Дом голосов Карризи Донато
– Теперь вы постоянно живете в Аделаиде?
– Да.
– Это красивый город? Вам нравится там жить?
Женщина задумалась.
– Я как-то никогда об этом не думала, – только и ответила она.
Джербер счел, что общих мест достаточно, и перешел к сути дела.
– Почему вы решили подвергнуться гипнозу?
– Повторяющийся сон.
– Не хотите мне о нем рассказать?
– Пожар, – ответила она лаконично.
Странно, почему Тереза Уолкер об этом не упомянула. Джербер сделал запись в блокноте. Он решил пока не давить на Ханну, еще будет время вернуться к этой теме.
– Чего вы ожидаете от терапии? – вместо того спросил он.
– Сама не знаю, – призналась Ханна.
Детскую психику легче исследовать с помощью гипноза. Дети меньше, чем взрослые, противятся проникновению чужого разума.
– Вам провели только один сеанс, верно?
– По правде говоря, это доктор Уолкер предложила мне такой курс, – сообщила Ханна, выпуская через ноздри колечки серого дыма.
– А сама-то вы что думаете о такой технике? Только откровенно…
– Должна признаться, вначале я в нее не верила. Сидела неподвижно, с закрытыми глазами и чувствовала себя полной дурой. Выполняла все, что мне говорили – насчет того, чтобы расслабиться, – и в то же время у меня чесался нос, и я думала, что, если сейчас я его почешу, доктор себя почувствует неловко. Ведь это доказывает, что я еще бодрствую, так?
Джербер кивнул: рассказ его позабавил.
– Сеанс начался среди бела дня, при ярком солнце. Поэтому, когда доктор Уолкер велела мне открыть глаза, я думала, что прошло не больше часа. Но за окном уже было темно. – Ханна помолчала, потом проговорила изумленно: – А я ничего не заметила.
Никакого упоминания о крике, который она издала, будучи под гипнозом, и о котором говорила Уолкер. Это тоже показалось Джерберу странным.
– Вы знаете, почему ваш лечащий врач вас направил ко мне?
– А вы знаете, зачем я приехала? – спросила в свою очередь Ханна: было очевидно, что причина ей представляется весьма серьезной. – Может быть, и вы подозреваете, что я сошла с ума?
– Доктор Уолкер вовсе так не думает, – успокоил ее психолог. – Но дело, которое вас привело во Флоренцию, довольно необычное, вы не находите? Вы утверждаете, что более двадцати лет назад был убит ребенок и вы помните только его имя.
– Адо, – сказала она с полным убеждением в своей правоте.
– Адо, – повторил психолог, будто соглашаясь с ней. – Но вы не можете сказать, где и почему произошло это убийство, более того, признаете себя виновной, хотя вовсе не уверены в этом.
– Я тогда была еще девочкой, – защищалась она, будто считая, что ненадежная память – более тяжкая вина, чем способность совершить убийство в столь нежном возрасте. – В ночь, когда случился пожар, мама дала мне выпить водички для забывания, поэтому я ничего и не помню…
Прежде чем продолжить, Джербер записал в блокноте и это необычное выражение.
– Но ведь вы понимаете, что почти наверняка не сохранились материальные свидетельства преступления? Если и было какое-то орудие, оно подевалось непонятно куда. Даже если бы его удалось найти, нельзя утверждать, что оно связано именно с этим преступлением. И потом, нельзя говорить об убийстве, если нет тела…
– Я знаю, где Адо, – откликнулась женщина. – Он до сих пор похоронен у дома, сгоревшего при пожаре.
Джербер постучал авторучкой по блокноту.
– И где находится этот дом?
– В Тоскане… точно не знаю где. – Ханна потупила взгляд.
– Это, конечно, вас обескураживает, но вы не должны думать, будто я вам не верю: наоборот, я здесь для того, чтобы помочь вам вспомнить и установить вместе с вами, насколько реально это воспоминание.
– Оно реально, – мягко, но решительно произнесла Ханна Холл.
– Хочу вам кое-что объяснить, – терпеливо приступил Джербер. – Доказано, что дети до трех лет не имеют памяти. – Тут он вернулся мыслями к случаю Эмильяна. – Начиная с трех лет они не запоминают автоматически, а учатся это делать. В ходе обучения реальность и фантазия помогают друг другу и тем самым неизбежно смешиваются… По этой причине мы в данном случае не можем исключить сомнение, ведь так?
Женщина вроде бы успокоилась. Перевела взгляд на большое слуховое окно, откуда за плотной темной пеленой дождя виднелась башня Палаццо Веккьо.
– Знаю, это вид для немногих счастливчиков, – поспешил сказать психолог, думая, что Ханна восхищается архитектурой. Но она жалобно проговорила:
– В Аделаиде почти никогда не бывает дождя.
– Дождь наводит на вас меланхолию?
– Нет, он внушает страх, – с неожиданным пылом возразила Ханна.
Джербер представил себе, через какой ад прошла эта женщина, прежде чем явиться к нему. И какой ад еще ждет ее впереди.
– Вы часто испытываете страх? – спросил он со всей деликатностью.
Ответом ему был пристальный взгляд голубых глаз.
– Каждую минуту. – Она, казалось, говорила искренне. – А вы боитесь чего-нибудь, доктор Джербер?
Задавая вопрос, женщина смотрела на фотографию в рамке, которая лежала на столике из вишневого дерева изображением вниз. На снимке психолог позировал вместе с женой и сыном на фоне альпийской панорамы. Но Ханна Холл не могла этого знать. Как не могла знать, что ему важно было иметь эту фотографию рядом с собой, но он скрывал изображение, потому что не подобает выставлять напоказ портрет своей счастливой семьи перед детьми, у которых серьезные проблемы в аффективной сфере. Джерберу, однако, показалось, что этот взгляд был нарочитым. Какую бы цель ни преследовала пациентка, психологу стало не по себе.
– Моя мать всегда говорила: тот, у кого нет семьи, не знает, что такое настоящий страх, – продолжала женщина, давая понять, что догадалась о том, кто изображен на фотографии.
– И все же многие утверждают, что жизнь – постоянный риск для всех и каждого, – возразил психолог, меняя тему. – Если не принять такого простого положения вещей, можно остаться в одиночестве на всю жизнь.
Женщина слабо улыбнулась в первый раз за их встречу. Потом подалась вперед и заговорила вполголоса:
– Если я вам скажу, что есть вещи, от которых вы не сможете защитить любимых, вы поверите мне? Если я вам скажу, что опасности, которые мы даже не можем себе вообразить, подстерегают нас, вы поверите мне? Если я вам скажу, что в мире существуют злые силы, от которых никуда не скрыться, вы поверите мне?
В других обстоятельствах Джербер пропустил бы мимо ушей слова пациентки, сочтя их безумным бредом. Но то, что спор разгорелся вокруг его семейной фотографии, чрезвычайно его смутило.
– Что вы имеете в виду? – невольно спросил он.
Ханна Холл вертела в руках чашку. Опустив взгляд на дымящийся чай, она произнесла:
– Верите ли вы в привидения, в живых мертвецов, в злых колдуний?
– Я уже давно перестал в это верить, – отмахнулся он.
– Тут-то и кроется разгадка… Почему ребенком вы верили в это?
– Потому что был наивен и не обладал знаниями, какие приобрел позже: жизненный опыт и культура помогают нам преодолеть суеверия.
– Только поэтому? Неужели вы не припомните хотя бы один эпизод из детства, когда на ваших глазах произошло что-то необъяснимое? Что-то таинственное, чему вы стали свидетелем?
– По правде говоря, ничего такого не приходит в голову, – снова улыбнулся психолог. – Наверное, у меня было заурядное детство.
– Ну же, подумайте хорошенько, невозможно, чтобы не было совсем ничего.
– Ладно, – уступил Джербер. – Один мой восьмилетний пациент как-то рассказал мне историю. Дело было летом, они с двоюродным братом играли в доме у моря, в Порто-Эрколе. Мальчики были одни, когда вдруг разразилась гроза. Они услышали, как хлопнула входная дверь, и пошли посмотреть, не проник ли кто-нибудь в дом. – Джербер помолчал. – На лестнице, что вела на верхний этаж, отпечатались следы мокрых босых ног.
– Дети пошли посмотреть?
Психолог покачал головой.
– Следы обрывались на середине пролета.
Такая история действительно имела место, но Джербер опустил одну деталь: он сам в ней участвовал. До сих пор помнил ощущение, испытанное много лет назад при виде тех влажных следов: горький привкус во рту, непонятная щекотка в животе.
– Готова спорить, что эти дети ничего не рассказали родителям, – заметила Ханна Холл.
Да, так оно и было. Психолог прекрасно помнил, что они с кузеном не осмелились об этом заговорить, боялись, что им не поверят или, того хуже, поднимут на смех.
Ханна вдруг осеклась, будто вспомнила что-то.
– Не могли бы вы дать мне листок из вашего блокнота и одолжить на секунду авторучку? – спросила она, указывая на то, что он держал в руках.
Просьба ему показалась необычной, даже несколько неуместной: этой авторучкой пользовались только два человека. Женщина, похоже, заметила, что он колеблется, но не успела спросить почему: Джербер решил все-таки удовлетворить ее просьбу – вырвал листок из блокнота и снял с авторучки колпачок.
Протягивая ей то и другое, слегка коснулся ее руки.
Ханна вроде бы не заметила. Что-то написала на листочке, но тут же зачеркнула, вывела сверху какие-то каракули, будто бы вдруг передумала. Сложила листок, сунула его в сумку.
Наконец вернула авторучку.
– Спасибо, – только и сказала она без каких-либо объяснений. – Если вернуться к вашей истории, спросите кого хотите: любой взрослый сможет припомнить какое-то необъяснимое событие, произошедшее в детстве, – с уверенностью заявила она. – Вырастая, мы, однако, стремимся избавиться от этих эпизодов, считая их плодом воображения, только потому, что, когда они имели место, мы были слишком малы, чтобы их осмыслить.
Именно так он, собственно говоря, и поступил.
– А если, наоборот, мы в детстве обладали особым талантом – видеть невозможное? Если в самые первые годы нашей жизни были способны заглянуть за пределы реальности, взаимодействовать с невидимыми мирами, а потом, повзрослев, утратили это умение?
У психолога вырвался нервный смешок, но то была всего лишь маска, ибо эти слова вызвали в нем какое-то смутное беспокойство.
Ханна Холл уловила эту слабину. Протянула холодную руку, вцепилась ему в плечо. Потом заговорила голосом, леденящим душу:
– Когда Адо приходил ко мне по ночам, в доме голосов, он всегда прятался под кроватью… Но не он в тот раз позвал меня по имени… То были чужие… – И потом заключила: – Правило номер два: чужие опасны.
5
– Ты никогда не рассказывал мне, что приключилось с тобой и твоим кузеном в домике на море! – крикнула Сильвия с дивана в гостиной, где она сидела, прихлебывая шардоне.
– Потому что я подавил это воспоминание, а не потому, что я его стыдился, – откликнулся Пьетро: в одной рубашке, с кухонным полотенцем через плечо, он споласкивал последнее блюдо, прежде чем поставить его к остальным в посудомоечную машину.
Жена приготовила ужин, значит Пьетро Джербер должен убраться на кухне.
– Но ты все равно испугался, когда вспомнил о мокрых следах на лестнице, правда? – поддела его Сильвия.
– Конечно испугался, – охотно признал гипнотизер.
– Но сейчас, если подумать хорошенько, ты веришь, что это в самом деле был призрак? – продолжала она дразнить мужа.
– Если бы я тогда был один, то сейчас бы подумал, что все это выдумал… Но ведь со мной был Ишио.
Ишио, то есть Маурицио – так его звали с самого детства. Подобная участь рано или поздно всегда выпадает кому-то в любой семье: например, младшая сестренка плохо выговаривала имя, а поскольку все умилялись, такое невнятное прозвище закрепляется за человеком на всю жизнь.
– Может, тебе стоит позвонить Ишио, – забавлялась Сильвия.
– Ничего смешного…
– Нет, погоди, я серьезно: может, у этой Ханны Холл паранормальные способности и она пытается что-то открыть тебе, какую-то тайну… Может, она как тот ребенок, который в фильме с Брюсом Уиллисом говорил: «Вижу мертвых людей…»[2]
– Не шути так: этот фильм – кошмар для детского психолога, – отвечал Джербер в том же шутливом тоне.
Потом он закрыл дверцу посудомоечной машины и включил самую экологичную программу. Вытер руки, бросил полотенце на стол, взял бокал вина и пошел к Сильвии.
Притушив свет, он сел с другой стороны дивана, а Сильвия положила ноги ему на бедра, чтобы согреться. Марко спал в своей кроватке, и теперь Джерберу хотелось, чтобы жена поухаживала за ним. Неделя выдалась тяжелая. Сначала Эмильян, мальчик-призрак, с его рассказом о том, как родители под масками животных вместе со священником устроили оргию, потом бредовые речи Ханны Холл.
– Нет, серьезно, – сказал он Сильвии. – Эта женщина утверждает, что все мы в детстве пережили какой-то эпизод, который не можем объяснить с точки зрения разума. С тобой, например, такое случалось?
– Мне было шесть лет, – ответила та, не задумываясь. – Ночью, когда умерла моя бабушка, в тот самый час прозвонил будильник, и было такое впечатление, будто кто-то присел на мою постель.
– Черт возьми, Сильвия! – воскликнул Джербер, не ожидавший услышать подобный рассказ. – Кажется, я больше никогда не смогу уснуть!
Оба прыснули, а потом весело смеялись по меньшей мере минуту. Пьетро был счастлив, что женился на ней, еще и потому, что Сильвия тоже была психологом, и он мог свободно обсуждать с ней случаи из своей практики. Но Сильвии хватило здравого смысла стать частным консультантом по вопросам брака. Такая работа гораздо реже доводила до стресса, чем возня с проблемными детьми, не говоря уже о том, что была гораздо более прибыльной.
Ничто так не повышает настроение, как дружный смех, который делишь с любимым человеком. В отличие от многих женщин, особенно от Ханны Холл, Сильвия находила забавными его хохмы. Поэтому Пьетро Джербер почувствовал облегчение. Но ненадолго.
– Вот что рассказала мне психолог Тереза Уолкер: Холл обвиняет себя в убийстве ребенка по имени Адо, которое она якобы совершила, когда сама была еще маленькой девочкой, – вспомнил он, тотчас же помрачнев. – Ханна жила в Тоскане в родной семье до десяти лет, потом переехала в Аделаиду и выросла в другой семье, приемной. Она утверждает, что в свое время подавила воспоминание об убийстве и ныне вернулась в Италию только затем, чтобы выяснить, случилось ли это на самом деле или же нет.
Когда Адо приходил ко мне по ночам, в доме голосов, он всегда прятался под кроватью… Но не он в тот раз позвал меня по имени… То были чужие.
– «Правило номер два: чужие опасны», – точь-в-точь повторил Джербер слова предполагаемой убийцы.
– Что это за «дом голосов»? – спросила Сильвия.
– Понятия не имею, – покачал головой Пьетро.
– Она хорошенькая? – лукаво осведомилась жена.
Джербер сделал вид, будто шокирован.
– Кто?
– Пациентка… – улыбнулась Сильвия.
– Она на три года моложе меня… на год старше тебя, – пустился он в описание, чтобы потешить жену. – Блондинка, с голубыми глазами…
– Красотка, стало быть, – отметила Сильвия. – Но ты хотя бы нашел информацию об этой Терезе Уолкер?
Джербер проверил рекомендации и личные данные коллеги на сайте Всемирной ассоциации психического здоровья, том самом, на котором психолог из Австралии нашла его контакты. Фотографию милой шестидесятилетней женщины с лицом, окруженным дымкой рыжих волос, сопровождал весьма почтенный послужной список.
– Да, с лечащим врачом все в порядке, – подтвердил он.
Сильвия поставила на пол бокал шардоне, приподнялась и обхватила лицо мужа ладонями, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза.
– У этой Ханны Холл нет чувства юмора: ты сам сказал, что она не понимает твоих шуток.
– Ну и что?
– Неспособность воспринимать иронию – первый признак шизофрении. А у нас тут к тому же паранойя, бред и видения.
– То есть ты хочешь сказать, что я этого не заметил.
Синьор Б. не преминул бы заметить, сказал себе Пьетро. Он бы сразу все понял.
– Но это нормально. Ты лечишь только детей, максимум предподросткового возраста. Ты не привык распознавать некоторые симптомы, поскольку они возникают позже, – утешала жена, приводя доводы в его оправдание.
Джербер задумался.
– Да, ты права, – признал он наконец, хотя какая-то часть его рассудка твердила, что Сильвия ошибается.
Шизофреники ограничиваются тем, что рассказывают свои страхи, бред, видения. Заставив его вспомнить эпизод в домике на море, Ханна Холл хотела, чтобы психолог испытал то же, что испытывала она. И почти в этом преуспела.
Если я вам скажу, что есть вещи, от которых вы не сможете защитить любимых, вы мне поверите? Если я вам скажу, что опасности, которые мы даже не можем себе представить, подстерегают нас, вы мне поверите? Если я вам скажу, что в мире существуют злые силы, от которых никуда не скрыться, вы мне поверите?
Как было запланировано, в воскресенье они обедали у друзей в Лукке. Народу было много, человек двадцать, так что Пьетро Джербер имел возможность включаться в общую беседу, смеяться вместе со всеми, и никто не заметил, что в тот день он был особенно молчалив.
Его осаждала неотвязная мысль.
У детей пластичный ум, твердил он себе, вспоминая то, что сказала судья Бальди по поводу Эмильяна. Порой они создают ложные воспоминания и убеждают себя в том, что в самом деле пережили то или иное событие. У них настолько живая фантазия, что самые странные вещи им кажутся настоящими, но настолько еще незрелая, что не позволяет отличить реальное от воображаемого.
Все это касалось и самого Пьетро Джербера, когда он был ребенком.
Перед тем как сесть за стол, психолог ненадолго отлучился на веранду, чтобы позвонить. Если бы Сильвия спросила кому, он бы сказал, что родителям одного из своих юных пациентов.
– Привет, Ишио, это я, Пьетро.
– Эй, ну ты как? Как Сильвия и Марко? – спросил кузен, явно удивленный.
– Спасибо, хорошо, а вы как?
Ишио был старше примерно на год, жил в Милане, занимался биржевыми операциями, сделал карьеру в кредитном банке. Они не виделись три года, с похорон синьора Б., только перезванивались, поздравляя друг друга с Рождеством.
– Вчера мы с Сильвией говорили о тебе.
– Неужели? – наигранно изумился кузен, определенно ломающий голову над истинной причиной звонка. – В связи с чем?
– Знаешь, я подумываю подготовить домик в Порто-Эрколе к следующему лету, хочу пригласить тебя, Глорию и девочек.
Ничего подобного. Пьетро ненавидел тот дом. Он был полон бесполезных воспоминаний. Но тогда почему до сих пор не выставил его на продажу?
– Несколько преждевременно спрашивать меня сейчас, – заметил Ишио, поскольку стояла зима.
– Хотелось бы собраться всей семьей, – пустился в объяснения Джербер, чтобы предлог для звонка не показался слишком странным. – Нам так редко выпадает случай побыть вместе.
– Пьетро, с тобой все в порядке? – снова спросил кузен, слегка озабоченный.
– Конечно, – ответил тот, но тон, каким он это произнес, даже ему самому не показался убедительным. – Помнишь, как нас застукали, когда мы курили дедушкину трубку в лодочном сарае?
– Помню тоже, как нам влетело в тот день, – развеселился Ишио.
– Точно: мы на целую неделю были наказаны… А помнишь, мы думали, что во время грозы в дом вошло привидение? – бросил он как бы невзначай.
– Разве такое забудешь! – воскликнул кузен и звонко расхохотался. – До сих пор прихожу в ужас при одном воспоминании.
Джерберу стало не по себе. Он, по правде говоря, надеялся, что Ишио ничего такого не припомнит. Его бы очень утешило, если бы выяснилось, что это созданное в детстве ложное воспоминание.
– А теперь, через двадцать пять лет, как ты это можешь объяснить?
– Не знаю: ты у нас психолог, ты мне и объясни.
– Может, мы просто внушили это друг другу, – подытожил Джербер: вдруг все-таки так оно и было.
После нескольких расхожих фраз он прервал звонок и почувствовал себя полным дураком.
Зачем он вообще звонил? Что с ним происходит?
Ближе к вечеру, на обратном пути, когда Марко спал в своем креслице, а Сильвия читала последние новости на планшете, Джербер задавался вопросом, нужно ли ему вообще браться за лечение Ханны Холл.
Он опасался, что ничем не сможет ей помочь.
Накануне, в конце их первой короткой встречи, он назначил следующий сеанс на понедельник. На самом деле психолог под каким-то предлогом завершил предварительную встречу, как только женщина схватила его за плечо. Ханна не ожидала, что все закончится так быстро, и была растеряна.
Джербер до сих пор чувствовал ее холодные пальцы на коже. Рассказывая Сильвии о своей пациентке, эту подробность он опустил, поскольку знал, что в данном случае скажет жена. Она дала бы мудрый совет связаться с доктором Уолкер и сообщить ей, что он прекращает всякие отношения с Ханной.
Между лечащим врачом и пациентом всегда должна существовать непреодолимая дистанция вроде силового поля или невидимого барьера. Если кто-то из двоих переходит границу, пусть даже ненамного, происходит некая контаминация, и лечение от этого непоправимо страдает.
Психолог наблюдает, всегда говорил синьор Б.: как кинооператор, снимающий документальный фильм, не вмешивается, чтобы спасти детеныша газели из пасти льва, так и врач не взаимодействует с психикой пациента.
Но непонятно почему Пьетро Джербер продолжал задаваться вопросом, не сам ли он поощрил Холл, спровоцировал ее на этот жест. И каким образом.
Если это так, дело серьезное.
Когда семья приехала домой и Сильвия стала готовить ужин для Марко, он придумал какой-то предлог, чтобы заехать на работу, пообещав вернуться скоро.
Добравшись до улицы Черки и поднявшись на мансардный этаж, он сразу прошел в свой кабинет.
Включил свет, и перед ним предстала сцена, от которой он безуспешно пытался отделаться весь этот день. Креслице, в котором сидела Ханна Холл, стояло на том же месте. И на столике вишневого дерева, рядом с метрономом, красовались две чашки, из которых они пили чай. В воздухе остался затхлый запах табака от сигареты, которую выкурила Ханна.
Джербер направился к книжному шкафу. Открыл ящик, вытащил оттуда ноутбук, уселся в свое кресло, положив его на колени.
Когда компьютер загрузился, стал искать программу видеонаблюдения.
Кабинет был оснащен десятью микрокамерами, скрытыми в самых несусветных предметах – тут и робот, стоявший на полке, и корешок книги, и лампа в форме единорога, и картины, и всякие безделушки.
Джербер обыкновенно записывал сеансы. Все записи хранились в архиве. Он это делал из предосторожности, поскольку работал с несовершеннолетними и вовсе не желал превратиться в главного героя их опасных фантазий. Но также и затем, чтобы пристальнее изучать маленьких пациентов и в случае чего вносить коррективы в стратегию лечения.
Накануне, принимая Ханну Холл, он, пока готовил чай в соседней комнате, включил систему так, что пациентка ничего не заметила.
Джербер открыл файл с датой минувшей субботы и начал просматривать запись их первой встречи. Был один момент, который больше всего интересовал психолога.
Не могли бы вы дать мне листок из вашего блокнота и одолжить на секунду авторучку?
Джербер вспомнил, что просьба показалась ему необычной, даже неуместной, особенно в том, что касалось авторучки.
Эта авторучка когда-то принадлежала синьору Б.
И, кроме Пьетро Джербера, никто не имел права пользоваться ею. Не то чтобы на ней была надпись «руками не трогать». Просто Джербер избегал таких ситуаций, когда требовалось кому-либо ее одалживать.
Тогда как ему пришло в голову передать авторучку совершенно посторонней женщине? Он должен был ей отказать под каким-то предлогом. Почему же все-таки уступил?
Ответ нашелся, когда на мониторе показалась сцена, как он передает листок и ручку пациентке. Все было в точности так, как он помнил.
Протягивая то и другое, Джербер коснулся ее руки.
Было ли это сделано намеренно или вышло случайно? Заметила ли это Ханна? Не из-за этого ли доверительного жеста она решила, что вправе схватить его за плечо?
Пока вопросы роились у него в голове, Джербер снова увидел сцену, когда женщина что-то записала, а потом быстро зачеркнула. Увидел, как Ханна сложила листок, сунула его в сумку и наконец вернула ему авторучку.
Джербер поставил запись на паузу и стал искать лучший ракурс. Может быть, одна из скрытых камер расположена наиболее удачно.
В самом деле, одна из них была помещена в раму картины, которая висела за спиной пациентки.
Психолог включил запись, и в тот самый момент, когда Ханна стала выводить буквы, попытался прочесть, что у нее получилось.
Она написала только одно слово.
Но потом слишком быстро зачеркнула его какими-то каракулями. Тогда Джербер замедлил воспроизведение, но все равно ничего нельзя было разобрать.
Он не признал себя побежденным. Вернулся назад, остановил фотограмму за мгновение до того, как Ханна уничтожила слово, и попытался увеличить изображение.
Он не умел менять фокус, ему до сих пор не приходилось этого делать. Но после пары попыток удалось навести объектив прямо на листок.
Но никак невозможно было выделить эти несколько неразборчивых букв. Разве что сунуть нос в самый монитор. Что он и сделал, чувствуя, как смешно это выглядит со стороны. Но эксперимент увенчался успехом: ему, хоть и с трудом, удалось прочесть написанное.
Пьетро Джербер вскочил с кресла. Ноутбук упал на пол, к его ногам. Но он все смотрел на монитор, не веря своим глазам.
На листке было написано: «ИШИО».
Но он не называл Ханне Холл прозвище двоюродного брата.
6
Джербер не спал всю ночь.
Ворочаясь с боку на бок, искал объяснений. Но те, которые ему приходили на ум, облегчения не приносили.
Ханна Холл знала историю о призраке, который вошел в домик у моря в Порто-Эрколе, но сделала вид, что поверила версии доктора, будто это произошло с его восьмилетним пациентом. Как она узнала? Наводила о нем справки? Но разве она могла это сделать за столь короткое время, до их встречи, притом что они никогда раньше не виделись? Даже если бы Ханна выяснила, кто его двоюродный брат, имя Ишио употреблялось исключительно в семейном кругу: откуда она могла узнать такую интимную подробность? А когда во время предварительной беседы заговорила о странных эпизодах, относящихся к детству, как могла угадать, что Джербер расскажет именно анекдот о призраке из Порто-Эрколе, если он ни разу не упомянул о нем даже Сильвии?
В течение бессонной ночи психолог принял решение: утром он позвонит доктору Уолкер и скажет, что ему очень жаль, но он вынужден отказаться от поручения. Да, так будет разумнее всего. Но когда занялся рассвет, в его мыслях все еще царила сумятица. Он определенно не сможет успокоиться, пока не разгадает тайну, а главное, не сможет отделаться от этой истории, пока не выяснит, в чем была его ошибка.
Он вышел из дома очень рано, торопливо поцеловав Сильвию на прощание. Чувствовал, как жена провожает его взглядом до самых дверей, но, к счастью, она не стала задавать вопросов.
Джербер вернулся в свой центр.
Там был только служитель, занятый уборкой. Джербер затворился у себя, чтобы на свежую голову пересмотреть видеозапись предварительной встречи с Ханной Холл. Утро вечера мудренее, твердил синьор Б., побуждая его встать пораньше и повторить школьные уроки. Он был прав, и у Пьетро действительно вошло в привычку откладывать самые важные в жизни решения до первых утренних часов.
Он был уверен, что, пересмотрев запись, поймет, в чем ошибся накануне вечером.
Но когда он добрался до спорного места, ничего не прояснилось, наоборот, еще больше запуталось. Вечером ему удалось увеличить фотограмму и поставить ее в фокус, пусть даже и уткнувшись носом в монитор. На сей раз не удалось повторить счастливую комбинацию движений и действий.
В результате он уже не был так уверен, что женщина написала печатными буквами имя ИШИО.
Отказавшись от дальнейших попыток, он горестно вздохнул. Через час Ханна Холл позвонит в домофон, а он так и не выработал никакой стратегии, не знает, как подступиться к этому случаю. Более того, он вовлечен личностно и эмоционально. Хотя ситуация не сравнима с той, когда психолог и пациент сводят на нет дистанцию, необходимую для лечения, Пьетро Джербер уже не был уверен, что он в достаточной мере объективен.
Ему оставалось очень мало времени, чтобы принять решение.
На вывеске старинного кафе «Ривуар» на площади Синьории было выведено золотыми буквами: FABBRICA DI CIOCCOLATA A VAPORE[3]. Заведение с давней историей, расположенное на первом этаже палаццо Лависон, было основано в 1872 году.
Читать бесплатно другие книги:
