Мактуб. Книга 2. Пески Махруса Вуд Алекс

Глава 3

Я не ищу, я – нахожу.

П. Пикассо.

Пустыня Махрус

Обжигающий ветер пустыни бьет в лобовое стекло, пока синий Хаммер на огромной скорости мчится по раскаленному песку, ориентируясь по забитым в навигатор координатам. Мощный внедорожник несется вдоль вади, представляющей собой высохшее русло реки, что еще столетия назад наполняла эти засушливые места жизнью. Расплавленный воздух и клубы поднятой пыли образуют оранжевую дымку, ухудшающую видимость. Вокруг бесконечная пустыня; рыжевато-желтые высокие дюны, образованные сильными ветрами; справа вдоль русла древней реки упираются в безоблачное пылающее небо черные зубчатые горы, за долгие века разрушений превратившиеся в почти скульптурные произведения искусства, сотворенные самой природой, песками, временем. Махрус прекрасен: нерукотворное уникальное чудо природы, и неприручённое непредсказуемое дикое животное, и арена для смельчаков, готовых проверить себя на прочность. Обжигающее палящее солнце днем и жуткий холод по ночам, песчаные бури и ураганы, обманчивые миражи и ядовитые пресмыкающиеся. Чтобы выжить в противоречивой, коварной и безжизненной пустыне, необходимо знать ее правила, нарушение хотя бы одного может привести к мгновенной и страшной гибели. Безветренными ночами в Махрусе стоит оглушительная, завораживающая тишина, нарушаемая шёпотом песков и шуршанием ползучих гадов. Здесь нет никого, кроме Всевышнего. Так говорил мой отец, но мне довелось столкнуться с теми, кто возомнил себя выше Аллаха, и пустыня не поглотила их, не обрушила на головы горячие пески. Они и сейчас где-то там, за барханами, ведут свою черную деятельность, уверенные в безнаказанности. Для них Махрус не место единения с Аллахом, а укрытие для совершения преступлений.

Сообщение Наима Азиза застало меня, когда я уже прибыл в Мирзу. Это невероятная удача и преимущество. Навигатор нарисовал мне путь, посчитав время. Для меня сейчас главное – прибыть раньше человека Ильдара.

– Ты на месте, Джамаль? – спрашивает в наушнике голос технического координатора.

– Почти, Халид, – отзываюсь я, оглядывая окружающие меня песчаные дюны. – Буря начинается. Сигнал, возможно, пропадет на время.

– Странно, метеорадары не показывают никаких волнений по твоим координатам.

– Халид, поверь на слово. Я пересекал Махрус десятки раз. Выкинь к Шайтану свои программные погремушки и датчики. В пустыне погода меняется каждую минуту.

– Джамаль, постарайся удерживать сигнал по возможности.

– Конечно, Халид, – уверенно заверяю я. Вытаскиваю наушник и, опустив окно, выбрасываю его в горящий зной; поправляю плотные темные очки, без которых даже тонированное лобовое стекло не спасет от ожога слизистой глаз. Дернув сигарету из пачки, включаю на полную громкость тяжелый металл и с удовольствием затягиваюсь. Зажав сигарету зубами, одной рукой удерживаю руль, другой, задрав темно-синюю свободную кандуру, хлопаю по карману брюк из тонкого хлопка, надетых на голое тело. До конечного пункта остается пару миль. Достав из кармана портативный глушитель GPS, включаю его одним нажатием кнопки, выдыхая облако серого дыма прямо в салон. Устройство глушит не только навигационные системы, установленные в Хаммере, но и любые мобильные средства связи в радиусе пары километров. Поверьте, для пустыни это достаточное расстояние, чтобы успеть скрыться так, чтобы тебя не нашел ни один спецотряд, вооруженный всеми возможными шпионскими ноу-хау.

Включенный на полную мощность кондиционер охлаждает внутреннее пространство салона, усиливая диссонанс с внешним пеклом. Вдалеке наконец-то появляется небольшой импровизированный лагерь. Несколько небольших грязно-серых палаток и шатров цвета хаки, пара каркасных устойчивых строений. По периметру выставлена вооруженная охрана в армейской форме. Лица плотно закрыты платками-куфеями. Справа выстроилась шеренга Хаммеров разных моделей и вариаций, Доджи, Ленд Роверы, парочка статусных Мерседесов G-Wagen. Слева армейские вездеходы – багги с установленными на них пулеметами. Нехило так вооружились. Со стороны все увиденное мной напоминает развернувшийся в пустыне военный лагерь.

На пропускном пункте меня заставляют выйти из Хаммера, долго и достаточно грубо обыскивают, потом пропускают в лагерь, где уже собралось немало народу. Только идиот сунулся бы сюда с оружием. Автомобиль, надо заметить, осматривают поверхностно и бегло. Один из торговцев отгоняет его к остальной шеренге. Разумеется, я не явился в пустыню, где под каждым барханом поджидают вооружённые до зубов поставцы, работорговцы без средств защиты. Просто прятать уметь надо так, чтобы тебя не убили из твоего же автомата. К тому же, вероятнее всего, табельным оружием воспользоваться я в ближайшее время не смогу, а от балласта нужно уметь избавляться без сожалений.

Пристально разглядывая собравшихся, я пытаюсь выявить засланного человека Видада. Это сложно сделать, учитывая, что у меня нет ни одной зацепки относительно его личности и внешности, а все прибывшие покупатели точно так же, как и я, с ног до головы облачены в свободные одежды, защищающие от пыли, песка и жара пустыни. Поправив куфию, и пользуясь тем, что глаза скрыты очками, поочерёдно рассматриваю каждого, пока не натыкаюсь на появившегося из шатра Наима Азиза. На фоне белой куфии загорелое лицо мужчины выглядит почти черным. Сверкнув зубами в фальшивой улыбке, Азиз направляется прямиком ко мне, приветствуя, как старого друга.

– Ас-саламу алейкум, Заир-бей, – пожав мою руку, он хлопает меня по плечу. Я сдержанно отвечаю на приветствие. – Не ждал тебя так рано. Не терпится получить свою хатун (с араб – царица, королева)? – подмигнув, продолжает скалиться Азис. – Готов поторговаться?

– Если хатун придется мне по душе, то я заплачу любую цену, – бесстрастно улыбаюсь я.

– Аллах свидетель, ты обязательно выберешь ту, что станет жемчужиной твоего дома. Мыть, стирать, ублажать, танцевать. Мои хатун все умеют, – хвастается Наим.

– Слов мало. Хотелось бы взглянуть, Азиз-бей. Я бизнесмен, мое время дорого. Я могу посмотреть товар первым?

– Сразу видно, что заламе (с араб. мужчина) пришел не шутки шутить, а хатун выбирать, – одобряюще кивает Азиз. Прищурившись, смотрит мне в глаза. – Но правила для всех едины. Я выполнил твоё пожелание. И в торгах будут целых три девушки с белоснежными волосами, прекрасные и сладкие, как персик, – поцеловав сложенные большой и указательный пальцы, заверяет меня торговец.

– Так говоришь, словно успел попробовать, прежде чем выставить на продажу, – пряча гнев под дружелюбным тоном, отвечаю я.

– Побойся Аллаха. Я честный человек, – цокнув языком, качает головой Наим. Так я и поверил. – Многие девушки до сих пор невинны и чисты, как слеза пророка.

– Но не все? – напряженно уточняю я.

– Предпочтения у всех разные, – разводит руками Наим. – Ты просил девственницу со светлыми волосами и белой кожей, – напоминает он мне.

– Я передумал. И блондинки меня больше не интересуют, – подняв раскрытую ладонь, заявляю я. – Пусть будет брюнетка с голубыми глазами.

– Купец платит, я предлагаю товар. Ты выберешь себе другую. Европейки с прозрачной кожей и шелковистыми волосами цвета серебра всегда уходят с аукциона первыми. Возможно, ты передумаешь, когда взглянешь на них поближе.

– Ты гарантируешь мне, что я смогу купить любую девушку?

– Слово даю, Заир-бей, – сияет белозубой улыбкой Наим. – Если твоя цена будет выше последней, то товар твой. Таковы правила аукциона. Но сразу хочу предупредить, что хатун, подходящая под твое описание, была заказана другим покупателем.

– Правила же едины для всех? – напоминаю я. Склонив голову набок, Азиз пристально рассматривает меня с головы до ног, явно оценивая мои материальные возможности. Их сложно определить по одежде, которая в пустыне у всех практически идентична.

– Заир-бей, не пытайся подловить меня на нечестности, – почесав густую бороду, он опускает взгляд на мои дизайнерские часы, подаренные на свадьбу Таиром Кадером. Их цена превышает стоимость трех Хаммеров последней модели. В обсидиановых глазах Азиза появляется алчный блеск. Я уверен, этот хитрый сукин сын будет торговаться до последнего. Но с часами я расстаться не готов. Не уверен, что смогу их вернуть однажды, как это случилось с перстнем моего отца. – Я – торговец, ты – покупатель. Ты заказал товар, я привез. Разве тебе понравится, если твой заказ купит другой?

– А в чем тогда смысл аукциона? – невозмутимо парирую я.

– Конкуренция, ас-сайед (с араб. уважаемый господин) Заир, цена может возрасти в несколько раз во время торгов.

– Так если моя цена окажется выше, я смогу купить заказ другого покупателя?

– Заир-бей, со всем уважением, – мерзкая снисходительная усмешка кривит его губы. – Я не думаю, что ты настолько богат, чтобы перекрыть цену, предложенную за хатун, которую ты еще даже не видел. В любом случае, нам нужно дождаться торгов, – деловито добавляет он. – Я так ни разу и не спросил, для чего ты покупаешь себе рабыню? Ты не обязан отвечать, но утоли мое любопытство. Любовница тебе нужна или рабыня? Чтобы получить первую, не нужно ехать в Шатры Махруса. Рабыня тоже не стоит таких денег, но это не мое дело. Влиятельные мужчины приходят на аукцион и платят, а что потом происходит с девушками – не моя забота.

– Интересный ты человек, Азиз-бей, задал вопрос и сразу передумал, – ухмыляюсь я, снимая очки и убирая в карман брюк. – Ты правильно понял, рабыня мне нужна, обученная, бесправная, покорная, безымянная, которую никто не станет искать, если вдруг мои… хмм воспитательные меры выйдут за пределы дозволенного. Понимаешь, о чем я? – прищурившись, бросаю на торговца выразительный взгляд.

– А ты опасный человек, Заир-бей, – сверкнув черными глазами, фыркает Азиз, снова ударяя по плечу. – Я понял тебя. Некоторые хатун нуждаются в жесткой руке. Какой прок от девицы с норовом? Одна забота и головная боль. Аллах создал женщин для удовлетворения наших желаний и рождения сыновей.

– И было бы лучше, чтобы он создал ее немой? – приподняв брови, спрашиваю я. Азиз расплывается в широкой улыбке.

– Нет, Заир-бей, женщина должна научить наших сыновей говорить. – отвечает он. Я коротко киваю в знак согласия. Разговоры о сыновьях неожиданно напоминают, что за пять лет брака Лейла так и не родила мне сына. Аиду я взял три года назад, и она тоже пока не забеременела. Удивительного мало, учитывая, что дома я нахожусь не больше пары месяцев в году. Однако Кадер неоднократно намекал, что нам с Лейлой стоит поработать над рождением наследника, но сейчас этот вопрос меня волнует меньше всего. Я никогда не задумывался о том, какой из меня получится отец при моей-то службе. Совмещать будет сложно, но, как говаривал Кадер, хороший муж всегда найдет варианты. И если перефразировать его слова, то получится: хороший отец всегда найдет время на своих детей. В данный момент гораздо важнее выкупить и вытащить отсюда одну зарвавшуюся сумасбродную девчонку, возомнившую себя суперагентом. Ее ждет крайне неприятный сюрприз, или… возможно, она тоже скучала по мне.

– Пойдем, Заир-бей, я провожу тебя к месту аукциона, – зовет меня Азиз, кивая в сторону, расположенного по центру просторного шатра. – Скоро начнём.

Ровно через сутки нервного и довольно голодного ожидания, когда в меня не лезет ни еда, ни принесенные на чистом блюде фрукты, ко мне приходят женщины, одетые в паранджу. Сервис действительно, как и обещали, хороший. Превосходный. Разумеется, это сарказм. Две анмарки начинают с того, что раздевают меня догола и облачают в наряд для восточного танца: кажется, что еще вчера я с презрением смотрела на танцовщиц в доме Маркуса Флеминга в подобных лифах и юбках, а теперь сама оказалась одной из них. Женщины надевают на меня серебристый лиф, чашки которого соединены изысканным синим камнем, напоминающим мне глаза… одного мужчины, о котором я отчаянно стараюсь не думать. Одну бретельку спускают с линии плеча, переходят к прозрачной юбке и крохотным шортам, инкрустированным позвякивающими звеньями. Я – долбаная принцесса Жасмин. И если бы сейчас я могла потереть лампу и вызвать джина, загадала бы следующие три желания: спастись от чертового аукциона и унижения, приостановить деятельность группировки и подвесить Азиза за яйца к куполу шатра. Стиснув зубы, я молча терплю прикосновения этих женщин, прекрасно понимая, что они ни в чем не виноваты и просто выполняют свою работу. Не мужчины меня лапают, и на том спасибо.

– Товар готов, эфенди, (эфенди – уважительное «господин») – в тесный шатер врываются двое ублюдков – по запаху и характерным похрюкиваниям я понимаю, что это они самые – мои вчерашние похитители. Один из них встает за моей спиной и освобождает от наручников – мое счастье и свобода длятся недолго, потому что он тут же сцепляет их над головой снова, только в таком положении они затекают и устают еще быстрее. Как только меня выводят из маленького шатра, эфенди привязывает мои запястья к плотной стальной нити, крепящейся к арматуре, установленной под потолком по всей длине тканевого коридора, и, черт возьми… у меня дежа вю. Примерно в таком же положении меня подвесил и Престон, когда я пришла позировать в его мастерскую.

Лаская мои губы, соски и бедра кистью… как я могу думать об этом в такой момент? Но я думаю и вспоминаю до мельчайших деталей. То, как хотелось бесконечно и безудержно касаться низом живота его мощного члена, двигаться бедрами против твердой длины, даже сквозь хлопковую ткань чувствовать его и видеть выражение сладкой боли, сводящее скулы Джейдана, когда он кончил прямо в штаны. Наш первый поцелуй, жадный и глубокий, самый горячий в моей жизни, проникновенный… мать его, меня ведут на какой-то аукцион, где планируют продать алчным ублюдкам, а я ощущаю первый за несколько месяцев прилив жара к области бедер. Что он сделал со мной своей кистью? Или, может, эти воспоминания просто помогают мне отвлечься от того, что предстоит пережить сегодня? Как бы там ни было… мне хоть немного от этого легче.

– Я бы за нее поторговался, Ясин, – обращается один к другому, пока оба ведут меня по коридору, и судя по всему, к центральному, подсвеченному со всех сторон шатру, двигая по плотной нити, словно марионетку, подвязанную за тонкие ниточки. Так и есть, и сейчас это не метафора. – Отдал бы всех своих верблюдов и Хаммер.

– И этого все равно бы не хватило, – с насмешкой отвечает Ясин, бросая плотоядный взгляд на мой обнаженный живот и выпирающую из откровенного лифа грудь. Мрази. – Торг за эту шармуту начинается с пятисот тысяч долларов. Чем ты так ценна, шлюха? – обращается ко мне, прикасаясь к плечу, вырывая из моих губ недовольное шипение. – Вы все здесь шлюхи. Все женщины были рождены, чтобы быть шлюхами и инкубатором для рождения наших детей, – злобно выплевывает Ясин, и мне приходится до боли прикусить язык, чтобы не ответить ему колкостью, оскорблением, или вдарить между ног, как и ублюдку Азизу.

Такое отношение к женщинам прививают всем завербованным в «Шатры» с рождения, и это просто отвратительно. За границей Асада, где женщины могут быть самостоятельны и почти независимы от своих мужчин, в глубинах пустыни процветает полнейший патриархат и неоправданная жестокость.

Наконец меня заводят в центральный шатер. Представление только начинается, а руки уже болят от того, что приходится держать их высоко над головой, но это все мелочи по сравнению с тем, что происходит, когда я вижу, что такое «аукцион», и едва сдерживаю выдох, выдающий мой обнаженный страх, обжигающий нутро похлеще парализующего яда.

– Добро пожаловать на «Икбаль эмир» – лучший аукцион по продаже наложниц на Ближнем Востоке, – торжественным голосом объявил один из моих похитителей, пока я с глубочайшим чувством внутреннего опустошения рассматриваю то, что происходит внутри огромного шатра. Помещение напоминает мне арену цирка, где в самом центре вместо животных, клоунов и акробатов расположены драгоценные «лоты» аукциона – девушки в восточных нарядах, поставленные в ту же позу, что и я: руки над головой, от запястий исходит прочная нить, ведущая к той, что проходит по всему периметру шатра.

Центральный круг огорожен небольшим заборчиком, который можно легко перешагнуть, и его края опоясывают несколько рядов мягких мешков, являющихся креслами для покупателей. Обстановка не самая роскошная, но самая что ни на есть восточная. Я будто перенеслась на сотни лет назад, во времена, когда Анмар был сплошной пустыней, заселенной беспечными кочевниками. Мой взгляд впитывал все, как губка, пока я пристально изучала каждого присутствующего мужчину в зале, отчаянно выглядывая Видада или Зейна, спешащего мне на помощь и находящегося под прикрытием. Но это пустая затея, учитывая то, что все мужчины на аукционе одеты в национальную одежду – самые богатые отличаются кафтанами, ткань которых вышита золотыми нитями и украшена алмазами, основная масса одета в кандуры разных цветов… почти у всех голова замотана плотным платком, а некоторые покупатели и вовсе скрывают свои лица, обматывая их не только вокруг шеи, но и вокруг всего лица. Ильдар может быть одной из этих фигур, а может, здесь и нет его вовсе… черт возьми, не так я себе все представляла.

В шатре стоит шум и гомон, мужские голоса, выкрикивающие сумму своих ставок, и объявления ведущего, что ведет торги за поставленных в центре красавиц, куда и отводят меня. Оставляют в самом центре, будто напоследок…

– Напоминаю вам, наши уважаемые покупатели и гости. Вы не имеете права прикасаться к товару до конца торгов и оплаты! Подходить, разглядывать, но не прикасаться! – слышу не очень-то обнадеживающее заявление ведущего и стараюсь справиться с мелкой дрожью, что начинает беспощадно атаковать тело. Опускаю ресницы, стараясь не чувствовать, не думать о том, где я сейчас нахожусь. Перенестись куда-то далеко-далеко, где я в последний раз чувствовала себя хорошо… у подножия трапа, рядом с Джейданом? Или когда поняла, что он тот самый… спаситель? Почему все мои мысли возвращаются к нему?

Но они помогают мне держать дыхание ровным и спокойным и не буянить, когда ко мне подходит бесчисленное количество мужчин, тщательно разглядывающих меня перед «покупкой». Я в красках опишу Смиту, что я здесь испытала, и потребую повышения. Пройти через такой ад с моим хладнокровием – фактически нереально, потому что меня окружают не только мужской гомон, но и непрекращающиеся всхлипы будущих наложниц, еще так и не смирившихся со своей участью.

Держитесь, девчонки. Мы сделаем все возможное, чтобы спасти вас… нас.

Мне хочется просто отключиться, потерять сознание, вырубиться, заснуть, в конце концов, когда я ощущаю чье-то мерзкое дыхание на своей коже. Когда арабы прикасаются к ткани моего наряда, не дотрагиваясь до тела, но все равно нарушают все границы допустимого. Одинокая слеза стекает по ледяной щеке и тает на губах соленым океаном. Хотелось бы сейчас увидеть его… точнее, два океана, разверзнувшихся в глазах того самого мужчины.

Алия любила повторять мне избитую всеми фразу: «будь осторожна со своими желаниями, Рика, им свойственно сбываться», но, к сожалению, я более чем на двести процентов уверена в том, что сколько бы сил и энергии сейчас ни вложила в мысли о Джейдане, он не материализуется в пространстве мгновенно в качестве моего спасителя. На этот раз нет. Я растратила все свои счастливые «лотерейные билеты» от Вселенной в предыдущие разы, когда Джей приходил на помощь… всегда вовремя, в самый необходимый мне момент, будто слышал мой внутренний зов.

Порой, когда я ловила себя на тихой, постоянно подавляемой тоске по Джейдану, мне начинало казаться, что невидимый миру канал, проложенный между нашими душами, по которому мы обмениваемся своими подсознательными мыслями и чувствами, был установлен еще до нашего рождения. Такое бывает… раз или два, максимум – три в жизни, а с некоторыми людьми и вовсе никогда не случается. Когда встречаешь человека, поднимаешь на него свой взгляд и вдруг четко осознаешь: он не случайно пришел в твою жизнь, не зря вы переглянулись и остановились на этом чертовом «перекрестке». И какими бы разными вы ни были, как далеко и по разные стороны баррикад не находились, каким бы отдаленным друг от друга странам не были отданы ваши жизни – ты не можешь отделаться от тайного знания, овладевающего душой при встрече с ним, особенным человеком: вы связаны друг с другом. Это как встретить в жизни человека, которого видел в повторяющемся изо дня в день сне… это всегда немножко магия, артефакт неизведанного нами измерения.

Я загнула, да? В моменты отчаяния и не на такое попрет, потому что я начинаю конкретно так сомневаться в нашей оперативной группе! И в Зейне, мать его, Хассане.

И кольцо, которое забрал Джейдан, в какой-то момент стало для меня символом того, что наша связь разорвана. Судьбоносная нить, проведенная между нами, которую я сама же себе и придумала – надорвалась, а быть может, никогда и не существовала. И то, что он всегда появляется в моей жизни, когда мне остро необходима его твердая рука и защита – лишь совпадение. Личное везение «задницы Эрики Доусон».

Судорожно выдыхаю, не опуская взгляд, смотрю в одну точку – уверенно и целеустремлённо, внешне никак не выдавая своих опасений и страхов. Мир расплывается перед взором, пока голодные покупатели стоят у меня над душой и дышат мне в затылок, пачкая своим грязным дыханием, но постепенно я начинаю смотреть будто не «вовне», а внутрь себя. Странные образы терзают душу и разум, я ощущаю непрерывную борьбу двух начал, заложенных во мне с рождения. Силу и женственность. Смелость и трусость, желание быть сокрытой за надежным плечом. Покладистость и умение бросить вызов, вцепиться в горло противника острыми зубками…

Джейдан сказал, что я создана для него. Но я точно знаю, что он никогда не примет меня такой, какая я есть – с моим упрямым нравом, взрывным характером, минимальной покорностью и умением «ответить», когда мне угрожает опасность. А это значит, что он ошибся…

Глава 4

«Я хочу сказать, я о ней думал всегда такими словами, как „неуловимая“, „ускользающая“, „редкостная“… В ней была какая-то утонченность, не то что в других, даже очень хорошеньких. Она была – для знатока. Для тех, кто понимает.»

Джон Фаулз «Коллекционер».

Девушек выводят по очереди, дрожащих от страха, с поднятыми руками, испуганными, бледными, с заплаканными лицами и опущенными в пол глазами. Их толкают в спину, оставляя на импровизированной ограждённой сцене. Распорядитель торгов произносит вступительную речь, объявляя о начале аттракциона бесчеловечности и полного уничтожения человеческого достоинства. Представители шейхов, успешные бизнесмены с Ближнего Востока и просто богатые бездельники, ищущие себе красивую шлюху, покорную наложницу или дешевую рабыню для уборки дома или другой черной работы, заметно оживляются. По шатру проходит возбужденный рокот мужских голосов. На торги выставляют не только девушек, но и совсем юных девочек, юношей, детей… Смотреть на это, не имея возможности здесь и сейчас оборвать этот фарс, невыносимо. Потом… Когда мы с Эрикой будем вне зоны досягаемости, Кадер получит координаты, и этот лагерь подвергнут чистке, пленников освободят, разместив в реабилитационные центры. Но где гарантия, что там их не будет поджидать такой же, как Ильдар Видад, вступивший в сговор с властями. Как бы ни прикрывал деятельность короля аль-Мактума Таир Кадер, я понимаю, что в истории с Видадом слишком много подводных камней, о которых мне не дозволено знать. Убирают обычно тех, кто может сказать то, что не выгодно правящей касте, в обратном случае – допрашивают и ведут расследование. Но с этим вопросом, который не дает мне покоя еще с Нью-Йорка, я разберусь позже. Сейчас главное – вызволить Рику, не устроив тут резню и бойню.

Ее выводят на арену в середине шеренги безропотно следующих друг за другом девушек. Она оказалась как раз между двумя блондинками, которых, похоже, приготовили для меня. Какая ирония… Я никогда не любил светловолосых женщин, хотя не раз спал с ними… скорее из любопытства, а не в порыве бешеной страсти. Смысл последнего феномена я узнал не так давно. Ураган похоти пробудила во мне она… Эрика Доусон.

Я вижу ее, находясь за спинами шумно переговаривающихся возбужденных покупателей, торгующихся между собой и вслух оценивающих достоинства той или иной девушки. Опустив пониже куфию, обёрнутую вокруг головы, и оставаясь в тени, я жадно и непрерывно рассматриваю Эрику, застывшую в неудобной позе. Связанные запястья подняты вверх и закреплены стальным тросом за балку под потолком. Голова опущена, темные шелковистые волосы мягким водопадом скрывают плечи и грудь от любопытных похотливых взглядов собравшихся мужчин. Она одета так же, как остальные, с целью не скрыть тело, а максимально открыть его. Серебристый лиф с крупным поддельным аметистом в центре едва держится на полной груди, обнаженный втянутый живот и прозрачная юбка, под которой отлично видны шелковые шорты. Внутри меня клокочет дикая ярость, желание вырвать глотку каждому, кто заставил Эрику надеть эти нелепые бля*ские шмотки, достигает опасной точки. Сжимая кулаки и скрепя зубами, я продолжаю держаться в стороне от бойко идущей торговли живыми людьми. Если они дотронулись до нее… Хотя бы пальцем.

Внимательнее всматриваюсь в ее лицо, пытаясь понять, прочитать ответ на мучающий меня вопрос. Она, несомненно, напугана: бледная, с опущенными ресницами, но с прямой спиной и упрямо поджатыми губами. Эрика не выглядит сломленной, раздавленной. Скорее всего, Видад приказал не трогать ее. Если это так, то я убью его быстро. Без мучений и пыток.

– Не любишь толпу? – снова возникнув около меня, спрашивает Азиз, пристально уставившись в мое лицо. – Глаза цвета сапфира очень редко встречаются в наших местах. Ты иностранец, Заир-бей? Или один из сыновей аль-Мактума, скрывающийся под личиной анмарского богатея?

Я негромко смеюсь в ответ на слова Азиза.

– У тебя богатая фантазия, эфенди. Я такой же торговец, как и ты, только товар другой.

– Ты выбрал себе хатун? – на мясистых обветренных губах ни тени улыбки.

– Да, – киваю я, показывая взглядом на Эрику. – Вон та, в серебристом лифе между двумя светловолосыми девушками.

– Она доставлена в Шатры Махруса для другого господина, Заир-бей, – мрачно отвечает он. Прищурившись, я впиваюсь в его лицо ледяным взглядом. – Но я готов уступить. Ее конечная цена мне известна. Сколько предложишь ты?

– Вдвое больше, – уверенно говорю я.

– Полтора миллиона долларов.

– Нет. Она столько не стоит. Никто не предложил бы столько, – я бы отдал и втрое больше, но не располагаю такой суммой. Поэтому придется блефовать и торговаться.

– И твои часы. Или я отдам шармуту тому, кто приехал сюда специально за ней, – мы одновременно смотрим на высокого мужчину в белой джалабие и такого же цвета платке. Он стоит напротив Эрики, не сводя с нее взгляда, и, хотя я вижу его только со спины, уверен, что ублюдок уже предвкушает долгую дорогу наедине с моей Эйнин…

– Шармута? Она чем-то разозлила тебя, Азиз-бей? – резко спрашиваю я, ощущая, как внутри снова закипает ярость.

– Ненавижу своенравных женщин с длинным языком, – пожимая плечами, морщится Азиз, словно я спросил о чем-то неприятном. – Я подумал, что ты сможешь приструнить ее.

– Миллион, Азиз, – озвучиваю конечную ставку. Это максимум, который я могу отдать. Больше не даст даже Видад, я уверен.

– И часы, – настаивает торговец.

– Это подарок. И они стоят не меньше пятисот тысяч. Я не могу их отдать, – качаю головой, инстинктивно прикасаясь к инкрустированному черными бриллиантами циферблату.

– Ты сделал свой выбор, ас-сайед, – и он решительно разворачивается, чтобы уйти. Шайтан его подери…

– Хорошо. Твоя взяла. – Уверенно удерживаю Азиза за локоть. Остановившись, он неторопливо оборачивается, глумливая победная улыбка кривит его губы.

– Платишь наличными?

– Да. Деньги в машине. Я скажу где, пусть твои люди заберут.

– Часы, – ублюдок протягивает руку. И, скрипнув зубами, я расстёгиваю браслет и кладу в раскрытую ладонь.

– Есть еще условие.

– Ты не в своем офисе, чтобы выставлять условия, – смерив меня тяжёлым взглядом, напоминает Наим.

– Мне нужен другой автомобиль и оружие, – не моргнув глазом, продолжаю я.

– Разумно, – кивнув, ухмыляется Азиз. – Похоже, ты знаешь, у кого умыкнул строптивую хатун. Хорошо, я дам тебе оружие и свою машину, но заберу твою.

– По рукам, – я протягиваю ладонь для рукопожатия, стараясь не смотреть, как, сунув левую руку в разрез на кандуры, сукин сын убирает часы Кадера в карман армейских штанов. – А что будет с другим покупателем?

– Мы решим проблему. Он никому не расскажет, что торги прошли не совсем честно. Мало ли что могло случиться с ним и его сопровождающими в пустыне. Я скажу заказчику, что продал товар, а что с ним случилось дальше – не моя головная боль.

– Сколько я буду тебе за это должен?

– Я хочу понаблюдать за дегустацией товара, Заир-бей. Только и всего, – невозмутимо заявляет Наим.

– Что?

– Ты меня понял, – криво усмехнувшись, уверенно кивает Азиз.

– А если я откажусь?

– Придется рассказать покупателю, что его товар ушел к другому. Боюсь, в этом случае вы оба не покинете Махрус живыми, – поглаживая черную бороду, озвучивает вероятные перспективы торговец. – Девушку проводят в шатер. Когда она будет готова, тебя пригласят. Не волнуйся, строптивая хатун не окажет сопротивления. Я позабочусь об этом, – сардонически улыбается Азиз.

– Ты пойдешь со мной? – этот вариант меня не устроит, чтобы ни стояло на кону. Придется искать другой выход, и он вряд ли понравится всем собравшимся и очень серьезно усложнит и без того непростую ситуацию.

– Нет. Зачем? – ублюдок Шайтана небрежно пожимает плечами. – У шатра есть окна. Выпей пока шотландский виски. Уверен, что в Асаде такого не достать. Здесь мы сами себе устанавливаем правила и законы. А я распоряжусь, чтобы мои люди решили проблему с покупателем. И надо еще убедиться, что у тебя есть миллион долларов, а то мало ли…

Гнусно ухмыльнувшись, Азиз коротко кивает и, развернувшись, выходит из шатра. Я перевожу взгляд на арену, где все так же, не поднимая глаз, стоит Эрика. Блондинки, которые окружали ее с двух сторон, уже исчезли, как и предсказывал Азиз, их купили первыми. С растущим негодованием и бешено бьющимся сердцем я наблюдаю, как из толпы мужчин появляется двое вооружённых подельников Азиза и толкают Эрику назад, что-то шипя ей в лицо. Она вздрагивает и поднимает голову, словно очнувшись ото сна, с яростью смотрит на того, кто стоит ближе, но благоразумно молчит, плотно сжимая губы.

Инстинктивно шагнув вперед, натыкаюсь на еще одного бородатого бедуина с блестящими черными глазами на смуглом лице в видавшей лучшие времена военной форме защитного цвета.

– Заир-бей, пройдем к твоей машине, я заберу деньги за купленный товар, – из-под тонкой куртки отчетливо видны очертания автомата. Спорить, думаю, не стоит. Я бросаю быстрый взгляд за спину бедуина, но не вижу Эрику. Думаю, ей успели сообщить, что она только что продана, и скорее всего, мисс Доусон уверена, что счастливым обладателем является поверенный Видада или он сам. Именно таким был грандиозный план ее руководителей из американской разведки. Они неплохо все рассчитали, ориентируясь на прогнозирование, логические ходы и сомнительную теорию вероятности, подстраховавшись кучкой обученных агентов, но в этих местах действуют совершенно другие законы, не подвластные даже нам самим, а этого боссы Управления, к сожалению, не учли. Анмаром правит свихнувшийся король-тиран, известный миру своими дикими выходками и высказываниями, без колебаний отрезавший от страны одну из своих провинций; поддерживающий кровавые революции; вступающий в бесконечные конфликты с соседними странами. Шаткий мир в Анмаре удерживает только правительственный аппарат аль-Мактума, каким-то непостижимым способом усмиряя его безумный нрав. И я понимаю, почему главный советник и премьер-министр аль-Мактума так рьяно стремится ликвидировать своего брата руками АРС. Если хотя бы тень подозрения падет на правительство, король уничтожит всех до единого. А если выяснится, что и разведка замешана – военным тоже несдобровать. Все это чревато новым восстанием. И как бы я ни хотел докопаться до правды прежде, чем ликвидировать Видада, логически понимаю, что его смерть лишит мою страну многих проблем в будущем. Анмар непредсказуем, красив и безумен так же, как и его король. Так чего ожидать от народа, который живет в стране под руководством человека с синдромом Калигулы?

После передачи денег, бедуин, представившийся мне Мусой, помогает перенести канистры с водой и рюкзаки с палатками и необходимыми в пустыне вещами, из моего Хаммера на заднее сиденье предоставленного Азизом ржавого багги характерного для пустыни жёлтого цвета. Замена так себе. Следы от осколочных пуль на обшивке и корпусе военного джипа – не самое страшное, а вот отсутствие крыши – полный трэш. Я смогу пережить пару дней под открытым небом, но Рика… изнеженная избалованная девушка, выросшая в Нью-Йорке, где все создано для комфорта людей. Знойное солнце, обжигающий ветер, пыльные и песчаные бури вряд ли ей придутся по вкусу. Эрика будет в ярости, хотя… после того, что нас ждет в шатре, ее гнев будет вполне заслужен и ожидаем.

– Азиз обещал мне оружие, – напоминаю я, закончив перетаскивать вещи в багги. Сверкнув белыми склерами на фоне загоревшего дочерна лица, Муса мрачно кивает и оставляет меня на несколько минут наедине с двумя другими вооруженными торговцами. Закурив, я замечаю, как некоторые покупатели постепенно начинают покидать лагерь, загрузив в свои джипы, способные покорять пустыни, купленный живой товар. Этих детей, девушек и парней уже никто не найдет. Возможность бежать минимальна. Тот, кто платит деньги, не любит расставаться со своей собственностью. Я запоминаю номера автомобилей, но, разумеется, никто не приедет сюда с настоящими.

Муса возвращается, когда я докуриваю вторую сигарету. У него в руках спортивная сумка. Несмотря на то, что я не озвучил свои пожелания, он почти со всем угадал. Автомат, пара пистолетов и патроны. Не совсем то, к чему я привык, но как говорится, за неимением лучшего сгодится.

– Сколько? – спрашиваю я.

– Пятьдесят, – немногословно и сильно шепелявя, называет цену Муса, показывая пять пальцев на случай, если я не пойму. Е*ать, пятьдесят тысяч за это старье? Они тут меня совсем за идиота держат?

– Хорошо. Я дам десять, и ты скажешь, что ничего мне не продавал, – понизив голос, предлагаю я. В густой бороде мелькают неровные желтые зубы. Не совсем понимаю, да это или нет. Взяв из рюкзака, загруженного в новый старый автомобиль, кожаный бумажник с казенными деньгами, отсчитываю десять озвученных тысяч и протягиваю Мусе. Расходы явно превысили все оговоренные с Кадером лимиты сумм, предоставленных мне для проведения операции. А еще и часами пришлось пожертвовать. Муса удовлетворённо кивает, бросая мне в руки сумку с оружием, которую я быстро прячу под горой дорожных рюкзаков. И почему с Азизом не получилось так же легко договориться?