Совесть негодяев Абдуллаев Чингиз

Глава 6

Машина, в которой они ехали, неожиданно остановилась, и водитель, чертыхнувшись, вышел из автомобиля доставать другое колесо. Пахомов и Комаров, поняв, что случилось, вылезли следом.

– Техника у вас, товарищ следователь по особо важным делам, прямо скажем, не очень передовая, – издевательски сказал Комаров, показывая на старую «Волгу».

– Еще хорошо, что такую дали. Раньше вообще на попутках добирались. Или на автобусах, – пожал плечами Пахомов, – да и эту скоро обещали заменить. Ничего, подождем, пока он поменяет колесо.

– Ты куришь? – спросил Комаров, доставая сигареты.

– Бросил, – покачал головой Пахомов, – говорят, на сердце сказывается.

– А я вот не могу бросить, – Комаров достал сигарету и, щелкнув зажигалкой, закурил, – в последнее время вообще курю по одной пачке в день. Раньше курил меньше.

– Работа у нас такая нервная, – пожал плечами Павел Алексеевич, – у нас одно время даже ликвидировали следственное управление. Наши умники посчитали, что в контрразведке не должно быть следователей. А ты где был в это время?

– Меня тогда здесь не было, – сказал непонятно почему изменившимся голосом Комаров и отвернулся.

– Тогда тебе еще повезло. А то многих следователей перевели к нам в прокуратуру или, еще хуже, в милицию и посадили на расследование краж, в которых они ни бельмеса не смыслили.

– Повезло, – вдруг выбросил сигарету Комаров, – действительно повезло.

Пахомов что-то почувствовал.

– Ты давно работаешь в Москве? – спросил он.

– Полтора года, – ответил Комаров.

– Подожди, – не понял настойчивый Пахомов. – Ты ведь мне сказал, что работал в Прибалтике до девяносто первого года. А сейчас говоришь, что в Москве всего полтора года. А где ты был несколько лет, с девяносто первого по девяносто четвертый?

– Нигде, – Комаров показал на машину, – кажется, он уже поменял колеса.

И только когда они сидели в машине, он вдруг неизвестно почему добавил:

– Я ведь жил в Прибалтике. А там после августа девяносто первого все сотрудники бывшего КГБ стали вдруг врагами народа и предателями. И я остался без работы. А уехать оттуда не мог. У меня ведь жена была эстонка и сын. Только когда мы с ней развелись, меня выпустили из Эстонии. Потом здесь год служил в разных коммерческих фирмах. Хорошо, встретил одного знакомого, с которым раньше вместе работал в Мурманске. Он был заместителем начальника отдела кадров в ФСБ. Он меня и рекомендовал снова на работу. Вот я теперь и работаю следователем ФСБ. Только живу я здесь один, хорошо, в общежитии место дали. А сын мой остался в Таллине. Или, как сейчас говорят, в ТаллиННе, с двумя «н», – горько добавил он в конце.

Пахомов молчал. Он понимал состояние своего университетского товарища. Всю дальнейшую часть дороги они сидели молча. Автомобиль выехал за город и, набирая скорость, помчался в сторону аэропорта Домодедово. У поста ГАИ их уже ждал автомобиль с работниками УВД и Чижовым, позвонившим Пахомову. Серминов, по распоряжению Павла Алексеевича, продолжал с группой экспертов проверку финансовой деятельности многочисленных компаний и банка Караухина.

Относительно молодой Чижов был чрезвычайно доволен. Случилось то, чего никто не ожидал. Была найдена машина, почти в точности похожая на ту, которая сбила Чешихина. По большому счету это действительно была уникальная находка. Брошенная и сожженная машина, числившаяся к тому же в розыске, лучше всяких других доказательств была подтверждением теории Пахомова о преднамеренном наезде на очень важного свидетеля, убитого после ликвидации хозяина. «Может, и Чешихин был причастен к убийству Караухина, – вдруг подумал Пахомов. – Убрали просто одного из наводчиков. Нет, не похоже. В таких случаях его убрали бы тем же способом, а здесь убийцы всячески хотели замести следы. Но, видимо, очень торопились».

Они шли по роще, продираясь сквозь деревья. Наконец Чижов остановился.

– Здесь, – сказал он, показывая вниз, – ребята нашли. В неглубокой яме был виден остов сожженной машины. Судя по капоту, это были «Жигули» шестой модели.

– Вы осмотрели автомобиль? – строго спросил Пахомов у местного начальника милиции.

– Никак нет, – ответил подполковник. – Ждали вас, Павел Алексеевич. Простите, я не знаю, кто рядом с вами…

– Это подполковник ФСБ Комаров, – представил своего спутника Пахомов. – Так что вы мне хотите сказать?

– Прибыла бригада экспертов-криминалистов. Если разрешите, мы проведем осмотр автомобиля, – предложил растерявшийся милиционер. Он по привычке не очень любил людей из контрразведки.

– Давно нужно было это сделать, – строго выговорил Пахомов. – Для этого не обязательно нужно было ждать нас.

Видя замешательство подполковника милиции, ему на помощь сразу пришел Чижов.

– Это я виноват, Павел Алексеевич, – тут же вступил он в разговор, – просил ничего не трогать до вашего приезда. Извините.

– Мне бесплатные адвокаты не нужны, – уже по привычке пробурчал Пахомов и, обращаясь к стоявшим вокруг него людям, приказал: – Быстрее начинайте осмотр, кажется, скоро может начаться дождь.

Эксперты начали осторожно спускаться в яму. Чижов радостно полез за ними. «Настоящий мальчишка», – подумал Пахомов, знавший, что на счету этого «мальчика» есть несколько громких раскрытых дел. Хотя есть и нераскрытые тоже. И среди них самое главное дело Чижова – убийство грузинского авторитета Михо, которое так до сих пор и не раскрыто. Некоторые говорили даже, что Чижов встречался с лидером другой преступной закавказской группировки и тот согласился заплатить за молчание следователя, но Пахомов не верил в эти грязные сплетни, считая их вымыслом.

Появился запыхавшийся капитан Перцов. Он проводил следственный эксперимент по другому делу и только полчаса назад узнал, что нашли наконец автомобиль, сбивший Чешихина.

– Милиция, как всегда, опаздывает, – добродушно сказал Пахомов. Ему было приятно, что машину нашел Чижов.

– Извините, Павел Алексеевич, – Перцов полез вниз.

– Что-нибудь нашли? – крикнул Пахомов сверху.

– Пока ничего, машина сильно обгорела, – ответил Чижов. Комаров достал сигареты, присел на корточки.

– Может, мне тоже туда спуститься? – предложил он.

– Думаешь, без тебя не обойдутся? – усмехнулся Пахомов, но ничего больше не сказал. Комаров улыбнулся, но не стал спускаться вниз.

Криминалисты возились внизу минут тридцать, потом начали осторожно подниматься, последними выбрались Перцов и Чижов.

– Ничего не нашли? – понял Пахомов.

– Ничего, – развел руками Чижов. Ему было особенно обидно, он так гордился своей находкой.

– Оформите протокол и привезите в прокуратуру, – строго приказал Пахомов. – Я буду ждать.

– Подождите, – сказал вдруг Комаров, – нужно осмотреть местность вокруг ямы.

– Здесь? – не понял Чижов, показывая рукой вокруг.

– Они ведь должны были поджечь машину. Могли остаться какие-то следы, – предположил Комаров.

«Он прав», – с досадой подумал Павел Алексеевич.

– Обязательно нужно поискать вокруг, – сказал он вслух, – может, что-нибудь обнаружите.

– Хорошо, – кивнул Чижов. К своей машине Пахомов и Комаров возвращались вместе.

– Найденная машина уже результат, – сказал Комаров. – Значит, Чешихина сбили преднамеренно.

– Я был в этом убежден, – кивнул Пахомов, – но оба дела мне объединить не разрешили. Да и не только эти дела. Ты слышал о покушении в день похорон?

– На Багирова? Об этом даже передавали по телевидению. Но многие считали, что это типично мафиозные разборки, – вспомнил Комаров.

– Таких совпадений не бывает, – твердо произнес Пахомов, – покушение на него связано с убийством Караухина. Вот только никакой связи я пока доказать не могу. Да и дело о покушении на Багирова ведет Варнаков, наш другой следователь. Мне его не дали. А я убежден, что все эти дела нужно объединить в одно. Варнаков молодой, неопытный. Кроме того, на него легко давить, он еще не освоился с правилами игры. Вот поэтому и разрешил самому главному свидетелю – самому Багирову – уехать на лечение в Англию. Я бы ни за что не разрешил ему выехать из страны. Видимо, Варнакову просто посоветовали разрешить этот выезд, а он сломался, поэтому и разрешил уехать Багирову. Вот сейчас дело стоит, никаких результатов. А там трое погибших людей. И такой известный человек, как адвокат Гольдберг.

– У нас тоже проводят свое расследование, – тихо сообщил Комаров, – видимо, все громкие дела взяты под контроль и службой ФСБ.

– Не доверяют прокуратуре, – Пахомов, уже подошедший к своему автомобилю, повернулся в сторону леса, – думаешь, сумеют найти какие-нибудь следы?

– Вряд ли, но поискать нужно.

В Москву они возвращались под мягкий аккомпанемент начинающегося дождя. Пахомов задумчиво смотрел на небо.

– Не могу понять только одного. Почему коллеги Караухина установили такое необычное вознаграждение – миллион долларов. Вот никак понять не могу. Если бы хотели просто отомстить, для этого хватило бы и половины этой суммы. Через киллеров такие дела решаются куда быстрее, чем через правоохранительные органы. Да и потом сумма вознаграждения всегда хранится в секрете. А здесь вдруг объявили об этом на всю страну. Что-то здесь не сходится. Слишком большая сумма. В смерти Караухина есть какая-то тайна, которую я пока не могу понять.

– Интересное наблюдение, – оживился Комаров, – я об этом как-то не думал. А ты не пытался говорить с кем-нибудь из коллег убитого банкира?

– Пытался. Уже с двоими говорил. Пока ничего. Сегодня вызываю к себе Никитина. Того самого. Он заменил погибшего Лазарева в его «Гамма-банке». Перед самой смертью Караухин выделил этому банку очень большую сумму на исключительно льготных условиях. Вот я и решил побеспокоить господина Никитина.

– Ты еще не разговаривал с ним?

– Уже один раз встречался. Он почти ничего не сказал, не мог объяснить, почему ему был выдан такой крупный кредит на льготных условиях. Очень неприятный тип, кстати, у него две судимости.

– Ты знаешь, что этот тип пользуется особой любовью президентского аппарата и правительства?

– Конечно, знаю. Мне даже известно, что его не очень любят в московской мэрии.

– Нашел какие-нибудь новые документы?

– Да. По моей просьбе проводили осмотр вещей Чешихина. Мы обнаружили копию письма Караухина в правительство. Там он просит передать одной трастовой компании исключительные права на финансирование поставок сырой нефти. И что интересно. Эта компания, в свою очередь, финансируется «Гамма-банком». Получается, что Караухин одной рукой передал деньги Никитину, чтобы тот, в свою очередь, профинансировал эту дочернюю компанию. А ее соучредители – банки Караухина и Никитина.

– То есть он передал деньги как бы сам себе?

– Вот именно. Но это пока только на уровне разговоров. Мы не имеем подлинника самого письма. А без него все наши доказательства просто голые рассуждения, не подкрепленные фактами. Нам нужно будет обязательно найти подлинник этого письма. И узнать, кто именно поставил на нем резолюцию.

– На который час ты вызвал Никитина?

– На четыре часа дня. Успеем, не волнуйся. Заодно пообедаем в нашей столовой. Как у вас в контрразведке, наверно, питаетесь неплохо?

– Раньше было лучше.

– Раньше все было лучше.

– Ты думаешь, он придет один?

– Конечно, нет. Наверняка привезет своего адвоката. И еще потом напишет на меня жалобу, что я необоснованно пытался выудить из него информацию. Все как обычно.

Автомобиль привез их обратно к зданию прокуратуры в половине третьего. Быстро пообедав, они снова поднялись в кабинет Пахомова, и Павел Алексеевич начал знакомить своего старого университетского товарища с материалами дела. Ровно в четыре часа снизу позвонил дежурный.

– К вам посетитель, Павел Алексеевич, – сообщил он.

– Один? – спросил Пахомов, подмигнув Комарову.

– Нет, со своим адвокатом. Как ваша фамилия? – спросил дежурный у адвоката и, услышав фамилию, повторил ее в трубку: – Абрам Израильевич Лифшиц.

– Пусть пройдут, – вздохнул Пахомов и, уже положив трубку, сказал: – Все, как мы и предполагали. Он привел Лифшица.

Комаров взял стул и сел у окна.

Через пять минут в кабинет постучали. Первым вошел высокий, немного сутулившийся, с вечно мрачным выражением лица Михаил Никитин. У него было неприятное, немного рябое лицо. Следом за ним в комнату вкатился полненький коротышка, оказавшийся адвокатом Лифшицем. В отличие от Никитина, не пожелавшего пожимать руки следователям, а только кивнувшего им в знак приветствия, адвокат, напротив, долго и горячо пожимал руки, особенно заглядывая в глаза Комарову. Он его не знал, и чувствовалось, что это обстоятельство его несколько беспокоит.

– Вы нас вызывали, – начал адвокат, – и мы посчитали своим долгом явиться на ваш вызов.

– Благодарю вас, – кивнул Пахомов, – позвольте представить моего коллегу Валентина Савельевича Комарова. Он будет присутствовать при нашем разговоре.

Никитин промолчал. Лифшиц радостно закивал, словно всегда мечтал познакомиться именно с Комаровым.

– Вы не возражаете? – спросил Пахомов, включая магнитофон.

– Конечно, нет, – улыбнулся Лифшиц.

– Михаил Никифорович, – начал официальный допрос Пахомов, – нам хотелось бы знать о характере ваших отношений с покойным Караухиным.

– Отношения были чисто деловыми, – прохрипел Никитин.

– Вы давно были с ним знакомы?

– Нет, несколько лет.

– Вы познакомились с ним, уже работая в своем банке?

– Да, нас познакомил Лазарев.

При упоминании этого имени Лифшиц несколько встрепенулся, но ничего не сказал.

– У вас были общие программы с банком Караухина? Или вы предпочитали работать самостоятельно?

– Никаких программ у нас не было.

– Вас связывали хорошие личные отношения с покойным?

– Нет, чисто деловые.

– Вы знали его семью?

– Нет.

– Вы знали кого-нибудь из служащих его банка?

– Нет.

– А его помощника Аркадия Чешихина?

– Впервые слышу это имя.

Пока все шло нормально, и Лифшиц даже позволил себе улыбнуться Комарову. Он чувствовал, что перед ним не просто помощник следователя, но старался не выдавать своих подозрений. И тут Пахомов задал свой главный вопрос:

– В прошлый раз вы сказали, что не знаете, почему именно вашему банку был выдан крупный льготный кредит. Но наша проверка показала, что почти сразу все деньги были переданы в трастовую компанию «Делос», на финансирование поставок сырой нефти. Что вы на это скажете? Или это было предусмотрено условиями предоставления вам столь льготного кредита?

Никитин явно испугался. Сразу стало видно, что вся его надменная поза, весь его гордый вид лишь внешняя оболочка защиты. Однажды попавший в руки административных органов подследственный сохраняет на всю жизнь в душе страх перед этой страшной машиной. Бывший зек Никитин явно боялся, несмотря на все свои миллионы, несмотря на лучших адвокатов, несмотря на своих охранников и своих покровителей. Он очень боялся вновь попасть на тюремные нары, вновь попробовать лагерной баланды. Никитин растерянно оглянулся на Лифшица, словно прося его поддержки. И адвокат сразу ринулся в бой.

– Трастовая компания «Делос» была зарегистрирована согласно существующим нормам российского законодательства. «Гамма-банк» был одним из учредителей этой компании, но и только. У вас нет никаких оснований обвинять моего клиента в преднамеренном сговоре с убитым банкиром. По уставу банка, руководство имеет право распоряжаться получаемыми средствами по своему усмотрению, с целью получения еще больших доходов для своих акционеров, – на одном дыхании выпалил Лифшиц.

– Не спорю, – кивнул Пахомов, – но я спрашиваю, а не утверждаю. Меня удивляет ваша столь неоднозначная реакция, Абрам Израильевич. Я пока ничего не утверждаю.

Лифшиц, поняв, что несколько поторопился, прикусил губу. Никитин, не разобравшийся в их разговоре, подавленно молчал.

– Вы будете отвечать на мой вопрос? – спросил Пахомов.

– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, – угрюмо выдавил Никитин.

– О льготном кредите вашему банку, – терпеливо напомнил следователь.

– Они получили его в соответствии с существующим финансовым законодательством, – сразу пришел на помощь своему клиенту Лифшиц.

– Вы дадите возможность ответить самому Михаилу Никифоровичу? – попросил Пахомов.

– Да, конечно, – обернулся к Никитину его адвокат.

– Мы получили его по закону, – выдавил Никитин.

– Это я понимаю, – кивнул Пахомов, – но почему почти сразу вся сумма была передана в «Делос»?

– Такое решение приняло правление банка, – ответил несколько осмелевший Никитин.

– А вы лично считаете это решение правильным? – вдруг вмешался в разговор Комаров.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – снова несколько смутился Никитин, – решение принимало правление.

– Вы ведь были заместителем покойного Лазарева, – Пахомов уже не обращал внимания даже на круглые от бешенства глаза Лифшица.

– Был, а при чем тут Лазарев?

– Вам не кажется странным, что оба банка были соучредителями компании «Делос»? И оба руководителя этих банков теперь покойники. Вы не усматриваете никакой опасности?

– Это угроза? – сразу спросил Лифшиц. – Вы угрожаете господину Никитину?

– Я просто напоминаю об этом.

Никитин молчал. Дорогой английский костюм сидел на нем как-то мешковато, хотя подбирался английским дизайнером в области мужской моды. Но есть люди, на которых только одна одежда смотрится органично – арестантская роба. Конечно, есть и обратные примеры, когда элегантный костюм сидит словно человек в нем родился. Но Никитин явно не принадлежал ко второй категории лиц. В этом человеке было нечто лагерное, словно вечное тавро, заклеймившее его судьбу.

– Компанию «Делос» возглавляет некто Анисов. Сколько мы его ни искали, так и не смогли найти, – продолжал Пахомов, – может, вы нам поможете отыскать этого господина?

– Я его не знаю, – пожал плечами Никитин, не обратив внимания на предостерегающие жесты Лифшица.

– В таком случае, как вы доверили ему такую крупную сумму денег? – быстро спросил Пахомов. – Или вы всегда отдаете незнакомым людям такие кредиты?

– Я не обязан знать всех клиентов банка, – огрызнулся Никитин, – я президент банка, а не бухгалтер. И вы мне дело не шейте.

Английский костюм не помог. Нутро уголовника дало о себе знать.

– Конечно, – Пахомов достал официальный бланк из ящика стола, – вынужден огорчить вас, Михаил Никифорович. Пока следствие по делу о смерти банкира Караухина не закончится, прошу вас не покидать пределов Москвы.

– Вы в чем-то обвиняете господина Никитина? – спросил Лифшиц.

– Конечно, нет. Просто он очень важный свидетель, и он может понадобиться нам, когда мы наконец найдем господина Анисова. Вы видите, я даже не беру официальную подписку о невыезде. Просто я прошу господина Никитина не покидать пределов города. И, если можно, распишитесь, пожалуйста, здесь.

Никитин взглянул на адвоката. Тот протянул руку и, надев очки, внимательно прочитал протокол. Кивнул. И Никитин, достав из внутреннего кармана ручку, размашисто расписался. После чего вышел, даже не попрощавшись. Лифшиц вежливо улыбнулся, как бы извиняясь за своего клиента, попрощался с обоими следователями и вышел следом.

– Сукин сын, – зло сказал Комаров, – этот «новый русский». Давил бы таких мерзавцев.

– Это еще не самый неприятный, бывают и хуже, – вздохнул Пахомов, – его предшественник Лазарев вообще был законченным негодяем.

– Это которого убили в здании Государственной думы?

– Он самый. Нехорошо говорить о покойниках, но такой мерзавец, что печати негде было ставить. По нашим сведениям, он тогда начал войну с закавказскими группировками. Может, помнишь, в Москве все время стреляли. Правда, и Лазарев довольно сильно пощипал кавказцев, особенно грузин. Но в конце его пристрелили, и на этом война закончилась. Теперь придется идти к заместителю прокурора республики, просить у него разрешение на запрос в канцелярию премьера. Нужно узнать, было ли такое письмо в действительности и куда оно подевалось. Хорошо, что у нас есть копия, но это пока не доказательство. Может, они написали, а не отправили. Нужно обязательно найти это письмо.

– Тебе не позавидуешь, – вздохнул Комаров, – влез в такое дерьмо.

– Теперь мы уже вместе в этом дерьме, – напомнил Пахомов. Он подошел к окну: – Иди сюда, посмотри на это «факельное шествие».

У здания прокуратуры Никитина ждали несколько машин и человек шесть охранников, торжественно выстроившихся вдоль тротуара. Увидев своих людей, Никитин привычно мрачно кивнул им, обретая уверенность в себе, и сел в роскошный «БМВ» последней модели. Захлопали дверцы автомобилей, охрана садилась по своим местам. Комаров брезгливо поморщился.

– Они теперь хозяева жизни, – горько сказал Пахомов.

Сидя в автомобиле, Никитин гневно выговаривал Лифшицу:

– Я же говорил, что нам не стоит туда второй раз ехать. Знаю я эти прокурорские штучки. Сначала попросят никуда не выезжать, потом дадут подписку о невыезде, потом арестуют.

– У них ничего нет против вас, – успокаивал его Лифшиц.

– К черту, – отмахнулся Никитин и, достав свой телефон, набрал номер: – Это я говорю. Слушай, Семен, разыщи мне срочно этого суку Анисова. Где хочешь найди. У любовницы ищи, он у нее обычно ночует. Пусть завтра у меня будет. И без глупостей. Чтобы никуда не сбежал. Иначе из-под земли найду. Ты меня понял?

Лифшиц тяжело вздохнул. Он запомнил все в точности. Нужно будет рассказать об этом сегодня вечером Филе Рубинчику. В конце концов, у каждого свои собственные обязательства. И каждый имеет право на свою мафию. Просто так устроена эта жизнь.

Глава 7

В Ташкенте все было как обычно. Прекрасная погода, улыбающиеся люди, как всегда, довольно уютный и оттого такой знакомый аэропорт. Правда, в отличие от прошлых лет почти не было лозунгов и приветствий на русском языке, обещавших выполнить пятилетку за более короткий срок. Исчезли и торжественно-монументальные портреты членов Политбюро, среди которых всегда особенно красиво смотрелась фотография Шарафа Рашидова, признанного поэта и благодетеля родного края.

Во времена правления «выдающегося борца за мир и генералиссимуса», получившего даже орден «Победа» спустя несколько десятилетий после войны (в таких случаях обычно писали – «награда нашла своего героя через много лет»), в городе все было спокойно и чинно, как и полагается в хорошем восточном государстве. Традиционно почитались старики, уважались женщины, строго соблюдалась существующая иерархическая лестница чиновников. Собственно, ничего не изменилось даже после революции. Это наивные люди в Москве полагали, что если сбросить с женщин паранджу и научить всех затягивать галстуки на шее, можно будет строить социализм. На самом деле государства Средней Азии действительно начали развиваться. Но при строгом соблюдении уже существующих традиций и норм.

Сидевший во главе республики первый секретарь считался настоящим восточным эмиром или падишахом. Соответственно и власть и богатство у него были эмирские. И милости, которыми он одаривал своих подчиненных, тоже были шахскими. Одному мог дать дом, другому квартиру, третьему целую область. Коммунистическая фразеология была всего лишь прикрытием для этих людей. В каждой области соответственно сидел свой сатрап, боявшийся лишь эмира. В свою очередь, в каждом районе сидел свой бек – первый секретарь райкома партии, который и имел соответствующую власть бека или хана. Ни больше и ни меньше. При непременном условии соблюдения правил игры.

Каждый дехканин знал, что в районе есть только один хан – и это первый секретарь райкома партии. Жизнь всех остальных людей зависит от его взгляда или настроения. В области соответственно все знали, что самый главный – первый секретарь области, способный казнить и миловать по своему усмотрению. И наконец, в республике все знали, что падишахом является первый секретарь ЦК Компартии. Правда, у каждого падишаха, как и полагается в доброй восточной сказке, был свой злой визирь – второй секретарь ЦК, присланный из Москвы и наблюдавший за местными аборигенами. Но визиря быстро покупали дорогими подарками и обильными угощениями. И власть падишаха оставалась неизменно величественной и грозной.

Был еще великий султан, который сидел в Москве. И все знали, что султан еще более грозный и сильный, чем сам падишах. Но до этого султана было далеко, и он почти никогда не вмешивался в дела местных правителей, требуя лишь лести в свой адрес, полного подчинения своих вассалов и денег на содержание своей армии. Все это исправно посылалось в Москву, и в сердцах людей была благодарность и умиление за заботу султана об их процветании. Султан понимал, что нельзя ломать существующую систему, и милостиво позволял падишаху и его ханам править по своим законам.

Наивные люди, которые иногда попадались в среде интеллигенции, считали, что строят в республиках Средней Азии социализм. На самом деле, шагнув из феодализма в социализм, там строили свой, уникальный феодальный социализм со всеми атрибутами восточного правления. С учетом менталитета народа и его стоического отношения к богатым и грозным правителям.

В восемьдесят втором в далекой северной столице к власти пришел новый султан. Это был нервный и жестокий правитель. Он начал проверять, как живут его подданные в далеких жарких странах, и прислал для этого целую бригаду следователей, решивших, что они могут изменить менталитет целого народа. Следователи начали ломать устоявшуюся систему. Люди с ужасом следили за их действиями. Тысячелетиями здесь знали, что без подарка судье или правителю никак нельзя. А приехавшие чужие люди стали сажать за это благородное дело в тюрьму. Они даже объявили, что в республике (хорошо, что они не проверили другие республики) все поголовно дают и берут такие подарки. При проверках выяснилось, что действительно дают и берут все. Все без исключения. Да и как можно было отказать уважаемому человеку, пришедшему с подарком для твоих детей или близких. Не важно, что вместо подарка проситель приносит пачку денег. Это все равно «бакшиш» – подарок, и не взять его – значит обидеть уважаемого человека, нарушить традиции, а это делать никак нельзя. Но чужие пришельцы начали ломать устоявшиеся тысячелетиями порядки, навязывая свои новые. Пришельцы были жестокие и глупые, поэтому стали хватать всех подряд, не понимая, что таким образом вообще ничего не добьются.

В конце концов так и получилось. Пришельцев отозвали, а все уважаемые люди, обвиненные непонятно в каких грехах, остались по-прежнему уважаемыми людьми и вернулись к своим обязанностям.

В конце восьмидесятых в Москве начались волнения. В Средней Азии искренне не понимали, чего недостает этим смутьянам. Живут, как все, соблюдают законы, есть хлеб, нет войны, что еще нужно? Когда в августе было объявлено о создании ГКЧП, во многих республиках Средней Азии (и в Закавказье) к этому отнеслись с полным пониманием и даже одобрением. В некоторых городах люди поздравляли друг друга с наведением должного порядка. Но смутьяны опять все спутали. Они прогнали уважаемых людей и вообще закрыли Коммунистическую партию. Наивные люди, они не понимали, что в Средней Азии почти нет коммунистов. Это просто чиновники, называемые таким образом, чтобы их как-то выделять из общей безликой массы трудящихся.

А однажды жители этих стран с ужасом узнали, что в Беловежской Пуще их страну просто упразднили. И они могут теперь существовать как хотят, отдельно, по своим собственным законам и порядкам. Грубо говоря, у них просто отняли их общий дом, вытолкав в шею на улицу. Теперь нужно было жить самостоятельно.

Первыми поняли колоссальную выгоду нового положения сами падишахи. Теперь над ними не было грозного султана, больше не будет никаких проверок, никаких отчетов. Теперь они настоящие падишахи, по всем законам восточного мира. И вот уже проводятся фарсовые выборы, и падишахов объявляют не первыми секретарями, как их называли раньше, а президентами. И если раньше, раз в пять лет, проводились показные «курултаи» – съезды, на которых все всегда знали, кого изберут, и избирали единогласно, то теперь отпала необходимость и в этом. И вообще не нужны больше никакие выборы. Президенты один за другим проводят «общенародные референдумы» и под ликующие крики своих сатрапов и ханов объявляют себя пожизненными президентами. Все довольны, особенно сами падишахи.

Многие из них начинают «откровенно сознаваться», что всегда верили в Аллаха или Христа. Что никогда не верили в порочную коммунистическую систему. Сами жрецы и проповедники, наставники и пастыри, они становятся вдруг ярыми противниками того, о чем еще вчера говорили с трибун. Под радостный визг президентских придворных принимаются новые законы и навсегда запрещаются партии коммунистов – партии антихриста.

И тысячи, миллионы людей, еще вчера видевшие своих Падишахов в роли Жрецов коммунизма, ныне видят этих же людей в роли Жрецов демократии. Воистину нет пределов человеческому бесстыдству. Все президенты-падишахи объясняют это внезапным прозрением. Какое поразительное историческое совпадение! Лидеры сразу полутора десятков стран вдруг «прозревают». В один момент. Все сразу. Оказывается, до этого они ничего не знали и не понимали. А теперь все знают и понимают. Все вместе, все разом. Словно небесная благодать осенила всех сразу – скопом. И тогда начинаешь думать – что есть совесть человеческая?

Дронго думал об этом, когда аэропортовский автобус вез его по направлению к городу. Он знал эту сторону жизни. Знал и презирал людей, отказавшихся от своих идеалов, легко предавших и перечеркнувших всю свою жизнь, зачастую предававших своих отцов и дедов во имя получения сиюминутной выгоды, не понимая, что сами будут преданы своими собственными детьми, усвоившими, что главный итог жизни может быть уроком предательства. Измены собственной судьбы.

Но он хорошо знал и другое. В некоторых странах не оказалось сильного падишаха, или его не было в нужный момент, в нужном месте. И тогда наступал хаос гражданской войны. В Таджикистане погибло сто тысяч человек, пока наконец новый падишах не навел порядок. В Грузии страна раскололась на ряд враждебных лагерей, и великая нация героев и князей, любовников и хвастунов оказалась вдруг вынужденной убивать друг друга, пока наконец не прилетел старый новый царь Грузии и не начал наводить порядок на многострадальной земле своей. И снова, и снова задавал себе вопрос Дронго: что лучше? Сильный падишах, при котором демократия задирает свою юбку и отдается первому встречному, разумеется насилующему ее с согласия главного сутенера – самого падишаха, или хаос неустроенного общества, трагедия гражданской войны, боль и кровь сотен тысяч людей? И он не знал ответа на этот вопрос. Ибо любой из ответов был порочен по своей сути, а третьего варианта просто не существовало.

В Ташкенте он быстро нашел указанный адрес, который ему передал Родионов. В этом доме жил Юсуф Юсубов, бывший полковник КГБ, работавший в Первом отделе узбекского Комитета и в свое время тесно сотрудничавший с Родионовым во время афганской войны. Последние три года Юсубов был на пенсии. И именно к нему послал Родионов, считая его самым надежным для помощи Дронго.

Подойдя к калитке старого дома, Дронго осторожно постучал. Почти сразу залаяла собака, послышались детские голоса. Дверь открыла миловидная девушка лет пятнадцати.

– Вы к кому? – спросила она по-узбекски. Дронго, знавший турецкий язык, понял ее.

– Мне нужен Юсуф Юсубов, – по-русски сказал он.

– Ах дедушка, – на чистом русском языке произнесла девушка, – проходите, я его сейчас позову.

Дронго вошел во двор. Огляделся. У дерева, где прямо на земле лежало несколько ковров, играли двое маленьких детей. Большая черномордая овчарка настороженно следила за перемещением незнакомца, по пока не подавала признаков враждебности. Недалеко от дверей был расстелен еще один ковер. На нем стояли несколько небольших пиал и чайник. Очевидно, это было место хозяина дома. В традиционном узбекском халате показался высокий мужчина лет шестидесяти. Рукопожатие было крепким. Только седые усы выдавали возраст Юсуфа-ака. Глаза были молодые и очень внимательные.

– Я приехал от Родионова, – просто сказал Дронго.

– Это я понял, только посмотрев на тебя. Тебе сколько лет? – спросил хозяин дома.

– Тридцать семь.

– Значит, я старше почти вдвое. Мне скоро шестьдесят пять будет. Поэтому я могу тебя на «ты» называть. Когда ты приехал?

– Два часа назад.

– Чего же ты стоишь? Садись, – показал на большой ковер Юсуф-ака. – Жена, у нас гость в доме, – крикнул он, повернув голову.

Из дома уже выходила жена с подносом теплых лепешек. Следом две девушки, среди которых была и знакомая Дронго, открывшая дверь, несли новый чайник и пиалы с сахаром.

– Устраивайся поудобнее, – показал на лежавшие вокруг маленькие подушечки-тюфяки хозяин дома, – сейчас нам кушать принесут. Я еще тоже не обедал. Словно тебя ждал.

Дальше все было, как обычно бывает в гостеприимных восточных домах. Гостя кормили до одурения, предлагая попробовать различные блюда, появлявшиеся, словно по волшебству. И лишь когда обед закончился и снова принесли чай, они приступили наконец к деловой беседе. Дронго рассказал о цели своего визита. Ему важно было встретиться с Будаговым и уточнить, почему Чешихин прилетал так срочно в Узбекистан. Конечно, если Будагов захочет разговаривать с ним.

Юсуф-ака в свою очередь рассказал о новом прокуроре города – грозном Камалове, который начал безжалостно наводить порядок, искореняя наркомафию, особенно сильную в этом городе. Вчера на Алайском рынке был убит начальник одного из районных отделов внутренних дел, известный хапуга и вымогатель – Рахимов. Камалов приказал провести в городе облаву, чтобы найти преступников во что бы то ни стало. Правда, злые языки уже говорили, что смерть Рахимова на руку Камалову, ибо Рахимов был человеком министра внутренних дел, а тот, в свою очередь, недолюбливал Камалова. Министр и Рахимов были земляками из Бухары и не любили столичных щеголей, к которым, безусловно, мог быть отнесен очень представительный и импозантный прокурор города.

Выйти на Будагова было не очень просто. Он был достаточно известным и уважаемым человеком в городе. Человек, сумевший протолкнуть на должность прокурора столицы своего юрисконсульта, был, по местным масштабам, фигурой очень значимой. Юсубов понимал, что так просто идти к Будагову нельзя. И он начал обзванивать своих знакомых. У любого живущего в городе за полвека набирается несколько тысяч знакомых, среди которых может оказаться и нужный человек. К вечеру выяснилось, что супруга Будагова – родственница бывшего подполковника КГБ, ранее работавшего с Юсубовым. По просьбе Юсуфа-ака он взялся организовать на следующий день встречу приехавшего гостя с Исой Будаговым.

Ночевал Дронго в доме Юсубова. Несмотря на все его просьбы, его так и не отпустили в гостиницу. Утром следующего дня он уже сидел в монументальном офисе банка Будагова, ожидая, когда тот его примет. Строго говоря, это был не филиал банка Караухина, а самостоятельный крупный банк со своими филиалами и счетами. Но для успешного ведения дел, уклонения от налогов и других маленьких хитростей Будагову выгодно было зарегистрировать свой банк как филиал банка Караухина. Местные власти не смогли бы при желании конфисковать имущество банка, так как оно принадлежало чужому государству. Будагов учитывал любые обстоятельства, которые могли случиться в неспокойное время суверенного существования Узбекистана.

Иса Будагов принял гостя, сидя в огромном кожаном кресле за роскошным столом, привезенным сюда из Италии, в светлом костюме, с неизменно благожелательной улыбкой на лице. Кабинет был огромный – метров двести. Дронго пришлось сделать шагов пятьдесят, прежде чем он оказался перед главой банка. Тот энергично пожал ему руку и пригласил садиться. Очень красивая и миловидная девушка-секретарь внесла столик с отлично заваренным кофе. Бизнесмены Востока наивно считали чай пережитком прошлого, предпочитая пить кофе, который они не любили, но демонстрировали при этом свою приверженность западным стандартам жизни. После взаимного обмена любезностями Будагов поинтересовался, откуда приехал гость и какое у него важное дело к главе банка.