Тот, кто ловит мотыльков Михалкова Елена
– В Смоленске есть колумбарий? – удивилась Маша.
Полина Ильинична медленно покачала головой.
– Не в этом дело. Никаких похорон не было – ни традиционных, ни кремации. Тело-то откуда взять? Вот то-то и оно.
Маша внимательно посмотрела на нее.
– Как это могло произойти?
– В лес она ушла. И заблудилась. А найти ее не смогли.
Кажется, собеседница не горела желанием рассказывать эту историю. Но какое-то чувство, которого Маша сама толком не осознавала, заставило ее вцепиться в Беломестову мертвой хваткой – даже Сергей позавидовал бы вкрадчивому напору жены, под которым Полина Ильинична в конце концов сдалась.
«Маша-Мариша». Спутав двух женщин, Колыванов протянул между ними тонкую нить, и Маша чувствовала натяжение этой нити.
В конце концов Беломестова махнула рукой:
– Ладно. Подожди, к чаю еще что-нибудь отыщу.
На этот раз она ушла надолго. Маша заподозрила, что таким грубоватым образом от нее пытаются отделаться, но вскоре Полина Ильинична вернулась с конфетами.
– Якимова, конечно, не твоя ровесница. Только Тома могла такое ляпнуть. Ей было хорошо за сорок, да какое там – ближе к пятидесяти! Но волосы – да, это правда, волосы похожи. Она ими очень гордилась. Ни одного седого волоска! А уж блестят – как маслом облили.
Полина тяжело вздохнула.
– Она была вашей подругой? – сочувственно спросила Маша.
– Характер у нее для этого был слишком уж… – Беломестова без экивоков выразилась о характере покойной. – С таким норовом на друзей можно не рассчитывать. Но она активная была, Марина, и если хотела кому понравиться, то нравилась. А пела как! – Полина Ильинична грустно улыбнулась. – Выпьет – и заведет. Ух, голосина над всем селом летел, над лесом… Разное пела, но в основном народные. «Выйду ночью в поле с конем» особенно любила.
– Она не народная, – сказала Маша. – Музыку к ней написал Матвиенко, а слова… Не помню. Кажется, Шаганов.
– Правда, что ли? – удивилась Беломестова. – Ну, этим двоим понравилось бы, как Марина ее пела. Обычно как услышишь эту песню где-нибудь на радио, так и тянет подпевать. Но когда Марина пела, все молчали. В такие минуты все ей можно было простить.
– Было что прощать?
– Характер у нее был поганый, – повторила Беломестова. – Один день ходит веселая, в другой на тебя волком смотрит. Склоку могла на пустом месте затеять. Силы в ней жизненной много было, распирала она ее, а применения ей найти Марина не умела. Дома у нее творился вечный бедлам, в огороде – помойка какая-то, господи прости… Ну, и выпивала, не без этого. Редко, правда, то есть не пьянчужка, не подумай. И еще уважения в ней ни к кому не было. Настоящего уважения, не показного.
Маша догадалась, что в первую очередь в Марине не было уважения к самой Беломестовой.
– Она и решения наши всерьез не принимала, – продолжала Полина Ильинична. – Выполняла, но все через губу, кое-как. У нас тут, ты видишь, жизнь не самая простая. Поддерживаем друг друга, как можем. Нам здесь ссориться нельзя! Хоть из кожи вон вылези, но худой мир сохрани. Такое правило. А Марине все было нипочем! Все оттого, я думаю, что она не была вынуждена постоянно жить в Таволге, как мы, а приезжала, когда хотела. У нее была квартирка в Смоленске, крошечная и на окраине, но все-таки. И сбережения. Она много лет проработала на одном месте. Детей нет, мужа нет, увлечений или, скажем, пристрастий по женской части – цацки всякие или шмотки – у нее не водилось, чтобы на них много денег потратить. Она откладывала. В один прекрасный день уволилась, сказала, как отрезала: не желаю больше работать! И не работала. Бездельничала. Сюда приехала, собачонку с собой привезла. Лаючую! – Полина схватилась за голову. – Брехала без умолку. Мелкая, а голосу в ней – как в Марине, ей-богу. Мы уж ее и по-хорошему просили, и ругали – уйми ты свое брехло… Раздражает – сил нету. Вроде живем не так уж близко, но лай был такой пронзительный, разносило его по всему селу. Как будто иголочку мелкую тебе в висок вкручивают. В конце концов Альбертовна с ней поскандалила всерьез. Они к ней ближе всех, им совсем житья не стало. Пригрозили, что отравят сучонку. Марина поняла, что они не шутят, и пристроила собаку знакомым. Ты, может быть, решишь, что дело яйца выеденного не стоило, но я тебе так скажу: с Марининой стороны это было наплевательством чистейшей воды…
– Я отлично знаю, как может раздражать беспрестанный лай. Кстати, Цыган по вечерам стал брехать – вы его слышите?
Лицо Беломестовой омрачилось.
– Слышу. Не знаю, что это с ним. Надо его силком во дворе запереть на ночь. Я пыталась пару раз, да он удирает, как завидит меня – умный, подлец! Понимает, что стреножат его по рукам и ногам! Вот и Марина…
Она осеклась, сообразив, что сравнение покойницы с собакой вышло не совсем уместным.
– С остальными она тоже плохо ладила? – спросила Маша, чтобы скрыть эту неловкость.
– Неправильно я, значит, рассказываю, – вздохнула Беломестова. – Раз ты так и не поняла, что ладила она со всеми отлично. Если хотела. Беда в том, что иногда ей взбредало в голову всякое и хотелось не спокойной жизни, а суматохи и скандала. Но не подумай, она была не из тихих подстрекателей. Кем-кем, а интриганкой ее никто бы не назвал. Устроить там-тарарам, а самой стоять в центре, чтобы вокруг кастрюли, ножи и чашки летали – вот это было по ней! Вот тут она расцветала! Да что уж теперь говорить…
Беломестова сникла.
На Таволгу опустился прозрачный синий вечер. «Первый день, когда не пришел туман», – подумала Маша. Это как-то было связано с ее сегодняшним походом в лес, на кладбище…
– Марина плохо знала лес? – спросила она.
– Отлично знала! – неожиданно вскинулась Беломестова. – Отлично! Любила его, могла часами по нему бродить. Городская – а ориентировалась лучше местных. Она ведь, как и подруга твоя, получила землю по наследству, от родни. Якимовы здесь свои. Маринка к ним приезжала часто, была у людей на виду. О чем, значит, мы с тобой?.. А, про лес! Она грибник от природы. Пойдет в сухую рощу – принесет корзину подберезовиков. Выйдет за околицу, возвращается – в каждой руке по боровику, вот такенному, и ни одного червя! Скажу тебе без ложной скромности, я сама грибник и грибы закатываю каждый год – у меня и клиенты есть, берут-покупают, заранее заказывают, хотя грибы – такой непростой продукт… Я бы вот не рискнула есть приготовленное чужими руками. А они берут. Доверяют мне очень! Я потайные места знаю, чувствую, что гриб любит… Но Марина меня бы обставила в два счета.
– Как же она заблудилась, с такой-то способностью? – недоуменно спросила Маша.
Беломестова помолчала. Взгляд голубых глаз остановился на мухе, так и сидевшей под вазочкой. Когда Маша начала беспокоиться, что этот вопрос чем-то оскорбил ее собеседницу, Полина Ильинична, наконец, ответила.
– Способность – это не волшебная палочка. Ее недостаточно. Если возомнишь о себе слишком много, она подведет. Слыхала поговорку про старуху и проруху?
У Маши сложилось ощущение, что Беломестова что-то недоговаривает. Температура на улице быстро начала падать, она замерзла в своей вельветовой рубахе, которая всего пару часов назад казалась ей не по погоде теплой. Она поспешно отпила еще чаю, надеясь хоть немного согреться.
Можно было распрощаться с Беломестовой и отправиться домой, чтобы там выпить горячего чаю и завалиться с книжкой в постель. Но недосказанная история не дала бы ей покоя. Как Якимова сумела заблудиться в лесу, который должна была знать, как свои пять пальцев?
– Может быть, она была пьяна?
– Вот уж нет, – отозвалась Беломестова. – Пьяной она в лес ни за что бы не пошла. Я думаю, проучить она нас хотела.
– Проучить? – недоверчиво переспросила Маша. – Каким образом? За что?
Беломестова помешала в чашке уже размешанный сахар. Ее движение вспугнуло муху, и та с неприятным жужжанием пронеслась мимо Машиного лица.
– У нас с ней вышла ссора где-то за три дня до ее ухода. – Взгляд Полины Ильиничны не отрывался от чашки. – Крупная ссора. Я хочу сказать, у всех нас.
– У всех, кто живет в Таволге?
– Да.
– Опять из-за собаки?
– Собака ни при чем. Ее уже год как не было к тому времени. Марина стала привозить сюда своих приятелей… Дурные люди, если коротко сказать. И мы все с ней поговорили. Неудачно выбрали время, – поморщилась она, – у Марины на дне рождения. Она всех позвала, стол накрыла, а тут мы… с нравоучениями. Ну, Марина и взбеленилась. Выставила всех нас, кричала вслед, что мы пожалеем… Три дня ни с кем не разговаривала, на глаза не показывалась. А двадцать восьмого рано утром собралась и ушла в лес. И пропала.
– А кто видел, что она уходила?
Беломестова заколебалась.
– Да многие… Я видела, Альбертовна. Может, и Тома, не помню…
– Вы так рано встаете? – удивилась Маша.
– Ты поживи здесь с наше, научишься вставать засветло, – неожиданно резко ответила Беломестова. – Дел-то – полный дом! Это тебе не в городе, где вода сама из крана течет и греется. Марина, может, нарочно у нас перед окнами помаячила, кто ее знает. И спряталась.
– Вы думаете, она специально заблудилась, чтобы вы стали ее искать? – Маша с удивлением взглянула на Беломестову. – Как ребенок, который уходит из дома и ждет, чтобы родители нашли его и вернули обратно? Внимание к себе привлекала?
– Она в каком-то смысле и была как ребенок. Капризный, ремня не знавший. Не знаю, Машенька. Не знаю, что и думать. Мы спохватились к вечеру, к ночи пошли искать. На следующее утро поехали в полицию. Думали, может, нам спасателей выделят, на вертолет надеялись… – Она усмехнулась. – Дуры старые! Ничего нам не выделили, посочувствовали, сказали – ну, сейчас тепло, может, вернется еще… И отпустили с миром. Ступайте, ползайте по лесам, как муравьи… авось отыщете кого. Мы и пошли. Девять часов бродили, вернулись еле живые. Позвонили опять, просим – дайте нам хоть поисковую собаку! А в ответ ржут: ваша потеряшка с наркотиками в лес ушла, что ли? Нет? Ну и все. На таких заблудившихся собак не напасешься.
– Так и не нашли? – спросила Маша.
Беломестова покачала головой.
– Сгинула наша Марина в лесу. Ее через полгода признали умершей. Но тела не было, значит, и могилы тоже нету. Не по-человечески это, конечно. А что сделаешь? Я уж думала – может, хоть условные похороны провести, не настоящие… Как бы это выразиться…
– Символические, – подсказала Маша.
– Символические, да, – благодарно подхватила Беломестова. – Не знаю, почему не стала. Должно быть, не сообразила, с какой стороны к этому делу подойти, как все устроить, чтобы оно выглядело по-человечески, а не…
Она оборвала мысль и замолчала, не закончив.
Маша поняла, что на этот раз продолжения не последует.
– Простите, что разбередила тяжелые воспоминания, Полина Ильинична. – Она поднялась, и хозяйка дома тоже встала.
– Ты здесь ни при чем. Даже и хорошо, что вспомнили: эту мысль, про похороны, надо мне все-таки докрутить. Как раз год прошел.
Глава 3. Макар Илюшин и Сергей Бабкин
1
Сергей вошел в комнату, осмотрелся. Макар обосновался в самом маленьком коттедже – том самом, который предназначался для персонального водителя.
Домик ему понравился. Никто не старался придать ему ни уюта, ни индивидуальности, и внутри царила спартанская простота. Окно в половину стены. Вид на сосны.
– Стола нету, – сказал Макар, бесшумно появившийся из комнаты. – А стол нужен. Давай нам кто-нибудь стол привезет, а?
Под этим подразумевалось, что Бабкин должен выбрать стол, причем в таком магазине, откуда его мгновенно доставят, поскольку Илюшин не переносит никаких задержек: ему требуется немедленная материализация того, что душа просит. Выбрать, оплатить, договориться насчет доставки, дождаться и получить. А Макар, значит, сядет за стол, посидит, скорчит такую физиономию, будто у него сдох любимый хомячок, и пробормочет что-нибудь вроде: «А пониже не было?» И тогда Бабкин оторвет от стола столешницу и приложит его по русой головушке.
Сергей усмехнулся. Как ни странно, мысль о том, чтобы заниматься столом, не вызвала у него отторжения.
Они разворачивали штаб. Начиналось полноценное расследование. Много работы – но понятной работы, привычной, осмысленной деятельности, а не участия в театрализованных представлениях маньяка! Не состязание двух больных, или, скажем мягче, весьма оригинальных умов, а скрупулезный, шаг за шагом, в учебниках прописанный и на собственном опыте неоднократно пройденный путь.
– Со столом разберусь, – сказал он.
– И стул. Стул нужен тоже.
Бабкин уставился на Макара. Макар невинно смотрел на него.
– Крутящийся?
– На твое усмотрение, – великодушно позволил Илюшин. – Я любому буду рад.
– Ха-ха-ха! – мрачно сказал Бабкин. – Очень смешно. Ладно, смотри сюда. Есть новости, и много. Я даже хотел позвонить тебе с дороги, но решил, что полчаса ничего не изменят.
Они расположились прямо на полу. Илюшин оперся спиной о диван, вытянул длинные ноги. Бабкин хотел принести из машины подстилку, чтобы бросить на пол, но вовремя вспомнил, что и машина, и подстилка у Маши.
Макар молча стянул покрывало с дивана.
Устроившись на импровизированном ковре и разложив записи, Сергей рассказал, что телефон был найден на промзоне. Илюшин помрачнел. Мысль его шла тем же путем, что и у Бабкина: женщина, исчезнувшая в таком месте, почти наверняка мертва. Им предстоит искать тело.
– Подожди, подожди. – Сергей предостерегающе вскинул ладонь. – Оперативник, который ведет дело, очень дельный парень. И быстрый, как ртуть. Он получил из телефонной компании полную информацию по мобильникам, которые появлялись в той же точке, где был найден сотовый Баренцевой. Все ходят с сотовыми. Хоть гопники, хоть наркоманы.
– И много человек там перебывало?
– А вот здесь начинается самое интересное. – Бабкин сверился с записями в блокноте, достал чистый лист и начертил квадрат. – Это – промзона. Сюда в одиннадцать сорок приезжает телефон Баренцевой. – Он поставил точку в квадрате. Точка расплылась в микро-кляксу. – И больше он это место не покидает. Мы предполагаем, что Оксана вернулась домой, выяснила, что телефона при ней нет, и совершенно правильно вспомнила, где она могла его выронить. Вернулась за ним – или не вернулась, свернула где-то по дороге. Это будет ясно завтра утром.
– Почему только завтра? – напряженно спросил Макар.
– Сейчас объясню. Но в любом случае проверка камер – кропотливая, муторная и долгая работа, не мне тебе объяснять. Итак, мы с Татаровым предположили, что в определенный момент вот тут, – гелевая ручка выписала круг в воздухе над нарисованной промзоной, – в субботу объявилась дюжина телефонов.
Илюшин, внимательно слушавший его, кивнул. Логично: компания подростков, например.
– Или два телефона! – продолжал Сергей. – Пара пьянчуг забрели отлить, увидели женщину, которая что-то ищет… Случайное и бессмысленное убийство. В две тысячи первом мы нашли товарища, который случайно заехал на пустырь и остановился, чтобы залить омывайку, увидел там блуждающего пьяного мужика средних лет, в приличном костюме, убил его ударом монтировки по голове, обокрал и уехал. Причем весь его улов составил пять, что ли, тысяч рублей. До этого ни в одном насильственном преступлении замечен не был. Считался хорошим, порядочным мужем. На работе уважали. Двоих детей воспитывал. Вот как, а?
– Он всю жизнь мечтал убить, но не решался, – не задумываясь, ответил Макар. – Увидел пьяного и решил, что это его шанс. Деньги его не интересовали, он взял их для отвода глаз. Есть такие типы, которые носят в себе жажду убийства. Как вы его отыскали? Свидетели?
Бабкин покачал головой.
– Свидетелей не было. Говорю тебе – пустырь! Но он бросил использованную канистру. Этой омывайкой, на наше счастье, торговала единственная заправка во всех окрестных районах. Мы приехали туда, просмотрели записи с камер, наложили на маршрут время убийства и время покупки и в итоге взяли в оборот двоих покупателей омывайки. Второй признался сам. Он, может, и держался бы, но на его ботинках осталась кровь убитого.
– А не надо было свинячить, – нравоучительно сказал Илюшин. – Взял бы канистру с собой, как все приличные люди, довез бы до мусорного бака, так до сих пор гулял бы с детишками и кормил их мороженым. Сколько человек в субботу было на промзоне?
Сергей усмехнулся.
– Один!
– Один? – недоверчиво переспросил Макар. – В самом деле?
Бабкин кивнул.
– В субботу этот участок оставался практически полностью чистым. Даже в разрушенных гаражах никто не тусил! Место пользуется у населения дурной репутацией. И оно на отшибе, то есть забрести туда по дороге из школы тоже не получится. Офисные товарищи из высотки избегают его. А главное, там никто не ходит пешком. Но в двенадцать тринадцать там появился еще один телефон. – Сергей пририсовал рядом с кляксой человечка. – Он оставался в этой точке до… секунду, дай сверюсь… точно! До двенадцати тридцати пяти! Причем с него поступило десять вызовов на номер Баренцевой.
Илюшин нахмурился.
– Подожди… Звонки на телефон Баренцевой, который все это время был там?
– Ага. Тоже не понимаю. Разберемся. Пока у нас не появились записи с дорожных камер, чтобы мы могли проследить маршрут Оксаны, этот человек – наша единственная зацепка.
– Имя известно?
– Куратник Игорь Игоревич. Индивидуальный предприниматель. Двадцать восемь лет. Через час я должен быть возле Белорусской. Мы с Татаровым встречаемся там и едем к Куратнику.
2
В машине Бабкин долго боролся с собой, сунул в рот две жевательных резинки, одну случайно проглотил, когда ехавший перед ним идиот ударил по тормозам, явно услышав предупреждение навигатора: «Впереди камера на шестьдесят». Скотина безмозглая, сказал идиоту Бабкин, что же ты творишь, мать твою, ты ведь и так тошнишься пятьдесят пять в крайнем левом, куда тебе еще тормозить!
И поморщился. Месяц назад он эту ситуацию даже не заметил бы.
Жвачка не помогала, и он, сдавшись, вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет. Хорошо ведь держался, укоризненно сказал себе Сергей, какого же лешего…
Какого-какого. Карельского лешего, вот какого.
Илюшин в петле. Илюшин бледный, веселый, обезумевший, согласившийся быть фишкой в жуткой, чудовищной игре.
Он вытянул зубами сигарету и спохватился, что сидит в арендованной машине, где нельзя курить. Сергей даже не знал, огорчился он больше или обрадовался.
Татаров дымил на парковке у Белорусского вокзала. Как ни удивительно, но всего пять минут назад мечтавший о сигарете Бабкин даже не подумал, что можно присоединиться к нему. Он забыл о сигаретах. Игорь Куратник, фирма которого арендовала помещение в десяти минутах ходьбы от вокзала, полностью занял его мысли.
Единственный человек, встречавшийся с Баренцевой. Возможно, единственный, кто знал, где она находится.
– Грохнуть ее он точно не мог, – заметил Татаров, угадав ход его мыслей. – Она вернулась домой после их встречи живая-здоровая.
– Это еще не значит, что не мог.
– Ну, согласен. Потопали, да? Офис за Грузинским Валом.
3
Куратник выглядел не испуганным, а разозленным. Он ритмично молотил сжатым кулаком по собственной ладони, повторяя в такт ударам:
– Пять, сука, «Суперстаров»! Пять, сука, «Муромцев»!
Бабкин попросил его успокоиться и все объяснить. «Да он чем-то закинулся», – шепнул ему Татаров. Однако Куратник с размаху опустил тощую задницу на стул, раздувая ноздри, и объяснил.
Его фирма торговала фейерверками и воздушными шариками.
– «Русскую тройку» разбирают в хвост и в гриву, – горячился Куратник, не слыша сам, что говорит каламбурами. – «Маскарад» тоже идет на ура. А те, которые дороже, зависают. Не сезон сейчас для радости, ясно? Ну, когда она объявилась, я прямо возликовал, чего скрывать-то. На пятьдесят восемь штук разовый заказ. Нормально, а?
Постепенно из его сумбурного рассказа, из которого выстреливали то «Мушкетеры», то «Брызги шампанского», стала ясна картина случившегося.
Оксана Баренцева заказала у Куратника фейерверки. Отыскав его фирму в интернете, она позвонила, чтобы договориться об условиях.
– Когда это было? – перебил Татаров.
– Когда, когда… – забормотал Куратник, запустив пальцы в длинные сальные волосы. – В среду. Четырнадцатого.
Куратник, нанимавший дополнительных курьеров только перед новогодними праздниками, когда фейерверки разбирались как горячие пирожки, собирался сам привезти такой крупный заказ. Однако выяснилось, что у Баренцевой имеется дополнительное условие.
– Она, короче, попросила, чтобы я ей привез по конкретному адресу все десять коробок. Расставил и показал, как поджигать.
– И назначила местом встречи Долгопрудный, – кивнул Сергей, догадавшийся, к чему все идет.
– Ну! Сука, Долгопрудный! Что ж сразу не Анадырь! Я в субботу! На восходе! Как ишак! Десять коробок на горбу! В какую-то стремную дыру, задницу, блин, долгопрудную, ни души, даже дворняги обоссанной не встретишь!..
Здесь рассказ Куратника вновь утратил связность.
Татаров сумел добиться от него, что встреча была назначена на двенадцать часов. Именно это время продавец фейерверков считал ранним утром.
Они с Бабкиным переглянулись. Пока все совпадало с данными телефонной компании.
На встречу Куратник подъехал на десять минут позже назначенного срока.
– На опоздание это по-любому не тянет! – горячился он. – По московским меркам, считай, даже раньше приехал! А все ваши коллеги постарались.
Выяснилось, что в субботу на въезде в Долгопрудный дежурили два экипажа ДПС.
– Передо мной сразу троих приняли, – усмехнулся Куратник. – Ваших тоже можно понять: суббота же, а жить-то всем надо. Короче, пока всех нас продули и по базам пробили, минут двадцать потерял. Уж и в ноги им падал: «Братцы, говорю, клиент ждёт! Крупный! Что я, идиот, что ли, с пиротехникой пьяным за руль садиться!» А они только лыбятся в ответ: «Извините, придётся подождать». Вежливые, блин, такие. Прилетел на точку, думал, щас начнется обычное: «Где вас носит? Я тут уже час жду!» – а там и нет никого… Выдохнул, глянул вокруг – ну такая дыра, каких я ещё и не видывал!
Он все-таки начал выгружать коробки, опасливо оглядываясь и не глуша двигатель. У него закралось подозрение, что вот-вот из-за гаражей появятся заросшие шерстью долгопрудовцы с пращами и дубинами.
В двенадцать пятнадцать он начал нервничать.
В двенадцать тридцать пять проклял непунктуальных тупых баб, Долгопрудный, себя, побросал коробки обратно и уехал.
– Я ей, твари, звонил, она трубку не брала.
– Не брала или абонент был недоступен?
– Не брала. Если б недоступен, я бы сразу понял, что ловить здесь нечего. А так был шанс, что либо ещё рулит где-то, либо проспала и сперва будет кудахтать-извиняться, а потом примчится. Только лишние полчаса потерял, идиот!
Бабкину все-таки удалось из него выжать еще кое-что. Оксана Баренцева совершенно точно планировала запустить фейерверки на промзоне. Расплатиться она собиралась наличными, а не переводом на карту. Кроме того, Куратник потребовал тысячу сверху за доставку и запуск, вернее, подготовку салютов к запуску, и Баренцева согласилась без торга.
– Надо было догадаться, что она меня кинет, – с горечью говорил Куратник. – А я… Всю жизнь людям верю, как дурак!
– Зачем запускать фейерверки на промзоне? – вслух подумал Сергей. – А главное, днем?
– А я знаю? – Куратник, решив, что вопрос обращен к нему, раздраженно фыркнул. – Ну, дура баба, что с нее взять.
– Может, тестовый запуск? – предположил Татаров. – Когда у ее дочери день рождения?
– Как раз вскоре, – встрепенулся Бабкин, вспомнивший, как Жанна плакала: сестра пропала перед днем рождения дочери, что же они будут говорить Леночке.
– Ну, вот! Типа репетиции, почему нет!
– Э-э-э… Мужики, извиняюсь, не катит, – вмешался слушавший их Куратник. – Я ей предложил карту постоянного клиента, типа, хорошая скидка на следующий заказ. Она ответила: не надо, это разовое развлечение. И еще смеялась.
4
– Макар, объясни: зачем заказывать фейерверки, чтобы выпустить их над промзоной? – спросил Сергей.
– Расцветить унылые будни Долгопрудного? – предположил Макар.
– Рыло бы тебе расцветить, – вздохнул Бабкин и ушел варить кофе в турке на плите.
Плита была электрическая, он перекипятил кофе, а главное, так и не придумал, для чего нужны взрывающиеся облака «Муромца» и «Суперстара».
– Самое простое, – сказал Илюшин у него за спиной, – это выяснить, нет ли у кого-нибудь из ее подруг квартиры в Долгопрудном, в которой окна выходят на промзону. Если подруга отмечает в субботу день рождения, чем ее можно обрадовать? Например, неожиданным салютом.
Бабкин огорчился, что эта простая мысль не пришла ему самому в голову. «И все-таки, почему днем, а не вечером? Боялась оставаться по темноте в таком месте одна?» Что-то здесь было не так.
– И почему бы не допустить, – продолжал Макар, – что это реализация детской мечты.
– А зачем ее нужно было реализовывать в таких условиях?
– Может быть, не нашла других. Здесь вокруг деревья, Баренцева могла бояться пожара. А до Долгопрудного и ехать недалеко, и место относительно безопасное. В конце концов, она, может, хотела сохранить свой маленький праздник втайне от близких.
– Отмечала десять лет любовной связи?
– Например, – согласился Макар.
Пока Сергей морщился, пытаясь маленькими глоточками протолкнуть в себя кофе, Илюшин позвонил Жанне. Некоторым утешением послужила для Бабкина его вытянувшаяся физиономия.
– Никаких подруг в Долгопрудном. Может, конечно, Жанна не в курсе…
Он придвинул табуретку и сел. Лицо у него было такое растерянное, что Бабкин сжалился.
– Сварить тебе кофе?
Он ждал, что Макар проедется насчет бурды, но тот пробормотал:
– Фейерверки. Заказать и не приехать. Что ты сказал? Да, свари, пожалуйста, все равно пока спать не собираюсь.
Вдвоем они осмотрели комнату Оксаны. Не нашлось ничего, что могло бы объяснить ее исчезновение. Жанна сказала, что всю переписку ее сестра вела с телефона. Аккаунта в социальных сетях у нее не было.
– Если в почте что-то найдется, – сказал Бабкин, осматривая содержимое выдвижных ящиков, – Татаров позвонит.
Украшения, духи – Оксана любила парфюмерию и держала два десятка флаконов в шкафу, – любовные романы в мягких обложках, мягкие игрушки, забытые ребенком, наручные часы, массажер…
– Где рабочие документы? – спросил Макар.
– Татаров увез. Ты что-то нашел?
Илюшин держал в руках длинную прямоугольную коробку матового черного цвета.
– Портативный принтер, – сказал он.
– Ну, ничего удивительного для женщины ее образа жизни. Мало ли, что ей требовалось распечатать в поездках!
– Да, только что он делал на подоконнике, за шторой? Выглядит так, словно она сунула его туда в спешке и забыла.
Ни сестра, ни муж, ни брат ничего не могли сообщить о принтере.
– Ой, я его впервые вижу, – удивилась Жанна. – Не знаю, зачем он ей понадобился.
– Вы не замечали, чтобы Оксана им пользовалась?
– Никогда. А это точно ее?
Бабкин снял отпечатки. Они принадлежали Оксане.
Он не видел ничего странного в этой находке.
– Я все равно не понимаю, зачем он ей нужен, – сказал Макар, запирая комнату.
Сергея кольнуло неприятное ощущение, что, отвлекшись на принтер, они что-то упустили, но тут позвонила Маша, и комната Оксаны Баренцевой вылетела у него из головы.
5
«Все ходят с сотовыми, хоть гопники, хоть наркоманы, – повторил про себя Илюшин слова напарника, – и за каждым остается след; за любой проплывающей рыбой тянется невидимая ниточка, можно вообразить мир как перекрестье этих линий, путаницу узлов, сгустившуюся штриховку рыбьей стаи, замершую тысячеголово – и вновь разбегающуюся одиночными чиркающими серебристыми следами. Каждый телефон уникален. Он безостановочно подает сигнал. Если бы в две тысячи первом была такая система пеленга телефонов, как сейчас, можно было бы не объезжать заправки, не демонстрировать сотрудникам пустую канистру, не таращиться до покрасневших глаз в мутную запись с камер. Достаточно было бы распечатки от телефонистов. Там, на этой распечатке, была бы записана вся история: как два телефона двигались навстречу друг другу, столкнулись и целых пять или даже шесть минут находились рядом. Как второй уплыл прочь, к другому телефону, только что вернувшемуся из детского сада или магазина, а первый остался лежать на пустыре. Даже если ты успел смыть кровь с ботинок, а лучше – выкинул их, уничтожил, съел вместе со шнурками, – попробуй-ка объясни, добропорядочный гражданин, стоящий перед нами в одних носках, как получилось, что ты провел пять минут рядом с жертвой? В то самое время, когда, согласно экспертизе, жертва принимала смерть от монтировки? Молчишь? То-то и оно».
Обогнув альпийскую горку, Макар прошел по мощеной камнем дорожке. Пахло смолой и поздними августовскими травами – знакомый горьковатый запах, он даже огляделся в поисках пижмы или полыни. «Надо бы Маше позвонить», – подумал он ни с того ни с сего.
Минуту спустя Илюшин постучал в дверь гостевого коттеджа, который занимала женщина со странным именем Василика.
6
– А теперь вы должны спросить: «Откуда у вас это редкое имя», – холодно сказала Токмакова.
Она не пустила визитера в дом, заявив, что они вполне могут поговорить на свежем воздухе. И что она, собственно, оказывает ему одолжение, соглашаясь даже на пятиминутную беседу.
– Вы не оперативник и не следователь!
Он предложил расположиться на крыльце, но Василика неумолимо качнула головой.
Вскоре она сама об этом пожалела. На ее стороне было наработанное на концертах умение стоять. Парень должен был выдержать две минуты, а затем начать выкручиваться: опуститься на траву, опереться о ствол сосны, хотя бы просто переминаться с ноги на ногу – и страдать! Он сам свернул бы разговор, плюнул и ушел бы.
Ничего из этого он не сделал. Встал напротив нее, нешироко расставив ноги и перенеся вес тела на левую – и застыл. Что-то звериное было в этой позе. Но главное, что она, по-видимому, не доставляла ему ни малейшего неудобства. Сыщик выглядел как человек, способный простоять так и час, и два. Она видела такую постановку стоп и позу у балетных – но этот парень не имел к танцам никакого отношения, видно по осанке.
Невозможно!
И еще этот взгляд. Теперь, вблизи, она разобрала, что глаза у него светло-серые, льдистые, и контраст холодного цвета зрачка и теплоты взгляда поразил ее. Хотелось, чтобы он как можно дольше смотрел на нее; поймав себя на этом желании, Василика разозлилась.
– По закону о частной детективной и охранной деятельности я имею право собирать доказательства по гражданским и уголовным делам, – сказал парень. – Кстати, откуда у вас это редкое имя?
– От папы-болгарина. Вы имеете право собирать, но я не обязана вам в этом содействовать.
– У вас что-то личное к частным детективам, или вы просто очень не любите свою подругу?
Токмакова задохнулась от возмущения.
– Как вы смеете!..
Наглец пожал плечами.
Читать бесплатно другие книги:
