Неидеальная Чарли Тэйр Ефиминюк Марина

Глава 2

Очень неудачное утро

Тишина в холле начала отдавать не нервным напряжением, а нездоровым любопытством. Заинтересовались абсолютно все, и даже староста, прекратившая бубнить под нос неправильные глаголы (или что она беспрестанно повторяла). Никто не хотел пропустить подробности главной сплетни уходящего учебного полугодия. Но, по всей видимости, подробностей имелось не сказать чтобы очень много, поэтому девчонки решили уточнить, отчаянно стараясь остаться в центре внимания:

– Говоря «сцепились»…

– Мне не нужен перевод. Я владею шай-эрским, – холодно перебила сплетницу.

Так и знала: после маминого письма обязательно произойдет какая-нибудь гадость!

Наплевав, что подумают остальные, я зашагала в сторону центрального холла. Поворот, художественная галерея, широко раскрытые двустворчатые двери на балкон. Хотелось сорваться на бег, но принцессы никогда не позволяли себе подхватывать юбки и нестись галопом по дворцам, даже если за ними гналось полчище демонов. Пожалуй, я продемонстрировала самый быстрый и целеустремленный проход по коридорам за всю историю замка Ос-Арэт!

Выдержка подвела, когда возле статуи основателя академии, местной достопримечательности, я обнаружила целую толпу зевак. Сбежав по лестнице, под шепотки протиснулась между студентами и оказалась в первом ряду. Конфликт был в самом разгаре, но никто не вмешивался. Даже приятели парней не предпринимали попыток остановить драку. Возможно, это считалось хорошим тоном – не влезать, когда кто-то выяснял отношения кулаками.

В воздухе разливалось физически ощутимое напряжение, вокруг словно все искрило. Перекошенный от ярости Алекс держал Ноэля за грудки и теснил к постаменту. Бровь северянина была разбита в кровь, из небрежного пучка выбились пряди волос и сказочно мерцали на свету… Даже мне, мало что смыслящей в драках, было очевидно, что он с высокомерным превосходством позволял себя избивать. Не сопротивлялся, позволял толкать и уродливо натягивать ворот черной атлетической формы. Должно быть, это нежелание отвечать на агрессию бесило Алекса куда сильнее причины, из-за которой он затеял конфликт.

Я подскочила к парням и тихо проговорила:

– Вы двое в своем уме?

Они резко повернули головы.

– Ради всех святых, вы что устроили?! С тобой мы почти незнакомы, – резко высказала Ноэлю и повернулась к жениху: – А ты три года делаешь вид, что не знаешь меня. Вам даже делить нечего! Разойдитесь!

Северянин перевел взгляд на противника и сжал пальцами его напряженные запястья:

– Довольно, Чейс. Я разрешил себя ударить, потому что ты имел право на этот удар. Теперь все.

Лицо Александра ужесточилось. Левый глаз сократился от нервного тика, заходили желваки.

– Все? – кривовато усмехнулся он. – Делить нам нечего? Если я буду каждому позволять пользоваться тем, что принадлежит мне, что тогда останется?

Он что, сравнил меня с вещью?! Я не верила собственным ушам! И пока я задыхалась от возмущения, мой ужасный жених оказался отброшен мощным ударом на мраморный пол. Приземление вышло жестким: Алекс со стоном выгнулся. Из разбитых губ потекла кровь.

Северяне перехватили его приятелей, бросившихся на подмогу другу. Раздались крики. Народ прыснул в разные стороны, освобождая место для настоящей драки, а я оцепенела, не в силах пошевелиться, и таращилась на парней широко раскрытыми глазами.

Мы трое просто не могли застрять в такой абсурдной ситуации!

Словно в фантастическом, совершенно неправильном сне, с непроницаемым лицом и почерневшими от гнева глазами, Ноэль склонился над противником, схватил его за пиджак и, готовый впечатать в разбитое лицо сжатый кулак, с силой дернул за затрещавший ворот.

– Бога ради, остановись! – выдавила я.

Северянин замер. Грудь тяжело вздымалась, напряженный кулак дрожал. С ничтожного расстояния через гвалт мне удалось расслышать, что именно он процедил прежде, чем выпрямиться:

– Сейчас я должен валяться на полу, а не ты! – Он еще присовокупил сочное ругательство, но оно не имело перевода на шай-эрский язык, да и леди не к лицу повторять иностранный мат.

Встав на ноги, достаточно ловко для человека, с высоты роста шарахнувшегося хребтом о мраморный пол, Алекс обтер разбитый рот, посмотрел на испачканные кровью пальцы…

Справиться со столь чудовищным унижением Александр Чейс, конечно, не сумел. Еще бы! Обычно он укладывал парней на лопатки мощными ударами в челюсть.

– Не надо учить меня жизни, говнюк! – прошипел он, расставил руки и неожиданно для всех призвал силу.

Воздух дрогнул. В центре раскрытых ладоней заклубился черный дым боевого заклятия.

– Ты рехнулся? – вскрикнула я, а мгновением позже оказалась за широкой спиной Ноэля.

Он спрятал меня таким естественным движением, словно каждый божий день прикрывал собой девушек. Я запуталась в собственных ногах, уткнулась носом ему между лопатками и буквально ощутила, как сильное мужское тело прошила волна магического разряда. Северянин собрался нарушить еще пару десятков правил – хотя, казалось бы, куда уж больше! – и ответить.

– Что здесь происходит?! – грянул откуда-то сверху взбешенный голос.

Нас всех точно бы накрыли тяжелым удушающим одеялом. Из холла исчезла магия, и от тишины, возникшей у меня внутри вместо биения магического пульса, зазвенело в ушах. Невозможность воспользоваться силой, пусть ее и было три капли, нервировала.

– Всем разойтись! – рявкнул все тот же голос.

На сумасшедшую секунду показалось, будто мраморная статуя на постаменте не снесла оскорблений, ожила и принялась распекать злостных нарушителей порядка. И меня заодно, что стала причиной драки. Я зачем-то задрала голову, словно и правда хотела заглянуть в каменное лицо основателя академии и жалобно попросить прощения.

Над головой был высоченный купол с разноцветными витражами, через которые пробивались полосы солнечного света, и никакого склоненного каменного ректора.

А вот живой и очень недовольный декан факультета высшей магии стремительно спускался по лестнице. Он был самым молодым магистром в академии и, если верить слухам, характером обладал отвратительно-кровожадным, как живой мертвец сразу после ритуального воскрешения. Но зомби свирепы только после пробуждения, а декан – постоянно.

– Кто не уберется из холла в течение минуты, будет отчислен! – снова рявкнул он и яростно бросил противникам: – Чейс и Коэн, ко мне в кабинет! Милая дама… тоже.

– Господин декан, у меня идет экзамен у профессора Канахена, – быстро проговорила я. – Могу я вернуться? Оценка за этот экзамен…

– Тогда почему вы в центральном холле, а не сдаете азрийский язык? – с насмешкой перебил он.

– Северный диалект, – вырвалось у меня, хотя сейчас педантичность вообще была не к месту. С трудом проглоченная улыбка Ноэля подтверждала это справедливое утверждение лучше любых слов. Но замечание уже вырвалось, и запихнуть его обратно в глотку было невозможно, даже если очень хотелось.

– Простите? – поперхнулся декан факультета высшей магии.

– Профессор Канахен преподает северный диалект, – договорила я, откровенно сказать, не понимая, какого лысого демона полезла на рожон.

– Милая дама, если вы поторопитесь в мой кабинет, то, возможно, еще успеете сегодня сдать этот свой экзамен.

Он развернулся и стремительным шагом начал пересекать опустевший холл, направляясь к лестнице. Я почувствовала отчаяние.

– Шевелитесь! – скомандовал декан, не оборачиваясь.

Втроем мы стояли в центре круглого помещения перед массивным письменным столом. За спиной декана, сидящего в кресле, сочились полупрозрачным солнечным светом затянутые льдистыми узорами окна. Казалось, над его головой светится золотистый абрис, а на макушке и вовсе горит звезда, как на вершине новогоднего дерева, должно быть, по-прежнему стоящего в бальном зале.

Будучи между противниками, я разделяла их, словно неприступная стена, и обоих выразительно игнорировала.

– Итак, господа, жду от вас объяснений, почему вы нарушили, если я не ошибаюсь, почти два десятка правил, прописанных в уставе факультета? – обведя нас внимательным взглядом, проговорил декан.

Господа, естественно, промолчали.

– А вы, опаздывающая на экзамен? – обратился он ко мне. – Вы понимаете, что за конфликт с применением магии я выставляю с факультета без возможности оправдаться?

Если леди не может избежать унижения, леди встретит его с высоко поднятой головой, источая королевскую надменность.

– Я не являюсь вашей студенткой, господин декан.

– Бытовая магия? – предположил он и снова попал, что называется, пальцем в небо.

– Языковедение, – подсказала я.

– Потрясающе! Госпожа языковед! В драку вы ввязались из-за своего репетитора по северному диалекту? – Он с досадой кивнул в сторону Ноэля.

– Господин декан, вы не хуже меня знаете, что девушке ввязываться в мужскую драку – сущее самоубийство. Я просто пыталась… пробудить в ваших подопечных здравый смысл и чувство ответственности.

– В моих подопечных? – ухмыльнулся он, сверкнув темными глазами. – И как? Успешно?

– Определенно, у вас вышло лучше, – сдержанно ответила я.

– Не уверен, что помню, как вас зовут, милая леди, – через паузу проговорил он.

Было чуточку неловко, ведь я тоже понятия не имела, как зовут собеседника… Но его-то портрет, в отличие от моего, висел на стене в центре экспозиции, посвященной преподавательскому составу самого знаменитого факультета Ос-Арэта.

– Шарлотта Тэйр, господин декан, – представилась я.

– Ваша фамилия мне знакома, – заметил он, и внимательный взгляд сначала остановился на Алексе, а потом опустился на мою левую руку, скрытую длинным рукавом с манжетой. – Вы знаете, почему мои… подопечные устроили этот непотребный бедлам, госпожа Тэйр?

– У них случилось неудачное утро.

В кабинете повисла пронзительная пауза, и издевательский смешок Ноэля показался особенно громким. Глаза декана нехорошо сузились. Похоже, паршивое утро у нас всех грозило перерасти в дрянной день, а меня, в довершение к прочему, поджидал отвратительный вечер. Если, конечно, линчеватель не позволит помучить «милую леди» профессору по северному диалекту.

– Вы понимаете, госпожа Тэйр, что я буду вынужден рассказать об этой ситуации вашей деканессе? – пригрозил он.

– Как пожелаете.

Мы оба знали, что жаловаться деканессе Элброд – дело неблагодарное. Даже опасное для душевного спокойствия и целостности нервной системы. Замечательная дама, способная три часа кряду одухотворенно рассуждать об особенностях первородного языка, за пять секунд из состояния божьего одуванчика переходила в состояние злобной ведьмы, способной уничтожить вселенную одним движением брови. Однажды она заставила ректора академии вжать шею в плечи! Я три дня не могла без улыбки вспоминать этот потрясающий в своей абсурдности момент. Но больше всего старушка-деканесса ненавидела, когда кто-то докладывал, что студенты-языковеды нарушили устав! Она полагала, будто все пытаются оговорить невинных жертв, исключительно чтобы отправить ее в отставку по выслуге лет. Свидетельские показания, если что, не учитывались.

– Успеха на экзамене. – Декан дернул головой, отпуская меня на все четыре стороны, вернее, в одну сторону – на пытки к профессору Канахену. – Надеюсь, вы на него все-таки успеете.

Что-то подсказывало, что очередное неискреннее пожелание не добавит удачи, а, наоборот, убавит. Не взглянув на парней, я открыла дверь кабинета и едва не налетела на мужчину в черном. Быстро извинившись, мы неловко разошлись в дверном проеме.

– Добрый день, – поздоровался он с сильным северным акцентом. – Маэтр Коэн…

Обращение, принятое на полуострове, резануло слух. В Норсенте уважительным словом «маэтр» называли мужчин высокого положения. Не знаю, что за положение занимал Ноэль Коэн дома, но дрался он как уличный хулиган и словарный запас бранных ругательств имел весьма характерный.

Преодолевая два корпуса и бесконечные извилистые коридоры, я не питала надежд успеть, но, что называется, повезло запрыгнуть на подножку последнего дилижанса! Возле аудитории я оказалась ровно в тот момент, когда раскрылись двустворчатые двери и помощник профессора в мятом пиджаке со следами мела на рукавах пригласил последних студентов на экзамен.

Правда, обнаружилось, что оставленный на подоконнике портфель исчез.

– Домовики утащили в комнату забытых вещей, – прояснила староста, неожиданно решившая сдавать экзамен в рядах опоздавших. – Я не знала, вернешься ли ты, и позволила забрать.

– Почему меня это не удивляет? – пробормотала я, пристраиваясь в самый конец очереди.

Не было ни пера, ни писчей бумаги, ни словаря… ни яблочной карамельки, если вдруг с треском провалюсь и очень захочется заесть горечь поражения сладеньким. Оставалось уповать на ту самую удачу, которой мне сегодняшним утром щедро желали все подряд.

– У меня есть запасное перо. – Староста вытащила из напоясной сумочки закрытое колпачком полное чернил перо и протянула мне. – Бумагу тоже дам, но словарем поделиться не могу. У самой только один.

Карамельку захотелось почти сразу, едва я с исписанным листом в руках встала перед преподавательской кафедрой. Профессор Канахен был сгорблен и иссушен возрастом, сыпал вопросами, морщился и всеми силами демонстрировал, с какой чудовищной силой его бесит мой деревенский говорок, прямо сказать, совершенно не подобающий дочери королевского посла – внучке человека, пять лет прослужившего на полуострове. А я, в свою очередь, старалась не пялиться на седую профессорскую голову с синими прядями. Если бы он догадывался, сколько выдержки требовалось для такой вежливости, то поставил бы мне высший балл просто за силу воли.

– Госпожа Тэйр, у вас – не побоюсь этого слова – непотребный провинциальный акцент! – заключил Канахен, когда с ответом было покончено и пришло время объявить, насколько сильно самая младшая Тэйр опозорила свой драгоценный древний род.

Дребезжащий голос разлетелся по аудитории, доведя до истерики тех, кому еще предстояли десять минут персонального позора. Ведь если даже мне прилетело от всей профессорской души, а я, по общему мнению, ходила в любимчиках, что говорить об остальных.

Понимая, что дерзость с надменностью выроют мне очень глубокую могилу, я скромно потупила взор и проблеяла:

– Простите, профессор. Обещаю практиковаться.

– Я лично знал вашего деда! Он был великим человеком! В совершенстве владел не только диалектами, но и разбирался в тонкостях правил поведения, принятых в Норсенте! – пафосно чихвостил меня Канахен. – У вас есть уникальная возможность запросто общаться с носителями языка, а вы что делаете?

– Что? – уточнила я, понятия не имея, как правильно ответить на провокационный вопрос. Вряд ли он имел в виду любовный роман.

– Ничего! – подтвердил догадку Канахен. – Ближе!

Невольно я сделала к преподавательской кафедре маленький шажок.

– Нужно быть ближе к студентам из Норсента! – прогремели слова профессора, и я немедленно отступила.

И почему нормальное произношение не передается через поцелуи, как простуда? Столько проблем мигом решилось бы! От дурацкой мысли у меня вырвался смешок… в тот момент, когда Канахен примолк, чтобы набрать в грудь побольше воздуха.

– Госпожа Тэйр! – в дребезжащем голосе появилась неожиданная сила. – Ваш дед в гробу сейчас перевернулся!

– Деда кремировали, – вырвалось у меня. – Наверное, родители подозревали, что когда-нибудь я начну изучать северные диалекты, и подстраховались.

По лицу профессора пошли красные пятна. Как наяву, я услышала грохот молотка, вбивающего последний гвоздь в крышку гроба, где вместо деда Тэйра покоилось мое «хорошо» за экзамен по северному диалекту…

В пустом коридоре, прислонившись поясницей к каменному подоконнику, стоял хмурый и встрепанный Алекс с разбитыми губами. Я помедлила в дверях и, с отвращением отвернувшись, вышла из аудитории. За спиной профессор уже начал издеваться над следующим студентом, даже не дав тому толком поразить мир знаниями северного диалекта (или их отсутствием).

– Как экзамен? – спросил Алекс в тишине.

– Не сдала, – холодно отозвалась я.

– Жаль, – уронил он.

– Не ври.

Пожалуй, одной яблочной карамелькой сегодняшнее утро не заесть! Как минимум понадобится целый кулек, чтобы пережить написание эссе о хороших манерах в Норсенте.

Решительным шагом я направилась вызволять портфель из комнаты потерянных вещей.

– Шарлотта, постой! – позвал Алекс, не сдвинувшись с места, а когда понял, что я проигнорировала оклик, выкрикнул: – Я сболтнул сегодня лишнего!

Эти слова действительно заставили меня остановиться. Оглядевшись вокруг, не подслушивает ли кто-то, я высказалась:

– Хамство теперь так называют?

– Разве ты не хотела драки, когда у всех на виду целовалась с другим парнем? – Алекс никогда не умел извиняться, только предъявлять претензии.

– То есть мне тоже стоило вцепиться в волосы твоей стипендиатке, а потом наговорить вам гадостей? – быстро спросила я. – Что-то не додумалась.

– Я не хотел тебя обидеть, – поморщился он, наконец сделав в мою сторону несколько шагов.

– Разве табуретка, кресло или кастрюля способны обижаться? – зло бросила я. – Ты ясно дал понять, Алекс, что я никогда тебя не заинтересую, тем более ты никогда не будешь испытывать ко мне никаких чувств, кроме досады. И все равно я пыталась быть тебе хорошим другом. Но ты приравнял меня к вещи! К неодушевленному предмету, демоны тебя дери!

– Шарлотта…

– Помнишь, Алекс, ты сказал, что покончишь с помолвкой до того, как нас обрядят в свадебные одежды? – перебила его. – По-моему, самое время!

Я уходила, а он не останавливал. В ушах тоненько звенело, стук каблуков возвращался тревожным эхом, внутри цепенело. Не верилось, что между проваленным экзаменом и возвращением сумки я решила поставить точку в болезненных отношениях с Александром Чейсом.

Комната забытых вещей, как и большинство хозяйственных помещений, находилась в подземелье. В замке никогда не экономили ни на тепле, ни на магическом освещении, но в каземате огни светились тускло, а в холодном воздухе ощущался неистребимый запах влажности. Говорили, что раньше было достаточно вежливо попросить замковых домовиков вернуть утащенную вещь, и она немедленно появлялась перед хозяином, но кто-то особо одаренный обвинил нечисть в клептомании, и теперь, к радости скучающего хранителя-кладовщика, все спускались в мрачный каземат. Домовики не делали исключений никому, даже преподавателям.

Очень удачно я отвертелась от щедрого хранителя, предлагавшего «совершенно бесплатно» забрать десяток пересохших, переломанных перьев, а когда с возвращенным портфелем на плече начала подниматься из каземата, на лестнице встретилась с куратором северян. Хмурый высокий человек с неизменной трехдневной щетиной на щеках и длинными волосами, забранными в низкий хвост, мазнул по мне скользящим взглядом и попытался пройти мимо.

– Господин куратор! – Я остановилась.

Он был вынужден помедлить и неохотно повернуться, ведь проигнорировать студентку считалось не просто невежливым, а непедагогичным, что особенно страшно. Пользоваться тем, что преподаватели не желали поступать непрофессионально, особенно в стенах учебного заведения, где им по статусу положено проявлять внимание к школярам, даже к тем, кто бесил с неимоверной силой, я научилась еще в детстве. Исключительно удобное умение.

– Что вы хотели? – сухо спросил он на северном диалекте, тем самым остро, как наточенным карандашом, подчеркивая пренебрежение.

– Возможно, вы знаете, куда отправился Ноэль после кабинета декана? – нейтральным тоном в лучших традициях великосветских гостиных спросила я. На шай-эрском.

– Пытаетесь узнать, не отправился ли он собирать вещи домой?

Узел, завязавшийся у меня в животе еще во время драки, стянулся до такой степени, что к горлу подступила желчь.

– Его высылают в Норсент?

Под ледяным взглядом у меня, как от хлесткого северного ветра, запылали щеки.

– Сделайте милость, госпожа Тэйр, – перешел он на шай-эрский, – не доставляйте нам хлопот. Что ж…

Посчитав, что разговор окончен, мужчина кратко кивнул и повернулся ко мне задом, в смысле, спиной, обтянутой черным пиджаком. Казалось, что широким плечам в нем несколько тесно.

– Господин куратор!

Пусть не думает, что я позволила себя унизить за просто так. Видеть выражение глубокой досады на небритой физиономии вновь обернувшегося куратора было бесценно.

– И все-таки… Ноэлю грозят высылкой на родину?

– Драка с вашим женихом, госпожа Тэйр, не настолько серьезный проступок, чтобы отправиться домой, – ответил он. – Удачного дня.

Куда уж удачнее? К довершению к сегодняшним «успехам» осталось по дороге в пансион сломать ногу – и можно этот день заносить в список самых «счастливых» в уходящем году!

В общежитие, где проживали студенты из Норсента, я направлялась с отчаянной мыслью, что хуже все равно уже не будет. Забегая вперед, могу точно сказать, что оптимисты переоценивают силу положительных мыслей и правильных поступков.

В холле студенческого общежития, в отличие от коридоров учебных корпусов, оказалось неожиданно людно. Отсюда открывался завораживающий вид на заснеженные, залитые солнцем скалы, поросшие низкорослым колючим кустарником. Разливалось бескрайнее небо, по-зимнему полупрозрачное и холодное, а внизу, как на ладони, лежал городок. Дух захватывало! Разве что не хватало парящего дракона, как на потемневших гравюрах в старинных манускриптах.

Однако жильцы, привыкшие к размаху, величию и простору горных пейзажей, не обращали на них ровным счетом никакого внимания. Вид, конечно, был преотличный, но до цивилизации – развлечений, ярмарок и торговых лавчонок – приходилось добираться полчаса на дилижансе, курсирующем между замком и зданием городской почты.

Я пересекла холл и встала возле схемы общежития, квадратной каменной столешницы, без опоры, лишь с помощью магии, неподвижно висящей в воздухе. Ровными колонками на ней были начертаны фамилии студентов. Отыскав имя «Ноэль Коэн», я прикоснулась к строчке, и на гладкой поверхности появились крупные цифры: этаж и комната. Ниже развернулся план с длинной пульсирующей стрелкой, подсказывающей, в какую сторону от центральной лестницы поворачивать, чтобы не заблудиться в извилистых коридорах.

– Зачем ты его ищешь? – прозвучал резковатый женский голос, говорящий с характерным северным акцентом.

Обернувшись, я обнаружила Рэдмин, студентку из Норсента, с которой пару месяцев назад нам пришлось сдавать совместный проект по азрийскому языку. Она не только подглядывала без капли смущения, но и, дыша возмущением, предъявляла претензии!

Девушка была не одна, а в компании знакомого блондина, следившего за нами с Ноэлем на балу. В смысле, за нашим поцелуем наблюдали все гости с полуострова, оказавшиеся в ту минуту в коридоре, но этот еще издевательски отсалютовал флягой и особенно запомнился. Думаю, не стоит упоминать, что на ученических танцульках запрещалось любое спиртное, поэтому я оказала ему большую услугу, не заложив декану факультета.

– Ты его секретарь и ведешь запись посетителей? – Я перевела ледяной взгляд с парня на Рэдмин. – Если нет, то не вижу ни одной причины, почему должна отвечать.

– В отличие от тебя, я его друг! – ответила она. – Ты хотя бы представляешь, сколько вы вдвоем с женихом доставили неприятностей?

– Нет, – покачала я головой, – понятия не имею.

– Он не может себе позволить влипать в истории, – процедила она.

– Я, наверное, сейчас тебя расстрою, но Ноэль с большой охотой позволил втянуть себя в историю, – ответила я.

Глаза Рэдмин расширились от гнева. Волосы вспыхнули. Она шагнула ко мне, но блондин тяжело и как-то по-особенному веско положил ей на плечо руку:

– Мина, уймись.

– Не надо меня успокаивать, Эйнар! – рыкнула она, сбрасывая руку. – Что-то ты не торопился его останавливать, когда он влип в неприятности. В конечном итоге все закончится плохо! Она превратится в огромную проблему!

Северяне говорили на родном языке, но я сегодня так сильно устала от диалекта, что не утерпела и огрызнулась:

– И еще она тебя неплохо понимает.

– Можно подумать, я об этом не догадываюсь, – прошипела девушка, поблескивая злыми глазами.

– Раз можно, то хорошо подумай, Рэдмин, – осек ее приятель, неожиданно встав на мою сторону. – Ноэлю не понравится, что ты лезешь в чужие дела.

Она поменялась в лице, прошипела какое-то незнакомое слово, похоже, непереводимое на шай-эрский язык ругательство, и сорвалась с места. Быстрой походкой начала пересекать просторный холл. Длинные волосы, разметавшиеся по спине, покачивались в такт шагам. В каждом движении стройной девушки, в том, как она обгоняла зазевавшихся соседей по общежитию, чувствовалось раздражение. Казалось, что из-под каблуков посыплются искры, но обошлось без огненных эффектов.

– Она права, – прервал молчание блондин, заставив меня повернуть голову. – Тебе не стоило приходить к Ноэлю.

– Почему бы тебе не последовать собственному совету и не лезь в чужие дела?

– В любом случае он сейчас у куратора, – с легкостью соврал парень мне в глаза. – Но если хочешь, чтобы я ему что-нибудь передал, то говори.

Некоторое время я молча рассматривала наглого вруна, но уличать его во лжи не собиралась.

– Просто передай, что я приходила.

В пансион вернулась засветло с извозчиком, служащим при академии. Особняк был погружен в тишину. Некоторые девочки уже уехали на каникулы, другие сдавали экзамены, а мадам Прудо вообще спускалась с третьего этажа исключительно к ужину или ради прогулки с химерой, год назад неожиданно превратившейся из канарейки в ярко-желтую собачку. Мадам жутко бранилась, потому как не представляла, что безобидная певунья не совсем птица.

Мозгов у собачки все равно осталось как у канарейки. Бывшая пернатая по привычке ненавидела домовика и, как не в себе, гоняла по дому, вынуждая прятаться в женских спальнях. Вот и сейчас, свернувшись клубком, в образе облезлого серого кота он спал на моей кровати и лениво приподнял голову на звук открывшейся двери.

– Дрыхнешь? – буркнула я.

Кот поднялся, выгнул спину, со вкусом потянулся и взорвался серым дымком, не оставив следов на аккуратно застеленном горничной покрывале.

Едва я успела стянуть верхнюю одежду и поменять теплые полуботинки на домашние туфли, как в комнату без стука вошла Зои. В руках она держала две бутылки темного стекла с нетронутыми пробками. Выглядела подружка бледненькой, но голос звучал бодрее, чем накануне:

– Какие новости? У нас траур или праздник?

Сначала она продемонстрировала бутылку с черемуховой настойкой, традиционной для поминального стола, а потом, если судить по этикетке, с дорогущим игристым вином с колючими пузырьками и благородным кисловатым вкусом.

Я предпочитала напитки послаще и точно не приторную черемуховую гадость, но Зои, дочь владельца трех десятков элитных винных погребков, искренне верила, что вульгарные сладкие вина оскорбляют чувства людей со вкусом и подходят исключительно для храмовых ритуалов. Она считала, будто в нашей семье отметился какой-нибудь лакей, но после знакомства с моей мамой уверилась, что наше аристократическое семейное древо аристократично до корней, а любовью к плебейским напиткам я обязана незнакомому прадедушке-храмовнику. Такого, к слову, тоже не имелось.

– Экзамен не сдала, – стаскивая форменный пиджак, буркнула я.

– Значит, траур. – Печально вздохнув, она посмотрела на бутылку с черемуховой настойкой.

– Но решила разорвать помолвку.

Говорить эти слова было очень странно и даже чуточку страшно, но произнесенные вслух они становились реальными.

– Значит, праздник! – весело воскликнула Зои.

Безусловно, она не верила, что я действительно решусь разорвать проклятое обручение, и только поэтому не засыпала меня вопросами.

– И к завтрашней переэкзаменовке мне надо написать эссе, – закончила я.

– Значит, придется смешать, – покачала головой подруга, разглядывая разом обе бутылки и словно высчитывая в уме безопасную пропорцию, чтобы после возлияний не отъехать вперед ногами в божественные чертоги.

– Поможешь написать эссе? – вежливо намекнула я, что готова и смешивать, и пробовать спорный коктейль только после готовой работы для Канахена.

– Вообще, странно отмечать заранее, правда? А завтра утром родители пришлют за мной карету…

Она отвернулась и пристроила бутылки на поднос с графином воды, чтобы вредный домовик не спрятал алкоголь в кухонный буфет мадам Прудо, откуда извлечь его будет так же нереально, как получить похвалу от моей мамы. Просто не докажешь, что бутылку не купила сама мадам.

– Кстати, Алекс в курсе, что ты его бросила? – обронила Зои небрежным тоном.

– Да.

От неожиданности та вдруг зазвенела хрусталем и резко развернулась:

– Чарли, ты серьезно решила разорвать помолвку?

– Вполне, – сдержанно согласилась я. – Вечером напишу отцу.

Глаза подруги вспыхнули неподдельным интересом. Обсуждать разрыв с Алексом было выше моих сил. Точно не сегодня!

– Прости, Зои, но мне нужно заниматься, – попыталась я выставить ее из спальни. Еще стоило пообедать, но аппетита не было.

– Если вдруг захочешь поплакать, то я в соседней комнате, – напомнила она.

– Спасибо.

Зои вышла, аккуратно прикрыла дверь. Я даже успела расстегнуть верхние пуговицы на платье, как она ворвалась обратно и протараторила, рискуя снова сорвать простуженное горло:

– Как хорошая подруга и просто деликатный человек я обязана дождаться, когда ты сама поделишься, почему решила устроить бунт на корабле, но если хочешь пообедать вместе и рассказать, то я готова пообедать второй раз.

– Буду благодарна, если ты передашь кухарке, что я не буду есть, – дала я понять, что сегодня девичника – ни поминального с горькой настойкой, ни праздничного с благородным вином – не планирую.