Заветы Этвуд Маргарет
– Вот мертвая Жемчужная Дева, да? – сказала Ада. – Она работала на наш источник.
– Ее убил не «Мой день», – прибавил Элайджа. – А другая Жемчужная Дева, ее партнерша. Видимо, у партнерши возникли подозрения насчет Младеницы Николь, а Адрианна хотела ей помешать. Видимо, случилась драка. В которой Адрианна проиграла.
– Все умирают, – сказала я. – Квакеры, Нил с Мелани, Дева эта.
– Убивать Галаад не стесняется, – сказала Ада. – Они фанатики.
Еще она сказала, что Галаад якобы всей душой за праведную набожную жизнь, но фанатики способны верить, будто можно жить праведно, а между тем убивать людей. Фанатики считают, это праведно, убивать людей – ну или определенных людей. Это все я знала – фанатиков мы проходили в школе.
Как-то так вышло, что я согласилась поехать в Галаад, не сказав «да». Сказала я, что подумаю, а наутро все вели себя так, будто я согласилась, и Элайджа говорил, что я такая храбрая, все зависит от меня, я подарю надежду множеству закабаленных людей; короче, отступать было поздно. И вдобавок я считала, что обязана Нилу, и Мелани, и другим мертвым. Раз этому так называемому источнику подавай меня и больше никого, значит, надо попытаться.
Ада и Элайджа сказали, что хотят подготовить меня как можно лучше, а то времени мало. В одном закутке они устроили спортзальчик с боксерским мешком, скакалкой и медболом. За это обучение отвечал Гарт. Поначалу он со мной особо не разговаривал, только про то, чем мы занимаемся: прыгаем, боксируем, перебрасываемся мячом. Но со временем слегка оттаял. Сказал, что он из Республики Техас. На заре Галаада они там провозгласили независимость, и Галаад обиделся; случилась война, война закончилась ничьей и проведением новой границы.
Поэтому сейчас Техас официально нейтральный, а любые действия его граждан против Галаада незаконны. Канада, конечно, тоже нейтральная, но у Канады нейтралитет безалабернее. Безалабернее – это он так сказал, не я, и я оскорбилась, но потом он сказал, что безалаберность Канады – это хорошо. Поэтому он с друзьями смог приехать в Канаду и вступить в Линкольновскую бригаду «Моего дня» – там все иностранные борцы за свободу. В войне Галаада с Техасом Гарт не участвовал, был еще маленький, всего семь. Но два его старших брата погибли на этой войне, а двоюродного взяли в плен, увезли в Галаад, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.
Я складывала в уме, вычисляла, сколько же ему лет. Старше меня, но ненамного. А вдруг я ему не просто задание? О чем я вообще думаю? Надо сосредоточиться – у меня тут дело.
Поначалу я тренировалась дважды в день по два часа – развивала выносливость. Гарт говорил, что я в неплохой форме, и это правда, мне же удавалась физкультура в школе – было это, впрочем, как будто давным-давно. Потом он показывал мне блоки и удары: как коленом заехать человеку в пах и еще удар «стоп-сердце» – складываешь кулак, большой палец поверх вторых костяшек среднего и указательного, рука прямая. Это мы много отрабатывали: если есть шанс, бей первой, говорил Гарт, потому что тогда на твоей стороне внезапность.
– Ударь, – говорил он. А потом отметал мою руку и бил меня в живот – не сильно, но чувствительно. – Мускулы напрягай, – говорил он. – Тебе сильно нужен разрыв селезенки? – Если я плакала от боли или от досады, он не сопереживал – он брезгливо морщился. – Ты хочешь научиться или нет? – говорил он.
Ада принесла пластмассовую кукольную голову с гелевыми глазами, и Гарт учил меня, как проткнуть человеку глаза: но от перспективы большими пальцами сплющивать глазные яблоки я содрогалась. Все равно что босыми ногами червяков топтать.
– Блин. Им же больно будет, – сказала я. – Пальцами в глаза.
– Так им и должно быть больно, – сказал Гарт. – Надо хотеть сделать им больно. Они захотят сделать больно тебе, можешь даже не сомневаться.
– Мерзость, – сказала я Гарту, когда он велел потренироваться тыкать в глаза пальцами.
Я очень ясно воображала эти глаза. Как очищенные виноградины.
– Нам тут провести семинар – обсудить, должна ли ты погибнуть? – спросила Ада, наблюдавшая за тренировкой. – Это ненастоящая голова. Давай, тычь!
– Фу-у.
– «Фу-у» мир не изменит. Пачкай руки. Будь сильнее, будь наглее. Давай еще раз. Вот так.
Она-то ничего не смущалась.
– Не сдавайся. У тебя есть потенциал, – сказал Гарт.
– Вот спасибо-то, – сказала я.
Тон у меня был саркастический, но говорила я всерьез: я правда хотела, чтоб он верил в мой потенциал. Я в него влюбилась – безнадежно, по-щенячьи. Но, сколько ни фантазируй, реалист в моей голове не видел для нас никакого будущего. Я уеду в Галаад, и, скорее всего, с Гартом мы больше никогда не встретимся.
– Как дела? – спрашивала его Ада каждый день после тренировки.
– Лучше.
– Пальцами убивает?
– Старается.
Еще меня учили молиться. Этим занималась Ада. У нее, по-моему, выходило неплохо. А вот я была безнадежна.
– Ты откуда все это знаешь? – спросила я.
– Там, где я росла, это все знали, – сказала она.
– Это где?
– В Галааде. До того как он стал Галаадом. Я поняла, что дело дрянь, и вовремя смылась. Многие мои знакомые не успели.
– Ты поэтому работаешь с «Моим днем»? – спросила я. – Это личное?
– Все на свете личное, если вникать.
– А Элайджа? У него тоже личное?
– Он преподавал на юрфаке, – сказала она. – Был в списках. Его предупредили. Он перешел границу – с собой ничего не взял, только то, во что был одет. Давай заново. «Отче наш, иже еси на небесах, прости мне грехи мои и благослови…» Хватит, пожалуйста, хихикать.
– Извини. Нил всегда говорил, что Бог – это воображаемый друг, с тем же успехом, блядь, можно верить в Зубную Фею. Он, правда, не говорил «блядь».
– Давай-ка посерьезнее, – сказала Ада, – потому что Галаад не шутки шутит. И еще: отставить материться.
– Да я почти и не матерюсь, – сказала я.
Дальше, объяснили мне, я должна одеться бездомной и пойти попрошайничать туда, где меня заметят Жемчужные Девы. Пусть они со мной заговорят и убедят пойти с ними.
– Откуда вы знаете, что они захотят меня взять? – спросила я.
– Вероятность высока, – ответил Гарт. – У них такая работа.
– Я не могу быть бездомной – я не знаю, как себя вести.
– Веди себя естественно, – сказала Ада.
– Другие бездомные увидят, что я фуфло, – а вдруг они спросят, откуда я такая явилась, где мои родители? И что я им скажу?
– Гарт пойдет с тобой. Скажет, что ты неразговорчивая, потому что травмирована, – ответила Ада. – Скажет, что тебя дома били. Это любому понятно.
Я представила, как меня бьют Мелани и Нил, – какой-то бред сивой кобылы.
– А если я им не понравлюсь? Другим бездомным?
– И что? – сказала Ада. – Обидно-досадно. Не всем на свете ты будешь нравиться.
Обидно-досадно. Откуда она берет эти свои словечки?
– Но они же бывают… ну, преступниками?
– Барыжат, ширяются, пьют, – сказала Ада. – Полный набор. Но Гарт за тобой последит. Скажет, что он твой парень, разрулит, если кто прицепится. Будет рядом, пока тебя Жемчужные Девы не подберут.
– Это сколько? – спросила я.
– По моим прикидкам, недолго, – ответила Ада. – Когда Жемчужные Девы тебя снимут, Гарт с тобой пойти не сможет. Но это ничего, они тебя на руках будут носить. Станешь очередной драгоценной Жемчужиной у них на ниточке.
– В Галааде-то, наверное, будет иначе, – вмешался Элайджа. – Будешь носить, что скажут, за языком следить, учить обычаи.
– Но если ты с первого дня знаешь слишком много, – прибавила Ада, – они заподозрят, что мы тебя инструктировали. Тут нужен тонкий баланс.
Я поразмыслила. Хватит ли мне мозгов?
– А вдруг я не справлюсь?
– В любой непонятной ситуации прикидывайся тупой, – посоветовала Ада.
– А вы раньше засылали подложных неофиток?
– Пару раз, – ответил Элайджа. – С разными результатами. Но у них не было защиты, а у тебя будет.
– В смысле источник этот?
Источник – как я ни напрягалась, на ум приходил только человек с пакетом на голове. Кто он? Чем больше мне про этот источник рассказывали, тем страннее получалась картинка.
– Это все домыслы, конечно, но мы думаем, это кто-то из Теток, – сказала Ада.
Про Теток «Мой день» знал мало: Тетки не появлялись в новостях, даже в галаадских – отдавали приказы, писали законы и выступали на публике Командоры. Тетки работали за кулисами. Вот и все, что нам говорили про них в школе.
– Говорят, они очень могущественные, – сказал Элайджа. – Но это все слухи. Подробностей мы особо не знаем.
У Ады были портреты, но мало. Тетка Лидия, Тетка Элизабет, Тетка Видала, Тетка Хелена – так называемые Основательницы.
– Стая злобных гарпий, – прокомментировала Ада.
– Прекрасно-то как, – сказала я. – Вот уж я повеселюсь.
Гарт сказал, что, когда пойдем на улицу, надо его слушаться, потому что в законах улицы тут разбирается он. Я же не хочу, чтоб люди из-за меня с ним дрались, поэтому не стоит говорить, к примеру: «А в прошлом году кто был твоей рабыней?» и «Ты мне не начальник».
– Я такого не говорила лет с восьми, – сказала я.
– И то и другое ты говорила вчера, – возразил Гарт.
И возьми себе другое имя, сказал он. Лили, возможно, ищут, а быть Николь нельзя никак. И я сказала, что буду Агатой. Хотелось что-нибудь потверже западного лилейного цветочка.
– Источник говорит, ей нужна татуировка на левом предплечье, – сказала Ада. – Всю дорогу непременное условие, обсуждению не подлежит.
Я выпрашивала татуировку, когда мне было тринадцать, но Нил и Мелани решительно противились.
– Клево, но зачем? – спросила я. – В Галааде рук не оголяют, кто увидит-то?
– Мы думаем, это для Жемчужных Дев, – сказала Ада. – Чтоб они тебя подобрали. Им велят специально обращать внимание.
– А они будут про меня знать? Что я Николь?
– Они просто выполнят приказ. Не спрашивай, не говори.
– И что мне набить? Бабочку? – Это была шутка, но никто не засмеялся.
– Источник сказал, выглядеть должно так, – ответила Ада. И нарисовала:
– Мне нельзя такое на руку, – сказала я. – Это неправильно.
– Какое лицемерие. – Нил был бы в шоке.
– Тебе, может, и неправильно, – сказала Ада. – Но правильно для дела.
Ада привела женщину, которая знала, как набивать татуировки и как переодеть меня в бездомную. У нее были салатовые волосы, и первым делом она покрасила меня тем же оттенком. Я порадовалась: по-моему, я смахивала на какого-то грозного аватара из видеоигр.
– Начало неплохое, – сказала Ада, оглядев результат.
Татуировка была не просто татуировка, а шрамирование – выпуклые буквы. Боль адская. Но я делала вид, будто мне не больно – хотела показать Гарту, что готова ко всему.
Среди ночи меня посетила неприятная мысль. А вдруг источник – просто приманка, нарочно, чтобы обмануть «Мой день»? Вдруг нет никакого пакета важных документов? Или вдруг источник против нас? Вдруг вся эта история – ловушка, хитрость, чтоб заманить меня в Галаад? Я туда попаду, а назад меня не выпустят. Начнутся марши с флагами, хоры и молитвы, огромные митинги, как по телевизору, и я буду главным экспонатом. Младеница Николь вернулась на родину, аллилуйя. Улыбнитесь, вас снимает галаадское телевидение.
Утром, поглощая на завтрак жирное и жареное, я поделилась этим страхом с Адой, Элайджей и Гартом.
– Мы имеем в виду такую возможность, – сказал Элайджа. – Ставки высоки.
– Ставки высоки всякий раз, когда ты просыпаешься поутру, – сказала Ада.
– Тут ставки повыше, – сказал Элайджа.
– Я ставлю на тебя, – сказал Гарт. – Если победишь, будет круто.
XIII
Секатор
Я припасла тебе сюрприз, мой читатель. Сама удивилась.
Под покровом темноты, при посредстве дрели со сверлом по камню, плоскогубцев и цементного раствора я вмонтировала в постамент моей статуи две видеокамеры на батарейках. С инструментами я всегда была дружна. Я вновь тщательно обложила все мхом, раздумывая между тем, что пора бы мою копию почистить. Мох придает респектабельности лишь до некоторой степени. Я уже как будто мехом обросла.
Результатов я ждала с неким нетерпением. Было бы прекрасно запастись неопровержимыми кадрами, на которых Тетка Элизабет, тщась меня дискредитировать, подбрасывает к моим каменным стопам улики в виде вареных яиц и апельсинов. Я не провожу этих идолопоклоннических ритуалов сама, но даже в чужом исполнении они бросают на меня тень: скажут, что я дозволяла поклонение идолу, что я, вероятно, даже поощряла его. Элизабет вполне может воспользоваться этими наветами, дабы сместить меня с вершины горы. Относительно лояльности Командора Джадда я иллюзий не питаю: если подвернутся безопасные способы – для него безопасные, – он разоблачит меня, глазом не моргнув. В чем в чем, а в разоблачениях он поднаторел.
Но вот какой сюрприз. Несколько дней не происходило ничего – то есть не о чем говорить, поскольку я списываю со счетов трех слезливых молодых Жен, которых допустили на территорию, поскольку они замужем за крупными Очами, и которые in toto[49] принесли кексик, буханочку кукурузного хлеба и два лимона – дороже злата нынче лимоны-то, с учетом катастроф во Флориде и нашей неспособности оттяпать себе земли в Калифорнии. Лимонам я рада и приспособлю их к делу: жизнь дает лимоны – стряпай лимонад. Я также выясню, откуда эти лимоны взялись. Совсем давить серый рынок толку нет – Командорам нужны мелкие радости, – но я, естественно, желаю знать, кто чем торгует и как это ввозят. Женщины – лишь один из товаров (я с неохотой называю их товарами, но раз при обмене возникают деньги, товар и есть товар), которые перевозят тайком. То есть что – ввоз лимонов, вывоз женщин? Надо проконсультироваться с моими источниками на сером рынке: конкуренции они не любят.
Слезливые Жены желали положиться на мое сверхъестественное могущество в деле плодовитости, бедняжки. Per Ardua Cum Estrus, нараспев декламировали они – можно подумать, латынь действеннее английского. Я посмотрю, чем можно им помочь – точнее говоря, кем, раз мужья их в этом отношении оказались столь редкостно немощны.
Но вернемся к сюрпризу. Что, ты думаешь, замаячило в кад-ре на четвертый день, с первыми лучами солнца, как не красный носище Тетки Видалы, за коим последовали ее глаза и рот? Вторая камера снимала более общим планом: Тетка Видала надела перчатки, – какое хитроумие, – и из кармана извлекла яйцо, а затем апельсин. Поозиравшись и удостоверившись, что никто не видит, она возложила сии вотивные дары к моим ногам купно с пластмассовым пупсом. А затем уронила на землю подле статуи платочек, расшитый ландышами, мой всем известный реквизит: несколько лет назад школьницы у Тетки Видалы вышивали для старших Теток наборы платков с цветами, обозначавшими наши имена. У меня ландыши, у Элизабет эхинацея, у Хелены хризантема, а у Видалы васильки; каждой по пять цветочков – рехнуться можно столько вышивать. Решили, впрочем, что эта идея опасно близка к чтению, и все свернули.
Итак, предварительно сообщив мне, что меня пытается подставить Элизабет, сама Видала подбрасывает против меня улики – этот невинный образчик рукоделья. Где она его раздобыла? Сперла из прачечной, надо полагать. То есть я содействую еретическому поклонению себе же. Какой блестящий донос! Вообрази мой восторг. Любой ложный шаг моей главной соперницы – подарок судьбы. Фотографии я спрятала – они могут пригодиться в дальнейшем, всегда желательно сохранять любые объедки, что попадаются под руку, и в кухне, и в прочих пределах, – и вознамерилась ждать развития событий.
Мою достопочтенную коллегу, Основательницу Элизабет, надлежит вскорости проинформировать о том, что Видала обвиняет ее в измене. Может, и Хелену сюда же? Кто окажется самым необязательным, если придется приносить жертву? Кого проще всего сагитировать, если возникнет нужда? Как лучше всего натравить друг на друга жаждущих свергнуть меня членов триумвирата, дабы затем свалить их по одной? И какова подлинная позиция Хелены относительно меня? Хеленой правят веяния момента, какие ни на есть. Из этой троицы Хелена всегда была самой слабой.
Я добралась до поворотной точки. Вращается Колесо Фортуны, ненадежное, как луна. Вскоре те, кто был внизу, двинутся вверх. И наоборот, разумеется. Я сообщу Командору Джадду, что Младеница Николь – ныне юная девушка – наконец-то почти в пределах моей досягаемости, и, возможно, в ближайшем будущем ее удастся заманить в Галаад. Я скажу «почти» и «возможно» – пусть томится в ожидании. Он будет страшно доволен – пропагандистский потенциал репатриированной Младеницы Николь он постиг давным-давно. Я скажу, что планы мои развиваются, но в настоящее время я бы предпочла ими не делиться: расчеты тонки, и неосторожное слово в неподобающие уши может все испортить. К реализации плана привлечены Жемчужные Девы, а они находятся в моем ведении, они трудятся на особом женском поприще, куда негоже соваться неуклюжим мужчинам, скажу я, проказливо грозя Командору Джадду пальцем.
– Скоро вы получите свой трофей. Даже не сомневайтесь, – прощебечу я.
– Тетка Лидия, уж и не знаю, как вас благодарить, – просияет он.
«Кто, как не я, здесь дарит благо, – подумаю я в ответ. – Благо земля меня пока еще носит. Отныне, Благо, злом моим ты стань»[50].
Дабы ты понимал, как ныне развиваются события, я ненадолго обращусь к истории. К инциденту, который в то время остался почти незамеченным.
Лет девять назад – как раз в том году, хотя и в другой сезон, открыли мою статую – я сидела у себя в кабинете, изучая Родословные для планируемого брака, и тут меня отвлекло появление Тетки Лиз, обладательницы трепещущих ресниц и вычурной прически, примерно французского пучка. Ее впустили ко мне – она нервно заламывала руки, мне прямо стыдно стало за такие ее романические манеры.
– Тетка Лидия, мне страшно жаль отнимать у вас ценное время, – начала она.
Они все так говорят, но это их никогда не останавливает. Я улыбнулась, понадеявшись, что получилось не очень грозно.
– В чем беда? – спросила я.
Беды поставлялись в стандартном репертуаре: Жены воюют друг с другом, дочери бунтуют, Командоры не удовлетворены предложенным выбором Жен, Служанки бежали, Рождения не задались. Временами изнасилование, за которое мы, если решаем предать его огласке, сурово караем. Или убийство: он убивает ее, она убивает его, она убивает ее, а время от времени он убивает его. В Эконоклассах ревнивый гнев порой берет свое, и в ход идут ножи, но среди избранных убийство мужчин мужчинами метафорично – удар в спину.
В скучные дни я ловлю себя на том, что жажду чего-нибудь поистине оригинального – допустим, случая каннибализма, но затем сама себя корю: бойся своих желаний. В прошлом я много чего желала и получала. Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах, говорили прежде; впрочем, сейчас от мысли о том, что Бог смеется, один шаг до кощунства. Бог – он у нас нынче дико серьезный парень.
– В «Жемчугах» еще одна попытка самоубийства студентки Добрачных Подготовительных Курсов, – сказала Тетка Лиз, заправляя за ухо беглую прядь.
Она сняла некрасивый платок, которым мы обязаны покрывать головы на публике, дабы мужчины не воспылали, хотя мысль о том, что какой-то мужчина воспылает к Тетке Лиз, обладательнице эффектного профиля, но пугающе сморщенной, или ко мне, с моими седеющими зарослями и телом, как мешок картошки, настолько нелепа, что едва ли требуется пояснять.
Только не это, подумала я; не хватало нам опять самоубийства. Однако Тетка Лиз сказала «попытка», то есть самоубийство не удалось. Всякий раз, когда удается, проводят расследование, и пальцы укоризненно тычут в Ардуа-холл. Как правило, нас обвиняют в неподходящем выборе суженого – на нас лежит ответственность за первый подход к снаряду, поскольку все Родословные хранятся у нас. Но вот мнения о том, что же такое подходящий, разнятся.
– Что на сей раз? Передозировка противотревожными? Хорошо бы Жены перестали разбрасывать таблетки по всему дому – любой ведь может наткнуться. Транквилизаторы и опиаты – это же такой соблазн. Или она вешалась?
– Она не вешалась, – сказала Тетка Лиз. – Она попыталась перерезать себе запястья секатором. Который у меня для букетов.
– Во всяком случае, недвусмысленно, – сказала я. – А потом что было?
– Ну, она не очень глубоко порезалась. Хотя было много крови и некоторый… шум.
– А. – (Под шумом Тетка Лиз подразумевала крики: это так неженственно.) – А потом?
– Я вызвала «неотложку», ей вкололи успокоительное и отвезли в больницу. Потом я оповестила компетентные органы.
– И правильно сделали. Хранителей или Очей?
– Тех и других.
Я кивнула:
– Вы, насколько я понимаю, справились с ситуацией наилучшим образом. Какого совета вы ждете от меня?
От моей похвалы Тетка Лиз просияла, но затем ее лицевые мышцы быстро сложились в гримасу острой тревоги.
– Она говорит, что попытается снова, если… если планы не поменяются.
– Если планы не поменяются?
Я понимала, о чем речь, но лучше получить внятный ответ.
– Если свадьбу не отменят, – пояснила Тетка Лиз.
– У нас есть консультанты, – сказала я. – Они с ней поработали?
– Применили все стандартные методы – безрезультатно.
– Высшей мерой угрожали?
– Она говорит, что не боится умереть. Она возражает против жизни. В таких условиях.
– Она возражает против конкретного кандидата или брака вообще?
– Вообще, – сказала Тетка Лиз. – Невзирая на преимущества.
– Букеты ее не вдохновили? – сухо спросила я. Тетка Лиз высоко ценит букеты.
– Ничуть.
– Ее смущает перспектива родов?
Это я понимала, с нашим-то уровнем смертности – главным образом новорожденных, но и матерей тоже. Бывают осложнения, особенно когда младенцы ненормальных форм. На днях у нас родился один без рук, что трактовалось как нелестный отзыв Бога о матери.
– Нет, не роды, – ответила Тетка Лиз. – Она говорит, что любит детей.
– Тогда что?
Я хотела, чтоб она это высказала прямо: Тетке Лиз полезно время от времени сталкиваться с реальностью лоб в лоб. Она слишком много времени проводит за возней с лепесточками.
– Говорите, – велела я. – Меня вы не шокируете.
Она помолчала, покраснела, прочистила горло.
– В общем… Пенисы. У нее как будто фобия.
– Пенисы, – задумчиво протянула я. – Опять они.
Когда девушки пытаются наложить на себя руки, дело зачастую в этом. Быть может, пора поменять нашу образовательную программу, размышляла я: полегче с нагнетанием страха, поменьше кентавроподобных насильников и мужских гениталий, что вспыхивают ясным пламенем. Но если мы станем слишком подчеркивать теоретические радости секса, почти наверняка получим в итоге любопытство и эксперименты, а затем испорченность нравов и побиения камнями.
– А нельзя ей внушить, что рассматриваемый объект – всего лишь инструмент достижения цели? Прелюдия к детям?
– Никак, – твердо ответила Тетка Лиз. – Пробовали.
– Женское подчинение, заповеданное с самой первой минуты Творения?
– Все пробовали, что только сумели придумать.
– Запрет сна, круглосуточные молитвы под надзором сменных дежурных?
– Она непреклонна. Еще она говорит, что призвана к высшему служению, хотя мы же знаем, что у них часто такой предлог. Но я надеялась, что мы… что вы…
Я вздохнула.
– Особой пользы нет беспричинно разрушать жизнь молодой женщине, – сказала я. – Она сможет обучиться чтению и письму? Она достаточно умная?
– О да. Немножко чересчур умная, – сказала Тетка Лиз. – Слишком богатое воображение. Мне кажется, из-за этого у нее так с… с этим.
– Да, умозрительные пенисы имеют свойство отбиваться от рук, – согласилась я. – Начинают жить собственной жизнью.
Я помолчала; Тетка Лиз поерзала.
– Мы возьмем ее на испытательный срок, – в конце концов произнесла я. – Дадим ей полгода, посмотрим, в состоянии ли она учиться. Как вы понимаете, нам надо пополнять наши ряды. Мы, старое поколение, не сможем жить вечно. Но действовать надо осторожно. Одно слабое звено…
Мне знакомы эти исключительно брезгливые девочки. Без толку их принуждать: они не в силах смириться с телесностью. Даже если состоится первая брачная ночь, их вскоре найдут в петле на люстре или в коме под розовым кустом, потому что они проглотили все до единой таблетки, что нашлись в доме.
– Спасибо вам, – сказала Тетка Лиз. – А то было бы ужасно жалко.
– Потерять ее?
– Да, – сказала она.
У Тетки Лиз доброе сердце – потому ее и назначили составлять букеты и так далее. В прошлой жизни она преподавала французскую литературу восемнадцатого века, дореволюционную. Ничего более похожего на салон, нежели наставничество в Добрачной Подготовительной Школе «Жемчуга», ей не светит.
Я стараюсь подгонять профессии под таланты. Получается лучше, а я великая поборница лучшего. За неимением наилучшего.
Так мы нынче и живем.
И вот поэтому я занялась делом девушки Бекки. Всегда мудрее поначалу лично поинтересоваться этими самоубийцами, которые уверяют, будто хотят к нам.
Тетка Лиз привела ее ко мне в кабинет: худенькая нежная красотка, огромные горящие глаза и забинтованное левое запястье. Она по-прежнему носила зеленое платье невесты.
– Заходи, – сказала я. – Я не кусаюсь.
Она вздрогнула, будто усомнилась.
– Можешь вон сесть на стул, – сказала я. – Тетка Лиз будет рядом.
Она поколебалась и села, скромно сдвинула коленки, сложила руки на коленях. На меня она смотрела недоверчиво.
– Итак, ты хочешь стать Теткой, – сказала я. Она кивнула. – Это привилегия, а не право. Полагаю, ты это понимаешь. И это не награда за дурацкую попытку свести счеты с жизнью. Этот поступок был ошибкой, и для Господа он оскорбителен. Если мы тебя возьмем, надеюсь, ничего подобного не повторится.
Голова мотнулась, по щеке сползла одинокая слеза, которую девушка не стерла. Это она что – плачет напоказ, впечатление на меня производит?
Я попросила Тетку Лиз подождать снаружи. А затем пустилась в разглагольствования: Бекке даруется второй шанс, сказала я, но и она, и мы должны увериться, что такова поистине ее дорога, ибо жизнь Тетки подходит не всем. Она должна обещать, что будет подчиняться своим наставницам, она должна усердно осваивать сложный курс обучения, а также выполнять хозяйственную работу, которую ей поручат, каждый вечер и каждое утро она должна молиться о том, чтоб ей открылся путь; затем, спустя полгода, если станет ясно, что это и впрямь ее искренний выбор, а мы будем удовлетворены ее успехами, она принесет клятву в Ардуа-холле и отречется от всех прочих путей, и даже тогда она будет всего-навсего Послушницей, пока успешно не завершит миссионерские труды Жемчужной Девы за границей, а это произойдет лишь спустя много лет. Готова ли она?
О да, сказала Бекка. Она так благодарна! Она сделает все, что потребуется. Мы спасли ее от… от… Тут она осеклась и покраснела.
– С тобой в детстве произошло несчастье, дитя мое? – спросила я. – И дело касалось мужчины?
– Я не хочу про это говорить, – ответила Бекка. Побелела она, как простыня.
– Ты боишься наказания? – (Она кивнула.) – Мне ты можешь рассказать, – продолжала я. – Неприятных историй я за свою жизнь наслушалась. Кое-что из того, что выпало тебе, я понимаю.
Но она по-прежнему мялась, и давить я не стала.
– Медленно мельницы мелют богов, – сказала я, – но старательно мелют[51].
– Прошу прощения? – опешила она.
– Я имею в виду, что за свое поведение он со временем будет наказан, кто бы он ни был. Выброси это из головы. У нас тебе ничего не грозит. Он больше тебя не потревожит.
Мы, Тетки, в подобных случаях не работаем в открытую, однако мы работаем.
– Итак, я надеюсь, ты докажешь, что достойна моего доверия, – прибавила я.
– О да, – сказала она. – Я буду достойна!
Эти девочки поначалу все такие – от облегчения обмякшие, подобострастные, смиренные. Со временем все, конечно, может измениться: у нас были и отступничество, и опрометчивые тайные свидания с неудачными Ромео, и ослушание с побегами. Такие истории обычно не заканчиваются хорошо.
– Тетка Лиз отведет тебя переодеться в нашу форму, – сказала я. – Завтра тебе предстоит первый урок чтения, и ты начнешь изучать наши правила. А пока выбери себе новое имя. Есть список подходящих. Ступай. Сегодня – первый день твоей новой жизни, – сказала я как можно бодрее.
– Не могу описать, какое вам спасибо, Тетка Лидия! – Глаза у Бекки сияли. – Я так благодарна!
Безрадостной была моя улыбка.
– Приятно слышать, – сказала я, и мне в самом деле было приятно. Благодарность я ценю: люблю откладывать ее на черный день. Заранее не знаешь, когда может пригодиться.
«Много званых, а мало избранных»[52], – подумала я. Ардуа-холла это, впрочем, не касалось: пришлось изгнать лишь горстку званых. Наверняка мы не пожалеем, что приняли девушку Бекку. Девушка Бекка – израненный домашний цветочек, но если заботиться о ней как следует, она еще расцветет.
– Закрой за собой дверь, – сказала я.
«Из кабинета она вышла, почти приплясывая. До чего они юные, до чего резвые! – подумала я. – Как трогательно невинны! А я-то была такой? Я не припоминала».
XIV
Ардуа-холл
Когда Бекка порезала запястье секатором, залила кровью нивяник и уехала в больницу, я ужасно переживала: она выздоровеет, ее накажут? Но пришла и ушла осень, затем зима – и никаких вестей. Даже до наших Марф не доносилось ни ползвука о том, какая судьба постигла Бекку.
Читать бесплатно другие книги:
