Магия тьмы Мотейн Майя

Ее обнаружили.

– О боги, – пробормотал охранник. – А ты, к бесам, откуда здесь взялась, девочка?

Финн выхватила из ножен кинжал, но стражник, ухмыльнувшись, указал на свой длинный меч. Мужчина чуть нагнулся и оперся руками о колени, будто говорил с ребенком.

– И что же такая малышка, как ты, планирует делать с этой мелочью?

Сверкнув глазами, Финн перекатилась, поднимаясь, и всадила кинжал ему в ступню, пробив кожаный башмак. Стражник заорал, когда она навалилась на рукоять всем весом.

– Сам знаешь, как досаждают, бывает, мелочи, – прорычала она, проворачивая лезвие в ране.

Вопя, стражник замахнулся на нее мечом. Девушка пригнулась, вырывая клинок из его ступни, а затем, зажав рукоять в ладони, ударила его эфесом в нос. Захлебнувшийся кровью охранник отшатнулся – и ударился спиной о решетку. Заключенный в камере схватил его и крепко прижал к прутьям. Другие преступники заулюлюкали, тыча в Финн пальцами.

– Выпусти меня, muchacha! – крикнул душащий стражника заключенный. – Выпусти всех нас!

Этот клич подхватили в других камерах, вопль все нарастал, все больше заключенных кричали:

– ВЫПУСТИ НАС! ВЫПУСТИ НАС!

С противоположного конца коридора к Финн неслось еще четыре стражника. Охрана на нижних этажах перегнулась через поручни, стараясь рассмотреть ее.

– ВЫПУСТИ НАС! ВЫПУСТИ НАС!

Стражники разделились, зашли с двух сторон круглого уступа. Даже если она наденет капюшон, ей не укрыться. Нужен отвлекающий маневр. И немаленький.

Дракончик у нее на груди вдруг начал разогреваться, запульсировал в такт биению сердца.

И все фейерверки, которые она спрятала, взорвались. Раздался оглушительный грохот, башню наполнили яркие цветные вспышки.

Альфи стоял у одной из моек на кухне и неторопливо протирал только что вымытые миски.

Финн оказалась права. Пока она готовила фейерверки, на кухне он смог немного отдохнуть, в глазах уже прояснилось. Голова все еще болела, но боль притупилась, стала ноющей, а не острой. Впрочем, сейчас Альфи скорее волновался за девушку. Он провел с дуэно на кухне больше времени, чем ожидал. Разве Финн не должна была уже вернуться? Впрочем, воровка должна была разложить фейерверки на восьми этажах в центральной части башни. Это непростая задача.

Отложив полотенце, Альфи нервно потеребил рукава мантии. Он посмотрел на каменный потолок кухни и представил себе Финн на самом верху башни, под этими сводящими с ума тикающими часами. Принцу хотелось превратиться в дым и воспарить на восемь этажей вверх, бестелесным призраком нависнуть над плечом Финн.

И вдруг, словно расходящиеся от удара трещины, по его телу прокатилась боль. Принц охнул и, стиснув зубы, оперся на умывальник. Почему его тело опять переполнила боль, если он не пользовался черной магией? Это лишь отголоски того раза, когда он взывал к силе Сомбры?

Над кухней раздался оглушительный грохот и глухой скрежет фейерверков.

Альфи окаменел. Дуэно прекратили работу, настороженно переглядываясь.

– Проклятье… – ругнулся Альфи.

Как она могла так сглупить? Но его разум тут же отмел эту мысль. Финн свойственно безрассудство, но она не первый год ведет преступную жизнь и могла бы, наверное, попасть кинжалом в муху на ветке дерева. Она не допустила бы такую нелепую ошибку.

Вдруг она запустила фейерверки из-за того, что ей угрожала опасность? Вдруг ей нужна его помощь?

Альфи никак не мог побороть оцепенение, не зная, что делать. Должен ли он воспользоваться этим отвлекающим маневром и идти к Сиомаре, как они планировали? Или ему нужно найти Финн и убедиться в том, что с ней все в порядке?

Пока дуэно звали стражников, Альфи побежал прочь из кухни, приняв решение. Раз уж фейерверки сработали сейчас, он доберется до камеры Сиомары. Финн умница, она и так поймет, что нужно встретиться с ним там. Он волновался за нее, но тревога за будущее королевства, которому угрожала темная магия Сомбры, была куда сильнее. Принц говорил себе, что у него нет выбора, но какая-то частичка его души плавилась от мысли о том, что он принял неверное решение.

Наполненный паром коридор перед кухней был пуст – вероятно, стражникам не очень-то нравилось разгуливать в этой удушающей жаре. Альфи сейчас находился на самом нижнем этаже башни. Чем более опасным считался преступник, тем выше находилась его камера. Сиомару содержали на верхнем этаже. Как же попасть туда, прежде чем фейерверки погаснут и стража вернется к патрулированию?

У Альфи был способ сделать это. Рискованный способ, но что есть, то есть.

Магия – это поток, зыбкий и беспредельный. Именно поэтому, когда принц произнес слова детской песенки вместо заклинания, магия исцелила Финн. Чары сработали из-за силы его воспоминания о том, как мама пела эти слова, когда он болел. Воспоминание о коридоре перед камерой Сиомары тоже было очень ярким. Именно там его остановила Палома. Память о тех событиях до сих пор причиняла ему боль – и потому воспоминание было настолько четким. Он толкнул великую дуэно, свою лучшую наставницу, и она ударилась о стену. В тот момент Альфи чувствовал себя чудовищем. Он помнил это так ясно, будто до сих пор стоял в том коридоре, сжав кулаки. Помнил, как поднимался к этой камере по бесконечным ступеням в сопровождении подкупленного им стражника.

Альфи наконец-то подошел к двери камеры. Жалкая деревянная перегородка отделяла его от женщины, лишившей его брата. Но в коридоре его уже ждала Палома. Сердце Альфи на мгновение замерло в груди. Он ведь был так осторожен. Как она узнала о его планах? А потом потрясение сменилось гневом. Как она могла стоять на его пути, когда ему так нужно увидеть Сиомару?

Их взгляды встретились, и Альфи почувствовал себя запятнанным стыдом. Что он творит? Зачем все это? Стражник лебезил перед дуэно, умоляя не доносить на него, не говорить, что он провел принца в тюрьму. Палома величавым жестом велела ему удалиться, и тот поспешно сбежал. Принц и его учительница стояли в тишине.

– Пропусти меня, – потребовал Альфи, но под напускной решимостью чувствовалась дрожь колебания.

– Если ты пришел сюда не мстить, я отойду, – веско сказала Палома, опуская ладонь юноше на плечо.

Альфи стряхнул ее руку.

– Я твой принц. Ты не смеешь ставить мне условия. Пропусти. – Он двинулся к двери, но женщина не шелохнулась.

– Это правда. Но ты еще и мой ученик. А задача каждого учителя – защищать своих учеников. – Ее лицо смягчилось. – Даже от них самих.

Тогда Альфи схватил ее за отвороты мантии, толкнул и впечатал спиной в дверь.

– Я могу заставить тебя пропустить меня.

Он слышал эти слова будто со стороны. Словно кто-то другой очутился в его теле. Кто-то невероятно злой. Кто-то, кем он не хотел становиться.

– Можешь, – согласилась Палома. – Но я хорошо тебя знаю. И знаю разницу между «могу сделать» и «сделаю». Эта разница и определяет границу между хорошим и плохим человеком. Светом и тьмой. Я знаю, что ты выберешь.

Принц медленно отпустил наставницу, а потом замахнулся – и ударил кулаком по каменной стене у двери. Костяшки пальцев едва не хрустнули.

Он прижал ладони к глазам. Почему он не может удержать гнев? Почему его так легко переубедить? Почему он не способен отомстить за Деза?

Почему он такой слабый?

Наполненный теплом голос Паломы доносился будто издалека:

– Я не могу помешать тебе выполнить задуманное.

Она отошла от двери, открывая проход к чудовищу в камере. Альфи так хотелось распахнуть эту дверь, высвободить свой гнев!

– Поступи так, как считаешь нужным. Я буду ждать тебя здесь. Когда ты будешь готов, мы вернемся домой.

«Домой». Это ее слово все изменило. Плечи принца поникли. Руки опустились. Гнев, который он так лелеял в своей душе ради этого мгновения, угас. Чем ему поможет убийство этой девушки? Оно лишь докажет, что он сходит с ума от скорби по брату. Альфи ясно это увидел. И хотя он ненавидел себя за это, ему просто хотелось отправиться домой.

Когда Палома взяла его под руку, Альфи позволил ей увести себя прочь.

Он сможет воспользоваться этим воспоминанием, чтобы перенестись к камере Сиомары. Использовать магию Сомбры для перемещения на большие расстояния опасно, но сейчас ему нужно всего лишь перебраться из одной части тюрьмы в другую. Это он переживет.

Когда он окажется в том коридоре, Паломы уже не будет рядом, чтобы остановить его. На этот раз он явился не ради мести, но Альфи не знал, сможет ли сдержаться. И даже если эта смертоносная магия сработает, что, если перед камерой Сиомары кишмя кишат стражники? В прошлый раз подкупленный стражник убедился, что в коридоре нет охраны. Но не теперь. И плаща-невидимки у него нет. Что делать, если стража его обнаружит? Тень Альфи поблекла, и принц даже не был уверен в том, что ему хватит сил на эти чары.

Свернув за угол, Альфи обнаружил кладовую. Он спрятался там, закрыл дверь и прислонился к ней. Нужно рискнуть. Попытаться перенестись, воспользовавшись четкостью воспоминания. И надеяться, что ему удастся притвориться заблудившимся дуэно, если его поймают.

Достав из кармана ручку, принц бросил ее в стену, и та ввинтилась в камни. Альфи подумал о том дне, о Паломе и двери в камеру Сиомары. О ярости, об отчаянии.

– Вой.

Какое-то время ничего не происходило. Принц не чувствовал изменений в потоке магии. А затем ручка засветилась. Альфи повернул ее – и стена расступилась, открывая знакомый ему проход в магическом потоке.

Его затянуло внутрь, сильно, до боли, толкнуло – и выплюнуло наружу. Принц оказался именно там, где и хотел. В безлюдном коридоре с одной-единственной дверью. У Альфи подогнулись колени, и он больно ударился о каменный пол. Навалилась усталость. Лицо покалывало. Принц зашелся в новом приступе кашля, и пол забрызгало кровью. Отирая рот тыльной стороной ладони, он чувствовал, как нарастает в нем страх. Перемещение в таком состоянии слишком сильно измотало его.

«Неужели все закончится именно так?» – невольно подумал Альфи. А потом вспомнил, что Лука дал ему исцеляющее зелье. Сунув руку в карман, принц достал флакончик с зельем, выдернул зубами пробку и одним глотком выпил светящуюся жидкость. По телу прошла благостная волна облегчения, и Альфи ощутил небольшой прилив сил, в котором столь отчаянно нуждался. Ему хотелось осушить и второй флакон, но зелье могло понадобиться Финн. Если он вообще ее найдет.

Заставив себя подняться, он привалился к стене. От этого малейшего усилия тело опять свело болью. Юноша стиснул зубы, стараясь не обращать внимания на эти ощущения. Ему нужно освободить Сиомару и остановить черную магию. Он осторожно шагнул вперед. В коридоре царила странная тишина. Почему фейерверки так быстро догорели?

Что-то тут не так. Альфи понимал, что отвлекающий маневр сработал раньше времени не из-за какой-то нелепой случайности. Финн, должно быть, попала в беду. Но у него не оставалось времени на ее поиски. Он ведь уже стоял перед дверью Сиомары. Искать Финн, вместо того чтобы действовать по плану, было бы эгоистично. Верно?

Этот поток мыслей прервался, когда он ощутил, что в кармане мантии дуэно как-то странно тепло. И мокро? Он сунул в карман руку и достал зачарованный свиток, но тот размяк, пропитавшись чем-то липким и сладким.

Пряное какао. Любимый напиток Луки. Должно быть, он опрокинул чашку на бумагу. У Альфи сердце ушло в пятки. Свиток расползался в руках, и принц понимал, что восстановить это не удастся. Чары были нарушены. Они с Лукой больше не могли пользоваться этой бумагой для общения. Потом Альфи заметил на подсохшем уголке свитка мелкие буквы: должно быть, Лука в последний момент успел вывести там несколько слов до того, как заклинание развеялось. Его последнее сообщение звучало так:

«Сомбру превратили в камень, а не в кости. В статую.

Будь осторожен».

Альфи всматривался в слова, которые Лука написал на узкой, не шире пальца, полоске бумаги. Сомбру превратили в камень? Может ли это чем-то помочь в борьбе с Игнасио?

– Эй, ты! Muchacho! – окликнул его стражник, выронив поднос с едой, которую он нес какому-то заключенному. – Ты что здесь делаешь?

Рука принца взметнулась к лицу. За время перемещения в пространстве чары Финн развеялись!

Стражник уже бежал к нему, выхватывая из ножен меч.

Вскинув руку, Альфи завопил:

– Парар!

Спина охранника резко выпрямилась, тело оцепенело, и он, застыв, ничком повалился на пол. Альфи поднялся и подошел к нему.

– Простите, – пробормотал принц. От боли он едва мог говорить.

Но времени на угрызения совести у него не оставалось.

Юноша подошел к двери. В Часовой Башне магию заключенных подавляли и блокировали, поэтому в особых мерах предосторожности никто не нуждался. Дверь в камеру была простой, деревянной, с массивным, но легко открывавшимся заклинанием замком. По крайней мере, для человека, владеющего словесной магией, вскрыть этот замок не представляло сложности.

Руки Альфи дрожали, отчаянно хотелось сделать хоть глоток из фляги, висевшей у него на поясе. Он чувствовал, как нарастает в нем гнев, ворочается в желудке, точно плененный зверь, рвущийся на свободу. Ему не хотелось испытывать эту ярость, не хотелось поддаваться ей. Прохладная текила из фляги смягчит остроту его боли. Достаточно будет одного глотка. Одного-единственного глотка. Сорвав флягу с пояса, он открутил крышку и поднес горлышко к забрызганным кровью губам. Резкий запах спиртного успокаивал, укутывал его, точно мягкое одеяло.

Но прежде чем текила коснулась его губ, в голове Альфи эхом раскатились настойчивые слова:

«Когда ты злишься – это все еще ты. Не весь, конечно, но в какой-то мере. Если ты отрицаешь эту часть себя, с тем же maldito успехом можешь отрицать себя целиком».

Он не помнил, в какой момент впустил воровку в свое сознание, но каким-то образом она прочно закрепилась там. Представляя себе ее лицо, Альфи дрожащей рукой повесил флягу обратно на пояс.

Много месяцев гнев и жажда мести раздирали его душу, но в то же время ему так хотелось отречься от этих чувств и просто жить дальше. Каждое из этих противоборствующих желаний разжигало в нем стыд, который могла погасить только текила. Когда фляга оказывалась у его губ, внутренняя борьба утихала. Выпивка приглушала голос сознания, позволяла не гадать, какая его часть права, а какая ошибается. Но Альфи отказывался жить так дальше.

Он был человеком, позволившим гневу полностью овладеть им и напавшим на собственную наставницу. И в то же время он был человеком, который встретил мать Марко Зеласа в столь горестный для нее час – и посочувствовал ей, ощутив, как ее боль эхом отдается в его груди. Эти две противоречащих друг другу личности боролись в нем каждый день, но они составляли неотъемлемую часть его самого. И ему понадобится сохранять целостность души, чтобы пережить все это.

При мысли о том, что нужно будет остаться наедине с Сиомарой, тело Альфи сковал ужас. Никто не остановит его, если он поддастся той части самого себя, которая столь сильно его пугала. Финн обещала, что будет рядом и предупредит его, если он подойдет слишком близко к черте, которую нельзя пересекать. Но Финн здесь не было.

Впрочем, она ведь не так сказала, верно?

«Если ты будешь близок к утрате себя, я скажу. И уже ты решишь, идти тебе дальше или отступить. Но я не смогу остановить тебя».

Решение в любом случае принимал он сам. И при этом не стоило полагаться на выпивку. Или на мнение других людей. Ответственность лежит на нем. Нужно верить, что ему хватит собственных сил, чтобы выдержать все это.

Вздохнув, Альфи попытался унять дрожь и прислонился к двери, собираясь с духом. А затем прижал ладонь к замку:

– Абрир.

– Coo! – выругалась Финн.

Фейерверки взрывались вокруг вихрями цветных искр. Стражники ошеломленно оглядывались. Гигантский фейерверк в виде птицы с касталланского флага пролетел над их головами, взмахнув огненно-красными крыльями. Драконы и другие мифические существа носились в воздухе. Вскрикнув, Финн едва увернулась от звезды с блестящим радужным хвостом, и та попала одному из стражников в живот. От силы удара бедняга перелетел через ограждение и свалился вниз с высоты десятого этажа.

Пленники в камерах ликовали, стражники суетились в панике, выкрикивали какие-то приказы, но тщетно.

Как это произошло?

Дракончик опять запульсировал на ее груди, будто отвечая на этот вопрос.

Голос принца зазвучал в ее голове, мягкий, встревоженный, смущенный:

«Эта магия… не похожа на обычную. Она… слушает. Вернее, слушает меня».

Понятно, что эта maldito магия слушает его. Именно принц запечатал ее, в конце концов. И у него было это странное пропио, связанное с цветом магического потока. Так почему магия в дракончике услышала ее?

– Альфи меня убьет… – пробормотала Финн, приседая и уворачиваясь от несущегося на нее желтого фейерверка.

Предполагалось, что она вернется за принцем и они вместе запустят фейерверки, когда будут достаточно близко к камере заключенной. А не когда их будут разделять восемь этажей. Такими темпами фейерверк прекратится даже до того, как она добежит до Альфи, не говоря уже о том, чтобы успеть в камеру Сиомары. Как же им вытащить заключенную без отвлекающего маневра? А эта девушка нужна им. С Сиомарой у них был бы хоть какой-то шанс избавиться от черной магии.

– Бесы! – снова ругнулась Финн, глядя, как мимо с воплями несется еще один стражник, на котором загорелась форма.

А потом все вдруг прекратилось.

Фейерверки яркими отрезами шелка застыли в воздухе. Стражники и заключенные замерли. Часы остановились.

Финн не могла вдохнуть, будто ей зашили легкие. С ужасающей четкостью она поняла, что он пришел. Пришел вернуть ее.

– Хамелеончик… – позвал ее Игнасио.

Что-то в ее душе, сломанное им много лет назад, разлетелось на мелкие осколки, рассыпалось в пыль. Это ощущение всегда возникало у Финн, когда отец находил ее. Будто какая-то крошечная часть ее души становилась еще меньше. Чувствуя ком в горле, девушка перегнулась через перила. На первом этаже стоял Игнасио. И улыбался ей.

– Я знал, что наши пути пересекутся вновь.

Его голос был не громче шепота, но слова эхом разносились в башне, словно вспорхнула стая птиц. Финн слышала улыбку в его голосе, ухмылку хищника, подобравшегося к раненой добыче. Игнасио поднял руку – и взмыл в центральном круге башни, двигаясь к Финн. Она не могла шелохнуться. Не могла сделать вдох. Отец повис в воздухе перед ней и схватился за поручни. Белки его глаз заполняла тьма.

– Почему ты здесь? – выдавила она. – Ты следил за мной? Почему ты просто не оставишь меня в покое?

Ее голос дрожал, и Финн ненавидела себя за это. Когда Игнасио был рядом, она будто снова становилась ребенком.

– Я пришел сюда не за тобой, Финни. Хотя это совпадение меня и радует. – Он подался вперед. – Возвращайся ко мне. Разве ты не понимаешь? С этой силой, служащей мне, мы с тобой могли бы править всем миром. Нити кукловода, которые ты видела… это лишь начало. Тогда я подселил эту магию в нескольких слабых людей. Но теперь она заберет всех в этой тюрьме, и у меня появится собственная армия. Люди здесь достаточно черны душой, достаточно сильны, чтобы стать носителями этой магии и не распасться в прах. Магия распространится – и моя сила возрастет. Вскоре я стану достаточно могуществен, чтобы получить то, что мое по праву. И когда я заберу это, я пробужу спящего бога, Финн. Божество, которое сожмет этот мир в руке и вылепит из него что-то новое. Оно вознаградит меня за то, что я сделал для него. Я прощаю тебя за ту глупую ссору в Грани. Ну же, давай создадим наше будущее вместе, mija, – увещевал ее Игнасио. – Мы пробудим бога и станем править этим миром вместе с ним. Вечно.

Стиснув зубы, Финн оттолкнула его испещренную черными венами руку.

– Меня интересует только одно будущее. Будущее, в котором ты мертв. И твое тело пожирают стервятники.

Взгляд Игнасио посуровел, вся отеческая любовь на его лице исчезла. Воцарилось гнетущее молчание. Резким движением он влепил Финн пощечину, от которой ее шатнуло в сторону. Но Игнасио перехватил девушку в падении, сжал руки на ее запястьях, и его черные ногти впились в ее кожу. Он дернул Финн к себе и выдохнул ей прямо в лицо:

– Нужно было оставить тебя, чтобы ты выросла таким же ничтожеством, как твои глупцы-родители.

Финн замерла.

Игнасио подобрал ее через несколько дней после того, как ее родных родителей убили. Он ничего не знал о них. Финн не позволит ему осквернять память о них, говоря так, будто он знал их. У нее и так осталось слишком мало воспоминаний о детстве.

– Да как ты maldito смеешь говорить о них! – прорычала Финн. – Что ты, к бесу, о них знаешь?! Они умерли еще до того, как ты меня нашел. Будь они живы, я бы ни за что не впала в такое отчаяние, чтобы пойти с тобой.

– Как и всегда, ты так уверена в себе, доченька, так уверена в своей правоте. – Хватка Игнасио стала сильнее, и Финн едва не застонала от боли. – В тот день, когда я взял тебя к себе, твои родители были мертвы, это правда. Но той ночью, когда я решил, что тебе суждено быть со мной, они еще жили. Я видел, как ты убила девочку за кусок хлеба, Финн. – Его взгляд загорелся. – Видел твою тень, живую, как уменя. Ты взяла то, что тебе нужно, и бросила мертвое тело в переулке. И я понял, что ты должна быть со мной, чего бы это ни стоило. – Игнасио пожал плечами. – Избавиться от твоих родителей оказалось не так уж и трудно.

Кровь Финн застыла в жилах, все тело окаменело при этих словах. Воспоминание о той ночи начало раскручиваться в ее сознании, точно моток пропитанного кровью шелка.

Ей хотелось есть. Ей так хотелось есть. Мама и папа не подавали виду, но Финн знала, что они отдают ей все крохи еды, которые у них были, а сами голодают. У мамы ввалились щеки, когда-то мягкие черты лица заострились. И Финн решила, что должна им помочь. Должна сделать для них все, что только может.

Она не хотела убивать ту девочку. Они просто подрались из-за жалкой подгоревшей буханки хлеба, которую пекарь выбросил на помойку. Не хотела убивать – но это случилось. Финн помнила, как обломанные ногти девочки впились ей в кожу, когда Финн ее толкнула. Все закончилось в мгновение ока. Быстрее вспышки молнии. И вот она уже стояла над трупом. И сжимала в дрожащих руках буханку хлеба.

Финн вернулась домой заплаканная. Хлеб покрывал слой грязи. Когда она отдала буханку матери, женщина встревоженно опустилась перед малышкой на корточки.

– Финн…

Дочь не смотрела на нее. Тогда мама взяла ее за подбородок и осторожно приподняла ее голову.

– Ты это украла?

Финн не крала хлеб, она сделала кое-что куда хуже, но не смогла заставить себя сказать об этом. Малышка молчала. Мама, вздохнув, опустила руку. Теперь ее теплая ладонь уже не касалась лица Финн.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, oste? Плохое происходит с людьми, которые совершают плохие поступки. Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое, – строго сказала мама. – Мы справимся. Больше так не делай.

Финн торжественно кивнула.

– Да, mam.

Тогда мама сжала ее в объятиях и поцеловала в лоб.

Увидев, что хлеб забрызган кровью, женщина оцепенела, но затем осторожно срезала испачканную часть и поджарила остальное на ужин. Всего несколько дней спустя после той ужасной ночи родителей Финн нашли с перерезанным горлом. И жизнь девочки изменилась навсегда.

В итоге ее мама оказалась права. Плохое действительно происходит с людьми, которые совершают плохие поступки. Игнасио заметил ее в том переулке, увидел в ней себя – и за это заплатили ее родители.

– Ты… – Финн знала, что это она произнесла это слово, но ей казалось, будто сама она находится сейчас где-то вне своего тела. Где-то, где не существовали чувства. В убежище, оберегавшем ее от гнева, который готов был подняться в ее душе сметающей все на своем пути волной. – Ты убил их.

– Да. Мне нужен был ребенок, мой ребенок, с пропио, как у меня. Я счел тебя достойной. И потому вначале я вспорол горло твоему pap. Пока он захлебывался собственной кровью, твоя mam умоляла меня пощадить ее. Ради ее дочери. – Игнасио дернул головой, будто только что рассказал смешную шутку. – Откуда они могли знать, каким ничтожеством ты вырастешь? Откуда они могли знать, что из тебя ничего не выйдет? Я оказал им услугу, когда зарезал их, как свиней на бойне.

Финн стиснула зубы настолько сильно, что казалось, будто они вот-вот раскрошатся. Гнев разъедал ее внутренности, глаза щипало. Глядя на самодовольно ухмыляющегося Игнасио, она почувствовала, как гнев заполонил все ее мысли. Ярость заглушила горе от смерти родителей, прижгла, закрыла, запечатала раны в ее сердце. Финн хотела убить его. Хотела почувствовать, как жизнь покидает его тело, утекает сквозь пальцы.

Она вырвалась из хватки Игнасио и дернулась, чтобы сломать ему шею. Финн впала в такую ярость, что даже не думала о том, чтобы медлить. Она не хотела, чтобы он страдал, не хотела наслаждаться этим – ей нужно было, чтобы он умер.

Но Игнасио снова перехватил ее запястья и, рассмеявшись, вонзил ногти ей в кожу.

– Ну вот… Вот она, моя девочка. – Он жадно всматривался в ее лицо. – Убийца. Ты действительно думала, что можешь оставить это в прошлом? И стать другим человеком? Тебе не изменить свою природу, Финн. А даже если бы тебе удалось измениться, то кто, кроме меня, принял бы тебя после всего, что ты натворила? Кто примет убийцу? Кто поверит, что ты можешь измениться?

На мгновение решимость Финн дрогнула. Когда Игнасио стоял перед ней, ей хотелось быть убийцей. Убийцей, и никем иным. И он был прав. Кто поверит, что она может измениться?

Но ведь она знала ответ на этот вопрос, верно?

«Я тебе верю». Когда принц произнес эти слова, в его золотистых глазах светилась такая искренность! И потом: «Я поверил тебе тогда, и верю сейчас, пусть сама ты и не веришь в это больше».

Если он поверил, то почему не верит она?

– Один человек поверил. И я сумею убедить и других тоже. Ничто maldito не заставит меня вернуться к тебе. – Финн сжала дракончика, и фигурка зажужжала у нее в ладони. – Пусть даже ты сожжешь этот мир дотла на моих глазах.

– Так тому и быть, – прошипел Игнасио.

Отпустив ее окровавленные запястья, он отплыл от поручней и воспарил в центре круглого проема под часами. По мановению его руки неподвижно висевшие в воздухе фейерверки взорвались, цветные искры полетели во все стороны. Финн закрыла лицо ладонями, искры вонзались ей в предплечья, точно раскаленные клыки.

Град огоньков заливал лицо Игнасио яркими красками, подчеркивал ярость, полыхавшую в его глазах.

– Если тебе хочется увидеть, как этот мир сгорит дотла, я сожгу его для тебя.

Не замечая боли от ожогов, Финн отняла руки от лица.

– В тот день, когда ты уничтожил мою семью, ты сам навлек на себя смерть, – прорычала она, оскаливаясь. Сейчас Финн думала только о той фразе ее матери: «Плохое происходит с людьми, которые совершают плохие поступки». Она позаботится о том, чтобы Игнасио убедился в правдивости этих слов. – Я убью тебя.

Он весело взглянул на нее.

– До свиданья, Финн.

Игнасио щелкнул пальцами, и в тюрьму вернулась жизнь. Стражники, вопя, разбегались от фейерверков, искры валили густо, точно огненные снежинки. Заключенные ликовали в камерах. И посреди всего этого, точно ангел смерти, уже заточивший косу, парил в воздухе Игнасио. Финн хотелось сбежать, провалиться под пол. Но ее тело оцепенело. Она всегда замирала, когда Игнасио смотрел на нее вот так. Будто он уже придумал для нее суровое и неотвратимое наказание – и она этого заслуживала.

Игнасио вскинул к потолку кулак, и над его головой сгустилась черная магия. Стражники и заключенные остолбенели, глядя на происходящее. Они наконец-то заметили Игнасио в самом сердце творящегося вокруг хаоса. Мужчина развел пальцы, и из сгустка черной магии во все стороны ударили бесчисленные отростки.

– Займи все тела, которые могут подойти, – приказал Игнасио, не сводя глаз с Финн.

Потоки тьмы хлынули во рты стражников, скользнули между решетками камер, подбираясь к заключенным. Финн и те два стражника, которые пытались ее задержать, обомлели. Черная магия огибала их и нескольких заключенных в соседних камерах, вселяясь в тела других. Магические потоки будто брезговали Финн. Но еще никогда она так не радовалась, что ее отвергли. Тюрьма наполнилась воплями одержимых: тьма проникала в их тела, заполняла собой их сердца.

А потом, на одно мгновение, в тюрьме воцарилась тишина. Будто все замерли на пороге полного хаоса. Даже фейерверки прекратились, и только над полом стелился дымок от догоравших разноцветных углей. Финн невольно надеялась, что, если она не шелохнется, не издаст ни звука, никакой беды в башне не случится.

Игнасио с ухмылкой обозревал свой легион одержимых.

– Убейте всех, кто не может принять в себя тьму, – прорычал он, поймав взгляд Финн. – Всех и каждого.

Глаза заключенного, прижимавшего к решетке стражника, залила тьма.

– Помоги мне, пожалуйста! – пронзительно завопил охранник, пытаясь вырваться из его хватки.

Финн оглянулась. В этом вопле было столько боли, что она схватилась за кижал, который всего пару минут назад всадила в ступню этого же стражника. Но не успела: заключенный резко повернул голову стражника в сторону, ломая шею.

Когда девушка снова повернулась к Игнасио, тот уже скрылся из виду. Он отправился собирать свою армию, будто гибель дочери не имела для него никакого значения.

Заключенный схватился за прутья решетки – и легко раздвинул их голыми руками, а потом с невероятной скоростью двинулся в сторону Финн и еще не зараженных тьмой стражников.

– Вы звали его по имени, – пропел заключенный, совсем как тот одержимец в трактире. – И вскоре мы пробудим его. Вскоре он ответит на ваш зов.

Другие преступники вырывались из камер, следовали за ним, шептали о пробуждении бога и не сводили глаз с Финн и двоих стражников рядом с ней.

– Их сердца недостаточно черны, чтобы принять волю его, – пропела какая-то заключенная. – А значит, они враги ему.

И тогда понимание хлыстом обрушилось на Финн. Людей, в чьих сердцах не хватало тьмы, черная магия сжигала дотла, остальных же, наоборот, делала сильнее. А после приказа Игнасио всех, кто не мог нести в себе тьму, убьют.

Девушка бросилась бежать, но очутилась в ловушке: орда одержимцев из стражников и заключенных с залитыми тьмой глазами двигалась к ней с обеих сторон по кругу коридора.

– Бесы, бесы, бесы… – бормотала Финн, снимая с пояса еще один кинжал.

Она и два стражника стояли спина к спине, медленно поворачиваясь по кругу. Общий враг приближался, и это сделало их союзниками. Как же выбраться из этого кошмара?

И тут один из стражников обрушил лапищу ей на плечо.

– Возьмите ее! Возьмите ее и позвольте нам уйти!

– Ты что?! – завопила Финн, пытаясь вырваться из железной хватки.

– Дамы вперед, – прорычал охранник, толкая Финн к орде тварей с чернотой в глазах.

Двое заключенных с вспученными черными венами, извивающимися под кожей, протянули к Финн руки. Но девушка успела присесть рядом с мертвым стражником и схватить его меч. Замахнувшись, она обрушила клинок на одержимца – и отрубила тому руку. Финн слышала, как за ее спиной стражники сражаются с другими чудовищами, но не стала оглядываться. Эти стражники бросили ее на растерзание тварям, и девушка надеялась, что за это их ждет гибель. Она замахнулась снова, но одержимая тьмой женщина перехватила клинок голой рукой. Ни одна жилка не дрогнула на лице заключенной, когда лезвие вспороло ее ладонь. Одержимцы ничего не чувствовали. Они знали лишь одно – нужно распространить тьму и уничтожить тела, которые не способны нести в себе силу Сомбры. При виде того, как женщина позволяет лезвию все глубже входить в плоть, Финн затошнило. Окровавленной рукой заключенная вырвала меч у Финн, и клинок со звоном ударился об пол. Увернувшись от рук других чудовищ, Финн прыгнула в сторону стражников, бросивших ее на верную смерть.

– Подлецы вперед. – Финн хлопнула их обоих по плечам, и мужчины, вздрогнув, оглянулись.

Девушка сделала движение кистью, и каменный пол зашевелился, выпуская отростки. Эти щупальца схватили стражников за лодыжки. Теперь несчастные не могли увернуться или сбежать, и на них пошла целая толпа одержимых, вытягивая руки и шепча о возвращении своего бога.

Тем временем Финн вспрыгнула на ограждение и повисла на поручне над проемом, ведущим до самого первого этажа. Если чудовища ее не заметят, они ее не поймают.

Какая-то женщина с налитыми тьмой глазами схватила одного из стражников за шею и ударила открытой ладонью в грудь. Плоть, закрывающая сердце, прорвалась, будто тонкая оберточная бумага на подарке. В то же время другое чудовище схватило стражника сзади за обе руки и отвело их за спину, выдергивая из плечевых суставов.

– Помоги! – завопил второй стражник, обращаясь к Финн.

Но мгновение спустя оба охранника исчезли в толпе тварей. На месте, где они стояли, растеклась лужа крови, словно в полу пробился сквозь камни кровавый родник.

Финн посмотрела на пропасть в десять этажей. Сердце гулко билось в груди.

Тут слишком высоко, чтобы прыгать. Но нужно выбираться отсюда, maldito часы тикают.

Стоп. Часы!

Финн вскарабкалась обратно на ограждение и поспешно перебралась к месту под минутной стрелкой. Сердце выскакивало у нее из груди, когда она замерла на поручнях. Девушка уговаривала саму себя, что нужно прыгнуть, но ее тело словно окаменело. Перед ней зияла пропасть, и тошнота поднималась все выше в горле, но Финн предпочла бы разбиться, только бы ее не схватили слуги Игнасио. Ей вспомнились родители, их полные жизни лица – жизни, которую отобрал Игнасио.

Нет, она не позволит себе умереть от его руки. Уж лучше убить себя самой. И если этот прыжок будет стоить ей жизни, так тому и быть. По крайней мере, она, быть может, встретится с родителями в посмертии.

С этой мыслью Финн развела руки для равновесия – и прыгнула. На одно жуткое мгновение руки нащупали в воздухе лишь пустоту, а ноги засучили над пропастью, на дне которой ее ждал Игнасио. Но потом пальцы обхватили широкую минутную стрелку, Финн дернула ногами, придавая силу своему движению, и стрелка переместилась с цифры семь на цифру два, на другую сторону коридора, где не было толпы одержимцев. Там девушка, еще раз качнувшись, спрыгнула на ограждение и больно ударилась животом о перила. Буквально свалившись на каменный пол коридора, она на время очутилась в безопасности. Твари с почерневшими глазами разделывались с другими жертвами – за решеткой еще оставалось трое заключенных, не зараженных тьмой. Несчастные вопили, как ягнята на бойне. Но Финн видела, что чудовища уже поглядывают и в ее сторону. Они придут за ней. Нужно чем-то занять их.

Девушка огляделась: в соседних камерах кричали, умоляя выпустить их, заключенные, чьи глаза не потемнели. Финн не хотела пользоваться запечатанной в дракончике силой, она знала, что это навредит принцу, где бы он сейчас ни был. Но ей нужно было найти его. И вытащить отсюда. Она была обязана помочь ему. Сжав дракончика в ладони, Финн представила себе, чего хочет.

Двери всех камер Часовой Башни с оглушительным грохотом слетели с петель, и заключенные бросились бежать, зовя на помощь. Орда одержимцев развернулась – точно стая псов, учуявших новые жертвы. И бросилась в погоню за новыми телами, которые им приказали уничтожить. Финн увидела, как два одержимых преступника набросились на какого-то мужчину, выбежавшего из камеры, повалили его на пол и свернули ему шею. Девушка вздрогнула, надеясь, что ее страшный маневр отвлечет толпу и она успеет найти принца и Сиомару и вывести их отсюда.

Она сжала дракончика, готовясь вновь попросить о помощи. Но в животе у нее ворочалась вина – Финн вспоминала, как принц согнулся от боли, как кровь хлынула у него из носа.

– Веди меня к нему! – крикнула она, обещая себе, что пользуется черной силой в последний раз. – Найди его!

Дракончик потянул ее вперед и влево, и вскоре узкий проход вывел девушку в длинный коридор. Финн только надеялась, что ее больше ничто не задержит.

Замок открылся. С гулко бьющимся сердцем Альфи вошел в камеру и закрыл за собой дверь.

И грянул хор часов.

Камера была небольшой, с койкой и грязным отхожим местом. Без окон. И в каждый кирпичик стен были встроены часы. Эту заключенную не могли поместить под огромный часовой механизм, как остальных преступников, поэтому для нее построили камеру с ужасным напоминанием о времени. Времени, которое она проведет в этой тюрьме. Прижавшись спиной к дальней стене камеры и спрятав голову в коленях, чтобы не слышать вечное тиканье, сидела девушка, которая забрала у Альфи брата. Сиомара Санторо. Она даже не слышала, что кто-то вошел. Не подняла голову. При виде ее Альфи накрыло волной адреналина, приглушившего боль и наполнившего тело неудержимой яростью.

От тиканья часов у него зазвенело в голове, и Альфи крикнул:

– Силенсьяр[74]!

Воцарилась тишина. Сиомара потрясенно подняла голову. Она оказалась куда мельче, чем помнилось Альфи. Может, это в его ночных кошмарах она была высокого роста? При виде юноши Сиомара вздрогнула, но Альфи показалось, что она сочла его проявлением бреда.

Лицо у нее было бледным и печальным, волосы коротко и неровно подстрижены, будто девушка сопротивлялась, одежда заскорузла от грязи. Сиомара смотрела на принца с ужасом.

Оглушительная тишина давила на них обоих, словно отражая все, что Альфи сейчас чувствовал. Одно-единственное неловкое движение – и его гнев стремительной волной вырвется наружу.

– Ты знаешь, кто я такой? – Собственный голос доносился до принца будто со стороны, тело трясло от едва сдерживаемой ярости.

Сиомара кивнула. Ее глаза были широко распахнуты.

– Ты помнишь, что ты сделала? Чего ты меня лишила?

Его голос дрожал на тонкой грани между холодным гневом и неконтролируемой яростью. Альфи казалось, что сейчас его разорвет на две части, и из этого разрыва появится совершенно новый человек.