Жизнь начинается после смерти Елисеев Юрий
Дед Михаил и Эмир, как завсегдатаи этих мест, уверенно прошли к деревне, просматривавшейся сквозь густые заросли леса и остановились у большой хижины в центре поселения. Дед ударил колотушкой по бамбуковому стволу, подвешенному над входом. Раздался вибрирующий звук, похожий на звук небольшого колокола и через мгновение циновка, загораживающая вход, отодвинулась в сторону и на пороге появился вожак деревни, который увидя знакомые лица, подпрыгнул от радости и воскликнул, потирая руки.
– Пришли меняться, добро пожаловаться!
Он с интересом посмотрел на мою сумку, видимо понимая, что я и она появились здесь не просто так. Мы уселись кружком на циновки и, как положено в таких случаях, выдержали длительную паузу, перед тем, как начать деловой разговор. Папуас всё время косился на сумку и, наконец, не выдержал.
– Ну что там у вас? Выкладывайте! – он заметно нервничал, нервно заламывал руки и, видя, что я попрежнему медлю, нетерпеливо прогундосил: – Ну давай же, не тяни козу за вымя!
Крайняя степень несдержанности выдавало в нём натуру эгоистичную и склонную к скоропалительным решениям. Поняв, что последняя фраза была адресована мне, я посмотрел на деда и тот, в ответ, утвердительно склонил голову. Тогда я, открыв сумку, зачерпнул часть пакетиков и вывалил их на циновку перед вождём. У того глаза полезли из орбит. Благоговейный восторг мгновенно охватил хозяина дома, превратив его на какое-то время в паломника веры, перед святыми мощами.
– Откуда такое великолепие? – очнувшись, наконец, от наваждения, проговорил потрясённый вождь.
– Это наша коммерческая тайна. – опередив меня, дипломатично пояснил дед Михаил.
Вождь, уже окончательно пришедший в себя, разложил крючки по размерам и цвету в отдельные кучки и вопросительно поглядел на деда.
– Сколько за один? – спросил папуас.
– Две за маленький, три за средний, четыре за большой, ну и пять за самые большие.
Вождь кряхтя поднялся с циновки и отправился в дальний угол хижины, где покопавшись в сваленных в кучу раковинах, рыбьих шкурах и плавниках, извлёк мешочек полный жемчуга, который он, не без труда, перетащил к месту обмена.
– Начнём пожалуй. – усевшись на колени сказал он и стал развязывать мешок.
Дальше всё происходило, как было заведено издревле, когда белые люди торговали с аборигенами: с одной стороны дед клал на циновку крючок, а папуас, в зависимости от величины изделия, клал необходимое число жемчуга. Жемчуг уходил белому человеку, в лице деда, а крючок – папуасу, в лице вождя. Обмен продолжался долго, всё чаще прерываясь на склоки, когда вождь пытавшийся жульничать, подсовывал вместо жемчуга, чёрную фасоль. К концу сделки накал страстей достиг апогея, но до мордобоя дело так и не дошло, потому, что мешочек с жемчужинами опустел и ломать копья было уже незачем. Со слезами на глазах вождь проводил нас к выходу и стал прощаться. Я взвалил на плечо потяжелевшую сумку и тут вспомнил о пакетике с блесной. Во мне, как ни странно, проснулось сострадание и, достав золотую рыбку, я протянул её вождю.
Уже в Астрале, уносясь прочь от водного мира, я какое-то время находился в большом сомнении, в правильности моего поступка, но когда я вспомнил глаза старого папуаса, с благодарностью глядевшие на подаренную мной блесну, понял, что сделал всё правильно.
Дальше наш путь лежал на Землю. По договорённости с Эмиром, часть жемчуга я должен был передать потомкам контрабандиста, которые жили в Ливане, под фамилией Бен Али, остальное решил припрятать до лучших времён.
Пролетев две локации, мы сходу приземлились, уже в который раз, на знакомой аллее парка Горького. Падавший снег, неслышно опускался с небес, видимый только в свете фонарей и белым ковром покрывал дорожки и газоны. Это сошествие снежинок, ещё с детства, вызывало в моём сердце трепет в ожидании перемен, после завершения активного цикла жизни, связанного с цветением и созреванием. Высунув язык, я поймал снежинку и почувствовал, как она мгновенно растаяла, оставив во рту сладкий привкус мороженного. Мои спутники явно не разделяли моих восторгов.
– Давай уже прощаться: чай не лето на дворе. – стуча зубами, сказал дед. – Бог тебе в помощь, внучок. Исполни, что задумали.
Распрощавшись со своими спутниками, я отправился домой, мечтая о тёплой одежде, горячем чае, но выйдя из метро, я передумал и зашёл в магазин, где купил бутылку водки и всякой всячины для закуски. Жилище встретило меня унылым запустением и немым укором брошенного дома: молчаливо, напряжённо и пыльно. «Потерпит» – подумал я, оглядывая паутину на потолке и беспорядок в комнатах. – «Вернусь, приберусь». А пока, разделив жемчуг в той пропорции как было оговорено с Эмиром, я припрятал свою долю в надёжное место, а долю ливанца упаковал в термос. Затем принял ванну и уже после этого, одев на себя домашний халат, закончил свой день плотным ужином.
С утра я обзвонил турагентства и нашёл горящую путевку в Ливан. Мне предложили подъехать в офис. Девушка, сидевшая в небольшой комнатке, увешанной постерами с видами райских островов, покопалась в бумагах и выудила из кипы не реализованных путёвок, ту, о которой мы договаривались накануне, утром. Эту путёвку купил, по ошибке, полмесяца назад один чеченец из Гудермеса, но, буквально, два дня назад, отказался ехать, поняв, что это не Ливия, где у него были братья по исламу.
У девицы был простуженный голос и аденоиды.
– Вот, значит: Бейрут, через три дня, пять дней, шесть ночей…вылет из Домодедово. – глотая гласные, перечислила она основные параметры путёвки и посмотрев на меня спросила:
– Вас устраивает?
– Да, если раньше ничего нет… – ответил я.
– Нет. С вас сорок восемь тысяч. – бесцветно сообщила мне девица, подавая мне договор для подписи. – Путёвку и загранпаспорт с визой сможете получить с утра, в день отлёта. Теперь я только заметил, что девица явно косит и от этого было не понятно, куда она смотрит. Один глаз явно прощупывал моё лицо в районе левой щеки, а другой разглядывал плакат за моей спиной с изображением руин Карфагена. От этого выражение лица её имело выражение плутоватое и неискреннее, что поначалу насторожило меня, но так, как других вариантов попасть в Ливан у меня не было, я отсчитал требуемую сумму из денег полученных от деда.
Выйдя из турагентства, я отправился к знакомому ювелиру, чтобы показать одну из моих жемчужин. Чуркин Семён Ильич, в девичестве Бренгольц Самуил Израилевич, долго рассматривал перл, тёр его ваткой, смоченной каким-то реактивом, затем взвесив его, промолвил:
– Такого, признаться, я ещё не видел. У этой жемчужины удивительная глубина цвета. Вот посмотрите. – ювелир протянул мне большую лупу. – Видите, присутствует ощущение сумасшедшей глубины, бездны если хотите, поверхность, как бы затягивает взгляд внутрь. А блеск какой! А размер! Почти двадцать миллиметров! Чудо!
Я посмотрел на жемчужину и ничего, кроме металлического блеска, не увидел, так, как должен признаться, что ко всем ресурсам природы, выбранным человечеством в качестве эталона ценностей, я относился с сильным подозрением и не чувствовал эмоционального подъёма от вида необработанного камня или куска металла. Перлы, как эталон, были куда мене привлекательны, чем раковины, где перламутр мне казался более красивым. Восторги ювелира меня не тронули, но заинтересовала денежная составляющая ценности жемчуга.
– Сколько она может стоить? – спросил я как бы мельком.
Самуил Израилевич грустно посмотрел на меня и сказал:
– Увы, дорогой мой, у меня столько нет. Жемчуг такого класса крайне редок. Я думаю в Москве таких нет.
– И все же.. – не унимался я, – Примерно, сколько она может стоить.
Ювелир пожал плечами и предположил.
– Полмиллиона… А на аукционе и весь миллион.
– Мир сошёл с ума. – задумчиво констатировал я, одновременно прикидывая количество жемчужин припрятанных в духовом шкафу электроплиты.
– Я позволю не согласиться с вами. Цена – единственное, что являясь установленной реальностью, сохраняет мир от хаоса. – этот постулат пришёлся мне по душе и я ответил ему, что полностью с ним согласен.
Поняв, что узнал достаточно, я стал прощаться с Семёном Ильичём и уже протянул руку, чтобы получить обратно свою жемчужину, как тот, проникновенно заглядывая мне в глаза, сделал мне короткое предложение:
– Я могу дать триста. Это всё, что у меня есть.
Мне пришлось выдержать паузу, чтобы не крикнуть сразу: «Я согласен!». Глядя на меня, Чуркин понял это по своему.
– Триста пятьдесят и я остаюсь без штанов. – прошелестел ювелир сделав скорбное выражение лица покойника.
– Ну хорошо, – сказал я, с азартом гончей собаки, почувствовавшей запах добычи. – Давайте четыреста и по рукам!
– Вы меня режете без ножа! – воскликнул внезапно оживший ювелир и я понял, что меня обошли.
Попросив меня подождать несколько минут, Самуил Израилевич скрылся за дверью, ведущей в задние комнаты ювелирной лавки. Вместо него возле прилавка материализовался его молодой рыжий помощник, манерами и лицом походивший на хозяина заведения. Он так усердно делал вид, что занят протиранием экспонатов, что я невольно поверил в то, что это основной повод его появления у прилавка, но когда вернулся хозяин, он, таким же загадочным образом, растворился среди стеллажей и шкафов магазина.
Получив жемчужину, Самуил Израилевич выложил на прилавок четыре пачки тысячерублёвых купюр и уже на выходе, когда я, упаковав деньги по карманам, и подойдя к двери, взялся за латунную ручку, крикнул мне вслед.
– Прощайте, но если будет что-нибудь подобное, приходите.
«А как же иначе» – сказал я себе. – «С домом Картье я ещё не знаком».
Деньги приятно оттягивали мои карманы, спешить мне было некуда и я решил немного покутить. С этой мыслью я направился в ресторан моей юности, куда был вхож ещё в восьмидесятые, в ресторан славившийся своей кухней под названием «Узбекистан» или «Узбечка», как все его тогда называли. Пройдя мимо швейцара, одетого в бухарский халат, я вступил на «кремлёвскую дорожку» и сердце моё дрогнуло – это была, наверно правнучка той дорожки, по которой я входил в ресторан в далёкие восьмидесятые. Зал, конечно, здорово изменился. Я смотрел на плафоны потолка, где раньше на цветных росписях загорелые узбечки убирали хлопок, а молодые узбекские студенты обняв учебники, спешили к местному университету, удивительно похожему на павильон республики на ВДНХ. Теперь плафоны изображали суры из Корана написанные арабской вязью и подсвеченные светодиодными светильниками. Увидев изобилие еды на столах, я почувствовал, что голоден и, предвкушая гастрономическое наслаждение, заказал лагман, самсу и плов.
Следующий день и последовавший за ним, были отмечены ожиданием даты, когда можно было получить паспорт, путевку и отправиться в аэропорт. Я обменял рубли на доллары, купил шорты и панаму и путеводитель по Бейруту и весь вечер, перед визитом в турагентство, лёжа в кровати, я то дремал, то краем глаза рассеяно смотрел в телевизор, лишь однажды заострив внимание, когда речь пошла о Ватикане, где начали продавать индульгенции, гарантировавшие место в Раю. «Началось». – подумал я. – «Вергилий был прав!»
В назначенное время, прийдя с утра в агенство, я получил пакет документов и через несколько часов отправился в Домодедово. В самолёте, кроме меня, находилось
с десяток арабов, семья иудеев и корреспондент радиостанции «Дождь», который оказавшись в соседнем кресле, сразу стал приставать с вопросами о моей политической ориентации. Я ответил, что в данный момент политикой не интересуюсь и вообще события в мире мало меня касаются. Поняв, что, как собеседник, я не представляю интереса, корреспондент отстал. Я закрыл глаза и незаметно, под ровный гул моторов, заснул и проспал весь полёт, до тех пор, когда, оживший динамик, на трёх языках объявил, что через несколько минут самолёт приземлится в аэропорту Бейрута. Я заполнил, предоставленную мне проводником декларацию, получил отметку на паспортном контроле и вышел из аэропорта в ливанскую жаркую зиму.
Теперь мне предстояло найти в этой стране потомков Эмира с фамилией Бен Али. Что впрочем было не так-то трудно, так как, этот клан был один из самых древних и почитаемых в Бейруте. Ещё одним маячком в поисках родственников, было упоминание о прадеде Эмира: адмирале Фарухе Бен Али, прославившимся в битве за Хайфу. Начав поиски, я обратился в местный отдел справок, где мне посоветовали обратится к человеку, который знал почти всё о членах своего клана, – к торговцу коврами Исхаку Бен Али. Лавка Исхака находилась на центральном базаре старого города. Меня встретил явный представитель древних аборигенов аравийского полуострова: с сухим, тёмным лицом ассирийца, курчавой седой бородой и пронзительным взглядом чёрных глаз.
– Знаю кого вы ищете. – проговорил старец, выслушав мой рассказ. – И об Эмире, правнуке Фаруха Бен Али, тоже слышал. Он погиб молодым в стычке с турками в Искендерунском заливе. От него остались два сына, которые продолжили ветвь клана Бен Али. Их потомки и сейчас живут в Бейруте, а несколько семей основались на севере близ границы с Сирией.
– Я хотел бы вас попросить указать мне достойную семью, которая одинаково уважаема всеми членами ветви Фаруха Бен Али. – попросил я торговца.
– С какой целью вы интересуетесь потомками Фаруха? – поинтересовался Исхак.
По его голосу я понял, что хозяин лавки насторожился и ничего не скажет без весомого объяснения причин моего интереса.
– Я уполномочен передать наследникам Эмира Бен Али некое послание из прошлого… Это наследство, которое необходимо разделить поровну между всеми потомками Эмира.
Я достал жемчужину и показав её торговцу, пояснил:
– Вот по такой жемчужине должен получить каждый член ветви Фаруха Бен Али. Каждый. И живущий и умерший. По моим подсчётам потомков сыновей Эмира должно набраться около двухсот человек. Значит, они получат двести крупных жемчужин, каждая из которых может стоить до десяти тысяч долларов.
Торговец, у которого, от этой информации округлились глаза, поправил меня в расчетах.
– Прямых потомков, включая меня и моих детей и внуков на сегодняшний день насчитывается ровно двести четырнадцать человек. Я знаю это потому, что являюсь старейшиной нашей ветви клана Бен Али. – сообщил мне старик.
– Тогда это существенно облегчит мою задачу. – сказал я доставая из сумки термос.
– Вы очень доверчивый, а значит честный человек, – произнёс торговец. – Я уважаю
вас. – он поднял руку, как бы стараясь удержать мысль пришедшую ему в голову и добавил:
– Я подарю вам интересную фотографию. На ней изображены двадцать человек, глав семейств из нашего клана на ежегодной встрече, которую я устраиваю один раз в пять лет. – с этими словами Исхак Бен Али вышел в смежную комнату, завешенную легкой тканью и вернулся с фото в деревянной рамке форматом А 4, на которой я увидел подтверждение его слов.
Исхак, как историк, стал рассказывать, кто есть кто и чем он интересен. На это ушло около получаса, я устал и, заметив это торговец сжалился надо мной.
– Возьмите её на память с благодарностью от тех, кому вы принесли привет от далёкого пращура.
– Я думаю, там на небесах, ему будет любопытно узнать о своих потомках. – сказал я, не вдаваясь в подробности. На этом мы расстались.
Глава 9
Вернувшись в Лимб и стряхнув ливанскую пыль на пороге нашей кельи, я обнаружил на кровати записку от деда Михаила: «Срочно! Свяжись с Данте. Ты ему очень нужен. P.S. Мы с Эмиром отправились по делам. Будем к вечеру».
За пять дней моего отсутствия случиться могло что угодно и, поэтому, я не стал гадать о причинах, вдруг, возникшей потребности во мне и, сменив сапоги на легкие сандалии, отправился в Рай. Предъявив жетон на входе, был пропущен ангелом, который, по любому, должен был гнать меня взашей, но замороченный циркулярами администрации, верил жетону больше, чем своим глазам. Я поднялся по ступеням, проложенным прямо в облаках, к уже знакомой мне площади и спросил у первого подвернувшегося мне праведника, где найти Данте. Праведником оказался Фома Аквинский. Он презрительно покосился на меня и изрёк:
– Что тебе нужно от этого предателя?
Я был ошарашен таким приёмом и решил выяснить в чём дело.
– Почему предателя? Он что, кого-то предал?
Теолог католической церкви плюнул в сердцах и даже подпрыгнул от возмущения.
– Ты ещё спрашиваешь! Этот недостойный итальянский мул, предал своего друга в лапы инквизитора Урфино Берголезе. Его замуровали вместе с остальными в райских пещерах, где они укрылись от преследования дворцовой стражи.
«Вот почему Данте так переживал, когда Вергилий отказался выходить из пещер. Он предполагал, что предпримет Савонарола, когда узнает об этом». Я не мог допустить мысли, что Данте способен предать Вергилия. Церковник ещё что-то кричал мне вслед, но я уже бежал по площади ко дворцу юстиции, огибая скопления людей, которые, негромко переговариваясь между собой, насторожено смотрели мне вслед. Я заметил некоторые изменения в лицах ранее беззаботных обитателей Рая, в глазах которых читалось беспокойство, смешанное с извечным вопросом: «А что дальше?». Добравшись до зданий администрации, я увидел несколько рядов охраны, стоящей прямо на ступенях дворца папы Пия lX. Подошедший офицер, увидев мой жетон, спросил, что мне угодно. Я сказал, что мне надо срочно найти Данте.
– Данте сейчас находится у Савонаролы. – сказал офицер. – Возьмите стражника в провожатые.
Я поблагодарил его и, миновав строй охраны, в сопровождении солдата, вошёл во дворец. Охранник проводил меня в канцелярию, что-то шепнул одному из клерков и удалился. Клерк равнодушно поглядел в мою сторону, соображая, где он мог видеть меня и, видимо вспомнив недавний мой визит к Савонароле, поднялся из-за своего стола и исчез за дверьми ведущими в кабинет. Прошло, наверно, с полминуты, как дверь раскрылась и на пороге появился Данте, который поманил меня к себе.
– Где вы изволите пропадать. – раздраженно прошелестел он, когда я подошёл поближе. – Где ты болтаешься, когда так нужен мне здесь.
– Зачем? – спросил я искрене не понимая, чего это, вдруг, я ему понадобился.
Данте прикрыл за собой дверь и направился к выходу из канцелярии.
– Следуй за мной. И не задавай дурацких вопросов.
У выхода из дворца, Данте снял с себя венок и нацепил бороду и усы.
– Что? – вскипел он, увидев мои округлившиеся глаза и открытый от удивления рот. – Да, я на нелегальном положении. В Раю сейчас не спокойно!
– Что происходит в конце-концов! – поднял голос я потеряв терпение.
– Революция! – воскликнул Данте.
Мы прошли через площадь и углубились в сады праведников. Сады ломились от изобилия плодов различных форм и окрасок, которые свисали с веток, согнувшихся под их тяжестью до самой земли. Одним словом – Райское изобилие. В одной из аллей Данте остановился, посмотрел по сторонам, затем достал из кустов два мешка и, отдав один мне, стал рвать плоды и складывать их в мешок. Я попытался полюбопытствовать: зачем, но поэт только отмахнулся и продолжил сбор урожая. Когда мешки наполнились, Данте взвалил мешок на плечо и сказал:
– Теперь иди за мной и ничему не удивляйся.
Дыра, в которую я залез вслед за Данте, была одним из неизвестных широкой публике проходов в райские пещеры со стороны заповедного леса. Мой спутник шёл уверенно ориентируясь в тоннелях и закоулках пещер, как человек, уже не раз, бывший в этих местах, и вскоре мы вышли в просторную пещеру, где нас, к моему большому удивлению встретили более чем радушно. Данте и Вергилий обнялись, как старые друзья и на мой дурацкий вид отреагировали убийственным смехом.
– Теперь ты понял, на чьей я стороне? – закончив смеяться, сказал Данте.
– А там, что было? – спросил я имея в виду последний разговор, который состоялся между друзьями.
– Так было надо. Для шпиона Савонаролы. Да и Вергилию нельзя было объяснить. Ведь он, как дитя. – пояснил Данте. Он развязал мешки и стал раздавать фрукты. Бунтовщики выстроились в очередь и скоро в мешках ничего не осталось кроме листьев и веток.
– А что дальше? – спросил я крайне заинтригованный. – Где конечная остановка?
– Есть у революции начало. Нет у революции конца! – продекламировал Вергилий и я вспомнил песню моей молодости на стихи поэта Каменецкого, подумал, что крылатые выражения, всегда, независимо от эпох и государственных устройств, носятся в воздухе.
– До небес не достучаться, – с горечью и отчаянием произнёс Данте. – Небесную комиссию администрация водит за нос, а мы для небожителей всего лишь оболочки, не имеющие ни прав, ни голоса. Нам надо сделать так, чтобы полыхнуло с низов. Тогда, возможно, нас заметят на самом верху.
– Но вы, по правде говоря, не относитесь к бестелесным праведникам. Есть предположения, что вы, как и я, незаконно находитесь в загробном мире. – моё невинное утверждение повергло Данте в страх и он стал громко отрицать мои слова:
– Это всё гнусная ложь! Это твой дед, зараза, распространяет этот пасквиль! Я похоронен в Равенне в 1321 году. Можешь проверить.
Данте в клятвенном экстазе, призывая бога в свидетели, поднял руку, толпа зашумела, подтверждая правдивость его слов, и я вынужден был взять свои слова обратно.
– Хорошо, – рассудительно сказал я стараясь сгладить ситуацию. – Согласен, знаю по истории, что всё это чистейшая правда. Данте действительно похоронен в Равенне в 1321 году, а дед мой придумал эту байку, чтобы отвергнуть кончину любимого поэта и показать, что он бессмертен. Моя речь была принята благосклонно пещерным обществом и самим Данте, который, взяв меня за шею и пригнув к себе, шепнул с некоторым восхищением:
– Ловко, однако, ты шельма, выкрутился! – и добавил улыбнувшись. – Но реноме ты мне поднял.
Данте обвёл взглядом кучку революционных праведников и провозгласил:
– С этого дня, братья, мы начинаем активные действия! Мы разобьёмся на пятёрки и отправимся поднимать граждан Рая на борьбу с администрацией. Дело это не быстрое, недовольство администрацией хоть и существует, но находится в зачаточном, я бы сказал, ещё не в оформившимся виде.
Риторика борьбы захлестнула меня и я, не выдержав, распиравшей меня информации, крикнул:
– Я слышал собственными ушами, что на земле Ватикан открыл торговлю индульгенциями и теперь любой закоренелый грешник: насильник он или убийца, купив этот билет в Рай, сможет претендовать на место рядом с вами!
После того, как я подлил масла в огонь, революционно настроенная толпа зашумела и устремилась к выходу. Вергилий вместе с тремя соратниками, по приказу Данте, остались в пещере, где они должны были изображать диспут, предназначенный для ушей охранников, стоящих на страже у входа; а остальные, выйдя на свободу и, разбившись на пятёрки, веером рассыпались в заповедном лесу.
– Мы пойдём к «радикалам». – сказал Данте. – Там сейчас горячее всего.
По извилистой тропинке, которая пролегала по дну большого оврага, заросшего высоким папоротником и бурьяном, мы подошли к редкому ельнику. Здесь пахло сыростью, ноги утопали во мшанике и, похоже, дальше начиналось болото. Можно было остановиться и повернуть обратно, но впереди маячил островок, где укрылись эти самые «радикалы» и нам, во что бы то ни стало, надо было туда попасть.
– Как это возможно! – возмутился я увязнув в грязи. – Рай и вонючее болото!
– Это о райское болото. – кряхтя отозвался Данте перебираясь с кочки на кочку. Он выломал из мха сухой длинный ствол, бывший когда-то ёлкой и, подождав, когда я сделаю тоже самое, двинулся в направлении острова.
– Их сумасшедший лидер не мог найти более достойного места для укрытия. – раздражённо пробурчал себе под нос Алигьери, увязая по щиколотку в болотной жиже.
– А кто у них лидер? – спросил я.
Может от этих моих слов Данте споткнулся и упал на колени в мокрый мох, который тут же осел и скрылся под его ногами. Поэт в сердцах выматерился, что живо напомнило мне ненормативную лексику деда и сказал:
– Спартак… мать его!
Грязные и вымокшие, мы вылезли на твёрдый берег острова, в центре которого горел костёр, и, вокруг которого находились угрюмые, молчаливые люди с оружием, изготовленным из подручных материалов. Сидевший неподалёку человек встал и преградил нам дорогу.
– Остановитесь. Кто вы, что за овощи с бугра и что вам здесь нужно? – спросил незнакомец.
Данте нацелился сдвоим носом ему в глаз и ответил:
– Я Данте Алигьери и мне нужен твой вожак. Передай ему, что у меня срочное дело.
– А это кто? – незнакомец подозрительно посмотрел на меня, шрам на его щеке дернулся и он произнёс: – Что-то он не очень похож на здешних обитателей. Ты откуда, такой свеженький?
Несколько любопытных, подтянувшись к к нашей группе, стали бесцеремонно трогать моё лицо и руки и с удивлением разглядывать мою одежду
– Ты задаёшь много вопросов. – грубо оборвал его мой спутник и добавил: – Не тяни резину и побыстрее доложи обо мне Спартаку. А не то, я расскажу ему, как ты хамишь мне.
– Ладно, уже иду. – видимо испугавшись наезда Данте, примирительно сказал незнакомец и отправился в шатёр, стоявший возле большого дерева. Минуту спустя полог шатра открылся и появился зевающий лидер восставших рабов. Он был смугл, черноволос и широк в плечах, как истинный горец.
– Это тот Данте с кем я говорил о свободе в эпикурейском саду? – вглядываясь в пришедших, произнёс Спартак.
– Да, друг мой, это я. – отозвался выходя навстречу ему поэт.
Они обнялись и уселись на срубленное бревно, предварительно согнав с него нескольких тщедушных бедолаг.
– Чем приходится командовать.. – сокрушенно заметил Спартак, глядя вслед ушедшим. – Но расскажи мне, как обстоят дела в окрестностях Рая?
Данте взял валявшуюся у ног палку, поковырял ею в костре и, бросив в огонь, смотрел как она изогнулась в жарких углях, вспыхнув, загорелась белым пламенем.
– Около десяти костров пылают, кроме твоего, по периметру восставших. Народ ждёт. Я послал эмиссаров с инструкциями ко всем десяти очагам и назначил день Ч.
– Это очень хорошо! Надоело сидеть сложа руки! – оживился знаменитый гладиатор, – У меня контингент уж больно нетерпеливый, хоть и заморыши, но рвутся в бой. Еле сдерживаю. Давеча двое подрались из-за сущей мелочи – не смогли разойтись на тропинке, – никто не хотел уступить дорогу! Пришлось прибить обоих.
– Ох ты! Это значить того..? – Данте скорчил жуткую рожу.
– Да нет! Полежали рядышком, как братья и к вечеру пришли в себя. Я сказал, что у них подскочило давление.
На дерево, ломая сучки, прилетел пеликан, потоптался на толстой ветке и, скосив круглый глаз на стоящих внизу людей, утробно крякнул. В тот же миг в него было пущено штук пять копий, но больше половины их пролетело мимо, а два успешно отбиты расставленными крыльями птицы. Видя совсем не дружественный приём, пеликан издал истошный крик и, выпустив длинную пахучую струю в сторону нападавших, тяжело махая крыльями, ломанулся в сторону длинного озера, что блестело сквозь ельник на востоке.
– Как раз, в аккурат, полетел к Алику Длинному. – глядя ему вслед, заметил Спартак и добавил. – А тот мастерски владеет пращой.
Обсудив птицу и её возможное будущее, Данте и Спартак открыли митинг, как это полагается в радикально настроенных кругах общества. Спартак, представив Данте координатором и вдохновителем революции, посоветовал своим сподвижникам открыть уши и сердца и внимательно выслушать то, что в дальнейшем всем предстоит сделать для того, чтобы свергнуть ненавистный режим администрации.
Данте начал с «блатных» обитателей Рая. Как представитель партии Гвельфов, выступавших за усиление папской власти в Италии, он был ярым противником Гибеллинов, которые поддерживали Священную Римскую империю и, по его твёрдому убеждению, незаконно пролезли в райские кущи, благодаря папе Пию lX, имевшему во времена своего взлёта, поддержку Карла VII. Обосновавшиеся в Раю, благодаря этой протекции, представители партии гибеллинов составляли самую крикливую часть благоверных, поддерживавших действия администрации. Были названы известные фамилии, присутствие которых было весьма спорно в благословенных местах праведников. Досталось и Ватикану, который начал неприкрытую торговлю местами в Раю, пустив в ход продажу индульгенций. Данте призвал сторонников Спартака проявить сознательность и выступить на площадь перед зданиями администрации в следующее воскресенье. Собрание закончилось под одобрительные выкрики, которые были адресованы выступавшему и проклятиями тем, кто засел в папском дворце. Что-что, а говорить Данте мог. Этого у него было не отнять.
– Что теперь? – спросил я, когда мы покинули лагерь Спартака и направились в обратный путь.
– Будем ждать воскресенья. – ответил Данте. – Ты иди домой, а с утра найди меня. Завтра суббота, мы с тобой навестим Вергилия и встретимся с нашими эмиссарами. Узнаем, как настроения в других местах.
Мы подошли к площади, солнце клонилось к горизонту и день постепенно гас, но всполохи от того огня, что горел над нами в чертогах спасителя, освещали далёким светом площадь и окрестности, и я подумал: – «Как же он далёк от нас и, как ему всё равно, что будет с нами. Воистину вера предполагает смерть рассудка». Я, вдруг, понял, что никто кроме нас не наведёт здесь порядок и только нам дано вернуть обратно, вожделенное существование этого места, называемом Раем, а для этого придётся побороться, чтобы всё стало, как прежде. Как было заведено с незапамятных времён.
– Обязательно прийду. – сказал я.
Деда я встретил на веранде в компании с Эмиром, неизменным Сервантесом и кружками чая сдобренного амброзией.
– А, внучок объявился! – воскликнул дедушка. Он, нетерпеливо потёр руки, вопросительно поглядел на меня и спросил, поражая меня своей прямотой:
– Ну так как, пристроил богатство?
Я замялся, смущённо поглядывая на идальго и, не найдя достойного ответа, произнёс нечто похожее на мычание.
– Ты нашёл моих потомков? – вопрос справа был полон надежды и исходил он от Эмира.
Я кивнул.
– Где же ты их отыскал? – в нетерпении ливанский пират, дёрнул мой рукав. – Они вспомнили меня?
– Я видел одного в Бейруте по имени Исхак. Он помнит твоего отца Фаруха Бен Али, от кого пошла одна из ветвей клана Бен Али.
Эмир воздел руку к небу и, закрыв глаза прошептал слова благодарности своему богу.
– Слава Аллаху! Это так! Действительно, я и мой брат Азиз продолжили наш род после смерти отца. – ливанец осёкся, остановленный внезапной догадкой. – Так что, выходит, остался только этот Исхак? – грустно спросил он.
– Нет, что ты, – успокоил я. – Кроме него осталось ещё двести тринадцать человек и каждый из них, получив по жемчужине, стал богачом.
Я достал из кармана фотографию и протянул её ливанцу. – Вот возьми на память. Это привет тебе от твоих потомков.
Эмир с умилением поглядел на фото и на глазах его выступили слёзы. Пират заплакал.
– Красавец! – сказал дед Михаил и поглядел на меня так, что я понял, – видимо, я сделал нечто такое, что привело его друга в состояние, которое он увидел впервые.
Глава 10
Пока Эмир, потрясённый приветом с того света, приходил в себя, дед рассказал мне, где они пропадали целые сутки.
– Ты не представляешь, внучок, до чего неисповедимы пути господни! – сделав круглые глаза, будто он до сих пор не пришёл в себя от увиденного, утробным голосом произнёс Михаил.
– Мы нашли ещё два мира, которые находились один в другом.
Увидев удивление, отразившееся на моём лице, дед пояснил:
– Ну это… когда мир имеет внешнюю оболочку и внутреннюю… Вроде, как видишь
одно, а на самом деле, открывается другое… Ну скажем: ты увидел идущего по улице оборванца, а подойдя поближе, находишь, что это украшенный дорогой сбруей иноходец. Забавно! – Михаил, перейдя на доверительный шёпот, признался и, скосив глаз на друга, пошептал. – Там, я, расположившись на отдых в местной гостинице, принял Эмира за прелестную одалиску… Хорошо, что наваждение было не долгим, а Эмир об этом никогда не узнает. И вообще, чего там только нам не мерещилось.
Я усмехнулся и спросил:
– Интересно, что вы там курили? Судя по устойчивым галлюцинациям – анашу, иначе я ваши видения обьяснить никак не могу.
Читать бесплатно другие книги:
