Долина кукол Сьюзанн Жаклин

Знакомство Нили с Мэлом Хэррисом произошло на следующей неделе. «Он был великолепен», – утверждала она. Пригласил ее в «Тутс Шор» [15] и все рассказал о себе. Двадцать шесть лет, окончил Нью-йоркский университет, составляет рекламные объявления, но надеется, что когда-нибудь станет продюсером. Живет в небольшой гостинице неподалеку от центра, а вечером по пятницам ездит в Бруклин [16] ужинать со своей семьей.

– Понимаешь, евреи очень дорожат своими семейными отношениями, – пояснила Нили.

– Он тебе действительно нравится? – спросила Анна.

– Я люблю его.

– Нили, ты встречалась с ним всего один раз. Как же ты можешь любить его?

– Глядите-ка, кто это говорит. А сама-то с Лайоном Берком тоже пообедала всего один раз.

– Нили! Между мной и Лайоном Берком ничего нет. Я о нем даже не думаю. К тому же мне начинает нравится Аллен.

– Ну а я точно знаю, что люблю Мэла. Он красивый. Не такой красивый, как Лайон, но все равно великолепный.

– Так как же все-таки он выглядит? Нили пожала плечами.

– Пожалуй, похож немного на Джорджи Джессела, но для меня он бесподобен. И руки не распускает. Даже когда я соврала, что мне двадцать лет. Боялась, его отпугнет, если узнает, что мне семнадцать.

Нили вытянула шею в сторону открытой двери. Они сидели в комнате Анны, а телефон висел этажом ниже, перед комнатой Нили. Это было одновременно и удобно и нет. Ей приходилось постоянно снимать трубку, отвечая на звонки другим жильцам, и передавать им то, что просили звонившие.

– На этот раз звонят мне! – вскрикнула она, услышав звонок.

Спустя пять минут она влетела назад, задыхаясь от распирающего ее счастья.

– Это был он! Пригласил меня сегодня в «Мартинику». Мэл рекламирует там какого-то певца.

– Наверное, он очень хорошо зарабатывает, – сказала Анна.

– Нет, всего сотню в неделю. Он работает на Ирвинга Стейнера, а у того примерно двадцать крупных рекламодателей. Но он вскоре хочет открывать свое дело, хотя и пытается выйти на радио. Знаешь, евреи – превосходные мужья.

– Я тоже слышала. Но как они относятся к ирландкам?

Нили сдвинула брови.

– Слушай, я всегда могу сказать ему, что я наполовину еврейка. Что фамилию О’Хара взяла как сценический псевдоним.

– Нили, это не удастся скрыть.

– Если будет нужно, удастся. Я выйду за него замуж. Вот увидишь. – Обняв себя за плечи, она закружилась в танце по комнате, тихо напевая.

– Красивая песенка. Что это?

– Из нашего шоу. Слушай-ка, Анна, а почему бы тебе не взять то норковое манто, которое тебе предложил отец Аллена и не продать мне свое черное пальто? Мне как раз нужно черное пальто.

– Нили, спой эту песню еще раз.

– Зачем?

– Ну просто так.

– Это номер Тэрри Кинг. Но, по-моему, его хочет перехватить Элен Лоусон. Она уже забрала у Тэрри одну песню. У бедняжки Тэрри осталось всего две – эта и еще одна. Одна по-настоящему грустная. Элен не может забрать у нее такую песню. По своему характеру она не может исполнять этот номер. Это противоречило бы сценарию.

– Спой песню, Нили, ту, что ты пела сейчас.

– А если спою, продашь мне свое черное пальто, когда получишь норку?

– Я тебе его так отдам… если я вообще возьму норку. Спой.

Нили вздохнула и, словно ребенок, которого заставляют рассказывать наизусть стихотворение, встала посреди комнаты и пропела всю песню от начала и до конца. Анна с трудом верила своим ушам. Голос у Нили был необыкновенный, кристально чистый. На низких нотах он звучал сильно и мелодично, а на высоких энергично и красиво.

– Нили! Ты замечательно поешь!

– Да ну, так-то петь всякий сможет, – рассмеялась Нили.

– Сможет, но не так. Я не смогла бы правильно протянуть ноту, даже под угрозой смерти.

– Если бы ты выросла среди артистов эстрады и варьете, то смогла бы. Я умею танцевать, жонглировать и даже кое-какие фокусы показывать. Потолкаешься за кулисами – всему научишься.

– Но, Нили, ты поешь хорошо. Просто хорошо. Нили пожала плечами.

– На это плюс пять центов я смогу купить себе чашку кофе.

А к концу второй недели репетиций Анна занялась «Небесным Хитом» лично. Однажды вечером, когда она ухе собиралась уходить домой, в контору явился Генри.

– Анна, слава богу, что еще не ушла. Послушай, дорогая, ты можешь спасти мне жизнь. Я должен быть на Эн-Би-Си [17]. Шоу Эда Холсона выходит в эфир сегодня в девять вечера, а заключительные двадцать минут нужно переписать заново. Эд вечно всех подводит, сценаристы уже собрались от него уходить, продюсера он сам выкинул. Я же уйти от него не могу. А меня сегодня ждет Элен Лоусон, я должен принести ей целый портфель ее новых акций. Он у меня на столе.

– Мне передать его ей с посыльным?

– Нет, лучше отнеси сама. Но не говори, что я на Эн-Би-Си. Скажи, что я безнадежно застрял на совещании совета директоров по тому самому вопросу о сделке с недвижимостью, в котором она заинтересована, и что никак не смог вырваться. Если она будет думать, что я зарабатываю деньги для нее же, она не станет возражать. Портфель отдашь ей лично в руки и, ради бога, говори все это как можно правдоподобнее.

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещала ему Анна.

– Отнесешь его прямо в театр, войдешь со служебного входа. Репетиция у них вот-вот закончится. Скажи, что завтра я все обговорю с ней в деталях.

Анна пожалела, что Генри застал ее, надо было ей уйти чуть раньше. В подобных делах она не искушена. Встретиться лицом к лицу с самой Элен Лоусон! В ее сознании никак не вмещалось, что это действительно может быть всего-навсего повседневным и заурядным деловым свиданием.

Она страшно волновалась, подходя к зданию театра и робко открывая черную и проржавевшую дверь служебного входа. Даже старый привратник, сидевший у батареи и читавший в газете раздел о скачках, выглядел внушительно и грозно.

Он посмотрел на нее.

– Ну, чего надо?

Интересно, подумалось ей, что во всех фильмах весело щебечущие девушки из кордебалета называют годящихся им в отцы привратников «папочками». Этот же смотрел на нее так, словно ему предстояло опознать ее в полицейском участке как подозреваемую среди других лиц.

Она объяснила ему, что ей нужно, показывая в подтверждение своих слов на портфель как на доказательство. Он кивнул, буркнув: «Вон там», и опять уткнулся в газету.

«Вон там» она столкнулась с опрометью несущимся куда-то человечком со сценарием в руке.

– А вы какого черта тут делаете? – сердито прошептал он.

Она опять все подробно объяснила, в душе проклиная Генри.

– Но у них еще репетиция, – проворчал он. – Здесь, за кулисами, находиться нельзя. Пройдите в ту дверь и сидите в зале, пока мы не закончим.

Она ощупью двигалась по темному пустому зрительному залу. Когда глаза ее привыкли к полумраку, она разглядела в третьем ряду у прохода Гила Кейса, который сидел, низко надвинув шляпу, чтобы в глаза не бил яркий свет со сцены. Группа девушек из кордебалета устало сидела у задней стенки опустевшей сцены. Одни тихо переговаривались, другие массировали себе икры, одна вязала. Нили сидела прямо, не сводя глаз с Элен Лоусон. Та стояла посреди сцены, исполняя с высоким красивым мужчиной песню о любви.

Она полным голосом пела лирическую часть песни в своем знаменитом особенном стиле. Она задорно и ослепительно улыбалась, привнося даже в любовную песенку характерную для себя бурную и зажигательную манеру исполнения. Ее глаза засверкали юмором, когда лирическая часть перешла в комедийную, однако лицо стало серьезным, когда концовка окрасилась традиционным налетом любовной меланхолии и грусти. Первые признаки возраста уже проявились в ее фигуре – начинающая полнеть талия, несколько раздавшиеся бедра. Вспоминая внешность Элен в прошлом, Анна испытала ощущение, словно она смотрит на обломки величественного монумента, низвергнутого с пьедестала. Возраст в большей степени щадит обыкновенных, ничем не примечательных людей, но для знаменитостей – и особенно для женщин, звезд эстрады – возраст становится топором, варварски сокрушающим произведение искусства. Самым большим достоинством Элен всегда была ее фигура, а фирменным знаком – грубоватая бурлескная манера исполнения номеров комедийного жанра, и всегда – в безукоризненно модных костюмах. Ее лицо, хотя и не отличалось классически правильными красивыми чертами, было привлекательным и оживлялось длинными пышными черными волосами.

Премьер на Бродвее у Элен не было уже лет пять. Ее последнее шоу исполнялось целых два года подряд, не сходя со сцены, и еще год на гастролях. На этих гастролях она и познакомилась со своим последним мужем. Пресса во всех подробностях сообщала сначала о пылком и страстном романе, завязавшемся между ними в Омахе, штат Небраска, затем – о пышном бракосочетании; цитировались слова Элен о ее намерении по окончании гастролей поселиться у него на ранчо, где она исполнила бы свою самую главную, свою окончательную роль – роль жены. Высокий и крупный муж, Рэд Ингрем, улыбаясь, заверял репортеров, что место Элен только на его ранчо. «Ни разу не видел эту девчонку на сцене, – заявлял он, – а то вполне мог бы оборвать ее карьеру уже давно. Она создана для меня».

Элен поселилась у него на ранчо. Через два года ее имя вновь ярко вспыхнуло в сообщениях АП и ЮП, когда она сделала заявление, что «на ранчо дьявольская скучища» и что ее настоящим домом является Бродвей. Генри быстро провернул в Рино [18] все формальности, связанные с разводом, композиторы и либреттисты устремились к Элен с новыми заманчивыми предложениями, и вот сейчас Элен вновь на сцене, которой она всецело принадлежит, репетируя «Небесный Хит».

Анна решила про себя, что полюбить Элен уже невозможно, особенно с такой вот складочкой под подбородком – фактически он у нее уже двойной. И тем не менее она поет песню о любви, глаза ее весело сверкают, былые живость и энергия по-прежнему бьют в ней ключом, длинная грива вьющихся черных волос все так же ниспадает ей на плечи… Из слов песни Анна поняла, что Элен играет роль вдовы, ищущей и жаждущей новой любви. Что ж, возможно, для публики это и пройдет… вот только почему бы ей не сбросить фунтов [19] пятнадцать, прежде чем браться за эту роль? Или она не осознает, как сильно изменилась за эти годы? Наверное, это происходит так постепенно, что ничего не замечаешь. «Я не видела ее уже восемь лет, – думала Анна, – вот почему для меня это так неожиданно, так бросается в глаза. Может быть, в своем собственном представлении Элен такая же, как и прежде».

Такие мысли проносились у нее в голове, когда она сидела и смотрела, как Элен исполняет свой вокальный номер, и в то же самое время Анна отдавала себе отчет, что обаяние и магнетизм Элен исходят не только от ее лица и фигуры. В ней было нечто такое, что заставляло смотреть на нее неотрывно, и вскоре зрители забывали и о расплывшейся талии, и о дряблом подбородке, воспринимая лишь излучаемое ею тепло и грубоватый сочный юмор.

Когда она закончила номер, Гилберт Кейс воскликнул:

– Замечательно, Элен! Просто великолепно! Подойдя к рампе, она посмотрела на него сверху вниз и отрезала:

– Это кусок дерьма! Он ответил ей все с тем же восторженным выражением:

– Тебе это со временем понравится, дорогая, к песням типа «он и она» ты всегда поначалу так относишься.

– Смеешься что ли? Мне очень нравилась та песня, которую я делала с Хью Миллером в «Милой леди». Я полюбила ее, как только услышала. А у Хью нет слуха, и мне из-за этого козла пришлось все вытаскивать на себе. Боб, по крайней мере, держит мелодию. – И в знак одобрения она тряхнула головой в сторону красивого мужчины, деревянно застывшего сбоку. – Поэтому не говори, что песня мне еще понравится. От нее за целую милю несет дерьмом! Она ни о чем не говорит. И я терпеть не могу сочетать комедию с унылым завыванием. Мелодия нормальная, но ты скажи Лу, чтобы слова написал получше.

Она повернулась и ушла со сцены. Помощник режиссера громко объявил, что завтра репетиция начнется в одиннадцать часов и что фамилии тех, кому нужно на примерку костюмов, вывешены на доске, и чтобы они ни в коем случае не опаздывали в ателье Брукса. Повсюду царила суматоха, и мнение Элен о песне было всем безразлично, в том числе и самому Гилберту Кейсу. Он медленно поднялся из кресла, закурил сигарету и направился за кулисы.

Когда сцена освободилась, Анна быстро прошла за кулисы. Молодой человек со сценарием в руке показал ей на дверь гримерной Элен. Анна постучала, в ответ раздался знаменитый резкий голос: «Войдите!»

Элен с удивлением смотрела на нее.

– Ты кто, черт возьми?

– Я Анна Уэллс, и я…

– Слушай, я устала и занята. Что тебе нужно?

– Я принесла вот этот портфель. – Анна поставила его на гримировочный столик. – Это от мистера Бэллами.

– А-а. Ну а где же сам Генри, черт его возьми?

– Сидит на каком-то совещании по недвижимости. Но сказал, что поговорит с вами завтра и объяснит все, что непонятно.

– О’кей, о’кей. – Элен отвернулась к зеркалу и махнула Анне рукой, показывая, что та может идти. Анна пошла было к двери, но Элен вдруг крикнула ей вслед:

– Эй, минутку. Ты не та самая, о которой я читала? Ну, которая подцепила Аллена Купера, перстень и все такое?

– Я Анна Уэллс.

Элен широко улыбнулась.

– А-а, ну что ж, рада с тобой познакомиться. Присаживайся. Я не хотела быть с тобой такой противной, но знала бы ты, что за личности проскакивают сюда мимо привратника, чтобы посмотреть на меня. И все предлагают что-то купить у них. Э-э, дай-ка взгляну на перстень! – Она схватила Анну за руку и одобрительно присвистнула. – Да-а, красотища! У меня в два раза крупнее, но тот я сама себе покупала. – Она встала и скользнула в норковое манто. – И вот это тоже сама. Ни один мужчина никогда ничего мне не дарил. – Она говорила это, словно жалуясь. Затем пожала плечами. – Ладно, еще не вечер. Может, я еще и встречу настоящего мужика, который завалит меня подарками и вытащит меня из этой сумасшедшей гонки.

Элен усмехнулась, заметив удивление на лице Анны.

– Да, да, я называю это именно так. Думаешь, весело выдерживать все эти вонючие репетиции целый месяц, а потом терпеть кромешный ад пробных представлений в других городах? Даже если твоя роль и станет хитом, что тогда? Ну, сможешь заключить крупную сделку с «Ньюс», или «Миррор» после шоу. – Она направилась к двери. – Тебе куда? У меня машина, я могу подвезти тебя.

– Нет, нет, я дойду пешком, – зачастила Анна. – Я живу совсем неподалеку.

– Я тоже, но в моем контракте оговорено: продюсер оплачивает машину с водителем, чтобы привозить и отвозить меня во время репетиций и представлений в Нью-Йорке. Если, конечно, мне не повезет и я не подцеплю себе кого-нибудь, – добавила она, усмехнувшись.

Когда они вышли из служебного входа, на улице моросило, и Анна приняла предложение Элен.

– Завези сначала меня, – сказала Элен водителю, – а потом отвезешь мисс Уэллс, куда ей нужно.

Когда машина остановилась перед домом Элен, та порывисто взяла Анну за руку и пригласила:

– Пойдем, выпьешь со мной, Анна. Терпеть не могу пить одна. Еще только шесть часов; позвонишь своему парню от меня. Он может заехать за тобой ко мне.

Анне хотелось домой – день сегодня получился длинным, – но в голосе Элен прозвучала такая тоска, когда та говорила про свое одиночество. И она решила зайти к ней.

Войдя в квартиру, Элен с гордостью осмотрелась, настроение у нее разом изменилось.

– Нравится тебе у меня, Анна? Кучу денег выложила тому педику, который мне ее отделывал. Вон там подлинник Фламенко, а это – Ренуар.

В квартире было тепло и красиво. С затаенным восхищением взирала Анна на мглистый заснеженный пейзаж Фламенко. Элен раскрывалась перед ней с такой стороны, которой она и вообразить себе не могла…

– В искусстве я ни в зуб ногой, – продолжала Элен. – Ни уха ни рыла не смыслю. Но мне нравится окружать себя всем самым лучшим. На нынешнем этапе своей жизни я могу себе это позволить. Потому я и велела Генри отобрать мне несколько лучших картин, которые удачно впишутся в мой интерьер и будут хорошим помещением капитала. Ренуар неплох, но этот снегопад – бр-р-р! Но Генри уверяет, что вскоре цены на полотна Фламенко возрастут втрое. Проходи в кабинет, эта моя любимая комната… там у меня и бар.

Стены кабинета являли собой живую и яркую иллюстрацию артистической биографии Элен. Красочные фотографии были окантованы аккуратными рамками и располагались на стенах в идеальном порядке. На снимках Элен была в коротеньких юбочках и в кудряшках по моде двадцатых годов. Надписывала автограф на бейсбольной бите Малышу Руту. Улыбающаяся Элен с мэром Нью-Йорка… Элен с прославленным сенатором… Элен с известным композитором-песенником… Элен, получающая приз «Первая звезда Бродвея»… Элен, отплывающая на океанском лайнере в Европу со своим вторым мужем… Элен в эффектных позах с другими эстрадными знаменитостями… Кроме этого на стенах висели металлические таблички, застекленные дипломы и награды, воспевающие величие Элен Лоусон.

В кабинете стоял и книжный шкаф, набитый фолиантами в кожаных переплетах

– Диккенс, Шекспир, Бальзак, Мопассан, Теккерей, Пруст, Ницше. У Анны возникло подозрение, что наполнить шкафы книгами тоже было поручено Генри.

Элен обратила внимание на то, что Анна рассматривает книги.

– Вся самая классическая макулатура, верно? Генри знает все, доложу я тебе. Только я ни за что не поверю, будто кто-то действительно читает это дерьмо. Как-то раз я попыталась одолеть несколько страничек… Бог ты мой!

– Некоторые из них и правда, читаются с трудом, – согласилась с нею Анна.

– Особенно Ницше.

Элен посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.

– Ты читала эти книги? Что-то знаешь? А я в жизни ни одной книжки не прочла.

– Вы просто смеетесь надо мной, – не поверила ей Анна.

– Ничуть. Когда у меня выступление, я работаю с полной отдачей, выкладываюсь до конца. После выступления, если повезет, встречаюсь с мужчиной где-нибудь. Если же нет, еду одна домой прямо с представления. А к тому времени, когда уже приму ванну и прочитаю все газеты, я совсем готова вырубиться. До двенадцати сплю, потом читаю утренние газеты, просматриваю почту, звоню друзьям… а там и обедать пора. Когда у меня выступление, я никуда обедать не хожу и никогда не пью перед выступлением, только после. Но уж после выступления я люблю встряхнуться. Ах, да… Когда последний раз была замужем, почти дочитала одну книжку. Это когда я уже поняла, что этот брак мне осточертел. Как тебе шампанское налить? Со льдом?

– Я выпью кока-колу, если не возражаете, – ответила Анна.

– Да, брось-ка ты, выпей моей шипучки. Это единственное, что я пью, и, если ты мне не поможешь, я раздавлю сегодня всю бутылку одна. А шампанское здорово полнит, скажу я тебе. – Она провела ладонью по своей талии. – Я все еще никак не сброшу лишний вес, который набрала на ранчо. – Она протянула Анне бокал. – Бог ты мой! А ты хила когда-нибудь на ранчо?

– Нет, я из Новой Англии.

– А я уже стала было думать, что собираюсь жить на этом ранчо всю жизнь. Пошли… – она увлекла Анну в спальню. – Видишь эту кровать? Семь футов [20] в ширину. Мне ее сделали на заказ, когда я вышла замуж за Фрэнка. Он был единственным мужчиной, которого я любила. Мне перевезли эту чертову колымагу в Омаху, когда я вышла за Рэда, а потом обратно сюда. Могу спорить, что перевозка туда-сюда встала мне куда дороже, чем сама кровать. Вот он, Фрэнк.

– Она показала на фотографию, стоящую в рамке на ночном столике.

– Очень красивый, – проговорила Анна.

– Он умер. – В глазах Элен появились слезы. – Погиб в автомобильной катастрофе два года спустя после нашего развода. И все из-за той стервы, на которой потом женился. – Элен порывисто вздохнула всей грудью.

Анна посмотрела на часы на ночном столике. Была половина седьмого.

– Вы не возражаете, если я позвоню от вас?

– Иди в кабинет и звони оттуда. Там тебе будет удобнее.

Пока Анна звонила Аллену, Элен налила еще шампанского.

– Ты где сейчас? – спросил он. – Звонил тебе три раза и всякий раз попадал на Нили. Я ей уже порядком надоел, особенно если учесть, что она торопится на свидание к своему горячо любимому. Да, кстати, Джино сейчас рядом со мной. Хочет знать, не возражаешь ли ты, если он нарушит наше уединение и поужинает сегодня вместе с нами.

– Мне бы очень этого хотелось, Аллен. Ты же знаешь.

– Отлично. Заедем за тобой через полчаса.

– О’кей, только я не дома. Я у Элен Лоусон.

– Расскажешь мне об этом за ужином, – сказал Аллей, чуть помолчав. – Мне заехать за тобой туда?

Он записывал адрес. Анна слышала, как он говорит Джино: «Она у Элен Лоусон… Что? Ты смеешься!» Эти слова тоже предназначались Джино. Затем он обратился к ней:

– Анна, хочешь верь, хочешь нет, но Джино предлагает взять с нами Элен Лоусон.

– Но… разве они знакомы? – спросила Анна.

– Нет, а какая разница?

– Аллен, я не могу…

– Спроси у нее самой!

Анна колебалась. Нельзя же предлагать женщине масштаба Элен ехать ужинать с незнакомым мужчиной. Да еще с таким, как Джино! Аллен обратил внимание на возникшую паузу.

– Анна, ты меня слышишь? Она повернулась к Элен.

– Аллен интересуется, не хотели бы вы провести вечер с нами. Его отец тоже будет.

– Так я, значит, буду с его отцом?

– Ну-у… нас будет только четверо.

– Конечно! – воскликнула Элен. – Я видела его в. «Марокко». Смотрится вполне сексуально.

– Да, она очень хотела бы, – хладнокровно ответила Анна в трубку и положила ее. – Они заедут за нами через полчаса.

– Через полчаса? Как же ты успеешь за это время добраться до дома и переодеться?

– Домой мне не нужно. Я поеду прямо так.

– Но ты же в простом пальто. И в твидовом костюме.

– Я уже была с Алленом в нем. Он ничего не имеет против.

От замешательства лицо Элен приняло надутый вид, и она стала похожа на пухленького ребенка.

– Ну-у, Анни, а я хотела разодеться в пух и прах. Но теперь нельзя. А то рядом с тобой в этой твоей одежде я буду, как разряженная рождественская елка. Мне ведь хочется произвести хорошее впечатление на Джино. Он такой живчик.

Невероятно! Анна не верила своим ушам. Элен Лоусон волнуется, как девчонка, перед встречей с Джино. Этот внезапный приступ застенчивости и робости никак не соответствовал сложившемуся у нее образу Элен, для которого прежде всего была характерна изрядная доля небрежно-циничной самоуверенности и чувство собственного достоинства. Анна вдруг поймала себя на том, что ей захотелось поверить, что это надутое детское выражение редко проявляется у Элен.

– Позвони им еще раз и скажи, чтобы заехали попозже, – предложила Элен. – Чтобы тебе успеть съездить домой и переодеться.

Анна покачала головой.

– Я слишком устала. Весь день работала.

– Черт возьми, а я что же, по-твоему, делала? – Элен говорила тоном ребенка, которого его сверстники выгнали из игры. – Встала сегодня в девять утра. Три часа репетировала танец с этими жлобами «Гаучерос». Раз шесть, не меньше, приземлялась на задницу. Эту мерзкую песню пришлось петь раз сто. И вот все равно намылилась ехать. А я ведь постарше тебя буду. Мне… тридцать четыре.

– У меня не столько энергии, – ответила Анна, едва сумев скрыть свое удивление. «Тридцать четыре»! Джордж Бэллоуз был прав.

– Сколько тебе лет, Анна?

– Двадцать.

– Ладно, брось мне заливать! Это я и в газетах читала. Сколько на самом деле? – Она растянула губы в невинной детской улыбке. – Э-э, да ты, похоже, из тех девиц, что падают в обморок от некоторых словечек. Моя старушенция из себя выходит, когда я их употребляю. Постараюсь следить за собой. Если сегодня вечером хоть раз выражусь, просто посмотри на меня вот таким же ледяным взглядом.

Анна улыбнулась. В быстрых перепадах настроения Элен было что-то привлекательное. Она была откровенна до бесхитростности и вместе с тем так уязвима, несмотря на свою недосягаемую славу.

– Так тебе правда только двадцать, Анна? – И быстро добавила:

– Это фантастика, что ты так моментально сумела подцепить самого Аллена Купера. Я надену черное платье и немного драгоценностей. – Она направилась переодеваться в спальню, треща без умолку. – Эй, пошли со мной. Может у меня и самый сильный голос на всем Бродвее, но из этой комнаты ты меня все равно не услышишь.

Одеваясь, Элен продолжала говорить не останавливаясь. Большей частью о своих мужьях и о том, как плохо они с нею обращались.

– Единственное, чего мне было нужно в жизни, это – любви, – скорбно повторяла она то и дело. – Фрэнк любил меня, он был художником. Боже, видел бы он, что у меня есть подлинник Ренуара. Не то чтобы Фрэнк рисовал так же. Он был оформителем, но для себя он писал то, что называл серьезными вещами. Мечтал о том, что настанет день, когда он сможет позволить себе оставить оформительство и писать то, что ему хочется.

– А-а, значит, вы тогда были еще только начинающей артисткой?

– Да нет же, черт возьми! Я выступала уже в своем третьем шоу, когда мы поженились. Получала три тысячи в неделю, а он всего только сотню, так что, как видишь, я выходила за него по любви.

– Тогда почему же он не мог писать так, как хотел?

– Значит, я должна была содержать его? Ты что, смеешься? Если бы я пошла на это, то как бы я узнала, женился он на мне по любви или из-за моего состояния? Я ему так и заявила без обиняков. У меня тогда была огромная квартира, и вообще» я люблю жить на широкую ногу. Я сказала: «Фрэнки, можешь переезжать ко мне. За квартиру буду платить я. Все равно ведь я за нее уже заплатила вперед. Буду платить служанке, за твою одежду, за питание и напитки. Но когда мы пойдем в ресторан, клуб или еще куда, счета будешь оплачивать ты. Он все жаловался, что за два таких вечера со мной, просаживает свой недельный заработок. И это при том, что он не платил за квартиру и за все остальное. Боже, как я его любила! Хотела даже родить от него ребенка, а ведь это значило бы, что целый сезон – псу под хвост. Так что сама видишь, как сильно я его любила. Вот только забеременеть так и не смогла. Застегни-ка мне молнию, вот здесь. Ну, как я выгляжу?

Выглядела Элен хорошо. Анне показалось, что драгоценностей на ней чуть больше, чем следует, но ведь в конце концов это сама Элен Лоусон, и ей простительно.

В дверь позвонили. Элен схватила ярко-красное шелковое манто, отделанное блестками. Посмотрела на Анну.

– Слишком яркое?

– А почему ты не наденешь норковое, в котором была днем?

– А не будет слишком старомодно? Черное платье и коричневое манто. Знаешь, я считаю так: если у тебя есть вещь, то ее надо носить. Я не из тех чопорных баб высшего света.

Раздался еще один звонок.

– Сейчас, сейчас, – крикнула Элен. Немного поколебавшись, она взяла норковое манто и улыбнулась. – Будь по-твоему, ангелочек. Похоже, у тебя есть вкус.

Знакомство Элен с Джино походило на сказочный фейерверк. Решили ехать в «Марокко», клуб, который оба они обожали. Они заказали себе одинаковые блюда, покатывались со смеху над шутками и анекдотами, которые рассказывали друг другу, и в неимоверных количествах поглощали шампанское. Репортеры подходили к столику, чтобы засвидетельствовать свое почтение Элен, оркестр вновь и вновь играл мелодии из ее прошлых хитов. Эта атмосфера бурного веселья быстро захватила Анну, и она даже поймала себя на том, что смеется над некоторыми не вполне пристойными анекдотами «Элен. Та просто не могла не нравиться.

Джино оглушительно хохотал.

– Я люблю эту девчонку! – кричал он, хлопая ее по спине. – Она говорит то, что думает. В ней нет ни капли фальши. Вот что я скажу тебе, Элен. Закатим-ка мы пир горой в честь твоей премьеры.

И тут Элен словно подменили. Улыбка ее стала застенчивой, и тонким робким девическим голоском она произнесла:

– Ах, Джино, это было бы замечательно! Я бы очень хотела быть с тобой на своей премьере.

Джино был застигнут врасплох. Анна знала, он имел в виду, что с ним там будет Адель. Естественно, он полагал, что и Элен будет не одна, а с кем-то из своих поклонников.

– Какого это числа? – медленно уточнил Джино.

– Шестнадцатого января. Через две недели мы уезжаем в Нью-Хейвен. Потом три недели выступаем в Филадельфии.

– Мы приедем в Нью-Хейвен, – быстро сказал Джино, – Анна, Аллен и я…

– Не-ет! – воскликнула Элен. – В Нью-Хейвене будет сущий бардак. Мы даем там всего три представления, только чтобы подготовиться к настоящим выступлениям в Филадельфии.

– Ничего, мы сделаем скидку на это, – легко уступил Джино.

– Да не в этом дело, – надулась Элен; и лицо ее опять стало припухлым, точь-в-точь, как у ребенка. – Но самое первое представление у нас в пятницу вечером, а на следующий день – уже дневное, а будут еще часто репетиции по утрам, – чтобы вставлять новые куски. Если ты приедешь, мне бы хотелось посидеть где-нибудь допоздна и гульнуть хорошенько. А перед дневным представлением я никак не смогу.

– До января еще слишком далеко, поэтому ничего планировать на него я не могу, – твердо заявил Джино. – Бизнес у меня такой, что в то время я могу оказаться и за границей. Вот в Нью-Хейвен поехать смогу, если ты, конечно, не против.

Элен придвинулась вплотную к Джино, взяла его под руку и кокетливо подмигнула.

– Ну, нет. Я не отпущу тебя с крючка. Согласна и на Нью-Хейвен. А если будешь в Нью-Йорке, то придешь еще и на премьеру здесь.

– Хочешь сказать, мне придется смотреть это шоу дважды?

– Слушай, ты, сукин сын, люди ходят на мои выступления и по пять раз, – добродушно упрекнула его Элен. – Вставай, Анна. Сходим-ка в нашу дамскую комнатку, приведем себя немного в порядок.

Служительница в дамской туалетной комнате обвила Элен руками.

– Моя самая первая костюмерша, – пояснила Элен Анне.

– Видели бы вы ее в то время, – проговорила женщина с обожанием в голосе.

– Ноги росли прямо от плеч, а ух до чего ласковая была, ну прямо как щеночек.

– Ноги у меня и сейчас что надо, – сказала Элен. – Мне только нужно сбросить несколько лишних фунтов. Ладно, займусь этим на гастролях. – Элен села перед зеркалом и напудрила лицо. Когда женщина отошла, чтобы помочь вновь вошедшей посетительнице, Элен обратилась к Анне:

– Знаешь, мне понравился Джино.

Она произнесла это тихим ровным голосом, и само отсутствие какого-либо выражения у нее на лице, казалось, подчеркивало то значение, которое она придавала сказанному. Элен поправила прическу и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале.

– Я имею в виду, по-настоящему понравился, Анна. А я ему, как ты думаешь?

– Я уверена, что понравилась, – ответила Анна, стараясь говорить как можно более непринужденно.

Повернувшись к ней лицом, Элен проговорила с нажимом:

– Мне нужен мужчина. Честно, Анна, все, что мне нужно, – это кого-то любить.

Анна смотрела на это лицо со следами бурной жизни и с застывшим на нем трагическим выражением, на глаза, молящие о моральной поддержке, и вся душа ее прониклась сочувствием к Элен. Она вспомнила все скандальные истории, которые ей доводилось слышать про Элен, истории, распространяемые, вне всякого сомнения, мелкими людишками, чье имя – легион, которые завидуют ее успеху или ужасаются ее вульгарным манерам. Было, однако, трудно понять, как можно не испытывать искренней симпатии к этой женщине, чье вызывающее, даже непристойное на первый взгляд поведение – лишь маска; за которой скрывается тонкая, чуткая натура и безоглядно-отчаянное желание любить и быть любимой.

– А ты мне нравишься, Анна. Мы станем с тобой подругами. И будем часто ходить с тобой везде, вот так, вчетвером. Так уж получилось, что подруг у меня не густо. Эй, Амелия, – громко обратилась Элен к служительнице. – Дай-ка мне карандаш и листок.

Женщина подала ей блокнот.

– Мисс Лоусон… раз уж вы пишите, дайте, пожалуйста, автограф для моей племянницы.

– Я давала тебе целых три на прошлой неделе, – проворчала Элен, расписываясь. – Ты что, торгуешь ими, что ли? – Она протянула женщине несколько листков, после чего записала номер и дала его Анне. – Это номер моего телефона. Не потеряй, в справочнике его нет. И ради бога, никому не давай… кроме Джино. Вот ему, если сможешь, наколи в виде татуировки. На, запиши мне твой номер.

– Ты всегда можешь позвонить мне в контору Генри Бэллами.

– Знаю, знаю, но на тот случай, если ты мне понадобишься, когда будешь дома.

Анна написала ей номер телефона, что висел в общем коридоре ее дома на Пятьдесят второй стрит.

– Но с девяти тридцати до пяти я на работе, – повторила она. – А по вечерам обычно где-нибудь с Алленом.

– О’кей, – Элен сунула листок себе в сумочку. – Нам пора назад. А то подумают, будто с нами что-то стряслось.