Магистраль Прошкин Евгений
— Вот катастрофу — ни-ни! Службу давно этой темой прессингуют, только кто же подпишется? Один пожар заранее погасишь — и сгорит все. И время, и Земля, и… — Лопатин махнул рукой. — Все сгорит… К счастью, до сорокового года мы местным правительствам не подчиняемся, а после, когда Служба существует легально, они уже и сами не просят.
— Просят, — возразил Олег.
— Ты про Крикову? Нет, Шорох, она не просит. Крикова, считай, третий человек в Европе, и вопросы финансирования Службы находятся в ее ведении. Не везде, а только в пределах пяти лет, но эти пять лет… там, видишь ли, половина нашего начальства окопалась. Просить Крикова не умеет, ей дешевле брать за горло. Хотя полтора миллиона евро — не так уж дешево.
— Вам и это известно…
— Как исторический факт. Сейчас тебе деньги не очень-то нужны, но в будущем не помешают.
— «Будущее» — термин антинаучный, Василь Вениаминыч.
— Вот стукнет тебе шестьдесят, тогда и посмотрим, — сердито отозвался тот.
Вода закипела, и Олег занялся чаем. У Аси наверняка вышло бы ловчее, по крайней мере она бы не пролила мимо чашки, но Лопатин загрузил ее работой под завязку и раньше вечера не ждал. Теоретически Прелесть могла бы вернуться и к точке старта, но при таком графике она рисковала всю жизнь провести в двух-трех неделях и состариться уже к Новому году.
— Меня еще один вопрос мучает… — признался Шорохов, медленно размешивая сахар.
— Так это же здорово. Когда перестанешь мучиться, я сам тебя и уволю.
— Ага… — проронил Олег. — Василь Вениаминыч… Вот свобода — это…
— Это категория больше бытовая, чем философская, — подхватил Лопатин. — Я понял, о чем ты. Уже допекло, да? Созрел?
— Мне кажется, ее просто нет, — серьезно ответил Олег. — Или… категория-то есть… Самой свободы нет. В принципе. Только слово… Один пшик.
Лопатин отложил дымящуюся трубку и слазил в пакет с печеньем.
— «Пшик»… — крякнул он. — Вот перед тобой сигареты лежат… — Он щелкнул по пачке «Кента». — Можешь закурить? Прямо сейчас.
— Ну, могу.
— Можешь не закурить.
— Могу… — Олег пожал плечами.
— А можешь вообще целый день,…
— Ясно. И что?…
— Это и называется свободой, Шорох. Твоей личной свободой.
— Но ведь все уже сделано?
— Сделано тобой, а не кем-то другим.
— Все уже сделано! — с ударением произнес Олег. — Если смотреть из будущего, то каждая сигарета выкурена тогда, когда ей положено.
— Из будущего? — Лопатин словно бы удивился. — Ты отсюда смотри. Зачем тебе будущее? Узнаешь результат — не сможешь выбирать. Пока ты его не знаешь, ты свободен.
— Но это же фикция! Мы все равно выбираем только то, что должны!
— Сами выбираем, — со значением ответил Василий Вениаминович. — А то, что наш выбор совпадает с предначертанным… Ну, раз он совпадает… считай совпадением.
— И давно вы этим самообманом занимаетесь?
— Давно ли я служу? Давно, Шорох.
Олег отодвинул чашку и поставил на ее место пепельницу.
— Реализую свою свободу, — мрачно пояснил он, вытряхивая из пачки сигарету. — В пределах дозволенного.
— Решил, что жить уже неинтересно? — сочувственно проговорил Лопатин. — Ты сильный оператор, Шорох. Прелесть, кажется, такими вопросами не задается, она во всем уверена… А чем раньше человек ломается, тем лучше.
— Чего ж это лучше-то?… — растерялся Олег.
— Все пройдет. Хочешь, возьми отпуск, слетай куда-нибудь на острова. Поваляйся, погрейся. Попробуй вернуться к обычной жизни. И возвращайся в Службу.
Шорохов потупился и задумчиво погонял по столу круглый крекер. Его подмывало рассказать о своем визите к Рыжей, но он сдержался. Задавать новые вопросы про Ивана Ивановича и вовсе было бессмысленно — Лопатин давно уже ответил, и вполне определенно.
— Ну, чего еще хорошего видел? — спросил Василий Вениаминович.
— Видел нашу Асю… Местную, в девяносто пятом. Молоденькая… В тачке ехала, — добавил Олег, прищурившись. — С уродами какими-то…
— Не перепутал?
— Да мы с ней рядом на светофоре… — начал Шорохов, но прикусил язык. — Нет… это она на светофоре, а я… — Он поймал суровый взгляд начальника и вздохнул. — Вот же, протрепался, кретин… Надеюсь, это не сильно повлияет на будущее?
— А что теперь остается? Только надеяться, — сказал Лопатин.
— Ничего же не случилось… Все на месте.
— Как будто… — нехотя отозвался шеф. — Но если что и случится, вряд ли кто-то заметит. Прямо вам об этом в школе не говорили, однако намекали достаточно прозрачно.
Олег вздернул брови.
— Шорох, у тебя что-то с памятью творится… Это уже не первый раз. Не беспокоит?
— Беспокоит меня другое. Федяченко дал понять, что организация всяких… э-э… экскурсий и тому подобного… Что это для оперов нормальная практика.
— Ненормальная. — Лопатин насупился и вновь взялся за трубку. — Есть операторы… Они называют себя диггерами… Говнюки они все. И Лис тоже грешил… Я знаю, знаю! — Василий Вениаминович выставил руку, не позволяя Олегу возразить. — Ты его не сдал, и он тебя, случись что, не сдаст. Это и необязательно. И так все известно.
О чем идет речь, Шорохов представлял весьма смутно. Встреча с Лисом у него была, и разговор на лестнице он помнил, но все это, кажется, имело отношение к какой-то рядовой операции.
— С диггерами Служба борется, — сказал Лопатин. — Увольняет иногда. Иногда еще круче… Но они, по большому счету, часть той же системы.
— И то, что они делают, уже кем-то сделано… Как с вендеттой мадам вице-спикера.
— В жизни все не так прямо и не так жестко, — возразил Василий Вениаминович. — Скоро убедишься. Есть один финт… Но пока об этом говорить рано, мне еще нужно согласовать с начальством… Хочет Крикова вторжения в прошлое — получит свое вторжение.
— Так что, в итоге она никого не убьет?
— Убьет, убьет, — заверил Лопатин. — Собственноручно, из именного «кольта».
Олег допил чай и затушил сигарету.
— Вы, Василь Вениаминыч… Вы сами толкаете меня на преступление. Нелогично.
— Прошлое изменить можно, судьбу — нельзя, Шорох. Ты все равно окажешься в диггерах.
— В преступниках, — уточнил Олег. — И много я совершу вторжений?
— Много, — ответил Лопатин без улыбки.
Работы было полно, но после чаепития с Василием Вениаминовичем она казалась дурной и ненужной. Не то чтобы Шорохов разленился — он просто перестал видеть смысл.
Он стартовал в декабре и финишировал в нем же, но двумя днями раньше. Чайник исчез, Лопатин оделся в пальто и передвинулся в сторону, в кабинете появилась Ася и еще один Олег. Пол покрылся пылью, а столы — кипами старых отчетов. Вот их-то Олег и уничтожал на портативном резаке — совал в него лист за листом, при этом еще успевал что-то почитывать.
— Здрась, Василь Вениаминыч! — гаркнул Шорохов, насколько мог бодро. — Привет, Аська. Здорово, Шорох.
Олег приблизился к Лопатину и церемонно пожал ему руку. Начальник был удивлен, но лишь самую малость. Просто не ждал. Ася, в отличие от Василия Вениаминовича, растерялась всерьез, и Шорохов, не преминув этим воспользоваться, чмокнул ее в щечку. Самому себе он кивнул — этого было вполне достаточно.
— Здорово… — оцепенело произнес двойник, опуская в прорезь очередную страницу.
— Василий Вениаминыч, я тут еще часа два проторчу, — сказал Шорохов. — В смысле, он…
— Откуда ты знаешь? Ах да…
— Вот именно. Бумажки и Прелесть порезать может. А мне бы сейчас… то есть ему… сгонять бы кой-куда. Работы, Василь Вениаминыч!.. — страдальчески закончил Шорохов и для выразительности чиркнул себя ладонью по горлу.
Лопатин немного покочевряжился и разрешил. Собственно, Шорохов и не сомневался — ведь так все и было. Двойник, заскучавший на резке бумаги, согласился сразу — оно и понятно: не терпелось человеку в бой. Глаза у него светились неподдельной гордостью и честным желанием служить. Олег даже позавидовал. А кроме гордости, там горела, прямо-таки пылала уверенность, что черное — это черное, а белое — уж точно не синее.
«Ничего, родной, это у тебя ненадолго», — подумал Шорохов.
Прелесть отмалчивалась, лишь вякнула что-то невразумительное про логику. Было бы у Олега свободное время, он бы об этом кое-что рассказал, но сейчас он действительно торопился.
Затем Прелесть предложила Василию Вениаминовичу послать на операцию ее, но эту тему Лопатин закрыл, не обсуждая. И правильно: послать туда Асю Шорохов сам бы не позволил. Гражданка Цыбина, алчущая перемен в жизни, притащится в роддом с двумя помощниками, Музыкантом и Боксером. Подставлять Прелесть под удар, пусть и маловероятный, Олег не собирался.
Двойник тоже что-то пробухтел: мол, не фиг, Ася, оставайся тут. Шорохов исподтишка показал ему большой палец, но тот, кажется, не заметил.
Олег отдал Лопатину мини-диск с ориентировкой, и двойник, едва взглянув на экран, заявил, по-школярски безапелляционно:
— Задача из учебника.
Шорохов его не винил — он и впрямь был еще школяром.
— Ты там далеко? — многозначительно поинтересовался Лопатин.
Олег так же многозначительно потрогал щетину на шее — жест предназначался в основном двойнику, но, кроме Василия Вениаминовича, его никто не расшифровал.
— Помнишь сегодняшний день?
— И весьма подробно, — заверил Шорохов.
— Василий Вениаминович! — подал голос двойник. — Если он знает, что это было, значит, так оно и было. Фактически я уже все сделал.
— Ты мне голову не дури! — строго ответил шеф. — Пока ты не включил свой синхронизатор, ничего еще не сделано, ясно? А помнить можно все что угодно, в том числе и то, чего никогда не было.
Олег прислонился к шкафу и озадаченно посмотрел на мигающую лампу. Двое суток спустя, за чаем, Лопатин скажет ему прямо противоположное. А сейчас вот так: «ничего еще не сделано»… Шорохов не помнил этого разговора в подробностях — тогда он был слишком занят созерцанием самого себя и мыслями о первой операции. И на слова Лопатина он просто не обратил внимания. Ведь черное для него — пока еще черное…
— Главное, не дергайся, — напутствовал Олег. — Все у тебя получится.
Не дожидаясь ответа, он переместился на неделю назад. В кабинете было темно, холодно и сыро. И, насколько он помнил, — грязно. Чтобы не свалить со стола какую-нибудь кипу, Шорохов нащупал кресло и сел.
Вскоре он услышал, как в комнате финишировал кто-то еще. Человек постоял секунду в раздумье, шаркнул ногой и провел по стене ладонью. Ярко вспыхнули плафоны — все, кроме центрального.
— Поговорим? — тихо спросил Олег. Двойник вздрогнул и попятился.
— Ты… ты откуда? — еле вымолвил он.
— Откуда и ты.
Шорохов поднялся и подошел к двойнику — но не слишком близко, чтобы не пугать и не провоцировать на лапанье станнера. Его по-прежнему беспокоило высказывание Лопатина о возможности изменить прошлое. И Олег решил, что один-единственный эксперимент прояснит это лучше, чем сотня пустых разговоров.
— У меня к тебе просьба, — произнес он душевно. — Скоро в моей группе… то есть в твоей… пройдут повторные тесты. Тебе достанется Рыжая. Из нее, между прочим, славный опер получился бы.
— Понятно… Значит, она опять тест завалит.
— По чистому недоразумению. А еще попробуй убедить Лопатина, чтобы тебе поручили Ивана Ивановича.
— Он тоже не сдаст?
— Иванов сдаст. Сейчас мы служим вместе.
С каждой фразой в памяти у Олега проявлялась вторая редакция этого диалога, но чем он закончится, Шорохов наперед не знал. И тем более не догадывался, к чему это все приведет. В мозгу долбило отбойным молотком: «Не так надо! не то говоришь!..», но Олега уже подхватило каким-то потоком — упрямство, помноженное на азарт, — и несло дальше. И останавливаться он не желал.
— Иванов гнидой оказался порядочной. Этот урод к Асеньке все активней подкатывает,… — Шорохов почувствовал, что нашел нужную струнку, и немедленно продолжил: — Он ведь знает, как ты к ней относишься… И я… А прикидывался тюфяком, да? Спортивный интерес у него, понятно? Коллекцию человек собирает…
— Коз-зел! — процедил двойник. — Ну ничего, я ему устрою небо в алмазах. Я его, суку, протестирую!
Он нервно огладил лоб и пошарил по карманам. При нем была только зажигалка, сигареты он выложил. Найдя под бумагами пепельницу, двойник взял со стола кривую потемневшую «Новость» и брезгливо ее помял.
— Не травись, на… — Шорохов протянул ему пачку «Кента» и закурил сам.
— Слушай… А что из этого получится? Вторжение ведь получится…
— И во что же мы вторгаемся? — спросил Олег. — Будут Рыжая с Ивановым служить или домой вернутся — ничего не изменится. Мы все уже вырваны, еще со школы, и в магистрали нас нет. Не помнишь?
— Что-то не очень… — признался двойник.
— Вспомнишь, — заверил Олег. — И про магистраль, и про клонов — все вспомнишь. Скоро.
— Про клонов?! Ты о чем это?…
— О тех, кто живет за нас. Там… — Олег махнул рукой куда-то в сторону. — В общем, я на тебя надеюсь. Бывай, Шорох.
Он потрепал двойника за плечо и снова включил синхронизатор.
Плодов этого вторжения Шорохов увидеть не ожидал — он отправился еще дальше в прошлое. Не ждал он их и в будущем — то, что он сделал, касалось только тех, кто связан со Службой. Да и «сделал» к тому же — вряд ли подходящее слово. Всего лишь наврал самому себе. Рыжая от этого ничего лишнего не вспомнит, ей и вспоминать-то нечего. Иван Иванович в школе тоже не окажется… При том, что он там все-таки был. С этим Олег и хотел разобраться — раз и навсегда.
От «Щелковской» автобусы на базу отъезжали в десять утра, хотя припекало, как в полдень. Олег свернул пакет с зимней одеждой и положил его в исцарапанную ячейку камеры хранения. Набрал код, хлопнул дверцей, подергал для порядка и, сунув руки в карманы, вышел на улицу. Там он распечатал новую пачку «Кента» и прикурил, держась ближе к навесу, — явиться обратно в декабрь с облупленным носом оказалось бы некстати.
Автобусы должны были уже стоять — три непрезентабельных «ЛиАЗа» с откровенными табличками на переднем стекле: «Служба». Курсанты, невзирая на предупреждения вербовщиков, в тот день начали собираться рано и к половине десятого образовали целую ораву, так что открытые для вентиляции двери несколько раз пытались атаковать какие-то шустрые, но бестолковые тетки с пузатыми сумками.
Сейчас оравы не было, служебных «ЛиАЗов» тоже.
Олег посмотрел на свои часы, затем на большой циферблат над входом и нетерпеливо потопал ногой. Без пятнадцати десять… Магнитные глазки на табло подмигнули, и последняя цифра сменилась.
«09:46». Шорохов купил банку фанты и прошелся по площади. Автобусов было много, утро — самый пик таких рейсов. Не было лишь трех замызганных «ЛиАЗов». И ни одного знакомого лица. Ни Рыжей, ни Иванова — вообще никого. Даже самого Олега, как ни странно.
Спохватившись, он метнулся взглядом по сторонам и снова опустил голову. Нет, запутаться он не мог, путаться тут было негде: вот — ряд стеклянных павильонов, и вот — узкий газон с проржавевшим рекламным щитом. На стыке этих примет, в самом углу площадки, они и стояли. Автобусы, будь они неладны…
Олег проторчал на вокзале аж до половины одиннадцатого. Докуривая уже шестую или седьмую сигарету, он вяло перебирал в уме всевозможные объяснения, больше смахивающие на отговорки.
«Не канает все это, Олежек… — сказал он себе, стискивая в кулаке пустую банку. — Выходит, Олежек, тебя тоже в школе не было. Уволен и вычеркнут из списков. Да и сама школа под вопросом… Под большим она у меня вопросом…»
Глазки на табло сложились в «10:40», и Шорохов, резко развернувшись, устремился к зданию вокзала. На полпути он решительно повернул обратно и пошел к перекрестку. Ловить такси.
Вербовщик не оставил ему никаких координат, лишь указание: завтра, в десять утра, на «Щелковской». То завтра уже наступило, десять утра давно минули, «Щелчок» был за спиной, и — ничего. Дорогу от вокзала до базы Олег наверняка запомнил, но Василий Вениаминович ее беззастенчиво закрыл. Это можно было и поправить, но не сейчас — не на улице и не в прошедшем июле.
Из других объектов Службы Олег знал только бункер под «Крышей Мира», но местный отряд ему был не нужен.
Выбор оказался весьма небогатым и состоял из одного пункта — к такому положению Олег почти уже привык. Он наконец выкинул сплющенную алюминиевую банку и, усевшись в такси, назвал единственный адрес, который ему не смогли бы закрыть при всем желании.
Это был запрещенный ход. Но он уже записан в диггеры. Он уже преступник — по факту, еще не свершившемуся. Значит, так надо…
Олег представил себе буксующую махину Службы и почувствовал сладкую истому. Он вообразил, как бесится тот самый мифический Старикан, стоящий во главе служебной пирамиды и управляющий чужими судьбами. Они могли многое изменить в его памяти, но они были не в силах закрыть адрес обычной московской квартиры — вместе с адресом пришлось бы отнять у Олега всю его жизнь.
Шорохов курил, смеялся, таращился на девчонок в коротких юбках, болтал с таксистом и снова смеялся. Он ехал к себе домой.
Дом, в отличие от автобусов, был на месте — куда бы он, спрашивается, делся…
Во дворе гуляли детишки, лаяли собачки, ворковали старушки — все дышало умиротворенностью и, несмотря на удручающую историю отчизны, несокрушимой уверенностью в завтрашнем дне. На скрипучих качелях сидела, изредка толкаясь ногами, скучная девочка с книжкой и двумя тугими косичками. Вокруг обложенной кирпичами клумбы бродил сосредоточенный карапуз.
Шорохов вдруг подумал о том, зачем он все это бросил и что он получил взамен. Действительно — что? Мнимую свободу и еще более мнимую власть… над кем? над каким-то там человечеством…
Олегу стало обидно. Пенсионерки на лавках, обнимающиеся по ночам малолетки — вот его человечество. Пьяные соседи, участковый с черной папочкой и лай под окнами. Нормальная жизнь. То, от чего он ушел, — в затхлый подвал с хитросделанной дверью, которая, если ты ей не понравишься, приведет тебя не туда. Цирк!..
Увидев свой дом, Шорохов искренне захотел вернуться. Впрочем, как раз в этом направлении он и двигался. Покарать его должны были сурово: свидание с клоном — это не осечка на операции, а намеренное нарушение.
«Злонамеренное, — уточнил Олег. — И даже очень зло…»
Служба такое вряд ли простит. Отчасти поэтому он сюда и приехал.
Мужики у открытых «ракушек» что-то горячо обсуждали, не иначе — кого посылать за водкой. Поименно Олег знал не всех, но здороваться, как правило, не ленился.
Он специально сделал крюк — сейчас это было особенно приятно, — чтобы поприветствовать Толика со второго этажа. Ну, и остальных, если у них руки не сильно испачканы.
Толик ответил «здорово», — он тоже был вежливый, — однако ответил как-то нетвердо. Остальные и вовсе не проявили к Олегу интереса. Шорохов помыкался у разобранного «Москвича» и, чтобы не мешать занятым людям, направился к подъезду.
Подцепив ногтем крышку почтового ящика, он заглянул внутрь — там лежала только одна маленькая рекламка, да и ту, наверное, бросили недавно.
«Тьфу! — опомнился Олег. — Я же сегодня утром сам его и проверял. Утром, перед тем как на „Щелковскую“ поехать…»
Он подошел к лифту и задержал палец у кнопки. Клона, по идее, должны были уже привезти. Ну да, сам он сейчас на базе — хотя, черт, как же он туда попал, если автобусов не оказалось?… — но тем не менее: должен быть на базе, просто потому, что там он в это время и был. Старшина Хапин уже продемонстрировал возможности мнемокорректора и повел народ в корпус, а там уж появится и неотразимый военно-морской майор Прелесть…
Шорохов куснул губу и нажал на кнопку. Не надо нервничать. Это нетрудно: подняться в квартиру, позвонить, встретить на пороге клона и сказать ему… Что же ему сказать?…
«Здорово, браток. Уже освоился? Зря. Собрался жить за меня? Зря, говорю. Я тут, понимаешь, взял расчет, так что двоим нам теперь тесновато будет. Спасибо, но я уж сам. А тебя-то?… Куда тебя? А в печь, браток, куда же еще! Хошь — с предварительным усыплением, хошь — так…»
А может, и обойдется. Если автобусов не было… Если до школы он не добрался и даже на «Щелковскую» сегодня не ездил… Распахнется дверь, и вылезет он сам, натуральный Олежек Шорохов — в трусах и рваных тапочках, заспанный и небритый.
«Ты чего, браток? Какой я тебе клон? Рехнулся?! Ты сам-то кто? Ах, из бу-удущего… Потерялся, что ли? Ты вот что, чеши-ка отсюда в свой декабрь! Не учился я ни в каких школах, и Службу я твою на хвосте вертел, ясно?…»
Олег вышел на четвертом этаже и, не позволяя себе колебаться, тронул звонок.
Открыли не сразу. Пока Шорохов переминался под дверью, он успел осмотреть и саму дверь, и стены, и даже фанерную лакированную бирку с номером «13». Все было знакомое и такое родное, что хотелось гладить, гладить и не отпускать. Он провел рукой по табличке и опять коснулся звонка.
Ему открыла какая-то бабулька — маленькая, бледненькая, с седым пучком на затылке.
— Картошка или сахар? — спросила она капризно.
— Чего?…
— Картошку привезли? Или сахар? — повторила она громко, как для глухого.
— Я?… Нет…
— Мед не нужен, — заявила она и взялась за ручку.
— Погодите! — Олег задержал дверь. — Я тут ищу одного человека… Шорохова.
— Нет никого. Все на работе, — ответила бабка, с детским упорством продолжая тянуть ручку на себя.
— Шорохова ищу! — крикнул Олег.
— Моховы? Моховы — да. Жили. Ты им родственник?
— Типа того… — пробормотал Олег. — Да, да, родственник!! — гаркнул он, заметив, что старушка не понимает.
— Переехали они. Мы уж с прошлого года. Дочка и зять, — ни к чему пояснила она. — А Моховы были. Моховы — да. Первое время никакого покоя… День и ночь трезвонили — все девки и девки…У них же сын, у Моховых. Бойкий, видать, сынишка, — добавила она с потаенным одобрением.
«Бойкий — это не я», — решил Олег. Однако фамилии были созвучны и тугоухой бабке могли слышаться одинаково.
— А до Моховых тут кто жил? — спросил он на всякий случай.
— Это в ДЭЗе надо справляться. Ну что, телефон давать тебе?
— Чей? — нахмурился Олег.
— Моховых, чей! Родственничек… Пойду искать, где-то записано… Ты тут стой!
Пока она шаркала по квартире, пока рылась в своих бумажках, Олег успел отойти к открытой лестничной фрамуге и покурить.
— Вот, — сказала бабка, протягивая ветхий листок. — Да ты не бери! Ты себе перепиши, а эту оставь. Мало ли,…
Шорохов взглянул на номер и внес его в память трубки.
— Ну?… Будешь переписывать-то?
— Спасибо, — обронил Олег и торопливо, почти бегом, спустился вниз.
Выйдя из подъезда, он просмотрел запись. Семь ничего не значащих цифр, кажется, где-то в районе Варшавки. Заведомый порожняк. Но если нет ничего другого…
Олег позвонил.
— Кого?… — сразу спросили в трубке, опуская «Алле», «Да, слушаю» и прочие условности.
— Квартира Моховых? — осведомился Олег так же лаконично.
— Да.
— Фамилия Шорохов вам ничего не говорит?
— Нет.
Олег ткнул в «отбой». Извиняться он не стал — абонент все равно не оценил бы.
Спохватившись, он снова достал трубку и удалил номер. Элементарная операция: Моховы были — Моховых нет. То же, что проделали с ним самим.
«Вычеркнули…» — повторил Олег, но уже без иронии. Он, в отличие от неведомых Моховых, исчез не из электронной памяти и даже не из человеческой — он исчез совсем. Как минимум — из дэзовского списка квартиросъемщиков. В этом доме он больше не жилец. А в каком тогда?… Куда он подевался — он сам или клон, оставленный на замену? Хоть кто-нибудь с его именем и фамилией, с его лицом. Ведь должен же он где-то быть! Где-то в этой Москве и в этом июле…
Версия у Олега родилась только одна, зато быстро. И сколько он ее в голове ни крутил, сколько ни выворачивал, второй версии из нее не получалось.
Кто-то серьезно вторгся в прошлое — вывихнул несокрушимую магистраль, и теперь она пошла… «вкривь»?… «вкось»?… Да нет как будто…
Вокруг было все то же — и мужики у «ракушек», и ребятишки в песочнице. Собаки гадили и лаяли, пенсионерки обсуждали сериалы. Мир не встал на уши и даже не стал другим — он принял незначительную поправку и продолжал жить дальше. Но уже в новой редакции. Олег и сам бы этого не заметил, если б не сунулся к себе домой. В новом мире у него был новый адрес — плевое в общем-то дело. Разыскать по справочной — пять секунд. Но это не главное. В Службе наверняка уже подняли тревогу, ведь должен же кто-то обнаружить это вторжение.
Олег впечатал кулак в ладонь. Официально он сейчас находился всего в неделе от своего настоящего, в роддоме с гражданкой Цыбиной, и если его попытаются найти, то звонить ему будут в декабре. У двойника телефона нет, он не ответит. А Лопатин его наверняка ищет — не каждый же день меняется реальность.
«Я надеюсь…» — суеверно добавил Шорохов.
Сократив путь через проходной двор, он выскочил на проезжую часть и замахал руками. Между пальцев у него трепетала купюра в серо-зеленых тонах, и желающий подвезти нашелся сразу.
— «Щелковская», — бросил Олег, заваливаясь в машину.
Как бы он ни торопился, перед возвращением следовало захватить зимние вещи. Если повезет, Лопатин про этот вояж ничего и не узнает. Олега снова не за что было наказывать; поход к самому себе, как и предыдущий поход к Рыжей, окончился ничем. Сначала Шорохов опасался совершить вторжение, потом, наоборот, желал, но в обоих случаях ему это не удалось.
«А Лопатин грозился, что стану преступником… — подумал он. — Слабовато у меня пока получается».
Чтобы не тратить времени, Олег набрал номер справочной. Данные он продиктовал в полном объеме, и ответ пришел сразу: «В Москве и области такой не проживает».
Шорохов со стоном откинулся на сиденье.
— Не расстраивайся, они всегда тормозят, — сказал водитель. — К ним сведения через два-три месяца приходят. А сейчас еще старые могут быть.
— Старые?… Это скорее плохо, чем хорошо…
— Потерял кого-то?
— Себя.
На этом разговор был окончен.
К автовокзалу подъехали около двенадцати. Олег влетел в камеру хранения, как в тронувшийся поезд, и у стены с ячейками поскользнулся: дверца болталась, пакета внутри не было. Шорохов обошел всю секцию, проверил еще раз — не ошибся, ячейка та. Пустая.
Это была не проблема, а если и проблема, то решаемая. Так себе говорил Олег, Так он себя успокаивал. Одежду он оставил в камере примерно без двадцати десять. Можно было вернуться в ту же точку — или минутой позже, дабы не смущать народ, — и сразу забрать. Можно было перенестись и к самому моменту закладки, чтобы не хлопать дверцей понапрасну. В этом случае появятся свидетели, но два одинаковых человека — это еще не сенсация. Лишь бы он там был, второй Шорохов. Теперь, после звонка в справочную, Олег ни за что не мог ручаться. По «старым сведениям», он в Москве не жил, о «новых» и думать не хотелось. Если из событийной линии выпал такой существенный эпизод, как отправка шестидесяти курсантов на базу… Олег боялся вообще себя не встретить. И дело было, конечно, не в шмотках.
Сортир — ничего лучшего он не придумал.
Шорохов кинул в ведрышко пятирублевую монету и вошел в пронзительно пахнущий кафельный карцер.
— Опять ты?! Куда?! — тявкнула ему в спину женщина на кассе.
— Вам-то что?… — огрызнулся Олег.
Свободных кабинок было много, но половина дверей оказалась без задвижек. Финишировать в обществе какого-нибудь натуженного посетителя не шибко хотелось, и Олег с начальственным видом принялся обследовать шпингалеты. Третье место слева его удовлетворило. Шорохов закрылся и, выставив синхронизатор на «09.45» нажал кнопку старта.
Дверь имело смысл запирать при перемещении в будущее. Никак не в прошлое. Это Шорохов осознал, еще не успев толком осмотреться.
А осматривать было особенно нечего: в тесной кабинке, неловко пристраиваясь на унитазе, ворочался мужик — багровый лицом и, как назло, необъятный. Если б синхронизатор не имел запрета на финиш внутри материальных объектов, Олегу пришлось бы выдергивать ногу из чужого тела или наоборот — что-нибудь могли выдернуть из него самого.
— Я выйду… — тактично предупредил он. Багровый медленно моргнул и вдруг заорал таким басом, что у Олега заложило уши. Сорвав задвижку, он выскочил из кабинки, столкнул кого-то у писсуаров и помчался прочь. На пути подвернулась тетка без возраста и практически без пола, почему-то в белом медицинском халате.
— Хулиган! — взвизгнула она, проворно отшатнувшись.
Кассирша зачем-то попыталась его удержать, но не смогла — рука цапнула Олега за джинсы и скользнула по ремню.
За пределы туалета инцидент не вышел, и Шорохов благополучно затерялся в людской массе.