Дотянуться до края Вселенной Старик МАО
Испуская длинные оранжевые снопы огня из маневровых двигателей, «Спартак» завалился резко вправо, а затем, запустив основные, стремительно разорвал дистанцию между кораблями. Едва это произошло, как черноту космоса по обоим бортам обездвиженного фрегата озарил калейдоскоп огней от двигателей выпущенных ракет.
– Саемен! Бч-8 вывести траекторию кинетики на меня!
– Есть!
Секунду спустя на коммоне Яна вспыхнула компьютерная модель траектории движения ракет с анализом их характеристик. Всё это были ещё до Исходные самонаводящиеся ракеты класса «Чингисхан» хорошие, но имеющие ряд недостатков. Главным, из которых была невысокая дальность. Ян перевёл дух, не предупреди его Саемен, им сейчас пришлось бы несладко, потому что системы ПРО корабля точно не смогли бы без потерь отразить такую массированную атаку.
– Тод. Бч – 5 отмена, Бч -7 десятисекундная готовность расчета ТЯР. Схема атаки «Велит»! – скомандовал Ян.
– Есть! Исполнено!
– Араския! Главные остановка! Манёвр, «Дискобол»!
Всё ещё летя по инерции на значительной скорости, крейсер словно танцор, совершивший изящный пируэт, быстро развернулся на маневровых двигателях носом к корме фрегата.
– Товарищ КомКор, противник запустил маневровые двигатели и пытается выставить нам борт, – доложила навигатор.
– Понял! – ответил Ян и, понимая что время работает против них, немедленно скомандовал. – Тод! Бч – 7! ТЯР! Новая схема – «Бумеранг»!
– Есть! Исполнено, – монотонно отрапортовал Каас.
– Пуск!
Корабль содрогнулся, когда из его чрева, подобно брошенному могучей рукой копью, вылетела тактическая ядерная ракета ТЯР – 10 «Армагеддон» и по широкой дуге унеслась в сторону фрегата.
«Теперь главное, чтобы её не уничтожили», – подумал Ян, а затем, крепко сжав подлокотники кресла, прошептал сквозь зубы:
– Ну что, Гектор – старина, спасут ли Ахиллеса боги? Иль подведёт его пята…, – и громко распорядился. – Яр! Сопровождение ТЯР на тебе, двигайся максимально незаметно!
– Так точно! – коротко ответил Свенсон.
– Араския! Экстренное торможение!
Вновь лихорадочно засверкали оранжевые огоньки маневровых двигателей, пытаясь погасить разгон корабля, а амортизационные системы буквально на последнем издыхании справились с перегрузками от резкого торможения. Но едва инерция движения была преодолена, как Ян приказал снова начать разгон с максимальной скоростью в сторону фрегата, чтобы обогнать ракету и отвлечь внимание противника на себя. И это ему удалось.
– Вот чёрт! – впервые за всё время службы Саемен позволила себе неуставное высказывание, что выдавало высшую степень её волнения. – Противник готовит бортовой залп из главных орудий. Процент попадания – 90. Время …
Не дослушав доклад навигатора, чётко осознавая, что у него в запасе катастрофически мало времени, Ян мгновенно разразился серией приказов:
– Араския! Лево! Экстренное уклонение! Тод! Бч – 4,5,6,7 противолазерное заграждение! Сергей! Щиты на полную!
Через мгновение, сверкая до предела накачанными энергией щитами, «Спартак» попытался ускользнуть с траектории десятка многогигаватных потоков энергии, выпущенных «Квазарами» фрегата, попутно запуская из всех торпедных и ракетных пусковых установок целый рой специальных болидов, которые при детонации образовали кратко живущее отрицательно заряженное поле частиц, ослаблявших мощность лазерных лучей. Всё это помогло избежать гибели, но не повреждений – два луча по касательной все же задели крейсер. По всем коридорам корабля разнёсся вой аварийных сирен. Ремонтные бригады, облачённые в защитные костюмы, наперегонки со смертью, помчались устранять полученный ущерб.
– Отчёт! – приказал Ян.
– Товарищ КомКор, – раздался напряженный голос Варды. – Обнаружено несколько серьезных повреждений в энергосистеме! Потеряно три из пяти энергонакопителей правого борта. Третья и седьмая энергомагистрали прекратили подачу. Ядро реактора находится в красной зоне, но пока стабильно. Вести огонь можем. Аварийные бригады выдвинулись. Убитых нет. Травмировано трое вспомогательных.
– Мощность щитов правого борта 40, – вторил ему Сергей. – Остальные сохранили по 60. Время восстановления три минуты.
– Орудийные системы в норме. Повреждений нет, – отчитался координатор вооружения.
– Главные двигатели и маневровые не пострадали, – произнесла выдержанным тоном Араския.
– Системы связи, РЭБ и контроля в норме. ККИ стабилен. Все кибератаки отражены. Противник приступил к минутной перезарядке «Квазаров», – смущённо ответила, оправившаяся от замешательства, Саемен.
– Яр?! – обратился к старпому Ян.
– ТЯР на малом идёт на сближение. Расстояние восемь тысяч. Ориентировочное время полторы минуты.
«Полторы, а следующий залп через минуту, надо продержаться любой ценой, хотя бы секунд двадцать», – подумал Ян.
– Араския! Выводи нас на огневую. Дистанция шесть тысяч. А затем на маневровых по «агрессивной» обратной эллептике от ТЯР!
– Есть.
– Саемен! По команде атакуй их системы наведения и контроля. Используя все резервы ККИ и РЭБ.
– Так точно!
Глава 5
Возле меня – лишь Смерть! и уже не избыть мне ужасной!
Нет избавления! Так, без сомнения, боги судили,
Зевс и от Зевса родившийся Феб; милосердые прежде
Часто меня избавляли; судьба наконец постигает!
Но не без дела погибну, во прах я паду не без славы;
Нечто великое сделаю, что и потомки услышат!
( Гомер «Илиада» песнь XX стр. 300-305)
Через двадцать секунд, когда «Спартак» вышел на рубеж и начал маневр, описывая сильно вытянутый орбитальный полуэллипс вокруг фрегата, Ян скомандовал:
– Тод! Бч – 1 и 2 беглый огонь всеми орудиями! Цель подавление щитов! Бч – 5 и 7 приготовиться к противолазерному заграждению по команде! Бч – 4 и 6 зарядить нульторпеды!
Все лазеры «Спартака» способные вести огонь на такой дистанции, один за другим, словно дротики, впивались в защитные поля вражеского корабля, постепенно делая их слабее, но подавить быстро столь мощные щиты, приведённые в боевую готовность даже залпами осевых «Квазаров» было нереально. И со стороны эта атака больше походила на акт отчаянья, так, наверное, подумал и капитан вражеского фрегата, поэтому сопровождая бортом, легкий крейсер хладнокровно ждал, пока все орудия накопят максимум энергии, что позволило выиграть Яну несколько мгновений.
– Залп через десять секунд! – громко произнесла навигатор.
«Два раза в одну воду не войти, тем более три», – про себя рассудил Ян и отдал очередное распоряжение:
– Араския! Главные на полную, идём на сближение.
«Спартак», не переставая вести огонь из всех орудий, словно гепард, резко ринулся на максимальном ускорении к громадине фрегата, уходя с линии огня. Это видимо понял и капитан вражеского корабля, готовясь поймать крейсер на очередном манёвре уклонения, а теперь вместо этого вынужденный, спешно работая маневровыми, пытаться удержать легкий крейсер в зоне поражения бортовых лазеров. И Яну почти удалось вывести свой корабль из-под удара.
– Командир, залп! – предупредила навигатор.
Ян тут же отдал ей команду:
– Давай!
Моментально, невидимые глазу, зондпрограммы РЭБ «Спартака» проникли в системы управления огнем фрегата и на доли секунды нарушили их работу, сбивая наведение. Пять из десяти лучей отклонились от цели и исчезли в безбрежных просторах космоса, но оставшиеся пять устремились к крейсеру, на борту которого, упорно пытавшийся отсрочить неизбежную гибель, Ян скомандовал:
– Тод! Залп! Сергей! Всю мощность на носовые! Варда! Всё на защиту! Аварийные на исходную!
Но едва рой защитных болидов успел вновь выстроиться на пути смертоносных лучей «Квазаров», а мощные нульторпеды, покинув пусковые аппараты, стремительно унеслись в направлении фрегата, как раскалённые копья плазмы, преодолев отрицательное поле и подавив носовой защитный экран, пронзили крейсер, сея на своём пути смерть и разрушение.
Однако, триумф экипажа фрегата был не долгим, через мгновение ракета «Армагеддон» словно стилет, прошедший меж пластинами доспеха, поразила врага в его самое уязвимое место – разрушенную корму. Мощный взрыв сотряс вражеский корабль, сокрушая переборки, шлюзы, отсеки, испепеляя электронику и людей, прерывая энергоснабжение и управление защитными системами корабля, что открыло путь для нульторпед, детонация которых вырвала из корпуса целые секции внутренней конструкции, довершив последний удар «Спартака», словно выдохнувшему перед смертью многоголосое: «Они не пройдут!».
И вот спустя несколько минут после начала яростной схватки в холодной черноте космоса, потерявшие управление и беспорядочно мигающие ярким огнями маневровых двигателей, некогда могучие творения рук человеческих, истекая дымчатыми и прозрачными, словно тонкий шёлк, шлейфами воздуха из зияющих глубоких ран – пробоин, подобно опавшим листьям, подхваченными резко налетевшим осенним ветром, закружились в безмолвном в танце. А где-то за миллионы километров от места смертельного поединка на станции «Артек» продолжалась плановая эвакуация детей, которые, сами того не подозревая, обрели сегодня второй день рождения, а грядущая угроза их Новому Миру обрела конкретные очертания.
«О Ахиллес, Пелеев сын. Сошедший на берег, не раз омытый дланью Посейдона.
Снискал ты славу кровавою стязёй, принесший много нам троянцам горя.
Тебя сражу не дрогнувшей рукою. Во имя всех кого ты обесчестил!
Отбив удар копья и нанеся удар в ответ, изрёк царевич Гектор.
Ты обессмертить имя хочешь?! И памяти достойной лишь богов?!
А я ж напротив вышел в битву, чтоб отчий дом от ахеян сберечь! Пустая слава мой не застит взгляд!
Отринул всё я ради дома! И встал перед тобой, подобно стенам Илиона!
Сказал так и ударил вновь. Да так, что сшиб Ахилла на колено.
Вскочил Пелид во страшном гневе, метнув копьё в Приама сына.
А Гектор, ко всему готовый, лишь поднял медный щит и отразил отчаянный удар.
Ты не пройдёшь! Как не пройдут они! Что топчутся у стен троянских, возжаждав громкой славы для себя! – воскликнул это,
И нанёс удар мечом, повергнув Ахиллеса бездыханным наземь!»
«Триумф Гектора» из дневника КомКора Яна Жижки.
Селена, 142 год от Исхода.
Метанойя Райта
– Джо, завязывай. Это уже десятая рюмка. Мне потом после твоих излияний полы оттирать придётся, – озабоченно произнёс Освальд Гутереш и дружески похлопал по плечу сорокалетнего отставного космонавта.
Райт, оторвав свой мутный взгляд от созерцаемой им мухи, ползающей по краю его тарелки со стэйком, посмотрел на тучного бармена, безуспешно пытаясь сфокусировать своё внимание на его лице. Но осознав, что слишком пьян для столь сложного действия, лишь неуклюже махнул рукой и буркнул:
– Спокуха, Ос. Ты не моя мать. Я свою меру знаю! Ещё парочку можно.
Освальд скептически усмехнулся в ответ на эти слова и, убрав со стола полупустую бутылку водки, назидательно произнёс:
– Ага, а за этой парой последует ещё пара, а за ней ещё и ещё, пока ты не упадёшь пьяным в доску под стол, в лужу из собственной рвоты.
Освальд успел неспешно вернуться за барную стойку, пока Райт несколько секунд глядел на опустевший стол, стараясь осмыслить исчезновение бутылки и свою реакцию на это. Поняв, что пытаться отобрать у могучего галийца недопитые пол-литра это тоже самое, что кататься на Маридском шипоспине с голым задом, он, покачав пару раз головой в право-лево, как будто катая эту мысль от одного виска к другому, откинулся на спинку стула с глупой улыбкой на лице и, достав золотой портсигар с выложенной бриллиантами скабрезной надписью «Fuck the stars», произнёс:
– Эх, Ос, зачем рисовать столь мрачную картину. Тебя послушать, как Кафку почитать, жить не хочется. Наверное, твой жизненный девиз гласит: Верёвка, мыло и петля вместе лучшая семья. Тебе надо быть оптимисичней. Э нет, погоди не так опти…опти…оптимичней. Вот чёрт, не могу выгравировать… в горле, наверное, пересохло. Дружище, налей рюмашку коньяка горло смочить?
– Ты хотел сказать оптимистичней?! – игнорируя просьбу отставника, сказал с усмешкой Освальд, протирая очередной стакан.
– Да, точно, – обречённо вздохнув и утвердительно мотнув головой, согласился Джон, а затем с трудом открыв портсигар и достав оттуда сигарету, начал хлопать себя по карманам, пытаясь определить местоположение зажигалки. После безрезультатных минутных поисков он поддался вперёд и, с надеждой посмотрев на галийца, спросил:
– Ос, ты не выручишь в знак старой дружбы? А?
Освальд, достав из кармана зажигалку, подошёл к Райту и тот, прикурив, вновь откинулся назад, закинув ногу на ногу, а затем испустил изо рта крупное кольцо прозрачного дыма. Проследив взглядом его недолгий полет, Джон мечтательно произнёс:
– Ос, а помнишь времена, когда нам было по восемнадцать и мы радовались жизни, беззаботно проводя время с девчонками? Вечеринки, кино, танцульки.
– Как же не помнить? Помню. Хорошие были деньки, – улыбнувшись, ответил вернувшийся к своим делам бармен. – Твой турбофлип не имел отказов.
– Дааа, «Гепард 2000», хорошая была машина, кожаный салон, мощная электроника, турбонадув, максимальная 450, мечта любого прыщавого юнца, но разочек все же дала осечку, – Джон затянулся ещё раз и, выпустив в полёт новое дымное кольцо, спросил у бармена. – Помнишь ту невысокую блондинку с голубыми глазами из соседнего муниципала?
– Рыбка Джуди, что ли? – предположил Освальд.
– Ага… Джу-ди Фи-ше-р, – протянул Джон, словно пробуя на вкус каждый слог, и, сделав секундную паузу, задумался, вытаскивая из чулана памяти события далёкой юности, а затем продолжил. – Гордая же была чертовка. Хоть и из «смоли». Наверное, единственная женщина в моей жизни, к которой я когда-либо испытывал настоящую душевную привязанность. Был в ней какой-то внутренний стержень, Ос. Я всё время рядом с ней терялся и двух слов связать не мог. И выглядел, наверное, в её глазах настоящим идиотом.
– О. Не волнуйся, Джо, ты и сейчас выглядишь не хуже, – лукаво посмотрев исподлобья, сострил Освальд.
– Спасибо тебе, дорогой друг, за эти добрые слова, – делано обиделся Райт и, затянувшись, вновь предался воспоминаниям. – И вот, как-то раз я набрался смелости и решился проводить её до дома.
– И как я полагаю, она тебя отшила? – перебил космонавта бармен.
– Ну вот, что ты за человек, Ос, вечно портишь интригу, – проворчал Райт.
– Прости, Джо, я больше не буду, – подняв руки и, нагло ухмыляясь, соврал Освальд.
Райт, хитро прищурившись, внимательно посмотрел на друга и произнёс:
– Знаешь, Ос, моё сердце мне подсказывает, что сейчас кто-то врёт как дышит. А дышит он часто, и это не я…
Гутереш сделал притворно честное лицо но, не выдержав, рассмеялся. Райт улыбнулся в ответ и, выпустив новое сизое кольцо, продолжил:
– Ну да ладно. Сделаю вид, что поверил, но не бесплатно – будешь сегодня моей жилеткой для слёз. Так вот. Сначала всё было хорошо и я уже воображал себя эдаким Наполеоном, одержавшим великую победу. Но когда, подлетев к дому, где жила Джуди, я попытался приобнять её, она оттолкнула меня и, выдернув ключи, выскочила из машины, крикнув мне, что не переваривает на дух наглых мажоров-меди, а мои ключи она оставляет себе в качестве трофея. Я естественно бросился за ней, чтобы отобрать их, но она успела заскочить в подъезд и захлопнуть дверь. И тогда я, назвав сгоряча её «глупой смоли», трусцой припустил домой. Я же типа крутой спортсмен, что мне пяток другой километров подумал я тогда. Джуди мне кричала в след, пытаясь остановить, и даже попробовала догнать, но я, испытывая глупое злорадство от того, что смогу досадить этой гордячке «смоли», возомнившей о себе слишком много, стремглав убежал. А ведь надо было послушать её и остаться.
– Наверное, она крикнула тебе: «Стой, дурак, я пошутила?», – предположил бармен.
– Нет. Она крикнула мне, примерно, следующее: «Идиот, куда ты побежал, это же гетто «смоли». Как понимаешь, домой в тот вечер я не добрался. За первым же поворотом поцеловав оборотную сторону гитарной деки, я избитый очутился в придорожной канаве с вывернутыми карманами.
– Да уж, «медов» трущобные банды «смоли» никогда не жаловали. И если кого они и ненавидят больше них, то только «хайгов», – согласился Освальд.
– Ага. И когда мои родители навестили меня в больнице и увидели в каком состоянии их ненаглядное чадо, то сделали всё, чтобы Джуди с позором исключили из колледжа. Для её родителей, вложивших все свои сбережения в её образование, это было страшным ударом, – Джон ненадолго замолчал и посмотрел за окно, там шёл обычный моросящий промозглый авалонский дождь, который лёгкой дымчатой стеной, как будто отрезал бар от остального города, тонувшего в отблесках неоновой рекламы. Помолчав несколько секунд, словно собираясь силами и нервно затянувшись, Райт севшим внезапно голосом продолжил. – Я помню их как сейчас, Ос. Подавленные горем, суховатенькие, убелённые сединами мужчина и женщина смиренно просящие пощадить их дочь. Они умаляли всех. Родителей. Директорат. Меня…
Горько усмехнувшись, Джон, затушив в яшмовой пепельнице сигарету, медленно встал и, сцепив руки за спиной, подошёл к окну.
– Знаешь, что меня тогда поразило больше всего, Ос? – спросил он, глядя в дождливую даль.
– Не имею ни малейшего понятия, – ответил ему Освальд.
– То, что эти люди были почти ровесниками моих предков, а выглядели настоящими стариками. А им было-то, всего чуть больше сорока. Из них, словно, все соки выпили… «Смоли» – люди батарейки… Смазка для нашей жизни, – безапелляционно заключил Райт и добавил после недолгой паузы. – Они работают столь много и в таких скотских условиях, что никто из нас «меди» или «хайгов» никогда бы по своей воле не стал там работать. Как говорят среди моих знакомых: грязная работа удел неудачников «смоли»…
Джон снова замолчал, проследив взглядом, как пронёсшийся мимо бара мусоровоз обдал тротуар дождевой водой, а потом, презрительно скривив губы, сказал:
– Мы, «меди» вечно гордимся своими достижениями в науке, спорте, искусстве и думаем, что всё наше благолепие – это целиком наша заслуга. А ведь – это иллюзия, Ос. Исчезни завтра все «смоли» разом и тогда весь наш мир рухнет в одночасье. Некому будет кормить и одевать нас. Изготавливать и заправлять наши машины, чинить трубы, подавать свет и убирать за нами мусор. Что толку от написанной тобой симфонии или книги, если в желудке пусто?! – Райт задрал голову и, посмотрев на темнеющее свинцово-серое небо, приложил левую ладонь к стеклу будто собираясь, коснутся хаотично стекающих по нему капель дождя. Но вскоре резко, словно обжегшись, одёрнув её, продолжил. – Никакой великий инженерный проект не воплотить в жизнь без их труда, без добытых их руками ресурсов. Они и есть соль нашей земли, а не мы гордо именующие себя архитекторами человеческого бытия. И эти люди вынуждены были пресмыкаться передо мной, недалёким глупым юнцом-меди, ради своей дочери…
Расставив ноги пошире, Райт опёрся руками о подоконник и приложился лбом к холодному стеклу, словно пытаясь охладить разгоряченную голову. Простояв так с минуту он, оторвавшись от него и сжав до побеления кулаки, зло произнес:
– А ведь это я сам во всём виноват! Понимаешь, Ос! Если бы я не был таким наглым, мажористым засранцем, привыкшим к доступным девчонкам и своему статусу! Если бы я, хоть капельку уважал её, всё могло бы сложиться иначе! Тогда я бы не сломал жизнь единственной женщине, которую любил, только из-за того, что она «презренная смоли», которая посмела отказать мне. Но, увы, я тогда был слишком эгоистичным и трусливым ублюдком, чтобы посмотреть правде в глаза. Я не стал ничего делать и постарался забыть об этом случае, как о дурном сне, чтобы и дальше жить беззаботной и комфортной жизнью меди-мажора.
– А ты пытался узнать, что с ней потом стало? – спросил галиец, поставив на барную очередной помытый и протёртый стакан.
– Нет. Зачем? Сделанного ведь не воротишь, да и вряд ли, она смогла бы меня простить, – пожав плечами, ответил Райт и, закрыв глаза, снова приложился головой к окну.
– И что тебя заставило изменить своё отношение к «смоли»? – поинтересовался бармен.
– Жизнь, Ос. Жизнь… – повернувшись, с задумчивой грустью произнёс Райт, разведя руками по сторонам. – Пока мы живём здесь среди благ цивилизации, мы не видим всей ущербности и лживости нашего мира. Нам всё кажется естественным и нормальным. Каждый на своём месте и занят своим делом. Но когда ты попадаешь на фронтир, где твоя жизнь зависит не только от тебя, но и от того парня, что рядом с тобой, тебе становится неважно кто это – «смоли», «меди» или «хайг», бывший революционер-бунтовщик или законопослушный паинька, а важным будет лишь то, что на этого парня можно положиться. Это сближает, прошлое стирается, социальные границы исчезают, и вы становитесь почти одной семьёй. Друзьями-товарищами, делающими одно общее дело, делящими вместе все тяготы и невзгоды … последний кусок пайка. И со временем до тебя доходит одна простая истина, что между вами нет особой разницы, все вы одной крови. А раз так, то почему тогда у одних всё, а у других ничего кроме беспросветности бытия?! И вот, когда ты, спустя годы скитаний возвращаешься домой, овеянный славой первооткрывателя, и окидываешь новым взглядом этот старый мир, то понимаешь ещё одну краеугольную вещь – этот мир одна сплошная тюрьма, в которой все лишены свободы и живут в клетках подобно животным в зоопарке.
– И даже «хайги»? – удивлённо спросил Освальд.
– Да, и они тоже. Только клетки у всех разные. У «смоли» – обшарпанная и грязная. У «меди» – комфортная, но однообразная. А у «хайгов» – золотая.
– По-моему ты преувеличиваешь, Джо, – не согласился бармен.
– Отнюдь. Посмотри, Ос, на нашу жизнь, она распланирована от и до, с самого нашего рождения. «Смоли» производят, строят, сеют, добывают и обслуживают. «Меди» занимаются мелким и средним бизнесом, муниципальным управлением, наукой, культурой, спортом и инженерией. «Хайги» большой политикой, государственным администрированием и крупным бизнесом. И неважно чего хочешь ты на самом деле, всё равно будешь делать только то, что должно и там, где тебе укажут. Да, в открытую тебе никто не расставляет волчьих флажков, но на деле, разве у трущобного «смоли» много шансов поймать бога за бороду и пробиться в «меди»? Нет. Тех, кому это удалось единицы. Да и то, они всё равно парии в глазах «настоящих меди». А удел оставшегося большинства «смоли» – беспросветное прозябание в нищете и пребывание во власти призрачной иллюзии возможного успеха.
– И ты ещё меня обвиняешь в пессимизме? – саркастически подметил Освальд.
– Ну, ты сам виноват, не надо было отбирать у меня мою выпивку, теперь терпи, дружище, мой депрессивный спич, – усмехнулся в ответ Райт и продолжил. – А «меди», например, всю жизнь должны доказывать свою полезность «хайгам». Такие вечные ребята на подхвате, вынужденные изобретать, сочинять, писать только то, что тебе заказывают из дворцов Нью-Авалона или Парадиз-Скай. И у них не сильно больше шансов, чем у «смоли» пробиться к рулям власти и стать «хайгом». Есть одна старая армейская поговорка, довольно точно отражающая истинное положение вещей: «Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом, но у каждого генерала есть сын, который тоже мечтает стать генералом». Так что в верхах уже давно всё переделено и расписано на годы вперёд, кто за кем наследует и кому какие должности светят, а очередь из желающих занять вакантное место в госэлите давно пробила стратосферу. Конечно, жизнь «меди» намного лучше рабских условий гетто «смоли», но это только до тех пор, пока ты не оступишься или, же не дай бог, перейдёшь дорогу «хайгу». Нет, наверное, тебя, скорее всего не убьют и не покалечат за строптивость или ошибки, поскольку ты слишком мелкая сошка для серьёзной возни, а просто выключат из общественной жизни и больше не дадут денег на развитие или не закажут работу или не профинансируют твои исследования, как в моём случае. Вся жизнь «меди» зависит от капризов и интересов «хайгов» и всё, что мы делаем на самом деле надо не нам, а им. Как говориться, кто платит тот и заказывает музыку.
– Ну, а «хайги»? – поинтересовался Гутереш.
– О, их жизнь, словно полная чаша, но наполнена она не вином, а ядом предательства и недоверия. Имея почти безграничные возможности и тысячи путей для приложения своих сил, они тратят почти всё время на интриги, пытаясь выжить в своём золочёном серпентарии, скрашивая свои страхи и переживания, в кутежах и безумных личных тратах. Успешный «хайг» не имеет права быть слабым, добрым, благородным или честным, если хочет чего-то добиться. Засыпая и просыпаясь, он должен всё время носить маску, скрывая свои истинные чувства и намерения, непрерывно плести интриги даже против членов своей семьи, иначе сам может стать их жертвой, он не имеет права доверять, кому бы то ни было, даже себе. Ни каких слабостей или привязанностей, только холодный расчёт. Кто пренебрегает этими неписаными правилами, рискует потерять все, в том числе и жизнь. Например, как мой бывший патрон Франклин Теодор Кенди.
– Это не его в том году подстрелили на глазах у жены во время предвыборной поездки в Маунтин-Пэллас? – уточнил галиец.
– Да, это он, – подтвердил Джон. – Расчётливый, целеустремленный, прожжённый интриган со стальными нервами и волей. Он мог бы быть настоящим эталонным воплощением «хайга». Если бы не один существенный недостаток. Он был идеалистом. Верил, что все должны работать во имя «общего» блага вне зависимости от статуса. И все его усилия были направлены на достижение этой цели. Интригами и подкупом, а где и прямым шантажом, он смог продавить существенные социальные послабления для «смоли» после «чёрного понедельника». Обеспечил их работой и едой в самый пик кризиса. И делал он это отнюдь не по доброте душевной, а потому, что понимал истинную роль «смоли» в нашем обществе. И вот, что забавно, он, пытаясь завоевать их сердца и умы, одновременно при этом боялся их. Но в погоне за своими идеалами он настроил против себя почти все влиятельные властные группировки в правительстве содружества, и, в итоге, закончил свои бурные дни с пулей в башке, забрызгав своей кровью и нетривиальными мозгами дорогое платье своей супруги.
– Да… Интересный у тебя взгляд на жизнь, Джо, – подняв удивлённо бровь, сказал Освальд и спросил. – А почему он боялся «смоли», они же его почти на руках носили?
Хмыкнув и поджав губы, Райт ответил:
– Сколько волка не корми, а он всё в лес смотрит. Эти подачки были лишь отсрочкой, Ос. «Смоли» как были, так и остались нищими низами, и рано или поздно их терпению придёт конец, и тогда эта пороховая бочка под названием Молинокское содружество рванёт. Да так, что всё скопление не обрадуется.
– Слушай, Джо, по-моему, у тебя слишком бурная фантазия, – скептически сказал бармен.
Но Райт тут же его перебил:
– Погоди, Ос. Смотри. Кого больше всего среди жителей нашего содружества? Да и во всём скоплении?
– «Смоли», – недоумённо сказал Освальд.
– Верно. А теперь представь себе такую картину: голодный и обездоленный «смоли» берётся за оружие, потому что ему нечего терять, и вот тогда всей нашей верхушке и их прихлебателям будет ой как не сладко. Они сметут нас всех. И «хайгов», и «меди». Не поможет ни армия, ни полиция, ведь большая их часть всё те же «смоли». Прольются реки крови.
– Да уж, апокалиптичная картина у тебя выходит, – протянул озадаченный галиец, бросивший даже заниматься своими делам.
– Вот этого «Теди Кен» боялся и всячески пытался избежать. Да как оказалось, не судьба, система его перемолола и выплюнула, а заодно прошлась и по всем, кто был рядом с ним, в том числе и по мне, хотя я был за тридевять земель отсюда, – саркастически подытожил Джон.
– Так ты, поэтому тут постоянно надираешься последние три месяца? – спросил оправившийся от удивления Освальд, начавший методично сортировать бутылки с виски.
– И поэтому. И от жалости и от ненависти к самому себе. И от того, что меня тошнит от всего лицемерия и двуличия нашего общества. Кричащего на каждом углу о демократии, свободе и равных возможностях для всех граждан! А на деле давным-давно погрязшего в коррупции и закостеневшего в своей кастовости! Нет никакой демократии, Ос. Понимаешь?! Всё это чёртова фикция, обман для дурачков! Дела в политике обстоят так – если у тебя нет денег или за тобой не стоит могущественный патрон, то тебе даже главой сельского муниципала не стать. И вся соль в том, что заполучив его деньги и связи, ты до конца жизни будешь ему обязан! Ты будешь его клиентом, будешь работать ради его интересов, наплевав на всё остальное. На судьбы и жизни людей, чьи права ты якобы обязался блюсти. Это как рак пронизывает всё наше общество! – рявкнул, словно раненый зверь, Райт и ударил кулаком по подоконнику.
В пустом баре повисла гнетущая тишина и единственное, что нарушало этот покой, это звук капель дождя, барабанивших по запотевшему окну. Освальд прервал эту немую паузу и, примирительно подняв руки, сказал;
– Слушай, Джо, извини, я не знал, что у тебя так накипело на душе. Не хочешь выпить за счёт заведения?
Райт отрицательно покачал головой, и подойдя к стулу, взял свою кожанку и молча надел её. Затем сухо выдавил из себя:
– Прости, Ос. Виноват. Наверное, ты был прав, выпил я лишку. Спасибо тебе за то, что выслушал меня. Пойду-ка я домой.
– Да не за что, Джо. Тебе такси вызвать? – спросил Освальд
– Да. Будь добр, а то я свой коммус дома оставил, – вяло ответил Джон и поплёлся к выходу.
– Так что тебя завтра ждать, а то у меня хороший двухлетний санадарский бренди завалялся? – сказал ему в след бармен.
– Нет. Не стоит. Лучше ты ко мне заходи вечерком, поболтаем о былых временах. Только без выпивки, – устало ответил Райт но, не дойдя пару шагов до двери, внезапно застыл, глядя в никуда.
– Ты чего, Джо? – озабочено спросил Освальд.
– Да так, вспомнил слова одной старинной песенки, которую мои ребята «смоли» из экипажа полушёпотом напевали в своих кубриках, – всё ещё глядя в пустоту, ответил Райт и, быстро сделав пару шагов, взялся за ручку двери, но едва он успел её открыть, как его догнал очередной вопрос Освальда.
– Слушай, Джо, а что ты собираешься делать после всех этих откровений?
Райт закрыл обратно дверь и, повернувшись, задумчиво посмотрел на галийца, а потом решительно произнёс:
– Для начала протрезвею. А потом постараюсь сделать так, чтобы никогда больше в нашей истории ни один засранец-мажор Джон Райт не сломал жизнь ни одной Джуди Фишер!
Закончив говорить, Райт вышел и, поёживаясь, направился к остановке флиптакси, а Освальд, взяв в руку бутылку коньяка «Red Star», налил себе полную рюмку и оглядел бар, проверяя, всё ли он привел в порядок перед закрытием. Внезапно его взгляд зацепился за лежавший на столе золотой портсигар Джона с вызывающей надписью «Fuck the stars». Чертыхнувшись, Освальд поставил бутылку на стойку, и быстро накинув куртку, поспешил за Райтом, на ходу засовывая в карман дорогой портсигар. Добежав до остановки, он облегчённо вздохнул, поскольку Джон ещё не успел сеть в такси, и крикнул ему:
– Эй, Джо, погоди, ты портсигар забыл!
Райт, уже взявшийся за ручку дверцы флипа, повернулся к подбежавшему Освальду и, улыбнувшись, сказал:
– К черту этот портсигар, Ос. Это принадлежит человеку, который уже умер. Так что оставь его себе.
– Ты чего несёшь, Джо! Ты же ещё жив! Да и не могу я, он стоит не один миллион, – ошарашено ответил ему Освальд.
Райт по-дружески взял старого товарища за могучие плечи и, посмотрев ему в глаза, твердо произнёс:
– Ты возьмёшь его, Ос, и продашь за эти самые миллионы, и не потому что я от тебя это потребую, а потому что у тебя дочь с пороком сердца и ей нужно дорогое лечение. А новому Джону Райту эта безделушка не нужна.
Райт отпустил друга и уже сел в такси, когда онемевший от произошедшего Освальд, придя в себя, постучал в окно. Райт, нажав кнопку, опустил стекло и вопросительно посмотрел на старого товарища.
– Слушай, Джо, я, конечно тебе благодарен за всё, что ты сейчас сделал для моей семьи, но я всё хочу тебя спросить, что это за песня, снёсшая напрочь тебе мозги? – запинаясь от волнения, произнёс Освальд.
Тепло улыбнувшись, Райт негромко продекламировал другу куплет, крутившийся теперь постоянно у него в голове: « Весь мир насилья мы разрушим, До основанья, а затем, Мы наш, мы новый мир построим, Кто был никем – тот станет всем!…».
Прыжок «Локи»
Ego sum Prometheus! Dedi facem progressus ad populum!
Я – Прометей! Я передал факел прогресса людям!
«Ода прогрессу» Lurr
Часть первая. «Полёт Икара»
Ego sum a particula! Ego sum, ubique!
Illic es multus of nobis hic! Nos sunt vitae!
Nos sunt universi!
Я – частица! Я повсюду!
Нас здесь очень много! Мы – это жизнь!
Мы – это Вселенная!
Глава 1
Это был замечательный воскресный, погожий и солнечный селенитский день, наполненный звуками жизни и веселья множества людей, отдыхающих в парке «Пионер». Полноводная река из семейных пар, молодых и не очень, неспешно шествующих со своими детьми среди фонтанов, заполонила его центральную часть, затопив все доступные аттракционы, а сотни живых капель, состоящих из юношей и девушек, гуляющих влюблёнными парами по тенистым аллеям или же сидящих в задумчивом одиночестве предаваясь своим мыслям на укромно расставленных мраморных скамьях с книгой в руке, перемежались с шумными ручьями дружеских компаний, спешащих попасть на заботливо разбитые среди березняков и дубрав спортплощадки. Переливчатые соловьиные трели и мелодичные песни ласточек, стрёкот сидящих в траве кузнечиков, и журчание воды в ручьях и фонтанах, а также смех играющих детей, сопровождали яркой и неповторимой симфонией звука проводящих здесь свой досуг посетителей, а безоблачный лазуревый небосвод, опираясь на берёзовые и дубовые колонны стволов теплым и мягким воздушным одеялом, окутывал их, даря им чудесное настроение.
«Наверное, я здесь единственный человек кому сейчас не до веселья», – раздражённо подумал Феликс Ветров, периодически поглядывая на свой коммус и нервно озираясь по сторонам. Наконец он замер, задумавшись на пару секунд, а затем немного помявшись, словно принимая для себя непростое решение, попытался связаться с человеком, поставившим его в столь неприятное положение. Но когда не получив ответа на свой вызов, он расстроенный уже было направился к стоянке аэротакси, то внезапно услышал позади себя беззаботный голос Полины Савченко:
– Прости, Фел, я немного задержалась. Коммус у фонтана с руки соскользнул, пришлось осваивать рыбачьи премудрости.
Феликс, повернув голову, косым и недовольным взглядом окинул девушку. Полина была как всегда обворожительна, надетое на ней скромное, белоснежное, приталенное летнее платье, выгодно подчеркивало её невысокую и ладную фигуру, а черные, словно смоль, волосы прямоструйным водопадом свободно ниспадали на плечи, обрамляя собой круглое лицо с огромными чуть раскосыми карими глазами с лёгкой паволокой и аккуратным небольшим носиком, пристроившимся над некрупными, но пухлыми губами. Собрав всю свою волю в кулак Ветров с немалым внутренним усилием смог не поддаться исходящему от неё очарованию и сохранить свой воинственный настрой.
– Немного?! Да я тут уже почти полчаса торчу. А от стоянки до сюда всего минут пять ходу, – горько усмехнувшись, пробурчал в ответ ей Феликс.
– Ой, ну ладно. Встретила я девчонок у фонтана, ну и заговорилась о завтрашних делах, а потом случайно и уронила в него свой коммус, – деланно закатив свои огромные глаза, ответила Полина и, грациозно усевшись на мраморную скамейку нарочито недовольно поджав губы, сказала притворно обидчивым тоном. – У меня трагедия, Фел, а ты вместо сочувствия устраиваешь мне сцену достойную самого Отелло.
Ветров медленно подошёл к сидящей девушке и, подняв саркастически бровь, насмешливо ей предложил:
– Хочешь, могу и задушить? – а затем, воздев руки и страшно хмуря брови, грозно произнёс. – Молилась ли ты на ночь, о Полина?
Улыбнувшись в ответ на это, девушка легко, словно бабочка вспорхнула со скамьи и, театрально разведя руками в стороны, иронично ответила ему:
– О да. Конечно, я молилась, мой ревнивый мавр. Но не спеши, мой друг, с расправой, ты подожди чуть-чуть, сейчас топор из под корсета я достану и твой пустой чердак пощекочу.
Ребята звонко и заливисто рассмеялись, и от былой размолвки не осталось и следа. Полина изящным движением подала руку Феликсу и, когда тот взял её, спросила:
– Ну что идём на «Русалочий пляж»? Или сначала в кафетерий взбитых сливок с орехами отведаем?
Хитро посмотрев на неё и состроив злодейскую гримасу, Феликс нарочито елейно произнёс:
– А может быть середь берёзовых теснин науке Логоса и богу Пифагора, мы вознесём хвалу? Ведь скоро предстоит круг испытаний вам?
Полина, прищурив левый глаз и, ослепительно улыбнувшись, отрицательно покачала указательным пальцем перед лицом Феликса, и подражая голосом старой деве, со вздохом кокетливо произнесла:
– Ох. Ну, нет, мой пылкий кавалер, я мхом зелёным не спешу покрыться. Ещё пока я молодица, пойдём мы чинно в кафетерий, изысканной кулинарией насладиться.
И секунду спустя держась за руки, ребята, весело обсуждая последние новости, направились к центральной части парка. Не дойдя метров пятьдесят до астрокафетерия, исполненного в виде летающего блюдца с прозрачным куполом, они остановились у поющего фонтана, чтобы понаблюдать за причудливой игрой звука и вертикальных струй воды. Через некоторое время, вдоволь налюбовавшись этим действом, Полина повернулась, и облокотившись спиной о розовые мраморные перила смотровой площадки, слегка наклонив свою прекрасную головку влево, поинтересовалась у Феликса:
– Слушай, а ты придёшь через две недели на мои переводные испытания?
Ветров, опустив глаза и молча взяв девушку за руку, легонько сжал её ладонь, проведя по её тыльной стороне большим пальцем, а затем, накрыв сверху своей, виновато посмотрел ей в глаза, и с трудом подбирая слова, произнёс:
– Прости, Поля, я не могу. Завтра с утра лечу на «Артемиду». Профессору Арьендо нужна моя помощь с его новым проектом.
Полина, закусив губу, выдернула свою ладонь и отвернулась. Феликс осторожно коснулся её плеча, чтобы успокоить, но девушка раздражённо дёрнув плечом, сбросила его руку и ледяным тоном произнесла:
– В этом весь ты, Фел. Тебя заботит только твоя наука и ничего более. Это твой кумир, которому ты готов принести любые жертвы.
Ветров, посмотрев в сторону и глубоко вздохнув, попытался оправдаться:
– Поль, зачем ты так? Ты же знаешь, что я люблю тебя всем сердцем… моя Ласточка. И я знаю, сколько сил ты потратила на подготовку… но ты пойми меня, пожалуйста… благодаря этому проекту мы сможем наконец разорвать Дионисовы оковы и свободно выйти за пределы туманности, а итоги этой работы навсегда изменят жизнь всего человечества…
– А я для тебя значит не человечество?! Как я сразу-то не поняла этого?! Мне, ведь всего-то предстоят, геркулесовы испытания третьего круга, на которых я выбрала тебя своим ассистором, как самого близкого мне человека! Разве может эта малозначительная мелочь тягаться с работой профессора Арьендо?! – язвительно произнесла Полина, а затем, резко повернувшись к Феликсу, сокрушённо добавила. – И знаешь что, Фел?! Я думаю, что дело вовсе не в человечестве, а в твоих безграничных амбициях!
Уязвлённый Ветров, вскинул свой горящий от обиды взгляд на лицо Полины и тут же замялся, увидев стоящие на её глазах слезы, его сердце сжалось от боли и от желания утешить её, но разум диктовал ему, что он прав поэтому, подавив свой душевный порыв, он твёрдо произнёс:
– Ты же знаешь, Поля, что я считаю, личный эгоизм плохим советчиком в любых делах и, несмотря на это, ты теперь меня порицаешь за то, что для меня якобы важна лишь моя научная карьера? Боюсь, ты сильно ошибаешься на мой счёт, чтобы ты не думала обо мне, но я лечу к профессору не ради удовлетворения личных амбиций. Как не ради себя любимого я пропущу твои переводные испытания. Знай, я лечу туда ради всех нас: тебя, меня, тех людей, что сейчас беззаботно гуляют вокруг нас, ради будущих поколений, которым мой труд принесёт благо!И да, я порой отдаю всего себя своему делу, иногда забывая о мире вокруг меня, но я считаю, что по-другому нельзя. Настоящий человек всегда должен доказывать своё высокое звание самоотверженным трудом во имя всех людей. Только так и только тогда он станет действительно тем великим и подлинным творцом, которым он себя величает на протяжении всей своей истории!
– О! Как много возвышенного пафоса в твоих словах, Фел, – удручённо ответила на это Полина, а затем, саркастически улыбнувшись, добавила. – Только ты забываешь, мой дорогой, не в меру вознёсшийся Икар о том, что в своей погоне за великим, ты неизбежно отбрасываешь за ненадобностью все простое и обыденное, делающее нас живыми, чувствующими людьми, и в конце концов, рискуешь перестать быть человеком, превратившись в холодный и расчётливый разум думающий только о себе.
– Ты преувеличиваешь! Я не отрекаюсь от человечности, наоборот, по моему мнению, она и состоит в том, чтобы жить ради других, а это знаешь ли, иногда требует от тебя жертв и не малых. Но если ты действительно считаешь, что человек должен посвящать всего себя только малым человеческим радостям, жить словно Кощей, чахнущий над златом, заботясь только о сохранении своего покоя и счастья, то тогда мне не место рядом с таким человеком, – гневно выпалил Ветров и замолчал, глядя с вызовом в глаза Полине.
Читать бесплатно другие книги:
