремления: путешествовать, исследовать, налаживать связи и устанавливать контроль. Место похоже на рог носорога – врезающийся в Мраморное море отрезок суши, расположенный в 1700 милях к востоку от Парижа и 1400 милях к северу от Багдада. Город Стамбул, заложенный на самом краю Европы (отсюда до Азии просто рукой подать), вступил в свои права в эпоху Античности, когда суда были технически усовершенствованы настолько, что позволили перевозить больше людей, товаров, солдат и новаторских идей. Город процветал, пока мужчины и женщины действовали в соответствии с древним словом-идеей, которое и подтолкнуло – я могу доказать – развитие цивилизации.

Под праиндоевропейским словом «ghosti», от которого образовались английские слова «guest» (гость), «host» (хозяин) и «ghost» (привидение), понимают некий негласный этикет, принцип, по которому при появлении на горизонте чужеземцев нужно не обрушиваться на них с копьями и рогатками, а, рискнув, пригласить их на порог – глядишь, они принесут новые знания, новые товары, свежую кровь. Со временем это слово-идея преобразовалось в греческое xenia – обращенное в церемонию дружество хозяина и гостя, согласие, связавшее мир древнего Средиземноморья с Ближним Востоком. Сейчас, благодаря недавно полученным данным анализа костной ДНК, мы знаем, что древние люди путешествовали на гораздо большие расстояния и гораздо регулярнее, чем мы некогда считали{32}. Если цивилизация близка к тому, чтобы расширить свои границы и охватить неизведанное, к тому, чтобы установить связи, чтобы решить, как нам жить с самими собой и с другими, – тогда Стамбул, как для Востока, так и для Запада, расположен в идеальном месте, чтобы удовлетворить ее стремления. И сегодня необходимость осмыслить историю города, который один византиец назвал «городом вселенской мечты», становится все более и более острой.

Прошлое Стамбула разгоняет современный политический курс. Не говоря о последних драматичных гражданских волнениях и террористических атаках, влияние этого города во многом объясняет геополитическую картину нашей жизни.

Город поддерживал самые прочные в мире теократии, способствовал сохранению господства христианства как мировой религии, свергал халифов, а затем установил халифат, просуществовавший дольше всего за всю историю. Многие считают Стамбул, наряду с Меккой, Мединой и Иерусалимом, одним из священнейших исламских мест. Ближневосточные права на самоопределение, балканский конфликт, раскол Сербии и Хорватии, роль Турции в Европейском союзе, склонность к российской экспансии, конфликт в Святой земле, религиозные конфликты в США и Европе, оспаривание границ между Ираком и Сирией (и Израилем) и покидающие эти страны, лишившиеся родины беженцы – все это уходит своими историческими корнями в прошлое города трех имен.

В международных делах Стамбул, если угодно, – это Розеттский камень, ключ к разгадке. Места, в разные времена бывшие культовыми для правителей города – Дамаск, Ливия, Багдад, Белград, Сараево, Каир, Кавказ и Крым, – являются таковыми и для нас. Многие наши предки в Европе, на Ближнем и Среднем Востоке, на Дальнем Востоке и в Северной Африке были союзниками, подданными или рабами либо греческих, либо римских, византийских или османских властителей. Многие века изюм и хлопок, коврики для ванной и оружие, потоки людей – путешественников, пленных и беженцев – шли из портов и по дорогам Царьграда.

Пожалуй, прошлое Стамбула сформировалось благодаря его топографическим особенностями, а картина нашей жизни – благодаря его истории. Однако, кажется, величие его легендарных противников и героев, которых влекло туда – Константина I, Аттилы, Чингисхана, Армии ислама, Тамерлана, Ивана Грозного, Екатерины Великой, Британской империи, Исламского государства (ИГИЛ)[3], – редко соответствовало физическим масштабам города. Тем не менее, понятие «Стамбул», несомненно, гораздо шире его географических границ.

Город (и как образ, и как конкретное место) фигурирует в греческой драматической литературе, в Коране{33}, у Шекспира{34}. У Мольера есть турки, а у Макиавелли – османы. Стамбул появляется в фильмах об агенте 007: завершающие сцены с Бондом на фоне этого межконтинентального духовного ока. Пересказывая легенды о своем городе, турки используют специальное время – «помнится»{35}. Стамбул – место, где занимаются бизнесом и развлекаются, место, где предания столь же ценны, как и исторические факты. Мы обязаны – и в широком, и в узком смысле – этому городу и культуре, которую он принес, больше, чем можно себе представить.

Смотрите: «lingua franca»[4] (общепонятный язык), поклонение Деве Марии, никейский Символ веры, название города «Римом», паспорта, вилки, шовинизм, тот факт, что некоторые называют себя «белыми», основы современного западного права – все это ковалось в стамбульских печах. Греческое драматическое искусство, труды римских философов, христианские тексты, исламская поэзия – множество работ мирового класса сохранились только благодаря стараниям мужчин (а иногда и женщин) в городском скриптории (мастерской, созданной для того, чтобы копировать, переводить и анализировать рукописи), а также библиотеках, медресе и монастырях. Стамбул многое вложил в общий для нашей цивилизации банк памяти.

В наши дни старьевщики на своих запряженных лошадьми повозках обгоняют застрявшие в плотных городских пробках «Феррари». Супертанкеры, везущие нефть из России, и огромные сухогрузы, которые переправляют предметы роскоши из Мраморного в Черное море, пугают местных рыбаков. Поезда и ревущие, битком набитые автобусы перевозят из центра и в центр 10 миллионов стамбульцев в день, а в Большом Стамбуле (обширной территории, где по сей день расположены предприятия сырьевой, обрабатывающей промышленности и сферы услуг, а также проживает, по неофициальным данным, около 16 миллионов человек) – еще больше. Сейчас город раскинулся на 100 миль. Чайки кружат над минаретом Голубой мечети так же, как некогда вились над куполами константинопольских церквей. Да, это – потрясающий город, город, у которого есть душа. Но он поднялся из той земли, на которой живут его граждане, он к ней привязан.

Стамбул – самая древняя политическая единица в Европе. Это – городская агломерация, которая за последние 8000 с лишком лет собрала воедино целую мозаику поселений и малюсеньких городишек, образовав величественную и беспорядочную картину – современный мегаполис. Многие районы города некогда были отдельными городками: Халкидон, Хрисуполис, Султанахмет, Саматья, Космидион и Сике / Пера / Галата на Золотом Роге – всех их, словно шарики ртути, притянуло к Большому Стамбулу. По последним расчетам археологов, дохалколитские фрагменты в самом Стамбуле, найденные под древним ипподромом, относятся к еще более ранней эпохе, чем сорок два слоя остатков человеческой деятельности, которые насчитали на территории Трои. Финикияне, греки, римляне, генуэзцы, венецианцы, евреи, арабы, викинги, азербайджанцы, армяне, турки – все они называли этот зажатый между Востоком и Западом клочок земли своей родиной. Здесь мы чувствуем себя в центре вселенной, потому что и правда держим связь с разными мирами.

Так что всё, что написано дальше, – это органичное исследование, археологические раскопки, как города, так и его культуры. Цель его – попытаться постичь этот город, который влияет на наши жизни так, что мы и не помним или еще не знаем как.

Пока я писала эту книгу, мне пришлось добраться до самого края империи. До Грузии – чтобы отыскать Дманиси, где сейчас всего и осталось, что одинокий монах да струйки дыма над покрытым росой холмом. А когда-то здесь сходились пути следования византийских, персидских и армянских караванов, сливаясь в единый поток «Шелкового пути». Кстати, здесь недавно обнаружены останки самых древних в Европе людей – они были чуть больше 120 см ростом, а погибли, скорее всего, от лап саблезубых тигров{36}. Добиралась я и до дырявой границы между Турцией и Сирией. А еще пробиралась по пеклу Аравийского полуострова и по холодку Доломитовых Альп.

Я взбиралась на древние китайские гробницы и обсуждала мелкие, но серьезные проблемы, вызванные упадком на землях Стамбула после Первой мировой войны 1914–1918 гг., а также присутствие снайперов на армяно-азербайджанской границе, террористические угрозы в Арабских Эмиратах и разное понимание пути мусульманина в мире, разделенном всего лишь колючей проволокой на рубеже Анатолии и Ирака.

Я обедала во дворце Топкапы, когда у его стен задерживали протестующих. Потом я присоединилась к митингующим – не избежала и слезоточивого газа – на площади Таксим. Я видела, как турецкие флаги в руках пяти миллионов человек, вышедших на площадь неподалеку от одного из старейших городских портов на массовый митинг против попытки июльского переворота в 2016 г., окрасили город в красный цвет – розоватый отблеск был виден даже из космоса. Исследование, которое я провела, чтобы написать эту книгу, заводило меня в разные места. Но чтобы по-настоящему разобраться в истории Стамбула, нам сначала нужно обратиться к началу времен, к доисторической эпохе и заглянуть в прошлое.

Часть первая. Византий

Продолжить чтение