Сказания Меекханского пограничья. Каждая мертвая мечта Вегнер Роберт М.
Деана чувствовала его все время, даже когда тренировалась, спала, купалась. И она бы с этим справилась, однако это сопровождалось и другими неудобствами. Порой, когда Око становилось слишком активным, ей казалось, словно с ее чувствами что-то происходит. Ощущала странные вкусы, запахи, цвета обретали глубину – или, напротив, они бледнели до пастельных теней. И все это – в ритме, навязываемом лежащим посредине Дома Огня кругом выжженного пола.
Именно так она и ответила бы на вопрос, что с ней происходит, но это была бы слабая попытка облачить в слова нечто, чего, как она подозревала, никто, кроме нее самой, не может ощутить.
Она почти сходила от такого с ума.
И почти тосковала по тем минутам, когда Маахир возил ее вокруг Храма Огня, а истерическая толпа вопила в честь Пламени Агара. Ее рык забивал эти странные ощущения, приглушал их, хотя Око тогда было от нее на расстоянии вытянутой руки. Однако Эвикиат не согласится, чтобы парады в честь Госпожи Пламени происходили каждый день, а кроме того, ей пришлось бы открыть ему, отчего она об этом просит.
А она не была уверена, что раскроет это даже Лавенересу.
Она отвернулась и взглянула на лежащего без сознания мужчину. Ее мужчину. Как бы он отреагировал на то, что с ней происходит? В нем были мудрость и честность, редко встречаемые среди людей его происхождения. Но хватило бы этого, чтобы принять без сопротивления ее эмоции и чувства?
Она была Певицей Памяти, а потому знала, что большинство людей и животных ощущает внезапные изменения в потенциале Силы, аспектированной или нет, а сложно найти место, больше пульсирующее силой, чем Око. Она все еще помнила момент, когда перед схваткой с Обраром вошла внутрь. Она словно в один миг сгорела, став горсточкой пепла, а в следующий – ее воссоздали из этого пепла в мельчайших подробностях. Но проблема состояла в том, что на нынешние феномены не обращал внимания никто кроме нее. Она видела это множество раз: когда сила Владыки Огня безумствовала, а ей казалось, что в любой момент что-то вырвется из ее груди и полетит в сторону покрытого куполом круга, когда цвета блекли, а рот наполнялся вкусом жженного миндаля, все вокруг вели себя так, словно ничего не происходило. Люди не обращали внимания на Дом Огня, кони, проходящие по площади вокруг храма, не пугались, стаи голубей как ни в чем ни бывало сидели на полукруглой крыше, а беспризорный пес бежал по площади, занятый своими делами.
Более того – и эта мысль леденила ее, – все чаще ей казалось, что Агар говорит не столько с ней, сколько с растущим в ее лоне ребенком.
Она не хотела такого, а потому снова неслышно вознесла молитву. О Владычица, Мать всех нас, поговори со своим сыном, пусть Агар-от-Огня снимет свое прикосновение с этой души, пусть отведет от нее взгляд. Я сделала что должно, сыграла в его игру, спасла княжество для здешней династии, отобрала жизнь Обрара, князя Камбехии, стала Пламенем Агара, который очистил Белый Коноверин от грязи и гнили, а потому прошу тебя, верни мне мою обычную жизнь. Чтобы я сумела родить и воспитать ребенка в спокойствии.
Уже заканчивая, она улыбнулась, развеселенная наивностью этой молитвы.
Обычная жизнь. Надо же. Обычная жизнь закончилась, когда совет селения приказал ей выйти замуж за последнего сына Ленганы х’Леннс. Нет. Обычная жизнь закончилась, когда ее брат вернулся в родную афраагру. Его возвращение покрыло тренировочную площадку пятнами крови, а он сам… ушел. А потом вернулся, спасая ей жизнь за сотни миль от родных сторон. Она видела там его глаза. Колодцы, наполненные пустотой и отчаяньем. Тогда Деана совершила ошибку: едва лишь придя в сознание, она должна была бросить Белый Коноверин и отправиться на поиски той скорлупы, которой стал Йатех, чтобы вернуть ему спокойствие.
Она вздохнула. Чтобы заняться этим, время еще придет. Пока же она была беременна, а это состояние освобождало женщину иссарам от большей части обязанностей, кроме базовых, записанных в Законах. Месть, долг, принесение покоя лишенному души могут и подождать. Кроме того, нынче она могла использовать для поисков брата всю силу Белого Коноверина, золото, шпионов, чародеев. И сделает это, когда покончит с беременностью, политикой, восстанием рабов и тем, что Лавенерес все еще лежит без сознания. Правда, если бы там, в пустыне, она сразу отправилась на поиски Йатеха, эти проблемы прошли бы мимо нее… но тогда бы у нее не было этого.
Она прикоснулась к животу. Тот еще не слишком вырос – сказать честно, свободные одежды скрывали ее состояние, но она чувствовала, как изменяется ее тело. Несмотря на тренировки, она прибавила несколько фунтов, особенно в заднице, а еще у нее выросла грудь – пока что едва-едва, но Варала, которая сделалась удивительно частой гостьей в ее комнатах, бесцеремонно ощупывала их уже несколько раз и утверждала, что у Деаны будет порядком молока и что это хорошо для ребенка. В такие моменты она чувствовала себя кобылой и искренне жалела, что при первой встрече с этой женщиной не использовала саблю.
Но – лишь на миг.
И никогда не всерьез, потому что Варала на самом-то деле не проявляла ни покровительства, ни высокомерия, а просто таким вот довольно бесцеремонным образом была заботлива и внимательна. Беременность изменяла не только тело Деаны. Ее мысли перепрыгивали с темы на тему, у нее возникали проблемы с концентрацией на обычных делах, на молитве, тренировках, медитации. Безо всякой причины она впадала в злость или в печаль. Когда бы не годы, посвященные тренировкам: обучению памяти, чтобы содержать в ней историю племени, и вышколу тела, чтобы суметь охранить этот дар Матери от превратностей судьбы, – она могла бы сойти с ума.
Благословенное состояние.
Наверняка это определение выдумал какой-то мужчина.
Когда Деана, не подумав, рассказала о своих эмоциях Варале, та только улыбнулась уголком рта и заявила, что это только начало четвертого месяца, а самое интересное у Деаны еще впереди, поскольку первый триместр обычно вспоминается с ностальгией. А потом спросила мимоходом, не отдаст ли Пламя Агара, владычица Белого Коноверина свои тальхеры на сохранение. Прежде чем кого-нибудь ими зарежет.
Но это даже не обсуждалось.
Сухи объяснил ей все довольно внятно. В Коноверине беременных женщин окружало нечто между любовью и повсеместным стыдом. Всяческие «женские» дела, месячные, беременность, роды не имели права демонстрироваться в публичном пространстве. В некоторых районах Дальнего Юга, особенно в провинции, существовали правила, что когда живот становится настолько велик, что его уже нельзя спрятать под одеждой, женщина исчезает из жизни, не выходит из дому, не принимает гостей; иногда даже у беременной отбирали имя, обращаясь к ней эувагария, что означало «сосуд Агара». Впрочем, зачем далеко ходить: в самом княжеском роду женщин использовали как стельных самок. Они прибывали во дворец с закрытыми лицами, чтобы князья «благословили» их своим семенем, а потом, если рожали дочку, возвращались с ней в семью, а если имели несчастье родить сына, то ребенка у них отбирали, а их самих отсылали домой.
Варварские обычаи варварской страны.
Но она не могла идти дорогой обычной женщины. Деана была Пламенем Агара, а потому ей приходилось пробираться узкой тропой между обычаем и собственным, странным и, сказать честно, неустойчивым путем.
Неустойчивым, словно танец на клинке кинжала. Ей приходилось искать себя в болоте местных традиций – и одновременно она все еще должна была подчеркивать свой статус непокорной «горной львицы». А оружие – даже если придется расширять пояса тальхеров, чтобы те могли обнять ее растущий живот, – оказалось одним из элементов, которые должны были выделить ее среди остальных беременных.
Деана улыбнулась без тени радости. На самом деле она еще никому не выпустила кишки, но это легко могло измениться, если кому-то придет в голову, что сразу после рождения ребенка она должна будет отдать того и исчезнуть, как и прочие матери. Потому-то, даже если она будет благословенна девочкой, наверняка найдутся те, кто посчитает, что она не может ту оставить. Нет, если речь о таком ребенке.
Сумеет ли она тогда воспротивиться тысячелетней традиции, поддержанной политическими махинациями? И интересами государства? Какими бы там те ни были?
У нее защипало глаза, кровь ударила в голову, а улыбка перешла в кислую гримасу. Она снова позволила мыслям уплыть, дрейфуя вслед за ними, – и в один момент ее спокойствие распалось, словно песчаный замок, подмытый морской волной.
Беременность. Благословенное состояние.
Что бы ни принесло будущее, она достойно встретит его, а сейчас нет смысла уступать страху и истерике.
Она наклонила голову и проговорила короткую молитву против страха.
- Мой старейший враг – со мной,
- Владычица, держи меня за руку.
- Мой старейший враг надо мной,
- Владычица, да не убоюсь я зла.
- Мой старейший враг передо мной,
- Владычица, сердце разделяю с тобою.
- Мой старейший враг во мне,
- Владычица, смерть нашим врагам.
Простенький ритм детской молитвы, которой в афрааграх учили всех мальчиков и девочек, когда вручали им первое настоящее оружие, все еще обладал силой.
Она села на краю постели и вновь отерла Лавенересу лицо. Его веки дрогнули, а по покрытому двухдневной щетиной лицу промелькнула легкая гримаса. Завтра снова нужно будет его побрить. Деана делала это лично, потому что от мысли, что кто-то другой будет прикладывать лезвие к горлу ее мужчины, у нее скручивался желудок. Кроме того, когда он наконец проснется и спросит о коллекции царапин и порезов на шее, лучше, чтобы не пришлось объясняться кому-то из слуг.
Ей был необходим он, ее князь, даже если Варала утверждала, что Деана прекрасно справляется.
Потому что Варала из Омера – официально первая наложница, а на самом деле мать правящего Лавенереса, спутанная столь же крепко, как и Деана, сетью обычаев, традиций и законов, – в последние дни сделалась одной из наиболее доверенных ее подруг.
Это она встала во главе Дома Женщин, который после убийства Овийи, предыдущей здешней начальницы, в панике оказался на грани распада. Вместе с Овией погибли и девушки, приготовленные на роль княжеских любовниц, часть наложниц, служанок и даже дворцовых евнухов. Слухи гласили, что убийцы прикончили бы всех, когда бы не она, Деана д’Кллеан, пустынная львица, которая, чувствуя на себе благословение Агара, прошла по дворцу в святом гневе, посылая в Дом Сна каждого из встреченных убийц. Деана сама неохотно возвращалась к этим минутам. Помнила только, что сражалась во дворце, умерщвляя убийц, которых позже опознали как Тростников, а потом – отправилась к Оку, из которого уже вышла как Пламень Агара.
Варала использовала эту историю, чтобы добавить в легенду, что росла вокруг ее неофициальной «невестки», еще несколько строф. В рассказах наложницы Деана победила двадцать убийц и спасла жизнь большей части служанок во дворце. Ее гнев был святым, а поступки – безгрешны, даже когда она выпускала внутренности и перерезала глотки. Огоньки свечей танцевали в ритме ударов ее сабель, а огонь в каминах и свет ламп самостоятельно разгорались, чтобы указывать избраннице Владыки Огня места, где скрывались подлые, трусливые убийцы. Чудеса и благословения шли вслед за ней.
Деана не имела ни сил, ни желания опровергать эти рассказы. Тем более что чем сильнее она пыталась, тем чаще их повторяли.
В эту минуту Дом Женщин напоминал государство в государстве, запертое на все засовы, охраняемое отрядами женщин и девиц со странной смесью наступательного и оборонительного оружия. Несколько дней назад Деана наблюдала, как служанка лет пятнадцати стирает пыль, волоча за собой что-то вроде гвизармы, вытянутой Великая Мать знает откуда. Вид был забавным и беспокоящим одновременно, потому что пробуждал мерзкие вопросы: «Когда я стала той, за кого люди готовы сражаться и умирать? Почему я должна взваливать на себя эту ответственность?»
Деана попыталась вмешаться, поскольку спотыкающаяся о древко девочка не производила впечатления кого-то, кто сумел бы защитить даже самого себя, не говоря уже о других, но Варала обрезала дискуссию коротко и решительно. «Один раз уже кастраты и дворцовая стража подвели, – ответила. – Оттого я всех их отправила отсюда. Если мы сами не позаботимся о собственной безопасности, то кто это сделает? Особенно сейчас, когда ты поставила Тростников вне закона. Помнишь? Это шпионы и убийцы, но, слава Агару, они не принимали в свои ряды женщин, а потому им будет непросто проникнуть в эти комнаты. Потому стражники останутся вовне Дома Женщин, а внутри каждый мужчина будет пришельцем. Ну, быть может, за исключением отравителя и Эвиката. Да и кроме того, – первая наложница перешла на шепот, – я сама проверила этих девиц. Они верят».
– Во что? – Деана спросила это, слегка раздосадованная очередной лекцией.
– В тебя, – услышала она. – В женщину, которая сама владеет собственной судьбой, сражается получше любого из мужчин и которую Владыка Огня выбрал своим голосом. Верь им. Они серьезно тренируются.
У нее тогда не хватило слов, острый ответ так и не пожелал появиться, да и что бы это дало? В Доме Женщин царили свои законы, даже если эти законы и изменились в последнее время.
Деана уступила, но на следующий день проведала караван-сарай за городом. Естественно, по сравнению с ее предыдущим визитом это выглядело как приезд небольшой армии. Ей пришлось взять с собой сотню одетых в желтые шелка воинов в полном вооружении, а на границе обиталища купцов встали тысяча вооруженных Буйволов и вдвое больше Соловьев. Ее визит вызвал немалое замешательство, если не панику, но Деана не слишком переживала по этому поводу. Ну и – решила дело, по которому сюда пришла.
Вера творит чудеса, но реже, чем хорошо обученный рубака.
Глава 9
Император хмыкнул, прерывая нарастающую тишину.
– И какие же выводы вы сделали из событий на Дальнем Юге?
– Разведка – не для того, чтобы делать выводы, она только чтобы доставлять информацию, ваше величество.
Гентрелл пересмотрел свое решение. Сука была не отважной – она была безумной.
Креган-бер-Арленс повернулся к ним спиной, в сторону южной стены комнаты. Если бы размеры помещения позволяли, а Безумие Эмбрела охватывало больший кусок мира, взгляд императора теперь блуждал бы по окрестностям вырезанного из мрамора подобия Белого Коноверина и других земель, лежащих за Травахен.
– Вывод таков, что Бессмертные тоже ведут свою игру. Потому что это некая игра, моя дорогая. На севере, на Литеранской возвышенности, почти пробудилось существо, которое могло внести изрядную сумятицу в пантеон. Ана’бог. Силы, какой не бывало за несколько последних тысяч лет. А в нескольких других местах мира почти одновременно случились нападения на матриархистов, причем не просто движения фанатиков, но без малого религиозные войны. Мы все еще не знаем, какие силы столкнулись в Понкее-Лаа, кто против кого сражался, кто выиграл, а кто проиграл. Но полагаю, мы можем исключить Владыку Битв как зачинщика тех событий.
Сука заморгала, нахмурилась.
– Ваше величество, я не думаю…
– Если разведка не для того, чтобы делать выводы, дорогая графиня, то они и не для думанья. О чем бы то ни было. Я прав?
Впервые лицо Эвсевении Вамлесх покрылось густым румянцем. Гентрелл не послал ей торжествующей улыбки, но и не стал отводить взгляда от ее лица.
– Это не Реагвир стоял за бунтами в Понкее-Лаа, – продолжал император. – Наши Бессмертные связаны собственными прозвищами сильнее, чем мы могли бы думать. Владыка Битв – это воин, солдат. Он не проиграл бы сражения в самом сердце своего величайшего храма во втором по размерам городе континента – разве что город и храм лежали бы в руинах, понимаешь?
– В таком случае он выиграл. – Сука не отступала.
– Возможно. Но ведь бунт погас. Значит, если Реагвир вмешался, то лишь чтобы остановить религиозных фанатиков. Своих почитателей. А значит, не он ими управлял. А если Реагвир не принимал в этом участия, то другие силы пытались втянуть его Храм в конфликт с почитателями Матери. А тем самым – с Империей. Такова логика событий в Понкее-Лаа. А на Дальнем Юге это заметно еще отчетливей. Кто-то пытался превратить восстание рабов в религиозную войну, что закончилась бы резней, масштабов которой мы не видывали со времен, когда наши города пылали во время войн культов. Но – не удалось. Обрар Пламенный не сел на трон и не разжег тысячи костров для взбунтовавшихся меекханских рабов. И нет, мы бы не отправили туда армию; как верно заметил Гентрелл, у нас недостаточно сил. Но нам пришлось бы сильно ограничить торговые контакты. Мы посылаем на юг сталь, фарфор, стекло, соль, медь, цинк и наши славные вина. Получаем взамен специи, шелк, жемчуг и золото. И обкладываем податями купцов. Без торговли пострадала бы наша казна. Но камбехийский князь погиб в Оке от рук Деаны д’Кллеан. И только вмешательство Агара могло спасти иссарскую дикарку от огня.
– Бог нарушил собственный закон? – Эвсевения уже стала нормального цвета.
– Есть истина писанных на заказ книг – и прочие истины. Не так ли? – Император повернулся к ним и насмешливо, без злости в глазах, улыбнулся. – Разве мы не передаем верданно их скот, несмотря на то что как собственность бунтовщиков он должен быть конфискован? Но мы руководствуемся честью Империи, даже если нас оскорбили. Нарушаем ли мы собственные законы – это уже второй вопрос. А законы Агара? В Оке не сгорит только тот, в ком достаточно крови авендери. Так гласят тамошние святые книги. Но сколько это – «достаточно»? Кто знает? Только Владыка Огня. Мне кажется, истина, – улыбка владыки исчезла, – выглядит так, что Агару, как и Владыке Битв, брошен вызов. Его пытались заставить сделать нечто, чего он делать не желал, а он ответил, признайтесь, на такое довольно странным образом. Сделал своим Пламенем иссарку. Последовательницу Великой Матери. Не будь это настолько пугающим – было бы даже забавным.
Император уселся на стуле, вытянул ноги, вздохнул.
– Итак, имеем двух сильных богов, которых некто пытался втянуть в конфликт с Баэльта’Матран. То есть, на самом деле, кто-то пытался втянуть Меекхан в сражение с Реагвиром и Агаром. И это в тот момент, когда Восток выглядит как разваленный дом и неизвестно, выстроим ли мы из этих руин нечто постоянное, или все там запылает. К счастью для нас, оба Бессмертных оказались… рассудительными. Гентрелл, сколько, собственно, храмов Владыки Огня в Империи?
Этот вопрос застиг его врасплох. Пришлось несколько напрячь память.
– Около трехсот, господин.
– Так много?
– Это, по сути, не слишком-то и много, ваше величество. У нас более десяти тысяч храмов Матери и вдвое больше пристанищ прочих богов. Не считая монастырей, орденов и прочих мест культа. А самый большой Храм Огня размером с крупную конюшню. Он не слишком популярный бог в наших землях.
– А его жрецы лояльны?
– Чем меньше религия, тем меньше с ней проблем, господин. Мы считаем Агара одним из Великой Семьи, его жрецы официально признают первенство Баэльта’Матран.
– Хорошо. Свяжись с их иерархом и передай ему от моего имени сумму в размере трех… нет, двух тысяч оргов. И восемь тысяч для Храма Реагвира.
– Какова будет причина взноса, ваше величество?
Креган-бер-Арленс улыбнулся, а Третья Крыса понял, что ему совершенно не понравится то, что он сейчас услышит.
– Для Реагвира – без пояснений. Просто моя симпатия. Но жрецы Агара пусть возносят молитвы о мире на Дальнем Юге. Пусть молятся о конце пролития крови и о свободе для тех, кто ее жаждет. Если Владыка Огня сел за стол, мы не станем скрывать от него наших мотивов. Он кажется рассудительным. А теперь, – улыбка императора сделалась шире, когда его взгляд остановился на Суке, – я хочу знать во всех подробностях, в какое дерьмо влез мой лучший генерал. Я поставлю сто тысяч оргов, что Крысы приказали ему сидеть во дворце в Белом Коноверине, и вдвое больше – на то, что едва он сошел с корабля, то принялся прикидывать, как бы тут поразвлечься. А я не поверю, что Гончие не знают, что он придумал.
За ними следили. Они знали об этом от самого Помве, поскольку, едва покинув поле битвы и въехав в редкий лесок, наткнулись на недавно оставленный лагерь. Несколько шалашей из разлапистых листьев, дыра в земле, где горел огонь, и остатки обгрызенных костей. Местные проводники взглянули на следы и заявили, что это точно не туземцы. Охотники из Коноверина или Камбехии не строят таких шалашей и не разводят огонь подобным способом. Это фокусы, перенятые у невольников с севера, с пограничья Великих степей. Кроме того, – тут старший из мужчин скривил темное лицо в мрачной гримасе, – нынче охотники не заходят в эти места. Слишком легко самим сделаться добычей.
Они остановились в этом месте на привал, дали отдохнуть лошадям, снова развели огонь. Лея исчезла в ближайшем шалаше, воспользовавшись первым попавшимся поводом, чтобы через четверть часа выйти оттуда с руками, измазанными в здешней жирной и черной земле. Кивнула Ласкольнику и прошептала: «десять человек, двести ярдов отсюда», а потом отмахнула рукой.
Кайлеан потянулась внутрь себя и вызвала Бердефа.
Тот появился на краю полянки, махнул хвостом – и тут же исчез. Через несколько секунд пес передал ей картинку: семеро мужчин и три женщины, все в хлопковых накидках, вооруженные короткими копьями, дротиками и ножами. Ничего странного, что они предпочли отступить; в сравнении с их отрядом они выглядели как банда оборванцев.
Теперь они вполголоса совещались. Бердеф стоял слишком далеко, чтобы передать слова, но ей немного требовалось, чтобы распознать, с кем они имеют дело. Половина вооруженных была со светлыми волосами, а на шеях все еще виднелись полосы незагоревшей кожи. Они наткнулись на разведку повстанческой армии.
Как и планировали.
Она разорвала контакт с духом пса.
– Это наши.
Лея подтвердила ее слова небрежным жестом.
– Знаю. Говорят на меекхе. Заметили нас, едва мы миновали Помве. Наблюдали. Не знают, наемники мы ли бандиты. Их сбивают с толку Кайлеан и Кошкодур.
– Почему?
– У вас слишком светлые волосы. Редкость здесь. Потому полагают, что мы охрана, нанятая ими, – указала на проводников. – Потому что они выглядят и одеваются как местные.
Ласкольник небрежно оперся о ствол дерева, поправил пояс с саблей.
– Ты уже узнала, отчего они тут сидели?
– Об этом они не говорили. Но один вспоминал, что они тут уже десять дней, а значит, навряд ли они ждали именно нас. Полагаю, просто присматривают за Помве.
– Нападут на нас?
Бердеф показал ей картинку. Двое мужчин и две женщины покинули группку, исчезая между деревьями. Каждый пошел в свою сторону.
– Не сейчас, кха-дар. Только когда стянут подкрепления. – Она описала, что увидел дух пса.
Ласкольник только улыбнулся.
– Кахель-сав-Кирху окружил Помве разведчиками. Они должны присматривать за дорогами, перехватывать гонцов, информировать о караванах. Я готов поклясться, что уже с месяц ни один не добирался до города. – Он вздохнул, скривил губы. – Проклятие. Я не хочу рисковать боем с людьми, которых я ищу. Мы сумеем подкрасться так, чтобы их не вспугнуть?
Лея задумалась.
– Нет, кха-дар. Это лес, густой и мерзкий. Верхом не подъедем, а пехом я бы не хотела идти к ним: наверняка они разбираются в лесном бою получше нашего. Придется решать все по-другому.
Они и попытались, причем чуть ли не в последний миг: десятью милями дальше, когда Йанне подал знак, что вокруг уже собралось примерно тридцать вооруженных, а впереди – ждет еще двадцать.
Кайлеан чихнула, а Торин застриг ушами и фыркнул. Она похлопала его по шее, отогнав несколько надоедливых мух. Это было хорошее место. Они как раз миновали большую поляну, где кони тонули в травах почти по холку, и встали перед густыми лианами, заградившими дальнейший путь. Глазами Бердефа она видела, как идущая за ними тридцатка разделилась. Часть двинулась вдоль леса, окружавшего поляну, но несколько следящих пригнулись и, укрывшись в траве, отправились за чаарданом.
Она чихнула снова и вытерла нос рукавом. По этому знаку Нияр придвинулся, занимая место слева от нее, а Йанне вынул топор и привстал в стременах. Принялся размашистыми движениями рубить загораживавшие дорогу лианы. Кайлеан потянулась за саблей, словно намеревалась к нему присоединиться.
Ласкольник протяжно свистнул.
Они осадили лошадей так, что животные присели на задние ноги, развернулись почти на месте и погнали назад. Десять коней в несколько ударов сердца перешли в галоп, разводя широкой грудью высокие травы.
Неслись вперед.
Йанне вдруг замедлился, выпустил топор, тяжелое оружие повисло в петле на запястье, а сам он перегнулся в седле и подхватил с земли невысокую фигурку. Кошкодур пытался сделать то же самое, промахнулся и едва не свалился с коня. Кайлеан даже сквозь шум ветра в ушах слышала, как он ругается. Сама в последний миг дернула повод влево, потому что Торин как раз пытался стоптать кого-то перед собой.
А они уже приближались к другому концу поляны.
Свист осадил их на месте. Они развернули лошадей: настороженно, со щитами, поднятыми вверх, с оружием в руках.
Кошкодур продолжал ругаться, двигая плечом вверх-вниз.
– Тихо, Сарден. – Ласкольник мерил взглядом края поляны, на которых как раз зароились люди. – Притворяйся, что ты невредим.
Они шли на них лавой, уже не скрываясь: та тридцатка, что за ними следила, и остальные двадцать вооруженных людей, на которых они должны были наткнуться. Эти были хорошо приготовлены к схватке с конницей, нося стальные шлемы и кольчуги. В руках держали длинные копья и нечто, что выглядело как самодельные гвизармы и насаженные вдоль древка косы с дополнительными крюками. И были они постарше остальных, седоватые, в шрамах. Шли ровным шагом, не спеша, не выказывая ни сомнения, ни страха.
Меекханская пехота. Ветераны.
– Как твоя добыча, Йанне?
– Дергается, кха-дар. – Птичник приподнял пленника, развернул лицом к себе, тихонько фыркнул. – Но приходилось мне подхватывать вещи и похуже.
– Разве что когда ты всаживал свой стручок туда, куда не нужно. – Дагена брякнула пальцем по тетиве. – Чего они ждут? И почему молчат, чтоб их?!
– Видят, что мы не бежим, хотя – могли бы. А потому хотят поговорить. – Ласкольник мерил взглядом приближающихся пехотинцев. – Посмотрим, что они скажут.
Кайлеан использовала момент, чтобы взглянуть на пленника, и причмокнула удивленно. Йанне поймал девушку. На глаз – лет четырнадцати-пятнадцати. Мелкая, гибкая, черноволосая и черноглазая, она напоминала Лею, только худую, словно щепка, с волосами, остриженными почти под корень. Но разорванная на груди рубаха открывала все. Девушка.
Ну, или очень странный парень. Никогда не понять, как оно бывает тут, на Дальнем Юге.
– Не таращитесь на нее, – рявкнула она, поправляя саблю и повыше поднимая щит. – Мальчикам покажи сиськи – и можно вас резать, как пьяных поросят.
Никто не успел ей ответить, потому что тяжеловооруженный пехотинец приблизился шагов на десять, и тогда Ласкольник поднял ладонь и рявкнул:
– Стоять!
Они остановились, упираясь древками копий, гвизарм и кос. Не казались ни напуганными, ни нервничающими. Легковооруженные стояли чуть позади, держа оружие наготове. Некоторое время оба отряда мерялись взглядами.
– Далековато вы от дома, чую, – отозвался пехотинец, стоящий посредине строя. – Далековато, и, чую, не факт, что сумеете домой вернуться. Но, чую, вернуться бы вы хотели.
Мужчина цедил слова неспешно, почти флегматично. Седая борода и покрытое морщинами лицо придавали ему вид семидесятилетнего деда, но, скорее всего, он не был настолько стар. Судя по рукам и мускулистым предплечьям, не старше Кошкодура или Ласкольника.
– Вы обошли Помве, – продолжал он, перескакивая взглядом с одного всадника на другого. Если его удивило присутствие женщин в отряде, то никак этого не выдал. – Это хорошо, чую. Мы не любим никого, у кого есть какие-то дела в том городе. Мы с ним еще не закончили.
Он воткнул свое копье в землю и сделал три шага вперед.
– Местным купцам сейчас непросто нанять местных охранников, чую. А потому они наверняка искали наивных по караван-сараям. Людей с севера, чую. Меекханцев. Думают, что это их обережет. Но ошибаются, чую. – Он указал рукой на девушку, которую держал Йанне. – У вас есть кое-кто, кто принадлежит нам. Отдайте ее.
Кайлеан не ожидала услышать смех. Громкий, искренний, теплый. А потом Генно Ласкольник выехал вперед, снял шлем, выпрямился и процедил:
– Так иди и возьми ее, Люка-вер-Клитус.
На миг все стихло, а потом кто-то из группы легковооруженных двинулся вперед, но одновременно седой пехотинец рявкнул:
– Стоять!!! Ни с места!!!
Все замерли. Паршивая жопа старой козы, ну и голосище! Он будто рычал в медную трубу.
Мужчина тоже стянул шлем и двинулся в сторону кха-дара, и с каждым шагом лицо его молодело.
– Генерал? Генерал Ласкольник? Но почему? Что?..
Ему не хватило слов, а потому он только махнул рукой. Ласкольник засмеялся, соскочил на землю, и они крепко обнялись.
– Ну, – Кошкодур сунул саблю в ножны и забросил щит за спину, – пожалуй, самая сложная часть – позади.
– Лишь бы ты сейчас не оказался прав. – Лук Дагены пошел в сагайдак, а она сама потянулась так, что в суставах его хрупнуло. – Йанне, Кайлеан уже говорила, чтобы ты перестал таращиться на сиськи этой малышки.
– Меня зовут Колесо. – Девушка взглянула на нее, явно разозленная. – И я не малышка.
– Колесо? – Брови Даг поползли вверх. – Такое круглое, от повозки? Девушка, до круглости тебе не хватает фунтов пятидесяти. Пока что ты – едва-едва ось. Отпусти ее, Йанне, пусть присоединяется к своим.
Птичник поставил девушку на землю и легко подтолкнул в сторону пеших.
– Ступай. – Он глянул на остальной чаардан. – И что теперь?
– Ждем. – Кошкодур напомнил им, что он – заместитель Ласкольника. – Оружие – под руку, коней держать накоротке. Радостное приветствие или нет, пока что – следим. А потом посмотрим.
– Да. Это похоже на него. Собственно, ничего другого я от него и не ожидал.
Было сложно понять, говорит ли император это с удовлетворением или с удивлением. А еще сложнее было сказать, как эти вести повлияют на судьбы собравшихся в комнате. За последний час он уже успел напомнить, что они – простые смертные, зависимые от его воли. Что он – господин их судьбы. Теперь же они знали, что есть и тот, над кем император властвует не до конца.
Генно Ласкольник.
– Как он сказал – поехал осмотреться. – Несмотря на вес сообщаемых новостей, Эвсевения была удивительно спокойна. – А наш резидент в Коноверине, Палец, не имел ни власти, ни средств, чтобы ему в этом помешать. И только-то. Мог лишь направить его в место, где существовал шанс, что генерал повстречается с нужными людьми.
– Нужными? – Креган-бер-Арленс уселся поудобней. – И что это значит?
– Армия рабов собирается на Большой Халесийской возвышенности, – продолжала графиня Вамлесх. – А точнее, на пограничной территории между Коноверином и Вахези. Группы беглецов направляются в ту сторону, а это, полагаю, свидетельствует, что восстание хорошо спланировано и, что важнее, продолжает развиваться так, как хотели его вожди. Часть повстанческих отрядов, от нескольких десятков людей до сотни, действуют вдали от возвышенности: грабят караваны, перерезают торговые пути, раздувают бунты там, где те пока не разгорелись, атакуют удаленные плантации, хозяйства и рудники, заманивают в засады небольшие отряды армии. Так гласят рапорты, которые присылают нам агенты изо всех княжеств Дальнего Юга. Мы предпочли бы, чтобы генерал не наткнулся на такие отряды, тем более что некоторые из них полностью состоят из рабов других наций. А потому Палец сперва отослал его в Тос – туда, где проще всего встретить наших. Меекханцев.
Император прикрыл глаза, закусил губу. Молчание затягивалось.
– В этом весь Генно. Весь он. Я уже начинаю жалеть, что позволил ему развлекаться в игры Крыс. Если уж он заскучал, следовало дать старому жеребчику дюжину молодых кобылок и, возможно, время от времени позволять ввязываться в поединки. С подобранным противником, естественно. Но именно я дал дурацкое согласие, потому вина – частично на мне. А знаете, что могло бы стать факелом, что подожжет Великие степи? Весть о том, что Империя потеряла Генно Ласкольника. Что Серый Волк уже не поведет наши полки против Молний Отца Войны. Потому, собственно, мы будем отдавать… Сколько там было, Третий? Пятнадцать тысяч ежемесячно, чтобы иметь возможность как можно быстрее доставить его домой. И мне кажется, что я потеряю на этом каждый орг, который полагал получить от торговли скотиной.
Сука выпрямилась немного и вздернула подбородок повыше. По ее лицу промелькнула едва скрытая неприязнь.
– Ваше величество слишком суров к себе. Это ведь Ласкольник, невежливый, упрямый и несговорчивый варвар. Он всегда делал что хотел.
– И наверняка именно поэтому выиграл для нас последнюю большую войну. – Люво улыбнулся, словно извиняясь, в стиле: «позвольте вмешаться, хотя я и знаю, что не должен». – Генно Ласкольник, господин, взял на вылазку лучших своих людей. Тех самых, с которыми гулял по Великим степям. Если вы позволяли ему глубокие рейды к востоку от Амерты с несколькими десятками всадников, то…
– Под Амертой всегда стоял панцирный полк.
– А в караван-сарае под Коноверином ждет более пятисот наших солдат, господин, – обронила Сука. – Хорошо обученных и вооруженных.
Император вдруг засмеялся, удивив всю их троицу.
– Подумать только, Крыса и Гончая говорят в один голос. Я и не думал, что когда-либо этого дождусь. Дальше, графиня. Имеет ли это восстание шанс на успех?
Она заколебалась.
– Я…
– Никаких домыслов или спекуляций, Эвсевения, – коротко обрезал Креган-бер-Арленс. – Только факты.
Женщина замолчала, а когда заговорила снова, голос ее звучал так, будто каждое слово из нее тянули четверной конной упряжкой. Гентрелл обменялся быстрым взглядом с Первой Крысой. Это должно было оказаться больно для нее. Стоять во главе сильнейшей шпионской организации Империи, у которой золота больше, чем в казне многих княжеств поменьше, и признаваться в своем неведении…
– Увы, господин, я не знаю. Этого не удастся сказать точно с той информацией, которая у нас есть. Коноверин все еще не пришел в себя после событий в Оке, Деана д’Кллеан поддерживается Родом Соловья и двумя третями Рода Буйвола, но она лично приказала арестовать либо казнить значительную часть командования Буйволов и всех командиров Тростников. Аф’гемид – то есть командир Рода Тростника – исчез, а сами Тростники были вырезаны, когда, как рассказывают на Юге, объявилась Пламя Агара. Армия княжества насчитывает сейчас меньше половины от тех сил, которыми оно располагало в начале событий. Большая часть из них стоит в столице. Те отряды, что не послушались приказа о концентрации в Белом Коноверине, были уничтожены или отрезаны в провинции еще в первые дни бунта. Госпожа Пламени приказала обучать отряды легкой пехоты и около двухсот боевых слонов, но не сделала никаких решительных шагов против бунтовщиков. Почти без боя отдала им половину страны. Большие города затворили ворота. Плантации, хозяйства и ремесленные пригороды или опустошены, или разрушаются рабами да вооруженными бандами, которые без числа размножились в тех землях.
Креган-бер-Арленс слушал рапорт с прикрытыми веками, время от времени легонько кивая. На лице его не дрогнула и мышца, что, кажется, сильнее всего выводило женщину из равновесия, поскольку после последней фразы она замолчала, словно не понимая, что говорить дальше.
– А другие княжества? – подогнал ее ласковым движением ладони император.
Она сглотнула.
– В Камбехии царит замешательство, ваше величество. Обрар был последним из линии с достаточно чистой кровью, чтобы войти в Око, а претенденты на его трон собирают войска, не слишком-то обращая внимания на восстание. Вахези – небольшое княжество со слабой армией и еще более слабым князем. Они даже не пытаются выдавить бунтовщиков со своих территорий. Только Северная Гегхия реагирует довольно резко, ее войска под командованием князя Хантара Сехравина уничтожают любой отряд рабов, схваченные же бунтовщики идут на костры. Но это только распаляет сопротивление. Южная Гегхия и Бахдара создали нечто похожее на союз. В этих княжествах никогда не было ничего похожего на большие плантации или рудники, а потому и рабов там немного. Оба они провозгласили, что бунт – это кара, посланная Агаром на «грешный» Север, а потому они не станут ей мешать. В этом хаосе почти ничего невозможно предвидеть. Таковы факты, ваше величество, – закончила она, сжав губы в узкую линию.
В этот момент Гентрелл старался даже не смотреть в ее сторону. Признание в незнании должно было оказаться для нее примерно тем же, что для девицы-жрицы – публичное признание, что та на третьем месяце беременности. Лучше бы ей не помнить, кто присутствовал при этом ее унижении.
– А армия рабов?
– Насколько я знаю, именно ради этой информации туда и отправился Генно Ласкольник. У него было намерение проверить, чего стоит их так называемая армия.
Император покивал, потом встал, развернулся к ним спиной.
– На этом мы закончим сегодня. Можете отправиться в свои покои в городе. Встретимся тут завтра – нет, послезавтра вечером, и я надеюсь, Эвсевения, что ты обогатишь к тому моменту свое знание о происходящем на Дальнем Юге. И особенно что касается информации, где находится и что делает Ласкольник. Третий скажет мне, когда они смогут доставить генерала домой, а Люво тогда уже должен иметь новости о той роте Горной Стражи, о которой мы говорили, – и о ее успехах в поисках Кей’лы Калевенх. На сегодня все. Можете идти.
Глава 10
Чудовище зарычало, дернулось и ударило грудью в ледяную стену. Та разлетелась на куски. Как и сотни ледяных стен ранее. Оставался лишь вопрос, кто первый падет в этой стычке: Владычица Льда или плавающая тварь, которая их пожрала?
Или которую они оседлали, если взглянуть на последние события с другой стороны.
Кеннет-лив-Даравит тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Хватит, нет смысла терять время на всякие «что будет», если человек все равно не может повлиять на происходящее.
Чудовище налетело на них, когда они стояли на льду, раздумывая, что скрывают облака тумана, которые не могла развеять даже ярость Андай’и. Вынырнуло из молочных испарений, ломая и круша ледяную толщу почти в десяток футов так, словно это яичная скорлупа. Они сперва услышали это, а потом почувствовали, как дрогнул и начал смещаться лед под их ногами. Смещатья! Кеннет проорал приказ: «К саням!» – и все, стражники и Крысы, бросились в бегство. Но было поздно что-либо предпринимать. Даже если бы они сидели на санях с отдохнувшими и разогретыми псами, о бегстве и речи не шло бы: чудовище двигалось на них быстрее галопирующего коня.
Когда они увидели его впервые, всего-то в нескольких сотнях шагов позади, оно казалось плавающей черной горой: шириной в добрых двести ярдов и высотой в пятьдесят – по крайней мере, с одной своей стороны, поскольку второй, что была ближе к ним, оно едва ли не волочилось по льду. Лейтенант вскочил в сани. Псов не пришлось подгонять, они рванули так, что он едва не опрокинулся, и помчались, сколько было сил, на юг. Другие сани его десятки уже летели вперед.
Слишком медленно.
Лед трещал и рвался, Малаве, правивший упряжкой, орал и ругался, пытаясь объехать щели пошире. Они неслись.
Слишком медленно.
Когда офицер оглянулся во второй раз, чудовище было уже ярдах в двухстах позади. А его черная, растрескавшаяся и поросшая какими-то лианами спина ускорилась.
Тогда Кеннет увидел, что делают остальные. Прочие сани роты гнали впереди, но не по прямой, а забирая влево, наискось, все ближе к твари. Потом и шесть саней справа, что везли дружину Крыс, принялись поворачивать. Что там, чтоб его перевернуло?!
Малаве тоже потянул вожжи влево.
– Вода! – крикнул он. – Вода впереди!
Кеннет уже видел, почему все сворачивают. В двухстах, может, трехстах ярдах впереди шумело море. В трещине было шагов двадцать, не перескочить саням и людям, и трещина эта все увеличивалась. Темно-серый хребет океана наконец освободился от ледяного панциря, но для Шестой роты это означало смертный приговор.
Гигантская ледяная плита, отрезанная трещиной, начала подниматься, на нее давила плавающая гора – и вдруг оказалось, что сани несутся как бы по склону. «Сейчас он сломается, – страх ухватил его за глотку, – лед расколется на сотни кусков, а мы попадаем в воду и потонем, словно блохи в этой схватке титанов».
Думай! Думай!!!
Лейтенант оглянулся. Чудовище находилось едва ли в пятидесяти ярдах позади и тоже поворачивало влево, словно желало перерезать дорогу саням стражников. «Оно нас пожрет». Стоя на спине твари и вспоминая события вчерашнего дня, Кеннет четко помнил эту свою мысль: «Лед растрескается, мы упадем в воду, а чудовище нас пожрет, словно кит стайку сельди».
Он сунул в рот свисток и скомандовал: «Ко мне! Ко мне! Отряд, ко мне!» Они подсмотрели этот метод отдачи приказов у Фургонщиков: резкие, сверлящие звуки могли пробиться даже сквозь какофонию битвы. Рота, несущаяся впереди Кеннета, развернула сани и помчалась к командиру. Крысы тоже резче взяли влево.
Он поймал себя на том, что широко скалится. Страх остался: потонуть в ледяной воде – не лучшая смерть для горца, но сильнее сейчас были отчаянность и гнев. Почему бы и нет? Если они должны погибнуть, то почему бы не так?
Чудовище начало опережать их, но будто бы слегка замедлилось. С этой стороны его бок уходил под лед, а спина – черная, растрескавшаяся плоскость, покрытая чем-то, что выглядело как полуокаменевшие стволы деревьев, – возносилась почти отвесно, как склон горы. Кеннет бросил взгляд назад… хвост чудища исчезал в густом тумане, что тянулся за гигантской тушей, словно привязанный.
– Влево!
Малаве выполнил приказ без колебания, и сани полетели к черному склону.
Кеннет снова засвистел: «Вперед! За мной! Атака! Атака!»
Они атаковали плавающую гору. Отчего бы и нет, они ведь гребаная Горная Стража. Если не они – то кто?
Собаки прыгнули, сани дернулись, накренились и несколько долгих, как целая жизнь, мгновений двигались на одном полозе, а под лейтенантом мелькнула щель между льдом и черной тварью – и вот они уже карабкались под уклон вверх.
Он соскочил, даже скорее, скатился с саней, чувствуя, как те притормаживают. Спина твари была сильно наклоненной, к тому же покрытой слоем уже замерзшей воды, словно чудовище только-только поднялось из глубин. Кеннет воткнул кинжал в черную поверхность, клинок вошел неглубоко, сам же лейтенант, ища опоры ногами, засвистел: «Ко мне! Ко мне!»
Его сани, которые взобрались уже на десяток ярдов вверх, вдруг остановились, псы загребли лапами по обледеневшей поверхности и начали сползать.
Он выплюнул свисток и заорал:
– Режь! Освободи собак!!!
Малаве можно было и не повторять. Он соскочил с саней и двумя быстрыми ударами отрезал постромки. «Фру-у-у», – несколько сотен фунтов припасов полетело вниз, на локоть разминувшись с Кеннетом, и разбилось о лед внизу. Но уже не было смысла сосредотачиваться на том, что они потеряли, поскольку на спину чудовища разгонялись и въезжали новые сани.
Стражники на ходу соскакивали с них, падали на «землю» и втыкали в эту спину кинжалы, ножи, чеканы. Там, где собаки не могли потянуть груз, его обрезали и сбрасывали в океан.
Тогда они потеряли первых солдат.
Камрес Войтир из седьмой десятки вел сани слишком осторожно: может, испугался в последний миг и сильнее, чем нужно, натянул вожжи, но и этого хватило. Его сани шли слишком медленно, собаки перепрыгнули щель, но сани – уже не смогли. Ударились о бок чудовища и на миг, меньший, чем удар сердца, повисли в воздухе, их повлекло надо льдом. А потом собаки утратили опору под ногами, и все – Камрес, Ловерин и Чорвэ, животные и сани – все упало между льдом и черной стеной.
Крик – короткий, страшный, животный – прорезал воздух и угас, а от трех солдат и полудюжины псов осталась только кровавая полоса на льду, удаляющаяся от тех, кто уже сидел на чудовище, со скоростью бегущего коня.
Всего они потеряли девятерых стражников и две дюжины собак. Погиб еще Бланд из Первой, втянутый под лед упряжкой. Омнэ Венк, командир Восьмой, прыгнул на помощь одному из своих солдат, поскользнулся и провалился в щель. Агерх и Ковэ из второй столкнулись с санями Крыс, уже в самом конце этой безумной эскапады, когда плоскость льда, по которой они ехали, начала трескаться – обе упряжки исчезли под водой, и никто не выплыл. Гессен и Ель оказались последними, у них были ахерские сани, сделанные из костей и шкур, и упряжка ахерских собак. Животные впали в панику, перестали слушаться поводьев и погнали в сторону. Оба стражника соскочили с саней в тот миг, когда упряжка провалилась в щель во льду, и лейтенант так их и запомнил: двое людей, стоящих на куске льдины шириной в десяток ярдов, посреди океана, покрытого расколотым льдом.
Читать бесплатно другие книги:
