Столица беглых Свечин Николай

Глава 4

Первые шаги в столице беглых

Алексей Николаевич сошел с поезда на иркутский дебаркадер ранним утром 28 июля. Его встречали. Мужчина лет тридцати пяти, основательный, с пытливым взглядом, снял шляпу:

– Позвольте представиться, ваше высокоблагородие: коллежский регистратор Аулин Бернард Яковлевич, начальник иркутского сыскного отделения. Разрешите доставить вас к губернатору.

– Сначала я хотел бы заселиться, – доброжелательно улыбнулся Лыков. – Не ехать же к его превосходительству небритым. Какую гостиницу порекомендуете? Я в вашем городе ничего не знаю. Был один раз, давно и проездом…

Аулин поправил гостя:

– Иркутский губернатор Гран состоит в чине статского советника.

– Ну к его высокородию. А меня зовите без чинов, Алексеем Николаевичем. Что насчет гостиницы?

– Я бы посоветовал «Деко». Ее у нас еще именуют Польской. Раньше «Деко» содержали паны и установили хорошие порядки. Чисто, буфет что надо, электрическое освещение. Всего двадцать восемь номеров, и находится на лучшей улице.

– Поехали.

Сыщики вышли из нового, пахнувшего краской здания вокзала. Особняком от биржи извозчиков стоял полицейский экипаж. Они уселись в него и тронулись. Питерец с интересом крутил головой, осматривал незнакомый город. В 1883 году Лыков действительно был здесь – пришел по этапу под видом «спиридона-поворота»[16]. Вспоминать ту командировку не хотелось. Лихой коллежский асессор чудом вернулся из нее живым…

Пролетка сначала поехала вдоль путей назад. Строения кругом были неказистые, в глаза бросалось большое количество портерных, пивных и трактиров. Возле них терся народ полууголовного вида. Некоторые провожали полицейских недобрыми взглядами, а один даже погрозил вслед кулаком.

– Публика тут у вас… – заметил приезжий.

– Это Глазково, самое криминальное место, – пояснил Аулин. – И дело не только в вокзале. При вокзалах всегда толчется всякая дрянь. А тут целая слобода. Большинство, конечно, мещане с железнодорожниками. Но и жуликов в избытке. Притон на притоне. Но мы сейчас переберемся на правый берег, в лучшую часть, там поприличнее.

Экипаж повернул направо, пересек рельсы по виадуку и выехал на понтонный мост. Широкая и стремительная Ангара удивила Лыкова: живая, светлая, какая-то удивительно чистая. Он поделился наблюдением с Аулиным.

– Как же иначе? – ответил тот. – Она же из Байкала вышла. А там знаете какая вода? Питьевая, вкуснее не бывает. Смотришь в реку, все камешки на дне видать! Это вам не Волга с Невой.

Когда открылась панорама города, коллежский регистратор стал указывать гостю достопримечательности:

– Набережная у нас знатная, и многие лучшие дома видны. Вон справа – видите? Памятник покойному государю, только в этом году открыли.

Иркутянин прыснул и прикрыл рот рукой:

– Когда торжество было, случился конфуз. Памятник, как водится, закрыли белым полотном. Сказали речи, потом дернули за веревку, а полотно не спадает! И так, и эдак – ни в какую. Пришлось пожарных вызывать; с лестницы снимали.

Аулин сделал серьезное лицо и продолжил рассказ:

– Рядом с памятником – дом генерал-губернатора. А с другой стороны улицы – здание Сибирского отделения Императорского Географического общества, знаменитое своей архитектурой, и с музеем. Оттуда к нам ежели смотреть, видна золотоплавильная лаборатория. Важнейшая! Одна на всю Сибирь. Ну храмы торчат… в смысле, возвышаются. Долго рассказывать какие.

Лыков отметил про себя, что храмы у начальника отделения «торчат». И зовут его Бернард, такого имени в православных святцах нет. Но расспросы о личности он пока отложил.

Так, за разговорами, спутники оказались на правом берегу. Пролетка полетела по немощеной набережной. Вблизи она оказалась не такой парадной, какой виделась с моста: пристани, склады, штабеля дров. Но вот открылся благоустроенный бульвар, за ним памятник Александру Третьему, и они выехали на широкую нарядную улицу.

– Называется Большая, – не без гордости объявил иркутянин. – Самая лучшая улица во всей Восточной Сибири. Глядите, какие дома! А городской театр!

Копыта лошади звонко застучали по мостовой. Лыков всмотрелся в покрытие и удивился:

– Булыжник у вас какой мелкий… Почти как галька.

– Из Ушаковки извлекают, потому и мелкий. Другого здесь и не водится.

– Ушаковка – это река такая?

– Точно так, Алексей Николаевич. Впадает в Ангару напротив Московского тракта, с правой стороны. Так себе речонка, но она разделяет центральную часть города и Знаменское предместье. Еще булыжник в ней копают, такие ямы нарыли, что прости господи…

Они ехали, а дома вокруг становились все лучше и параднее. После театра слева показался забор, а напротив него – лютеранская кирха. Здесь Большую улицу пересекала не менее приличная, тоже замощенная.

– Русско-Азиатский банк тут будут строить, – коллежский регистратор кивнул на забор. – Я видел проект: необычное здание, со статуями. А поперек пошла Амурская, другая главная улица. На Соборную площадь выходит. Ну да разберетесь потом. Я вам экскурсию проведу. Город у нас купеческий, из заводов главные – пивоваренные. Но богатеев много. Взять того же Второва. Он хоть и переехал в Москву, мы по-прежнему считаем его иркутянином. А так – народ с хитрецой, но и с совестью. В распоряжении городской думы находятся девятнадцать капиталов, пожертвованных разными лицами на благотворительность. Общая сумма тех капиталов – шесть миллионов рублей! Не знаю, есть ли другой такой город в империи.

– Экскурсию – это хорошо, – поддержал мысль хозяина гость. – Но тогда и по притонам тоже. По криминальным слободам и окраинам, а не только по казовым проспектам.

– Как прикажете, – с запинкой ответил Аулин.

Они подъехали к элегантному корпусу Польской гостиницы. На первом этаже размещались «Варшавский магазин» и буфет, номера были на втором. Лыков взял дорогой четырехрублевый номер окнами на двор. Усадил спутника внизу пить кофе, сам быстро умылся и побрился, после чего местный сыщик повез приезжего представляться губернатору.

Дом начальника губернии располагался на Шалашниковской улице. Та же пролетка довезла полицейских до конца Большой и повернула направо. Аулин называл по дороге именитые купеческие фамилии, многие из которых гремели и в столицах. Все они имели на главном проспекте или магазин, или пассаж, или жилую усадьбу.

Шалашниковская оказалась много скромнее, ее оживлял большой парк. Бернард Яковлевич назвал его Интендантским садом. Неброский двухэтажный дом губернатора стоял в ограде парка. Здание губернского правления вообще оказалось бревенчатым.

Аулин завел гостя в приемную, представил секретарю. Тут же вышел губернатор и протянул командированному руку:

– Петр Карлович Гран, к вашим услугам.

И провел Лыкова в кабинет. Аулин остался сидеть в приемной.

Внутри оказался еще один человек, высокий, с бойким выразительным лицом:

– Здравствуйте, а я Василий Адрианович Бойчевский, здешний полицмейстер.

Помолчал и добавил:

– Коллежский регистратор.

Лыков назвал себя и обратился к губернатору:

– Петр Карлович, как так вышло? Губернский город, лучший во всей Сибири, а полицмейстер в четырнадцатом классе, ниже некуда.

Гран желчно ответил:

– А я? Начальник губернии – и не генерал. Который год в чине задерживают.

– Но полиция… Как Василий Адрианович команды раздает? Наверняка господа приставы повыше стоят в Табели о рангах.

– Помощник полицмейстера Пирашков – надворный советник, – поддакнул Бойчевский.

– Вот-вот. Это же ненормально.

– А вы, когда будете делать доклад Курлову, и укажите на такое, – все так же сердито посоветовал Гран.

– Сначала надо его поручение выполнить, – напомнил гость. – По итогам доложу, как сочту нужным. Дам всем вам характеристику, само собой.

Иркутянам почудилась в этих словах угроза, и они насупились. Лыков на всякий случай не стал их разубеждать.

– Давайте поговорим о вашей ревизии, – начал статский советник. – Курлов прислал телеграмму, но в ней не все понятно. Вы проверяете полицейское управление в целом и еще особо его сыскную часть. Так?

– Так. И потому странно, что Аулин сидит в приемной. Моя ревизия касается в первую очередь его.

– Пусть посидит, – хладнокровно ответил губернатор. А полицмейстер согласно кивнул:

– Позовем, когда надо будет. И так у него завышенное самомнение…

– Если вы им недовольны, зачем назначали на должность? – осторожно поинтересовался питерец.

– Некого было, вот и назначили. А там поглядим.

Губернатор дал подчиненному высказаться и продолжил:

– Так я насчет ревизии. Товарищ министра упомянул в телеграмме, что у вас имеется еще одно важное поручение. О котором вы сообщите мне лично. И оно, это поручение, будет у Курлова на особом контроле. Соблаговолите пояснить, Алексей Николаевич, – во что именно я вляпался?

– Есть такое, Петр Карлович. Мне поручено выяснить, куда деваются беглые.

– Какие еще беглые?

Лыков вздохнул, помолчал и продолжил:

– Люди беспрерывно бегут и из каторжных тюрем, и из ссылки. Многих ловят, а многих и нет. Мы в Петербурге заметили, что в последние три года самые опасные попадаются редко. И всплывают сразу в столицах, а часто и за границей, пройдя каким-то образом все кордоны, проверки в поездах, обыски в гостевых номерах…

– Но при чем тут я или Бойчевский? – с нарастающим раздражением спросил губернатор. – Вы на нас хотите это повесить? Час от часу не легче!

Коллежский советник невозмутимо продолжил излагать:

– Как беглым удается не попасться полиции? Возникла догадка, что где-то в Восточной Сибири есть для них сеть убежищ. Именно сеть. Мы в департаменте назвали их номера для беглых. Приметы таких убежищ очевидны. Они должны располагаться близко от дорог, однако не на виду. Но и в глухом лесу их тоже не поставишь: нужны условия для клиентов. Преступники покидают места заключения налегке, им надо отсидеться, восстановить здоровье, сменить внешность, получить уход и широкого рода услуги, вплоть до наличия публичных женщин. Целый город понадобится для таких людей! Парикмахер, врач, фотограф, повара с лакеями, специалист по фабрикации паспортов… Все это стоит больших денег. Нужны и агенты повсюду, которые договорятся с заказчиком, проведут нужного человека в секретное убежище, выведут, когда наступит срок. Словом, господа, это организация. И она где-то здесь.

– В Иркутской губернии? – чуть не выкрикнул Гран. – У меня?

– Есть такое предположение.

– А факты тоже есть или только предположения?

– Петр Карлович, – Лыков счел нужным добавить жесткости в голосе, – факты я и приехал искать. А вы мне поможете. Именно этого ждет от вас Курлов.

– Конечно, поможем. Однако как искать то, чего нет в природе?

– Неужели нет? – коллежский советник еще добавил металла. – А вдруг есть? Вы готовы подписаться под рапортом?

– Каким рапортом? – насторожился губернатор.

– Ну, так, мол, и так, приехал некий Лыков и возводит напраслину. Номера для беглых будто бы имеются во вверенной мне губернии. Глупость это, нет у нас никаких убежищ. Куда опасные преступники деваются, я лично не знаю. Но знаю, что в Иркутской губернии им укрыться негде. Дата, подпись.

В кабинете повисла тишина, которую прервал Бойчевский:

– Ваше превосходительство[17], догадку из Петербурга мы обязаны проверить. Тут я согласен с господином коллежским советником. Хотя бы для того, чтобы отмести эту догадку, но обоснованно, с аргументами.

– Ну? – Гран по-прежнему смотрел волком. – Как будете отводить? Если из столицы лучше нас знают, что у нас творится… Ох уж эти верхи, у них там такая сильная лупа – все видать!

Бойчевский скосил глаза в сторону командировочного: мол, аккуратнее в выражениях. И продолжил в примирительном тоне:

– Усилиями подчиненной мне полиции мы проверим Иркутск. И даже Иркутский уезд. Исправники покопаются у себя, в других уездах. Надо тряхнуть притоны – они есть, конечно, как не быть? А вот организация… Я о такой не слышал. С берегов Невы ее рассмотрели? Позволю себе выразить удивление. Что ж, поищем. Вместе с Алексеем Николаевичем. Ему потом докладывать Курлову, которого, видимо, уже убедили, что номера для беглых существуют. И именно у нас. Вы только напомните его превосходительству, Алексей Николаевич, наш масштаб. Иркутская губерния разделена на двадцать три стана. Средняя площадь одного стана чуть больше, чем вся Московская губерния…

– Напомню, Василий Адрианович, – примирительно поддакнул командированный.

– А почему номера не у томичей? – саркастически спросил губернатор. – Или не в Енисейской, в Тобольской губерниях? Только у нас есть ссыльные и каторжные, больше ни у кого? А в Забайкалье, в том же Приморье?

– Там уже ищут другие люди, – вставил фразу Лыков. Тон разговора ему не нравился, но начальника губернии можно было понять. Если выяснится, что догадка питерца верна, легко и должности лишиться.

Услышав, что под подозрением находится не только его вотчина, Гран несколько успокоился. Но продолжил расспросы:

– Что насчет конкретных фактов, Алексей Николаевич? Организация, такая, как вы ее описали, только в голове Курлова существует? Или есть следы?

– Пока больше в области догадок. Но вот факт. Я приехал к вам из Туруханска. Оттуда недавно бежали три опасных налетчика, члены знаменитой варшавской банды «Червоный Круль». Поляки поднялись по Енисею до устья Верхней Тунгуски, вошли в него и как сквозь землю провалились. А тот, кто готовил их побег, письмоводитель Туруханского управления полиции, обменивался телеграммами с иркутским жителем Самсоном Родонаем. Ничего это имя вам не говорит? Похоже, Родонай и есть агент, который прячет беглых.

Иркутские чиновники воззрились друг на друга. Бойчевский торопливо ответил:

– Я слышал где-то фамилию, но вспомнить не могу. Спросим у Аулина. Позвать его, ваше превосходительство?

Гран отмахнулся:

– Успеется. Я хочу сначала понять, что значит приезд господина Лыкова. Кончилась наша спокойная жизнь или это рядовая ревизия, каких мильен?

– Не совсем рядовая, – подал реплику Алексей Николаевич.

– Значит, особенная? Подсидеть меня приехали, так?

– Фу, Петр Карлович. Губернаторов сейчас снимают просто, без затей. Для этого липовые ревизоры не нужны. Расскажите мне лучше о криминальной ситуации в губернии, надоело воду в ступе толочь.

Как ни странно, этот прием сработал. Докладывал полицмейстер, но Гран слушал его и успокаивался на глазах. Видать, рыло в пуху, если боится любого приезжего. Хотя большинство начальников губернии находятся в таком же постоянном страхе. И думают лишь о том, как подольше продержаться на должности. Про таких даже поговорка есть: положение хуже губернаторского…

Бойчевский держался непринужденно и говорил вполне убедительно. Начал он с себя:

– Я прибыл в Иркутск не так давно, до того служил в полиции города Владимира. Полдня езды от Москвы. Теперь мне до Первопрестольной ехать неделю… А сменил на посту полицмейстера коллежского асессора Баранова. Который сейчас находится под следствием.

– За что?

– А он покровительствовал шайке аферистов, которые мошенничали с грифованными[18] банкнотами. Меняли их дуракам на настоящие, а когда те начинали подозревать подвох, приезжала полиция и все конфисковывала: и липовые деньги, и подлинные, отобранные у жертв. В шайке это называлось «приехать на разгон». Если ограбленный хотел жаловаться, ему грозили каторгой за фальшивомонетничество. В случаях очень уж больших сумм на разгон приезжал полицмейстер лично…

– М-да…

– А до жулика Баранова полицмейстером был жулик Никольский, – со смешком продолжил свой рассказ коллежский регистратор. – Этот прибыл сюда из Петербурга, где служил в градоначальстве в чине капитана. Не были с ним знакомы?

– Николай Антонович? Бывший пристав третьего участка Литейной части? – сообразил Лыков.

– Он самый.

– Так он у вас осел? Был какой-то скандал, с ним связанный, и его удалили из столицы. Но ведь это было давно, в тысяча девятисотом году!

– К нам прислали голубчика, – подтвердил Бойчевский. – И правил Николай Антонович в Иркутске до самого бунта девятьсот пятого года. Когда по всей России полицмейстеров стали стрелять, как собак, Никольский с перепугу заболел. Возложил свои обязанности на помощника, на Драгомирова. А тому вскоре засадили пулю в спину. Убийцу не нашли. Никольский вышел в отставку и исчез с глаз долой. Вот каково, Алексей Николаич, служить в Иркутске полицмейстером…

Питерец дипломатично сказал:

– Я до поездки в Сибирь почти три месяца провел в Одессе. С апреля по июнь. И тоже насмотрелся. Думаете, там легче служить?

– Конечно, легче, – хором произнесли иркутяне.

– Это можно проверить. Сколько у вас в городе в прошлом году было убийств? Полицмейстер должен помнить такие цифры на память.

– Я помню, – воскликнул Бойчевский. – Пятьдесят восемь.

Лыков ошарашенно молчал. Это было больше, чем в Одессе и Ростове-на-Дону, вместе взятых. Да еще оставалось на Киев. Как же он упустил такую статистику? В Петербурге мало обращали внимания на Восточную Сибирь. От столицы далеко, ну и черт с ними…

– Однако… Похоже, вы правы, а я просто самоуверенный турист. Что с другими преступлениями?

– Все по памяти не приведу, но самые тяжкие извольте: двести шесть грабежей, семнадцать поджогов, двадцать девять побегов из мест заключения.

Гран веско резюмировал:

– Вот так, Алексей Николаевич. А вы говорите – Одесса… Там рай земной в сравнении с нами.

– Э-хе-хе… – Лыков не знал, что ответить. А полицмейстер продолжил:

– Коренные сибиряки нас, приезжих, знаете как называют? Навозные. В смысле, что посторонних привезли и над ними в начальники поставили. А еще от слова «навоз», конечно. Сие тоже не облегчает исполнение обязанностей.

Коллежский советник расправил плечи, сел прямо и заявил:

– Господа! Вижу, что ваш город и впрямь тяжел для несения полицейской службы. Виноват, недооценил. И когда собирался к вам, не посмотрел в отчеты. Времени мало дал на сборы товарищ министра… Но поскольку задание от Курлова получено, надо выполнять. Петр Карлович! Давайте мы с Василием Адриановичем пойдем к нему в управление. Я по преимуществу его гость, а не ваш. От вас попрошу поддержки.

– Будет в полной мере.

– Генерал-губернатор сейчас в городе?

– Выехал в Сретенск. Да и не нужен он пока, без него обойдемся. Он такой, знаете… генерал от инфантерии. У Андрея Николаевича Селиванова дел невпроворот: командующий войсками Иркутского военного округа, наказной атаман Забайкальского военного округа, член совета военного министра… На управление губерниями времени уже не остается, да оно и к лучшему.

– То есть справимся своими силами? – бодро спросил Лыков.

– Надо будет – обратимся. А пока давайте сами. Губернию мы вам просветим, как лучами Рентгена. Исправникам я указания дам. За город отвечает полицмейстер, он в вашем распоряжении. Ишь, номера для беглых… А что, если вы правы и они действительно существуют? Как думаешь, Василий Адрианович?

Бойчевский насупился:

– Теоретически почему бы нет? Услуга нужная. Политические партии должны за нее хорошо платить. Им же требуется своих людей из Сибири вытаскивать. С политиками вполне вероятно. С уголовными вот не знаю – там каждый сам за себя. И потом, откуда у них на это средства?

– Сбежали же три варшавьяка, – напомнил командированный.

– Паны – люди серьезные, – признал полицмейстер. – А в Иркутске польское присутствие еще с прошлого века очень сильно. Сколько их сюда сослали за бунты. Кто осел, завсегда своему поможет.

– Дашнаки готовы платить, они ребята денежные, – Лыков стал загибать пальцы. – Контрабандисты, фальшивомонетчики, конокрады, мошенники. У крупных уголовных атаманов, у кого остались помощники на воле, тоже будет спрос на такую услугу. Чтобы бежать и не попасться.

Гран хмыкнул:

– Вот и нашли общий язык. Сначала мы убедили вас, что Иркутск – город особенный. Тяжелый, опасный. А теперь вы доказали нам, Алексей Николаевич, что и ваша догадка имеет право на жизнь. Я сначала подумал: под меня копаете, высасываете из пальца эту «организацию». Извините, был грубоват… Ну, за дело! В случае чего обращайтесь в любое время дня и ночи.

– А почему все-таки Иркутск называют столицей беглых? Не просто же так?

– Потому, Алексей Николаевич, – ответил за губернатора полицмейстер, – что таково наше местоположение. Пять каторжных тюрем у соседей, в Забайкальской области. Огромный Александровский централ в нашей губернии. Ссыльные, можно сказать, под каждым кустом. Плюс каторжники строят две железные и одну колесную дороги. И все, кто бежит из перечисленных мною мест, стремятся попасть в Иркутск. А суньтесь в леса? Там толпы шляются, прямо как в Родительскую субботу на кладбищах. Летучки из котельников насчитывают каждая по десять-двадцать человек…

– Котельников?

– Да, беглых, которые носят на себе котлы для варки пищи. Лето, тепло, вот они и развлекаются, воруют да попрошайничают. К зиме придут сдаваться в полицию. Иных местные убьют с досады и закопают. А мы по весне насчитаем этих «подснежников» чуть не сотню.

– Осенью хуже всего, – подхватил Гран. – Закрываются работы: и рыбные промыслы, и золотодобыча, и дорожное строительство. Армия оборванцев приходит в город. Что им делать до апреля? Есть-то надо. Вот и начинается кошмар для обывателей…

Командированный выразил сочувствие начальнику губернии и откланялся. Полицейские вышли из кабинета чуть ли не в обнимку. В приемной их дожидался Аулин.

– Поехали все ко мне, будем сочинять план, – предложил Василий Адрианович.

– Что за план? – навострил уши начальник сыскного отделения.

– Сейчас узнаете. Господин Лыков приехал не столько нас ревизовать, как следовало из телеграммы Курлова. Он будет искать в губернии номера для беглых.

И полицмейстер изложил главному сыщику суть лыковской командировки: сжато и точно.

Аулин сразу схватил суть и поддержал питерца:

– Мы также полагали, что где-то эта сволочь отсиживается. Уж больно ловко иные прячутся. Нет их и нет. Все прошерстим, паспортный режим самый злой, каждую ночь притоны трясем – и бесполезно. А позабудем, отвлечемся – они всплывают. Есть у беглецов нора, есть!

– Мой попутчик по Енисею, начальник кордона, назвал эту нору еще изящнее: санатория.

– Тоже подходит, – согласились иркутяне. – Вот только где ее искать?

Троица приехала в городское полицейское управление на Луговой улице и расположилась в начальственном кабинете. Бойчевский потребовал чаю с баранками. Когда служитель принес чай и закрыл за собой дверь, Алексей Николаевич подробно рассказал коллегам о случае в Туруханске. Три опасных бандита сбежали при помощи мелкого канцеляриста. Но тот, при всей своей ничтожности, оказался весьма полезен. А переписывался негодяй с неким Самсоном Родонаем. Что о нем известно иркутской полиции?

Аулин опять думал недолго.

– Родонай? Их два брата, и младшего как раз зовут Самсоном.

– Что они за люди?

– Подлецы первый сорт!

– Бернард Яковлевич, а поподробнее? Ведь это ниточка, может быть. Похожи братья на укрывателей беглых?

– В Иркутске таких похожих хоть в штабеля складывай. Но братаны действительно интересные. Не рядовые злецы, а прямо штаб-офицеры!

– Грузины? Из Кутаисской губернии?

– Точно так. Но каким образом вы догадались?

– Кое-что доходит и до Петербурга, – со значением сказал командированный.

– Кое-что? – с иронией переспросил Аулин. – Так, может, до Петербурга дойдет наконец, что пора прекратить высылать сюда всякую горскую рвань? Нагнали их сотни и сотни. И теперь этого дерьма у нас больше, чем в самом Кутаисе. Пошто нам такая честь? Мне пришлось на абреков особую картотеку заводить!

Лыков примирительно попросил:

– Бернард Яковлевич, сделайте, пожалуйста, обзор криминальной обстановки в Иркутске. Поподробнее.

– Охотно. Глядишь, вам станет понятнее, как мы тут живем.

Аулин набрал в грудь побольше воздуха и начал свой рассказ.

Глава 5

Доклад начальника сыскного отделения

– В Иркутске проживает сто тринадцать тысяч человек, это из сведений о прописке. Думаю, что по количеству умышленных убийств на тысячу душ населения мы занимаем одно из первых мест в империи. Может, даже первое. Меньше сорока в год не бывает уже давно, а в лихолетье недавней революции зашкаливало за семь десятков. При том, что покойников тут принято бросать в Ангару, и многие жертвы уносит аж до Енисея. Где, понятно, их никто не считает.

Лыков кивнул:

– Тяжелая статистика, согласен. В Самаре двенадцать умышленных в год, и это считается очень много для поволжских губерний.

– Двенадцать? – развеселился полицмейстер. – Одно в месяц… Нам бы такую благодать!

Аулин дал высказаться начальникам и продолжил:

– В полицейском отношении город разделен на пять частей. Первая находится в этом здании, ниже этажом, и она самая парадная. В том смысле, что преступность здесь под лупой, много живет богатых купцов, тут банки, главные храмы, и улицы чище, чем в других частях. Вторая сидит на Шалашниковской, откуда мы только что приехали. Она хоть и помещается рядом с губернаторским домом, но совсем другая. А именно более беспокойная. Это оттого, что Вторая часть отвечает за сенной и дровяной базары, вокруг которых честные люди не селятся. А еще в нее входят местности, прилегающие к речке Ушаковке. Где, как говорится, черт плутал и ногу сломал.

– Поподробнее, пожалуйста, – захотел уточнений командированный.

– Ушаковка – граница, отделяющая центр города от Знаменского предместья. Помните, я упоминал о ней? Еще имеется Ремесленная слобода, которая помещается между Ушаковкой и другой дрянной речкой, Пшеничной. Рядом ручей Сарафановка, там хуже всего.

– Притоны?

– И притоны, и постоялые дворы, где селят без прописки, и конокрады те места любят. Так-то в Знаменском живут мещане как мещане. Но, Алексей Николаевич, надо же помнить, что у нас в Иркутске за народ! Половина или бывшие ссыльнокаторжные, или их дети. Которые выросли в тюрьме и по привычкам те же арестанты. Любой соблазнится, когда выпадет случай. Беглого спрятать, грифованный билет обернуть, краденое купить по дешевке – не устоит ни один!

– Да так по всей России, – утешил иркутского сыщика питерский. – Нравственность куда-то вся подевалась после пятого года. А по правде сказать, ее и раньше не было… Но продолжайте, Бернард Яковлевич. Вы остановились на Второй части, портрет ее понятен. А что с Третьей?

– У! Там тоже будь здоров – не кашляй. А все из-за Хлебного базара. Самое криминальное место в городе, ежели не считать окраин. Тут любая квасная, пивная или портерная представляют собой притон. Особенно выдаются в этом восточные люди: те же кутаисцы и их подданные, армяне с греками…

– Греки у вас тоже замешаны? – оживился Лыков. Он мысленно искал, как лучше сунуть в дознание Азвестопуло, если вдруг окажется, что Сергея придется вызывать на подмогу. – Вы мне потом особо доложите об этом народе. Хорошо?

– Да запросто. Так вот, про Хлебный базар. Там их не один на самом деле, а целый большой квартал, где продают что угодно. От Ивановской площади до Базарной шагу ступить негде: мелочная торговля, а еще скупка краденого, толкучка, как в Москве на Хитровке. Вообще же вся сторона по правой руке, если идти по Большой улице от Ангары к Сенному рынку, кормится от темных торговых операций. Там полицию ненавидят столь же рьяно, как и за Ушаковкой. Трудная эта Третья часть…

– Ясно. А Четвертая лучше?

Аулин чуть не сплюнул с досады:

– Чем же она лучше? Иерусалимская гора, Сарайная падь и все остальное, вплоть до Пивоварихи.

– А Пятая часть что представляет?

Оба иркутянина дружно рассмеялись, и полицмейстер ответил за подчиненного:

– Хуже Пятой ничего нет, Алексей Николаевич. Она самая новая, выделена совсем недавно с целью усиления надзора за Глазковским предместьем. Где бандиты устроили себе столицу.

– Не воры, а именно бандиты? – уточнил коллежский советник.

– Там всякой твари по паре, – вмешался Аулин. – Но бандиты заправляют, это верно. Вокруг вокзала все под их рукой. Да и в целом по слободе тоже. Больше всех покойников мы там собираем. Тех, кого до Ангары не дотащили…

– Далее имеется местечко, называемое Порт-Артур, – продолжил лекцию Бойчевский. – Это между Глазковым и рекой Иркут, на том же левом берегу Ангары. Началось оно, как во многих городах, самозахватом. Дума пыталась сломать то, что нищеброды понастроили, да не вышло. Куда девать стольких нарушителей? Пришлось узаконить. Теперь Порт-Артур – еще одна клоака. Криминальная обстановка там хуже некуда. Но вы уж поняли, Алексей Николаевич, что так здесь повсеместно.

– Кроме Первой части, – напомнил слова Аулина Лыков. – Тут вы не исключение, как и во всем остальном. Окраины всюду захвачены уголовными. Полицейский надзор слабее, соблазнов у околоточного больше. Итак, резюмируем: местности вокруг Сенного и Хлебного базаров – раз. То, что за рекой Ушаковкой, – два. Глазковское предместье с Порт-Артуром – три. Самые беспокойные иркутские места. Никого не забыл?

– Дальние окраины надо прибавить, – подсказал начальник сыскного отделения. – Станция Иннокентьевская Сибирской железной дороги, с товарными пакгаузами и селением Подгорное-Жилкино. Формально это уже не Иркутск, но тяготеют к нам. Тоже множество притонов. Затем местность за селением Кузмиха, выше по Ангаре от увеселительного сада «Царь-Девица». И другие темные места: выселок Лисиха, падь Топка и самострой из землянок на Веселой горе.

– И на все про все у нас, Алексей Николаевич, сто шестьдесят городовых и четырнадцать околоточных надзирателей, – вздохнул Бойчевский. – Как хочешь, так и крутись.

– А что с сыскным отделением? – обратился Лыков к Аулину. – Где набрали кадр?

Тот вздохнул еще громче полицмейстера:

– Э-эх! Какой тут может быть кадр? Вот давеча сыскной городовой Петр Катков нажрался водки, сел на извозчика и стал разъезжать по городу. Стреляя для развлечения из револьвера. Ну как вам такое?

– Уволили?

Аулин развел руками:

– А где я ему замену найду? Отделение третьего разряда, мне даже помощник не полагается. Три надзирателя и четверо городовых – весь мой штат. Жалованье – без слез не помянешь. Аппарат «Бертильон» куплен на частные пожертвования, казна денег не нашла. Ну выгоню я Каткова. Сам же себе службу осложню. На его место никто не придет. А если придут, то еще хуже будут. Так что я оштрафовал дурака на два рубля и оставил.

Бойчевский с раздражением в голосе поддержал подчиненного: