Пункт назначения: Счастье Хари Йоханн

Глава 19

Восстановление четвертой связи: с истинными ценностями

Я продолжал думать о том, что узнал от Тима Кассера: нас учат ценить в жизни не то, что нужно. Поэтому мы проводим свою жизнь в погоне за вещами, которые не несут нам удовлетворения, и пропускаем поистине важное. Мне захотелось узнать, а есть ли способ избавиться от этих мнимых ценностей и восстановить связь с истинными.

Тим изучил два различных способа. Когда в воздухе присутствует загрязнение, заставляющее нас чувствовать себя плохо, мы перекрываем источник загрязнения. Не разрешаем заводам выбрасывать тяжелые металлы в атмосферу. «Реклама, – говорит он, – является психическим загрязнением. Отсюда вполне очевидное решение. Ограничьте или запретите психическое загрязнение, как мы ограничиваем или запрещаем физическое».

Это не абстрактная идея. Она уже была опробована во многих местах. Например, город Сан-Паулу в Бразилии медленно душили рекламными щитами[285]. Они занимали все возможные пространства. Безвкусные логотипы и бренды были везде, куда бы человек ни посмотрел. Город выглядел мерзко, и люди чувствовали себя мерзко, потому что отовсюду им диктовали, чем они должны пользоваться.

В 2007 году городское правительство предприняло крутой шаг: оно запретило любую наружную рекламу. Любую. Они назвали его «Законом чистого города». По мере того как убирались один за другим баннеры, люди начинали замечать красивые старые здания, которые были так долго спрятаны. Был устранен постоянный возбудитель внутреннего гнева – подсказка, на что люди должны тратиться. На месте рекламы появлялись произведения народного творчества. Около 70 % жителей уверены: проведенные изменения преобразили город. Я поехал сам посмотреть на это. Кажется, почти каждый житель Сан-Паулу говорит, что он психологически чище и яснее, чем был прежде.

Другие города мира могли бы перенять этот опыт проникновения в суть вещей и пойти дальше. Несколько стран, включая Швецию и Грецию, запретили рекламу, адресованную детям. Пока я работал над этой книгой, развернулась полемика вокруг рекламы диетических продуктов одной из компаний в лондонском метро[286]. Рядом с изображением невероятно гибкой женщины был написан вопрос: «А ваше тело готово к пляжному сезону?» Подразумевалось, что если вы один из 99,99 % людей, кто находится в менее хорошей физической форме, чем изображенная на рекламе, вы «не готовы» показать свою плоть на морском побережье. Возникла сильная обратная реакция, и со временем плакаты были запрещены. Волна протестов прокатилась по всему Лондону. Люди портили рекламу надписями: «Реклама гадит тебе в голову».

События заставили меня задуматься. Представьте себе, что у нас есть жесткий рекламный регулятор, который не допускает любую рекламу, от которой мы начинаем себя плохо чувствовать. Сколько бы рекламы осталось? Это достижимая цель, и она бы вычистила много психического загрязнения из наших голов.

Цель имеет некоторое значение сама по себе. Но я думаю, борьба за ее достижение могла бы подтолкнуть к более глубокому обсуждению. Реклама – это только PR-команда для экономической системы, которая работает, заставляя нас чувствовать себя неадекватными и указывая на то, что решение лежит в постоянных растратах. Если мы начнем по-настоящему говорить, как это влияет на наше эмоциональное здоровье, мы увидим масштаб изменений, которые обязательно произойдут.

Был намек на то, как можно было бы начать более глубокий эксперимент: не просто блокировать вредные сообщения, которые отвлекают нас на барахло, но и посмотреть, сможем ли мы извлечь позитивные ценности.

Дети рассказывали Нейтану Дунгане одно и то же снова и снова. Им нужны определенные вещи. Им нужны предметы потребления. И они были разочарованы. Да что там говорить, они были в бешенстве из-за того, что не получали их. Родители отказывались покупать кроссовки, дизайнерскую одежду или новейшие гаджеты, которые им просто необходимы. Это бросало их в экзистенциальную панику. Разве родители не знают, как важно все это иметь?

Нейтан не ожидал, что будет вести такие беседы. Он был мужчина средних лет, который проработал многие годы в финансовых службах в Пенсильвании, консультируя людей по вопросам инвестиций. Однажды он беседовал с преподавателем средней школы, и она объяснила, что у детей (их родители – представители среднего класса и не богаты), с которыми она работает, есть проблема. Они считают, что статус и значимость происходят от способности покупать вещи. Когда их родители не могут себе позволить эти вещи, дети кажутся искренне подавленными. Преподаватель попросила Нейтана прийти и поговорить с ними о финансовых возможностях.

Он с опаской согласился. Такое решение должно было заставить его пойти по непростой дорожке познания и бросить вызов многому из того, что он принимал как должное.

Нейтан пошел, ясно представляя свою задачу. Ему нужно объяснить детям и их родителям, как выстраивать бюджет и жить в рамках собственных финансовых средств. А придя к детям, он натолкнулся на стену необходимости – эту голодную жажду вещей. Это стало для него загадкой. Почему они так сильно хотят этого? Чем отличаются кроссовки с галочкой «Nike» от кроссовок без нее? Почему этот разрыв настолько значителен, что вызывает у детей панику?

Нейтан начал задаваться вопросом: может, ему не стоит говорить о том, как выстраивать бюджет, а в первую очередь поговорить, почему подростки хотят эти вещи? Все пошло еще дальше. Было что-то в том, как подростки жаждали эти бессмысленные материальные вещи, и это заставило Нейтана задуматься: «Мы, взрослые, сильно отличаемся от них?»

Нейтан не имел представления, как начать этот разговор, поэтому начал экспромтом. Разговор привел к удивительному научному эксперименту, который он провел вместе с Тимом Кассером.

Вскоре в конференц-зале Миннеаполиса Нейтан встретился с семьями, которые должны были принять участие в эксперименте. Перед ним сидели 60 человек: родители и их дети-подростки. Он планировал провести с ними ряд семинаров, которые займут три месяца, с целью изучения волнующих их вопросов и их альтернатив. (В то же самое время семинары проводились с другой группой той же численностью, но без участия Нейтана. Это была контрольная группа эксперимента.)

Нейтан начал занятие, раздав всем список открытых вопросов. Он объяснил, что на них нет правильных ответов: он просто хочет, чтобы они задумались над ними. В одном вопросе говорилось: «Для меня деньги – это …». Они должны были заполнить пропуски.

Сначала люди почувствовали смущение. Им никогда не задавали таких вопросов раньше. Большинство участников написали, что денег всегда не хватает. Или они источник стресса. Или то, о чем они стараются не думать. Потом они разбились на группы по восемь человек и начали сбивчиво обсуждать ответы. Многие дети никогда не слышали раньше, чтобы их родители обсуждали денежные проблемы.

Потом группы стали обсуждать вопрос: «Почему я трачу?» Они начали со списка причин, по которым покупаются вещи первой необходимости (это очевидно: мы должны питаться); потом перешли к списку вещей, не являющихся необходимыми. Иногда люди говорили, что они покупали последние, когда чувствовали себя подавленными. Подростки часто объясняли, что они жаждали их, потому что хотели стать частью группы. А брендовая одежда означает, что его примут и он приобретет статус.

Когда они обсуждали причины в беседах, очень скоро, даже без подсказок Нейтана, стало совершенно понятно, что растраты вызваны не самим объектом. Речь идет о достижении психологического состояния, которое заставляет чувствовать себя лучше. Это понимание не было спрятано где-то глубоко внутри. Участники эксперимента высказались на этот счет довольно быстро, хотя, сделав это, они, казалось, были слегка удивлены. Люди знали об этом подсознательно, но их никогда не просили озвучить свое скрытое чувство.

Потом Нейтан попросил их составить список истинных для них ценностей. То есть указать, чему они придают самое большое значение в жизни. Многие называли заботу о семье, честность, помощь другим людям. Один четырнадцатилетний мальчик просто написал «любовь». Когда он прочитал это вслух, все в комнате замерли на мгновенье так, что было бы слышно, как упала на пол иголка.

– Этим он хотел сказать, как важно для него быть связанным с другими людьми, – говорил мне Нейтан.

Просто задаваясь двумя вопросами: «На что вы тратите деньги?» и «Что вы действительно цените?» – большинство людей заметили разрыв между ответами, которые они начали обсуждать. Они копили и тратили деньги на то, что в конечном счете не считали важным. Почему так происходило?

Нейтан читал о том, что заставляет людей жаждать вещи. Он узнал, что рядовой американец подвергается воздействию около 5000 рекламных объявлений в день – от билбордов до логотипов на футболках и телевизионных реклам. Это целое море, в котором мы плаваем.

– А посыл заключается в том, что, если вы купите эту вещь, она принесет больше счастья, и поэтому тысячи раз в день нас просто окружают этим сообщением, – говорил он мне.

Нейтан начал спрашивать: «Кто делает этот посыл?» Это не люди, которые на самом деле выяснили, что делает нас счастливыми, и которые щедро распространяют благую весть. Это люди, которые имеют только один мотив – заставить нас купить их продукт.

Нейтан постепенно приходил к выводу, что в нашем обществе мы все включаем материалистический автопилот. Нас постоянно засыпают сообщениями, что мы почувствуем себя лучше (будем меньше смердеть, станем менее безобразными, менее «ничегонестоящими»), если только купим что-то конкретное, а потом еще, еще и еще. И так до тех пор, пока наша семья не купит нам гроб. Ему стало интересно: что, если мы перестанем думать о покупках и обсудим альтернативы так же, как это делали в его группах. Сможем ли мы тогда отключить автопилот и взять контроль в свои руки?

На следующем занятии Нейтан попросил участвующих в эксперименте выполнить небольшое задание. Каждый должен был перечислить потребительские товары, которые считает нужными прямо сейчас. Они должны были описать их, сообщить, как впервые узнали о них, почему так хотят их заполучить, как чувствовали себя, когда получили и спустя некоторое время. В процессе обсуждения многие люди обнаружили нечто очевидное. Часто удовольствие заключалось в желании и ожидании. У всех есть опыт приобретения желаемой вещи. Потом вы привозите ее домой и чувствуете, как проходит весь ажиотаж, а затем цикл «хочу заиметь» снова наступает.

Люди начинали говорить о том, как они тратили деньги, а потом медленно начинали понимать, о чем ведут речь. Не всегда, но часто они говорили о «заполнении пустоты. Это заполняло какой-то пробел одиночества». Толкая их к быстро испаряющимся удовольствиям, процесс приобретения ненужного отдалял их от действительно ценного, что в дальнейшем приносит чувство удовлетворения. Они понимали, что становятся пустыми внутри.

Однако были люди, как подростки, так и взрослые, кто отчаянно сопротивлялся. Они говорили, что вещи делали их счастливыми, и не хотели с ними расставаться. Но большинство людей в группе желали думать иначе.

Они начали говорить о рекламе. Сначала практически каждый заявлял, что реклама, возможно, оказывает влияние на кого-то, только не на него.

– Каждый хочет быть умнее рекламы, – сказал мне потом Нейтан.

Затем он снова направил их внимание на товары, которые им так хотелось получить. И скоро члены группы стали объяснять друг другу: «Никоим образом они не потратят миллиарды долларов без давления. Они просто не делают этого. Ни одна компания не собирается так делать».

Таким образом, людей подвели к вопросу о том, что нас долго пичкали мнимыми ценностями.

А потом наступила самая важная часть эксперимента.

Нейтан объяснил разницу между мнимыми и истинными ценностями. Он попросил участников вернуться к своим спискам. В них они указали вещи, которые важны сами по себе, а не потому, что люди что-то получают от них. Потом он спросил: «Как бы изменилась ваша жизнь, если бы вы жили этими другими ценностями?» И в группах началось обсуждение.

Участники были удивлены. Нас всегда подталкивают к разговорам о мнимых ценностях, но редко просят высказаться насчет истинных. Некоторые люди, например, сказали, что меньше работали бы и больше проводили время с любимыми людьми. Нейтан не придумывал никаких ситуаций. Просто несколько открытых вопросов стихийно заняло большую часть группы.

Нейтан понял, что наши внутренние мотивации лежат «бездействующими. Это было выявлено». Он начал понимать, что такие разговоры просто не происходят в наше время. Мы их не допускаем или мешаем тому, чтобы критические диалоги имели место, поэтому создается все большая и большая отчужденность.

Теперь, когда они определили, как их вводили в заблуждение с мнимыми ценностями и каковы истинные, Нейтан захотел узнать: могла бы группа совместно принять решение и начать следовать собственным внутренним ценностям? Вместо того чтобы отчитываться перед рекламой, могли бы они стать подотчетными собственным, самым важным ценностям и людям, которые пытаются сделать то же самое? Могли бы они сознательно развивать значимые ценности?

Обозначив для себя внутренние цели, на серии занятий они будут отчитываться в том, что сделали, чтобы начать приближаться к ним. Каждый должен будет отчитаться. Теперь, имея вектор, они могут думать о том, чего в самом деле хотят и как будут этого добиваться. Они расскажут, как им удалось меньше работать и больше быть с детьми, или как они стали осваивать музыкальный инструмент, или как взялись за перо.

Никто не знал, будет ли все это иметь хоть какой-нибудь реальный эффект. Смогут ли их беседы действительно уменьшить материализм людей и обогатить их внутренний мир?

Независимые социологи измерили степень материализма участников на старте эксперимента и в конце. Нейтан очень нервничал, пока ждал результатов. Это было небольшое вмешательство в жизнь среднего человека с постоянной потребительской бомбардировкой. Произойдут ли вообще какие-нибудь изменения?

Когда результаты пришли, и Нейтан, и Тим были взволнованны. Тим доказал раньше, что материализм сильно связан с повышенной депрессией и тревогой. Этот эксперимент впервые выявил возможность вмешательства в человеческую жизнь таким образом, что значительно бы снизило их материализм. У людей, прошедших через эксперимент, пристрастие к вещам было значительно ниже, а самооценка – выше. Эффект был большой и измеримый[287].

Это была начальная попытка доказать, что решительные усилия поменять ценности, которые делают нас такими несчастными, работают.

Нейтан считает, что люди, принимавшие участие в эксперименте, никогда бы не добились таких изменений в одиночку.

– В их взаимосвязи была огромная сила, а сообщество для людей – это фактор, который устраняет чувство одиночества и страх. Вокруг этой темы было много страха. Только вместе, в составе группы, им удалось соскрести поверхностные слои, чтобы на самом деле добраться до сути, до самого сердца: понимания собственной цели.

Я спросил Нейтана, смогли бы мы интегрировать этот опыт в обычную жизнь. Если бы нам потребовалось организовать и принимать участие в группах наподобие «Анонимных алкоголиков», но только для людей с пагубными ценностями. Так мы сможем бросить вызов пропагандируемым и генерирующим депрессию идеям, а вместо них прислушаться к собственным, истинным ценностям.

– Несомненно, – сказал он.

Большинство из нас согласно с тем, что очень долго ценили не то, что нужно. Как сказал мне Нейтан, нам нужно создать «контр-ритм» пагубным ценностям, которые наносят ущерб нашему психическому здоровью. В скромном конференц-зале в Миннеаполисе Нейтан доказал, что у нас есть с чего начать и это работает.

Глава 20

Восстановление пятой связи: преодоление болезненного привыкания к самому себе

Я не видел свою подругу Рейчел почти три года. Она вошла в мой номер отеля в маленьком городке в самом центре Америки, легла на кровать и рассмеялась.

Рейчал Шуберт была одной из первых, с кем я сблизился, когда только переехал в Нью-Йорк. Мы сидели рядом, когда учились в университете, и оба были немного дезориентированы городом и жизнью. Рейчел была в браке, который не складывался по всем возможным причинам. Она пыталась построить карьеру и, как оказалось, подумывала о первой беременности. Я был измотан и измучен рядом кризисов. Нас связывало несколько вещей, и нытье было одной из них. Она прожила два долгих года в Швейцарии, мой отец был из Швейцарии. Меня ребенком отвозили туда на лето. Поэтому мы жаловались на швейцарцев. Мы жаловались на других студентов группы. Мы жаловались на преподавателя. Мы много смеялись. Хоть и не всегда, но часто смех наш был горьким, то есть таким, который не приносил облегчения. В нашей дружбе было много радости, но в ней было и много гнева, когда мы познакомились.

После того как ее брак распался, она вернулась в маленький город в сельской местности Иллинойса, откуда была родом. Мы на время потеряли связь. Но когда я приехал навестить ее, то очень скоро заметил, что характер моей подруги здорово изменился. Казалось, что она стала легче душой и явно была менее подавлена. Я спросил, что случилось. Рейчел рассказала, что, вернувшись домой, попыталась принимать антидепрессанты, почувствовала первый подъем, а потом снова стало так же плохо. Тогда она по совету врача увеличила дозу, но стала много думать о том, как живет. Она прочитала много всего и нашла некоторые инструменты, которые имели научные обоснования и помогали ей жить по-другому.

Рейчел пришла к выводу, что большую часть времени она злилась и завидовала. Ей неудобно было об этом говорить. Она понимала, что поступает некрасиво. Например, у нее была родственница, которая доводила ее до бешенства не один год. Она была милой девушкой, и у Рейчел не было оснований плохо относиться к ней. Но любой ее успех, будь то на работе или в семье, был как укор в адрес Рейчел. От этого она просто не выносила родственницу, а вместе с ней и себя. Зависть растекалась по ее жизни, угнетая все больше с каждым днем. Похоже, что это была основная причина ее депрессии и тревоги. Она стала считать Facebook невыносимым: казалось, что все выставляют напоказ свое превосходство. Подумав, она решила, что ее «завистливый монстр» приходит в бешенство.

На протяжении многих лет Рейчел в одиночку пыталась найти способы, которые помогли бы ей чувствовать себя лучше. Когда она видела кого-нибудь, кто вызывал у нее зависть, то старалась придумать причину, по которой он проигрывал ей. «Хорошо, ты красива, но твой муж уродлив. У тебя сложилась карьера, зато ты совсем не видишь своих детей». По ее словам, это была неумелая попытка заглушить зависть. Она приносила облегчение, но совсем ненадолго.

Рейчел считала, что причина в ней. Она начала читать о зависти и поняла, что наша культура заставляла ее так чувствовать. Она сказала, что воспитывалась в постоянной конкуренции и постоянном сравнении. «Мы очень индивидуалистичные, и нам всегда твердят, что жизнь – это игра с нулевой суммой, – говорила Рейчел. – Только кажется, что в пироге много кусков. Поэтому если у кого-то есть успех, красота или что-то еще, то это значит, что тебе достанется меньше. Или если ты тоже добиваешься чего-то, тогда это не так значимо, раз другие имеют то же самое». Нас учат думать, что жизнь – это борьба за дефицитные ресурсы. «Даже если это что-то вроде интеллекта, которому нет предела в мире. Если ты становишься умнее, это не делает меня глупее, но нам внушают обратное».

Итак, Рейчел знала, что если она, например, сядет и напишет замечательную книгу и в то же время ее родственница, которой она завидовала, сядет и тоже напишет книгу, «это почти сдует мои паруса. Хотя она и не сделала ничего, чтобы преуменьшить значение моей, абсолютно непохожей на ее, книги». В конечном итоге зависть кидает нас из одной крайности в другую, а потом мы стараемся заставить завидовать других.

– Похоже на то, что за многие годы мы научились у рекламодателей и сами стали маркетологами. И теперь мы просто знаем, как курировать и продавать собственную жизнь без какого-либо осознанного процесса. Мы просто учимся этому, живя в нашем обществе. Поэтому вы выставляете свою жизнь в Instagram и в диалогах, словно вы директор по маркетингу самого себя, не пытаясь заставить других людей купиться на что-то еще, кроме того, что мы удивительны и достойны зависти к самим себе. Ну, ты понимаешь?

Рейчел поняла, что с ней что-то не так, когда однажды подслушала, как кто-то завидовал ей. Она была в восторге.

– Мне стыдно признаваться тебе в этом, – сказала она.

Рейчел не хотелось быть такой. Как и я, она твердый сторонник скептицизма и рациональности, поэтому искала методы, предложенные в научных исследованиях и основанные на фактах. Она обнаружила древнюю технику под названием «Сочувствующая радость», которая является частью ряда методов, имеющих поразительные новые научные доказательства их эффективности.

– Все очень просто. Сочувствующая радость – это метод воспитания чувства, противоположного ревности или зависти… Он заключается в радости за других, – вводила она меня в курс дела.

Вы закрываете глаза и представляете себя. Вы представляете, как что-то хорошее происходит с вами. Например, вы влюбились или написали что-то такое, чем гордитесь. Вы чувствуете, как зарождается радость. И вы позволяете ей протекать по телу.

Потом вы рисуете себе того, кого любите, и представляете, как с ним происходят замечательные вещи. И чувствуете радость от этого и позволяете ей тоже протекать по телу.

Пока все просто. Потом вы представляете кого-то незнакомого. Скажем, продавщицу из бакалейного магазина. Вы представляете, как приятные вещи происходят с ней. Вы пытаетесь почувствовать радость за нее, настоящую радость.

А вот теперь уже сложнее. Вы рисуете себе человека, которого не любите, и пытаетесь представить, как что-то хорошее происходит и с ним. Вы стараетесь почувствовать радость за этого человека. Точно такую же радость, как за себя или за любимого вами человека. Вы представляете, как им было бы это приятно и как бы это их тронуло.

Потом вы рисуете себе того, кого откровенно ненавидите или кому завидуете. (Рейчел представляла свою родственницу.) И пытаетесь почувствовать радость за них. Настоящую, искреннюю радость.

– Медитируя, ты можешь совсем этого не испытывать. Возможно, тебя просто убивает, когда ты говоришь о своей радости, – объясняла она. – Возможно, ты ненавидишь этого человека и его успех, но говоришь, что рад за него.

Это упражнение надо выполнять каждый день по пятнадцать минут. Первые недели Рейчел казалось, что это пустая трата времени. Ничего не менялось. Но со временем она начала кое-что замечать:

– У меня пропало чувство, что меня выворачивает всю внутри. Его просто нет.

Она почувствовала, как ядовитые чувства сходят на нет. Зависть больше не пронизывала ее по нескольку раз в день, как прежде. Чем дольше она выполняла упражнение, тем слабее становилась зависть. Думая о родственнице, создающей ей особую проблему, она говорит:

– Не то чтобы я больше не испытывала зависти на ее счет совсем. Просто она уже не терзает меня, как раньше, и я не испытываю той же боли.

– Этот вид медитации – установка намерения чувствовать иначе, – говорила мне Рейчел. – Почти как сказать: «Хочу относиться к тебе по-другому». Произносишь это достаточное количество раз, пока на самом деле не изменишь своего отношения. Я думаю, что это работает ниже уровня обычного сознания.

Продолжая практику, она начала испытывать нечто большее. Часть медитации «Сочувствующая радость» имеет целью уменьшить зависть, но другая часть, более важная, заключается в том, чтобы человек начал видеть счастье других не как упрек, а как источник собственной радости тоже. Однажды Рейчел была в парке и увидела невесту в свадебном платье и ее жениха, которые позировали перед камерой. Раньше она почувствовала бы зависть и успокоила бы себя, найдя какой-нибудь дефект в невесте или женихе. На этот раз ее охватила радость и даже подняла настроение на весь оставшийся день. Ей не показалось, что счастье невесты отбирает счастье у нее, напротив, оно добавило его Рейчел. Она не стала мысленно сравнивать невесту с тем, как сама выглядела в тот день. Она больше никогда не встречалась с парой снова, но глаза наполнялись сочувствующей радостью от мысли о них.

Я спросил, какие это ощущения.

– Счастье. Теплота. И еще нечто нежное, – сказала она. – Почти как будто люди становятся твоими детьми. Те же самые нежность и счастье, которые испытываешь со своими детьми, когда они веселятся, или радуются, или получают то, что им очень нравится. Можно испытывать это к совершенно незнакомому человеку. Просто невероятно. Это почти как смотреть на них глазами любящего родителя. Просто хотеть, чтобы кто-то был счастлив, имел только хорошее вокруг. В этом и есть для меня доброта.

Она была удивлена, что смогла так измениться.

– Ты думаешь, что есть вещи, которые не поддаются, – говорит она. – А они полностью в твоих руках. Ты можешь быть абсолютно завистливым монстром, считая, что в этом ты весь, а потом находишь, что можешь изменить все, делая несложные упражнения.

Мы провели с Рейчел несколько дней, гуляли, ели в закусочных, и я смог ощутить реальные изменения, произошедшие с ней. И вот ирония – я начал ей завидовать. Рейчел посмотрела на меня как-то и сказала:

– Я всю жизнь преследовала счастье для себя и измучилась, но так и не приблизилась к нему. Где его край? Планка просто продолжает отодвигаться.

Однако она сказала, что иной образ мышления, кажется, принес ей настоящее удовольствие и предложил выход из депрессии и избавление от тревожных мыслей, которые так мучили ее.

– В жизни всегда будет случаться какое-нибудь дерьмо, которое принесет тебе несчастье. Если ты будешь радоваться за других, всегда будет запас радости, доступный для тебя. Компенсирующая радость будет присутствовать буквально каждый день. Если ты захочешь смотреть на других людей и радоваться за них, ты сможешь радоваться каждый божий день, независимо от того, что происходит с тобой.

Когда она начала практиковать упражнения, то поняла, что это действительно радикальный прорыв по сравнению с тем, чему ее учили. Она понимает, что для многих людей это звучит как философия для неудачников: не можешь добиться счастья сам, поэтому вынужден приходить в восторг от радости за других. Человек потеряет свое преимущество. Он будет падать в постоянной гонке за успехом. Но Рейчел считает это ложной дихотомией. Почему люди не могут радоваться за других и за себя? Почему, снедаемые завистью, они становятся сильнее?

Она медленно начинала понимать, что все, чему ее учила завидовать культура, фактически является наименее ценными вещами.

– Кто завидует прекрасному характеру другого человека? Кто завидует доброму отношению супруга? Люди не завидуют этому. Возможно, восхищаются ими, но не завидуют. А завидуют они всякому дерьму: материальной стороне или статусу.

Медитируя не один год, Рейчел начала понимать, что, даже получив желаемые вещи, она не стала бы счастливее из-за них. Они не имеют значения.

– Думаю, эта концепция могла бы помочь миллионам людей с депрессией, – сказала мне Рейчел, указывая на научные доказательства, которые я потом изучил в деталях.

Самое большое научное исследование использования медитации при лечении депрессии обнаружило некоторые очень интересные факты[288]. Оказалось, что люди, участвующие в восьминедельной обучающей медитационной программе, быстрее исцелялись от депрессии, чем люди в контрольной группе без медитаций. Около 58 % участников контрольной группы снова впадали в депрессию[289], а в группе с медитацией – только 38 %. Это огромный разрыв. Другие исследования показали, что медитация также полезна и людям с тревогой. Еще одно исследование немного отточило этот эффект и обнаружило, что медитация особенно хорошо помогает[290] людям с депрессией, возникшей в результате жестокого обращения в детстве. Среди них показатель улучшения выше на 10 %, чем у других.

Мне особенно было интересно прочитать научные данные оригинального приема медитации, которому научила меня Рейчел. Я хотел выяснить, действительно ли медитация меняет людей. Людей, принимающих участие в крупном исследовании, произвольно определяли в одну из двух групп. Одна группа проводила медитацию любящей доброты, а другая не получала никакой помощи. Люди, попадающие в первую группу, на протяжении нескольких недель занимались медитацией, похожей на ту, которой увлеклась Рейчел. Потом, в конце срока, обе группы тестировались. Тест проходил следующим образом. Члены групп принимали участие в играх, которые, как им говорили, были разминкой. Никто не знал, что некоторые участники были актерами. Во время игр кто-нибудь из них осторожно и неожиданно ронял что-нибудь или явно нуждался в какой-то помощи. Исследователи хотели выяснить, есть ли разница в поступках людей, которые практиковали технику и нет, когда нужно было помочь другому.

Оказалось, что люди, занимавшиеся медитацией любящей доброты, почти в два раза чаще предлагали помощь, чем те, которые не занимались ею. Это первые признаки того, что Рейчел была права: можно удвоить свое сострадание через эту практику даже за короткое время[291]. А это, в свою очередь, приведет к большей связи с другими людьми. Похоже, что медитация любящей доброты разрабатывает мышцу, помогающую сопротивляться худшему в нашей культуре. Рейчел поняла, что за 15 минут медитации происходит не так уж и много, но в это время «вы сажаете семена, которые неожиданно прорастают в течение дня и в течение жизни».

На протяжении всей книги я говорю о доказательствах, подтверждающих, что существуют три разные причины возникновения депрессии: биологические, психологические и социальные. С самого начала я говорил о биологическом вмешательстве – антидепрессантах, которые не особо работают для большинства из нас. Потом, вплоть до настоящего момента, я говорил о социальных изменениях и изменениях в нашем окружении, которые могли бы нам помочь.

Однако Рейчел учила меня совсем другому. Она предлагала мне психологические изменения.

Есть и другие виды психологических изменений, которые люди также могут попробовать. Один из них – молитва. Доказано, что молящиеся люди становятся менее подавленными[292]. (Я атеист, поэтому молитва не для меня.) Другой вид – это когнитивно-поведенческая терапия (КПТ)[293], которая мотивирует людей учиться отказываться от негативных моделей и мыслей и переходить к более положительным. У этого вида терапии небольшой эффект, и держится он недолго, но, тем не менее, он есть. (Справедливости ради, профессор Ричард Лейард говорит, что для лучшего результата ее стоит комбинировать с социальными изменениями.) Следующий вид – психотерапия. Трудно сделать научные измерения, помогает ли она. Нельзя провести клиническое испытание, в котором кому-то предоставят поддельную терапию, и сравнить ее с реальной. Но есть поразительные доказательства ценности терапии для людей, перенесших психологические травмы в детстве.

Так что стоит подчеркнуть, что не только изменение окружения может помочь людям. Даже если вы всерьез верите, что попали в ловушку, и действительно не можете ничего изменить в своем окружении, некоторые из этих методов могли бы помочь. И я сильно подозреваю, что если они помогут облегчить вашу депрессию и тревогу, вы поймете, что, объединившись с другими людьми, вы в состоянии изменить и свое окружение даже в большей степени, чем считаете.

Пока не узнал об опыте Рейчел, я с осторожностью относился к медитации. И на то было две причины. Во-первых, я боялся оставаться наедине со своими мыслями, потому что ассоциировал это с депрессией и тревогой.

Во-вторых, я обнаружил много причин, из-за которых медитации с трудом продвигались в последние несколько лет. Есть гуру «Помоги Себе Сам», которые сколотили себе состояние, говоря людям, что медитация может сделать из них хороших работников, способных справляться с постоянным стрессом. Это показалось мне еще одним индивидуалистическим решением, которое упускает суть: почему в первую очередь так много людей чувствуют себя перегруженными и подавленными и как можно это остановить?

«МЫ ОЧЕНЬ ИНДИВИДУАЛИСТИЧНЫЕ, И НАМ ВСЕГДА ТВЕРДЯТ, ЧТО ЖИЗНЬ – ЭТО ИГРА С НУЛЕВОЙ СУММОЙ. ТОЛЬКО КАЖЕТСЯ, ЧТО В ПИРОГЕ МНОГО КУСКОВ. ПОЭТОМУ ЕСЛИ У КОГО-ТО ЕСТЬ УСПЕХ, КРАСОТА ИЛИ ЧТО-ТО ЕЩЕ, ТО ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО ТЕБЕ ДОСТАНЕТСЯ МЕНЬШЕ. ИЛИ ЕСЛИ ТЫ ТОЖЕ ДОБИВАЕШЬСЯ ЧЕГО-ТО, ТОГДА ЭТО НЕ ТАК ЗНАЧИМО, РАЗ ДРУГИЕ ИМЕЮТ ТО ЖЕ САМОЕ». НАС УЧАТ ДУМАТЬ, ЧТО ЖИЗНЬ – ЭТО БОРЬБА ЗА ДЕФИЦИТНЫЕ РЕСУРСЫ.

Теперь я понял, что существует множество различных видов медитации. Школа медитации Рейчел противостоит индивидуалистической медитации, которая беспокоила меня. Дело не в том, чтобы справиться со стрессом и тяжестью потери связей лучше. Речь идет о поиске пути назад, к воссоединению.

Больше всего меня очаровывало в трансформации Рейчел то, как она говорила об изменении отношений с собственным эго. Не похоже, чтобы она была отравлена постоянным эгоизмом, который все время навязывают нам в обществе с помощью рекламы, СМИ и конкурентов вокруг. Она нашла способ защититься от него через воссоединение связей.

Заметив это, я сразу же спросил себя, что еще можно сделать, чтобы защитить себя от депрессантов, загрязняющих атмосферу. Что еще мы могли бы сделать, чтобы уменьшить собственный эгоизм и укрепить связи? И пока я читал о научной медитации, начал вникать в разные связанные с ней исследования, к которым, скажу честно, относился поначалу довольно скептически. Если вы почитаете мою предыдущую книгу «Chasing the Scream», то узнаете, что я очень пренебрежительно относился к некоторым аспектам медитации.

Все же я продолжал смотреть на последние научные результаты, и они поражали меня, поэтому я отправился путешествовать по этим просторам. То, что я узнал, может поначалу показаться странным. Я так и чувствовал.

Роланд Гриффитс пытался медитировать, но у него не получалось. Если он сидел несколько минут, ему казалось, что часы мучительно растягиваются. В конце он не чувствовал ничего, кроме разочарования, поэтому забросил бесполезное занятие. Он не возвращался к медитации в течение двадцати лет, пока это не стало частью очень важного открытия не только для него, но и для всех нас.

Роланд был молодым студентом-выпускником, когда попробовал медитацию. Тогда он находился в начале своей звездной карьеры в академической психологии. Он рос в этой области и стал ведущим профессором в медицинской школе при Университете Джонса Хопкинса в Мэриленде, в одном из лучших академических учреждений мира. Когда мы познакомились, Роланд был одной из самых уважаемых фигур на международном уровне в вопросах исследований употребления наркотиков, в частности влияния кофеина. Во время нашей беседы у него в кабинете он сказал мне, что после 20 лет пути к этой должности если он и не стал настоящим трудоголиком, то был совсем рядом от этого.

– Моя карьера строилась хорошо, – сказал он, но почувствовал, что чего-то не хватает. – Но в некоторых отношениях мне казалось, что у меня есть сомнения: стоит ли становиться ученым и строить карьеру в науке.

Он поймал себя на том, что, не зная почему, снова стал думать о попытках медитации, которые предпринимал много лет назад. В его кругах считалось ересью думать о глубоком внутреннем «я». Роланд был специалистом в области психологии, которая расценивала все это как бред хиппи, а не как что-то, о чем следует думать серьезным академическим психологам. Роланд добавил:

– Но мне было совершенно понятно: что-то есть притягивающее в этой методологии медитации, которая тысячелетиями была сосредоточена на попытке бросить эхолот в глубины опыта разума, личности, сознания, чтобы это ни значило.

У Роланда был друг, который регулярно посещал ашрам (духовное убежище) в северной части штата Нью-Йорк, где медитировал в группе. Однажды Роланд попросился с ним. В отличие от прошлых лет, теперь у него был человек, который руководил им во время медитации и говорил, что делать. На этот раз Роланд узнал, что может медитировать. Продолжая заниматься этим изо дня в день, он обнаружил, к своему удивлению, что этот внутренний мир начинает раскрываться, а вместе с миром и он. Он сказал:

– Откровенно говоря, меня это стало увлекать.

Роланд заметил, что люди, с которыми он встречался, медитировали годами и имели духовное измерение своей жизни. Оно приносило им действительную пользу во всех отношениях. Они казались спокойнее, счастливее и менее встревоженными. Роланд начал чувствовать, что и для его собственного характера есть измерения, и для характеров других людей тоже. Это было то, что он игнорировал всю свою жизнь, и то, что не было как следует изучено учеными.

Поэтому он стал задавать себе простые вопросы. Что происходит, когда человек медитирует? Что меняется в его состоянии? Многие люди говорят, что увлеченные медитации на протяжении многих лет заставляют переживать духовные изменения. Начинаешь ценить вещи иначе. По-другому видишь мир. Роланду хотелось узнать почему. Почему медитация заставляет людей чувствовать, что они меняются мистическим образом? И что это вообще значит?

Он начал искать научные исследования, которые связаны с людьми, считавшими, что с ними происходят мистические перемены. Он нашел достаточно большое количество литературы на эту тему, но весьма своеобразного характера. С середины 1950-х до конца 1960-х разные группы ученых из ведущих университетов по всем Соединенным Штатам кое-что обнаружили. Они выяснили, что если давать людям в клинических условиях психоделические препараты, в основном ЛСД, который в то время был легален, то можно довольно предсказуемо заставить их иметь то, что кажется духовным опытом. Можно заставить их почувствовать, что они выходят за пределы своего эго и повседневных забот[294] и устанавливают интенсивную связь с чем-то более глубоким: с другими людьми, с природой, даже с природой самого бытия. Подавляющее большинство людей, получающих препарат от врачей, говорили, что он заставлял их чувствовать себя таким образом, и тот опыт показался им очень значимым.

Читая это, Роланд заметил одну вещь. Состояние людей, принимающих психоделики, было поразительно схоже с тем, что переживали люди, занимающиеся глубокой, длительной медитацией.

Когда проводились эти исследования, ученые, казалось, открывали все возможные преимущества приема этих препаратов в клинических условиях. Когда препарат давался хроническим алкоголикам[295], поразительное их количество прекращало пить. Если его принимали люди с депрессией, многие чувствовали себя радикально лучше и забывали о болезни. Научные исследования не проводились в соответствии с требованиями современных стандартов[296], и их результаты следует рассматривать с некоторой осторожностью, но они привлекли внимание Роланда. Тем не менее по всей территории Соединенных Штатов ближе к концу 1960-х была паника по поводу психоделиков. Некоторые люди столкнулись с опасным опытом приема этих препаратов вне клиник и больниц. Помимо этого было много придуманных историй, чтобы демонизировать наркотики[297]. Например, утверждалось, что если человек принимал ЛСД, то может ослепнуть, посмотрев на солнце. В разгар этой полемики ЛСД был запрещен, все научные исследования психоделических препаратов резко остановлены, и след остыл.

Вновь посмотрев на эти исследования в 1990-х годах, Роланду было любопытно узнать, была ли какая-либо связь между опытом длительных медитаций и опытом людей, принимавших психоделические препараты. Раз было два способа чувствовать одно и то же, возможно, это поможет понять, что происходит на самом деле? Итак, Роланд подал заявку на проведение самого первого испытания психоделика, когда с момента их запрета поменялось целое поколение[298]. Он хотел дать псилоцибин (природное психоактивное вещество в составе «волшебных» грибов) респектабельным гражданам, никогда не принимавшим его раньше. Он хотел увидеть, будут ли они иметь мистический опыт, и выяснить, каковы могут быть долгосрочные последствия, если таковые имеются.

– Должен признаться, я был скептиком, – сказал он мне, когда мы сидели вместе в Мэриленде.

Роланд не думал, что один наркотик может привести к опыту, сопоставимому с глубоким, устойчивым, десятилетиями практикуемым опытом медитации, который он наблюдал в ашраме. Он не думал, что прием окажет длительный эффект. Ни одному ученому не давалось такое разрешение с момента блокировки в 1960-х гг. Но Роланд был так известен и так безупречен, что, к всеобщему удивлению, ему дали зеленый свет. Многие думали, что это произошло только потому, что власти предполагали: он хотел продемонстрировать ужасный вред, который наркотики несут людям. Таким образом, десятки обычных профессионалов были завербованы в Мэриленд. «Мы хотим, – говорили они, – чтобы вы сделали что-то необычное!»

Марк не знал, чего ожидать, когда шел через лабораторию Роланда[299] в комнату, задекорированную под гостиную в обычном доме. Диван, успокаивающие фотографии на стене, ковер. Он был сорокалетним финансовым консультантом, прочитавшим объявление в местной газете. Проводилось новое исследование духовности, говорилось в нем. Марк никогда раньше не принимал психоделиков и даже не курил марихуану.

Он ответил, потому что развелся с женой и впал в депрессию. В течение четырех месяцев Марк принимал антидепрессант (паксил, как и я), но он только вызывал у него вялость. Через полтора года после отказа от приема препарата он начал беспокоиться о себе.

– Чего мне не хватало в жизни, так это способности общаться с другими людьми, – рассказал он мне. – Я тот, кто держал всех от себя на расстоянии вытянутой руки. Я никогда не чувствовал себя комфортно, сближаясь с людьми.

Все началось, когда Марку было десять лет. У отца развились проблемы с сердцем: дефект одного из клапанов. Однажды ему стало плохо, и его забрали в больницу. Марк наблюдал за тем, как его увозят, и инстинктивно понимал, что больше никогда не увидит отца. Мать Марка настолько замкнулась в своем горе, что никогда не обсуждала это событие с ним, да и никто другой не делал этого тоже.

– Я был предоставлен самому себе, чтобы разобраться с этим и со своей дальнейшей жизнью. Думаю, я все это напихал в себя и перешел в режим отрицания.

Это было начало модели его дальнейшей жизни: он скрывал чувства, чтобы защититься.

С возрастом чувство дистанции причиняло Марку много переживаний. Когда его приглашали, скажем, на вечеринку, он всегда искал повод, чтобы отказаться. Если он заставлял себя пойти, то стоял в стороне и краснел.

– Я очень осторожно подбирал что сказать и всегда следил за собой, – говорит он.

Он всегда вел внутренний монолог, говоря: «Я сказал глупость? Что следует сказать потом? Это будет глупо? А что ты скажешь после этого?»

Марк лежал на диване имитированной гостиной, и чувство беспокойства, которое охватывало его в тот день то и дело, было вполне понятно. Это должен был быть его первый из трех сеансов, на котором он получал псилоцибин. В качестве подготовки под руководством психолога Билла Ричардса из Университета Джонса Хопкинса он учился медитировать в течение нескольких месяцев. Его научили мантре, которую он повторял про себя, – om mani padme hum. Они полагали, что это поможет ему успокоиться, если возникнет паника при приеме наркотика. Билл объяснил, что будет присутствовать на протяжении всего эксперимента, чтобы успокаивать Марка и руководить им.

Все, что Марк слышал о психоделиках, когда рос, было то, что они доводят до сумасшествия. В баптистской церкви, куда он ходил в детстве, раздавали комиксы для подростков о мужчине, который принимал ЛСД и думал, что у него тает лицо. Он не мог отказаться от наркотика, его положили в психиатрическую палату, и он так и не поправился. Марк и представить не мог, что будет принимать нечто подобное в самом сердце одного из престижных университетов мира.

Его попросили принести предметы, значимые для него, поэтому он взял с собой фотографии обоих умерших родителей и нынешней подруги Джин. Он также взял с собой грецкий орех, который нашел на земле в день развода. Он до сих пор хранил его, не зная зачем. Марк лег на диван, и, когда он удобно устроился, ему дали проглотить пилюлю. Потом он спокойно рассматривал с Биллом картины в книге, какие-то пейзажи. После этого Билл завязал ему глаза и надел наушники, в которых играла тихая музыка. Через сорок пять минут Марк начал чувствовать нечто совсем другое.

– Я чувствовал, как мой разум слабеет, – рассказывал он мне. – Я чувствовал, как что-то происходит. Как говорится, грядут перемены… Я определенно мог чувствовать, как меня накрывало…

Потом неожиданно Марк взбесился. Он не знал, что с ним происходит. Он поднялся и сказал, что хочет уйти. Марк понял, что не был полностью честен с девушкой по поводу своих чувств к ней. Он хотел пойти и все рассказать ей.

Билл нежно с ним разговаривал, и через несколько минут Марк решил, что хочет сесть на диван. Он начал повторять мантру, сосредоточился на себе и расслабился. Марк понял, что должен позволить этому эксперименту «пойти еще глубже и глубже», и он сказал, что доверяет Биллу. Ученые во время долгой подготовки объясняли Марку, что называть эти препараты «галлюциногенами» не совсем верно. Настоящие галлюциногены вызывают видения того, чего нет. Эти видения воспринимаются как реальные вещи, например как эта книга, которую вы читаете. Они сказали, что лучше называть их «психоделиками», что в переводе с греческого дословно означает «проявление разума». Так что человек не видит галлюцинаций, скорее он видит вещи словно во сне, только при этом находится в сознании. В любой момент Марк может поговорить со своим сопровождающим, Биллом, и узнать, что он физически присутствует. Еще он может узнать, что вещей, которые видит под воздействием наркотика, физически здесь нет.

– Ничего вроде вращающихся стен не было, – рассказывал мне Марк. – Было абсолютно темно. И все, что я слышал, – тихая музыка, как средство заземления для меня. А потом это просто внутренняя визуализация… Я бы сказал, что это как сон наяву.

Отличие в том, что он и потом мог вспомнить все так же ярко – «так же ярко, как и все в моей жизни».

Лежа на диване, Марк видел, что плывет на лодке по большому прохладному озеру. Он греб веслами и разглядывал своды над озером. Эти своды были маленькими входами в бухточки. Он интуитивно почувствовал, как во сне, что озеро символизирует все человечество. И он подумал, что все мы сливаем в озеро наши чувства, стремления и все наши мысли.

Марк решил исследовать один из этих сводов. Он перескакивал с камня на камень вверх по течению, пока не почувствовал, что его призывают продвигаться глубже и глубже. Затем он добрался до шестидесятифутового водопада и стоял перед ним в благоговейном страхе. Он понял, что может заплыть наверх по нему. Марк подумал, что когда он доберется до вершины водопада, то окажется там, где всегда хотел побывать, – «там будет ждать меня ответ».

Он рассказал Биллу, своему сопровождающему, что происходит.

– Выпей, – сказал Билл.

Когда Марк добрался до вершины водопада, он увидел олененка, пьющего из ручья. Он посмотрел на Марка и сказал: «Здесь есть незаконченные дела из детства, о которых ты должен позаботиться. Это то, что тебе надо сделать, если хочешь продолжать развиваться и расти». Марк принял это как откровение, которое сообщал ему опыт.

– Я скрывал всю жизнь свой опыт. Я имел его с самого детства, но пытался прятать его и идти по жизни так, как мог.

Здесь, на вершине водопада, Марк впервые в жизни почувствовал, что не опасно приблизиться к горю, которое он скрывал с десяти лет. Он пошел за олененком дальше по реке и вышел к амфитеатру. И там, ожидая Марка, стоял отец, точно такой, каким его видел Марк в последний раз.

Отец Марка объяснил ему, что собирается сказать то, что давно хотел, но у него не было возможности. Прежде всего, он хотел, чтобы Марк знал, что с отцом все прекрасно. Марк вспоминает слова отца: «Он вынужден был уйти и очень из-за этого переживает. Но он сказал: «Марк, ты идеален просто сам по себе, и у тебя есть все, что тебе нужно».

Услышав это, Марк плакал так, как никогда не плакал по отцу раньше. Отец прижал его к себе и сказал: «Марк, не закрывайся в себе. Иди и ищи».

И тогда Марк понял:

– Это мое путешествие, все, что я испытал, сам толчок были для одной цели: сказать, что жизнь для того, чтобы жить. Выходи и живи дальше. Выходи и ищи, наслаждайся жизнью, просто принимай все как есть.

Марк очень сильно чувствовал красоту самого процесса жизни, того, что он человек, «величие ее, мудрость ее. Это было просто всепоглощающим». Но он также чувствовал, что «сумасшедшая часть ее не приходила извне».

– Ну, ты понимаешь, она просто выходит из меня. И не наркотик приносит ее с собой. Просто он открывает другое пространство во мне.

Пространство, которое всегда было в нем, спрятавшись за потерей.

А потом он почувствовал, как действие наркотика начинало проходить.

– Это как будто ты вернулся в собственное эго, – постарался яснее выразиться Марк.

Он приехал в университет в девять утра, а уехал в половине шестого. Когда за ним приехала его подруга Джин и спросила, как все прошло, он понятия не имел, что сказать.

В последующие месяцы Марк обнаружил, что в состоянии говорить о своем отце так, как никогда не мог раньше. Он прекрасно понимал:

– Чем больше я открыт, чем больше я открываюсь, тем больше я от всего получаю.

Он осознал, что тревогу в значительной степени заменило удивление.

– Я чувствовал, что могу быть немного человечнее с людьми.

Марк даже стал ходить на бальные танцы с подругой. А раньше для этого его пришлось бы с криками туда тащить и пинать.

Это было за три месяца до его второго сеанса. На этот раз процесс повторился Он видел много фрагментированных видений, которые не показались ему особенно значимыми.

– Знаете, это не была поэзия, это была проза, – говорит Марк. Он был разочарован.

Именно третий сеанс, по его словам, «просто в корне изменил жизнь».

Когда человек участвует в эксперименте, ему никто не говорит, получает ли он малую, среднюю или большую дозу. Но Марк уверен, что в последний раз он получил большую.

Когда эффект пошел, он понял, что снова находится в совсем ином пространстве. На этот раз это был незнакомый пейзаж. Здесь было что-то кардинально иное, совершенно незнакомое. Ему казалось, что он плывет в небытии, «какой-то бесконечности» космического пространства. А потом, когда он попытался выяснить, где находится, рядом с ним появилось существо, похожее на придворного шута. Марк инстинктивно осознал, что существо собирается помочь ему с этим опытом. Он смог увидеть большой цилиндрический объект, который вращался вдалеке, и интуитивно понял, что в нем содержится мудрость всей Вселенной. Объект входил в поле видимости, и если б Марк был восприимчив, цилиндр загрузился бы в него.

Сначала, когда Марк увидел его, он сказал:

– Я знаю, я знаю.

Но потом он услышал целый хор голосов, говорящих то же самое, и присоединился к ним:

– Мы знаем, мы знаем.

«Мы знаем» показалось ему намного сильнее.

– Было похоже на то, что танец всей Вселенной, приближаясь ко мне в этой цилиндрической форме, просто остановился. И мой гид произнес: «Сначала мы должны кое о чем позаботиться». Он потянулся ко мне, вытащил это дрожащее, тревожное, страшное существо, которое находилось внутри меня, взял его и начал с ним общаться. Он сказал мне: «Марк, нам нужно поговорить с этой частью тебя…» Потом он обратился к ней: «Ты сделала удивительное для Марка. Ты защищала его. Ты создала невероятные произведения искусства для него: эти прекрасные стены, рвы и эти леса, которые защищали Марка многие, многие годы. Ты привела его сюда. Мы должны убедиться, что ты не против убрать эти леса, чтобы вы могли узнать, что вас ждет дальше».

– И это было сделано с такой любовью, – говорит Марк. – Никакого осуждения. Ни единого слова вроде: «Ты ужасна, потому что ты здесь».

Испуганная часть Марка согласилась на то, чтобы стены пали. И когда он сделал это, Марк понял, что видит рядом с собой дорогих ему и ушедших в мир иной людей: отца и тетю, и они аплодировали ему.

Тогда Марк почувствовал себя открытым для любой мудрости, которую может предложить ему Вселенная. Он чувствовал, как она наполняет его, и испытал счастье.

– Знаешь, в нас всегда есть такая часть, которая постоянно судит тебя и других, отслеживает и контролирует нас, – говорил он мне. – А я был в тот момент в месте, где мое эго просто исчезло. Я хочу сказать, что это ощущается как смерть эго. Но «я» здесь ни при чем. Оно просто полностью отключилось.

Впервые в жизни Марк почувствовал, что «нет никакого осуждения. А есть сострадание, невероятное чувство сострадания к самому себе и любому другому во Вселенной». Он переживал сильное чувство единства со всеми живыми существами, связанными друг с другом через природу.