Британские интеллектуалы эпохи Просвещения: от маркиза Галифакса до Эдмунта Берка Лабутина Татьяна

Введение

Среди многомиллионной армии читателей разных стран мира, пожалуй, трудно сыскать тех, кто не знаком с именами великих английских писателей XVIII века – Даниеля Дефо и Джонатана Свифта. Хорошо известны они и в России. Кто из нас в детстве и юношестве не зачитывался необыкновенными приключениями отважного мореплавателя Робинзона Крузо и путешествиями судового врача Гулливера. До сих пор эти книги продолжают оставаться бестселлерами. Так роман Дефо о Робинзоне Крузо считается одной из самых популярных в мире книгой, выдержавшей наибольшее количество изданий и переводов за последние 350 лет. Между тем, Свифт и Дефо приобрели широкую известность у себя в стране еще при жизни отнюдь не как создатели художественных произведений, а как литераторы, принимавшие активное участие в политической борьбе партий – тори и вигов. В эту борьбу включились также известные поэты и драматурги, основатели английской журналистики Ричард Стиль и Джозеф Аддисон. Издававшиеся ими журналы «Тэтлер», «Спектейтор», «Гардиан», на страницах которых просветители высмеивали и бичевали пороки буржуазного общества, приобрели широкую известность не только в Англии, но и далеко за ее пределами, в том числе и в России.

Эпоха, на которую пришлась деятельность этих литераторов, вошла в историю мировой цивилизации под названием Века Просвещения. Время возникновения просветительских идей в Англии приходится на последние десятилетия XVII в. В отличие от аналогичных движений в странах Западной Европы английское Просвещение не предшествовало буржуазной революции, а напротив, являлось ее плодом и результатом. Революционные изменения в экономике, политике, идеологии, свершившиеся под влиянием и в результате Английской революции середины XVII в., оказались необратимыми. В стране продолжался бурный рост капитализма. Значительный прогресс в области научных знаний, освоение которых требовало развитие материального производства, торговли и мореплавания, во многом предварил появление просветительских идей в Англии. Существенные изменения претерпели и философские воззрения, начавшие оформляться в соответствии с наукой того времени. Именно сближение науки с философией и послужило, по признанию Ф. Энгельса, толчком для возникновения просветительских идей в Англии1.

Значительное влияние на оформление просветительского движения в стране оказали также достигнутые изменения в ее политическом устройстве. Результаты почти полувековой борьбы парламента с королем за власть, начавшейся в период революции середины XVII в., были закреплены законодательством Славной революции 1688 – 1689 гг. В результате этих событий в стране установилась та форма правления – конституционная монархия, которая и поныне существует в Великобритании. Однако и после Славной революции в Англии не утихала политическая борьба. Теперь она развернулась между двумя партиями – тори и вигами. По своей сути эта борьба сводилась к политическому и экономическому соперничеству между носителями двух видов буржуазной собственности – земельной и денежной, за преобладающее влияние при дворе, в парламенте и правительстве и тем самым привилегированное положение каждой из них. Партия вигов защищала интересы «денежных людей» – представителей промышленного и торгово – финансового капитала, тори отстаивали интересы землевладельцев. И потому те просветители, которые по своему социальному происхождению или социально – имущественному положению принадлежали к классу землевладельцев, выступали в защиту партии тори, а те, кто являлся выразителем интересов «денежных людей», примкнули к партии вигов.

Наиболее ожесточенная борьба между партиями по различным вопросам внутренней и внешней политики правительства разыгралась в период правления последних представителей династии Стюартов – Вильгельма III Оранского (1689 – 1702 гг.) и королевы Анны (1702 – 1714 гг.). В эту борьбу, как в водоворот, вовлекались не только политики, члены парламента, государственные деятели, но и писатели, журналисты, памфлетисты, ученые. Взгляды многих из них на политику, экономику, мораль, образование и т.д. не являлись плодом их литературных вымыслов или досужих кабинетных рассуждений, но вытекали из практической политики тех слоев буржуазного общества, представителями которых все они являлись.

Важное место в воззрениях ранних просветителей занимали их морально – этические взгляды, уходившие своими корнями в эпоху Возрождения. Этот факт признавали нередко и сами просветители, сделавшиеся преемниками гуманистических идеалов Ренессанса, унаследовавшие от деятелей той эпохи и преклонение перед античностью, и исторический оптимизм, и свободомыслие. И те, и другие производили переоценку прежних ценностей, ставили под сомнение отжившие феодально – церковные догмы, традиции, авторитеты. Однако критика феодализма просветителей была острее и глубже, нежели у их предшественников, поскольку затрагивала всю структуру общества и государства. Осуждение внутренней и внешней политики буржуазного правительства, колониальных завоеваний и захватнических войн, деспотизма в правлении и коррупции в обществе, с одной стороны, и призывы к борьбе с любой формой тирании, к достижению гражданских и личностных свобод, с другой – все это становилось целями борьбы первых просветителей. Их не оставляли равнодушными и общечеловеческие, гуманистические, вечные для всех времен и народов категории добра, справедливости, счастья, мира на Земле. Они призывали к борьбе за достижение гармонии в обществе посредством распространения знаний, просвещения, культуры среди своих сограждан. И никакие преследования властей не могли отвратить наших героев от борьбы за эти благородные идеалы Просвещения, которые они словом и пером отстаивали на протяжении всей своей жизни.

Литература в Век Просвещения сыграла важнейшую роль в деле формирования общественного мнения в большинстве европейских стран. Первые романы, появившиеся в Англии и Франции, очень быстро нашли своих почитателей во многих странах, в том числе и России. Но если художественная литература апеллировала в большей степени к чувствам людей, то политическая литература будила их мысль. Многочисленные памфлеты и трактаты, посвященные различным проблемам философии, истории, экономики, дипломатии, образования, а также внутренней и внешней политики правительства, начали широко распространяться прежде всего в Англии, где утвердился новый, буржуазный строй. Члены правительства, а также лидеры политических партий прекрасно понимали роль литераторов и потому не жалели ни сил, ни средств, чтобы привлечь их на свою сторону. Когда это удавалось, то общественное мнение оставалось под контролем властных структур и тогда любые действия правящего кабинета, будь то фискальная налоговая политика или захватнические войны, находили в массовом сознании должное оправдание. По сути дела культура служила власти. Естественно, что подобное «служение» было далеко не бескорыстным. Состоявшие на службе у министров литераторы получали за свой труд выгодные должности, пенсии, дары и подношения. Ну, а тех, кто не желал в угоду правительству менять своих убеждений и отказывался служить властям, ждало суровое наказание: штрафы, лишение должностей, «позорный» столб, тюремное заключение. Свобода слова в буржуазной Англии имела четкие ограничения, рамки которых определялись и регулировались власть предержащими.

Почему и как литераторы попадали в политику? Чем определялся выбор их политической и партийной позиции? Как формировалась идейно – политическая просветительская платформа? Наконец, каким образом устанавливался и поддерживался диалог писателей и журналистов с властями? Ответить на поставленные вопросы мы и попытаемся в своей книге. Ее главные герои – выдающиеся интеллектуалы2 Англии эпохи Просвещения: Джонатан Свифт, Даниель Дефо, Ричард Стиль, Джозеф Аддисон, лорд Болингброк, маркиз Галифакс, Генри Филдинг, Филип Честерфилд, Эдмунд Бёрк. В то время, как их творчество в нашей стране и за рубежом изучали чаще всего литературоведы, нас привлекли в первую очередь общественно – политические взгляды просветителей, а также участие в партийной борьбе некоторых из них. Впервые объектом исследования явилось творчество «неизвестных» просветителей Англии Джорджа Литтлтона и Фрэнсиса Дешвуда. На обширном историческом материале авторы попытались проанализировать и представить идейную платформу английских мыслителей, повлиявшей как на их творчество, так и на судьбу в целом.

Эпоха Просвещения в Англии продлилась почти весь XVIII век, завершившись событиями Французской революции 1789 – 1794 гг. Естественно, что идеология просветительского движения не могла оставаться статичной на протяжении столь длительного периода. Она постепенно трансформировалась. Уход торийской партии с политической арены и установление режима вигской олигархии в 20 – 50 – е гг. XVIII в. стимулировал интеллектуальную деятельность в потерпевших поражение кругах. Всплеск общественно – политических исканий был обусловлен не только текущими задачами политической борьбы, но и внутренними тенденциями самого просветительского движения, которое к середине столетия вступило в зрелую фазу.

Рационализм, наследие научной революции XVII в., фактически во всех сферах познания уступает место «скептическому повороту». Неограниченный разум становится опасен своим критическим потенциалом для слоёв, которые теперь пожинали плоды передела собственности и власти. Эти тенденции нашли понимание у оппозиционных тори, которые традиционно скептически относились к либеральным нововведениям. Гносеологические выводы интеллектуалов эпохи «зрелого» Просвещения оказали весомое влияние на их политические и социальные построения. Невозможность адекватного познания окружающей реальности приводит их к идее пассивного социального поведения, основанного на лояльности, консерватизме, осторожности и недоверии к переменам. Теория общественного договора, одна из базовых идей Просвещения, интерпретируется как форма разделения труда, складывающегося исторически, а не одномоментно. Тем самым нивелируется различие между традиционной лояльностью и конституционным актом.

Реабилитация в рамках этики идеи общественного блага имела вполне конкретное наполнение. Образ мышления и поведения людей, связанных с землевладением («земельный интерес») определялся относительно умеренными расходами, лояльностью к законной власти, почтительностью к церкви, отчасти провинциализмом и патриархальностью. В XVIII в. торийским ценностям (как и их экономической основе) был брошен вызов со стороны «новых людей», ориентированных на коммерческую выгоду и рассматривавших традиционные учреждения с точки зрения их полезности. Поэтому главная задача теории морали состояла в приведении в соответствие ценностей прошлого и утилитаризма современности. А её решение зависело от выработки или отыскания подходящего метода. Таковым стал скептицизм, основанный на усилении эмпирического начала в познании.

Таким образом, идеи индивидуализма и рационализма, характерные для политической философии вигов, были не отвергнуты, но интегрированы в мировоззрение тори путём их переосмысления и теоретического синтеза идей обеих партий в общественно – политической мысли. Этот процесс, занявший несколько десятилетий и потребовавший усилий значительной части интеллектуальной элиты Великобритании XVIII в., обусловил быструю и эффективную разработку консервативной идеологии в условиях общественной и политической реакции на Французскую революцию. В науке считается общепризнанным, что принципы классического консерватизма были сформулированы британским политиком и мыслителем Э. Бёрком в «Размышлениях о революции во Франции» (1790 г.). Появление данного труда стало результатом сложных интеллектуальных и партийно – идеологических процессов, перекликавшихся с социально – экономическими сдвигами в развитии Великобритании в XVIII веке.

В какой мере избранная тема исследования, равно как английское Просвещение в целом, нашли свое освещение в зарубежной и отечественной литературе? Хотя Просвещение зародилось на Британских островах на рубеже XVII –XVIII веков, и с той поры минуло более трех столетий, но до сих пор ученые затрудняются даже дать точное определение данному культурному феномену мирового значения. Подтверждением тому может служить заявленная тема прошедшей в 2017 г. международной научной конференции: «Что такое Просвещение? Новые ответы на старый вопрос». Заметим, что не только терминология и понятийный аппарат становятся предметами жарких споров исследователей просветительского движения в разных странах. Его хронологические рамки, общие и особенные черты, идейные течения, национальные особенности – все это вызывает дискуссии среди ученых. В этой связи мы хотели бы остановиться на освещении указанных проблем более подробно. Отечественная наука, которая внесла весомый вклад в изучение европейского, прежде всего французского и русского просветительского движения, английское Просвещение долгое время оставляла за пределами своего внимания. Лишь в 1960 – 70 – е годы появились первые работы, в которых анализировались философские воззрения английских мыслителей (Б.В. Мееровский и др.)3, Большой вклад в изучение литературного творчества просветителей внесли филологи А.А. Елистратова, А. Аникст, М. Левидов, В.С. Муравьев, Д. Урнов и др.4, которые продолжили традицию литературоведов XIX века5. Вслед за философами и филологами к изучению английского Просвещения обратились и историки (диссертация о Локке В.Е. Сатышева)6. Однако, активный интерес к исследованию, прежде всего общественно – политических взглядов просветителей возник у ученых после выхода в свет в 1978 году «Писем об изучении и пользе истории» Болингброка, который предваряла обстоятельная статья М.А. Барга. «Проблема английского Просвещения, во всей ее полноте, исторической специфике и значимости – еще ждет своего исследователя, – утверждал ученый. – Более того, как ни парадоксально, она до сих пор по – настоящему еще даже не сформулирована»7. Заметим, что именно М.А. Баргу принадлежит заслуга постановки проблемы английского Просвещения в российской историографии.

В последующие десятилетия появились кандидатские и докторские диссертации, монографии, статьи, авторы которых занялись детальным изучением творческого наследия английских просветителей (Н.М. Мещерякова, Т.Л. Лабутина, С.Б. Семенов, Н.С. Креленко, Е.Б. Рубинштейн, Е.А. Макарова, В.В. Высокова, Е.В. Иерусалимская, Д.В. Ильин, М.А. Ковалев и др.)8. Казалось бы, можно поставить точку в изучении проблемы. Но вот в конце 2015 г. были защищены две диссертации по темам, связанным с историей английского Просвещения: В.В. Высоковой9 и Л.Е. Маргарян10. Знакомство с указанными работами привело к следующим заключениям. Во – первых, оба автора признают недостаточную изученность английского просветительского движения в современной отечественной историографии. К примеру, В.В. Высокова называет лишь троих исследователей (Т.Л. Лабутина, С.Б. Семенов, Д.В. Ильин), полагая, что отечественная историография «гораздо скромнее» зарубежной11. Если принять во внимание наличие многочисленных трудов вышеперечисленных авторов, то подобный вклад в изучение темы вряд ли можно назвать «скромным». Впрочем, сама В.В. Высокова критически оценила «последнее слово» в изучении эпохи Просвещения в отечественной историографии – статью С.Я. Карпа «Что такое Просвещение?», опубликованную в 4 томе «Всемирной истории». По ее справедливому замечанию, «работы крупных отечественных специалистов по британскому Просвещению, да и сама современная британская историография по этому вопросу обойдены вниманием в данной коллективной монографии». Однако причину тому В.В. Высокова усматривает отнюдь не в отсутствии должной компетентности автора статьи, к слову сказать, специалиста по истории Франции, а в том, что «британское Просвещение остается недостаточно изученным в отечественной историографии и слабо адаптируется к господствующей по сей день профранцузской интерпретации эпохи европейского Просвещения»12.

На наш взгляд, английское Просвещение в российской науке изучено на сей день вполне удовлетворительно, а признание «недостаточности» его исследования скорее свидетельствует о плохом знании предмета авторами иных заключений. Вместе с тем, знакомство с трудами российских ученых указывает на наличие ряда дискуссионных проблем в их концепциях. Прежде всего, речь идет о самом понятии «Просвещение». Известно, что впервые этот термин ввел в научный оборот И. Кант в 1784 году. В XX веке большинство ученых «Просвещение» толковало, главным образом, как антифеодальное идейное течение. Философ А.М. Каримский утверждал: Просвещение – это «светская философия, дающая идеологические ориентиры относительно массовому антифеодальному движению, ведущему к установлению политической власти буржуазии»13. Однако, подобная характеристика вряд ли оправдана применительно к просветительскому движению в Англии, где ко времени его распространения, актуальность борьбы с феодализмом уже сошла на нет. Более приемлемой представляется определение Н.М. Мещеряковой, под редакцией которой в 1991 году была издана первая коллективная монография «Просветительское движение в Англии». Историк характеризовала Просвещение как «яркое идейно – культурное движение мирового масштаба и долговременного значения»14. Авторы статьи о европейском Просвещении в 4 томе «Истории Европы», избегая давать свою формулировку, лишь подчеркивали, что «период в истории Европы, хронологически заключенный между буржуазными революциями в Англии и Франции, ознаменован становлением, расцветом и кризисом того комплекса идей, общественных настроений, форм исторического поведения и культурных предпочтений, которые вошли в память человечества под именем просветительских»15.

Как видно, единой точки зрения среди российских ученых по вопросу о понятии «Просвещение» все еще нет. Впрочем, в концепциях западных ученых мы столкнемся с той же лакуной. Примечательно, что зарубежные исследователи вкладывают в данное понятие более широкое содержание. К примеру, американская исследовательница М. Джекоб считала, что Просвещение – это не что иное, как новая международная культура, сформировавшаяся в Европе, и в первую очередь в Англии, в XVIII веке16. Ф. Хейнеман понимал под «Просвещением» своеобразный процесс освобождения от власти церкви и социальных сил (феодализма или капитализма), совершаемого одним человеком, группой, классом или целым обществом17. Как явствует из данного определения, Просвещение могло носить не только антифеодальную, но и антибуржуазную направленность, что, на наш взгляд, было характерным именно для английского просветительского движения. В то же время большинство историков склонно трактовать Просвещение лишь как «систему социально невоплощенных идей»18. Между тем, далеко не все английские просветители были утопистами. Многие из них, если не большинство, отличались оптимизмом и утилитаризмом. К этой точке зрения склоняется американский историк П. Гей, утверждавший, что Просвещение – это, прежде всего рационализм. К просветителям он причислял «интеллектуалов, объединенных определенным образом мышления»19.

Следует отметить, что большинство зарубежных исследователей убеждены в том, что Просвещение – это единая своеобразная система мышления, занимающая главенствующее место в интеллектуальной жизни общества в XVII – XVIII вв. В то же время наличие подобной единообразной системы мышления отнюдь не исключало, как подчеркнул английский ученый Э. Коббен, существования одновременно и идей противоположного характера. Но тем не менее, продолжал он, данный период в истории отличался прежде всего «важным и продолжительным направлением мысли, которое осуществило революционные изменения во взглядах образованных классов Европы»20. Аналогичной точки зрения придерживался также известный американский историк Дж. Покок. Он связывал появление понятия «Просвещение» с изменениями, происшедшими в «образе мышления» англичан в правление последних Стюартов (1689 – 1714 гг.). Ученый задавался целью выяснить, почему термин «английское Просвещение» столь непривычен для слуха, тогда как о «французском», «шотландском» или «немецком» Просвещении все говорят «с легкостью». С одной стороны, Англия послужила «моделью» для деятелей европейского Просвещения, а с другой – в ней отсутствовали «просвещенный абсолютизм» и «просвещенные философские умы», то есть те компоненты, которые, согласно мнению ряда ученых, и составляли основное содержание понятия «Просвещения». Покок полагал, что хотя в Англии и не было «энциклопедистов», как во Франции, однако имелись свои интеллектуалы, которые были критически настроены по отношению к существующим порядкам. По всей видимости, заключал ученый, английское Просвещение имело свои особенности21.

В высказываниях Покока обращают на себя внимание термины «английское», «шотландское», «французское» Просвещение, привязанное к географическому месту его происхождения.

Между тем, В.В. Высокова и Л.Е. Маргарян вводят в научный оборот термин «британское Просвещение»22. Насколько оправдано подобное нововведение? В своей докторской диссертации В.В. Высокова, исследуя британскую традицию историописания эпохи Просвещения, обращается к проблеме формирования британской нации, справедливо увязывая ее истоки с принятием англо – шотландской Унии в 1707 году. Однако просветительское движение существовало в обоих королевствах еще до данного события, и потому прочно закрепилось в историографии в виде терминов «английское» и «шотландское» Просвещение. Причем, английские ученые долгое время отдавали приоритет именно «шотландскому» Просвещению. Термин «британское Просвещение» нам не доводилось встречать и в зарубежной литературе.

В науке остается дискутируемой также проблема хронологических рамок английского Просвещения. Как утверждала Н.М. Мещерякова, «временные пределы (Просвещения) нуждаются в более точном ограничении». Причем, этого требует не только начальная фаза просветительского движения. Необходимы убедительные обоснования также для того, чтобы «проложить борозду, за которой следовала полоса позднего Просвещения»23. Литературовед А. Аникст разделял английское Просвещение на «раннее», «зрелое» и «позднее». Период «раннего» Просвещения (от Славной революции до конца 1730 –х гг.) он связывал с расцветом классицизма в литературе, появлением как первых реалистических романов Д. Дефо и Дж. Свифта, так и нравоописательных очерков Р. Стиля и Дж. Аддисона. «Зрелое» Просвещение (1740 – 1750 – е годы) было ознаменовано, на его взгляд, господством «реалистического социально – бытового и нравоучительного романа». «Позднее» Просвещение (последние десятилетия XVIII в.) отмечалось зарождением сентиментализма. Хотя Аникст дает периодизацию английского Просвещения, основываясь лишь на анализе процессов в развитии литературы, однако его замечание о том, что в период «раннего» Просвещения «происходило формирование общих принципов просветительской идеологии»24, представляется убедительным. Подобная периодизация, позволяющая полнее представить эволюцию просветительского движения от времени формирования его идеологии и до кризиса, на наш взгляд, вполне уместна для английского Просвещения в целом.

Заметим, что российские ученые определяют хронологические рамки движения чаще всего периодом, заключенным между буржуазными революциями в Англии и Франции, В.В. Высокова же начало эпохи Просвещения связывает с периодом Реставрации Стюартов (1660 – 1688 гг.), а ее завершение объясняет «кризисом «неоримского» нарратива и возникновением предромантических настроений в британской историографии (рубеж 1780/1790 –х годов)»25.

В зарубежной историографии относительно периодизация просветительского движения также нет единого мнения. На взгляд Д. Мильборна, «Век разума» продлился сто лет, начавшись в «позднем Ренессансе» в 1650 г., а завершился вместе с «закатом» Августианского века, в 1750 году»26. Хейнеман раздвигал хронологические рамки движения более широко, полагая, что оно пережило в своем развитии четыре периода. Первый период автор относил к концу Средних веков, времени, когда боролись за свободу Коперник, Джордано Бруно, Галилей, Макиавелли, Спиноза, Бойль и Локк. Во второй период (первая половина XVIII века) возникают отдельные кружки, представленные, главным образом, аристократами, наподобие «свободомыслящих», деистов, пантеистов, франкмасонов, которые придерживались определенных взглядов, однако не пытались просвещать низшие слои населения. На третьей стадии движение становится «энциклопедическим», «пропагандистским», «общественным». Буржуазия признала лозунги этого движения и попыталась претворить их в жизнь. Наконец, на четвертой стадии движение достигло пролетариата. Его главными представителями стали Л. Фейербах, К. Маркс и Ф. Энгельс. Идеи Просвещения, на взгляд историка, сделались также «кумиром масс» и «вероучением» в русской революции27.

В концепции Хейнемана немало спорного, и прежде всего вызывает сомнение в правомерности подобного расширения хронологических рамок. Вероятно, определение хронологических границ тесно связано с тем, что именно вкладывал каждый из ученых в само понятие «Просвещение». И если для большинства ученых, Просвещение – это, прежде всего, интеллектуальное антифеодальное движение в переходную от феодализма к капитализму эпоху, то его границы будут определяться последними десятилетиями XVII века (Славная революция 1688 – 1689 гг. и ее законодательство; выход в свет работ Джона Локка «Два трактата о государстве» и Исаака Ньютона «Закон о гравитационном притяжении») и концом XVIII века. Но если видеть в Просвещении, главным образом, просветительство, при котором отдается приоритет распространению знаний и образования в народе, тогда классификация Хейнемана вполне уместна.

Еще одна проблема, вызывающая дискуссии среди ученых, касается характерных особенностей английского Просвещения. К таковым историки чаще всего причисляют: его постреволюционное происхождение, оптимизм идеологов, особый их интерес к проблемам этики, экономическим и историческим сюжетам, непоследовательность и умеренность в мировоззрениях большинства мыслителей, а также практицизм28. К перечисленному мы дополнили бы, условно говоря, «партийность» просветителей, о чем исследователи упоминают крайне редко. К примеру, Н.М. Мещерякова, хотя и признавала, что все просветители принимали участие в политической борьбе, придерживаясь «торийской» или «вигской» ориентации, однако, как правило, вставали над партийными разногласиями и в своих рассуждениях «отвергали обе партии», что удивляло автора, увидевшего в том «парадокс»29. Действительно, некоторые просветители видели в партиях тори и вигов «зло» для нации. Однако при этом они руководствовались собственной партийной принадлежностью, признавая необходимость существования партий в структуре государственного правления. Вызывает у нас сомнение и утверждение Мещеряковой о том, что Дефо и Болингброк «видели преимущества в одной общенациональной партии»30. Между тем, в период раннего Просвещения, совпавшего со временем становления двухпартийной системы, просветители поддерживали существование партийной оппозиции. Когда же они говорили об «усилении партий», то имели в виду не общенациональную, а каждый «свою», вигскую, либо торийскую партию31. Просветительское движение самым тесным образом переплеталось с партийной борьбой. И в этом, на наш взгляд, заключалась еще одна характерная особенность английского Просвещения.

В концепциях западных ученых также отсутствует единая точка зрения на данную проблему. К примеру, г. Портер полагал, что идеалы Просвещения в Англии не конфликтовали с существующим общественным строем. Более того, конституция страны после Славной революции вобрала в себя «центральные требования» Просвещения: гарантию личной безопасности, усилившуюся роль парламента в политике, принцип веротерпимости. Главная же особенность английского Просвещения, на его взгляд, заключалась в том, что в формировании и развитии ее Англия шла первой32.

Итак, подведем итоги. Обращение к трудам, прежде всего российских ученых, изданных за последнюю четверть века, позволяет констатировать, что английское Просвещение изучено достаточно основательно. В последние годы наметилось обращение историков к новой проблематике. Это и исследование исторической (В.В. Высокова) и педагогической мысли Просвещения (Т.Л. Лабутина, Д.В. Ильин), гендерный анализ трудов просветителей (Л.Е. Маргарян), их дипломатическая деятельность (Е.В. Иерусалимская), влияние идеологии партий на просветительское движение (М.А. Ковалев), парламентская деятельность просветителей (Т.Л. Лабутина, С.Б. Семенов). В то же время продолжают оставаться нерешенными проблемы, для которых требуется комплексное междисциплинарное исследование с привлечением различных специалистов. Только совместные усилия ученых позволят добиться полного и объективного изучения столь многогранного и яркого интеллектуального движения, каким являлось Просвещение в целом, и английское в частности.

Представленная монография является совместным трудом двух специалистов по истории английского Просвещения. Введение, а также главы с первой по шестую написаны Т.Л. Лабутиной33, авторство главы с седьмой по десятую принадлежит М.А. Ковалеву. Авторы выражают надежду, что их труд окажется не только познавательным для специалистов, но и вызовет интерес широкой аудитории читателей.

Глава первая

Маркиз Галифакс и его «Новогодний подарок для леди»

В 1688 г. в Лондоне вышла небольшая книга с оригинальным названием «Новогодний подарок для леди, или Наставление дочери». Очень быстро она сделалась популярной, выдержала на протяжении пятидесяти лет 25 изданий. Секрет широкой известности «Наставления дочери» заключался в том, что это было первое в истории Англии произведение, посвященное нравственному воспитанию юных аристократок. И хотя автор – видный государственный деятель Англии, королевский министр, публицист и просветитель маркиз Галифакс адресовал книгу своей дочери Елизавете, она по сути дела стала руководством в жизни для многих англичанок. Более того, книга Галифакса сделалась своеобразным «эталоном» дамского чтения не только в Англии, но и далеко за ее пределами, была переведена на французский, голландский и другие языки.

Книга Галифакса была далеко не единственным произведением маркиза. Да, и сам автор представлял собой личность неординарную даже среди таких ярких фигур просветителей, как Дж. Локк, Д. Дефо, Дж. Свифт, лорд Болингброк. Более того, можно утверждать, что Галифакс был одним из первых (если не самым первым) просветителем и идеологом просветительского движения в Англии. А если добавить к сказанному, что маркиз Галифакс являлся не только оригинальным и интересным мыслителем, но и важной фигурой в государственной и политической жизни страны в правление Стюартов, то станет понятным, почему этот деятель заслуживает особого внимания исследователей. Между тем в России имя Галифакса до недавнего времени оставалось практически неизвестным даже специалистам. Наше знакомство с его творчеством впервые произошло во время работы над монографией, посвященной изучению истории политической мысли раннего английского Просвещения34. И уже тогда мы убедились в необходимости более глубокого исследования творчества этого талантливого деятеля стюартовской эпохи.

Издатель сочинений Галифакса У. Рейлих обращал внимание на необычайную актуальность его произведений для политиков ХХ столетия. Он полагал, что они могли бы «немало для себя почерпнуть» в трудах маркиза, отчего стали бы сами выглядеть «умнее». Ученый сетовал на то, что имя Галифакса оказалось для многих поколений англичан «почти забытым», что может вызвать лишь «стыд и сожаление»35. Рейлих сравни вал Галифакса с одним из самых знаменитых просветителей европейского масштаба – лордом Болингброком и приходил к неожиданному для современных ученых выводу о том, что «социальные сентенции» и политические принципы маркиза отличались большей глубиной, нежели те, которыми был известен его знаменитый соотечественник. Высокую оценку Галифаксу дал также известный британский историк Дж. Гуч, называвший его «самым утонченным и оригинальным мыслителем эпохи Реставрации». Гуч уверял, что Галифакс по праву занимал видное место среди «классиков» литературы и что его прекрасные и меткие афоризмы не уступали в мастерстве изречениям известного мыслителя Франции Ф. Ларошфуко. Более того, на взгляд ученого, в стюартовской Англии вообще было только два выдающихся политических писателя: Томас Гоббс и … маркиз Галифакс36. Ученые обращали внимание на заметный вклад, который Галифакс внес в оформление идеологии европейского Просвещения. Галифакса называли «предвестником Бёрка», поскольку ему удавалось облекать идеи в форму, приводившую их в движение. Трудами маркиза восхищался великий Вольтер, которому особенно импонировала деятельность Галифакса на поприще «взращивания литературных талантов»37.

Галифакс являлся не только оригинальным мыслителем и талантливым политическим писателем. На поприще государственной деятельности он также оставил заметный след. По мнению английского историка XIX в. Т. Маколея, «меж государственными людьми, окружавшими королевский двор, Галифакс «по гениальности» был первым»38.

Деятельность Галифакса в качестве высшего государственного чиновника пришлась на время правления трех монархов, каждый из которых доверял ему самые ответственные посты в управлении. При Карле II Галифакс был спикером парламента и королевским министром. При Якове II – президентом Тайного совета, а при Вильгельме Оранском – лордом – хранителем малой печати. И, как признают историки, на всех должностях маркизу удавалось сохранить «значительность и авторитет». Галифакса уважали, с ним советовались, его в равной мере опасались, когда он был в оппозиции и когда находился на посту королевского министра. На взгляд ученых, трудно было найти равных Галифаксу по талантам и административным способностям39.

Несмотря на то, что зарубежные ученые признавали Галифакса оригинальным мыслителем, талантливым политиком и администратором стюартовской Англии, его творческое наследие оставалось слабо изученным. На этот факт обращал внимание британский ученый Э. Рид40. Пространная биография Галифакса, принадлежавшая перу британской исследовательницы г. Фокскрофт41, да несколько статей – все, чем располагает мировая историческая наука об одном из первых идеологов европейского Просвещения.

Отечественным исследователям имя Галифакса до недавнего времени оставалось практически неизвестным. Учитывая это, мы сочли необходимым поближе познакомить российского читателя с оригинальным мыслителем эпохи раннего Просвещения.

Георг Севиль (1633 – 1695 гг.) – первый маркиз Галифакс родился в Торнхилле. Он происходил из знатного и богатого дворянского рода, проживавшего на севере Британии, в графстве Йоркшир. Род Севилей находился в родстве с самыми древними и известными семействами королевства. Родственниками Георга являлись лорды Шрусбери, Стаффорд, Шефтсбери, Сандерленд и другие видные государственные и политические деятели Англии. Короче говоря, будущий маркиз был тесно связан со многими из тех, чьи имена заполняли английскую историю XVII века. Отец Георга – Уильям Севиль был депутатом Короткого парламента, а затем мэром Шеффилда и Йорка. Роялист по убеждениям, он верой и правдой служил королю Карлу I, на стороне которого сражался во время гражданской войны, решительно отражая натиск армии Т. Ферфакса. В разгар революционных событий 30 –летний Уильям скоропостижно скончался, оставив огромные владения, которые не успел конфисковать Оливер Кромвель, в наследство сыну. Поэтому, когда Георг достиг совершеннолетия, он стал известен как один из самых богатых людей в королевстве. Мать Георга – Анна Кавентри также происходила из знатного рода. Ее отец был лордом – хранителем малой печати. Отличавшаяся хрупким телосложением и слабым здоровьем она проявила мужество и решительность, когда на замок в Шеффилде, где проживала ее семья, напали отряды Кромвеля. Собрав всех своих слуг и домочадцев, Анна Севиль организовала оборону замка, сумев отразить вылазки нападавших.

Воспитанием Георга и его начальным образованием Анна занималась сама. Она была убеждена в том, что сына следует держать в строгости и умело контролировала учебный процесс. Высшее образование будущий маркиз получил в университетах Парижа и Женевы. Вообще о молодых годах Севиля мало что известно. По замечанию мемуариста Дж. Эвелина, Георг был очень богатым, остроумным, а в юные годы «до некоторой степени положительным человеком». Все это он сохранил и в зрелые годы. Что же касается взглядов Севиля, то они, как считал его современник, «сделались менее позитивными»42.

После реставрации монархии в 1660 г., когда на английский престол вступил сын казненного короля Карла I – Карл II Стюарт, Георг возвратился на родину и поселился в живописном местечке Раффорде, что в Ноттингемшире. Он жил в замке, окруженном лесным массивом, некогда принадлежавшим аббатству. К тому времени Георг уже обзавелся семьей, женившись в 1656 г. на красавице Дороти, урожденной графине Сандерленд. Семейная жизнь складывалась удачно: у них родилось четверо детей – дочь Анна и трое сыновей. Однако семейная идиллия нарушилась в 1670 г., когда супруга Георга скоропостижно скончалась. Обремененный хлопотами по дому и заботами, связанными с воспитанием детей, Георг, несмотря на память о «прекрасной Дороти», вдовствовал недолго. Через два года он женился вторично, взяв в жены младшую дочь графа Пьергонта из Торсби – Гертруду. От этого брака родилась дочь Елизавета, которой Галифакс и посвятил свое знаменитое произведение «Новогодний подарок для леди, или Наставление дочери»43.

Политическая карьера Севиля началась в 1664 г. с его избрания в палату общин. На первых порах Георг особой активности в парламенте не проявлял, но постепенно освоился и, разобравшись, что к чему, решил объединиться со своим родственником графом Ковентри и его другом графом Бэкингемом. Благодаря активным усилиям этих парламентариев, премьер – министр страны граф Кларендон подал в отставку. Новое правительство оценило их поступок по заслугам. Поскольку Георг Севиль был очень богатым человеком, это обстоятельство всегда служило прочным барьером для возникновения возможных слухов о его занятиях политической деятельностью из корыстных побуждений.

Пожалуй, именно в силу его неподкупности палата общин назначила Севиля в 1668 г. главой парламентской комиссии для разбирательства скандала, связанного с финансовыми злоупотреблениями на флоте. В том же году король Карл II пожаловал ему титул виконта, и новоиспеченный лорд переместился в верхнюю палату парламента. Когда же высокопоставленный чиновник У. Темпль предложил королю свой проект о создании новой структуры Тайного совета из числа самых богатых и влиятельных лордов страны, Карл изъявил желание, чтобы в его состав непременно вошел Галифакс. Требовательность, прямота и честность, а также критика правящего кабинета министров помогли Галифаксу быстро завоевать уважение коллег в палате лордов. «Его ум был плодовит, остер и обширен, – писал о Галифаксе Т. Маколей. – Его изящное, ясное и одушевленное красноречие, при серебряных звуках его голоса, было наслаждением палаты лордов. Его разговор блистал мыслью, фантазией и остроумием». Галифакс встретил самый радушный прием и при дворе, где «прелесть его обхождения и беседы сделали его всеобщим любимцем». Он не нуждался в деньгах, но, как предполагал Маколей, «сан и власть сильно прельщали его». И хотя Галифакс утверждал, что расценивал титулы и высокие должности, как «приманки» для глупцов, и ненавидел «суету, пышность и торжественность», царившие при дворе, предпочитая всему этому уединение в замке родового поместья, его поведение, на взгляд историка, плохо согласовывалось с его уверениями44.

По долгу службы маркиз теперь вынужден был немало времени проводить в столице, и потому в 1673 г. вместе с семьей он перебирается в только что отстроенный особняк на Кинг – стрит в фешенебельном районе Лондона. Жизнь шла своим чередом. Авторитет Галифакса на поприще службы укреплялась день ото дня. Король доверял ему самые деликатные поручения: назначив тайным советником, направил маркиза с визитом во Францию, чтобы поздравить Людовика XIV с рождением сына, а заодно «провентилировать» вопрос об отношении французского монарха к заключению союза Англии с Голландией. После успешного завершения миссии король ввел Галифакса в состав комитета по внешней политике. Там маркиз начинает тесно сотрудничать с такими известными государственными и политическими деятелями Англии, как Темпль, Эссекс, Шефтсбери. Все складывалось прекрасно, и казалось, что ничто не сулило плохих перемен. Однако происшедший в стране в конце 70 –х годов так называемый «исключительный кризис» многое изменил в судьбе маркиза.

В последние годы правления Карла II в стране резко обострилась борьба между тори и вигами, что обусловливалось нагнетанием антикатолических настроений в обществе. Летом 1678 г. священник Титус Оатс сообщил в Тайный совет о том, что располагает сведениями о якобы готовящемся заговоре католиков, которые вознамерились убить короля и возвести на трон его брата, известного своей приверженностью к католицизму герцога Йорка, будущего короля Якова II. Нелепые домыслы о заговоре порождали в стране панику. Власти прочесывали дома католиков в поисках оружия. На улицах столицы день и ночь дежурили вооруженные отряды милиции. В условиях разыгравшейся в стране антикатолической истерии парламент занялся рассмотрением билля «О исключении герцога Йорка на престолонаследия». Этот закон, в свою очередь, послужил причиной острых дебатов в парламенте. Борьба сторонников и противников «исключительного билля», продолжавшаяся около двух лет, с 1679 по 1681 гг., положила начало политическому кризису в стране, который в конечном счете завершился роспуском парламента.

Галифакс не остался в стороне от происходящих событий. Именно ему историки приписывают решающую роль в отклонении парламентом «исключительного билля». Хотя Галифакс осуждал католицизм, он, тем не менее, выступил против данного законопроекта, полагая, что его принятие приведет к гражданской войне в стране, тогда как все опасения в отношении судьбы протестантизма в случае вступления на престол короля – католика можно было бы устранить через введение особых ограничений прерогативы монарха. Поэтому, когда в октябре 1680 г. билль «об исключении» в очередной раз обсуждался в палате лордов, Галифакс использовал все свои красноречие и убедительные аргументы, чтобы повлиять на ход голосования. Как писал Маколей, маркиз защищал «дело герцога Йоркского» речами, которые даже по прошествии многих лет «помнились как образцовые произведения логики, остроумия и красноречия». Говорили, что именно благодаря ораторскому искусству Галифакса судьба билля решилась окончательно: он был отклонен большинством голосов. Так, на взгляд Маколея, «гениальность Галифакса поборола всю оппозицию»45_{. Между} тем подобный поступок встретил неоднозначную реакцию среди политиков. В то время как король в знак признательности пожаловал Галифаксу титул графа, оппозиция объявила его предателем.

Вообще, надо признать, отношение Галифакса к существующим политическим партиям было непростым46. Он высказывался против создания постоянных «враждующих лагерей», стараясь дистанцироваться от их «неистовой борьбы», и подобная неприязнь к партиям послужила причиной изоляции маркиза в среде политиков. Галифакс явно недооценивал роль партий в управлении государством, полагая, что без них вполне можно обойтись. В некоторых своих произведениях он старался даже не упоминать названий партий: так они были ему антипатичны. Партии возбуждали «презрение» маркиза, в особенности ему были противны «низкие уловки и неразумные крики их демагогов»47.

Тем не менее Галифакс не сумел остаться в стороне от партийной борьбы, а вскоре и сам начал «обращаться в вига». Он стал критически отзываться о правлении абсолютной монархии в Англии и защищать привилегии парламента, утверждая, что жизнь «не имела бы никакой цены», если бы свобода и собственность граждан зависели от произвола «деспотического властелина»48. Подобные речи маркиза не могли вызвать симпатий короля. Усилившееся раздражение Карла « подогревалось» сетованиями его брата. Герцог Йорк считал « неприличным » далее терпеть в должности лорда – хранителя малой печати человека, бывшего в душе республиканцем.

Между тем маркиз Галифакс не был ни республиканцем, ни вигом. Пожалуй, можно признать, что среди политиков он занимал особое место благодаря своим исключительным дарованиям, способностям и природному уму. Маколей писал о Галифаксе: «Ум у него был острый, скептический, неистощимо плодовитый на различия и возражения, вкус утонченный, чувство смешного необыкновенное, нрав тихий и миролюбивый, но разборчивый и отнюдь не расположенный ни к доброжелательству, ни к восторженному удивлению»49. Такой человек, на взгляд историка, не мог оставаться постоянным союзником какой –либо одной партии. Галифакс всегда был строг к своим союзникам и дружески относился к противникам. Философский склад ума, сдержанный темперамент, изысканные манеры способствовали формированию Галифакса в умеренного политика. Постепенно маркиз сделался защитником «среднего курса и разумного компромисса».

Однако умеренность во взглядах и поступках, а также стремление примирить враждующие стороны вызывали к нему недоверие со стороны обеих партий. «Когда он действовал заодно с оппозицией, – писал Маколей, – в нем подозревали придворного шпиона; когда же он присоединялся ко двору, все тори пугались его республиканских доктрин»50. Друг маркиза епископ Дж. Бёрнет признавал: Галифакс не умел придерживаться в политике твердой позиции, он продвигался вперед и отступал назад и «менял позицию так часто, что в конце концов ни одна из сторон уже не доверяла ему»51. Недоброжелатели окрестили Галифакса «триммером». Маколей объяснял, что этим словом называют человека, который «из личных видов попеременно поддерживает противоположные партии». Подобных людей, утверждал историк, в обществе презрительно называли «вертушками»52.

Однако маркиз не только не обижался на свое прозвище, напротив, он им гордился. Для разъяснения собственной позиции Галифакс в 1684 г. издал свой первый политический трактат «Характер триммера», в котором выражал недоумение, почему столь «безобидным словом», как «триммер» («соглашатель») называют «чудовище, которым впору пугать детей и женщин»53. На взгляд Галифакса, «триммер» – это правильное размещение груза на судне с целью его уравновешивания (одно из значений глагола to trim – Т.Л.). К примеру, если пассажиры столпятся на одной стороне судна, то оно может легко опрокинуться. Чтобы этого не допустить, необходим соответствующий противовес – «триммер». Применительно же к политической и общественной жизни «триммер» – это всего лишь «третье мнение», отличное от правительственной и оппозиционной точек зрения.

В своем памфлете Галифакс подробно освещал самые различные вопросы: о законах, государственном правлении, религии, внешней политике правительства и т.д. Судя по его высказываниям, он являлся большим почитателем законов. Галифакс видел в законах «необходимые цепи», способные «связать непокорные страсти людские». Ведь если дать волю человеческим страстям, то они превратят государство в состояние «варварства и враждебности», и потому «всем хорошим» человечество обязано законам, а «всем плохим» – отсутствию таковых. Галифакс считал, что подчиняться законам страны должны не только подданные, но, в первую очередь, сам правитель. Король никогда не станет «великим», если будет относиться к законам без должного уважения54. Своим произведением Галифакс еще раз подтвердил, что является убежденным сторонником конституционной монархии, а не республики, в симпатиях к которой его нередко обвиняли. Трактат Галифакса, «содержательный и выразительный, наполненный мыслями и рассуждениями», Дж. Гуч расценил как «величайший политический памфлет XVII века»55.

После смерти Карла II в 1685 г. на английский престол вступил его брат Яков II Стюарт. В правительстве начались перестановки, которые затронули и Галифакса. Новоиспеченный король вначале отобрал у маркиза малую печать, а затем назначил его председателем Тайного совета. «Я его хорошо знаю, и не могу иметь к нему доверия, – объяснял свои действия король приближенным. – Что же касается места, которое я ему дал, то оно только покажет, как мало он имеет влияния». Разногласия с королем начались очень скоро, что и привело в конечном счете к отставке Галифакса. Причиной же отставки послужило нежелание председателя Тайного совета поддержать намерение короля отменить знаменитый Хабеас корпус акт, заложивший основу создания правового государства в Англии.

Отставка неугодного королю высокопоставленного чиновника неожиданно произвела впечатление на политиков Парижа, Вены, Гааги. Они принялись превозносить «ум и добродетели уволенного сановника таким образом, что в Уайтхолле очень обиделись»56. Отношения между королем и опальным министром еще больше ухудшились. Хотя Галифакс в свое время, что называется, «спас корону» для Якова, выступив в парламенте против «исключительного билля», его неприятие католицизма и абсолютизма, к которым благоволил новый монарх, привели маркиза в конечном счете в ряды оппозиции. Когда в 1687 г. Яков издал Декларацию о веротерпимости, которая открывала широкие возможности католикам для участия в государственном правлении, Галифакс возмутился. Он написал памфлет «Письмо к диссентеру», главной направленностью которого было воспрепятствовать католикам занимать ответственные посты в государстве. Автор утверждал, что вся религиозная политика короля была построена «на парадоксах». В то время как католики считаются единственными «друзьями свободы», все протестанты попали в число тех, кому не следует доверять. Возражая против политики короля, памфлетист в то же время призывал парламент к «сдержанности», полагая, что королевскую декларацию все – таки следует признать законной. Протестанты же должны объединить свои усилия, оставаться «спокойными, стойкими и убежденными сторонниками своей религии и законов страны». Только тогда они смогут противостоять давлению со стороны короля, и не позволят католицизму утвердиться в стране.

Памфлет Галифакса вызвал в Англии большой резонанс. 20 тыс. его экземпляров мгновенно были распроданы. Недоброжелатели и противники пустились в полемику с анонимным автором, однако все их усилия публика сочла «неудовлетворительными и слабыми». Власти были крайне раздражены и не жалели усилий для того, чтобы установить имя анонимного памфлетиста. Хотя прямых улик против Галифакса и не было, но «обширность и острота ума», живость воображения, «изящный и энергический слог», «философское спокойствие», раскрывавшиеся в памфлете, указывали на авторство маркиза57.

Основные положения «Письма к диссентеру» нашли дальнейшее развитие в новом памфлете Галифакса «Анатомия эквивалента», опубликованного в 1688 г. Несколько «остроумно –логических и утонченно – саркастических страниц» памфлета, на взгляд Маколея, положили конец «пустым проектам» короля. В памфлете автор рассуждал о «договорном» происхождении королевской власти, о недопустимости изменения или упразднения существующих в стране законов по воле короля, о том, что парламентарии не в праве идти на уступки монарху и изменять законы без желания народа, иначе это будет похоже на «торговую сделку»58. Галифакс подчеркивал, что только закон способен предотвратить насилие и гарантировать безопасность свобод и собственность подданных от посягательств монарха.

Декларация о веротерпимости Якова вызвала осуждение не одного Галифакса. Семеро самых известных в стране епископов сочли ее «антиконституционной» и отказались зачитать своей пастве. Король пришел в ярость. Он объявил епископов «мятежниками» и «бунтарями» и приказал заточить их в Тауэр. Галифакс тут же отправился навестить опальных священнослужителей в тюрьме, пытался их ободрить и морально поддержать. Начавшийся вскоре судебный процесс над епископами – «бунтарями» завершился поражением короля: суд оправдал их и освободил из – под стражи.

Хотя Галифакс и осуждал проводимую королями – братьями политику, тем не менее, он не принимал участия в заговорах, направленных на их свержение. Когда заговорщики – виги О. Сидней, лорды Рассел и Шрусбери попытались в 1683 г. привлечь маркиза в свои ряды, Галифакс дал им ясно понять, что не желает быть посвященным в намерения своих «отважных и пылких друзей». Но когда заговор был раскрыт и над его участниками нависла смертельная опасность, он одним из первых выступил в их защиту.

Отказался маркиз и от участия в заговоре в защиту интересов дочери Якова II – Марии и ее супруга Вильгельма Оранского. Вероятно, слухи о подобной позиции Галифакса дошли до короля, поскольку вскоре Яков избрал маркиза на роль посредника в диалоге со своими политическими оппонентами. Король предложил Галифаксу вновь вступить в должность, однако возможности для «миротворческой» миссии последнего уже были упущены. В стране нарастало всеобщее недовольство политикой короля. Младшая дочь Якова – принцесса Анна, а также главнокомандующий армией У. Черчилль, будущий герцог Мальборо (предок знаменитого премьер – министра Великобритании У. Черчилля – Т.Л.) тайно бежали в Голландию под покровительство Вильгельма Оранского, Яков был вынужден собрать на совет наиболее влиятельных лордов. От их имени с пространной речью выступил Галифакс. Хотя маркиз высказал королю «много неприятных истин», однако сделал это «с деликатностью», полагая, что подобные речи были «долгом человеколюбия к павшему монарху». В выражениях, «исполненных сочувствия и уважения», Галифакс утверждал, что король должен приготовиться к «великим жертвам»: созвать парламент, приступить к переговорам с принцем Оранским, а также устранить главные из «злоупотреблений», на которые жаловался народ. Яков направил депутацию к своему зятю – Вильгельму Оранскому. Входивший в ее состав Галифакс вручил голландскому принцу письмо короля.

По возвращении из Голландии Галифакс занял пост председателя временного правительства. Он искренне верил в то, что сумеет добиться приемлемых условий соглашения между королем и принцем. Однако неожиданно Галифакс узнал о том, что король вовсе не думал соблюдать те условия, о которых упоминал в своем письме, и что посольство в Голландию было чистейшей воды «надувательством», а сам маркиз послужил всего лишь орудием в интригах Якова. Галифакса возмутила подобная неблагодарность со стороны короля и, как писал Маколей, «рассудок и злоба побудили его отказаться от прежней мысли о примирении и стать во главе людей, желавших возвести Вильгельма на престол»59. Как только новость о высадке принца Оранского в гавани Торби достигла Лондона, епископы и несколько видных лордов приступили к переговорам с Яковом, пытаясь убедить его «не допустить кровопролития в стране». В это же время Вильгельм направляет в Лондон послание, в котором просит маркиза Галифакса оказать все свое влияние на короля с тем, чтобы тот «ради спокойствия города и личной безопасности» покинул страну. Не дождавшись ответа, Вильгельм отдал приказ своим войскам выдвинуться в расположение Лондона. Напуганный военными приготовлениями принца Оранского король решается бежать. Под покровом ночи на небольшом суденышке Яков пересек Ла – Манш и, достигнув берегов Франции, прибыл под покровительство своего кузена – Людовика XIV. В это время Вильгельм уже вступал в Лондон. Так в Англии совершилась Славная революция, столь возвеличенная британскими историками за свой бескровный, мирный характер в противоположность «кровавому мятежу» 40 – х годов XVII века. Причину « бескровного» характера революции английская исследовательница Г. Фокскрофт усматривала в настроениях, царивших в обществе. На ее взгляд, большинство населения фактически являлось «триммерами». Народ не испытывал «энтузиазма» по отношению к принцу Оранскому, которого не знал, но еще меньше симпатий у него вызывал бежавший из страны король Яков II. Поэтому на происходившие в стране события население взирало «с молчаливым равнодушием»60.

Заняв Лондон и расположившись в покоях королевского дворца, Вильгельм пригласил для аудиенции известных лордов, которым сообщил, что намерен просить их содействия в гражданском правлении и созыве «свободного парламента». Председателем палаты лордов единодушно был избран Галифакс. Он стал также спикером первого парламента. Маркизу поручили ответственную и почетную миссию: вручить новоиспеченным монархам – принцессе Марии и ее супругу Вильгельму Оранскому корону. Король не забыл всего, что сделал для него маркиз. В знак своей признательности он назначил Галифакса на должность лорда – хранителя малой печати с солидным годовым доходом. За маркизом сохранился также пост спикера в палате лордов.

Назначение Галифакса на должность лорда – хранителя, на взгляд историков, вряд ли было удачным шагом со стороны короля. К примеру, Фокскрофт считала, что Вильгельм не был государственным деятелем в истинном понимании этого слова. Он являлся хорошим полководцем и дипломатом, но в вопросах внутренней политики «не смыслил ничего». Его выбор «триммера» объяснялся скорее тем, что он надеялся с помощью Галифакса добиться объединения разделенного на партии общества и «консолидировать нацию». Маколей также признавал, что на Галифакса пало «тяжелое бремя», которое тот был не в состоянии нести. Причину тому историк усматривал в неумении маркиза быстро решать практические вопросы.

Поначалу взаимоотношения Галифакса с королем были доверительными, и на маркиза все смотрели как на главного советника Вильгельма. Однако вскоре блистательная карьера сановника дала трещину. Галифакс все больше разочаровывался в той политике, которую проводил король. Особенно его возмущало то, что Вильгельм раздаривал земли и должности тем, кто сослужил ему «добрую» службу во время Славной революции. «Да, гуси спасли Рим, но я не помню, чтобы их за это произвели в консулы», – как –то по этому поводу обмолвился Галифакс.

Летом 1689 г. недоброжелатели и завистники маркиза предприняли попытку устранить его с занимаемой должности, отобрав у Галифакса тот «мешок с овечьей шерстью, на котором по обычаю восседал лорд – канцлер. Галифакса обвинили в «неудовлетворительном положении дел в Ирландии». Весной 1689 г. военные корабли Франции переправили экс – короля Якова II в Ирландию с тем, чтобы он смог подчинить королевство, в котором были сильны позиции католиков. Восстание сторонников Якова – «якобитов» удалось подавить не сразу. Потребовалась длительная осада Лондондерри, прежде чем Вильгельм одержал победу над своим тестем. Хотя прямой вины Галифакса в неудачах англичан в Ирландии и не было, тем не менее противники маркиза воспользовались «ирландским вопросом» как предлогом для парламентского разбирательства. Были допрошены многочисленные свидетели, проведена ревизия протоколов Тайного совета, однако каких –либо доказательств вины Галифакса, на основании которых было бы возможно выдвинуть обвинительное заключение, найти так и не удалось.

Служебные неприятности отягощало личное горе, постигшее в это время маркиза. Он потерял за один год двоих своих сыновей – 28 –летнего Генриха и 21 –летнего Георга. В письме к своему другу леди Рассел, Галифакс сетовал на «пустоту вокруг своего очага и на жестокую несправедливость вигов». В защиту отца вступился его третий сын – лорд Иланд. Он явился в палату лордов и попросил слова. В своей речи лорд заявил, что его отец «не заслужил, чтобы над ним издевались подобным образом». Если его считают виновным, то следует разъяснить, в чем это выражается. Маркиз готов подчиниться любому приговору, поскольку удаление от двора для него не представляется чем – то ужасным, ведь «благостью божьей он возвысился так, что не имеет надобности искать на службе средств для поддержания своего ранга»61. Пламенная речь молодого человека убедила лордов в решении оправдать Галифакса. Однако маркиз уже не желал возвращаться на прежнюю должность. В 1690 г. он подал в отставку и отошел от дел, уединившись в своем родовом поместье Роффорде. Тихие рощи, окружавшие старинный замок, располагали к литературной деятельности. Из – под пера Галифакса один за другим появляются настоящие шедевры публицистики: «Черновой набросок новой морской системы», «Советы избирателям парламента», «Мысли и рассуждения о политике», «Государственные принципы», «Мысли и рассуждения о морали», собрание афоризмов под названием «Мысли и рассуждения о разном». Судя по названиям работ, все они были написаны на основе личного опыта, наблюдений и суждений о людях, с которыми довелось общаться маркизу, о политиках и государственных деятелях, с которыми он бок о бок трудился в министерстве или в парламенте, о событиях, очевидцем которых становился. Однако перед нами предстают не просто мемуары удачливого политика и высокопоставленного сановника. Произведения Галифакса наполнены глубоким содержанием, в них присутствуют философские рассуждения, отличающиеся прозорливостью и мудростью политика и партийного лидера.

Ученые ХХ века высоко оценили литературные творения Галифакса. Гуч отмечал, что хотя маркиз и не создал какого – нибудь объемного труда, однако все его трактаты содержали «больше мыслей и рассуждений, нежели иные произведения подобного рода во всей английской политической литературе»62. На взгляд Рида, все произведения Галифакса, написанные на основе его практической деятельности – это «плод рассуждений политического мыслителя»63.

Произведения Галифакса носили просветительский характер. Галифакс проявлял интерес к вопросам происхождения государственной власти, формам ее правления, теориям «разделения» и «равновесия властей», гражданским и личностным свободам. Важное место в его творчестве занимали также вопросы религии, морали.

Галифакс являлся сторонником «договорного» происхождения государственной власти. На его взгляд, большая часть народа от природы «глуха и пассивна», потому и не способна к какому –либо «движению». Народ всегда нуждается в управлении. И подобно тому, как ребенок не может обойтись без наставника, так и народ не в состоянии лишиться своего правителя. Однако не следует забывать, предупреждал Галифакс, что «благосклонность народа кратковременна, тогда как его генв продолжителен», а потому народные массы не следует провоцировать на какие –либо антиправительственные выступления. В качестве одного из средств удержания народных низво в повиновении маркиз предлагал повзолить им «выискивать ошибки у тех», кто стоит над ними, т.е. у правителей. В трактате «Мысли и рассуждения о политике» Галифакс, касаясь выступлений народных масс против правителей, писал, что они всегда обречены на провал, поскольку народ не способен объединяться, тогда как «в единстве всегда больши силы, чем в численности». Не умея добиться единства в «правом деле», народ терпит поражение, а власти этим «гнусно пользуются». И все же Галифакс советовал правителям не провоцировать народ, если они не желают «опасных действий» с его стороны64.

Галифакс являлся убежденным сторонником теории «разделения властей». Он считал законодательное учреждение (парламент) существенной частью конституции. На взгляд маркиза, парламент должен быть « всемогущим», и только тогда он сможет оказать правителю действенную помощь в его «мудром правлении». Парламентариям же не следует забывать, что их главная цель – это благо тех, кто их избирает. Между тем английский парламент весьма далек от совершенства, поскольку, на взгляд Галифакса, напоминает собой «войска противоборствующих партий, стремящихся к достижению преимуществ каждая для себя». К тому же некоторые депутаты очень много говорят о защите свобод народа, но слишком мало делают для реализации своих обещаний. Задумываясь над тем, как же улучшить существующее положение дел в парламенте, Галифакс пишет памфлет «Некоторые предостережения, предлагаемые вниманию тех, кому предстоит избирать членов будущего парламента». В нем он подробно разъясняет, кого не следует избирать в парламент.

Маркиз сомневался в том, что кандидаты, стремившиеся в парламент, не думали о личной выгоде. Человечество настолько продажно, утверждал он, что было бы «излишним и смешным» допустить, будто у тех, кто избирается в парламент, отсутствует личная выгода. Он настоятельно рекомендовал отбирать кандидатов «особенно тщательно», поскольку народ доверяет парламентариям свои свободы и деньги.

Галифакс предостерегал избирателей от выбора депутатов, пренебрегающих своими обязанностями. У него не вызывали доверия и те из них, кто занят исключительно «своими личными делами». Подобных депутатов, равно как и лиц, «чрезмерно занятых своим бизнесом », Галифакс не советовал избирать в парламент. Он считал, что сверх меры «активные бизнесмены» вряд ли будут объективно рассматривать вопросы, связанные с общественными интересами. Просветитель категорически высказывался против избрания в парламент лиц, отличавшихся пристрастием к спиртному. «Очень вероятно, – писал он, – что принципы таких людей будут столь же основательными, как содержимое в их бутылках, на дне которых они черпают свои аргументы». Галифакс высказывался также против избрания в парламент людей, которым «еще в пору учиться в университетах». Он считал, что депутатами не должны становиться люди моложе тридцати лет. Умеренный политик Галифакс приходил к заключению: хорошо, если «молодые люди не будут торопиться с вступлением в парламент, а пожилые не будут затягивать с уходом из него». Совершенно непригодными для парламентской деятельности Галифакс считал так называемых «салонных шаркунов». Мысли подобных людей заняты лишь заботой о собственных париках, а их познания ограничиваются «тонкостями в области моды и нарядов». Не место в парламенте также завсегдатаям клубов и кофеен, которые любят «покрасоваться» в обществе, «пустить пыль в глаза», но их тщеславие и пустая болтовня не что иное, как «дешевый блеск». Люди подобного сорта, считал Галифакс, не способны к созидательной деятельности и законотворчеству.

Маркиз предостерегал от избрания в парламент также «чрезмерных мотов» и «неразумных скряг». Первые, на его взгляд, проявляют алчность, поскольку опасаются, что им никогда не будет всего хватать вдоволь. Вторые боятся, что не смогут накопить достаточно средств. Кроме того, неразумно выдвигать в кандидаты и тех, кто на прежней службе «слишком вольно обращался с общественными деньгами». И те, и другие, по мнению просветителя, являются «рассадником заразы» и потому не должны допускаться в общественное собрание.

Категорически Галифакс высказывался против избрания в парламент представителей от политических партий. «Партийные люди свободны только на словах, – подчеркивал он, – в действительности они являются рабами». Даже в мирное время партии находятся в «состоянии войны». Являясь сторонником какой – либо партии, человек уже не вправе руководствоваться собственным умом и чувствами, но должен следовать партийным установкам, если даже таковые «расходятся с его собственными добрыми намерениями и моралью». Если же кто – нибудь из членов партии пожелает покинуть ее ряды, его тотчас назовут «дезертиром». Чрезмерная активность и необъективность партийных депутатов затрудняет работу парламента. «Совершенно очевидно, – констатировал Галифакс, – что до тех пор, пока подобное сборище разгневанных мужчин, играя в футбол, не перебьет всех окон, вряд ли они проявят рвение к делам нации, которыми должны заниматься». Галифакс предостерегал избирателей от выборов партийных кандидатов, напоминая, что партии обладают такой властью, что смогут добиться отмены любого закона, либо «наобещать то, что впоследствии не выполнят». Трудно сказать, чем объяснялись подобные антипартийные высказывания Галифакса, если учесть, что сам он тесно сотрудничал с партией вигов. Нередко его даже называли одним из лидеров этой партии. Быть может, и здесь сказалась позиция Галифакса как «триммера» – занимать «среднее», «промежуточное» положение между двумя «крайностями» – партиями?

Галифакс обращал внимание избирателей на людей, которые, баллотируясь в парламент, преследуют единственную цель: «извлечь какую – нибудь личную выгоду для себя». Парламент из подобных депутатов станет походить скорее на «компанию торгашей, обделывающих свои делишки», нежели на законодательное учреждение, цель которого – служение народу. На взгляд Галифакса, «нет ничего более постыдного, чем стремление получить за свою службу хорошую должность». Маркиз высказывался и против избрания в парламент должностных лиц, полагая, что «ни один человек не должен служить двум господам сразу». Он осуждал и выдвижение в кандидаты тех, кто подозревался в «скандальном получении пенсий» от короля. Не одобрял Галифакс и депутатов от армии. Когда военные начинают заниматься гражданскими делами, рассуждал он, то проку от этого бывает очень мало. Ведь офицер привык подчиняться приказам, тогда как парламентарий должен быть свободным в принятии своих решений. И вообще, лучше использовать граждан «в свойственной им сфере», заключал Галифакс.

Трактат просветителя завершался следующими пожеланиями: «После того, как я высказал свои соображения в отношении тех, кто не должен избираться в парламент, меня могут спросить, кого же следует выбирать? Отвечу так. Избирайте англичан! Ну, а если говорить откровенно, то я не думаю, чтобы подобных кандидатов так легко было бы найти»65. По – видимому, близкое знакомство Галифакса со многими парламентариями и позволило сделать столь неутешительные выводы о своих согражданах, избираемых в законодательное учреждение. Данный трактат, на взгляд Гуча, «язвительный и даже циничный», позволял заключить, что только «парламент из галифаксов» мог удовлетворить придирчивому вкусу маркиза66. В то же время высказывания Галифакса о том, какими не должны быть члены парламента, позволяют представить его идеал «слуги народа». Примечательно, что важное место в этом «идеале» занимали моральные качества. Избранники народа, полагал Галифакс, должны быть людьми честными, неподкупными, мужественными, ревностными защитниками свобод народа.

Являясь сторонником теории «разделения властей», Галифакс считал, что исполнительная власть должна вверяться в руки монарха и его министров. Первейшая обязанность короля – подчинение законам, издаваемых парламентом. Именно законы, на его взгляд, ограничивают исполнительную власть, возложенную на правителя.

В своих трудах Галифакс обращался к вопросу о взаимоотношениях правителя с народом. Он полагал, что «без любви не может быть настоящей преданности», и если подданные боятся монарха из – за опасений, что он способен их наказать, то они могут пожелать от него избавиться. Поэтому правитель обязан завоевать любовь и уважение своих подданных. В трактате «Государственные принципы» Галифакс советовал королю лучше прислушиваться к тому, о чем говорит народ и на что он жалуется. Правитель должен проявлять заботу о том, чтобы большая часть народа не высказывала своего недовольства, ведь «если гнев народа не остановить вовремя», то он может обратиться против него. Кроме того, королю надлежит постоянно заботиться о поддержании своего авторитета в глазах народа. Когда пример монарха перестает действовать, это верный признак того, что его власть «теряется», и сам он перестает быть правителем67.

Галифакс обращал внимание на тот факт, что авторитет монарха в народе нередко падает из – за его окружения. В работе «Мысли и рассуждения о политике» он резко высказался о придворных. На его взгляд, королевский двор напоминает собой компанию «хорошо воспитанных светских попрошаек». Человеку гордому, стремящемуся к созидательному труду, лучше не показываться при дворе: его способности и талант должным образом не оценят. Ну а тот, кто хочет сделать карьеру при дворе, должен туда «пробираться на четвереньках, ибо место при дворе, как и место на небесах, достается только тому, кто стоит на коленях»68.

Большое внимание Галифакс уделял вопросу о государственных чиновниках, поскольку считал, что «хорошее правление» возможно только при «хороших чиновниках». Он отмечал, что в народе проявляется недовлоьство и раздаются сетования на плохое управление. И вообще человечество судит о добре и зле по тому, как – плохо или хорошо – руководит им правительство. На взгляд Галифакса, «нация – это масса глины, которой правительство придает форму». Если в стране процветает торговля, повышается образовательный и культурный уровень населения, значит государством управляет «мудрое правительство». Отдельные просчеты и ошибки государственного аппарата происходят из – за отсутствия в нем компетентных и деловых людей. «Так много требуется для того, чтобы быть хорошим министром, что неудивительно, почему таковых немного находится в мире», – сокрушался Галифакс69. Просветитель считал, что правитель должен предъявлять к своему ближайшему окружению требование: ни в коей мере не допускать, чтобы придворные или министры оказывали на него какое – либо давление. «Власть правителя уменьшается, если он делит ее со своими фаворитами, – подчеркивал Галифакс. – И вообще, партнер в правлении – вещь совершенно противоестественная»70.

Не ограничиваясь критикой чиновников, Галифакс в памфлете «Государственные принципы» высказывал предложения, направленные на улучшение государственного аппарата. Он советовал правителю при выборе любого министра учитывать в большей мере заслуги, а не лояльность кандидата на эту должность. Не следует забывать, что только «определенные качества и достоинства могут служить основанием для вхождения в состав правительства, а невежество, хотя и высокорожденное, никогда не должно допускаться к общественным делам»71.

В своих произведениях Галифакс поднимал вопрос и о «третьей власти» в стране – судебной. В трактате «Характер триммера» он утвержлал, что опасается нежелательных последствий в случае, если правосудие начнет испытывать давление «сверху», либо попадает в руки «несведущих людей». «Народ опасается, – писал он, – что вместо защиты подобные деятели начнут с помощью закона избивать нас дубинками и покушаться на собственность, которую мы поручили им охранять». Просветитель обращал внимание на запутанность судопроизводства и некомпетентность судейских чиновников, что наносило большой вред правосудию в целом. Ведь порой, сетовал Галифакс, «требуется больше знаний для объяснения законов и их толкования, чем для их издания», и складывается впечатление, будто юристы в своей деятельности «поклялись не выдавать каких – то секретов». Если же законы «правильно толковать» и со вниманием к ним относиться, то они обращаются в «сокровища» страны72.

В произведениях Галифакса встречается немало интересных высказываний о политических партиях, к которым маркиз относился с явным осуждением. В памфлете «Мысли и рассуждения о политике» он утверждал, что «партийная вражда разделила мир на два лагеря». Представители каждой из партий, по его мнению, забывают обо все на свете, кроме самих себя. Галифакс подчеркивал, что многие люди присоединяются к партии «торопливо». А затем очень скоро покидают ее ряды, испытывая «чувство стыда». Он считал, что никто в партии не должен высказывать собственного мнения, и, как правило, счастливыми бывают те, кто придерживается «общепринятых взглядов». За последнее время партии включились во все сферы деятельности, и потому люди, даже хорошенько не подумав и не разобравшись в целях и задачах партий, торопятся присоединиться к той из них, к которой «испытывают меньшую неприязнь». А те, кто не вошли в партию, выглядят, как «оставшиеся не у дел». Люди присоединяются к партии «по незнанию», и только стыд удерживает их от выхода из ее рядов; каждая партия, пребывающая в оппозиции, критикует ошибки администрации, совершенно не задумываясь о том, что может совершить еще более серьезные прегрешения, когда сама окажется у власти. Переоценивая свои возможности, не пытаясь взглянуть на себя критически, партии, как правило, не в состоянии добиться успеха, в особенности, если речь идет об отставке правительства. Галифакса возмущало то, что партии выступали от лица народа. «Партии в государстве подобны пиратам, маскирующимся в фальшивые наряды, – писал он в трактате «Государственные принципы». – Они выдвигают требования о народном благе, а в действтельности преследуют свою реальную выгоду». Все сказанное позволило Галифаксу заключить, что партии «позорят всю Англию»73. Подобные негативные оценки, которыми наделял партии Галифакс, свидетельствовали о его явном недопонимании той роли, которую им суждено было сыграть в политической жизни страны. По мнению историков, маркиз отказывался признавать «ценные элементы в партийной системе», и, быть может, именно поэтому он оказался «последним из длинного ряда государственных деятелей», которые считали возможным управлять страной, не обращаясь к партиям74.

Важное место в произведениях просветителя занимали его рассуждения о гражданских и личностных свободах. Галифакс неоднократно выступал в парламентских дебатах, отстаивая свободы слова и вероисповедования. Свободу маркиз называл «возлюбленной человечества». Он утверждал: «Свобода обладает таким властным очарованием, что порабощает нас, и мы открываем в ней все новые и новые ценности, которых в ней, возможно, нет вовсе. Однако, если бы она не была столь прекрасна, то мир, возможно, не сходил бы из – за нее с ума»75. Стремление к свободе, на взгляд Галифакса, не должно никем ограничиваться или подавляться, и потому те, кто пытается лишить народ свободы, как правило, терпят неудачу.

Галифакса интересовал вопрос о том, должна ли свобода быть безграничной, а если нет, то в какой степени и кем она регламентируется. Он прочно увязывал свободы людей с государственными законами, видя в последних средство ограничения. И хотя Галифакс признавал, что власть и свобода «редко находятся в добрых отношениях» и редко вступают в прочный союз, поскольку трудно объединить их вместе, так как они «ссорятся на расстоянии», тем не менее он был уверен в том, что следует искать пути компромисса. Ведь, на его взгляд, «власть и свобода подобны жаре и влаге, когда они хорошо сочетаются, то все процветает, а если наступают поодиночке, то все приходит в запустение»76.

Пример наиболее органичного сочетания власти и свободы Галифакс усматривал в правлении конституционной монархии, утвердившейся в Англии после Славной революции. «Наше правление справедливо противится возвышению как власти, так и свобод», – писал он на страницах «Характера триммера». И хотя власть и свобода в «смешанном» правлении пребывают в «состоянии борьбы», однако этого не следует опасаться, поскольку государственное правление в стране «подобно нашему климату, когда ветры приносят с собой шум и волнение, но в то же время они способствуют очищению воздуха, чем облегчают наше существование». «Хотелось бы верить, – продолжал свою мысль Галифакс, – что свежий ветерок, утвердивший свободу, не обратит ее в штормовой ураган, который сметет само государство». И если дело не дойдет «до конвульсий», то свобода народа только укрепит здание конституции, заключал просветитель77.

Галифакс неоднократно высказывался и в поддержку свободы слова. Он осуждал введение цензуры в печати, ратовал за свободное высказывание граждан. Особенно беспокоило его отсутствие достаточной свободы прений в парламенте. На взгляд маркиза, «свобода мнений – это то, что должно охраняться в парламенте в первую очередь»78.

Особое внимание Галифакс уделял вопросу о религиозной свободе. Хотя маркиз, по признанию Маколея, многими современниками почитался «за атеиста», сам он отвергал подобное обвинение и был настроен даже «более религиозно, нежели большая часть государственных людей того века»79. Галифакс был твердо убежден в том, что религия играет важную рль в жизни человека и что она обладает «неоспоримым влиянием на все человечество, поскольку является составляющей его земного счастья». Он называл религию «возвышенным разумом», основой всех добродетелей, «улучшенной и возвышенной моралью», способной «прояснить разум». Цель религии – «освобождать души людей от рабства, страстей, неограниченных во всем аппетитов». Так как религия тесно связана с государственным правлением, она должна соответствовать «климату и конституции страны» таким образом, чтобы «удерживать людей в добровольном послушании», способствуя «укреплению общественного согласия» 80. Из высказываний Галифакса становилось очевидным, что сам он являлся сторонником протестантской религии, очень о ней «радел» и выступал против неразумных попыток тех, кто пытался ее разрушить.

В трактате «Характер триммера» Галифакс высказывал также свои суждения о представителях духовенства. Он обвинял некоторых из них в «чрезмерном рвении к расширению церковной юрисдикции», что отнюдь не походило, на его взгляд, на «рвение апостолов». Просветитель возмущался тем, что некоторые священнослужители, облачившись в церковные одежды, «наподобие старых стражников Тауэра», поступают, как им кажется, «по – королевски», хотя не должны делать ничего сверх того, за что им причитается жалованье. Как просветитель Галифакс обращал внимание на недостаточно высокий образовательный уровень духовенства. Поскольку число грамотных прихожан увеличилось в сравнении с предыдущими столетиями, то и духовенству надлежит позаботиться о повышении своих знаний, полагал маркиз81.

Большое внимание Галифакс уделял проблеме нравственности в обществе. В «Новогоднем подарке для леди» и в ряде других своих произведений, прежде всего в «Мыслях и рассуждениях о морали», он писал о человеческой природе и поведении человека в обществе, о его взаимоотношениях с себе подобными, о правилах поведения в обществе и т.д. Когда человек обращается к выработанным в обществе правилам и принятым законам, то он полагает, что ничто дурное не может произойти там, где они действуют. Однако вскоре он сталкивается в обществе со множеством «нелепостей, абсурдностей, заблуждений», в результате чего начинает сомневаться в существовании законов и морали вообще. Галифакс признавал, что хотя еще в обществе имеется немало негативного и порой «пороки и заблуждения идут рука об руку друг с другом», однако человек обязан позаботиться об улучшении существующих порядков и сделать все возможное для совершенствования мира. Одно из средств избавления от недостатков Галифакс усматривал в их публичном разоблачении82.

Бесспорный интерес вызывает коллекция афоризмов Галифакса, представленная в его произведении «Мысли и рассуждения о разном». Наблюдения Галифакса точны, выразительно, во многом актуальны для наших современников, в чем читатель сам легко может убедиться: «В век коррупции было бы заблуждением полагать, что возможно навести хоть какой – то порядок», «Если человек любит давать советы, то это первый признак того, что он сам в них нуждается», «Если бы люди почаще задумывались над тем, что произносят, то они бы реже раскрывали рты», «Каждый думает о себе лучше, чем окружающие о нем», «Трудности только вдохновляют сильных людей», «Нет ничего смешнее философствующего глупца и ничего более редкого, чем настоящий философ», «Луший способ предположить, что может произойти, это вспомнить то, что было в прошлом», «Когда люди много рассуждают, они мало делают», «Ничто не сделает человека более мудрым, нежели его критическое отношение к собственным взглядам» и т.д.83

Коллекция афоризмов Галифакса не была известна его современникам, поскольку была издана лишь в 1750 г. По оценкам специалистов, эти трактаты явились «наилучшими» произведениями Галифакса, поскольку в них автор говорил о том, о чем политики предпочитали умалчивать Афоризмы маркиза, по утверждению Рейлиха, «будили мысль». Высоко оценил коллекцию афоризмов Галифакса и Гуч. На его взгляд, «прекрасные афоризмы» маркиза являлись «английским эквивалентом изречений Ларошфуко»84. Как это ни странно, но зарубежные исследователи наиболее высоко оценили те произведения Галифакса, которые не касались политики. К примеру, Рейлих называл маркиза «совершенным писателем», но при этом считал, что самым «притягательным» трактатом Галифакса являлся «Новогодний подарок для леди, или Наставление дочери»85. Адресованное дочери Елизавете произведение содержало ряд советов для молодой девушки, однако глубина суждений и социальный характер подобных рекомендаций были таковыми, что сделали книгу незаурядным явлением во всей литературной жизни Англии. Автор был поставлен в один ряд с известным мыслителем европейского Просвещения лордом Болингброком.

Низкий уровень образования даже у многих аристократок, а также падение нравственности в обществе в целом не могли оставить равнодушным Галифакса – просветителя и Галифакса – отца. Считая дочь «главным объектом своего внимания и заботы», он создал для нее собственную систему воспитания. Маркиз считал, что, соблюдая определенные правила поведения, дочь «счастливо устроится в этом мире». Умудренный житейским опытом он хорошо понимал, что без подобных правил молодой девушке придется в жизни нелегко, и брался сам ознакомить ее с ними. Галифакс допускал, что какие – то из этих правил могут вызвать «протест» со стороны дочери, тем не менее считал, что их неукоснительно следует исполнять. Ну, а если дочь все же будет возражать, то он вправе, не ограничиваясь отеческой любовью, прибегнуть к отцовской власти и оказать на нее влияние. Признавая, что не все сказанное в «Наставлении» может быть доступным для понимания молодой девушки, Галифакс все же высказывал надежду в том, что по мере взросления ей «все сделается понятным».

Главное место в «руководстве поведением» девушек должна занимать, по мнению Галифакса, религия. Для юной леди религия является «единственно необходимым» руководством к жизни. Галифакс напоминал дочери, что «Бог находится в ней самой», поэтому в церкви, на публике, следует оставаться «спокойной и строгой», молиться в тиши, и не допускать «экзальтированного поведения», которым грешат подчас некоторые дамы, и которые только вызывают смех и осуждение окружающих86.

Полагая, что счастье женщины во многом зависит от того, как складывается ее семейная жизнь, Галифакс давал дочери ряд советов и по этому вопросу. Он указывал на существующее неравенство полов, которое подчас проявляется в браке. Признавая, что женщина в браке занимает подчиненное по отношению к «своему господину» место, Галифакс утверждал, что она от этого только выигрывает, поскольку при любых затруднениях может воспользоваться своим природным очарованием. «Вы обладаете большей силой своих глаз, нежели мы с помощью своих законов, – подчеркивал маркиз, – и имеете большую власть, благодаря своим слезам, нежели мы – своим аргументам»87. Проявляя уступчивость, мягкость, нежность, женщина способна «без усилий» подчинить «своего господина», поставив его пред собой на колени, заключал Галифакс.

Просветитель отмечал, что одним из больших «неудобств» является то, что девушкам редко позволяют самостоятельно выбирать спутника жизни. Чаще всего это делают за нее родители или ближайшие родственники. Благовоспитанность девушки не позволяет ей отказаться от подобных рекомендаций «заботливых и опытных родственников», хотя внутренний голос порой противится их выбору. Девушка вынуждена подчиниться своей судьбе, и в результате ее нелюбовь к мужу со временем перерастет в отвращение к нему, а семейная жизнь превратится в сущий ад. Галифакс соглашался с тем, что законы брака более строги по отношению к женскому полу, поскольку требуют подчинения женщины мужчине. Да, и само слово «подчинение» отнюдь не является «благородным», особенно оно ненавистно тем «экзальтированным» дамам, которые противопоставляют его «фальшивому понятию всеобщего равенства». Он признавал, что мужчины нередко поступают по отношению к своим женам как тираны, за что и подвергаются общественному порицанию. И все же «институт брака священен, – утверждал Галифакс, – и вряд ли можно протестовать против него». «Поэтому, – наставлял он дочь, – ты должна устраивать свою жизнь, основываясь на законе и обычаях, и не воображать понапрасну, что все это можно изменить»88. Впрочем, полагал маркиз, из всякого правила бывают исключения, и если женщина испытывает ужасные страдания от семейной жизни с мужем – тираном или просто нелюбимым человеком, то она вправе прибегнуть к разводу. Подобные высказывания просветителя, отстаивавшего право женщин на развод в то время, когда общепринятым считалось, что браки вершились на небесах, а на земле они только освящались церковью, безусловно требовали определенного гражданского мужества. Ведь своими заявлениями Галифакс не только ставил под сомнение правила общепринятой морали, но, что могло вызвать серьезные опасения у священников, подрывал религиозные устои брака.

Наставляя дочь в том, как лучше устроить в будущем свою семейную жизнь, Галифакс давал ряд конкретных советов. Он предлагал не искать причины семейных неурядиц в ошибках мужа и не упрекать его в проступках. Ведь если тот умен, то исправится сам, а если глуп, то никакие попреки ему не помогут. Не следует распространяться о своих семейных неурядицах в обществе в поисках сочувствия. Подобные действия супруги скорее приведут к обратному результату: она сама сделается посмешищем и объектом пересудов. Если же умолчать о проступках мужа, не придать им значения, то тем самым можно приблизить его к себе, и он будет благодарен и признателен за все своей супруге.

Особое внимание в книге Галифакс уделял рассмотрению такого «распространенного в обществе явления», как пристрастие мужей «выпить более допустимого». Если муж злоупотребляет спиртным, то жене следует проявить «мудрость и терпение», считал Галифакс. В этом случае «его вино окажется на вашей стороне, скроет ваши собственные прегрешения и выставит вас в лучшем свете. Другие люди станут любить его меньше, и по этой причине он, возможно, привяжется к вам еще больше». И вообще, заключал просветитель, проступки мужей приводят их на колени пред своими супругами, вынуждая соглашаться на диктуемые теми условия, тогда как «муж без недостатков – это опасный наблюдатель», который отнесется к проступкам своей супруги более строго89.

Галифакс считал необходимым для молодой супруги заручиться расположением друзей мужа, которые нередко смотрят на нее, как на неприятеля, вторгшегося в чужие владения. «Ты должна знать, – предостерегал он дочь, – что мужчина, которым руководят друзья, очень легко ими "подогреваются"». Поэтому не следует пренебрегать друзьями супруга, а лучше отнестись к ним со вниманием. Наконец, не следует упускать из виду также слуг (в особенности служанок), которые его обслуживали до женитьбы. Лучше всего заручиться их доверием и расположением, а также пригласить в дом новых служанок, которые замужем и преданны супруге90