Когда рассеется туман Мортон Кейт

НАЧАЛО КОНЦА

Нет смысла повторять, что рано или поздно все тайное становится явным. Ханна и Робби и так продержались довольно долго: весь двадцать третий и начало двадцать четвертого года. Но, как любой роман, их история неминуемо шла к концу.

Под лестницей зашушукались слуги. Тон задала Кэролайн, новая камеристка Деборы. Маленькая, пронырливая, она перешла к нам из дома скандально известной леди Пентроп (поговаривали, что игривая леди крутила с доброй половиной лондонских лордов). Кэролайн спровадили к нам с блестящими рекомендациями и кругленькой суммой в кармане после того, как она застала хозяйку в спальне в самом что ни на есть непотребном виде. Самое смешное, что рекомендации ей не понадобились. Слава Кэролайн неслась впереди нее, и Дебора взяла ее не столько мыть и убирать, сколько вынюхивать.

Когда знаешь, где искать, найти совсем не трудно, а Кэролайн — та знала. Клочки бумаги со странными адресами, выуженные из камина прежде, чем они успели сгореть, продавленные ручкой следы записок под вырванной страницей блокнота, корешки билетов в пустых пакетах. Немудрено, что под лестницей поползли слухи. Как только Кэролайн намекнула на возможность развода, все сразу же сообразили, что рискуют остаться без работы, и тут уж пошло-поехало.

У нее хватило ума не расспрашивать меня, да и необходимости особой не было: Кэролайн без труда раскрыла тайну Ханны. Тут была и моя вина: я потеряла бдительность. Слишком занята была другими мыслями, а то бы живо застукала нахалку и предупредила бы Ханну. Однако в тот момент я оказалась плохой служанкой и проглядела опасность. Погрузилась в свои собственные мрачные мысли: из Ривертона пришли вести об Альфреде.

Поэтому первый тревожный звонок прозвучал для нас в тот вечер, когда Ханна собиралась в оперу. Дебора пришла к ней в спальню. Я уже надела на Ханну шелковую комбинацию бледно-розового цвета и как раз укладывала ей локоны, когда в дверь постучали.

— Я почти готова, Тедди! — крикнула Ханна и, глядя на меня в зеркало, выпучила глаза. Тедди был неимоверно пунктуален. Я прихватила шпилькой непослушный завиток.

Дверь отворилась, в комнату вплыла Дебора, невероятно эффектная в красном платье с широкими, как крылья бабочки, рукавами. Облаком красного шелка она уселась на кровать Ханны и закинула ногу на ногу.

Мы с Ханной переглянулись. Обычно Дебора в спальню не заходила.

— Не терпится увидеть «Тоску»? — спросила Ханна.

— Дождаться не могу, — подтвердила Дебора. — Обожаю Пуччини. — Она выудила из сумочки пудреницу, открыла ее, сложила губы восьмеркой и стерла лишнюю помаду в углах рта. — Так грустно, когда влюбленных разлучает судьба.

— В опере мало веселых сюжетов, — согласилась Ханна.

— Да, — кивнула Дебора. — И в жизни тоже. Ханна ждала, сжав губы.

— Ты ведь понимаешь, — разглаживая брови перед миниатюрным зеркалом, продолжала Дебора, — что мне плевать, с кем ты спишь за спиной у моего лопоухого братца. Мы с Ханной снова переглянулись. Я с перепугу уронила на пол шпильку.

— Я беспокоюсь только за отцовский бизнес.

— Не понимаю, при чем тут бизнес, — сказала Ханна. Голос ее звучал спокойно, но я чувствовала как часто и неровно она дышит.

— Не прикидывайся дурочкой, — посоветовала Дебора и защелкнула пудреницу. — Ты прекрасно знаешь, как много от тебя зависит. Люди доверяют нам, потому что мы слияние двух миров: современного мира, мира бизнеса, и устойчивого, надежного мира твоей семьи. Прогресс и традиция, рука об руку.

— Прогрессивная традиция? Я всегда подозревала, что мы с Тедди — настоящий оксюморон.[27]

— Не стоит играть словами. В конце концов, ты получаешь от этого брака не меньше, чем мы. После того, что твой отец сотворил с вашим наследством…

— Мой отец делал все, что мог. — У Ханны загорелись щеки.

— Это теперь так называется? — вскинула брови Дебора. — Пустить на ветер все свое состояние?

— Па потерял бизнес из-за войны. Ему просто не повезло.

— Ну разумеется, — протянула Дебора. — Война — страшная штука. Так много невезучих людей! Особенно твой отец — уж так ему хотелось изменить все к лучшему! Он был мечтателем. А ты реалистка.

Она хохотнула, встала, подошла к нам и отпихнула меня от кресла. Оперлась руками на плечи Ханны и, глядя на нее в зеркало, продолжила:

— Ни для кого не секрет, что он не хотел отдавать тебя за Тедди. Ты знаешь, что однажды ночью он пришел к моему отцу? Да-да! Сказал, что прекрасно понимает, чего тот добивается, и что ты никогда не согласишься.

Дебора выпрямилась и улыбнулась со сдержанным торжеством. Ханна глядела в сторону.

— Но ты не послушалась. Умная девочка. Разбила сердце старого отца, но сделала единственно верный выбор. И правильно. Где бы ты была сейчас, если б не вышла за моего брата? — Дебора испытующе подняла чересчур сильно выщипанную бровь. — С этим твоим? Поэтом?

Стоя у гардероба и не зная, как мне добраться до двери, я желала очутиться где угодно, лишь бы подальше отсюда. Ханна побледнела и напряглась, как человек, готовый принять неожиданный удар.

— А твоя сестричка? — не унималась Дебора. — Малютка Эммелин?

— Эммелин тут вообще ни при чем, — дрожащим голосом ответила Ханна.

— Я тебя умоляю! — воскликнула Дебора. — Что было бы с ней без моей семьи? Бедная сиротка, папочка которой промотал семейное состояние, да и пустил пулю в голову. А старшая сестрица завела интрижку с одним из девочкиных поклонников. А что будет, если всплывут те веселые фильмы — и подумать страшно!

У Ханны затвердела спина.

— Да-да, я и об этом знаю. Ты же не думаешь, что у братца есть от меня секреты? — Ноздри Деборы затрепетали. — Да никогда в жизни. Мы же семья.

— Чего ты хочешь?

На губах Деборы заиграла тонкая улыбка.

— Хочу, чтобы ты поняла, как много мы все потеряем даже при малейшем намеке на скандал. Почему тебе стоит остановиться.

— А если я не остановлюсь?

Дебора вздохнула, взяла с кровати сумочку Ханны.

— Если не расстанешься с ним добровольно, придется вмешаться мне. — Она звонко защелкнула сумочку и протянула ее Ханне. — Люди вроде Хантера — творческие натуры, да еще прибитые войной — исчезают почти каждый день, бедняжки. И никого это особо не интересует. — Дебора поправила платье и пошла к двери. — В общем так: или избавишься от него сама, или это сделаю я.

После такого разговора «Милая Дульси» перестала быть безопасной. Робби, понятное дело, ничего не знал, пока Ханна не передала ему письмо с рассказом об ультиматуме Деборы и адресом, где они должны были встретиться еще один, последний, раз.

Робби неприятно удивился, увидев вместо Ханны меня. Он недоверчиво взял конверт и, прежде чем его распечатать, с опаской оглядел набережную. Лохматый, небритый, с ввалившимися щеками, он беззвучно зашевелил губами, повторяя слова Ханны. Пахло от него так, будто он давно не мылся.

Я еще никогда не видела мужчин в таком неприбранном виде и не знала, куда деваться. Молча уставилась на воду за спиной Робби. Он дочитал до конца и поднял на меня глаза — черные, как ночь, и такие же беспросветные. Я заморгала, отвела взгляд и убежала, как только он сказал, что обязательно придет.

Они встретились в последний раз в египетском зале Британского музея, дождливым мартовским утром двадцать четвертого года. Я притворялась, будто читаю статьи о Говарде Картере, пока Ханна и Робби сидели на другом конце скамейки у мумии Тутанхамона и старались сделать вид, что их связывает исключительно интерес к Древнему Египту.

Через несколько дней Ханна велела мне помочь Эммелин, которая собиралась в гости к Фэнни. За время пребывания в доме номер семнадцать Эммелин заняла тут сразу две комнаты, не было сомнений, что сама она ни за что не упакуется вовремя. Когда Ханна пришла поглядеть, как продвигаются дела, я как раз выгребала зимние вещи с полок, заваленных мягкими игрушками — подарками поклонников.

— Ты тоже должна собираться, Эммелин, — сказала Ханна. — А не сваливать все на Грейс.

С тех пор, как Ханна вернулась из Британского музея, она разговаривала с заметным напряжением. Эммелин ничего не замечала. Она с головой ушла в свой альбом. Сидела весь день на полу, скрестив ноги, и перелистывала страницу за страницей: старые билеты, рекламки, фотографии, каракули друзей.

— Послушай только, — сказала она. — Это от Гарри. «Приходи сегодня к Десмонду, иначе тут будут одни только парни: сам Десси, Кларисса и я». Юморист! Бедная Кларисса, не стоило ей стричься.

Ханна села на кровать Эммелин.

— Я буду скучать по тебе.

— Знаю, — отозвалась Эммелин, разглаживая помятую страницу. — Но ведь ты понимаешь, что я не могу уехать с вами в Ривертон. Я просто умру там со скуки.

— Понимаю.

— Не то чтобы мне было скучно с тобой, Ханна, — быстро поправилась Эммелин, сообразив, что се слова могли показаться обидными. — Ты знаешь, /я другое имею в виду. А правда, смешно, как все переменилось?

Ханна непонимающе поглядела на сестру.

— В смысле, когда мы были детьми, это ты все время хотела куда-то убежать. Даже собиралась работать в конторе. — Эммелин расхохоталась. — Вот только не помню: решилась ты поговорить об этом с Па?

Ханна молча покачала головой.

— Интересно, что бы он сказал? Бедный старый Па. Помню, как жутко я разозлилась, когда ты вышла замуж за Тедди и оставила нас вдвоем. Правда, уже не помню, почему. — Она довольно вздохнула. — Как все повернулось с тех пор, а?

Ханна сжала губы, подбирая нужные слова.

— Тебе нравится жить в Лондоне, правда?

— Спрашиваешь! Просто шик.

— Ну и хорошо. — Ханна поднялась, чтобы уйти, но передумала, снова села на кровать. — И ты знаешь, что если со мной что-нибудь случится…

— Похитят марсиане с Красной планеты?

— Я не шучу, Эмми.

Эммелин завела глаза к потолку.

— Я заметила! Ты всю неделю, как в воду опущенная.

— Леди Клементина и Фэнни всегда о тебе позаботятся. Ты ведь помнишь?

— Да, да, да, — нетерпеливо произнесла Эммелин. — Ты говорила уже тысячу раз!

— Знаю. Просто так трудно оставлять тебя одну, в Лондоне…

— Ты меня не оставляешь, — возразила Эммелин. — Я сама остаюсь. И не одна. Я буду жить с Фэнни. — Она неопределенно помахала в воздухе рукой. — В общем, все будет хорошо.

— Да, — согласилась Ханна. Она встретилась со мной взглядом и тут же отвела глаза. — Все будет хорошо.

Однако не успела она выйти за дверь, как Эммелин сказала:

— Что-то я давно не видела Робби.

Ханна оцепенела, но откликнулась, не повернув головы:

— Действительно. Теперь я тоже припоминаю, что он не заходил уже несколько дней.

— Я его искала, но баркас тоже куда-то исчез. Дебора сказала, Робби уплыл.

— Правда? — тут же ощетинилась Ханна. — А может быть, она еще сказала — куда?

— Она не знает, — хмуро ответила Эммелин. — Говорит, ты можешь знать.

— Откуда? — наконец обернулась к сестре Ханна. Она старательно избегала моего взгляда. — Я бы на твоем месте не волновалась. Наверняка пишет где-нибудь стихи.

— Он бы не уплыл. Он бы мне сказал.

— Необязательно, — пожала плечами Ханна. — Он всегда вел себя именно так, помнишь? Непредсказуемо. Необязательно. Да и вообще — какая нам разница?

— Тебе, может быть, и никакой. А я его люблю.

— Да нет же, Эмми, — мягко сказала Ханна. — Это не любовь.

— Люблю, — упрямо настаивала Эммелин. — Всю жизнь. С тех пор, как он первый раз приехал в Ривертон и перевязал мне руку.

— Тебе было одиннадцать, — напомнила Ханна.

— Разумеется, тогда это было детское увлечение. Но с тех пор я сравнивала каждого мужчину, который попадался мне на пути, с Робби.

— А как же тот режиссер? — жестко осведомилась Ханна. — А Гарри Бентли и полдюжины других ухажеров, с которыми ты встречалась только в этом году? По-моему, с двумя даже обручилась?

— Робби — это другое.

— А он сам? — не глядя на Эммелин, продолжала Ханна. — Разве он давал тебе повод подумать, что испытывает к тебе какие-то чувства?

— В его чувствах я уверена. Он ни разу не упустил возможности сходить со мной в гости. И вовсе не потому, что ему нравятся мои друзья. Напротив, он впрямую заявлял, что они — сборище избалованных слюнтяев. — Она уверенно кивнула. — Нет, он любит меня. А я его.

— Нет, — сказала Ханна с такой твердостью, что Эммелин вздрогнула. — Он не для тебя.

— Почему ты так решила? Ты ведь почти его не знаешь!

— Я знаю этот тип мужчин. Во всем виновата война. Она забирает совершенно нормальных молодых людей и возвращает их совсем другими. Сломанными.

Я вспомнила Альфреда, ту ночь на лестнице, в Ривертоне, когда ему не давали покоя духи прошлого. И тут же усилием воли выбросила его из головы.

— А мне все равно, — уперлась Эммелин. — Это даже интересно. Я бы заботилась о нем. Выхаживала.

— Такие мужчины просто-напросто опасны! — не выдержала Ханна. — Их не вылечить! Они такие, какие они есть. — Она с трудом перевела дух. — У тебя полным-полно других поклонников. Почему бы не обратить внимание на одного из них?

Эммелин упрямо мотала головой.

— Так будет лучше, поверь. Обещай, что попробуешь.

— Я не хочу.

— Ты должна.

Эммелин смотрела в сторону, и я вдруг заметила в ее взгляде что-то новое: жесткое, взрослое.

— Извини, Ханна, но это не твое дело, — четко выговорила она. — Мне уже двадцать. И я сама решу, как мне жить. В мои годы ты вышла замуж, и, видит бог, не спрашивала ничьего разрешения.

— Это вовсе не то же самое…

— Я больше не нуждаюсь в старшей сестре, которая следит за каждым моим шагом. — Эммелин передохнула и поглядела Ханне в глаза. Голос ее смягчился. — Давай договоримся, что с этой минуты мы станем жить каждая своей жизнью. Что скажешь?

Ханне, по большому счету, сказать было нечего. Она молча кивнула, вышла и плотно притворила за собой дверь.

Накануне отъезда в Ривертон я упаковывала одежду Ханны. Сама Ханна сидела у окна, глядя на парк в сгущавшихся сумерках. Когда на улицах загорелись фонари, она повернулась ко мне и спросила:

— Ты когда-нибудь любила, Грейс?

Вопрос застал меня врасплох. О да, самое время…

— Не… не могу сказать, мэм.

Я уложила лисью накидку на дно большого чемодана.

— Если бы любила, ты бы знала.

Я старалась не смотреть ей в глаза. Старалась, чтобы голос звучал бесстрастно, в надежде, что это заставит Ханну сменить тему.

— Тогда, наверное, нет, мэм.

— Может быть, тебе и повезло. — Ханна опять отвернулась к окну. — Настоящая любовь — страшная болезнь.

— Болезнь, мэм?

На самом деле, так оно и есть, у меня без конца душа болела.

— Раньше я этого не понимала. Почему об этом пишут в книгах, пьесах. Стихах. Почему нормальные, разумные люди вдруг начинают выкидывать всякие глупости.

— А теперь, мэм?

— А теперь понимаю, — тихо ответила Ханна. — Это просто недуг. Ты подхватываешь его совершенно неожиданно. И лекарства не существует. А в самых тяжелых случаях он смертелен.

Я на секунду закрыла глаза — голова закружилась.

— Не может быть, чтобы смертелен, мэм.

— Наверное, ты права, Грейс. Я преувеличиваю. — Ханна снова повернулась ко мне и улыбнулась. — Вот видишь, я живой пример. Веду себя, как героиня какого-нибудь бульварного романа.

Ханна замолчала. Впрочем, мысли ее, видимо, текли все в том же русле, потому что она вдруг сказала:

— Странно… Знаешь, Грейс, я почему-то всегда думала, что вы с Альфредом…

— Нет-нет, мэм, — быстро перебила ее я. Даже чересчур быстро. — Мы с Альфредом только друзья.

В кожу будто тысячу горячих игл вогнали.

— Правда? — Ханна поразмыслила. — И почему это я решила по-другому…

— Не могу сказать, мэм.

Ханна внимательно смотрела на меня, поигрывая шелковой накидкой. Усмехнулась.

— А ведь я тебя смутила.

— Вовсе нет, мэм. Просто… — Пришлось сказать полуправду. — Я вспомнила о недавнем письме из Ривертона. Удивительное совпадение, что вы именно сейчас упомянули Альфреда.

— Почему?

— Вы помните мисс Старлинг, мэм? — Я уже не могла остановиться. — Ту, что работала у вашего отца?

Ханна нахмурилась, припоминая.

— Худощавую женщину с бесцветными волосами? Ту, что вечно ходила с кожаной сумочкой?

— Да, мэм, ее. — Я будто смотрела на себя со стороны, удивляясь, как это мне удается так ловко изображать беззаботность. — Они с Альфредом поженились, мэм. Еще и месяца не прошло. Живут в Ипсвиче, у Альфреда свое дело, что-то там с электричеством. — Я закрыла чемодан и кивнула, не поднимая глаз. — А теперь, если вы не против, мэм, я спущусь вниз, у мистера Бойли наверняка есть для меня работа.

Я закрыла за собой дверь и наконец-то оказалась в одиночестве. Зажала рот руками. Зажмурила глаза. Плечи тряслись, в горле что-то попискивало.

Тело обмякло, я сползла по стене и вжалась в нее, отчаянно желая исчезнуть, слиться с этой стеной, с полом, раствориться в воздухе.

Я сидела, не двигаясь. Смутно знала, что Тедди или Дебора найдут меня, когда придет время расходиться по спальням. Позовут мистера Бойли, чтобы утащил меня куда-нибудь. Ну и пусть. Все равно. Я не испытывала ни стыда. Ни чувства долга. Кому все это нужно? Кому теперь все это нужно?

И тут в кухне что-то зазвенело. Разбилось. У меня перехватило дыхание. Глаза открылись. Реальность нахлынула на меня, переполняя, затапливая.

Как это — кому нужно? Ханне нужно. Сейчас я необходима ей больше, чем когда-либо. В Ривертоне, вдали от Робби.

Я прерывисто вздохнула. Встряхнулась, расправила плечи. Попыталась прийти в себя.

Много ли проку от служанки, которая так жалеет себя, так раскисла от собственных печалей, что чуть не пренебрегла своими обязанностями?

Я отлепилась от стены, оправила юбку, одернула манжеты. Вытерла глаза.

Я — камеристка. Не какая-нибудь там бестолковая горничная. На меня можно положиться. Минуты слабости бывают у всякого, но это только минуты.

Я снова вздохнула. Глубоко. Решительно. Кивнула сама себе и твердыми шагами пошла по коридору.

И поднимаясь по лестнице в свою спальню, я усилием воли захлопнула в душе заветную дверь, за которой так ненадолго мелькнули дом, муж и нерожденные мною дети.

У СЕБЯ В ГОСТЯХ

Урсула пришла, как обещала. По извилистой дороге мы едем в Саффрон-Грин. Скоро повернем — у знака, зазывающего туристов в Ривертон. Я гляжу на Урсулу, она мимоходом улыбается мне и тут же снова переключает внимание на дорогу. Если у нее и были опасения по поводу нашей поездки, то она решительно их отмела. Сильвия тоже была не в восторге, но согласилась ничего не говорить старшей медсестре и в случае чего нейтрализовать Руфь. Наверное, понимает, что мне осталось совсем немного и бояться за мое здоровье по большому счету бессмысленно.

Ворота открыты. Урсула выруливает на подъездную дорожку, и мы движемся к дому. Лиственный тоннель по-прежнему темен и тих, будто к чему-то прислушивается. Преодолеваем последний поворот, и вот мы у цели. Дом вырастает передо мной, как тогда, когда я впервые шла сюда совсем зеленой девчонкой, или когда, погостив у мамы, бежала на концерт, или как в тот вечер, когда Альфред попросил моей руки, или утром тысяча девятьсот двадцать четвертого, в день возвращения из Лондона. В некотором роде, я вернулась домой.

Теперь дорожка приводит на заасфальтированную стоянку, рядом с фонтаном «Амур и Психея». На въезде Урсула опускает окно и перебрасывается с охранником несколькими словами. Тот машет нам, показывая, что можно проезжать. Из уважения к моим преклонным годам ей разрешили сначала высадить меня у дома, а уж потом найти место для парковки. Урсула бесшумно заезжает за угол — нынче вместо гравия под колесами асфальт — и останавливается у самого входа. Там стоит металлическая скамейка, Урсула помогает мне подойти к ней, усаживает и возвращается к машине.

Я сажусь и думаю о мистере Гамильтоне, о том, сколько же раз он открывал парадную дверь Ривертона, прежде чем в тысяча девятьсот тридцать четвертом году его настиг сердечный приступ.

— С возвращением, юная Грейс.

Я щурюсь — то ли воздух дрожит от зноя, то ли глаза у меня слезятся — и вижу его на верхней ступеньке лестницы.

— Мистер Гамильтон! — приветливо отзываюсь я. Конечно, это видение, но согласитесь: невежливо не поздороваться со старым другом, даже если он умер шестьдесят лет назад.

— А мы всё думали, когда же мы снова тебя увидим? Миссис Таунсенд и я.

— Правда?

Миссис Таунсенд ушла почти сразу вслед за ним — заснула и не проснулась.

— Ну конечно. Мы всегда рады, когда молодежь заглядывает. Нам тут вдвоем скучновато. Служба наша никому не нужна. Кругом только молотки стучат да сапоги топают. — Он неодобрительно качает головой и оглядывается. — Да, обновляют старый дом, обновляют. Ты еще увидишь, что они сделали с моей буфетной. — Он улыбается, глядя на меня поверх длинного носа. — А ты-то как поживаешь, Грейс?

— Я устала, — признаюсь я. — Устала, мистер Гамильтон.

— Вижу, девочка, — кивает он. — Ну ничего, потерпи, уже недолго осталось.

— Что случилось? — Это Урсула. Встревоженно поглядывая на меня, она прячет в кошелек парковочный талон. — Вы устали? Я узнаю, нельзя ли взять напрокат кресло-коляску. Тем более что в доме теперь есть лифты.

Я соглашаюсь, что это будет очень кстати, и оглядываюсь на мистера Гамильтона. Но лестница уже пуста.

В вестибюле нас встречает бодрая женщина, одетая, как жена деревенского сквайра сороковых годов, и сообщает, что в стоимость входного билета входит экскурсия, которую она сейчас и проведет. Прежде чем мы с Урсулой успеваем возразить, нас присоединяют к группе: парочка туристов из Лондона, школьник, интересующийся историей, и четверо американцев — двое родителей и сын, одетые в одинаковые футболки и кроссовки, и дочь-подросток, длинная, бледная и угрюмая, вся в черном. Экскурсовода зовут Берил, это подтверждает и значок у нее на груди, живет она в Саффрон-Грин, и мы можем задавать ей любые вопросы.

Экскурсия начинается с кухни — сердца английского сельского поместья, привычно подмигивая, объясняет Берил. Мы с Урсулой заходим в лифт, встроенный на место кладовки. Когда мы выходим на нижнем этаже, вся группа уже сгрудилась вокруг стола миссис Таунсенд и хохочет над традиционным английским меню девятнадцатого века, которое Верил зачитывает вслух.

На первый взгляд кухня почти не изменилась, и все же в ней много нового. Во-первых, электричество. Оно безжалостно высветило углы, что были когда-то сумрачными и таинственными. Мы долго жили без электрического освещения, и даже когда Тедди в конце двадцатых провел наконец свет, он был не таким ярким. Я скучаю по нашему полумраку, хотя вряд ли можно было сохранить его, даже в исторических целях. На этот счет теперь свои законы. Здоровье и безопасность. Публичная ответственность. Никто не хочет отвечать за близорукого туриста, который оступится на полутемной лестнице.

— Следуйте за мной, — радостно чирикает Верил. — Мы выйдем на заднюю террасу через дверь для слуг. Не бойтесь, я не заставлю вас натягивать форму.

Мы стоим на газоне неподалеку от розовой аллеи леди Эшбери. Она выглядит до удивления знакомой, только к лестницам добавились пандусы. Теперь, по словам Верил, здесь работает целая команда садовников, главная задача которых — поддерживать окрестности в неизменном виде. У них полно дела: собственно сад, лужайки, фонтаны, ограды. Летний домик.

Летний домик оборудовали по приказу Тедди — он приезжал сюда в двадцать третьем. Просто преступление, заявил Тедди, так запустить озеро — жемчужину имения. Он уже предвкушал, как гости будут кататься на лодках, а поздно вечером глядеть на звезды. Сказано — сделано, и к апрелю двадцать четвертого, когда мы все переехали в Ривертон, домик был почти готов, ждали только известняк из Италии, да мешали весенние дожди.

В день нашего приезда тоже было мокро. Нескончаемый проливной дождь начался, как только мы въехали в Эссекс, и не прекращался до самого Ривертона. Болота переполнились, леса отсырели, и когда автомобили свернули на подъездную дорожку, мы не увидели дома. Во всяком случае, с первого взгляда. Он был настолько скрыт густым туманом, что проявлялся медленно, как на фотобумаге. Когда мы подъехали поближе, я протерла рукой запотевшее стекло и всмотрелась в окно детской. Меня охватило странное чувство, будто где-то там, внутри, хлопочет Грейс пятилетней давности: накрывает на стол, одевает Ханну и Эммелин, выслушивает советы Нэнси. Там — и тут, тогда — и сейчас, в водовороте времени.

Первый автомобиль остановился, и из тумана выплыл мистер Гамильтон с черным зонтом в руке, чтобы помочь Ханне и Тедди выйти из машины. Вторая машина поехала к задней двери. Затормозила. Я накинула капюшон, кивнула водителю и бегом поспешила к дому.

Может быть, всему виною дождь. Может быть, если бы небо сияло голубизной и в окна светило бы яркое солнце, дом не показался бы нам таким заброшенным. И хотя прислуга под руководством мистера Гамильтона сделала все, что могла — даже за часами помыли, похвасталась Нэнси, Ривертон стоял в запустении. Невозможно было за пару месяцев исправить то, что разрушалось годами с молчаливого согласия мистера Фредерика.

Больше всего расстроилась Ханна. И немудрено. Увидев, что сталось с домом, она снова ощутила, как одинок был Па в последние годы. Снова обвинила себя в том, что вовремя с ним не помирилась.

— Только подумай, как он жил, — сокрушалась она, пока я готовила ее ко сну. — А я сидела в Лондоне и ничего не знала. Эммелин частенько подшучивала над ним, но мне и в голову не приходило… Только представь, Грейс! Только вообрази, как он был несчастен. — Она помолчала и добавила: — Вот что выходит, если человек живет не своей жизнью.

— Да, мэм, — согласилась я, даже не подозревая, что Ханна имеет в виду вовсе не Па.

Тедди масштабы разрухи поразили, но не напугали. В любом случае, он собирался полностью перестроить Ривертон.

— Превратим старую развалину в большой современный дом, а? — снисходительно улыбаясь, спросил он у Ханны.

К тому времени они прожили в Ривертоне уже неделю. Дождь закончился, и Тедди стоял в залитой солнцем спальне Ханны. Мы с ней сидели на кушетке, разбирая одежду.

— Как хочешь, — последовал равнодушный ответ.

Тедди взглянул на жену с растерянным недоумением: разве не приятно привести в порядок родное гнездо? Разве не все дамы обожают хлопотать, перестраивая жилище по своему вкусу?

— Расходы любые, ограничивать себя не будем, — на всякий случай предупредил он.

Ханна улыбнулась — терпеливо, как слишком надоедливому продавцу.

— Как скажешь, дорогой.

Тедди бы, разумеется, предпочел, чтобы Ханна разделила его энтузиазм: встречалась бы вместе с ним с дизайнерами, сравнивала и выбирала материалы, радовалась приобретению точно такой же этажерки, что стоит в королевском дворце. Однако спорить не стал. К тому времени он уже смирился с тем, что никогда не поймет жену. Просто покачал головой, погладил Ханну по плечу и больше об этом не заговаривал.

А Ханна, даром что не проявляла ни малейшего интереса к реконструкции, почему-то хранила прекрасное расположение духа. Я-то готовилась к худшему, ожидала, что покинув Лондон — покинув Робби — она совсем затоскует. И ошиблась. Отчего-то ее настроение было лучше, чем всегда. В доме начался ремонт, и она все больше времени проводила снаружи. Бродила по всему имению, стараясь забрести подальше, и возвращалась к обеду с румяными щеками и прилипшими к платью травинками.

Она решила покончить с Робби, думала я. Какой бы сильной ни была любовь, пришла пора расстаться. Ты сочтешь меня наивной — такой я и была. Полагалась только на собственный опыт. Я же порвала с Альфредом, вернулась в Ривертон и попыталась привыкнуть к его отсутствию, вот и считала, что Ханна сделала то же самое. Предпочла любви долг.

Однажды я пошла искать хозяйку — Тедди выиграл право баллотироваться от Саффрона и в честь такого события пригласил к обеду лорда Гиффорда. До прихода гостя оставалось полчаса, а Ханна все еще не вернулась с прогулки. В конце концов я обнаружила ее в розовой аллее. Она сидела на каменной лестнице — той самой, на которой когда-то ночью плакал Альфред.

— Слава богу, я нашла вас, мэм! — отдуваясь, воскликнула я. — Лорд Гиффорд может явиться в любую минуту, а вы еще не одеты.

Ханна улыбнулась мне через плечо.

— Готова спорить, что одета. В зеленое платье.

— Вы прекрасно знаете, о чем я, мэм. Вам пора переодеться к обеду.

— Знаю, конечно. — Она потянулась, быстро повращала кистями рук. — Просто сегодня такой чудесный день. Сидеть в доме настоящее преступление. Как ты думаешь, мы не сможем уговорить Тедди пообедать на террасе?

— Не знаю, мэм, — сказала я. — Боюсь, мистер Лак-стон откажется. Сами знаете, как он не любит комаров.

— Ты права, — рассмеялась Ханна. — А жаль, было бы неплохо.

Она встала, собрала свой блокнот, ручку, конверт без марки.

— Может быть, я отнесу письмо мистеру Гамильтону, мэм? Он его отошлет.

— Нет, спасибо, Грейс, — все так же улыбаясь, отказалась Ханна. — Я сегодня схожу на почту и отправлю его сама.

Понимаешь теперь, почему я обрадовалась за Ханну? Она показалась мне счастливой. Такой она и была. Такой и была. Но не потому, что излечилась от любви к Робби. Тут я ошиблась. И уж, конечно, не потому, что снова прониклась чувствами к Тедди. И даже не потому, что вернулась в родной дом. Нет. Она была счастлива, потому что у нее появился секрет.

Берил ведет нас Долгой аллеей. Для кресла-коляски тут многовато кочек, но Урсула старается везти меня осторожно. Когда мы подходим ко второй калитке, нас встречает объявление. Берил объясняет, что дальняя часть южного сада закрыта на реконструкцию. Там ремонтируют летний домик, так что сегодня мы, к сожалению, дальше не пройдем и сможем посмотреть вблизи только фонтан «Падение Икара». Берил открывает калитку и мы проходим.

Устроить праздник предложила Дебора. Просто чтобы напомнить знакомым, что, уезжая из Лондона, Тедди и Ханна вовсе не оставили свет. Тедди с восторгом поддержал идею. Ремонт подходил к концу, и ему не терпелось похвастаться обновленным зданием. Даже Ханна заинтересовалась. Небывалое дело — она начала помогать Деборе в подготовке вечера. Тедди удивился, обрадовался и на всякий случай не задавал никаких вопросов. Дебора, привыкшая править всем в одиночку, радовалась куда меньше.