Целитель. Спасти СССР! Большаков Валерий
– Так это я вам должен, а не вы мне.
Осторожно изъяв иголки, сложил их в пакетик и откланялся. Чувствовал я себя прекрасно, будто и впрямь вернул неоплатный долг.
Черная райкомовская «Волга» подкатила к гаражу ровно в четыре, как и договаривались. Из машины выбрался комсомольский деятель явно – и давно уже! – среднего возраста. Блестя лысиной и очками, он коротко улыбнулся и пожал мне руку – ладонь оказалась «мозолистой и своей», что меня приятно удивило.
– Можно «товарищ Данилин», – сказал деятель добродушно, – но лучше «Антон Гаврилович».
– Миша.
– Ну, показывай свое чудо техники.
– Прошу! – сделал я широкий жест и провел высокого гостя в гараж. В тайную комнату.
Микро-ЭВМ лежала на верстаке со снятым корпусом, бесстыже выставляя платы напоказ. Но монитор работал.
– «Коминтерн» пока не в полной комплектации, – щегольнул я словцом, – но прорыв уже налицо. Смотрите: никаких перфокарт, не нужно щелкать рычажками и заниматься тому подобной ерундой. Данные вводятся вот отсюда, с клавиатуры – и отображаются на экране. Пока на ЭВМ можно лишь набирать текст, как на пишмашинке, и править его. Но работа не закончена.
– Могу? – поинтересовался Данилин.
Я молча указал на стул.
– Ага… – Антон Гаврилович медленно, выискивая буквы, набрал: «А + Б». – Здорово…
– Еще один аппарат из комплекта, – похлопал я по блестящему кожуху принтера. – Подведите стрелочку курсора во-от сюда… Мышкой, мышкой! Жмите левую клавишу. Готово!
Принтер застрекотал, заскрипел, каретка заелозила – и лист бумаги выкатился, демонстрируя отпечатанный текст. «А + Б».
– Здорово! – деятель впечатленно крякнул. – Сколько игл в печатающей головке?
– Девять. Вот здесь – радиатор для отвода тепла, а то электромагниты греются. В новом году, чтоб скорость печати поднялась, поставлю сдвоенную 9-игольчатую головку.
– И все сам? – спросил Данилин с подковыркой.
– Сам, – спокойно ответил я.
Деятель пристально, вывернув голову, посмотрел на меня.
– Верю – глаза у тебя честные. Только без обид – я должен знать: участник смотра НТТМ – всесоюзного смотра! – вот это знает, а вот это умеет. Вдруг кто в Киеве или в Москве засомневается! Возьмут да и попросят тебя показать класс по сборке или программированию!
– Покажу, – улыбнулся я. – Я, Антон Гаврилович, человек очень серьезный.
– Да? – заулыбался мой визави. – Это радует! Знаешь, я лет двадцать работал в ИКАНе[35], так что смыслю кой-чего в «вычтехе»…
– Меня один момент смущает, – осторожно сказал я. – Микропроцессор тут не наш стоит, а штатовский.
– Вот как? – задумался Данилин. – Ну, не думаю, что это принципиально. Главное – простота и удобство! На такой машине сможет работать всякий, а это важно. Отлично, Миша, отлично… Когда машина будет готова? Сроки?
– В ноябре. В первых числах.
– Отлично… – повторил деятель. – Как раз. Ну, давай откроем карты. Я, собственно, тут проездом и заведую отделом не в вашем райкоме, а в Николаевском обкоме. Поэтому, считай, городской этап Всесоюзного смотра НТТМ ты прошел. Работу твою я выставлю на областной этап, и можешь быть уверен – окажешься впереди. А я попрошу ваших райкомовских, чтобы не поленились занести тебе домой бесплатную путевку на смотр. Именно в ноябре пройдет республиканский этап – на ВДНХ УССР. Шестого ноября. Укладываешься?
– Вполне, – кивнул я. – Как раз осенние каникулы.
– Вот и славно. – Погладив зачем-то полированный бок системника, Данилин решительно встал и сказал коротко:
– Шестого числа встречу в Киеве.
– Буду как штык, – ответил я еще короче.
Сегодня моему организму исполнилось шестнадцать. О том, что несколько месяцев назад мне пошел шестьдесят первый год, вспоминалось с затруднением, слишком уж легко я ходил и бегал, прыгал, крутился, крепко спал, мигом пищеварил – и ни-че-го!
Ничего не отзывалось болями и недомоганиями, я забыл, что такое объесться – пища проваливалась в желудок, как в черную дыру. Посидишь, бывало, за столом, погладишь живот, а никакой уже тяжести – усвоилось! Метаболизм турбореактивный.
Иногда я, конечно, уставал, но силы восстанавливались очень быстро, а тонуса приливало с избытком – дети ведь не зря скачут вприпрыжку, а не плетутся степенно, как «большие» дяди и тети.
Короче, я был счастлив – тем спокойным и тихим счастьем, испытывать которое взрослые не способны ни психологически, ни физиологически. Ко всему прочему, мой день рожденья совпал с еще одной, пусть и несерьезной датой – прошел ровно месяц со дня моего попаданства. Хм… Честно говоря, утром тридцатого сентября я совершенно не думал о великих свершениях и смене хода истории.
Я принюхивался.
Вчера мама пекла коржи для «Наполеона», а любой советский пацан или пацанка знает, что вкуснее торта нет. Вечером я тоже крутился на кухне и чем мог помогал маме с Настей. В основном наблюдал за процессом. Вот в тесто добавили ложку коньяка для хрусткости, вот сварился и остыл молочный крем, вот корж за коржом укладывается в восхитительную стопку и щедро промазывается… И сверху тоже.
Мне, правда, доверили ответственную работу – скалкой раскатывать испеченный корж, размалывать его в крошку, а потом этой самой субстанцией обсыпать полуготовый торт, отекающий кремом.
Вечером «Наполеон» не едят, рано. Он должен выстоять всю ночь и хорошенько пропитаться. М-да… Вопрос возникает сам собой: а дадут ли мне попробовать мой деньрожденный торт именно сейчас, утром? Меня терзали смутные сомненья…
И не объяснишь же маме, что в последний раз пробовал ее «Наполеон» тридцать с лишним лет назад!
Встав, тихонько одеваюсь, успевая вовремя выключить будильник, совершаю омовение в ванной, причесываюсь и являюсь на кухню – принимать поздравления и – теплилась, теплилась надежда! – подношения.
Папы уже не было, он уходил раньше всех, а мама с сестричкой возились с завтраком.
– С праздником вас! – поздравил я родню.
Мама живо обернулась, улыбнулась – на щеках у нее появились приятные ямочки – и поцеловала меня. Настя подскочила и тоже чмокнула.
– С днем рождения!
На завтрак подавали яичницу с дивно пахнущими колечками «Краковской» – настоящей, из мяса и шпика. Я ее умолол и с вожделением поглядел на подоконник, где расплывался в гаденькой улыбочке «Наполеон». Ну, ничего, Буонопарте, я до тебя все равно доберусь! Устрою тебе такое Бородино, что даже крошки не останется!
Настя вздохнула жалостливо и обратилась к матери:
– Может, дадим Мише кусочек? А то он до вечера не доживет.
– Не доживу… – сокрушенно покачал я головой.
– Ну, ладно, – милостиво согласилась мама. – Все равно ж его резать придется!
И отчикала мне приличный кусок.
– Все! – заурчал я. – Больше никаких подарков не надо!
Жизнь удалась.
Занятия пролетели быстро, я даже не заметил, когда прозвенел звонок с пятого урока. Из школы я возвращался пешком, и на мосту через Синюху моим вниманием завладел голубой «Москвич».
Вчера я видел его около 11-й школы, а сегодня с утра машина стояла около моей 12-й. «Москвич» ехал очень неторопливо. Рядом с водителем сидел неприметной внешности мужчина в годах, он постоянно вертел головой: то ли достопримечательности оглядывая, то ли высматривая знакомых. И тут я запнулся на ровном месте – за рулем сидел Хаим. Он не шевелился, торчал как памятник, устремив взгляд на дорогу.
Встреча с «сыночком» на Киевской меня всерьез обеспокоила. Кто он, вообще, такой? Телохран при Алоне? А Алон кто? Я же ничего про них не знаю!
Думаю, ясно, что Хаим явился по мою душу, что ему еще в Первомайске делать? Старинную синагогу посетить?
До войны в этих местах евреев жило больше, чем в Одессе, но в Великую Отечественную их истребляли толпами. Оккупанты тогда поделили Первомайск: немцы заняли Ольвиополь, а в Голте орудовали румыны. Вот «мамалыжники» и разгулялись…
И что? Хаим таки приехал почтить память невинно убиенных?
Что-то верится с трудом. Алон захотел убедиться, что я тут? Допустим, что Рехавам оценил мою медпомощь и решил завязать со мной контакты потесней – старость, как известно, не радость, а тут знакомый врачеватель. Ага! И послал за мной своего «гориллу»?
Все это странно и непонятно. Я, конечно, не отслеживал, куда этот Хаим катался, но, похоже, ищет он меня. Не зря же «Москвич» маячил возле школ!
Тут я запнулся второй раз. Мне пришла в голову одна простая и логичная мысль: а если Хаим из Моссада? Может же такое быть? Да вполне! Марину, как я понимаю, страховали Боцман и неведомый мне Ершов. Почему бы не предположить, что и моссадовцы присутствовали в тот день на толчке? Марина многое недоговаривала, и это понятно, но и той информации, которой я владел, было достаточно, чтобы признать версию о следе агентов Моссада в Первомайске близкой к истине. Да, все мои построения могут с тем же успехом оказаться полной ерундой, но если догадка верна, поведение Хаима вовсе не кажется странным. Я даже знаю причину, побудившую моссадовцев выйти на мой след. Вот же ж…
Ах, до чего верно была прописана на старом плакате одна элементарная вещь: «Болтун – находка для шпиона!»
Кто разболтал «атомные» секреты Израиля старому Алону? А ведь Хаим маячил недалеко и многое мог услыхать. И сделать выводы. Или доложить кому надо.
Хм. Я как будто обеляю самого Алона. А он-то кто в этой схеме? Случайный прохожий? Ага, гулял себе – в сопровождении двух моссадовцев! Конечно, я не знаток, но Хаим и второй «сыночек» не особо походили на разведчиков, которые априори должны отличаться умом и сообразительностью, как птицы-говоруны. Хаим с коллегой больше смахивали на ребяток из спецназа – накачанные, быстроглазые…
Впрочем, это все так – измышление гипотез в свободное от учебы время. Слишком мало инфы для анализа, но вывод сделать нужно. Строго-обязательно, как любит повторять Циля Наумовна.
Сохраняй бдительность, комсомолец Гарин!
Я помнил свои привычки в этом времени и даже то, как встречал шестнадцатилетие. Скучновато встречал.
Изя пришел да Дюха Жуков по прозвищу «Маршал» (ну, или просто «Жук», когда ты не в настроении). Посидели чинно-благородно, попили чайку, да и разошлись.
Но я и эту житейскую ошибку исправил – пригласил Риту, Инну, Машу со Светой, Изю и Дюху (куда ж без них), загодя уведомив, что подарки не обязательны. Посидим, дескать, повспоминаем далекое детство, угостимся. С Дюхи – музыка, а девчонки пускай пленяют.
По правде говоря, я не был уверен, что Рита с Инной придут. В прошлой жизни у меня язык залипал, клеился к нёбу, лишь только я оказывался рядом с Сулимой или с Дворской, а уж о том, чтобы пригласить на день рождения хотя бы одну из красавиц… Подобное было возможно лишь в мечтах.
А ныне, то бишь в субботу, я просто подошел на перемене к нашим «мисскам» да и зазвал к себе. Инна с Ритой согласились сразу, лишь Сулима малость закапризничала – мол, ситро с пирожными пить не буду! Я сделал таинственный вид и пообещал украсить стол недетскими напитками. У девушек сразу глазки разгорелись…
Разумеется, Настя числилась в списке приглашенных по определению. Тем более что на сестренку легла основная забота о пиршественном столе.
Когда пробило шесть часов, я был в полной боевой. Мама с папой неторопливо собирались в прихожей – родители решили проявить деликатность вкупе с доверием и не мешать молодежи оттягиваться по полной. Но… как же не глянуть на гостей! Тем более на тех самых Риту и Инну. И вообще…
– Сына, – сказала мама, подкрашивая губы (по-моему, в третий раз), – я на тебя надеюсь.
– Ладно, оставлю вам кусочек торта, – улыбнулся я.
– Ты знаешь, о чем я, – мама оставила в покое помаду.
– Догадываюсь, – кивнул я. – Прослежу, чтобы все помыли руки перед едой. С мылом.
Папа хмыкнул, но под маминым взглядом его лицо мигом сменило выражение на очень серьезное.
– Чтоб никаких глупостей! – строго сказала мама.
И тут раздался звонок. Изображая швейцара, я отворил дверь. На лестничной площадке стояли Изя с Дюхой, оба с пунцовеющими ушами, а за их спинами переминались три грации – Инна, Рита и Маша. Все трое принарядились, изображая рассеянную доброжелательность принцесс в отпуске. Инна надела короткую джинсовую юбку и голубенький батничек, а Рита выступала в платье «сафари», живо напомнив мне о Марине. Обе красавицы выглядели великолепно, внося панику в ряды одноклассников – «Жук» и вовсе смотрел на меня почти с суеверным ужасом, немо вопрошая, что происходит и как ему пережить сегодняшний вечер.
Но это как раз было привычно и ожидаемо, а вот Маша меня поразила. Близняшки Шевелёвы и раньше пользовались моими симпатиями, я чувствовал себя рядом с ними раскованно – сестрички не отличались броской внешностью, потому-то я с ними и дружил. Нет, страшненькими их тоже не назовешь – обычные девчонки. Двойняшки брали свежестью и обаянием. Но вот моя подружка умело, очень в меру попользовалась косметикой – и преобразилась. На меня смотрела почти незнакомая девушка, пленительная и загадочная – миндалевидный разрез слегка подведенных глаз придавал Машиному облику восточную истому и знойность. Маша единственная из прекрасной троицы не улыбалась и даже была чуть печальна, но это навевало еще больше очарования.
– С днем рождения, Миша! – ослепительно улыбнулась Рита, переступая порог.
– С днем рождения, с днем рождения! – зачастила Маша, по привычке повторяясь.
– И вас с праздничком, – чуток поклонился я и сделал широкий жест: – Прошу!
Парни прошмыгнули в прихожую, торопливо здороваясь с моей мамой, а девчата вошли следом, мило улыбаясь. Отец, выходя за дверь, показал мне за их спинами большой палец.
– Горячее в духовке, – заспешила мама, – Настя, не забудь, ладно? Ну, пока! Мы где-то к девяти вернемся…
Осторожно, будто хрустальную, она прикрыла за собой дверь. Клацнул замок, и зацокали мамины каблучки. Едва слышно донесся папин басок.
– Три часа в нашем полном распоряжении, – объявил я, – но будем ориентироваться на два с половиной. Этого хватит, чтобы нырнуть в бездну порока – и вынырнуть!
– Ох, договоришься ты у меня! – погрозила мне пальчиком Рита. – А на мои лапки найдутся тапки?
– Самые мягонькие! – прогнулся я, предлагая Сулиме мамины вязаные тапочки.
Смена обуви словно освободила нас от скованности – мы дружно прошлепали в зал, где Настя накрыла большой стол. Рита спокойно устроилась по правую руку от именинника, а слева уселась Маша. Рядом с ней опустилась на стул Инна. Парни примостились поближе к «мисскам», но опасливо оставили широкие нейтральные полосы. А Настя заняла место между Изей и Дюхой.
– Кто-то обещал меня напоить… – Сулима взяла бокал пальчиками за тонкую хрустальную ножку и посмотрела сквозь него на меня. – Чем-то изысканным и недетским… М-м?
– «Мартини» тебя устроит? – улыбнулся я.
Тонкие соболиные бровки у Риты взлетели изумленными домиками, а глаза распахнулись еще больше.
– Серьезно?!
За столом весело зашумели, а Дюха потер руки с видом заядлого пьяницы, хотя, насколько я знаю, весь его опыт сводился к половине стакана кислой болгарской «Гъмзы».
– Джаст уан момент, пли-из…
Я сходил в свою комнату и достал все напитки, которые приволок из Одессы. До поры до времени они хранились в гараже, и вот пришел черед опустошить сосуды.
Небрежно выставляемые бутылки с «Мартини», «Швепсом» и кока-колой были встречены аплодисментами, переходящими в овацию.
– Ничего себе! – воскликнула Инна, хватая фигурную бутылку с колой. – Настоящая!
– Да ничего особенного, – сказал я тоном плейбоя, изведавшего всю глубину разврата. – То же ситро, только коричневое. Дюха, будь другом, поставь «колу» в холодильник.
– Бу-сде! – откликнулся Жуков и торжественно понес бутылку на кухню.
– Советую употреблять сие произведение итальянских виноделов с тоником, – сказал я, скручивая голову трехчетвертной бутылке «Мартини». – Так на дольше хватит, да и вкуснее.
Плеснув во все бокалы, даже Настю не обделив, я разбавил вино тоником.
– «Мартини»… – с придыханием сказала Рита.
– Обычный вермут, – понизил я градус благоговения, – просто хороший. Ну, кто скажет тост?
– А можно мне? – Настя подняла руку, как на уроке.
– Давай, Настёна! – дозволила Сулима.
Я видел, какой благодарностью блеснули Настины глаза, когда я не обошел ее вниманием – не лишил спиртного, как мелкую, но не ожидал, что сестричка решится взять слово.
Настя встала, и Дюха торопливо отодвинул ее стул. Церемонно кивнув джентльмену, леди Анастасия заговорила высоким девичьим голоском, сбиваясь от волнения на украинский:
– Этот год для меня выдался дюже хорошим – я впервые в жизни радовалась, шо у меня есть брат! Не знаю, вырос ли он, стал ли взрослым или об этом можно как-то по-другому сказать, но Миша очень и очень изменился. – При этих словах Инна с Ритой дружно закивали. – Летом он работал на стройке в Сибири, а пару недель назад собрал мотоблок… ну, такой тракторчик маленький, и пахал огороды на дачах. Так он зарабатывал деньги. Тот костюм, в котором Миша пошел в школу, он купил на свои. Миша и маме модные туфли подарил, и мне, и папе! И это вино… а оно наверняка недешевое, Миша тоже купил сам. Мишенька, я не хвалю тебя, не хвастаюсь, мне просто хочется, шоб твои друзья знали, почему мне это так приятно – быть твоей сестрой, иметь такого брата! За тебя!
Что говорить? Приятно слышать! И приятно видеть, как тонкая Настина рука дрожит от нервного подъема. Я улыбнулся сестричке и поднял свой бокал.
– За тебя! За тебя! – зашумели друзья и подруги. Зазвенели, сходясь, бокалы, разбросали колкие искры света.
Опорожняя свой сосуд, ощутил, как животворное тепло разливается внутри, легчайшим хмелем отдавая в голову. Хорошо!
Тут же Рита и Маша заботливо наполнили мою тарелку парой салатов, подложили нарезки, а Настя вскочила, сбегала за хлебом и обошла с корзинкой всех. Задержавшись над моим плечом, она прошептала на ухо:
– Я ничего не разболтала?
– Нет, Настенька, – улыбнулся я, обнимая сестренку и мягко привлекая к себе. – Замечательный тост!
Сестренка просияла, обежала сидящих и плюхнулась на свой стул, унимая жар на щеках.
– А из чего ты этот… мотоблок сделал? – громко вопросил Изя, нагребая себе на тарелку ассорти со всех ближних салатниц.
– Движок от мотоцикла и бензобак от него, – небрежно ответил я. – Что-то от мотороллера взял, раму сварил из труб. Да там ничего особенного! Мотоблок можно за день собрать, было бы из чего… Дюха, а ты музыку не забыл?
Андрей приложил пятерню к сердцу и с укором глянул на меня – мол, разве о таком забывают? Сбегав в прихожую, он вернулся со своим кладом – кассетным магнитофоном «Грюндиг». Повозившись малость, поколдовав, Дюха утопил нужную клавишу.
Комнату сотряс «Назарет». «Love Hurts», моя любимая их композиция. «Жук» моментом убавил звук, сделав музыку фоном – время танцев еще не пришло.
Однако перевести стрелки на музыку мне удалось ненадолго. Поболтав о «Пинк Флойд» и «Куин», ребята и девчата вернулись к старой теме.
– А Настенька рассказывала, что ты настоящую ЭВМ собираешь… – затянула Рита.
Я подмигнул краснеющей сестричке, подумав, что вряд ли Настя сама все выложила Сулиме. Наверняка коварная Ритка ее разговорила – они же в одной секции занимаются, время было. И мотив для допроса тоже.
– Собираю, – согласился я. Подумал и подложил себе еще немного оливье. Рассказал о своей деятельности на поприще вычтеха, бдительно отслеживая девчачий интерес. Как только он стал гаснуть, тут же переключился: – Между прочим, нам, как опытным алкоголикам, пора бы вспомнить старинную народную мудрость: «Между первой и второй перерывчик небольшой». Дюха, плесни на своей стороне и передашь мне!
«Жук» старательно плеснул и передал бутылку. Подлив Рите и Маше, я щедро разбавил вермут тоником и поднял бокал:
– За нас!
Хрустальный перезвон красиво наложился на бодрые восклицания парней и переливчатый девичий смех. Изя с Андреем уже малость освоились, а «Мартини» снимало зажатость. Я тоже почувствовал «веселящее действо вина» – меня начинало чуть-чуть «вести». Ну, это пустяки. Сейчас «вмажем» по третьей и, как говорит незабвенный Бунша в роли царя: «Танцуют все!»
– А зачем тебе ЭВМ? – спросила Маша, пригубливая вино.
– Задачки решать, – улыбнулся я. – А если серьезно… Пройдет лет десять-пятнадцать, и ЭВМ займут место повсюду. Дома, на работе, на транспорте… Везде! Один из Ротшильдов сказал однажды: «Кто владеет информацией, тот владеет миром». А ЭВМ созданы как раз для обработки информации! То есть вполне можно выразиться и в том смысле, что миром владеет тот, кто производит ЭВМ. Пока что в этих владыках числятся США, а я хочу, чтобы их подвинул наш СССР… И не делай такие круглые глаза, тебе не идет – выходишь из образа загадочной восточной красавицы.
– Да ну тебя! – смутилась подружка.
– Да правда! – настоял я. Покосившись на Инку с Риткой, которые крутились возле магнитофона, выбирая кассету, сказал негромко: – Я, когда вас всех троих увидел сегодня, удивился именно тебе. Сулима – типичная красотка, она ослепительна, но по стандарту. Дворская тоже очень хорошенькая, только вот немного обделена шармом. А вот в тебе он есть.
– Думаешь? – с сомнением спросила Маша.
– Вижу, – улыбнулся я.
Неожиданно на Машино лицо будто тень легла, а глаза подозрительно заблестели. Будь я трезвее, я бы сразу попытался разобраться, но, хотя в руках у меня и нет бикини, о чем пел сладкоголосый Бедросович, «Мартини» внутри присутствовало. Мою обычную чуткость и проницательность тоже «вело» – я плохо ощущал Машу. Не мог сосредоточиться, поэтому и принял решение верное, но не точное.
– Наливаем! – провозгласил я. – И допиваем!
– И прячем пустую бутылку! – захихикал Дюха.
Изя помалкивал, жадно следя, как пританцовывает Рита, вторя Сюзи Куатро. Инна запрыгала, поднимая руку:
– И пусть каждый выпьет за то, чего он больше всего хочет! – выпалила она. – Не вслух! Про себя! Давайте?
– Давайте! Давайте!
Мы опорожнили бутылку и прикончили «Швепс».
– Граждане и гражданки! – воскликнул Андрей, дурачась. – Пейте кока-колу охлажденной! А прежде чем освежиться, нужно как следует поработать ручками и ножками. Танцуют все!
Громкость динамиков рывком усилилась, но я не слишком опасался недовольства жильцов. Под нами жил геолог, который вернется из экспедиции лишь зимой, а по соседству прописалась глуховатая старушка – она и сама врубала радио или телик так, что с улицы было слышно.
– Потанцуем? – оглянулся я на Машу.
– Не хочется что-то, – вымученно улыбнулась подружка, – устала.
– А я полна сил! – проворковала Рита, завладевая моей рукой и уводя меня от стола.
Музыка текла медленно, перемежая усилия саксофониста и барабанщика с томным голосом неизвестного мне певца, тянувшего мотив на вечную тему «ай лав ю».
Сулима не стала выдерживать «пионерскую дистанцию», как Инна с полыхавшим Дюшей, а положила ладони мне на плечи и легонько прижалась бюстом. Я поневоле взволновался – и опустил руки на тонкую Ритину талию, ощущая, как изгибаются стройные бедра прямо под моими ладонями.
Ритино лицо плыло совсем рядом, глаза ее были полуприкрыты вздрагивающими ресницами. Словно уловив мой взгляд, она приподняла голову и томно улыбнулась. В черных глазах затлел опасный темный огонечек. Я принял вызов и уверенно прижал девушку к себе.
– Ми-иша-а… Не балуйся… – с укором пропела Сулима, но не отстранилась, а сама подалась ко мне, обнимая за шею.
– Ты сегодня в первый раз назвала меня по имени, – сказал я негромко, чувствуя, как затягивает медовая топь. – А то все Гарин, Гарин…
– Это у нас семейное! – хихикнула девушка. – Мама только так к папе и обращается: «Сулима, подъем! На дачу пора!»
– А он в ответ, – подхватил я: – «Да дай ты мне хоть в выходной поспать!»
Рита залилась волнующим грудным смехом. На какой-то миг ее лицо оказалось настолько близко, что повеяло теплом гладкой щеки. Я на самую малость приспустил ладони ниже девичьей талии, Рита надавила всем телом, и мы соприкоснулись куда тесней допустимого. Ощущение было настолько острым, сладострастным и пугающим, что и я, и девушка вернули руки на прежние позиции.
Наша пара мерно покачивалась, переступая на тесном пятачке, медленно, очень медленно остывая от пережитого момента близости, внушающего ужас падения, но по-прежнему манящего.
Испытывая легкую неловкость, Сулима отвернула голову и сказала:
– А вот Дюхе Инка не доверяет.
Я посмотрел на «Жука». Это будто про него было сказано: «Бледный вид и розовые щечки». А Инна действительно не подпускала кавалера слишком близко, держа его на расстоянии вытянутой руки. Впрочем, Дюхе и этого было сверх всякой меры.
– А мне ты доверяешь? – мягко спросил я.
– Да, – сразу ответила Рита. – Не знаю, правда, с каких пор… С недавних. Не понимаю четко почему. Может, мне нравится загадка… Нет, не то слово. Меня загадка влечет! А в тебе она точно есть. – Девушка тихо засмеялась, тряся головой. – Не хочу гадать! Не хочу думать! Ты помнишь, как встретил меня в раздевалке?
– Как сейчас! – пылко признался я. – Меня это чудное виденье до сих пор преследует!
Сулима рассмеялась, запрокидывая голову, а я полюбовался совершенной дужкой ее зубов.
– Ты тогда руки поднял, будто сдаешься, – игриво заговорила девушка, – а потом ладони… э-э… скруглил.
– Это было неосознанное движение! – быстро ответил я.
– Так вот именно! – Рита наклонила голову, рассуждая вслух, правда, уж очень туманно: – Меня то тянет, то я вдруг остываю… С одной стороны, мне подавай все и сразу, с другой – сразу все и кончится… А я так не хочу!
– Все и сразу – это со мной? – уточнил я, чувствуя, как теплеют щеки и холодеет внутри.
– А я еще не решила!
Музыка закончилась уплывающим аккордом, Ритины ладони скользнули у меня по груди, и девушка отшагнула, исполняя дурашливый, но изящный книксен.
Улыбаясь, я обвел комнату взглядом. Инка с Ритой отправились на кухню помогать Насте готовить чай – и дегустировать символ таинственного Запада, запечатанный в фигуристой бутылке. Изя увлеченно изучал сокровища мысли и духа на книжных полках, а встрепанный Дюха не знал, как жить дальше и куда податься – то ли топать к девочкам, то ли остаться с мальчиками. Так, а Маша где?
Разглядев Машин силуэт за окном, я порадовался, что подружка не ушла, и вышел на лоджию. Вид понурой девушки резанул жалостью. Осторожно взяв ее за плечи, я спросил:
– Машенька, что случилось?
– Ничего, Миша, – вздохнула Шевелёва, – ничего, все в порядке.
– А где Света?
– Света? – голос Маши истончился – и словно туго натянутая струна лопнула. Девичьи плечи затряслись, и подружка заплакала.
Ошеломленный, я обнял ее, и Маша пристроилась лить слезы у меня на плече.
– Я сначала… вообще… идти не хотела… – прерывисто рассказывала она. – А Светка говорит… иди, говорит… Он же не виноват, что…
И только тут до меня стало доходить.
– Что со Светой? – задал я вопрос, холодея.
– Б-болеет она… – пробормотала Маша.
– Чем?
– Ничем… – Шевелёва бессознательно стала вертеть пальцем мой нагрудный карман. – Ты не знаешь… в мае авария была. На мне ни царапинки, а Светку заклинило на переднем сиденье. У нее ноги отнялись… она ходить не может!
Последние слова Маша выкрикнула громким шепотом, словно стесняясь своего горя. И затихла, только вздрагивала иногда, вздыхала судорожно.
– Ну и балбес… – медленно проговорил я, совершенно потрясенный. – Идиот конченый… Я-то думал, что Светка в ПТУ подалась… Вот же ж… Так. – Усилием воли я заставил себя успокоиться и сосредоточился. – Так… Машенька, скажи мне одну вещь, это очень важно. У Светы парализованы обе ноги?
– Да какое…
– Да или нет? – в моем голосе зазвучал металл, и Маша сникла.
– Обе, обе.
– И главный вопрос. Что сказали врачи? Нерв сдавлен или разорван? Это еще важней!
– Да какая разница! – не выдержала девушка. – Что ты меня мучаешь? Думаешь…
– Цыц! – сказал я, и Шевелёва смолкла. Наверное, от удивления. А я, взяв подружку за плечи, поставил ее перед собой и раздельно, четко, внятно сказал: – Я могу помочь твоей сестричке. Ничего нельзя сделать, если нервы разорваны, но если они лишь придавлены, шанс есть.
– Т-ты?! – выдавила Маша. – К-как? Ты…
– Акупунктура! – веско обронил я. – Поняла? Иглоукалывание. Ну, и еще кое-что. Неважно! Понимаешь, я не волшебник, надо просто пособить Светкиному организму справиться. Обещать, что она снова начнет ходить, я не буду. Посмотрим. Но, в любом случае, облегчение гарантирую. Поняла? Завтра же после уроков пойдем к вам!
– Лечить Светку? – пролепетала Маша.
– Лечить Светку, – подтвердил я. – Ну вот, всю красоту смазала, тушь потекла! Пошли, умоешься, и будем есть торт.
– Ага, ага, – сказала девушка и впервые улыбнулась.
К восьми часам веселье достигло пика, а тут еще полку поздравляющих прибыло – в гости заглянули Аля с Тимошей. На минутку, как водится. Мы их поуговаривали задержаться подольше, девчонки поотбрыкивались немного для соблюдения приличий и остались. Правда, к этому времени наш дружный коллектив уже избавился от улик – пустые бутылки из-под «Швепса» и «Мартини» улетели в зев мусоропровода – однако Ефимова с Тимофеевой и не притязали на алкоголь. Зато им удалось в торжественной обстановке продегустировать кока-колу.
– Ну и как? – сгорая от любопытства, спросил Изя.
Альбина сделала маленький глоток и задумчиво пожевала напиток, давнее изобретение мистера Пембертона.
– Ну-у… – девушка сделала рукой малопонятный жест. – Ничего так. Сладенько…
– Следи за кожей! – зловещим голосом сказала Рита. – Вот-вот родимые пятна капитализма проявятся!