Что-то не так с Гэлвинами. Идеальная семья, разрушенная безумием Колкер Роберт
8 декабря майор Смит написал в Университет штата Колорадо письмо в защиту интересов Дональда. В нем он возлагал вину на учебное заведение за то, что состояние Дональда назвали «острой ситуационной неприспособлямостью», хотя на самом деле это было причудливое стечение неурядиц: неудовлетворительнные жилищные условия, разрыв с девушкой и стресс в связи с итоговыми экзаменами. Письмо майора было выдержано в доброжелательном и обнадеживающем тоне. «Соглашусь, что его реакции на приеме у вас в декабре были весьма необычными. Однако я полагаю, что он оправился от этого инцидента, глубоко осознал ситуацию и, насколько я могу судить, опираясь на собственный опыт, наверняка не допустит подобного поведения впредь», – писал он.
Второй раз за год Дон и Мими обеспечили своему сыну возможность достойно вернуться к занятиям в университете. Майор не упомянул в своем письме ни об умерщвлении кошки, ни о гомицидальных фантазиях Дональда. Тому была веская причина: майор Смит ничего не знал об этом. Он ни разу не обратился к тем, кто обследовал Дональда в университете. У них не было возможности проинформировать его.
А сам Дональд, естественно, промолчал.
Он вернулся в Университет штата Колорадо сразу после рождественских каникул. Погреб остался в прошлом. Дональд вышел из изоляции и вернулся в мир своих однокурсников. Он посещал психотерапевта в медпункте, время от времени проходя психиатрическое тестирование. После одного из них обследовавший его врач написал: «Психозы у этого студента отсутствуют».
Дональд выглядел так, будто он спешит быть нормальным человеком, сыном, которого хотят видеть родители. Он даже начал встречаться с девушкой. Весной Дональд объявил, что нашел подходящую замену своей бывшей, Мэрили. Ее звали Джин, она была высокой и широкоплечей – бой-девка, как однажды отозвался о ней Дональд. По своим физическим кондициям она хорошо подходила Дональду, сохранившему телосложение футболиста. Так же как и он, она была амбициозна. Джин хотела получить ученую степень, а Дональд по-прежнему рассчитывал стать врачом.
Они пробыли вместе несколько месяцев, и Дональд объявил родителям, что снова помолвлен. Мими и Дон испытвали двоякие чувства. В некотором смысле эта новость стала для них позитивным признаком того, что Дональду не терпится начать жить нормальной жизнью. Они даже были в определенной степени признательны ему за то, что он планирует жениться обдуманно, а не вынужденно, например из-за беременности. По своему собственному опыту Мими и Дон знали, что в такой ситуации для молодого и решительно настроенного человека возражения родных не значат ровным счетом ничего. А еще Мими стало немного легче по крайней мере в одном отношении. Они с Доном утаивали срывы Дональда от окружающих в надежде, что обо всем этом можно будет забыть. Мими желала лишь одного – чтобы Дональд поправился. Как может она противиться самой мысли о том, что сын остепенится, обретет жизненный путь, станет предсказуемым, крепко стоящим на ногах, успешным и даже счастливым? Ведь именно так все и должно происходить, не правда ли? Юноши и девушки знакомятся, влюбляются и женятся.
Однако, разумеется, Мими и Дон понимали, что этот брак – очень неважная идея. И все окружающие думали так же. Даже не считая личных проблем жениха, этот союз выглядел сомнительным как минимум по одной очень важной причине. Общие знакомые предупреждали Дональда, что Джин вполне определенно высказывалась о том, что не хочет иметь детей. Она хотела продолжить образование в аспирантуре, стать генетиком и помогать лечить болезни. Дети просто не вписывались в ее планы.
Дональд не слушал. Мысль о собственной семье без детей навевала на него такую тоску, что он просто не верил в то, что Джин действительно могла так говорить.
В мае 1967 года, за считаные месяцы до свадьбы, Дональд сидел на очередном приеме у университетского психиатра и говорил о соколах. Внимательно рассмотрев абстрактный рисунок на карточке, он сказал, что видит скалу с отверстием. В глубине этого отверстия находится гнездо, из которого он может забрать маленьких птенцов домой и сделать их своими.
Таинственный, темный, напоминающий родовой канал коридор, преодолев который Дональд может обрести новую семью. Тест Роршаха только начался, а Дональд уже дал своему психиатру огромное количество рабочего материала.
Дональд взглянул на следующую картинку и подумал об искушении. Он увидел женщину, готовую к половому акту с мужчиной, и мужчину, который, как записал врач, «испытывает моральные страдания – должен он это делать или нет». В итоге мужчина решает «сохранить свои высшие ценности» и не вступать в связь с женщиной.
Третья картинка напомнила Дональду его знакомого битника. «Мне кажется, он обкурился и балдеет».
Четвертая и пятая навели на размышления об отце и сыне. Дональд увидел сына в кровати и отца, пришедшего пожелать спокойной ночи. Отец уже уходит. Затем он увидел сына, рыдающего на плече своего отца с просьбой о помощи. Сын совершил какую-то ошибку, и отец собрался сделать ему некое наставление.
При виде шестой картинки в сознании Дональда внезапно разразилась жестокая драма – мужчина замышляет месть, а женщина его отговаривает. «Он слушает ее в полуха», – сказал Дональд.
На седьмой он тоже увидел сцену мести. На этот раз сын мстил за своего отца. Сын, по его словам, «чувствует свою правоту, потому что тот человек причинил зло ему и его семье».
На последней картинке Дональд увидел себя.
«Я забираюсь на скалу. Я на самой вершине, и на меня пикируют соколы», – сказал он.
Глава 8
Дон
Мими
Дональд
Джим
Джон
Брайан
Майкл
Ричард
Джо
Марк
Мэтт
Питер
Маргарет
Мэри
За время, пока Дональд справлялся со своими трудностями в университете, считавшийся в семье бунтарем второй сын Гэлвинов Джим отучился год в местном колледже, исправил академическую успеваемость и, ко всеобщему удивлению, в 1965 году сумел перевестись в Колорадский университет в Боулдере. Все, и в первую очередь сам Джим, прекрасно знали, что этот вуз лучше, чем тот, в который поступил Дональд. Джим не прекращал вести подсчет очков в соревновании со старшим братом.
Проучившись в Боулдере около двух лет (и став завсегдатаем нескольких местных баров), Джим познакомился с Кэти. Ему было двадцать, ей девятнадцать. Он обратил на нее внимание на танцах в ресторане Giuseppe’s. Она пришла с подружкой-одноклассницей, и Джим попросил разрешения присоединиться к ним. Потом он позвонил ей домой (она жила у родителей), и они стали встречаться. С самого начала Кэти обратила внимание на неприязнь, которую Джим испытывал к своим родителям. «Настрогали столько детей, что с мелкими уже не справляются», – бросил он как-то. Еще он любил посетовать по поводу своего ненавистного старшего брата – мол, тот считался в старших классах героем, а меня за какого-то недомерка держали. Девушка решила, что все это, наверное, для него уже в прошлом, по крайней мере должно было им стать.
Когда Кэти забеременела, Джим, не раздумывая, предложил ей выйти за него замуж. Такой исход вряд ли выглядел идеальным с точки зрения Дона и Мими, хотя, по правде говоря, в возрасте Джима сами они сделали практически то же самое. В любом случае говорить что-либо было бесполезно. Это же Джим, который обязательно сделает то, что хочет. Кроме того, они только что благословили брак Дональда, и весомых аргументов у них не осталось.
Свадьба состоялась в августе 1968 года, спустя год после бракосочетания Дональда и Джин. Молодожены поселились в небольшом одноэтажном домике из красного кирпича в центре города. Время от времени они приглашали в гости братьев Джима – всех, кроме Дональда, только не Дональда. С младшими братьями Гэлвин Кэти прекрасно ладила, но с матерью Джима у нее сложились натянутые отношения. Визиты свекрови были больше похожи на инспекторские проверки. «Ты пыль не вытирала», – говорила Мими, на что Кэти отвечала: «У меня времени нет. А вон лежит тряпка, если хотите заняться». Джим был в восторге от подобных диалогов.
Кэти родила сына Джимми, который был всего на пару лет младше Мэри, самой младшей дочери Мими. Джим бросил учебу и стал работать барменом на вечеринках. Это никак не сочеталось с его прежней целью стать преподавателем, как отец. Но главное было в другом: теперь Джим стал отцом семейства и считал, что превзошел Дональда по всем статьям. Получив постоянную работу бармена в отеле Broadmoor, одном из самых престижных мест города, он ощущал себя безоговорочным победителем.
Джим наслаждался своей ролью мужа и отца, но не упускал ни одной возможности нарушить брачный обет. Будучи неисправимым бабником до женитьбы, он не видел смысла исправляться в этом отношении и после нее.
Однажды вечером Кэти заметила его мотоцикл у входа в какой-то бар. Она зашла туда, увидела Джима с подружкой, облила обоих пивом из стоявшего на столике графина и удалилась. Она хотела, чтобы Джим понял – у нее есть собственная гордость.
Джим поквитался с ней позже, когда они остались наедине. Услышав, что Кэти ушла с работы и хочет продолжить свое педагогическое образование, он вывернул свечи зажигания из мотора машины, чтобы помешать ей поехать на учебу. «Иди работать», – сказал он. Когда Кэти договорилась, что ее подвезет мать, он дождался ее возвращения и надавал пощечин.
Джим становился все агрессивнее, при этом Кэти поняла, что лучше не стоит угрожать ему своим уходом. Как-то раз она попробовала это сделать и получила удар в голову такой силы, что потребовалось накладывать швы. Кроме того, она никак не могла заставить себя привести эту угрозу в исполнение. Каждый раз на грани ухода она задумывалась о том, что Джим может исправиться и что их сыну нужен отец. В тех редких случаях, когда Кэти набиралась дерзости уехать из дома на день-другой, Джимми начинал ныть: «Хочу домой к папе».
Была и другая причина, по которой Кэти не хотела его бросать. Она стала замечать, что Джим терзается чем-то, не имеющим к ней никакого отношения, и это заставило ее испытывать к нему нечто вроде жалости. Он слышал какие-то голоса. «Они опять со мной говорили», – шептал Джим. Сдавленным голосом от переполнявших его эмоций он рассказывал о них – каких-то людях, которые за ним шпионят, ходят по пятам и строят козни на работе[30].
Джим перестал спать. Ночи напролет он стоял у газовой плиты, включая, выключая и снова включая духовку. В подобных состояниях он был способен на безрассудные и безжалостные поступки не по отношению к Кэти и сыну, а к себе самому.
Как-то раз, проходя по центральной части Колорадо-Спрингс, Джим вдруг стал биться головой о кирпичную стену[31].
В другой раз он нырнул в пруд полностью одетым.
Первый раз Джима госпитализировали с психотическим срывом в канун Хэллоуина 1969 года, когда Джимми был еще младенцем. Его поместили в больницу св. Франциска, откуда он сбежал на следующий же день. Кэти боялась за себя и за сына, но ей было страшно и за Джима тоже. Все же он муж, отец ее ребенка, и оставить его сейчас казалось немыслимым.
Родители Джима никогда не нравились Кэти (что вполне устраивало самого Джима), но она понимала, что нужно обязательно рассказать о произошедшем Дону и Мими. Их реакция ее поразила. Она ожидала увидеть слезы, сострадание или хотя бы понимание. Вместо этого перед ней сидели два человека, отчаянно пытающиеся изобразить, что ничего особенного они не услышали, а в ответ на настойчивое желание продолжить разговор они поставили под сомнение его суть. Действительно ли все было именно так, как рассказала Кэти? Родители Джима совершенно не пожелали согласиться с тем, что их сын в беде или даже в опасности. Наоборот, они представили случившееся супружеской проблемой молодой пары, которую Джим и Кэти должны постараться решить самостоятельно.
Наверное, самым примечательным, по крайней мере в ретроспективе, стало именно молчание Дона и Мими о том, что брат Джима Дональд тоже ведет себя странно. Они не рассказывали о старшем сыне никому и не собирались делиться этим с Кэти.
Поговорив с Доном и Мими, Кэти, по их совету, приводила Джима к священнику, но никакого толку от этого не было. Однажды вечером, когда Джим казался совершенно беспомощным, Кэти, наконец, отвезла его в больницу Колорадского университета в Денвере. Он пробыл там два месяца и вернулся домой. Джим согласился получать амбулаторную помощь в психиатрической лечебнице Пайкс-Пик в Колорадо-Спрингс. Врач выписал ему лекарства, и его состояние оставалось стабильным достаточно долго и начинало внушать определенные надежды.
Только время от времени он выходил из себя и снова избивал Кэти. Однажды к ним явился полицейский, но Кэти отказалась возбуждать дело. В другой раз вызванные соседями полицейские выпроводили Джима из дома. Правда, через некоторое время он вернулся. Джим всегда возвращался, что бы ни случилось. В последующие годы Дон и Мими никогда не вмешивались. «Если не считать случаев, когда Джим сваливал и возвращался жить к ним, что меня очень устраивало. Ну, а потом он вновь появлялся на пороге моего дома», – вспоминает Кэти.
В один из весенних дней 1969 года все двенадцать детей четы Гэлвин собрались в относительно мирной и дружеской обстановке, чтобы чествовать отца на торжественной церемонии в Колорадском университете. В возрасте сорока четырех лет Дон наконец-то получил ученую степень. Сделанный в тот день снимок является едва ли не единственной фотографией, на которой присутствуют все двенадцать детей и оба их родителя. Дон с уже тронутыми сединой волосами в мантии и академической шапочке. Рядом с ним Мими с гладко зачесанными волосами, в кремовом весеннем платье с ярко-желтым шарфиком. Перед родителями стоят девочки, Маргарет и Мэри, в одинаковых белых платьицах. А справа в два ряда выстроились, будто кегли, все десять мальчиков.
Четвертым слева во втором ряду стоит Джим с взъерошенными темными волосами и бледным вспотевшим лицом. В будущем Мими не раз покажет эту фотографию со словами, что в тот один из последних беззаботно счастливых дней семьи она впервые осознала, что Джим в большой беде – теперь он не просто бунтовщик, каким был всегда, а сумасшедший. Как Дональд.
Глава 9
1964
Национальный институт психиатрии, Вашингтон
Прекрасным весенним днем в период Великой депрессии некая сварливая несчастливая супружеская пара из одного шумного американского города подарила миру четверых совершенно одинаковых девочек-близнецов. Пресса ринулась освещать это событие, и крайне ограниченные в средствах родители разрешили местной газете провести конкурс на лучшие имена для четырех сестер. А еще они приняли спонсорские предложения производителей молочных продуктов, рвавшихся сделать рекламу молока с участием девочек, и брали плату с желающих хоть краем глаза взглянуть на малышек.
Деньги не стали решением проблем этой семьи. В возрасте двадцати двух лет у одной из дочерей случился психотический срыв. По ее стопам по очереди последовали и остальные. К двадцати трем годам у всех четырех сестер диагностировали шизофрению. В самом начале 1955 года этих женщин, монозиготных близнецов двадцати пяти лет с одинаковой ДНК, направили в Национальный институт психиатрии в Вашингтоне (NIMH).
Ученые института понимали, насколько редкая возможность им представилась. По их расчетам, четверо близнецов-шизофреников могли появиться на свет лишь в одном из полутора миллиардов случаев. В NIMH женщин наблюдал психолог-исследователь Дэвид Розенталь. Отчасти благодаря этой работе он впоследствии стал одним из ведущих специалистов ХХ века в области генетики шизофрении.
В течение трех лет сестры находились в NIMH, и еще пять лет Розенталь и два десятка его сотрудников исследовали их. Пациенткам дали псевдонимы, чтобы избежать огласки информации о личной жизни. Им придумали фамилию Генаин (в переводе с греческого языка она означает «прирожденное несчастье») и имена Нора, Айрис, Майра и Хестер – в соответствии с английской аббревиатурой названия института. Родной город сестер держали в секрете. Родители также получили псевдонимы – Генри и Гертруда. В 1964 году, когда Гэлвины обживались в своем новом доме на Хидден-Вэлли, Розенталь опубликовал 600-страничный научный труд под названием «Близнецы Генаин». Этой работе было суждено стать основополагающей в своей области. Современники отмечали, что глубокий и конкретизированный анализ проблемы сравнительной роли наследственности и среды делает вклад научного труда Розенталя в изучение шизофрении ничуть не менее значимым, чем случай Даниэля Пауля Шребера.
Читать бесплатно другие книги:
