Нечто из Рютте Конофальский Борис

– Видишь? – Спросил Волков.

– Нет, а чего?

Ёган, скорее всего, и правда, не видел, а вот у Волкова глаз был наметан. Он такие картины видел сотни раз. Всю сознательную жизнь смотрел такое:

– Не видишь?

– Нет, а чего видеть-то?

– Вон, – солдат указал вперед, – копыта из канавы торчат.

– Где?.. А-а, вот она наша коняга.

Ёган проехал вперед шагов тридцать и спрыгнул с коня, Волков двинулся за ним.

Полузатонувший труп лошади лежал в придорожной канаве, только ноги торчали в сторону дороги. Дорогой конь был убит. Какое-то животное вырвало ему кусок из шеи. Ёган встал руки в боки и со знанием дела заявил:

– Волки.

– Где ты видел, чтобы волки нападали на всадников, да еще такой кус из шеи могли вырвать. А почему дальше жрать не стали? Или волк один был? Да один бы никогда не напал бы.

– А кто ж тогда? Медведь?

– Не знаю. А у вас тут медведи водятся?

– Не видал, – признался Ёган. – Кабаны – да, лоси, опять же…

– Ты где-нибудь видел, что бы лоси грызли лошадей? – Спросил Волков и, оглядевшись вокруг, добавил: – Интересно, а куда парень делся? И следов никаких.

– Да какие тут следы? Все утро дождь льет. Хотя стоп, вот след. – Ёган остановился, – вот еще… Босые ноги…

Солдат тоже увидел отпечатки босых ног на глине.

– А парень босой уезжал?

– Не, они босые не ходят.

– Кто – они?

– Ну, они, семейство трактирщика.

– А не помнишь, в чем он был?

– Не помню. Может, в чунях, может, в деревяшках. Но не босой точно.

Волков слез и чуть прошелся подальше в редколесье. Следы терялись под водой, которой было залито все вокруг. Ёган стал орать, звать малого, но все было тщетно. Никто не откликнулся и следов они больше не находили. Было тихо, сыро и безлюдно.

– Ты с коня седло сними. – Сказал солдат. – Седло ламбрийской работы.

– А то, как же, че ж бросать такую вещь, дорогую. Я бы подковы отодрал, да инструмента нет. А подковы то хорошие. Наш кузнец за такую работу крейцер попросит.

Волков смотрел, как Ёган ловко снял седло с мертвой лошади, которая, к тому же, была полупритоплена.

«Из него вышел бы неплохой солдат, – подумал он, – из крестьян всегда солдаты получаются лучше, чем из городских».

Наконец, вымазавшись в глине, Ёган вытянул седло из-под мертвой лошади, отмыл его в луже.

– Красивое, – заметил он.

– Ламбрийское. У них все красивое.

– А почему так?

– Не знаю, – ответил солдат. – У них всегда все красивое. Наверное, земля такая.

– Какая? – Ёган залез на коня и поместил седло позади себя. – Вы там были, господин?

– Бывал.

– И как там?

– Там красиво. Горы, долины, дожди, много солнца, много рек. Все растет, все цветет. День – два пути до моря.

– Прямо рай там.

– Прямо рай, – согласился солдат. – А города один богаче другого. И все время воюют между собой.

– А чего воюют? Чего хотят?

– Не знаю. Благородным всегда чего-то не хватает. То земель, то денег.

Так, за разговорами, они доехали до монастыря. Широкий, приземистый со старыми стенами. Монастырь был старый, как говорится, намоленный.

«Стены толстые, но не высокие, локтей двадцать. Башен нет, рва нет. Ворота дубовые, на железной петле, но петли в кладке ходят. Три-четыре удара бревном – ворота вывалятся, хотя останутся целыми. Две сотни еретиков за два часа взяли бы этот монастырь, а они монастыри любят. В них всегда есть чем поживиться», – разглядывал монастырь солдат.

У ворот монастыря, на бревнах и пеньках, сидели люди. В основном бабы с детьми, но были и мужики. Все хворые и один увечный, с замотанной в окровавленную тряпку рукой. Его поддерживал мальчишка. Ёган спрыгнул с коня и постучал в дверь. В двери открылось небольшое окошко.

– Моему господину нужно к брату-лекарю, – сказал он.

Ворота открылись, и солдат въехал во внутренний двор монастыря. Толстый монах закрыл за ними ворота.

– Отец, а когда отец Ливитус посмотрит раны моего господина? – Спросил слуга у толстого монаха.

– Братья трапезничают, – сообщил тот, – а после будет молебен, а после он вас примет. До вечера примет.

– Мы приехали из Рютте, нам бы до вчера обратно успеть. Может, позовешь отца Ливитуса? – Заискивающе произнес Ёган.

– Сын мой, сюда все приезжают издалека. Всем нужен то отец Ливитус, то брат Иорис. А у нас сейчас трапеза, а затем молебен, – монотонно и пискляво бубнил монах. – Хотите, станьте под навес и ждите. Я и так пустил вас внутрь, хотя все страждущие ждут за воротами.

Волкова взбесил этот монах. Возможно, потому что под промокшим плащом, под холодной кольчугой боль в плече заметно усилилась. Он подъехал к монаху, наклонился, схватил за шкирку и произнес прямо в лицо:

– Будь добр, жирный брат мой, сходи за отцом-лекарем и скажи, что человек, который получил ранение в схватке с дезертирами, просит его помощи. А иначе этот человек слезет с коня и тебе самому потребуется помощь отца Ливитуса. Ты понял, брат мой?

Монах скорчил елейную физиономию, закатил глазки и смеренным голосом ответил:

– Сын мой, а стоя перед вратами обители Господа нашего, что ты скажешь привратнику, когда спросит он тебя? А не обижал ли ты служителей Господа?

– Мой жирный брат, я отвечу привратнику, что почти двадцать лет воевал с еретиками и пару десятков их отправил в преисподнюю. А кости я переломал только одному жирному, спесивому монаху, который отказывал воину Божьему в сострадании.

– Не пойду я, господин, в трапезную. Пусть ваш холоп сам за Ливитусом идет, – ответил монах и обиженно ушел.

Ливитус был стариком лет шестидесяти, не утратившим, в свои года зубов и рассудка. После того, как Ёган и совсем молодой монашек помогли Волкову раздеться, отец Ливитус стал трогать и мять плечо. Он поднимал его руку вверх, отводил в сторону, чем причинял солдату боль. Но тот терпел.

– Да, господин, кто же вас так крепко приложил? И, главное, чем?

– Секирой.

– Секирой? И вы выжили?

– Я был в кирасе и бувигере. Знаете, что это?

– Хе-хе-хе, знаю, господин рыцарь, знаю.

– Я не рыцарь. Я простой солдат.

– Ах, вот как. Алчущий сольдо. Брат-солдат.

– Да. Брат-солдат.

– Ну, что ж сказать. С плечом у вас не все так плохо, как казалось.

– А, что, могло быть хуже?

– Осколочный перелом намного хуже. Но хорошего у вас тоже мало. Повреждена суставная сумка. И, кажется, вам, брат-солдат, придется искать другой хлеб, ибо ни щит, ни лук так хорошо, как раньше, вы держать больше не сможете. – Он повернулся к молодому помощнику. – Связывающую тугую повязку на ключицу и плечо, и примотать к торсу. Бодягу и выварку шиповника с райской кашей под повязку каждый день. Покажи слуге господина солдата, как накладывать повязку, а я посмотрю ногу.

Молодой высокий монашек с огромными глазами смотрел на солдата с благоговением и начал учить Ёгана, как накладывать повязку. А отец Ливитус, осмотрев ногу, спросил:

– Кто шил? Чем обрабатывали? И зачем рану смазывали дегтем с медом? Вы ж не лошадь. Чем присыпали?

– Чистотелом, – ответил Ёган.

– А шил ты? – Спросил монах у Ёгана.

– Не-е, девка одна, дочь трактирщика.

– Молодец девка, дочь трактирщика. Замуж ее возьми.

– Да я уже женат.

– Слава Богу, рана не воспалилась. Добрый знак. – Сказал монах. – Дегтем мазали? Наверное, коновал насоветовал. Это лишнее, брат Ипполит даст мазь, и ждем три дня. Если жара не будет – значит, все хорошо.

– Я смотрю, вы сведущи в ранах, – заметил солдат, левую руку которого брат Ипполит затягивал широким бинтом.

– Сын мой, как и вы, я ел солдатский хлеб. Правда, солдатом не был. Сначала я собирал раненых, а потом стал помощником лекаря. Так, что ран я повидал достаточно.

– Думаю, вы преуспели в медицине.

– Почему вы так думаете?

– К вашим годам вы сохранили все передние зубы и выглядите бодрым.

– Избегайте излишеств, сын мой. Не ешьте, когда не голодны, не пейте вина и пива до пьяна. Ну, а зубы… Крепкая нитка, мел, мята и щетка. Ну, и сарацинская вода. Чистить два раза в день, и ваши зубы доживут до моих лет. Если, конечно, до моих дней доживете вы, что с вашей работой маловероятно.

– Приготовьте мне все это к следующему визиту, буду хранить зубы.

Юный монах и Ёган помогли ему одеться.

– Не взыщите, сын мой, но деньги я с вас возьму. С крестьян стараюсь не брать, у них нет ничего, а с вас возьму, не побрезгаю.

– Сколько?

– Мне нужны две козы. Вернее, не мне, а одной бабе с двумя детьми, у которой на стройке амбара мужика привалило бревнами. Теперь у нее два ребенка и муж-калека.

– Сколько стоят две козы?

– Девять монет.

– Ух ты, меня еще никогда так дорого не лечили. Но делать нечего, – Волков вытащил из кошеля две монеты по пять крейцеров. – Сдачу отдайте бабе с мужем-калекой.

– Благослови вас Бог, сын мой. Брат Ипполит проводит вас.

После мази и утяжки плеча боль в нем заметно притихла. Солдат стал разглядывать монастырь и, заглянув в одну раскрытую дверь, сразу остановился:

– Брат Ипполит, а у вас здесь, что, библиотека?

– Да, – сказал молодой монах и, помедлив, добавил: – но посторонним туда нельзя.

– И что, много там книг?

– Не перечесть. Сотни.

– А что за книги? На каких языках?

– Книги разные, пращуры наши были мудры. Философы были, геометры, богословы, ботаники.

– Ботаники? Кто это?

– Люди, знающие толк в выращивании капусты и пшеницы.

– А, что, есть и такие? Я думал, в таком ремесле любой мужик разбирается. А что еще есть там?

– Есть древние, воспевающие полководцев и битвы.

– А, историки.

Монах посмотрел на него удивленно. И кивнул:

– Да, историки.

Они вышли во двор. Ёган помог Волкову сесть на лошадь.

– Ну, спасибо, брат Ипполит, – сказал солдат.

– Через три дня мы вас ждем, а повязку перетягивайте каждое утро.

Выехав из ворот, Волков неожиданно увидел красивый замок, стоявший на холме. Когда они ехали к монастырю, он его и не заметил.

– Чей это дом? – Спросил он у Ёгана.

– Госпожи Анны.

– Хозяйка – женщина?

– Несчастная женщина.

Волкову было неинтересно про чужие несчастья, но Ёган продолжил:

– Коннетабль, которого убили дезертиры, был ее сыном.

– А-а, тот мальчишка? Как там его звали? Хельмут Грюн?

– Нет, его завали Рут. Кавалер Рут.

– Так в этом доме живет его мать?

– Жалко женщину. – Сказал Ёган. – У нее месяца три назад пропала дочь.

– А муж?

– А мужа у нее вообще не было.

– Так бывает, – философски заметил солдат.

– Говорят, что она была это… того… – Он перешел на шепот, – дети ее были детьми старого графа.

– Барона?

– Да графа. Это земля графа, но не этого графа молодого, который сейчас граф, а его отца покойного, старого.

– А-а, Анна была любовницей графа, понял.

– А коннетабль кавалер Рут служил нашему барону. А у него была сестра, не помню, как зовут, вот она и пропала.

– А что это у вас люди пропадают? Девица эта, а теперь сын трактирщика.

– Так у нас, почитай, раз в две недели кто-нибудь пропадает. С зимы началось.

– А что ж граф не наведет порядка? Чем барон занимается?

– Так молодому графу пятнадцать лет, он с дружками своими паскудными охотится, пьет да девок портит. А барон наш так просто пьет. Не до того им.

– Барон пьет, значит?

– Ага, как сын пропал – так и пьет.

– А пропавших никто не ищет?

– Искали. Вот кавалер Рут и искал. А где искать-то? Кругом болота. Раньше хоть леса были, а сейчас вода одна. Даже собаки не сыщут.

– Ну, хоть мысли есть, куда люди девались?

– Лихо.

– Что лихо?

– Чума, война, дезертиры – лихо, – объяснил Ёган.

– Болван ты, Ёган. Что еще за лихо? Чума у вас закончилась еще зимой, дезертиров я видел четверых, что они тут делали? Добрые воины, такие везде нужны. Таким хорошие деньги платят, а они тут прохлаждались. Война так вообще вас не коснулась, и монастырь у вас не разграблен, и замков не пожгли, и в деревнях люд есть. Какое еще лихо? Порядка у вас нет.

– Это да, порядка у нас нет. Так я же говорю, барон то пьет, а граф молод еще. Раньше хоть коннетабль следил, а теперь-то кто?

– Да найдет кого-нибудь.

День шел под гору, когда они вернулись в Рютте. Харчевня была набита людьми, не то бродягами, не то нищими.

– Что это они, здесь ночевать будут?

– Ага, подёнщики? В монастыре, вроде как, стройка собирается, так сюда люд со всей округи попер. За любую деньгу работать готов.

– Эй, вы, – рявкнул солдат, обращаясь к троим поденщикам, собиравшим резать старого козла прямо в харчевне, – вы что делаете?

– Еду готовим. – Ответил один из них.

– А ну, пошли на улицу.

– Нам хозяин дозволил, – робко заметил другой.

– Вон, я сказал! – Заорал Волков.

Люди увели козла, а остальные в трактире притихли.

– Ёган, умыться и обед. Не забудь потом коней почистить.

– Все сделаю, – пообещал слуга.

Солдат остановился в нерешительности. Все столы в харчевне были заняты, Ёган заметил это.

– А ну-ка, – он подошел к одному из столов, – господа хорошие, переселяйтесь отсюда.

– Куда ж мы пойдем? – Спросили люди.

– Поищите, поищите. – Не особо церемонился с ними Ёган, выталкивая их.

– И кружки свои заберите.

– Да куда ж нам, на пол, что ли? – Возмутился один.

– Иди-иди, не доводи до греха моего господина.

Наконец, стол был освобожден, и Волков уселся на лавку.

– И позови мне трактирщика, – сказал он.

Пока готовили еду, Волков умывался и увидел трактирщика, который подошел к нему и поклонился.

– Все ли вам нравится у нас, господин? – Спросил трактирщик, елейно улыбаясь.

– Все.

– Мы вам так благодарны, не иначе как Господь послал вас, мы молимся о вашем выздоровлении.

– Молитесь? Это хорошо… Вот, если б ты еще не брал с меня за постой…

– Так мы можем договориться, – замялся трактирщик, – сколько дней вы хотите у нас пожить? А харчи считать будем? А простыня вам всё время будет нужна? А дровишки считаем? Ведь воду вам каждый день греем…. Все ж денег стоит.

– Не врал бы ты – никаких денег тебе это не стоит. Хворост тебе работник твой собирает. На простыне я только одну ночь поспал, да и стирать ее ты дочь бесплатно заставишь… Ладно, я не про это.

– А про что? – Спросил трактирщик.

– Арбалет где?

– Какой арбалет? – Спросил трактирщик немного наигранно.

По этой наигранности солдат заподозрил, что плут знает про арбалет:

– Тот арбалет, из которого мне ногу прострелили.

– Не могу знать… Не могу знать, все, что в трактире было, мы все в вашу комнату сложили. Все вещи этих отродий в вашей комнате, и деньги все, и сапоги со всех сняли.

Теперь солдат был уверен, что он врет.

– Знаешь что, – сказал Волков, – я, пожалуй, дам двадцать крейцеров тому, кто видел арбалет. Я думаю, что кто-нибудь да видел его, и не дай Бог, если он окажется у тебя. Я поеду к твоему барону и скажу, что ты вор, и попрошу тебя повесить.

Волков говорил специально громко и все находившиеся в харчевне внимательно слушали его.

– А если барон не даст согласия, то я поеду к графу. Ну что, объявлять мне награду в двадцать крейцеров?

– Зачем же, господин, деньги тратить? – Поморщился трактирщик. – Я сам поищу, у людей поспрашиваю.

– Поспрашивай, поспрашивай, я думаю, что обязательно найдешь.

Ёган помог солдату снять кольчугу, и тот немного подремал, сидя за столом, пока готовилась еда. Статная Брунхильда принесла сковороду жареных с салом бобов, большой кусок ливерной колбасы, кувшин пива, свежий хлеб, лук. Налила пиво в кружку. Волков сделал глоток и поморщился.

– Ну и дрянь, – сказал он. – Вы из чего его делаете?

– Все пьют, не жалуются, – нагло заявила девица с вызовом глядя на солдата, – а вы прям как барыня.

– Я тебя уже предупреждал, чтобы ты не сравнивала меня с бабами.

– А то что? Саблей своей меня рубанете? – Ещё более нагло поинтересовалась Хильда. – Я прям боюсь.

– Вот видно, что не зря тебе дезертиры фингалов понаставили – язык как помело.

Девка зло, как кошка, фыркнула и гордо ушла.

– Эх, какая… – восхитился Ёган. – Аж жаром от нее пышит.

Волков усмехнулся и стал есть. Ёгана он за стол не пригласил, но половину еды ему оставил.

Удивительно приятно проснуться и осознать, что у тебя ничего не болит. Такое с ним бывало в детстве, а после того, как в одном из первых сражений его сбил рейтар на огромном коне, такого не было. Он помнил это до сих пор. Рейтаров было совсем не много, лучников было в три раза больше, но кавалеристы разметали их в пух. Это было в последний раз на памяти Волкова, когда он видел лучников в открытом поле. В осадах они были еще нужны, а в чистом поле… уже тогда их век закончился.

В то удивительное, ясное, теплое утро, он получил повреждение, когда огромный рейтар в сверкающих латах на огромном рыжем коне врезался в него с хрустом и грохотом и поскакал дальше, разбрасывая других лучников, даже не заметив столкновения. С тех пор левое плечо и предплечье не давали ему спать на левом боку. Это было давно, после этого к боли в плече добавились другие боли, они то затихали, то возобновлялись снова. Одна из самых последних ран была рана в голень. Почти в стопу. Из-за нее он хромал. Её он получил совсем недавно, зимой. Но сегодня утром ни она, ни плечо не беспокоили солдата. Он лежал в теплой кровати. На простыне. На простыне были виды следы от клопов, но даже клопы не смогли разбудить его ночью, потому что у него ничего не болело, и он прекрасно спал. Где-то вдалеке ударил колокол. Внизу, в харчевне, кто-то ронял посуду со звоном, ругался.

Вставать не хотелось, хотелось лежать, но снова ударил колокол. Для утренней службы было поздновато. Волков нехотя сел на постель, и нормальная жизнь вернулась к нему. Плечо заныло. Он дохромал до двери, открыл и крикнул:

– Ёган!

– Да, господин, иду.

Ёган был тут.

– Бродяги разбежались?

– Ага, еще до зори, в село пошли.

– Ты ж говорил, они в монастырь идут работать.

– Ага, в монастырь. Но после похорон. Сегодня в Большой Рютте похороны.