Кольцо принца Файсала Ройтер Бьярне

Глава 6. Николай Коперник

Он вжался в стену дома, чувствуя, как бешено колотится сердце. Дыхание перехватило, глаза вылезли из орбит, уши ловят каждый шорох. Дрожащими пальцами он принялся рвать мясо на куски и торопливо запихивать себе в рот. На лбу выступили капельки пота. Он знал, что надо спешить, если он не хочет, чтобы его схватили с поличным. Поэтому он заглатывал здоровенные куски, почти не жуя. Подавившись, он зашелся в приступе кашля, уронил кусок, подобрал и тут же проглотил, снова закашлялся и с тревогой огляделся по сторонам. Ночь выдалась безлунной, но его все равно могли заметить. Хотя в темноте, как известно, все кошки серы.

– Интересно, – пробормотал он, – к крысам это тоже относится? Если да, то я спокоен.

Кража еды считалась тяжким преступлением – в таком городе, как Порт-Ройал, сурово наказывали и за меньшие проступки. Мясо он украл во дворе одного купца. Запах соленой рыбы и свежий аромат копченой свинины притягивали сюда воришек со всей округи, которые вместе с крысами шныряли в темноте.

Жизнь в большом городе научила его двум вещам: люди и крысы живут в одних и тех же домах и едят одну и ту же пищу. Именно крыса подсказала ему дорогу во двор, где было вывешено свежее мясо. Порой за неимением лучшего он охотился за особо упитанными экземплярами в надежде всадить в них нож. Крысиное мясо по вкусу здорово напоминало курицу, и когда он в первый раз поймал и освежевал крысу, по ее мясу нельзя было понять, какую жизнь прожил этот грызун.

«Разборчивость, – решил он, – к лицу лишь сытым».

Порт-Ройал был крупнейшим портовым городом на Ямайке и прибежищем для людей самого разного сорта. Город, на чьих улицах всегда царило оживление и процветало беззаконие. Здесь легко можно было потеряться и сгинуть без следа. Для этого вовсе не обязательно было напиваться или драться на дуэли, достаточно было просто случайно завернуть не в тот переулок.

Здесь воняло гнилью, прокисшей едой и переполненными отхожими ямами. Но те, кто здесь жил, привыкали к запахам и грязи и переставали обращать на них внимание.

Здесь повсюду можно было встретить купцов, работорговцев и карточных шулеров, а среди батраков из саванны было полно мошенников самого разного калибра, потому что владельцы банановых и сахарных плантаций охотно нанимали на работу всех, кто пресытился морем.

Прошло пять месяцев с тех пор, как Том Коллинз покинул отчий дом.

Сколько невольничьих рынков он посетил, на скольких кораблях побывал, чтобы хоть что-то узнать о сеньоре Рамоне из Кадиса, – и не сосчитать.

Одна неделя сменяла другую, он научился беречь хлеб, ложиться спать голодным и довольствоваться отбросами, которые мало походили на человеческую еду.

Спустя месяц после ухода из дома ему пришлось заколоть мула и продать его шкуру, а на вырученные деньги обзавестись абордажной саблей. Живя в Порт-Ройале, невозможно было обойтись без оружия, и купленная на рынке сабля тут же заняла свое место за поясом у Тома.

Он научился быть осторожным, тщательно выбирал место для сна, на вопросы отвечал уклончиво и старался выглядеть старше, чем был на самом деле. Время от времени он рисовал на лице шрамы и принимался важно расхаживать по улицам, широко расставляя при этом ноги, надувая щеки и демонстрируя мускулы на руках. В общем, старался ничем не отличаться от окружающих его людей.

Он сильно исхудал и вырос, так что одежда теперь болталась на нем, а штаны едва доставали до лодыжек. Своим внешним видом он все больше начинал походить на негодяя, жулика и подлеца в одном лице, короче говоря, на уроженца здешних мест. Том скучал по Невису и по маме, и были дни, когда он уже был готов вернуться обратно. Но каждый раз он лишь крепче стискивал зубы и, затянув потуже ремень, продолжал спать под звездами, проклинать свой голод, воровать еду и раскаиваться в содеянном на сытый желудок.

Ночевал он под перевернутым яликом на берегу моря, постоянно твердя себе, что больше никому не удастся надуть Тома Коллинза. И что он обязательно отыщет Бибидо и доберется до островов Зеленого Мыса.

Жизнь в городе стала для него суровым, но хорошим учителем. Наивность, доставившая Тому столько неприятностей, исчезла без следа. Стерлась, как стираются подметки на изношенных сапогах.

Оказалось, таких, как Рамон, в мире достаточно много.

Теперь Том знал это не понаслышке. И дорого заплатил за это знание. Причем не только монетами, но и жизненным опытом.

Ему часто снилось, как эти люди обступают его, пялятся на него своими пустыми лживыми глазами, тянутся жадными паучьими лапами…

– В наши дни, – втолковывал ему один египтянин в порту, – знание – великая сила. Облегчи свой кошелек, юноша, и я расскажу тебе, где найти твоих друзей.

– Ничто в наше время не дается бесплатно, – вздыхала цыганка, – но дай мне, что у тебя есть, и я укажу тебе дорогу.

– Рамон из Кадиса, – повторял за ним ярмарочный шут, – да тебе повезло, приятель! Я разговаривал с ним не далее как вчера и знаю, где он собирался остановиться. У меня сегодня хорошее настроение, поэтому эти сведения обойдутся тебе в сущие гроши.

Через полгода Том понял, что все вокруг только того и ждут, чтобы надуть парнишку из провинции.

Но в жизни есть место не только злу и коварству. Увиденный Томом мир поразил его своим великолепием, размахом и ненасытностью. Он никогда не думал, что на свете есть такие большие города, высокие дома, огромные корабли и живописные в своих нарядах буканьеры. Кого только не было в этом мире: офицеры в небесно-голубых мундирах, благородные дамы в юбках, похожих на только что распустившиеся бутоны роз… Руки женщин были округлыми, мягкими и белыми. Обладательницы прекрасных ручек благоухали парфюмом, запах которого приятно щекотал ноздри. Боясь наступить в грязь, дамы осторожно ступали на цыпочках и усердно размахивали веерами, отгоняя от себя зловоние улиц. Вокруг них всегда мельтешили слуги или охрана, белые мальчишки-посыльные в пестрых одеждах и чернокожие рабы в красных камзолах с белыми пуговицами. Туда-сюда сновали команды моряков из чужедальних земель, сошедшие на берег, чтобы закупить провизию и пополнить запасы свежей воды.

Казалось, в Порт-Ройал съехались люди со всего света… На улицах можно было услыхать речь на французском, английском, испанском, португальском и еще на пяти-шести языках, которых Том не знал. Если бы он только мог, он бы взял с собой кусочек этого мира домой, чтобы его мама воочию увидела всю эту роскошь и великолепие.

Сам он во все глаза смотрел на происходящее вокруг, веселился вместе с ярмарочными артистами и вжимался в стену, когда по узким мостовым проносились на бешеной скорости кареты торговцев рабами.

Кого только не встретишь на торговой площади: коз, которые умеют танцевать, говорящих попугаев, людей, изрыгающих пламя, и женщин с бородами. Жизнь и безудержное веселье соседствовали здесь с болезнями и смертью, слухи мешались с правдой, а истинная мудрость – с великой глупостью.

Том научился вести себя в портовых кабачках и пить пиво и ром за здоровье соседа по столу, вытирая рот тыльной стороной ладони. Тот, кто умеет слушать, мог в таких кабачках многое узнать про Большой Мир и услышать рассказы тех, кто видел все собственными глазами. Хотя бывало и так, что сам рассказчик, не бывая дальше таверны, за вознаграждение рассказывал желающим о чудесах со всего света.

Здесь ложь и латынь смешивались и подавались на одном блюде. Но Том не заглатывал все без разбору. Недоверчивость была тем ножом, которым он отсекал правду от вымысла, изо дня в день слушая истории о султане с четырнадцатью женами и королеве, чье сердце превратилось в лед.

Однажды вечером разговор в этом райском местечке зашел об устройстве мира.

Восемь человек собрались вокруг стола, на самом краю которого примостился лысый старикашка в линялой блузе, беззубый, как младенец. Хозяин уже три раза вышвыривал его за дверь за то, что тот распевал непристойные куплеты про папу римского. Но это ничуть не смутило старика: он чувствовал себя как рыба в воде и без устали молол языком. В молодости он много где побывал и даже однажды провел ночь в чреве кита, о чем охотно поведал своим слушателям.

Следом настала очередь Тома развлекать собравшихся и угощать их пивом. Наслаждаясь вниманием слушателей, Том рассказал им о девушке, которая дала своему хозяину порошок, который якобы был эликсиром вечной молодости, после чего хозяин четырнадцать дней и четырнадцать ночей не вылезал из уборной. Рассказ всем пришелся по вкусу. Тома похлопали по спине и угостили кружкой пива, но в самый разгар веселья он вдруг помрачнел. При мысли о сестре весь его задор куда-то пропал, и стало так тоскливо, что даже живот заболел. «Хоть она и вредина, – подумал Том, – но я к ней так привык…»

Тут лысый старикашка смачно сплюнул на пол и с заговорщицким видом оглядел собравшихся.

– Эй вы, слушайте меня, сейчас я расскажу вам, о чем говорят в Европе, – таинственно прошептал он и оглянулся по сторонам, словно желая убедиться, что никто чужой не сможет подслушать.

– В Европе я своими глазами видел дома вдвое выше, чем у нас, и люди одеваются там совсем иначе, и парики делают на подкладке из чистого шелка, а женщины… Черт возьми, какие там женщины! – тут старик мечтательно прикрыл глаза и блаженно улыбнулся. Но, очнувшись, продолжил:

– А ученые, ученые в Европе говорят сейчас лишь об одном – об астрономе и математике Николае Копернике.

Старик хохотнул и затряс головой, словно сказал что-то смешное.

– Так вот, этот Коперник, друзья мои, изучил звезды лучше любого шкипера и открыл нечто настолько невероятное, что в голове не укладывается.

Тут старик облизнул губы и прищурил глаза:

– Сядьте поближе, парни, еще ближе, потому что то, что вы сейчас услышите, и впрямь поразительно. Ибо Солнце, что встает утром над морем и снова садится вечером, на самом деле стоит на месте!

Моряки обменялись недоверчивыми взглядами. Двоим из них история явно наскучила, они с большей охотой послушали бы о курице, несущей золотые яйца.

– И вот что получается, – прошепелявил старик, – что Земля, по которой мы ходим, все время крутится.

– Что-то, черт меня побери, я этого не заметил, – проворчал матрос из Мадрида, топнув ногой.

Мысль о том, что Земля может двигаться, явно поставила его в тупик.

Старик в негодовании вскочил:

– Коперник говорит, что Земля вращается вокруг собственной оси.

– Все, больше деду не наливайте! – выкрикнул кто-то.

– Вот почему, – упрямо гнул свое старик, – у нас бывает зима и лето, осень и весна. В Европе…

– Заткни глотку, папаша, не то вылетишь отсюда, – велел ему матрос из Мадрида. – Эй, парни, – обратился он к остальным, – слушайте сюда, сейчас я расскажу вам о самой высокой бабе на свете. Роста в ней два метра…

Моряки со стуком поставили кружки на стол и, ухмыляясь, уставились на испанца, предвкушая забавную историю.

Но пока матрос травил свою байку, Том думал совсем о другом. Его внезапно посетила мысль о дальних плаваниях. Часом позже он лежал на берегу, задумчиво глядел на полную луну и размышлял: а много ли он на самом деле знает о море, погоде и ветрах, штормах, смерчах, пассатах и навигации? Например, Тому всегда было интересно: правда ли, что океан стекает с края земли? И если да, то почему его не становится меньше? И почему солнце выглядит таким большим на восходе и маленьким в зените?

Лежа на песке, он думал, что, должно быть, Коперник тоже размышлял об этом. На следующий день Том разыскал в порту вчерашнего старика, который стоял возле пакгауза и клянчил милостыню. Он совсем ничего не помнил о вчерашнем разговоре и нес какую-то чепуху о своих приключениях в Европе, пока у Тома не кончилось терпение и он решительно не взял старика за грудки и, хорошенько встряхнув, не задал свой вопрос:

– Почему вода из океана не выливается, если то, что ты говоришь, правда и Земля действительно круглая?

Старик уселся поудобнее и зачмокал своим беззубым ртом.

– Вселенная, мой дорогой друг, что твоя голова. Солнце должно обязательно быть в центре мироздания, чтобы все живое могло греться в его лучах. Значит, источник жизни должен пребывать в центре всего. Это так же просто, как ослиная какашка.

Старика внезапно пробил холодный пот. Очухавшись, он продолжил:

– Скажи-ка, мой юный друг, где находится мужское семя?

Том во все глаза уставился на старика, а тот обхватил себя руками и зашелся в таком приступе хохота, что все его тело сотрясла дрожь.

– Ты ведь понял, что я имею в виду? – лицо старика расплылось в широкой ухмылке.

Том сдержанно ответил, что да, разумеется, он понял.

– Ну так где же оно тогда?

Том оглянулся по сторонам, проверяя, не слышит ли кто еще их разговор.

– Семя находится ровно на полпути между головой и ступнями! – радостно воскликнул старик. – А взять, к примеру, яблоко. Разве его семена не находятся в центре плода? А косточка в персике? То-то же! Животворящий свет Солнца должен равномерно распределяться по Земле так, чтобы хватало всем странам и государствам. А как это сделать?

– Как? – переспросил Том.

– Да очень просто! Земля постоянно вращается. Вокруг себя самой и вокруг Солнца.

Старик поднялся и принялся крутиться вокруг собственной оси.

Том замер, уставившись перед собой невидящим взглядом. В голове у него был сумбур, однако он почему-то не сомневался, что этот нищий беззубый старикашка прав.

– Взять хотя бы наши сутки, – улыбнулся беззубый. – Раз мы вращаемся, а с места не двигаемся, то снова оказываемся там, откуда начали. Снова настает утро, и жизнь начинается заново, а мы становимся на день старше, ибо все живое растет и стареет, будь то росток оливкового дерева или мальчик, который становится беззубым и мудрым стариком. Есть ли у тебя деньги, мой юный друг? – внезапно спросил нищий.

– Ни гроша, – вздохнул Том, – но продолжай, и вечером я угощу тебя ужином.

Стоя и почесывая свой зад, старик, казалось, обдумывал предложение. Внезапно он притянул к себе Тома и, понизив голос, зашептал:

– Как-то раз, – начал он, – я выхлебал в таверне целую пинту рому и мне приснилось, что мои руки превратились в крылья. Я стал птицей и в золотом сиянии луны полетел над планетой, словно альбатрос. И я видел, как Земля вращалась подо мной, и созерцал на ней множество разных лиц: белых и черных, желтых и оливковых. Одни были в шляпах, другие – в тюрбанах. Я видел города с часовыми башнями: одни были остроконечными, другие – круглыми, видел церкви с крестами и с полумесяцами, дворцы из фарфора и из чистого золота. Но когда я вернулся назад, то увидел, что солнце встает там же, где вставало. Ничего не меняется. Жизнь повторяется, это танец по кругу. Меняемся только мы, люди. Мы стареем, теряем зубы и волосы, слух и зрение. А небесные тела вечны, и Солнце величайшее из них. И все, что есть в мире, вращается вокруг него. И ты, и я, и заплывший жиром папа римский. Но где же ты раздобудешь ужин, мой дорогой Том?

– Есть тут один двор, – признался Том, – там вывесили проветривать копченую свинину.

Старик пожал плечами, заметив, что ворованная еда по вкусу ничем не хуже любой другой.

– Значит, Земля, по которой я ступаю, – задумчиво произнес Том, – такая же круглая, как лимоны в саду сеньора Лопеса?

– Точно, – кивнул старик, – а ты совсем не глуп, мой мальчик. Быть может, нам стоит держаться вместе.

Том уставился на свои ноги и попробовал топнуть, а тем временем его мысль работала дальше. Если Земля, на которой он стоит, в самом деле движется, можно ли это заметить?

– Но если Земля действительно круглая, как шар, – спросил Том, – почему моря и океаны не падают вниз, на небесный свод?

– Океан, – развеселился старик, – крепко сидит на теле Земли, точь-в-точь как кожа на теле человека.

Том постучал себя по лбу.

– Ну и вздор ты несешь, вздор и чепуху.

Старик расплылся в беззубой улыбке и что есть мочи загорланил:

Услыхав это, Том понял, что попусту потратил время на старого безумца.

Однако своего обещания он не забыл и тем же вечером раздобыл еды в Крысином дворе, благо его владельцы вывесили для просушки много копченой рыбы и свежезасоленного мяса. И хотя Том поверил далеко не всему, что говорил старик, он честно поделился с ним своей добычей, а тот, набив рот едой, продолжил рассказывать парнишке с Невиса о Копернике из Польши.

И когда спустя три дня Том расстался со своим учителем, он утешал себя тем, что, даже если знаний в математике у него не прибавилось, он узнал много нового про папу римского. Например, что его задница и пузо выпирают, как арбузы.

Том стоит на пристани в порту. Заходящее солнце уже наполовину скрылось за горизонтом.

Земля вращается, думает он, следя взглядом за шхуной, причаливающей к берегу. На ее борту двое мужчин: один – маленький и старый, другой – здоровенный, как медведь.

Том ждал этого момента. Он понял, что в Порт-Ройале ему делать нечего. Если он не хочет продолжать спать под перевернутой лодкой и закончить свои дни грязным вонючим старикашкой.

Том подбегает к судну и окликает шкипера. Старик недоуменно крутит головой и наконец замечает Тома.

– Работа, говоришь, – бормочет он. – А какую тебе надобно работу?

– Какую угодно, – отвечает Том.

– А что ты умеешь делать?

– Я все умею, – говорит Том, подтягивая штаны.

Пожилой отходит от борта и стоит, глядя на заходящее солнце, чьи лучи растекаются по воде, словно огненная лава.

– Вот еще один день короткой человеческой жизни подошел к концу, – старик задумчиво скребет свою белую бороду. – Но завтра утром солнце взойдет опять, а нам с Бруно лишние руки не нужны.

Том улыбается мужчине.

– Солнце, – говорит он, – вовсе не движется. Это Земля, по которой вы ступаете, вращается вокруг себя.

Старик смотрит на него и внезапно тоже расплывается в широкой улыбке.

– Кто ты, черт тебя дери?

Том делает шаг вперед.

– Я – самый хороший рассказчик историй, – отвечает он. – Я знаю тысячу и одну выдуманную историю и еще столько же правдивых.

Шкипера звали Альберт, а его внука – Бруно. Это был бесконечно добрый молодой человек с умом ребенка и наивным выражением маленьких черных глаз.

На своей шхуне дед и внук бороздили воды Карибского моря между островами Санта-Крус и Сент-Джон и ловили рыбу для собственного развлечения, причем самым большим их развлечением была охота на сельдевую акулу. В остальном же они жили как придется и принимали жизнь такой, как она есть.

Том научился ловить черепах. Черепашье мясо очень вкусно, а их панцири, из которых делали украшения, можно было потом продать в порту и выручить за них хорошие деньги.

Даже извлеченное из тела сердце черепахи еще долго продолжает биться. Это чрезвычайно забавляло великана Бруно, который любил смотреть на сердце, пока оно не переставало сокращаться, после чего разочарованно выкидывал его за борт.

Ловля сельдевой акулы была опасным занятием, которое требовало терпения, сноровки, хитрости и уважения к этим кровожадным тварям. Без терпения ничего не поймаешь, но без уважения можно было легко поплатиться жизнью.

Однажды тихой ночью их шхуна, омываемая звездным светом, качалась на волнах милях в пяти от Пуэрто-Рико. Приманка была готова и привязана ко дну шхуны, и запах свежей крови смешивался с запахом соленой воды.

Том сидел на палубе вместе со шкипером и его внуком и развлекал их историей о том, как один моряк похитил в жарких странах солнце и растопил лед в сердце принцессы.

– Этот моряк, – рассказывал Том, – женился на принцессе и получил от ее отца в приданое целый замок. Богаче этого моряка свет не видывал.

Том замолчал, думая о Бибидо и о той награде, которую он, должно быть, так никогда и не получит.

Он нетерпеливо смотрел на наживку, проклинал свою несчастливую судьбу и тихо злился на Альберто и Бруно, которые даже не подозревали, чего он лишился.

– Не завидуй ему, Том, – посоветовал шкипер, набивая табаком трубку. – Зато мы сейчас находимся там, где водятся самые большие акулы. Некоторые из них достигают в длину пяти метров, а уж умны, как сам Коперник из Польши.

Альберт подмигнул Бруно, и тот, расплывшись в улыбке, похлопал Тома по спине.

– Ни одно животное не может быть умнее Коперника, – пробурчал Том, глядя на море, – а уж сельдевая акула тем более.

Этой ночью он в первый раз оказался на волосок от смерти.

Акула вцепилась в приманку около полуночи. Ее атака окровавленного рыбьего мяса была такой мощной, что судно содрогнулось.

– Акула! – закричал шкипер и вывалился из гамака.

Через несколько минут все трое были на палубе.

– Она прямо под нами, – прошептал Альберт, вытаращив глаза. Бруно в ответ лишь поежился.

Тишина.

– Уплыла, – сказал Том.