Что же тут сложного? Пирсон Эллисон

15. Женщина-катастрофа

03:03

Лежу без сна, таращусь на паутину на потолке и нервничаю. Будь я супергероиней, меня называли бы “Женщина-катастрофа” – та, что наделена даром провидеть несчастье за каждым углом. Или это не дар, а проклятье? Каждое утро, сев в поезд, я первым делом оглядываю вагон, нет ли в нем террористов-смертников, и прикидываю кратчайший путь к бегству. Какова вероятность, что в поезде, который в 7:12 отправляется из Ройстона на вокзал Кингс-Кросс, окажется шахид? А я все равно проверяю.

Я понимаю, что это бессмысленно. Поверьте, я это знаю. Причем это лишь один-единственный из сотен различных страхов, что мелькают на табло моего внутреннего авиадиспетчера, а я сижу одна-одинешенька в башне, напряженно стараясь предотвратить столкновение или заметить малейшее отклонение от материнского плана полета.

Все как обычно. Северная Корея. Дети. Их успеваемость. Не слишком ли я на них давлю, чтобы они хорошо учились? Что, если они недостаточно хорошо учатся в школе и в итоге не поступят в один из университетов группы “Расселл”[60]? Что, если дети никогда не устроятся на оплачиваемую работу и до сорока одного года застрянут в стажерах? Что будет, когда дети съедут? Вдруг дети вернутся и больше никогда не уедут? Вдруг Эмили приведет в дом какого-нибудь белобрысого наркомана в дредах и с собакой на веревке? Наши финансы. Здоровье Ричарда. Мое здоровье. Моя работа. Что, если со мной не продлят договор? Прививка от гриппа. Смерть. Ногти на ногах Бена. Рождество. Вечеринка Эмили. Нервничаю, что если я буду столько нервничать, то доведу себя до болезни. Кажется, врачи утверждают, что стресс провоцирует рак? Редко хожу в спортзал, чтобы справиться со стрессом и повысить уровень эндорфинов. Уже дважды отменила запись к гинекологу, Доктору Либидо. Месячные больше смахивают на кровавую баню. Углеводы. Старение. Мало общаюсь с мамой. Неужели Ли Харви Освальд и правда действовал в одиночку? А как же тот травяной холм?[61] Сестра обижается, что я не участвую в уходе за мамой. По-моему, в прошлом телефонном разговоре с Джули я выбрала неверный тон, надо быть деликатнее. Родители Ричарда. Барбара, которая тащит все, что плохо лежит, точно сорока, того и гляди чем-нибудь себе навредит. Отчаявшийся Дональд, который преданно заботится о ней. Забыла заказать таблетки с куркумой, которые предотвращают склероз. Мой вес. Весь день соблюдаю диету, а потом в половине девятого вечера посылаю все к черту и съедаю батончик “Кит Кат”. Цена ремонта. Смерть. Джек. Нет, точно не Джек, хватит!

Я вся горю, ночнушка мокрая от пота. А тревожные мысли не унимаются. Что конкретно имел в виду Джей-Би, когда написал: “Ты явно выделилась на общем фоне”? Хорошо это или плохо? Я не вижусь с друзьями, потому что меня хватает только на работу и семью. Присланных нам рождественских открыток в этом году не наберется и десятка, считая ту, что от компании, которая ухаживает за нашим газоном. В очередной раз отменила прогулку с собакой, расстроила Салли. У Эмили подавленный, даже, пожалуй, сокрушенный вид, когда она не кричит на меня. Неужели она снова упала? Я заметила у нее на руке порез. Теперь, когда я вернулась на работу, Ленни скучает по мне и ждет у двери. Мой кредитный рейтинг понизили не пойми с чего. Изменится ли моя жизнь, если я сделаю липосакцию подбородка? То и дело вспоминаю о Седрике, школьнике, который должен приехать к нам по обмену из Германии, и тут же начисто о нем забываю. Маме нужно на осмотр к кардиологу. А еще она упрашивает меня не волноваться. А еще я волнуюсь. А еще ей пора бы отказаться от каблуков, вдруг упадет. Надо будет купить тот молодящий хайлайтер, который рекламировали в журнале “Стелла”. Бен сказал, мол, у Эмили на страничке в фейсбуке указано, что на вечеринку придут девяносто девять человек. Но она же уверяла меня, что пригласила только семьдесят! Жизнь Эмили словно декорации к голливудским фильмам: снаружи красиво, внутри пустота. А еще – это пандемия среди девушек, и ничего с ней не поделать. А еще – теперь мне на всякий случай надо все время носить с собой прокладки. Фертильные годы вот-вот останутся позади, дверца захлопнется, и это меня не просто печалит, а сводит с ума. Конечно, я все равно не стала бы заводить еще одного ребенка, но как же горько утратить эту возможность. Джек. Я сказала, никаких Джеков.

Постоянный подспудный безымянный страх. Из-за того, что мне вот-вот исполнится пятьдесят. Ты молода, пока чувствуешь себя молодой. Но я не чувствую себя молодой, я чувствую себя старой развалиной. На днях на “Бэнк” я не сумела себя заставить спуститься на эскалаторе, такой страх меня обуял. Даже ужас. Попятилась, не смогла, уж извините. Извините. Сама не знаю, что на меня нашло. Закружилась голова? Встань на эскалатор. Тут нечего бояться, как говорит Конор из спортивного клуба. Тут нечего бояться, Кейт. Нужно заснуть. Надо поспать, иначе работать не смогу. Не могу заснуть. Безымянный страх. (Как он называется? Рой? Пожалуйста, подбери название для моего страха.) Нужно держать себя в руках. Дети, всегда дети.

Как вы полагаете, нормально ли столько нервничать? Неужели каждая женщина чувствует себя так, словно в одиночку несет дежурство в башне авиадиспетчера? Я нервничаю с тех самых пор, как родилась Эмили. И мне казалось, это вполне естественно. Кто же дети, как не частички нашего сердца? Не очень-то приятно, когда твое сердце идет на вечеринку, остается ночевать в гостях и даже эсэмэски тебе не пришлет, потому что “мобильник сдох”. Если уж выбирать того, кому можно вручить свой самый важный орган, это будет явно не безмозглый подросток, забывающий зарядить мобильник, правда же?

А в последнее время я стала замечать, что нервничаю еще больше. Из-за того ли, что снова вышла на работу? Или Перри с его Менопаузой выкачивают все гормоны счастья из моей утробы? А может, дело в том, что я постоянно просыпаюсь в три часа ночи и лежу без сна? Или же это юбилей, который неумолимо надвигается на меня? Брр. В субботу ходила на дивное рождественское богослужение, слушала гимны, и на “Там, в яслях” принялась оглядываться, вычисляя ближайший выход, чтобы в случае теракта вывести детей. Которых со мной не было, к слову. И вообще я была в церкви.

Я не хочу на этом зацикливаться. Однако порой страх практически лишает меня способности что-либо делать. Я даже побаиваюсь, что схожу с ума.

Среда, 06:26

– Проводишь комплексный анализ благонадежности встречных собак, Кейт?

Салли посмеивается надо мной, точнее, над моей привычкой всматриваться, не покажутся ли впереди собаки, которые могут быть опасны для Ленни и Коко. Я горжусь своей способностью со ста пятидесяти метров угадать, какая собака может укусить или затеять драку. Правда, обычно прогноз основывается на оценке хозяина, а не питомца.

– Между прочим, с теми двумя джек-расселами я оказалась права, разве не так?

– Права, права, – соглашается Салли. – Хозяин у них, конечно, кошмарный. Его псина схватила бедняжку Коко за шкирку, а он – мол, это она так играет. Хорошо, что ты запустила в нее сапогом. Ты была молодцом.

В такую рань весь парк в нашем распоряжении. Небо нежно-розового цвета, точно сахарная глазурь, а это значит, что днем будет дождь, пока же виды открываются райские. Ворота были заперты, так что мы припарковались на другой стороне улицы и нашли дыру в изгороди. Я призналась Салли, что по-прежнему просыпаюсь в поту и не могу уснуть. А поскольку мы с ней товарищи по несчастью – Салли тоже страдает от бессонницы, – она предложила мне писать ей в любое время, и если не будет спать, то обязательно ответит. Так гораздо легче.

Мы идем за собаками по искрящейся льдистой тропинке параллельно главной дороге и обнаруживаем на изгороди несколько запоздалых ежевичин. Засовываем их в рот; они мельче и кислее покупных, припорошены инеем, на вкус как горько-сладкий сорбет, приготовленный самой природой. Салли предлагает съездить за пластмассовыми контейнерами и набрать ягод для рождественского бисквита со взбитыми сливками. Мне даже думать не хочется, сколько всего придется готовить и покупать перед нашествием родни с обеих сторон. И говорить мне сегодня хочется не о джек-расселах, а о совершенно другом Джеке. Он мне так ничего и не ответил на то письмо, которое я спьяну написала после встречи выпускников. Прошло уже целых пять дней. Я изо всех сил старалась не прокручивать бесконечно в голове варианты того, как Джек мог отреагировать, – хорошие, плохие, никакие. Преуспела в этом лишь частично. Мне даже удается несколько минут думать о чем-то другом. Почему он не ответил? Ужасно хочется поделиться с Салли своими лихорадочными размышлениями. Получил ли он мое письмо? Может, обиделся, что я так долго не отвечала? Может, решил отплатить мне тем же, то есть ответить не сразу? Хотя нет, Джек не настолько инфантилен. Может, надо было написать что-то другое? Что-нибудь более содержательное или воодушевляющее, чем “Это я. PS: Целую-обнимаю”. Господи, да зачем я вообще ответила и обрекла себя на эти муки ожидания?

Признаться, я сомневаюсь, достаточно ли хорошо знаю Салли, чтобы рассказать ей об этом, – да и что это вообще такое? Глупая влюбленность? Кризис среднего возраста? Последние заказы перед закрытием Салуна Страсти? Мы обсуждали наши браки, Салли восхищалась добродушием Майка, удивлялась, почему он часами просиживает один в сарае, я же описывала – не без злости, хотя и с юмором – одержимость Ричарда велоспортом и его вечные рассказы об экологически чистой Свенгали[62] Джоэли и ее мерзких травяных чаях. В конце мы рыдали от смеха. И лишь потом я спросила себя: интересно, чего в этом было больше – веселья или слез?

Мы доходим до нашей скамейки на холме, Салли перчаткой смахивает рассыпанный по ней искристый ледяной сахар, мы садимся, и я понимаю, что больше не могу молчать. Словно невзначай упоминаю о клиенте-американце, который недавно мне написал и в которого я была влюблена несколько лет назад, еще на прежней работе. И не могу остановиться. Рассказываю, что дети тогда были еще маленькие, поэтому с моей стороны было бы неправильно и очень эгоистично дать волю чувствам (и это правда), что между мною и Джеком ничего толком и не было (тоже правда, увы); в конце концов, я прекрасно понимаю, что трава раньше была ничуть не зеленее, это лишь так кажется, когда ты в одиночку бежишь эстафету по гаревой дорожке работы и материнства.

Салли меня ни о чем не спрашивает. Наклоняет голову в меховой шапке, слушает, кивает, и мне кажется, что она зарделась. В молчании ее таится лед или это просто погода? Я ведь и забыла, что Сал на десяток лет старше меня, потому вполне вероятно, что держится старомодных принципов и смотрит на подобное куда строже, чем я рассчитывала. Мне с ней весело и легко, и при мысли о том, что она, возможно, меня осуждает, щеки вспыхивают – точь-в-точь как у Салли. Тут к нам подбегает Ленни, победоносно машет хвостом: нашел чужой резиновый мячик, – и мы, похоже, обе испытываем облегчение, оттого что беседу нашу прервали. Больше я о Джеке не заговорю.

На обратном пути к машине мы обсуждаем вечеринку, которую Эмили устраивает в эти выходные. Салли советует убрать все фотографии, картины, декоративные украшения и на всякий случай накрыть чем-нибудь диваны. Я отвечаю, что это, пожалуй, лишнее, вечеринка будет тихой и культурной, хотя уже начинаю в этом сомневаться. В канун Нового года Картеры тоже устраивают вечеринку, и тогда я наконец познакомлю Майка и Сал с Ричардом. Я рассказываю ей о чувстве, которое окрестила “безымянным страхом”, даже о том, что на днях стряслось перед эскалатором на станции “Бэнк”. Не хочу называть это панической атакой, потому что паническим атакам подвержены нервические жители столицы, но никак уж не крепкие северные рабочие лошадки вроде меня. Да и с чего бы у меня вдруг закружилась голова?

– У моей мамы климакс прошел спокойно, – говорю я. – Не понимаю, почему мне так тошно.

– Думаю, у них все было иначе, – отвечает Салли и берет меня под руку: мы приближаемся к самой крутой и скользкой части тропинки. – Мы строим карьеру, заводим семью позже и переживаем то, что они называли “переменой”, когда дети еще не уехали из дома, а родители уже старенькие, болеют или нуждаются в помощи. Помню, маме делали химиотерапию, как раз когда Оскар сдавал выпускные экзамены в школе, и я разрывалась на части. Да и у тебя ведь то же самое: за несколько дней до того, как выйти на новую работу, ты ездила проведать родителей Ричарда и свою маму. А теперь устраиваешь вечеринку, чтобы подбодрить Эмили, и вдобавок тебе приходится общаться с этими противными мальчишками на работе. Правильно нас называют.

– Как называют?

– “Поколением сэндвича”. Сейчас об этом пишут во всех журналах. Если бы мы родили тогда, когда назначено матерью-природой…

– То есть в восемнадцать?

– Или даже в пятнадцать… К климаксу были бы уже бабушками, если не прабабушками. Теперь же нам приходится ухаживать за всеми, да при этом еще постараться не вылететь с работы, вот как тебе сейчас. Чего же тут удивляться, что ты так нервничаешь, Кейт. Тебе нужно научиться быть добрее к себе.

Я поднимаю Ленни, вытираю его грязные лапы полотенцем, которое специально для этого вожу в багажнике, и отвечаю, что я бы с радостью сняла с себя часть груза, но это невозможно, по крайней мере сейчас, пока Ричард не работает. А так-то я, разумеется, согласна, что быть почтенным старейшиной племени куда приятнее, чем начинкой безумного поколенческого сэндвича.

– Как думаешь, Сал, какая я начинка? Тунец с майонезом? Или яйца с кресс-салатом?

Салли отвечает, что не знает.

– Но как бы то ни было, дорогая моя девочка, ты размазана очень тонким слоем. Пожалуйста, сходи к Доктору Либидо, обещаешь?

Когда она уезжает, я снова проверяю входящие. Несколько новых писем, в том числе и от Джея-Би, с темой, которая не сулит ничего хорошего: “Грант Хэтч”. А того письма, которое я жду с таким нетерпением, нет как нет. Где же ты? Пожалуйста, откликнись.

07:11

Вернувшись домой, я осторожно спрашиваю у Бена, не обойдется ли он на Рождество без недоступной, распроданной “плейстейшн”. После провала с паролем я уже не надеюсь успеть ее купить. Стоит мне подумать о том, что нужно как-то спасать ситуацию, разобраться с тем, что припас для меня этот дикий хипстер Джей-Би, да заодно обеспечить бельем и полотенцами дюжину гостей, как мне сразу хочется запереться в палате, обитой войлоком, и орать несколько часов кряду. Я невзначай интересуюсь у Бена, не хочет ли он в качестве главного рождественского подарка что-нибудь другое вместо “плейстейшн”, которую невозможно найти, потому что они везде закончились.

– Может, новый велосипед?

Ложка со звоном падает в миску с хлопьями, забрызгав стол молоком, рот округляется, как у персонажа “Крика” Мунка, – когда Бен был маленьким, такое выражение лица всегда предупреждало меня, что сейчас он закатит истерику, бурную, как извержение вулкана Кракатау. В отличие от моей дочери, сын пока не научился скрывать эмоции. Не хватает ему умения притворяться. Я читаю его, точно верхнюю строчку таблицы для проверки зрения. И от этого мое сердце тает.

– Нееееет! – кричит Бен. – Ну, мам, три-дэ – это так круто. Прям голова раскалывается.

– Полезно для здоровья, ничего не скажешь, – Ричард поднимает взгляд от телефона. – Кстати, о здоровье. Кейт, я тут подумал, что неплохо бы внести кое-какие изменения в рождественское меню.

Так-так. Звучит тревожная сирена “мужчина заинтересовался Рождеством”. Я напрягаюсь, но уточняю сладким голосом:

– Это какие же, например? Ты же знаешь, Рич, на Рождество готовят традиционные блюда.

– У Джоэли в этой области многолетний опыт, и она рассказала мне о содейке. Это куда легче.

– Задейка? Какое-то двусмысленное название.

– Содейка, то бишь соевая индейка. – Ричард морщится и поднимает пальцем очки вверх, ближе к переносице. – Негенномодифицированная соя и киноа. Очень вкусно, и сахар потом ни у кого не подскочит.

– Гадость какая, – замечает Эмили, которая сидит на подоконнике и черным лаком красит ногти на ногах. Она заговорщически улыбается мне, и я думаю: вот и славно, мы снова друзья, потому что я разрешила устроить вечеринку, а папа не одобрил.

– Эмили права, Рич. Ты же не думаешь, правда, что твои родители станут на Рождество есть киноа? Помнишь, как мы угостили Барбару бататом, а она заявила, что в войну этим свиней кормили?

Ричард передергивает плечами, затягивает неоново-желтый пояс ветровки.

– Рождество все же не догма, верно? Нужно быть открытым переменам. Кстати, Джоэли говорит…

Только не она опять. Я начинаю тихо ненавидеть эту крепкую, здоровую кошатницу, специалистку по климаксам, хотя никогда ее не видела. Евангелие от святой Джоэли меня порядком утомило. Рич себе новую мамочку нашел, что ли? Я меняю тему и весело предлагаю Ричу в кои-то веки отказаться от велопрогулки и принести с чердака елочные игрушки, а потом съездить со мной в супермаркет за едой и напитками для вечеринки Эм. Рич сердито отвечает, что готовится к большой майской гонке и не может позволить себе пропустить ни дня. “Это не велопрогулка, Кейт, а тренировка”.

После его ухода Бен кладет голову мне на руку:

– Мам, а можно у нас на Рождество будут сосиски в беконе и запеченная картошка?

– Конечно, можно, милый.

– Я хочу, чтобы все было как раньше, – слишком тонким для своего роста голосом объясняет Бен. С лета он вымахал на добрых три дюйма. На спине появились призрачные растяжки, серебристые, как полоски на березе. – Мам, а елку мы в новом доме куда поставим? Мне нравился наш старый дом.

– Мне тоже, милый, но ты же знаешь, нам пришлось переехать, потому что у папы учеба, а у мамы новая работа в Лондоне. Я обещаю тебе, все будет так же, как раньше. И в нашем новом доме вскоре будет уютно. Умница Петр закончит кухню, правда же, Петр?

– Кншшн, – из подполья приглушенно доносится утвердительный польский ответ.

10:17

“Куда ни смотришь – Рождество повсюду”, – льется, точно акустическое какао, из двери каждого магазинчика, что попадаются мне сегодня утром по пути на работу. Говори за себя, Майкл Бубле[63]. Я до сих пор пытаюсь понять, как такое может быть, что у детей на той неделе начинаются каникулы. На улице тепло, и мне все кажется, что сейчас конец октября. Я и забыла, как трудно организовать семейное торжество, когда работаешь полный день. Потому что Рождество само по себе работа на полный день, а мне сейчас отлынивать нельзя, я же на испытательном сроке.

Поговаривают, что с Грантом Хэтчем мне договориться не удалось – и даже напротив. Джей-Би прислал мне краткое письмо с требованием представить полный отчет о встрече, а заодно и предложить “варианты того, как нам исправить ситуацию с Грантом”. Первое, что приходит в голову, – химическая кастрация. Мне срочно нужно привести какого-нибудь нового клиента, дабы оправдать зарплату. О сделке с русскими пока ничего не слышно. Документы отправили начальнику отдела рисков, потом передадут в совет, и те их подпишут, если в результате проверки выяснится, что все в порядке и члены совета сочтут, что мистер Великовский вряд ли окажется замаскированным злодеем из бондианы, который стремится захватить власть над миром. По крайней мере, в ближайшие три года.

Вчера ко мне на стол плюхнулся Трой, расставив широко ноги, точно бесстыжий бабуин, каковым он, собственно, и является, и заявил, что фирма беспокоится из-за восточноевропейских инвестиций.

– Русские деньги ненадежны, – пояснил он. – Уходят так же быстро, как и приходят, и в итоге получается полная жопа.

Впрочем, его мнимая любезность никого не обманула. Ясно как день: если мой первый большой успех обернется провалом, Трой тут же бросится открывать шампанское. Если же мне удастся сделать Великовского нашим клиентом, получится так, словно ручная граната, которую вручил мне Трой, вдруг превратилась в сотню красных роз.

Мериться пиписьками мне и в тридцать-то лет было неохота, когда я строила карьеру в этом самом фонде. Может, потому, что и мериться нечем: вагиной ни с кем особенно не померишься, верно? А теперь и вовсе не до того, я зарабатываю деньги, чтобы заплатить Петру за ремонт кухни и купить еду – ну и чипсы для вечеринки Эмили. И если Трою так уж хочется самоутвердиться за мой счет, за счет женщины, которая в другой жизни, собственно, и создала тот самый фонд, в котором он сейчас работает, – ради бога, пусть наш Алый Первопрыщ[64] ни в чем себе не отказывает. Для меня же главное – произвести впечатление на Джея-Би, и ради этого завтра мне придется обхаживать некую Беллу Бэринг, вдову рок-звезды, у которой, по словам моего босса, “тараканы в башке”. И перед встречей было бы неплохо проштудировать досье этой чокнутой, но Рождество не ждет.

Я должна любой ценой раздобыть “плейстейшн” для Бена. Я обещала. Решаю позвонить безликой злобной интернет-корове и лично все выяснить. И если праведный гнев не поможет, взмолюсь, чтобы она смилостивилась над малюткой Тимом[65] двадцать первого столетия, который без модного гаджета захиреет и погибнет.

11:28

В офисе никого, Джея-Би и Троя не видно, я быстренько набираю контактный телефон и слышу запись: “Если вам нужно поговорить с клиентской службой, пожалуйста, выберите один из следующих вариантов: чтобы связаться с отделом продаж, нажмите один, чтобы уточнить статус заказа, нажмите два, чтобы заработать нервный срыв, нажмите три, чтобы убить сотрудника службы клиентской поддержки и выставить его отрубленную голову на всеобщее обозрение на холме Тауэр-Хилл, нажмите четыре. Чтобы прослушать весь список заново, нажмите пять”.

– Вашу мать, ну почему никогда нельзя дозвониться до живого человека?

– У тебя что-то случилось, Кейт?

– Ой, извини, Элис, я это вслух сказала? Покупать рождественские подарки – то еще удовольствие, тут поневоле чокнешься.

– И не говори, – вздыхает она. – Мне в этом году нужно купить подарки для мамы, папы, брата и Макса. Кошмар.

Я смотрю на Элис, пытаясь вспомнить, как это было, когда я еще не вышла замуж и на Рождество мне достаточно было купить подарки, приехать в сочельник к родителям и ждать, пока начнется праздник. Что толку рассказывать, каково это – организовать идеальное Рождество для детей, мужа и родственников мужа, в особенности невестки, которая с рвением инспектора из управления образования обводит оценивающим взглядом канапе, салфетки и настольные украшения. Скажем так: у Шерил в каждом из трех туалетов стоит освежитель воздуха с ароматом рождественского пудинга с корицей. У меня же в настоящее время один-единственный работающий туалет, в котором, как сказал бы Ричард, “предстоит решить кое-какие вопросы с канализацией” и лежит большущая упаковка салфеток с Санта-Клаусом.

Но ни о чем таком я Элис не рассказываю. Это все равно что пытаться объяснить Ленни неоклассическую теорию эндогенного роста. Незачем пугать бедную девочку. Тем более что она и сама все узнает, если этот паршивец Макс наконец-то соизволит сделать ей предложение. Элис признается, что с нетерпением ждет корпоративной вечеринки, которую устраивают в каком-то ночном клубе в Шордиче, я о нем наверняка слышала. Я старательно изображаю на лице предвкушение, внутренне содрогаюсь и вношу вечеринку в список рождественских дел, который уже длиннее “Поминок по Финнегану”. Но ведь явка наверняка не обязательна?

– Непременно приходи, – говорит Элис. – Ты же теперь часть коллектива, там будет все наше высшее начальство, нужно им показаться. Кстати, Кейт, не забудь о прививке от гриппа. Сегодня в обед. На одиннадцатом этаже. Запомнишь?

– Да, конечно, спасибо. (Рой, напомни мне, пожалуйста, про эту прививку.)

Снова набираю номер магазина и на этот раз, о чудо, дозваниваюсь. Я так потрясена, что наконец-то разговариваю с живым человеком, что изливаю на него всю свою печальную историю. Как я заказала приставку, но потом мне велели повторно ввести пароль и заказ из-за этого отменился. Как я еще раз заказала приставку, уже с правильным паролем, и заказ приняли, но потом компания прислала мне письмо, что доставят покупку только двадцать девятого декабря.

– Да, все верно, – произносит голос на том конце.

– Но это же рождественский подарок. Это подарок на Рождество. А Рождество двадцать пятого, а не двадцать девятого. Мой сын хочет эту “плейстейшн”, за которую я заплатила несколько недель назад.

– Раньше не получится. Товара нет на складе.

– Знаете что, поскольку проблема возникла не по моей вине и мой сын очень расстроится, если на Рождество не получит подарка, вы могли хотя бы…

– Вы переходите на грубости, мадам, и я имею право прекратить этот разговор, – перебивает меня голос.

– НА ГРУБОСТИ? Да я сама вежливость, учитывая, как облажалась ваша компания. – Черт. Тут я замечаю, что из лифта выходит Джей-Би, и бросаю трубку.

13:10

В обеденный перерыв обзваниваю все магазины в радиусе двадцати миль, где продается “плейстейшн”. Ничего. Гуглю содейку. К сожалению, оказывается, что это вовсе не причуда каких-нибудь извращенцев из высшего общества, а правда такое блюдо, вегетарианская индейка. “В эти праздники, пока другие объедаются мертвой плотью, наполните тарелки (и желудки!) вкуснейшим лакомством, ради которого не было убито ни одно живое существо”.

Нет уж, извините, что бы там ни говорила святая Джоэли, в моем доме этому на Рождество не бывать. А задейку Ричард может себе засунуть в то место, с которым она созвучна.

(В чем дело, Рой? Я должна о чем-то вспомнить. Ты не мог бы уточнить, о чем именно? Что мне нужно заметить? Я понятия не имею, на что ты намекаешь. Я эту Джоэли в глаза не видела.)

Тут ко мне подходит Джей-Би. Хочет коротко рассказать о Белле, вдове рок-музыканта. Объясняет, что у всех потомков Фоззи Бэринга есть трастовые фонды. Законных детей у него трое, всего же их чуть ли не девять: после смерти Фоззи объявляются все новые и новые женщины и требуют провести тест ДНК. У Беллы, первой его жены, трое детей, но лошади ей нравятся куда больше. Что ж, не мне ее судить. Старший сын лежал в “Прайори”. Лечился от депрессии, вызванной тем, что курил слишком много травы. Короче, типичный отпрыск рок-звезды: попадает в аварии, влипает во всякие истории. Белла и сама не прочь между делом забить косяк. В инвестициях не смыслит ни уха ни рыла.

– Твоя задача, Кейт, объяснить ей все так, чтобы она не запуталась в информации, и убедить, что дела идут блестяще. Бухгалтер Фоззи то и дело пытается уговорить Беллу перевести деньги в какой-нибудь другой фонд, хочет урвать кусок пожирнее. Жадный ублюдок. Этого допустить нельзя. Справишься?

– Да, конечно, не вопрос. Я вот тут как раз читаю автобиографию Фоззи.

(ПРИВИВКА ОТ ГРИППА! – рявкает Рой, так что я аж подпрыгиваю.)

– Что?

– Извини, Джей-Би, совсем забыла, мне нужно сбегать наверх. Сейчас вернусь.

(Рой, ты же должен был мне напомнить про прививку от гриппа! “Я и напомнил”. Да, но почему так поздно? Посмотри на часы.)

За столом у входа на одиннадцатый этаж сидит медсестра. Передо мной в очереди один человек. Они явно заканчивают.

– Прошу прощения за опоздание, – говорю я, – вы успеете меня уколоть?

Медсестра вежливо улыбается и показывает перечень, куда мне нужно вписать имя, фамилию и – о господи – дату рождения. Я пробегаю его глазами: некоторые из моих коллег родились аж в восемьдесят девятом году. Я в прямом смысле гожусь им в матери. Малькольм из бухгалтерии, которого все называют старым, древним, как индейцы майя, родился в апреле шестьдесят шестого, то есть он на целый год моложе меня. К счастью, – и то лишь потому, что я забыла о прививке, – никто в офисе не увидит, что я самая старшая в этом здании. Мою постыдную тайну узнает одна только медсестра. Я заношу ручку над списком и, помедлив, вписываю в клетки пугающую правду: 11.03.1965.

18:20

С меня на сегодня хватит. Ускользаю из офиса, зажав пальто под мышкой, пусть все думают, что раз я его не надела, то, значит, еще вернусь. Хотя, сказать по правде, на меня никто и не взглянул, все таращатся в экраны компьютеров. С тем же успехом я могла проехать мимо них на осле.

Подхожу к главному выходу, дверь со вздохом открывается. Наконец морозный воздух и свобода…

– Кейт.

…которая продлилась недолго.

– Элис? Что ты тут делаешь?

– Тебя жду.

– Я же только что была в офисе. Вместе с тобой. Мы виделись десять минут назад.

– Да, но там я не хотела, точнее, не могла с тобой об этом говорить.

– Что-то личное?

– Да нет, рабочее, но и личное тоже.

– Ты изъясняешься загадками, дорогая. Расскажи мне, что случилось, и не надо так волноваться.

Ее юное чистое лицо, к моему изумлению и досаде, вдруг кривится.

– Господи, Элис, что стряслось? Что они тебе сделали? – Я беру ее за руку, чтобы успокоить.

– Мне ничего. – Она поднимает глаза. – А вот тебе – да.

– Мне? Со мной ничего не случилось. Я имею в виду, чего-то из ряда вон. Обычный противный день, но я же как-то справилась.

– Да, но… дело в том…

– В чем?

– Трой.

Ах вот оно что. Не мужик, а зараза в костюме.

– Что он еще натворил?

– Я зашла в переговорную, ну, ту, сдвоенную. Хотела стащить шикарную ручку, они там всегда лежат. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, там был Трой, он говорил по телефону. Я слышала каждое слово. Он, конечно, не знал, что я тут, ну и…

– И он говорил обо мне.

– Я сперва не поняла. Но он все время повторял “она”. Типа, “она свое дело знает”, “так ей и надо”. А потом… – Элис прикусывает нижнюю губу.

– Что потом? Не тяни, я уже большая девочка, выдержу.

– Ну, потом он понес какую-то чушь. Типа, “мы ей покажем”, “да все она хочет, просто сама не понимает” и прочие гадости, мне даже показалось, что они поспорили на тебя.

– Как ты поняла, что речь обо мне?

– Трой упомянул, что ты, похоже, поимела Великовского. Ну и тут, разумеется, понеслось: как они тебя поимеют, да в каких позах и все такое прочее. Сколько им лет вообще?

– Максимум десять с половиной. А ты поняла, с кем разговаривал Трой?

– Я точно не знаю, но в какой-то момент он произнес “Ну, мистер Хэтчмен” или что-то вроде того.

– Грант. Я так и думала.

– Тот мерзкий тип, с которым у тебя была встреча?

– Он самый. Как ты думаешь, это была пустая болтовня или же?..

– В том-то все и дело. Если бы они просто трепали языком, я бы тебе об этом не стала рассказывать, но мне показалось, они что-то замышляют. Типа: “Ну, приятель, посмотрим, у тебя не вышло, глядишь, у меня получится. Будет знать, как отказывать. Никто не смеет отказывать Хэтчмену”. И еще Трой называл тебя сукой и так далее. Кошмар.

– Элис, – я улыбаюсь, но получается ни капли не ободряюще и не убедительно, – все в порядке, правда. Меня еще и не так называли. Я все-таки дольше твоего во всем этом варюсь, всякое повидала…

– В том-то и дело. Трой все время повторял, дескать, вздумала старуха кобениться. Ей бы, мол, радоваться, что молодой парень ее тра…

– Забудь.

– В конце концов, тебе же лет сорок с небольшим? Разве это возраст. Я так рада, Кейт, что ты теперь с нами и у меня появилась поддержка, ну ты понимаешь, еще одна женщина в коллективе.

– Среди всех этих Троев.

– Именно. А о возрасте я и не думала.

Время, всегда время. Есть я сама, а есть мой возраст. Ну, в общем..

– Тебе же все-таки… – продолжает Элис, желая меня ободрить, и она умолкает, пытаясь подобрать какой-нибудь вопиющий пример, – не пятьдесят лет.

Я крепко ее обнимаю:

– Нет, конечно, что ты.

16. На помощь!

13:07

Офис Доктора Либидо располагается в одном из величественных георгианских особняков между Харли и Уигмор-стрит. Запись к нему за полгода – столько желающих, отчаявшихся женщин, которые, как и я, слышали, что он будто бы сумеет вернуть нам прежних себя. Мне удалось найти окно, потому что кто-то отменил запись.

Я решила, что дольше откладывать нельзя. Пора обратиться за помощью. Сегодня утром я сидела в просторном прохладном мраморном фойе у нашего потенциального клиента и рыдала горючими слезами, мне было так жарко, что я сняла жакет, я совершенно выбилась из сил, поскольку опять проснулась в три часа ночи да так и не заснула, я отекла, и от меня пованивало. Вы бы согласились инвестировать в фонд, который представляет такая вот женщина? Презентация обернулась фиаско. Клиентка смотрела на меня как на умалишенную – вполне понятно, учитывая, что я назвала ее Дэвидом. Видимо, история с Грантом Хэтчем подкосила меня сильнее, чем я думала, – в частности, то, что он решил использовать мой возраст как оружие против меня. Ублюдок. А еще я расстроилась из-за Джека. Я уже и не надеялась, что он ответит. На встрече выпускников я позволила себе написать ему, решила, отбросив цинизм, попытать счастья. Когда все валится из рук, так хочется, чтобы хоть в чем-то да повезло, а и того нет, вот что обидно. Выйдя с презентации, я подумала: “Если мне в ближайшее время не станет легче, брошусь под автобус”.

И вот тут-то Рой, дай ему бог здоровья, напомнил мне о Докторе Либидо. Я позвонила сразу же с улицы, и секретарь ответила: “Если успеете, приезжайте прямо сейчас”. Чудо, не иначе. Джей-Би прислал мне эсэмэску, мол, давай скорее, у нас тут срочное совещание, но я прыгнула в такси и укатила в другую сторону.

Эмили – Кейт

Мам, привет, может, на вечеринку придет еще несколько человек. Лол! Лиззи пригласила друзей из Лондона. Пож купи побольше еды и напитков! хх

Кейт – Эмили

Так сколько их ТОЧНО будет? Еще не хватало, чтобы они нам весь дом разнесли! ххх

13:14

Медсестра Доктора Либидо в белоснежном жакете и брюках похожа на юную Мерил Стрип. Просит меня заполнить анкету. Я начинаю читать и не знаю, плакать или смеяться. Анкета выглядит точь-в-точь как меню завтрака в аду, только вместо яичницы жареные мозги.

Страдаете ли вы от чего-то из перечисленного ниже:

– Нервозность: не можете перестать волноваться о том, что не в силах контролировать? Ставлю галочку.

– Нарушения сна: просыпаетесь среди ночи? Ставлю галочку.

– Вы поправились по непонятной причине и никак не можете сбросить вес? Две галочки.

– Спутанность сознания, забывчивость? Да, потому-то я и обзавелась этим, как его, Роем.

– Вагинальная сухость? Ну, в мой сад давно не наведывались кавалеры, но, безусловно, там какой-то дискомфорт и зуд. Я еще и поэтому не хочу кататься на велосипеде. Боюсь, что мне больно будет на нем сидеть.

– Пониженное настроение? Ниже некуда, спасибо.

– Нерегулярные или чрезмерно обильные месячные? Еще какие. У меня и доказательство есть – полотенце Великовского.

– Эмоциональная чувствительность, слезливость? А разве не нормально рыдать по два раза на дню?

– Дневная усталость, особенно с двух до пяти часов? Угу.

– Повышенная раздражительность и/или агрессивность? КОГО ВЫ НАЗВАЛИ РАЗДРАЖИТЕЛЬНОЙ, МИСТЕР? Вот и тот продавец “плейстейшн” мне сказал, что я грублю. Ставлю галочку, мать вашу.

– Вам трудно сосредоточиться? Нет. Да. Да. Нет.

– Снижение либидо, причем по непонятной причине? Пока не получила письмо Джека, я вообще не испытывала никакого сексуального возбуждения.

Самое приятное в этом опроснике то, что он помог мне осознать: я не схожу с ума. Вот они, все те ужасы, которые я переживаю в последние месяцы, перечислены черным по белому. Настоящие медицинские симптомы, а вовсе не беспричинный кошмар, с которым придется смириться, потому что теперь так будет всегда. И на самом деле я вовсе не Женщина-катастрофа, вечно готовая к худшему сценарию, это всего лишь долбаная биология – ну или химия.

Я извиняюсь перед медсестрой за то, что расплакалась, когда она брала у меня кровь, она улыбается безмятежно, но непреклонно, совсем как Стрип, и отвечает: “Не переживайте. Многие женщины приползают к нам в гораздо худшем состоянии”.

По моему опыту, все частные врачебные приемные делятся на два типа: уставленный книжными шкафами кабинет довоенного поместья или же кабина постчеловеческого космического корабля, взлетающего с “Заркуона-9”. Логово Доктора Либидо явно относится к первому типу. Похоже, тут действует один и тот же принцип: чем больше вы платите доктору, тем щедрее вам станут внушать иллюзию, будто бы тот, к кому вы пришли, никакой и не врач. Вы только посмотрите на это. Высокие окна, чтобы стоять и созерцать мир, кишащий дорогими недугами; самодовольный блеск ореховой мебели; обои, которые даже Уильям Моррис[66] счел бы вычурными. Не хватает лишь королевского герба. Никакого медицинского оборудования, даже стетоскопа, не говоря уж – о ужас! – о таком вульгарном предмете, как шприц. Смотровая кушетка есть, но и она незаметна, прячется за ширмой маркетри, которую изготовили явно не для того, чтобы скрывать страдающих от депрессии современных стареющих пациенток, лишившихся репродуктивных органов, но чтобы французские куртизанки году так в 1880-м снимали с себя один за другим предметы одежды, то и дело выглядывая из-за ширмы, точно ребенок, который играет в прятки. Гордость кабинета – письменный стол, широкий, как бильярдный, обтянутый вместо ворсистого сукна дерном старой кожи.

За столом восседает Доктор Либидо собственной персоной. Настоящая его фамилия Фаркер, хотя Салли меня предупредила, что все зовут его Факером – разумеется, когда он не слышит. Слишком уж древняя и почтенная фамилия для такого привлекательного, загорелого, самодовольного индивидуума. Ни дать ни взять Тони Блэр от гинекологии, блестящая надежда политического движения – партии “Мамочки за возвращение былого шарма”. Я даже не сомневаюсь, что все пациентки проголосовали бы за него.

Факер с места в карьер сообщает мне, что к нему каждый день приходит по нескольку пациенток с жалобами на нервозность, депрессию, перепады настроения, раздражительность и панические атаки. Зачастую терапевты ошибочно диагностируют у них психические расстройства. Процентов семьдесят принимают антидепрессанты. При том что все их проблемы, продолжает Доктор Либидо, легко решить с помощью синтетических гормонов, которые стабилизируют состояние и разгоняют тучи, нависшие над пациентками. Кроме того, по его мнению, у меня гипофункция щитовидной железы. (Точь-в-точь как у Салли. Еще одно сходство, которое нас связывает.) Да, действительно, это может быть причиной того, что я способна заснуть, стоя в шкафу, как гладильная доска. Скорее всего, анализ крови это подтвердит.

– Но ведь, если верить исследованиям, гормонозаместительная терапия увеличивает риск развития рака? – уточняю я, стараясь действовать ответственно, при том что уже готова не сходя с места вколоть себе героин, если мне от этого полегчает.

– Боюсь, это неточная информация, основанная на ошибочных исследованиях. – Он улыбается, продемонстрировав нереальное количество виниров, отчего я вдруг вспоминаю Либераче[67] с его роялем. – Многие женщины мучаются, хотя, если правильно подобрать терапию, подобных симптомов можно избежать.

Правда в том, что если бы Доктор Либидо протянул мне рецепт на наркотик класса А[68], а за дверями меня дожидались полицейские с дубинками и наручниками наизготовку, я все равно вырвала бы у него из рук эту бумажку. Я в отчаянии. Уж простите, но самостоятельно я не справляюсь. Это все равно что пытаться включить оставленный под дождем ноутбук. Мне надо перестать орать на детей, мне нужна энергия для работы, для вечеринки Эмили, для корпоратива. Я должна пережить Рождество, не убив ни Ричарда, ни Шерил, ни Дикки с его недержанием, ни всех троих сразу. И еще было бы неплохо, если бы меня хватало и на себя саму.

Я рассказываю Доктору Либидо о присланных Кэнди пластырях с тестостероном, которые я перестала носить, испугавшись, что не выдержу и накинусь на бедного Петра. Доктор отвечает, что у нас они запрещены законом, но если мне требуется эффективное средство, он даст мне тестостерон в тюбике. Достаточно нанести небольшое количество на внутреннюю часть бедра. Также он выпишет мне прогестерон, его нужно принимать на ночь, это – о радость! – поможет справиться с бессонницей.

Я еле удерживаюсь, чтобы не расцеловать доктора на прощанье. Наверняка я не единственная пациентка, у кого возникло такое желание. Получив в аптеке за углом лекарства по рецепту, эту святую троицу женской сексуальности – прогестерон, эстроген, тестостерон, – я понимаю, что не могу ждать. Выйдя на улицу, разрываю упаковку эстрогена с таким же нетерпением, с каким в детстве разворачивала конфету с шербетом, чтобы почувствовать этот вкус сладкого порошка, а в девичестве прямо на улице у магазина вытащила из сумки сингл, вошедший в десятку лидеров хит-парада, поскольку мне не верилось, что я наконец-то держу в руках вожделенное сокровище. Годы с грохотом проносятся мимо, желания меняются, но их сила – потребность заполучить, услышать, попробовать, прийти в себя – остается прежней.

Втирая в руку драгоценный омолаживающий гель, я прямо на Уигмор-стрит, не обращая внимания на проезжающие мимо гудящие автомобили, возношу небольшую молитву. “Пожалуйста, дай мне силы справиться со всем, что подбросит мне жизнь. Больше я ни о чем не прошу. А, ну и такси сейчас не помешало бы. Такси! Аминь”.

Так. Значит, рождественская вечеринка. Благая, утешительная весть![69] В минуту слабости – да и бывают ли у меня теперь минуты силы? – я разрешила Эмили на Рождество устроить собственный праздник. Матерь божья, о чем я только думала?

А началось все, кажется, с белфи. С тех пор как ее задница прославилась на весь интернет, Эм словно с цепи сорвалась. Иногда мы с ней так яростно ругались, что я потом еще несколько дней вибрировала, точно гонг, по которому ударили молотком. Как подумаю, до чего меня способна довести Эмили, дрожь берет. После ссоры она дуется. А мне всегда приходится идти на уступки, первой с ней заговаривать – если, конечно, Эмили не понадобятся деньги или чтобы ее куда-то отвезли, а обычно и то и другое.

Последнее время я часто вспоминаю мудрые таинственные слова моей покойной подруги Джилл Купер-Кларк: “С детьми, Кейт, главное – помнить, что взрослая здесь ты”.