Боссу не откажешь: маленькое счастье в нагрузку Устинова София

Глава 8

Кристина

Я ехала на очередное собеседование. Казалось, весь мир, кроме меня понимает, какая это трагедия, не попасть в такую великолепную фирму. А я вот не понимала.

Да— да, Максу это нужно позарез. Да, я обещала попытаться!

Но его логика меня убивала! С чего бы меня кто-то куда-то взял? Если даже я подходила по каким-то пунктам Тирана Тирановича, кто с щепетильностью маньяка— перфекциониста себе подбирал сотрудников, то он не глупый мужчина. Зачем брать никакую меня, даже толком не имеющую практики, хоть и окончившую универ на “хорошо” и “отлично”, когда у других вероятно было чем покрасоваться? Макс объяснял, что у монстра бзик и паранойя, но я бы не назвала её не обоснованной. Против него затевали игру— взять хотя бы нас и Кравцовым, пусть и “отыргаться” за его нечестную дела, но всё же. Видимо правильно в народе поговаривают: “Осторожен тот вдвойне, у кого рыльце в пуху!” И судя по всему, Кирсанов к отбору кандидатов подошёл максимально дотошно, стараясь избежать подлогов.

Я не подошла! Вот и всё! НЕ плохая, НЕ хорошая… просто в его фирме нет для меня места!

Да, чуть обидно, чисто по— человечески, но я перестала расстраиваться уже через пару дней. Чувствовала себя паршиво, но в конце концов убедила себя, что место заняла достойнейшая. Не то чтобы я о себе невысокого мнения, но как-то не гладко всё сразу пошло с этой фирмой.

Тем более оказаться в одной упряжке с такими маститыми акулами… Бррр, мне было бы не по себе.

Так что, мне даже полегчало, если честно. Зато больше не увижу Романа Игоревича. Моя жизнь войдёт в свою колею…

Убеждала себя до последнего, да только Макс начинал на мозги капать и реально выбешивал своими: “Не понимаю, как ты могла не пройти собеседование?! Может и не ходила? Ты же говорила, что всё хорошо! Так и знал, что ты протупила!”.

Хотелось на него обидеться за неучастие и откровенное равнодушие к моей душе и нервам. А потом решила— найду другую работу, лучше и денежней! И тогда он не сможет меня клевать тем, что обеспечивает, а я не смогла устроиться на самую вакантную должность, куда подходила со всеми своими НИКАКИМИ знаниями и бедовой головой.

Пару дней обзванивала разные фирмы, даже смоталась в пяток мест, и на сегодня ещё было запланировано пару. Если уж и эти не выгорят— тогда считай у меня и правда проблемы с организацией жизни и умением расположить к себе людей.

По обычаю я выехала чуть раньше нужного, чтобы не опоздать к назначенному часу. Пробки огибала сторонними дорогами, подпевая музыкальным подборкам радио, пока перед глазами, как в замедленной съемке, не застыла проезжая часть объездной дороги, куда я свернула, чтобы сократить путь.

Не знаю, как это случилось. Мультяшно, ломано, потусторонне. Все хорошо, лихачей нет, довольно свободно— и тут “бах»!– на дороге оказывается девочка!..

Момент как в фильме хорроре. Малышка выбегает не пойми откуда, но меня не видит— ко мне спиной. Резко оборачивается. На милом личике большие глаза становятся огромными как блюдца. Она сжимается в комочек и зажмуривается, стискивая крохотные кулачки, будто это может её спасти от неминуемой гибели.

Я ударила по тормозам, виляя в сторону— подальше от обочины. Колёса взвизгнули. Машину нещадно дёрнуло, стопоря на соседней полосе. Следом— удар в мою машину, скрежет металла— и меня так лихо встряхнуло, что головой об руль ударилась, звучно клацнула зубами. В груди боль прострелила от ремня безопасности, которым благоразумно всегда фиксировалась. Потом меня обратно мотнуло, с неменьшей силой прикладывая о жёсткий подголовник. Теперь боль молнией прогулялась по спине и затылку.

Мир взбултыхнулся, да так, что темнота перед глазами пронеслась.

Секунды тикали. В голове ещё гулко отдавалось эхо разнесчастного сердца. Я не знала радоваться или материться, что подушка безопасности не сработала. За такую погрешость я, конечно, спросила бы у дилера “Тойоты”, да только мой Пассо такой древний, что за него надо у Господа Бога спрашивать.

Меня колотило от пережитого ужаса. Тошнота накатывала волнами, голова гудела и я силилась вспомнить, что же такое произошло секунду назад? Может я чокнулась? Может мне показалось, и девочки никакой и не было? Я заморгала, прогоняя шок. Судорожно выдохнула, всё ещё сжимая руль и не веря чуду.

Жива!

Девочка сидела на асфальте сбоку моей машины. Целая и невредимая! Блондинистый хвостик, пышная юбка из фатина вырви— глазно розовая. Футболка с какой-то мультяшной парашей, вроде розовой лошади или оленя, черти что, одним словом.

И я… вроде тоже жива. Прислушаться к себе не успела— вздрогнула, когда всюду разом ожили гудки, чуть ли не пробивая перепонки своим мерзким визгом. Звуки улицы оглушили и спешащего по тротуарам народа. Тут и волнения разом накатило— сердобольные свидетели засуетились… мужской голос совсем рядом:

– Ты, бл*, совсем что ли???

И я следом очнулась.

Дрожащими руками не с первой попытки расстегнула ремень безопасности, всё время шипя из— за боли в голове. Шатаясь словно пьяная, выскочила из машины. Протаранила мужика, продолжающего на меня орать, и на негнущихся ногах подбежала к девочке.

– Ты как?– придерживаясь за края капота Пассо, упала на колени рядом с мелкой.

Девочка всхлипывала, но была без видимых повреждений, а вокруг уже начиналась настоящая звуковая высокочастотная война, вызывали скорую, ДПС, ругались. А когда мелкая на меня глянула хоть и зарёванными, но хитрющими глазами, меня осенило— она понимала, что натворила! И тогда я рявкнула:

– Ты в своём уме?– аккуратно встряхнула малышку за плечи, но больно самой стало— голова раскалывалась сильнее.– Это же дорога!

 Девочка была похожа на всхлипывающее розовое пятно на тёмно— сером асфальте, но глаза… чёрт! Она действительно сделала это специально! Стоило бы её сурово наказать, только сдавать почему-то совсем не хотелось.

– Проезжая часть!– продолжила я голосить, потому что испугалась не на шутку, и не знала, как себя вести. Я теперь соучастница преступления этой малолетней красотки.

– Эй, коза, тачку убери, если аварии не случилось!!!– надрывно горланил мужик из Мерса и подтверждал своё нетерпение частым нажатием на клаксон.

– Вы слепой, вон тачки стоят!!!– рыкнула я, тыча пальцем в Пассо печально стоящий между двумя полосами и Ниссан, въехавший моей машине в зад.

– Идиотка,– плюнул мужик,– кто права тебе дал?– скорее риторически прозвучало, но вывело неимоверно.

– ГИБДД. Да в чём дело? Вам дороги мало?

Мужик что-то проворчал, а я вернулась к девочке, которая меня очень внимательно изучала.

– Тебя как зовут?– без сюсюканья бросила я.

 Она вытерла остатки слёз с пухлых щёк, оставляя грязный след и судорожно вдохнула:

– Лера.

Я спешно стала раздумывать: нормально ли в её возрасте… Стоп, а сколько ей? Понятия не имела, потому что не имела дел с мелкими. Но на вскидку она была где-то… метровая? И на вид ей… лет семь? Или пять?

Чёрт! Что-то очень мелкое и неразумное— это точно! Или наоборот неправдоподобно разумное…

– Значит так, Лера!– начала строго, как мамаша, включающаяся в воспитательный процесс непослушного чада, но голос предательски дрожал. Я из последних сил держалась на плаву, чтобы не пасовать перед девчонкой.– Ещё раз увижу, как ты носишься по проезжей части,– запнулась, хаотично соображая, чем можно пригрозить малолетнему человеку?

Но наткнувшись на непробиваемо— серьёзный взгляд девочки, рассудила, что «уши надеру»– в её ситуации уже не сработает, потому отчеканила:

– Хвостик твой отрежу!– вкрадчиво, не спуская с неё глаз. Ещё и кивнула значимо. Пусть лучше думает, что я злая тётка, чем опять учудит подобное. А потом меня перещёлкнуло— сказать из “воспитательного” больше нечего, зато я чётко представила, каково бы мне было, если бы девочка была моей дочерью и оказалась на проезжей части.

– И… и…– О, привет, паническая атака. Я хватала ртом воздух и махала перед лицом ладошками, высушивая щиплющие слезы.– Боже! Я так испугалась!..– призналась с шумным выдохом.– Нельзя так делать!– уже смахивало на истерику. Теперь не девочка мелкой казалась, а я. И невменяемой.– Дурная ты… и я…– сгребла Леру в объятия, понимая, что рыдаю в отличие от неё.– Никогда, никогда так больше не делай!– повторяла как мантру.

Сколько просидели не знаю, но машины уже начали движение, толпа частично рассосалась и гомонили они больше ворчливо, чем переживательно. Самые грубые водители, бибикали и с нелитературными выражениями огибали место происшествия.

– Не плачь,– раздался нежный голосок Леры. Я громко шмыгнула носом, а малышка замерла в моих руках. Осознав, как это странно выглядело со стороны, я чуть отстранилась. Девочка ткнула меня пальчиком в плечо:

– Эй, ты что, рёва— корова?

Это заметно меня успокоило. Даже скорее безмерно удивило и привело в чувство.

– Так вообще дети уже не говорят!– пробурчала я и повторила недавний жест малышки— тыльной стороной ладошки смахнула слезы с лица.– Ты точно из этого мира?

– Ага! Из этого, конечно же,– кивнула девочка с театральным вздохом.– Но лучше бы меня не было…

– Зачем ты такое говоришь?– мои слёзы тоже просохли. Показалось неправдоподобным, когда столь юный человечек говорил так по— взрослому. Эта маленькая суицидница будто груз мира на плечах держала.

– У тебя кровь,– ровно заявила малышка и досадливо выдохнула.– И ты бледная как поганка. Наверное, умрёшь…– тоном сведущего врача.

– Не дождёшься,– буркнула я и коснулась виска, где и правда сильно болело. На пальцах отпечаталась кровь.– Чёрт,– сглотнула я пересохшим горлом. Сморгнула наступающую темноту.– Где твои родители?

Девочка ещё несколько раз шмыгнула носом, а потом вскинула на меня удивительно большие и глубокие синие глаза:

– Работают,– похлопала длинными ресницами, с которых на щёки капнули последние горошины слёз. Ответ вновь прозвучал взросло, хоть с толикой грусти.

– И что ты тут делаешь… одна?– боль в затылке не на шутку мешала, я кое— как огляделась на предмет “есть тут кто-то из взрослых, отвечающих за девочку”, но так и не нашла. Зато толпа возле нас на меня кивала, махала, что-то бурчала, и никто не спешил на помощь, по ходу рассудив, что раз кровищи нет, мы говорим— значит ничего страшного.

– Ты же не одна?– мой голос дрогнул в сомнении. Окинув малышку придирчивым взглядом, я пришла к мысли, что Лера хорошо и дорого одета, для того чтобы быть беспризорницей. Может просто сбежала из дома…

Озвучить догадку не успела— улицу прорезал надрывный женский вопль:

– Ва— ле— ри— и— и— и— и— я!

Я оглянулась, глазами отыскать безответственную мамашу, и нашла. Из бутика на углу дома, явилось чудо— юдо— рыба— кит. Взъерошенная дамочка с куцым пучком и редкой чёлкой, из тех что “Я сама знаю, женщина!”.

Она торопливо врезалась в толпу зевак на тротуаре:

– Пустите, прошу. Лера— а— а— а!– Бежала к нам, стуча каблуками, как скоростная электричка:– Ле— е— е— е— е— ера— а— а— а— а— а!– бесслёзно причитала женщина, уже ступив на проезжую часть. Пересекала дорогу в неположенном месте и наглым образом тормозила машины, которые к нашему месту подъезжали осторожно.

– Лерочка!!!– Миловидное лицо исказилось гримасой ужаса и отчаяния, словно девочка не живая сидела на асфальте, а её размозженный труп в крови и месиве плоти плавал.

– Женщина, не кричите!– буркнула не по— детски разумно Лера и деловито закатила глаза, всем видом выражая “боже, как сложно с этими нервными женщинами!”

Я даже тяжко усмехнулась. Удивительный ребёнок! А потом запоздало ухватилась за мысль, что так маме не скажет любящая дочка. Развить это не получилось— в следующую секунду я получила сумкой по голове.

– Тво— ою мать!– невольно ахнула, вжав несчастную голову в плечи.

– Нет,– наморщила носик Лера,– не моя!– буркнула, отвечая не то моим мыслям, не то ругательству.

 Опешив на миг, хотела было вступить в схватку с дикой бабой, но на смену воинствующему настрою пришла разумность. Тётка испугалась. Ещё бы, малышка пропала. Обнаружилась на дороге… перед машиной, а ведь могла трупом быть или сильно покалеченной. Так что я её смутно понимала. Понимала, но и осуждала. Если кто и виноват в ситуации то, эта самая дама, которая подопечную свою из— под взора упустила.

– Э— э— э,– кое— как увернулась от очередного удара сумочки,– Успокойтесь!– выставила руку, пытаясь затормозить невменяемость тётки. Но это не сработало, у неё явно были проблемы с нервами.

– Лера! Лера! Лера!– каждый выкрик сопровождался ударом сумкой по чему-то, включая мою и без того пострадавшую машину. Мужчина, въехавший в меня, смотрел на картину в одном со мной недоуменном порыве.

Даже приехавшие представители закона не понимали, что за спектакль тут самоорганизовался силами “Псевдо Актрисы Большого Драматического Театра”.

Они бы может её образумили, но первой не выдержала девочка:

– Людмила Викторовна, я жива,– одёрнула “актрису” Лера тоном “да сколько можно?”. Встала на ноги, отряхнула кукольное платье, поморщилась, разглядывая чуть сбитые коленки и, к очередному моему удивлению, не принялась рыдать, перетягивая одеяло страдающей на себя.

Людмила Викторовна, как по команде, перестала истерить. Запыхавшись огляделась, много ли зрителей и на всех ли произвела впечатление. А увидев кровавые царапины на коленках подопечной, побледнела, закатила глаза и красиво… если это применимо к обычному падению, шлёпнулась на асфальт.

Мы все замерли.

– Какой-то цирк,– задумчиво буркнул мужик, въехавший в мою Пассо.

– Давненько такой дичи не видал,– мотнул головой один ДПСник.

– Я, конечно, тоже женщина… Но такого…– неопределённо кивнула я, внезапно ощутив как боль сдавила грудь, перед глазами поплыло и тошнота к горлу подкатила. Последнее что запомнила— стремительно накатившу темноту.

***

На собеседование я так и не попала. Очнулась уже в больнице, в палате, где нас было трое. Я, как понимаю, с самыми безобидными увечьями. Хотела встать, да не тут то было. Оказывается у меня сотрясение, потому на голове бинты, и хлыстовая травма шеи. Всё это богатство в лёгкой степени— ремни безопасности, защитили позвоночник, грудь, но не голову и не шею. Поэтому её зафиксировали специальным ортопедическим воротником. Не смертельно, но коль уж я тут… лучше подлечиться. Так что несколько дней придётся побыть под наблюдением специалистов— не более трёх суток.

Всё это мне разъяснила сердобольная медсестра, которая судя по тону, считала себя тут чуть ниже главврача, но точно выше лечащего.

Только собралась позвонить Максу, как ко мне заявились серьёзные мужчины в форме.

Анатолий Васильевич, крепкий брюнет, ближе к сорока, и его напарник, Константин Сергеевич, худощавый, лысеющий представитель закона, примерно тридцати лет.

Они долго и нудно меня допрашивали, потом я подписала свои показания, которые записывали от руки, как бы невзначай уточнив, как дела у Леры. Они заверили, что девочка жива— здорова, но раз в аварии участвовал ребёнок, даже если он не пострадал— оказание медицинской помощи было безоговорочно.

Валерия в этой же больнице, только в детском отделении травматологии.

Мою машинку,– так заверили полицейские,– забрал эвакуатор. Вернуть смогу после оплаты всех квиточков.

Вот так… милота, как бы не расплакаться за участие и помощь.

С няней чуть сложнее, а эта невменяемая особа оказалась её няней— даму уместили в сердечно— сосудистое отделение, где она отходила после “сердечного приступа”. Как успела поддакнуть медсестра— доктор Хаус, не приступ у няньки, а брожение мозгов. Чтобы не значил этот диагноз, я его приняла и спорить не стала.

Показаний Людмилы Викторовны они пока так и не дождались— она была до сих пор под лекарствами, и тогда я осведомилась:

– А родители девочки уже в курсе?

– Дозвонились только до отца, но он будет лишь к вечеру,– Анатолий Васильевич, крепкий брюнет, складывал документы в папку и закреплял, чтобы листы не развалились.

– Как так?– не то ахнула, не то охнула, но однозначно изумилась, не понимая, как можно оттягивать приезд к дочери.

– Вот так,– цыкнул Константин Сергеевич, второй из милых мужчин.– Его нет в городе…

– А меня к ней пустят?

– Это вряд ли,– категорично мотнул головой первый, уже сложивший документы себе в кожаную сумку— портфель.– Вы ей никто!

Я понимающе умолкла, но меня не покидало чувство, что Леру нельзя оставлять одну. Это неправильно… чисто по— человечески!

То же самое я сказала и лечащему врачу, который пришёл ко мне и попросил стражей правопорядка выйти.

Геннадий Петрович отмахнулся:

– Вам о себе волноваться нужно. Девочка жива, под присмотром. Скоро приедут родители, и всё у неё будет отлично!

Мне показалось холодным такое заявление. Понятно, Геннадий Петрович привык к травмам, болячкам и даже смертям, но не я…

Тем более за Леру было реально волнительно. Она и без того одна, а теперь в палате, где нет никого знакомого.

Я подорвалась, чтобы немедленно её найти. Только встать не получилось всё равно. Тело казалось невыносимо тяжёлым, перед глазами продолжала маячить темнота, а самое мерзкое, что тут же накатила такая тошнотная волна, что с ума сойти можно.

Минутку! Полежу минутку и приду в себя. А потом найду способ, как пробраться в детское отделение “травмы”.

– Рёва— корова?– тихий детский голос нарушил мой поверхностный сон. Я тяжко открыла глаза и попыталась отыскать причину моего пробуждения, но с воротником для шеи это было очень неудобно.

Нечёткий силуэт девочки обнаружила возле двери.

– Лера?– мой голос больше на шуршание смахивал. Я прокашлялась.– Зачем ты пришла?

– Как зачем?– переспросила она, слегка утратив пыл улыбаться.– К тебе зашла. Ты больная, тебя навещать нужно!

– Ничего я не больная,– в лёгком недоумении мотнула головой и тотчас поморщилась боли.– Как ты сумела?..

– Да так,– улыбнулась Лера, как будто знала какую-то тайну, и, переступив с ноги на ногу, шагнула ближе к моей койке.– Врач всегда знает, как и когда приходить к пациенту!– поумничала с таким видом, что я не нашлась с ответом.– Я должна тебя осмотреть!– в очередной раз огорошила Валерия.

С серьёзным личиком вытащила из— за пазухи стетоскоп. Не розовенький со стразиками, а самый настоящий с чёрным звукопроводом и тяжелой металлической головкой.

– Где ты его взяла?– я хотела— было сесть в кровати, но Лера, приговаривая: “Нет, нет, больная! Вам вставать категорически противопоказано”,– коверкая слова, уложила меня обратно.

– Что?– обронила изумлённо я, не понимая как реагировать на подобное. Не огрызаться же…

– И не говорите!– строго пальчиком мне погрозила. Причём жест у неё вышел таким правдивым, словно в своей жизни она его видела очень часто, потому и выходил органичным.

Не знаю, что прочитала на моём лице Лерка, но смилостивилась, привычной манерой закатила глаза:

– На посту медсестры, конечно же! Мне он нужнее!– кивнула с таким видом, будто и правда работает в больнице и взять на посту медсестры стетоскоп— дело привычное.

– И тебе его разрешили взять?– с сомнением уточнила я, наблюдая за тем, как девочка карабкается ко мне на койку, усаживаясь рядом. Она даже ногу на ногу закинула, на манер взрослого и делового человека.

– Разрешила, конечно же!– заверила Лера, вставила оливы в уши и припечатала к моему лбу головку стетоскопа. Я вздрогнула от ощущения ледяного металла на коже, но отворачиваться не стала.

– Дышите!– велела Лера, войдя в роль.– Не дышите!

Я послушно выполнила указания “врача”.

– Ну что там?– без улыбки поинтересовалась у доктора— Леры, отыгрывая сценку до последнего.

– У— у— у,– досадливо протянул “врач”,– да у вас ангина!– сняла стетоскоп и за ненужностью бросила его на кровать.– Давайте— ка, укольчик поставим!– серьёзность на лице повергла меня в испуг.

– Не хочу укольчик!– категорично мотнула головой, тотчас зашипев от боли в шее.

– Хотите!– Валерия убеждала с видом “я лучше знаю, что вам нужно”.

– Лучше бы поесть принесла, доктор— Лера,– тяжко выдохнула я и перевернулась на бок. На спине лежать уже было невмоготу, а на боку волны тошноты отступали. Только ортопедический воротник портил и ощущения, и делал меня не такой подвижной, как привыкла. Но ничего, пока медсестра и врач не видели, пару минут полежу на боку.

Только Лере теперь было неудобно смотреть мне в глаза и она тут же примостилась рядом, бесцеремонно заняв мою подушку.

– Ты как маленькая, рёва— корова,– с кислым лицом вздохнула девочка, когда я осознала, что лежать на боку была плохая идея. Да спина и зад отдыхали, зато позвоночник… и голова начинали болеть сильней.

– А ты как взрослая,– проворчала я.– Это я тебя навещать должна. Большие навещают мелких!

– Ну значит ТЫ маленькая, а Я большая,– рассудила с улыбкой Лера.– Я буду о тебе заботиться.

– Я тебе никто, мы даже не родственники,– попыталась внести ясности в театр абсурда.

– Хм,– задумалась мелкая, прикусив губу.– Это не страшно. Будешь моей дочкой?

Я на миг задумалась, наша игра зашла далеко и глупостью была несусветной, но глядя в синие озёра глаз Леры, в которых плескалось неприкрытое ожидание, даже страх быть отвергнутой, серьёзно кивнула:

– Буду.

Если мелкая хотела поиграть, и её это отвлекало от слез и грусти, почему нет?

– Где расписаться?– уточнила на всякий.

– В ЗАГСЕ, с моим папой!– ещё серьёзнее меня отозвалась Лера.

– Ну тогда твоей мамой буду я, а не ты моей,– поумничала в свою очередь.

– А ты будешь моей мамой?– и столько во взгляде застыло надежды, что я замялась.

Хотела спросить, куда денется настоящая мама, если с её папой распишусь я, но решила что это совсем нетактично. Тем паче мы играли, и влезать с такими ремарками, не стоило.

– Лучше ты моей,– нашла как выбраться из щекотливого положения.

– Хорошо,– Леру это нисколько не смутило, она тут же пустилась сама с собой в беседу.– Только если я твоя мама, имей в виду, рано или поздно, я уйду!

– Уйдёшь?– изумлённо вскинула брови я.– Не уходи,– я могла бы начать кривляться и деланно обижаться, но почему-то казалось, что с этой девочкой лучше по— взрослому. Да и я сама по— детски не особо умела. Мне стало слишком печально, не столько при мысли, что Лера уйдёт из палаты, сколько от того, что она считает мам такими ненадёжными женщинами. Неужели от неё мама ушла?

– Уйду!– с сожалением кивнула девочка— Мамы уходят,– обронила без тени печали, и мне стало совсем уж страшно.

Как так?

Что это за ребёнок, считающий, что мамы всегда уходят? Ребёнок, который не верит в маму? Для которого мама, как Дед Мороз, про которого вредный мальчишка разболтал всю правду?

– Мамонтёнок,– тихонько брякнула я, отчасти себе, а не Лере, но она услышала и улыбнулась. А потом удивила, коснувшись моего лба ладошкой.

– У тебя жар! Я девочка, а не мамонтёнок! А у тебя есть дочка?

– Нет, нету.

– А почему?– чуть нахмурилась малышка.– Ты вроде бы старая уже.

– Ну спасибо, мам,– теперь я закатила глаза.

– А парень-то у тебя есть?– на полном серьёзе, и не сомневаюсь, скажи я, что “нет”, она бы подосадовала: “Ну как так, горе ты луковое!”

– Есть…– призналась как на духу.

– Значит, за папу не выйдешь?– с лёгкой грустью в голосе.

– Прости, но, наверное, нет,– совсем скатилась в печаль. А в душе колыхнулось новое чувство— жалость к малышке и безумная нежность. Глупо, но чтобы стать мамой такой замечательной девчонки, вышла бы хоть за монстра!

– Ты меня бросишь теперь?– уточнила тихо я, стараясь нарушить тишину.

– Куда ж я тебя брошу?– вскинула светлые брови Лера.– Нет, конечно же!– окончательно удивила, зырываясь в мои объятия.– По крайне мере, пока ты болеешь,– добавила секундой позже, пока я пребывала в шоке и пыталась мысли собрать в кучу, впрочем как и эмоции.

– А как тебя зовут, дочка?

– Кристина…

– Кристина, конечно же,– с улыбкой протянула девочка. Это её неуместное “конечно же”, кажется, было дурной детской привычкой. Такой милой, что сердце щемило. Маленькая старушка Лера.– Давай песенку споём, чтобы ты поправилась?– прошелестела мне на ухо Лера.

– Какую?– выдавила, впервые находясь в ситуации навязанного тепла и участия, от которого не было сил избавиться. Легла обратно— на спину, но Леру из объятий не выпускала— она голову примостила на моей руке и дышала куда-то мне в подмышку.

– Давай уж про твоего мамонтёнка! – благосклонно позволила Лера? Только не реви!– зевнула сладко, ещё удобнее умещаясь рядом.

Роман 

Звонок из полиции меня застал в Питере на встрече. Мы не то чтобы ругались, но заказчик на повышенных тонах объяснял, что в итоге получил не то, что желал.

Я не понимал, как такое могло быть. Мы не сдаём проекты сырыми. Только до конца выполненную работу, и именно по этому делу я был уверен на все сто, что заказ завершён. Я его не только вёл с нуля, но сам сдавал! Я, мать его, собственноручно файлы на печать готовил и на подрезку добавлял к стендам. Детский дом. Благотворительный заказ. Наша первостепенная задача прошлого месяца!

Зная, что никто за благотворительность зарплаты не получит в том объёме, какой заслужили, львиную долю работы брал на себя. Каждую запятую расставляли на пару с Вадимом по вечерам, а теперь передо мной был сущий треш. В фирме по любому завелась крыса!

Стенды были испорчены, и ладно бы проблемы с доставкой, это можно пережить, перепечатать, но тут кто-то нагло влез в файлы. Размеры, цвета, текст, карманы под документы. Даже вывеска и та не подошла под козырёк над крыльцом. Телевизионщики заряжены открывать новый детский дом, упакованный как игрушка и обласканный “Программой— рекламой” пробно, а открывать нечего!

И всё это в последний момент!

Крест на добром имени? Как минимум бочка раскалённого свинца на наши головы, а там и о кресте подумают.

Мысли о том, что делать дальше и как выкручиваться неожиданно отошли на второй план:

– Это Кирсанов Роман Игоревич?– гулко фонил голос в мобильном: либо звонивший был в огромном пустом помещении, либо зона действия сети подводила.

– Да!– отозвался машинально.

– Младший лейтенант Агейков Сергей Александрович. Кирсанова Валерия Романовна ваша дочь?

Я ещё в глубоких раздумьях с недоумением смотрел на баннеры, прикидывая, как бы натянуть трёхметровое полотно на четырёхметровую раму, как вдруг до меня дошло… не звонят младшие лейтенанты по поводу пятилеток просто так!