Как подготовить детей к будущему, которое едва можно предсказать Шапиро Джордан
Давным-давно у древних греков существовал способ подготовить своих детей к жизни в условиях глобализированной экономики. Они разработали политеистическую религиозную систему и рассказывали истории о могущественных богах. Это были божества с противоположными взглядами, которые демонстрировали дух разнообразия. Они противоречили друг другу. Они сражались между собой и с трудом строили свой мир. Древнегреческие повествования были похожи на острова: они никогда не являлись одним целым, но всегда были связаны. Боги, чудовища и герои мигрировали через море историй, внезапно оказываясь в очередном мифе с кратким объяснением или незначительным контекстом.
Поначалу слушающие историю дети, несомненно, были сбиты с толку. Однако со временем, после знакомства с большим количеством рассказов, приходило понимание. Все становилось ясно. Роль каждого персонажа обогащалась логикой сети, связями и общими отношениями, переносимыми из одной истории в другую.
Подумайте о том, как дети, воспитанные на этих мифах, представляли себе мир. Какое чувство собственного «я» культивировала структура этой мифологической системы управления информацией? Если высшие существа всегда переходят из мифа в миф, значит, всем заправляют связи. В этой примитивной версии сетевого мышления истории конкретного персонажа почти бессмысленны, если рассматривать их по отдельности.
Вы когда-нибудь задумывались над тем, почему так много современных учеников ненавидит читать древнегреческую классику в школе? Не потому что истории старые. И не потому что невозможно найти их перевод или он выполнен некачественно. Скорее всего, эти истории скучны, когда их вынимают из связного контекста.
Первые тридцать лет своей жизни я никак не мог понять греческую мифологию. Все мои детские походы в синагогу приучали меня мыслить в соответствии с процедурной риторикой монотеистического повествования: один Бог, один народ, одна линейная генеалогия, одна хронологическая история. Весь распорядок семейной жизни научил меня делить мир на отдельные категории, поэтому мне было комфортнее с однозначно хорошими и плохими парнями, протагонистами и антагонистами. Ежедневные школьные рутины приучили меня наслаждаться историями «часового» мира, где отдельные эпизоды дают ответы, которые можно категоризировать. Это был вызов – понять многогранную, нелинейную и рассеянную структуру греческой мифологии. Я привык к фильмам и романам с единственной аркой повествования: историей эгоиста-неудачника, в которой кризис приводил к катарсису, революции и успеху. Поэтому, как и большинство детей, я страдал, проходя через классические этапы образования, пытаясь понять Гомера, Софокла, Аристофана, Платона. Только в аспирантуре, когда я наконец прочитал достаточно произведений древнегреческой мифологии, все вдруг приобрело ясность.
Когда родились мои сыновья, я постарался избавить их от такого же опыта. Я хотел дать им фору в самых горестных темах уроков по литературе, поэтому как можно раньше познакомил их с греческой мифологией. Я постоянно читал им разнообразные истории. Они узнали об Афродите – богине, дух которой управляет вами, когда вы поглощены страстью, похотью и желанием. «Когда вы чувствуете, что не можете устоять перед конфетами или мороженым, когда вы не можете себе представить, что делитесь ими с кем-то, потому что они вам настолько дороги, – объяснял я, – можете быть уверены, что Афродита рядом». Я рассказал им об Аресе – боге войны и ярости. «Когда ты чувствуешь себя самодовольно, даже готов ударить своего брата за то, что он сломал твой космический корабль из LEGO, – это Арес». Я читал им о пройдохе Гермесе, жуликоватом гении маркетинга. Я уверен, это он тот самый хитрец, который постоянно убеждает моих детей в том, что им жизненно необходима очередная модная дребедень: спиннеры, яркие плетеные браслеты, разноцветные резинки в форме животных. Я рассказывал им, что Гефест – бог-творец – живет в цветной бумаге, ножницах, клеящих карандашах и 3D-принтерах. Я представлял каждого бога, как будто он был строкой кода, процессом, который определяет наши действия и курирует опыт.
Я уверен, это Гермес – тот самый хитрец, который постоянно убеждает моих детей в том, что им жизненно необходима очередная модная дребедень.
Я показывал своим сыновьям, как бессмертные переходят из одного мифа в другой, создавая связи и привнося дополнительную ценность посредством построения сетей смысла. Моя версия язычества, переработанная под век интернета, не была сфокусирована на вере в существ, живущих на небесах. Она готовила детей к формированию смыслов в цифровом мире, полном разнообразия. Я хотел, чтобы их фантазии готовили их ко взрослой жизни, определяли мышление и определенным образом влияли на их личность. Я хотел, чтобы они переняли процедурный, почти алгоритмический взгляд на человеческое сознание.
Я не знаю, сработало ли, спросите лет через пятнадцать. Но я точно знаю, что в этом, скорее всего, не было необходимости. Культурные повествования XXI столетия уже начинают принимать структурные характеристики, подобные тем, которые были в политеистической мифологии Древней Греции.
Рассмотрим сервис YouTube. Как и большинство подростков в Соединенных Штатах, мои мальчики проводят много времени на этом видеохостинге. YouTube утверждает, что сегодня их аудитория больше, чем у ТВ-передач, идущих в прайм-тайм. Триста новых видео загружается каждую минуту, и около 5 миллиардов просматривается каждый день. Среди американских детей 6–12 лет это самый популярный и узнаваемый бренд, оставивший позади таких серьезных конкурентов, как Oreo, Disney и LEGO. Меня это не удивляет. Мои дети все время смотрят видео.
Но что конкретно они смотрят? Если верить каналу Star Network Kids, самые популярные видео касаются игр и игрушек, реальных супергероев, лепки из пластилина и многого другого. Мои сыновья в основном смотрят видео формата «летсплей». Первоначально это означало, что ютубер надевает гарнитуру с микрофоном, выводит изображение со своего экрана и играет в популярную видеоигру. Геймер кричит и хихикает в микрофон, предлагая прямую трансляцию игры, комментируя свои действия при принятии решений в стиле «потока сознания».
Поначалу дети, вероятно, просто смотрели видео, чтобы получить советы и узнать секреты. Но вскоре конкуренция за зрителей стала ожесточенной. Ютуберы начали зарабатывать деньги. Теперь каналы, набравшие больше тысячи подписчиков за год и четырех тысяч часов просмотра, могут получать доход от рекламы. Исследование, опубликованное в журнале Convergence, показало, что только 3 % всех каналов привлекают около 85 % аудитории. Поэтому те, кто хотел зарабатывать на просмотрах, должны были создавать лучший контент.
Они начали выпускать скетчи, обыгрывая сценарии игры, приглашали соведущих. Игры в жанре песочницы, такие как Minecraft, – дешевый и простой инструмент для творчества. Любой желающий может создать виртуальные декорации на основе блоков, а затем легко анимировать истории в ней. Игровые аватары стали марионетками, а сами игры – виртуальным павильоном. Ютуберы еженедельно снимали эпизоды с участием знакомых персонажей (игроков) в разных обстановках (играх). Представьте эту идею как гибрид ситкома и реалити-шоу. Как если бы актеры сериала каждый раз появлялись в новом месте и обретали новые цели и задачи с началом нового эпизода, но их личность оставалась неизменной, а персонажи эволюционировали. Вот что представляет собой развлекательная экосистема YouTube.
Миллионы зрителей любят его. Теперь, в дополнение к летсплеям, появились псевдодокументалки, информационные выпуски новостей и сотни (возможно, тысячи) роликов с обзором игр. Однако что мне больше всего нравится в YouTube, так это то, что персонажи иногда мигрируют из одного видео в другое. Популярные ютуберы появляются в видео друг друга, смешивая жанры и создавая взаимосвязанную сеть культурных повествований. Другими словами, этот видеохостинг работает так же, как древнегреческая мифология.
Вспомните свой школьный урок литературы. Если вы хоть немного похожи на меня, вам понадобилось много усилий, чтобы прочитать «Одиссею» Гомера. Но для того, чтобы сдать экзамен, вам все равно пришлось заучить традиционную формулировку о том, что это эпопея о гостеприимстве. Греческое слово «xenia» () относится к отношениям между хозяевами и их гостями.
Где бы Одиссей ни прибивался к берегу, он ожидал встретить людей, соблюдающих этикет «ксении». Плохие парни – поголовно неприветливые хозяева: Циклоп даже не приглашает за стол, вместо этого он считает товарищей Одиссея едой. А хорошие парни всегда предоставляют герою еду, кров и дары – даже раньше, чем спрашивают, кто он такой. «Угощайтесь! Наслаждайтесь едой! Когда вы разделите с нами трапезу, мы спросим ваше имя», – говорит Менелай, приветствуя Телемаха.
Условности «ксении» могут показаться нам дикими; все-таки мы сейчас учим детей никогда не разговаривать с незнакомцами, и мы вряд ли накормим любого бродягу, который позвонит в нашу дверь. Но мы и не живем в доэлектрическую эпоху мореходства, в которой путешествие в гости к соседу могло длится месяцы. Представьте себе, как вы устали после двух недель в море и как отчаянно хотите упасть на удобную кровать, надеть чистую одежду и съесть теплую еду. «Ксения» – квинтэссенция концепции «плати вперед» в обществе мореплавателей. Соглашаясь на систему, гарантирующую взаимное гостеприимство, выигрывают все. (Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что в древнем мире в обрядах «ксении» участвовали только не принадлежащие к элитам группы.) Причина, по которой они не спрашивали у гостя его имени, заключалась в том, что они пытались не портить отношения старыми обидами раньше времени. Например, если бы ваш отец убил моего во время Троянской войны, я мог бы оставить вас снаружи голодным и холодным. Но если я не знаю, кто вы, то приму в своем доме, руководствуясь первым впечатлением, и совершу все необходимые ритуалы дружбы.
Как бы выглядела «ксения» в современном мире? Как научить наших детей приветствоать цифровых гостей, как будто прибывающих в лодках, выброшенных на берег? Могут ли они научиться игнорировать знакомые показатели инаковости – забыть предрассудки, которые часто основаны на устаревших подходах к этническим, культурным и религиозным различиям? Могут ли они притормозить со своими оценками, чтобы поприветствовать новые образы, с которыми сталкиваются? Цифровая «ксения» может стать своего рода структурной и системной эмпатией, адаптированной для сетевого существования.
Я не просто думаю, что это возможно; я уверен, что большинство частей пазла уже на своих местах. Не хватает только руководства и наставничества взрослых. В настоящее время немногие из наших институтов функционируют таким образом, чтобы подготовить детей к пониманию того, как старые ценности остаются актуальными в цифровых контекстах. Я подозреваю, причина в том, что нас соблазняет сентиментальная фантазия, будто ритуалы «ксении» спонтанно развиваются в результате эмпатических встреч. Но подумайте об этом серьезно. Не кажется ли столь же вероятным то, что без вмешательства взрослых ветры могли бы «сдуть» новое детство в другом направлении? К агрессии, а не к состраданию?
Ксенофобия – противоположность «ксении». Это страх перед «xenoi»/ (иностранцами, незнакомцами), враждебность, а не гостеприимство. Это иррациональное недоверие ко всему «другому», и оно часто возникает в ответ на кризис идентичности. Поэтому мы должны прежде всего научить наших детей быть уверенными в себе. Им нужно знать, как испытать чувство «песочницы», используя нелинейные инструменты цифрового мира. Важно, чтобы взрослые показали им, как распознать то, что ситуативно обусловленные контексты формируют интерпретации, что игроподобные системы создают ограничения и возможности. Они должны чувствовать свою связь с семьей, а не быть огороженными в уединенном домашнем комплексе. И им нужны взрослые, чтобы смоделировать практику этического и сострадательного общения. Они должны видеть сильные примеры родства, передаваемые через сетевые платформы.
Это основа нового вида эмпатии. Именно так мы воспитаем поколение добрых и внимательных граждан мира.
Выводы
Поддерживайте цифровых мыслителей
Мы соединены не просто цифровыми технологиями связи. Глобализация, мировая экономическая взаимозависимость, более быстрый транспорт, высокоэффективные энергосистемы, миграция и урбанизация – все это примеры сетевого мышления. Похоже, что люди испытывают врожденное желание связываться, объединяться, взаимодействовать и обмениваться. Мы продолжаем создавать инструменты, которые сближают людей.
Но улучшенные связи влекут за собой новые психологические, эмоциональные и интеллектуальные вызовы. Может оказаться трудным культивировать устойчивое чувство собственного «я» при наличии постоянного доступа к противоречивым идеям и образам. Людям нужна помощь в адаптации. До сих пор мы знакомили детей с мультикультурным и плюралистическим миром, не предоставляя эмпатических навыков, необходимых для связи с ним. Кажется, нас соблазняет утопическая фантазия о том, что все контакты между людьми в конечном счете ведут к пониманию, состраданию и доброте. К сожалению, это не всегда так. Мы быстро обнаруживаем, что постоянное соприкосновение с разнообразием – без достаточной подготовки, руководства или наставничества – может так же легко привести к предрассудкам и изоляционизму.
Чтобы избежать конфликтов, неопределенности и политических беспорядков в будущем, мы должны более целенаправленно готовить детей к совместной жизни в цифровом мире. Давайте сделаем так, чтобы у них было развито сильное чувство идентичности, чтобы они не видели в культурном разнообразии угрозу. Они должны знать, как использовать новые цифровые средства для выражения своего уникального чувства собственного «я» – при одновременном сохранении достоинства и ценности глобальных различий и разнообразия.
С чего начать? Научите своих детей использовать цифровые инструменты, которые поощряют творческое самовыражение. В этом отношении активная игра лучше пассивной. Строительство с помощью виртуальных блоков в Minecraft или программирование со Scratch может помочь детям понять, что сети предоставляют уникальную возможность сформулировать нарратив своей личности. Рисование на экране iPad учит их заявлять о себе, видеть, где они находятся, и представлять, как они вписываются в современный мир.
Всего 3 % всех каналов YouTube привлекают около 85 % всей аудитории.
Цифровая игра закладывает основу жизненной ценности сетевых привычек. Так что давайте побуждать детей воспринимать технологии вокруг как инструменты расширения возможностей. Они должны признать, что мир полон техник, которыми можно управлять, а не только использовать уже существующие «ящики» потребляемого контента или ограничиваться рамками жестких систем.
Участвуйте в глобальном сообществе
Помимо понимания самих себя, дети должны научиться жить, играть, работать и общаться с другими. Им необходимо развивать способность смотреть на мир с альтернативной точки зрения. Это предполагает нечто большее, чем просто признание различий. Новая Эмпатия гораздо глубже, чем просто осознание, принятие и терпимость.
Дети должны уважительно общаться и взаимодействовать – и при этом не ждать, что различия между собеседниками вдруг сотрутся. Это может оказаться сложнее, чем кажется, потому что сети требуют стандартизации. Инструменты должны быть совместимы друг с другом. Данные должны помещаться в пакеты, которые смогут передаваться между общими платформами. Языки программирования должны быть согласованными, форматы файлов – соразмерными. Тем не менее, когда эти технические требования сочетаются с социальным обменом (или когда мы представляем, что загружаем части себя в систему и скачиваем части других), единообразие может восприниматься как угроза. Легко по ошибке принять однородность систем за угрозу различиям и свободе личности. Никто не хочет чувствовать, что его заставляют умещать свою жизнь в одни и те же старые ящики.
Поэтому дети должны знать, что они – не эквивалент своих данных. Их нужно научить тому, что они являются когнитивными агентами. Да, цифровые системы перемещают данные, но именно люди интерпретируют их, обмениваются ими и используют как знания. Если дети не в состоянии сохранить свою индивидуальность, принимая неопределенность реалий цифрового мира, они обязательно скатятся к кризису идентичности.
Поощряйте цифровое гостеприимство
Хорошая новость заключается в том, что у нас уже есть большинство инструментов, необходимых для реализации Новой Эмпатии. Плохая новость в том, что мы не очень хорошо их принимаем.
В индустриальный век дети обучались навыкам, необходимым для взаимодействия в интересах социума, на детских площадках и в песочницах. Вымышленные сценарии предлагали детям возможность практиковаться в поддержании чувства собственного «я», одновременно принимая конфликтующие социальные контексты. Из первой части вы помните, что это называется аккомодацией (приспособлением), и она включает в себя как навыки самоконтроля, так и исполнительные функции.
Но горки и турники уже не являются достаточным пространством. Современные дети также должны оттачивать эти навыки в различных цифровых контекстах. Задача взрослых – помочь им наработать словарный запас, с помощью которого можно придать смысл этим переживаниям.
Чтобы понять это, просто подумайте о том, что происходит, когда дети на школьном дворе вдруг начинают спорить. Учитель обычно вмешивается и помогает им «выговориться». Благодаря этим разговорам дети учатся понимать, что произошло. Они усваивают язык, они принимают новые рамки. Учитель моделирует, направляет и наставляет, подготавливая детей к жизни, полной конфронтаций, переговоров и социальных встреч.
Точно так же просьба к детям рассказать, как прошел день, учит их находить смысл в самых обыденных социальных ситуациях. Конечно, каждый родитель знает, что ему постоянно придется клещами вытягивать детли. Когда я спрашиваю: «Как дела в школе?», они просто бурчат: «Отлично». Но если я задаю ряд уточняющих вопросов, мои дети понимают, что некоторые детали имеют большее значение, чем другие. Они оценивают мою реакцию и вносят штрихи в формирующийся образ «зрелости». Они подмечают, какие истории заставляют меня смеяться, а какие вызывают разочарование. С помощью еле заметных сигналов они обнаруживают, что я одобряю одних друзей и не одобряю других.
К сожалению, очень немногие взрослые проявляют интерес к цифровым играм своих детей. Они не задают вопросов о них и не уделяют достаточно внимания онлайн-друзьям. Но помните: это те самые площадки, на которых дети готовятся к будущему. Таким образом, взрослые должны помочь им понять смысл этого опыта. Моделируйте практику этического и сострадательного общения. Демонстрируйте им убедительные примеры соотнесенности.
Цифровому гостеприимству так же нужно учить – причем с той же тщательностью, как и реальному. Не существует простого или быстрого решения; необходимо постоянно практиковаться – начиная с дома, при постоянном участии родителей.
Глава 11
Новая медиаграмотность
Мой младший подсел на «Doctor Who», а также посмотрел все части «Back to the Future» несколько раз. Он мечтает стать физиком-теоретиком.
Интересно, что заставляет десятилетнего ребенка так интересоваться путешествиями во времени? Он не так долго прожил, чтобы почувствовать пафос непостоянства или тяжкое бремя, которое приходит вместе с сожалением или раскаянием. Возможно, ему просто интересно будущее, интересно, что в нем будет происходить.
Недавно я сел рядом с ним на пол в гостиной и сказал:
– Слушай, ты же знаешь, что построить машину времени легко, да?
Он скептически посмотрел на меня.
Моя любимая часть воспитания – это морочить детям голову. Вот ради чего стоит терпеть всю эту неблагодарную ответственность, которая является частью обязанностей отца. У меня есть маленькие человечки, которым я могу целыми днями пудрить мозги.
– Единственная проблема – это скорость, – говорю я ему. – Ну, скорость и тот факт, что вы никогда не можете вернуться назад…
Теперь он явно заинтересован; образы ТАРДИС и потокового накопителя[24], должно быть, наводняют его разум.
– Проблема в том, что я знаю только, как построить машину времени, которая работает супермедленно.
Он считает это ограничением.
– Если я захочу переместиться в ней на десять минут в будущее, то это займет десять минут, – объясняю я. – И тогда ты застрянешь. Придется продолжать жизнь с того момента.
Он смотрит на меня, молчит, но я почти слышу, как хмурятся его брови. Он проводит расчеты и делает выводы. Если для перемещения требуется десять минут, будет ли это путешествием во времени? Это считается?
На его лице медленно расплывается улыбка.
– Верно, папа. Точно! Мы же всегда путешествуем во времени.
Да! У него получилось. Мы постоянно перемещаемся в будущее, хотим мы того или нет.
– А с помощью видео и фотографий мы можем даже вернуть все назад, – добавляет он.
Сын прав. Письмо, живопись, картотеки, интернет – все это технологии памяти. Всякий раз, когда мы думаем о навыках родительства, или преподавания, или воспитания детей – когда заботимся о сохранении ценностей, навыков и культуры, передавая их из поколения в поколение, – мы совершаем путешествие во времени.
В некотором смысле отчасти я делаю то ж самое, когда задаю детям вопросы, призванные бросить вызов их чувству интеллектуальной стабильности. Моя цель – вывести их из зоны комфорта, полностью запутать. Звучит немного жестоко, но я делаю это неспроста. Так я воспитываю критически мыслящих интеллектуалов, готовых справляться с проблемами, которые приходят вместе со статусом потребителя цифровой информации в XXI веке. Наш современный мир настолько насыщен алгоритмами прогнозирования и таргетированной рекламой, что большинство новостей, которые мы читаем, просто подтверждают, обосновывают или подкрепляют то, во что мы уже верим.
Взять те же фейковые новости, отдельные группы в Facebook и произвольные Twitter-аккаунты. Людям больше не нужно оспаривать свое мнение. И когда они вынуждены противостоять отличающимся идеям, они не знают, что делать. Своеобразное туннельное видение людей явно не коррелирует со здоровым цифровым обществом. Мы должны избавиться от этой узколобости и нетерпимости уже в следующем поколении. Это наша обязанность, а также экономическая и политическая необходимость.
Вот почему я морочу детям головы. Это готовит их к противостоянию с диссонирующими перспективами. Психологи называют подобное действие «просоциальным подначиванием». Тычки, тактичные замечания, демонстративные действия и флирт – все это двусмысленные провокации, которые могут помочь детям развить интеллектуальное смирение. Просоциальное подначивание подавляет высокомерие и обуздывает нарциссизм.
Мы путешествуем во времени постоянно. Да, даже сейчас.
Я дразню своих детей, потому что хочу, чтобы эти микроконфронтации обеспечивали их практикой, учитывающей множество точек зрения. В то же время я надеюсь, что они научатся ассоциировать вызовы своему мировоззрению с родительской любовью, безопасностью и принятием. Я учу их воспринимать интеллектуальную оппозицию не как угрозу, а как возможность расти и исследовать, экспериментировать с идеями, вступать в диалог, трансформировать стагнирующее чувство собственного «я».
Я культивирую определенный набор навыков, необходимых для использования цифровых технологий на здоровом рынке социального капитала.
Цифровая диаспора
Роберт Дэвид Патнэм, политолог, наиболее известный своей книгой «Боулинг в одиночку: Крах и возрождение американского сообщества», жалуется на снижение общественной активности из-за «электронных развлечений, прежде всего – телевидения». С его точки зрения, современный медийный ландшафт проблематичен, поскольку «общество многих добродетельных, но изолированных личностей не обязательно богато социальным капиталом».
Под термином «социальный капитал» Патнэм подразумевает качество, а также количество отношений индивида с другими людьми. Они важны, потому что отвечают как частным, так и общественным потребностям. Для отдельных личностей широкая личная сеть может привести к большим профессиональным возможностям. Для общества сети, связанные с агорами, помогают поддерживать справедливость, гражданственность и коллективное процветание. Чтобы понять эти идеи, сначала рассмотрим личную выгоду социального капитала.
Мой старший брат закончил юридический факультет в 1995 году. Ему тут же предложили работу в элитной фирме, где наш сосед детства, Тоби, был старшим партнером. Мои родители общались с семьей Тоби на вечеринках и других местных мероприятиях. И когда мой брат старался устроиться на работу, он не рассылал резюме в надежде на то, что его кто-нибудь заметит. Нет, он позвонил всем адвокатам, которых знала моя семья, и попросил у них совета и помощи. Тоби был одним из многих, кто помог.
Патнэм считает, что дружба, подобная этой, является формой капитала; это просто причудливый способ сказать, что подобные связи имеют ценность, что их можно считать активами. Поскольку у моих родителей всегда было много близких друзей и коллег по работе, мы с братьями всегда имели доступ к огромному социальному капиталу. Пользоваться сетью контактов родителей – примерно то же самое, что снимать деньги в банкомате.
Но это еще не вся история. Если вы действительно хотите понять идею социального капитала, вам также нужно узнать, как мои родители вообще познакомились с таким авторитетным и влиятельным адвокатом.
Мой отец был сыном фермера, разводящего кур. Моя мать – дочерью школьного учителя. Они уехали из небольшого городка в Нью-Джерси, чтобы вырастить детей в крупном городе – Филадельфии. Ни один из них не работал в юриспруденции, но им удалось наладить довольно тесные связи с людьми, которые были профессионалами в этой сфере. Все потому, что родители много времени посвящали публичным мероприятиям. Они посещали районные вечеринки, занимались волонтерством в ходе локальных политических кампаний, посещали синагогу, состояли в родительском комитете, тренировали Малую лигу и делали еще миллион вещей. Будучи частью этих небольших сообществ, они постоянно взаимодействовали с широким кругом людей и, следовательно, имели возможность подружиться с мужчинами и женщинами, не относящимися к их профессиональной сфере. Они также взаимодействовали с людьми более высокого и более низкого социально-экономического статуса, чем они сами.
Истинная агора функционирует именно так. Она объединяет богатых и бедных людей, которые разделяют общие ценности, интересы, истории или, может быть, просто географическое положение. Это как песочница для взрослых: она позволяет местным сообществам собираться, обмениваться опытом, строить и играть с социальным капиталом.
Патнэм предоставляет достаточно доказательств тому, что высокий уровень социального капитала создает более здоровые и равноправные районы, школы, экономику и демократию. Но я думаю, что он в конечном счете дискредитирует свою позицию, включая режим ностальгирующего технофоба. Он обвиняет электронные площадки в том, что они отрывают людей от физической агоры. Возможно, это правда, что гражданское участие середины XX века было фрагментированным из-за телевизора-очага. Но в то же время национальные повествования стали более унифицированными. Конечно, сначала люди разделились на частные семьи (занялись «боулингом в одиночку»), но в итоге открылось много новых путей к социальной вовлеченности. Теперь благодаря технологиям люди могут собираться в нишевые сообщества, взаимодействуя с людьми по всему миру, которые разделяют их интересы, навыки, любопытство, системы убеждений, культурную историю и многое другое.
Филипп Шмидт, руководитель в MIT Media Lab, пишет: «Маленькое черное окошко с белым текстом и мигающим курсором стало моим окошком в совершенно новый мир». Он размышляет о своем личном опыте неформального онлайн-обучения в 1990-х годах. «Незнакомые люди обычно помогали друг другу с техническими вопросами», – говорит он, описывая, как поначалу в интернете «обмен идеями и знаниями происходил по умолчанию».
Шмидт стал соучредителем Peer2Peer University и дизайнером BlockCerts – набора инструментов на основе блокчейна для управления цифровыми учетными данными. Он также запустил MIT Refugee Learning Accelerator – программу, которая поддерживает инженеров с Ближнего Востока в создании технологий для учащихся-беженцев. У всех его проектов есть что-то общее. Они направлены на укрепление общин, они облегчают процесс общения людей и обмен знаниями и опытом. Шмидт знает, что лучше всего обучение происходит через несанкционированные, сиюминутные и беспорядочные взаимодействия – в моменты, когда группы людей собираются поиграть, но в конечном итоге создают что-то вместе и обмениваются интеллектуальными активами. Он исключительно тонко понимает, как интеллектуальный капитал связан с социальным: все благодаря открытиям, которые он первоначально сделал во время наблюдения за самыми ранними цифровыми агорами. «Было удивительное чувство общности, – вспоминает он, – и я нашел множество друзей, с которыми мы общались многие годы, но в некоторых случаях даже никогда не встречались лично».
Пользоваться сетью дружеских контактов родителей – примерно то же самое, что снимать деньги в банкомате.
Чтобы создать значимые связи, людям больше не нужно сидеть лицом к лицу, глядя через стол. Таким образом, бесполезно направлять нашу машину времени от электронных средств обратно в идеальный мир Патнэма, где идеальные американские семьи все вместе собираются за идеальным ужином на пригородной лужайке. Вместо этого мы должны последовать примеру Шмидта и подумать о том, как предоставить больше возможностей для развития полезного социального капитала в цифровой диаспоре.
В настоящее время компьютер может функционировать как лодка, на которой я могу догрести практически до любой части планеты. Теоретически цифровое гостеприимство может собрать огромное количество людей вместе в открытые сообщества, больше, чем когда-либо. Но пока это так не работает. Вместо этого новые медиаплатформы часто делят сообщества на фракции. Почему? Одна из причин заключается в том, что сегодняшние информационные потоки были спроектированы как матрасы с эффектом памяти: их форма всегда определяется тем, чем мы интересовались накануне. Благодаря искусственному интеллекту и прогностическим алгоритмам мой мобильный телефон, ноутбук и смарт-телевизор знают, что я хочу посмотреть, причем даже раньше, чем я сам это сформулирую. Я смотрю только то, что меня интересует.
Мне больше не нужно заморачиваться – мой выбор не оспаривается. Сделанное под меня, аккуратное и упорядоченное медиаменю держит в своих крепких объятиях. И это прекрасное чувство. Кроме того, это очень удобно. Хотя и проблематично, потому что такое положение дел исключает повседневные возможности для того, что профессор юридического факультета Гарвардского университета Касс Роберт Санстейн называет «интуитивной прозорливостью». Аналогично Патнэму, Санстейн сравнивает текущий опыт использования цифровых средств с жизнью в закрытом сообществе. Он говорит, что теперь люди защищены от необходимости взаимодействовать с образами, идеями или историями, которые выходят за пределы их зоны комфорта. Это проблема, потому что «незапланированные, непредвиденные встречи имеют центральное значение для самой демократии».
Просто подумайте обо всех людях, которых мои родители встретили на местных собраниях. Но имейте в виду, что интуитивная прозорливость была полезна не только потому, что помогла моему брату извлечь выгоду из разнообразной коллекции социальных активов. Она также поощряет высокий уровень социальной ответственности путем обмена культурным капиталом. Другими словами, раньше все знали гораздо больше о разных людях, живущих рядом с ними. Они часто встречались с противоположными точками зрения. И, вероятно, потому, что они были лучше информированы, они стали более терпимыми, понимающими и внимательными по отношению к людям, которые отличались от них. Приток социального капитала был выгоден как для индивида, так и для коллектива.
В сравнении с этим проблема нынешней цифровой агоры заключается в отсутствии социальной прозорливости. Это ограничивает потенциальные возможности для развития разнообразной сети знакомств и интеллектуальных активов. Подумайте, что это значит для сегодняшних детей. Они могут быть связаны цифровыми сообществами больше, чем когда-либо, но склонны придерживаться того, что им знакомо. Их держат в клетках. Когда я был подростком, то проводил большую часть воскресенья, переключая каналы кабельного телевидения, пытаясь найти что-то интересное, что бы можно было бы посмотреть. Тогда еще не было такого понятия, как развлечения по требованию. Вы просто цеплялись взглядом за то, что в тот момент шло на экране; так я натыкался на повторы известных ситкомов. У моих детей, однако, такой огромный выбор, что они даже не могут себе представить, насколько скучными были некоторые из моих выходных.
С точки зрения культурного многообразия огромное количество доступных средств массовой информации – это хорошо. Выбор, стоящий перед моими детьми, более однороден, чем мой; повествовательные формулы более разнообразны. К сожалению, это не обязательно коррелирует с более широким воздействием. Большинство людей в конечном итоге все еще пренебрегает огромным количеством доступных путей. Хотя и не по своей воле: большая часть контента, с которым сталкиваются дети (и взрослые) на ресурсах Google, Facebook, Netflix, Amazon, iTunes, Hulu, Xbox, – это автомаркетинг, который нацелен на их вовлеченность. Задача состоит в том, чтобы сделать платформы «липкими» для пользователя, подобно лентам для мух. В результате дети редко бывают прозорливыми, путешествуя в сети. Им может показаться, что они смотрят случайную подборку YouTube и обнаруживают новые интересные клипы. Но их выбор фактически был предопределен – или, по крайней мере, направлен. Алгоритмы сортируют пользователей по точным демографическим категориям. Затем они подталкивают нас, как скот, к установленным «микроцелевым» желобам. Они вливают в наш «корм» мелкие крупицы информации и тут же переформулируют рецепты, реагируя на наши реакции и извлекая из них закономерности.
Таким образом, наш доступ к цифровому контенту усиленно контролируется, однако иллюзия прозорливости сохраняется. Например, дети подвергаются постоянному потоку приукрашенных историй о таких артистах, как Джастин Бибер, который обрел известность, загрузив видеоролики со своими музыкальными выступлениями на YouTube. История его становления как суперзвезды укрепляет миф о свободе в цифровом пространстве. Дети, слыша эту легенду, не знают, что структура их информационной агоры ограничивает независимость поиска. Вместо этого они продолжают верить в свободный потребительский выбор. В конце концов им кажется ясным: что что бы ты ни сделал, оно может стать популярным в сети – для этого нужно лишь получить достаточное количество лайков. Социальные сети могут сделать вас инфлюенсером, геймеры могут в одно утро проснуться звездами, даже не выходя из своих спален, хорошая кампания на Kickstarter может превратить вас в титана индустрии, а интересный блог Tumblr может свести вас с серьезным издателем и обеспечить контракт.
Некоторым счастливчикам, возможно, и удалось добиться успеха таким образом, это правда. Однако для большинства история счастливого становления лишь создает впечатление того, что новые технологии разрушают существующие структуры власти и создают «ровное» и «открытое» игровое поле. Это далеко от истины. Фактически почти все цифровые медиа по-прежнему контролируются двенадцатью корпорациями (большинство из которых доминируют на протяжении десятилетий): Walt Disney, 21st Century Fox, Time Warner, AT&T, Comcast/NBC Universal, CBS, Viacom, Amazon, Alphabet/Google и Facebook. Когда одна структура управляет значительным процентом каналов распределения, виральность[25] в сети можно легко подтасовать.
Детям кажется, что подборка видео на YouTube формируется рандомно; на самом деле их плейлист предопределен алгоритмически.
Цифровые медиа в основном стали инструментом для упрощения нишевого потребления. Тем не менее у них есть потенциал стать инструментом и для обмена социальным капиталом, если мы научим наших детей правильно понимать и использовать их.
Развлекательный консюмеризм
Когда я был ребенком, медиаграмотность была намного проще, чем сейчас. Сначала мы искали материальный след: пытались выяснить, кто финансировал наши любимые телешоу. Мы знали: когда стиральный порошок Tide выступал в роли рекламодателя, мы вряд ли увидели бы что-нибудь, что могло бы повредить репутации бренда. Вместо этого с большой долей вероятности появлялся продакт плейсмент, или скрытое размещение.
Мы с друзьями стали экспертами по распознаванию символики крупных компаний, выявляя ее всякий раз, когда она появлялась в наших любимых научно-фантастических фильмах. Логотипы «Coca-Cola» и «Ford», написанные спенсеровским шрифтом, легко распознать даже среди декораций космической эпохи. Будущее предсказать довольно трудно, но в фильмах было ясно одно: даже в постапокалиптических условиях все еще существует сильное корпоративное присутствие. Мы поняли, что отдельные писатели, музыканты и актеры могут быть участниками развлекательной игры по альтруистическим причинам – чтобы заставить нас смеяться, улыбаться или испытывать какой-то эмоциональный катарсис, – но сами каналы распространения в конечном счете были нацелены на прибыль. Программы появились в нашем телевизоре лишь благодаря руководителям сетей, которые решили, что передача будет удерживать наше внимание достаточно долго, чтобы заставить нас смотреть рекламу.
Мы также учитывали мотивы создателей. Мы смотрели, кто работает за кадром. Мы интересовались политическими позициями режиссеров и продюсеров. Повлияла ли чья-то личная система убеждений на художественное видение? Пытался ли кто-то убедить нас думать определенным образом? Как история отразила точку зрения автора?
Все медиа построены с определенной точки зрения: они посылают сообщения аудитории. Даже если это не является целью артистов, в передаче все равно будут обозначены представления расы, пола, сексуальной ориентации, этнической принадлежности, социально-экономического класса и многого другого. Она также будет включать в себя изображения менее политически связанных вещей, таких как семейные ужины и школьный распорядок дня. В результате молодежь часто формулирует свое понимание того, что является «нормальным» (того, что преподносится как правильное и неправильное или что представляет собой «здоровую адаптацию»), в соответствии с образами, которые они видят в мире развлечений. Таким образом, мы научились распознавать и интерпретировать культурные послания, которые были вездесущими в нашей жизни.
Обратите внимание на то, что мы с друзьями были практически полностью сосредоточены на самом содержании. Для моих детей, однако, это гораздо сложнее. В дополнение ко всему описанному выше они также должны принимать во внимание оболочку информации, процесс и процедурную риторику. Медиаграмотность – это уже не только идеи и образы; это также структуры, протоколы и ритуалы, которые выходят за рамки традиционных определений «развлечения». Сейчас мы живем в мире, где большинство взаимодействий – социальных, коммерческих, информационных, политических, даже образовательных – осуществляется через программное обеспечение, приложения, игры и интеллектуальные устройства. Вы можете этого не осознавать, но каждое из этих взаимодействий – это контакт с медиа.
Некоторые из материалов, с которыми мы сталкиваемся на наших устройствах, явно производятся в качестве «развлечений» или «новостей», но большинство из них имеет гораздо больше нюансов. Рассмотрим «пользовательский интерфейс» – термин, который относится к способу разработки программного обеспечения таким образом, чтобы человек мог с ним взаимодействовать. Вспомните о виртуальных кнопках и ползунках в вашем любимом приложении для смартфона, форме и размещении иконок, используемых для навигации по меню. Разработчики могут сказать своим клиентам, что принимают определенные графические решения для эффективности, простоты в эксплуатации или удобства; на самом деле они говорят так лишь потому, что это создает впечатление о нейтральности опыта.
Все не так. Каждое пролистывание, нажатие или щелчок – это сконструированное взаимодействие с цифровым средством. И пользователи приучены верить в то, что некоторые функции программного обеспечения являются более «интуитивными», чем другие.
Например, команды разработчиков тратят огромное количество энергии на процесс «ознакомления». Это термин, используемый для описания первого взаимодействия потребителя с продуктом. Вспомните, как выстроена последовательность первичного внесения данных, или регистрации. Многие эксперты сравнивают этот процесс с первым свиданием – видимо, потому, что они понимают, как важно соблазнить пользователей и сразу дать им почувствовать себя комфортно во время использования того или иного приложения.
Медиаграмотность – это уже не только идеи и образы; это также структуры, протоколы и ритуалы, которые выходят за рамки традиционных определений «развлечения».
Первое впечатление имеет значение. Чаще всего мы не просто вводим личные данные и настраиваем пароли. Нас также учат чувствовать себя комфортно при использовании определенного программного «потока». В следующий раз, когда вы загрузите приложение, помните о том опыте ознакомления, который вы приобретаете. Позитивное ознакомление – это как первый уровень видеоигры: не только потому, что оно подсаживает вас на конкретную цель, но и потому, что оно показывает вам, как управлять супервозможностями, которые предоставляются в распоряжение вашего аватара.
Знаете ли вы (и ваши дети) о решениях, принятых инженерами, предпринимателями и влиятельными корпорациями в отношении пользовательского интерфейса? Facebook, Snapchat, Instagram, WhatsApp, Twitter, Gmail, Photoshop и даже продукты Microsoft Office имеют свою собственную процедурную риторику. Как и видеоигры, эти приложения требуют выполнения ритуальных обязательств. Почти в каждом процессе скрывается структура, которая не только предсказывает, как вы будете используете программное обеспечение, но и позволяет задействовать определенные способы мышления касательно контента.
Новые цифровые средства в конечном итоге спорят с нашими мыслями, чтобы идеи помещались исключительно в заданные контексты. Вот почему дети нуждаются во взрослых, которые научат их не прогибаться под ритуализированные цифровые действия. Они должны признать, что программное обеспечение почти всегда имеет свою направленность. Они должны учитывать то, как набор инструментов может формировать выбор.
Личный бренд
Современные дети также должны понимать ту роль, которую они непреднамеренно играют в производстве цифровых устройств. Каждый раз, когда ребенок загружает новое приложение, он может чувствовать себя клиентом; по факту же он становится частью сборочной линии. Социальные платформы зависят от контента, который пользователи создают друг для друга. Это делает термин «ознакомление» еще более уместным, поскольку разработчики программного обеспечения позаимствовали его у отдела кадров.
Термин первоначально описывал процесс адаптации нового сотрудника и введения его в курс дела. Так как владельцы социальных сетей получают прибыль от продажи данных, предоставляемых пользователями, «ознакомление» является идеальным термином, чтобы описать, как пользователи обучаются участвовать в том, что Джулиан Кюхлих называет «игроработой» («playbour»). Он сочетает слова «игра» («play») и «работа» («labour»), чтобы обозначить все более стирающееся различие между досугом и производством, поскольку цифровые средства превращают творческую игру в товар. Однако не отвлекайтесь на причудливый жаргон, который он заимствует из научной области политической экономики. Нет ничего особенно сложного в том, что он пытается сказать. Это, по большей части, просто наблюдение: каждый раз, когда мои мальчики публикуют фотографию в Instagram или обновляют свой статус в социальных сетях, они предоставляют контент, который поможет развлечь других пользователей.
Помните, что без вклада пользователей нет товара, нет продукта, нет рекламного пространства; мы все покинем Facebook, если наши друзья перестанут писать посты. По той же схеме YouTube похож на телевизионный канал, на котором все программы производятся аудиторией. И когда мои дети изменяют настройки Minecraft и загружают новые вариации игры (геймеры называют это «моддингом»), они на самом деле увеличивают общую стоимость чужой интеллектуальной собственности. Да, мои дети просто веселятся, но Mojang и Microsoft, которые владеют Minecraft, получают финансовую выгоду от этой неоплачиваемой игроработы.
К сожалению, большинство людей даже не задумываются об игроработе, посредством которой они вносят вклад в развитие онлайн-платформ. Тем не менее они учатся видеть себя частью продукта. Они всегда действуют, всегда представляют образы из своей жизни, как будто им необходимо сформировать «конкурентное предложение» – термин, который используют инвесторы и инициаторы стартапов, чтобы описать причину, побуждающую купить их продукт. Что отличает мой виджет от виджета конкурента? Что делает его более исключительным? Насколько мое решение существующей проблемы уникально и, следовательно, стоит ли на него тратить деньги?
Чтобы понять суть термина, представьте, что вы пытаетесь открыть компанию по производству зонтов. Вы, скорее всего, не будете переделывать изогнутый каркас модели, который Сэмюэл Фокс разработал около 1850 года, заменив китовые ребра на изогнутые пруты из стали, оставшиеся от дамских корсетов. Но в 1929 году Слава Горовиц внесла новое конкурентное предложение. Ее зонтик под названием «Флирт» был портативным: он имел компактный складной механизм, с которым мы сегодня так хорошо знакомы. Возможность складывать зонт была улучшением, которое увеличило стоимость товара. Если вы хотите, чтобы ваша компания стала исключительной, вам также придется представить некое уникальное преимущество. Возможно, вы добавите какую-нибудь модную синтетическую ткань, ручку из углеродного волокна или Bluetooth-подключение. Суть в том, что вам нужно доказать главную мысль: ваш продукт имеет уникальную ценность.
Аналогичным образом, когда дети (и взрослые) публикуют посты в социальных сетях, они пытаются превратить обыденные моменты повседневной жизни в ценный контент. И это не так просто. Мы все ходим в рестораны, общаемся с друзьями, посещаем культурные мероприятия, отдыхаем. Но в интернете нам нужно соревноваться, чтобы делиться своей историей более увлекательно, чем это делают остальные. Мы пытаемся создать зонт получше. Лайки, ретвиты и подписчики становятся валютой, при помощи которой личная сеть поддерживает это стремление.
Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы вести такой формат публичной жизни, полный уникальных особенностей. Это всего лишь очередной аспект жизни в цифровом мире. Однако мы должны убедиться в том, что наши дети обладают соответствующими навыками цифровой медиаграмотности. Они должны признать, что онлайн-присутствие – это только одна часть «я», часть, которая вписывается в определенные типы упаковок, путей и ящиков, предназначенных для получения прибыли корпоративными медиаконгломератами.
Также стоит обдумать, как подобная гонка за уникальностью соотносится с вопросами конфиденциальности в интернете. Быть онлайн – это значит быть под постоянным наблюдением. Даже когда нам кажется, что мы не делаем ничего особенного, наша веб-навигация и поведение в сети документируются, интерпретируются и анализируются. Наши действия, убеждения и идеалы представляются как товарные активы, которые следует отслеживать, измерять и обменивать.
Вопросы конфиденциальности вызывают серьезные опасения, когда речь идет о цифровой медиаграмотности. Дети должны научиться быть осмотрительнее в сети – как по практическим, так и по эмоциональным причинам. С практической точки зрения они должны понимать, что почти все, что загружается в интернет, в нем и останется. Ничто не временно. Если вы, как и мой десятилетний сын, думали, что домашняя хроника, снятая на 8-миллиметровую пленку, или сами видеокамеры похожи на машины времени, потому что они сохраняют воспоминания и позволяют людям пережить важные моменты из своего прошлого, просто подумайте, сколько данных о нашей жизни в настоящее время задокументировано в интернете.
От каждого цифрового взаимодействия остается продолжительный след. И страшно представить себя школьником в то время, когда все, что ты говоришь, может оказаться в твоем личном деле. В сорок лет я часто смущаюсь, когда натыкаюсь на старые журналы, блокноты для рисования и записные книжки, которыми пользовался в юношеские годы. Я читаю эти каракули, и меня пугает моя собственная наивность. К счастью, эти документы не являются публичными – они спрятаны в коробках в глубине моего шкафа.
Но для современных детей все является публичным. И остаточные данные онлайн-взаимодействия регулярно используются не только приемными комиссиями колледжей, но и будущими работодателями. Один опрос, проведенный организацией Kaplan Test Prep, обнаружил, что почти половина сотрудников приемных комиссий регулярно проверяет профили абитуриентов в социальных сетях. Другой опрос, от CareerBuilder, показал, что 70 % работодателей используют социальные сети для отбора потенциальных кандидатов.
Какой образ себя ваши дети проецируют в интернете? Как это повлияет на их будущее? Как ни странно, многие родители даже не учитывают тот факт, что их дети непреднамеренно каталогизируют снимки, мемы и «бумеранги» в собственные бессистемные резюме. Просто подумайте о том, какую роль теперь играет интернет в вашей собственной взрослой жизни.
Я знаю, что всякий раз, когда я знакомлюсь с новым коллегой, первое, что я делаю, – ищу информацию о нем в интернете. До прибытия на встречу я стараюсь узнать как можно больше о людях, с которыми буду находиться в одной аудитории. Я использую Google, Facebook, LinkedIn и Instagram, чтобы получить полную картину их биографии. Так что к моменту, когда я сажусь за стол, я знаю довольно много о тех, кто меня окружает. Это сложно назвать идеальным проявлением «ксении» (гостеприимства), которое я описал в главе 10. В настоящее время большинству моих реальных встреч не хватает спонтанности, открытости и прозорливости. Часто они просчитаны и носят чисто деловой характер. Если я намеренно не прилагаю усилий, чтобы внимательно слушать и вникать в детали при общении со всеми людьми вокруг себя, я с большей долей вероятности буду уделять большую часть внимания людям, чьи онлайн-профили представили наилучшее конкурентное предложение.
Лайки, ретвиты и подписчики становятся валютой, при помощи которой личная сеть поддерживает гонку за уникальностью контента.
Исходя из этой печальной реальности, я делаю все возможное, чтобы мои дети понимали разницу между публичной фиксацией жизни и частной памятью. Реальные памятные сувениры – видеокассеты, снимки из фотобудок, любовные письма и старые дневники – работают как машины времени. Я вытаскиваю их из глубины шкафа и восстанавливаю в памяти те чувства, ощущения и мысли, которые пробуждают общий дух того времени моей жизни. Это личное взаимодействие с физическими реликвиями. Я возвращаюсь назад во времени, встречаюсь с собой из прошлого.
Кроме того, цифровые артефакты, которые теперь определяют наши общедоступные профили, вовсе не являются воспоминаниями. Данные собираются один раз и навсегда остаются на месте. Ничто из этого нельзя воспроизвести: эту информацию никогда не раскладывали по коробкам. Наши онлайн-личности представляют собой цементные столбы, а не замки из песка. Вспоминать нечего, потому что неоднозначные «поиски себя», которые когда-то были важным этапом детства, теперь заменены повторяющимися поворотами: жизнь проживается через установленные возможности программной блок-схемы. Мы можем «отлаживать» прошлое в интернете, но старый код никуда не денется.
Это не так уж и здорово для детей. Им нужны возможности для сохранения личных воспоминаний и, как следствие, способности к преобразовательному личностному развитию. Каждый человек имеет право изменить ход своего непрекращающегося путешествия, дать своей личности «сменить костюм».
Взрослые должны научить детей четко осознавать перманентность, которая сопровождает любую публичную онлайн-отчетность. Подобно тому как бихевиористы считают способность выделять подходящие темы для разговора ключевым социальным навыком при личных встречах, способность переключаться между подходящим онлайн- и офлайн-обменом теперь является ключевым элементом цифровой медиаграмотности.
Поговорите со своими детьми о том, какой сетевой опыт является уместным. Покажите им, что некоторые сообщения могут навредить репутации и ограничить возможность личностного переосмысления. Помогите им понять, как различие между публичным и частным проявляется в рамках нынешней технологической парадигмы.
Выводы
Нишевое формирование личности угрожаеткритическому мышлению
Рассмотрим проблемы, с которыми сталкиваются современные дети как потребители информации в цифровом мире. Технологии изменили способ распространения информации и развлечений. Таргетинг практически нивелирует различие между маркетингом и журналистикой – до такой степени, что в медиа-бизнесе используется термин «нативная реклама» для описания платной интеграции, которая поставляется под видом беспристрастного редакционного контента.
Кроме того, прогностические алгоритмы предлагают каждому персонализированный поток новостей, и поэтому большая часть информации, с которой мы сталкиваемся, подобрана и сформирована так, чтобы привлекать нас снова и снова. Все данные, которые мы получаем, имеют тенденцию подтверждать, обосновывать или закреплять то, во что мы уже верим. Мы редко натыкаемся на идеи, отличные от наших, так что не отрабатываем навык своеобразного интеллектуального смирения, который лежит в основе хорошего критического мышления.
Чтобы быть добрыми, вдумчивыми, открытыми и гостеприимными, наши дети должны уметь признавать, что их точки зрения ошибочны. Как правильно объяснил Сократ почти три тысячелетия назад, истинная мудрость заключается в том, чтобы знать, что вы чего-то не знаете, осознавать, как мало в мире вещей, в которых вы можете быть уверены, и демонстрировать готовность задавать себе самые трудные вопросы.
Наши дети вырастут, станут узлами всемирной сети и начнут вносить вклад в мировую экономику. Их способность чувствовать себя комфортно в условиях интеллектуального, социального и культурного разнообразия будет одной из главных предпосылок успеха и самореализации. Но цифровые средства информации, воздействию которых они в настоящее время подвергаются, часто пропагандируют противоположное отношение. Таким образом, взрослые должны вооружить детей соответствующими навыками медиаграмотности для цифрового мира.
Научите детей думать о том, как устроены цифровые медиа
На данный момент цифровые медиа в основном стали инструментом, облегчающим процесс нишевого потребления. Однако они также могут стать инструментом открытого и демократического обмена информацией и идеями. Для достижения этого идеала взрослым необходимо научить следующее поколение распознавать, как все взаимодействия с цифровыми устройствами связаны с определенной процедурной риторикой.
Приложения, веб-сайты, игры и даже умные звуковые колонки, такие как Google Home и Alexa, заставляют пользователей участвовать в определенных ритуалах и процедурах. Сегодня большинство взаимодействий индивида – социальных, коммерческих, информационных, политических и даже образовательных – осуществляется через программное обеспечение и умные устройства. Каждый контакт – это взаимодействие с цифровыми средствами информации. Таким образом, мы должны показать детям, что они могут делать больше, чем просто свайпать, тапать и кликать. Они также могут критически рассматривать цифровой опыт, подходя к нему как к предмету анализа, интерпретации и оценки.
Учителя могут продвигать этот вид мышления, используя видеоигры в качестве текстов. Добавьте их в учебную программу. На данный момент в школе слишком мало критического анализа видеоигр. Мы считаем само собой разумеющимся то, что дети должны уметь толковать книги, анализировать кино и критически читать газеты. Но слишком часто мы упускаем из виду видеоигры, потому что считаем их бессмысленной тривиальностью. Тем не менее существует много серьезных игр, которые специально созданы, чтобы запускать мыслительный процесс; они разработаны таким образом, чтобы игроки задавали вопросы. Их часто называют играми социального воздействия. Они, по сути, являются новым, нелинейным эквивалентом эссе и общественной критики. Чтобы увидеть их в действии, ознакомьтесь с ежегодными призерами на веб-сайте Games for Change Festival (www.gamesforchange.org) или прочтите «Руководство по цифровым играм для граждан мира», которое я подготовил в «Мастерской Сезам» (joanganzcooneycenter.org/digitalplay). Такие ресурсы помогут учителям показать ученикам, как критически воспринимать окружающие образы, истории и технологии.
Родители также могут помочь детям интерпретировать цифровую информацию в ходе нового вида семейного общения. Когда вы включаете Netflix или Amazon Prime, можно объяснить, что эти платформы предназначены не только для персонализации выбора, но и для продвижения определенных видов контента в ваш дом – предположительно, поставщики услуг хотят, чтобы вы смотрели те программы, которые для них наиболее выгодны. Покажите своим детям, что даже смарт-телевизоры включают пользовательские интерфейсы, которые побуждают их принимать определенные решения. Поговорите с ними о том, что телевизионные меню работают так же предсказуемо, как YouTube, App Store и почти все другие средства цифровой информации и онлайн-покупок.
Существует множество вещей, связанных с медиаграмотностью, о которых дети могут узнать, играя в видеоигры со своими родителями. Это нетрудно. Просто обсудите с детьми отдельные элементы игры: привлеките их внимание к саундтреку, напомните им, что кто-то должен был его написать, исполнить и записать. Обсудите сюжетную линию; спросите, как они представляют себе автора. Оцените качество управления; укажите, что именно разработчики решали, как будут прыгать, бегать и стрелять ваши аватары. Каждый вопрос, который вы задаете, – это возможность показать своим детям, что их интерактивный опыт строится с определенной целью.
Онлайн-Я и онлайн-Другие
В социальных сетях и на видео/фоторесурсах дети часто создают контент сами. Этому способствуют как практические, так и эмоциональные причины; вот почему важно, чтобы они задумывались о сетевой конфиденциальности и безопасности, прежде чем загружать что-либо.
С практической точки зрения они должны знать, что любое цифровое взаимодействие оставляет свой след. Ничто в интернете не является личным; все оказывается на виду. Цифровой след ребенка может существовать еще очень долго. Приемные комиссии колледжей и работодатели уже сейчас регулярно проверяют профили в социальных сетях. Таким образом, даже в очень молодом возрасте дети могут опубликовать что-то, что в конечном итоге окажется в их перманентном интернет-резюме.
Научите своих детей видеть разницу между тем, что должно быть в публичном доступе, а что нет. Часто дискуссии вокруг цифровой конфиденциальности сосредоточены исключительно на противодействии педофилам, мошенникам и краже личных данных. И хотя это, безусловно, важные вопросы, взрослым стоит сосредоточиться на обсуждении сетевого этикета. Точно так же, как мы учим детей видеть различие между контекстами (вы не разговариваете с учителем, используя те же ругательства, которые использовали бы в диалоге с друзьями), нам также нужно обучить их соответствующим навыкам социальной модуляции для различных видов онлайн-взаимодействий.
Взрослым также необходимо признать, что опасности, связанные с невозможностью удалить данные из интернета, – это не просто видимость. Отсутствие конфиденциальности может оказать разрушительное влияние на внутренний психологический опыт детей. Часть взросления связана с переосмыслением. Мы пробуем играть разных персонажей в разных социальных группах и часто меняем саморепрезентацию в зависимости от конкретной ситуации. Когда подросток примеряет на себя новые модные стили, прически или ники, он каждый раз экспериментирует с тем, как включить уязвимые части себя в аутентичную публичную личность. Это важнейшая часть личностного развития. Чем большее количество раз человек изобретает себя заново, тем яснее становится, что сегодняшние самые священные убеждения завтра могут с легкостью оказаться абсурдом. Именно так человек учится интеллектуальному смирению.
Глава 12
Новое детство
Как и большинство братьев и сестер, мои мальчики иногда обзывают друг друга.
– Ты такой тупица, – говорит один другому.
Оба смеются.
«Тупица» рифмуется с «напиться», «лакрица» и «шальная императрица». Это то, что сейчас говорят дети. Слово «тупица» имеет коннотацию, как у слов «придурок» и «лузер». Язык, который используют дети, со временем меняется.
Мои старшие братья и я обзывали друг друга еще до того, как миллионеры из Силиконовой долины присвоили себе словечко «гик». В те дни оно имело сугубо отрицательный оттенок. «Гик» было серьезным оружием в нашем арсенале оскорблений. А теперь, когда мы уже взрослые, это слово звучит всякий раз, когда вежливая беседа за праздничным ужином превращается в словесный поединок. Для нас старые безобидные выражения – это как копья, сделанные из подушек. Они одновременно функционируют как неагрессивные обозначения привязанности и как враждебные проявления нашей полубессознательной конкуренции за родительское признание.
«Дебил. Дурачок. Слабак».
Мы выросли, но все равно устраиваем эти «петушиные бои». Это укрепляет нашу психологическую броню, создает защиту от внешнего мира. Обзывательства – это защита, прикрывающая нашу неуверенность в себе. Кроме того, они также несут элемент идентичности. Через эти дурашливые взаимодействия мы создаем образ себя. Мы демонстрируем уверенность. Когда мы с братьями были младше, нам, видимо, действительно нужен был толчок, потому что казалось, что драки вспыхивали каждый раз, когда мы просто были рядом. Ничего никогда не шло абсолютно гладко.
Фактически большая часть того, во что мы играли на нашей игровой консоли Atari 2600, имитировала разного рода бои. Наша любимая игра называлась Combat – двое игроков стреляли друг в друга из пиксельных танчиков, бипланов и истребителей. Мы играли так часто, что у меня в голове до сих пор звучит этот саундтрек: неизменное мурлыканье электростатического белого шума, прерываемое взрывами. Бои шли медленно и однообразно, а не так хаотично, как в Super Smash Bros: Melee или трехмерных играх жанра «королевская битва», в которые мои дети играют ежедневно. Когда они включают современные шутеры и подключают микрофон гарнитуры, то орут на своих друзей с тем же безумием, которое звучало и во время наших с братьями игр. Их горячность мне знакома, но механика и графика видеоигр стали настолько сложными, что мои дети едва ли осознают, что играют в улучшенные, невероятно зрелищные версии тех же старых дуэлей.
«Постановочные бои» существуют уже целую вечность. Битвы один на один велись за честь, славу, трофеи и сокровища задолго до того, как мы с братьями впервые вставили картридж Combat в слот Atari. В Древней Греции победитель дуэли часто носил доспехи, снятые с поверженного противника. В IV веке до н. э. кельтские воины привешивали на пояса отрубленные головы побежденных соперников. Герои всегда собирали то, что социолог Рэндалл Коллинз называет «знаками чести». В своем исчерпывающем исследовании о насилии Коллинз объясняет, что «общий шаблон поведения состоит в том, чтобы заработать репутацию – заодно и боевой дух, или эмоциональное доминирование, – путем завоевания памятного знака и его выставления напоказ». Вот почему геймеры конкурируют за верхушку рейтинга в игре Donkey Kong со времен появления первых аркадных автоматов, установленных в торгово-развлекательных комплексах. Трудно устоять перед привлекательностью списка лидеров, в который попадают самые лучшие из «гиков».
Аналогичным образом во многих популярных сегодня онлайн-играх игроки накапливают оружие, особые способности и доступ к секретным уровням: эти элементы выполняют роль индикаторов достижений, отражают статус игрока. На самом деле к дуэли необязательно ведут ярость или желание доминировать. Будь то драка на кулаках или на джойстиках, это возможность доказать, что вы являетесь частью толпы. Она объединяет вас с противниками, демонстрируя ваше знание скрытых правил и ограничений честного боя. Это позволяет другим увидеть, что вы знакомы с запутанными условиями элитного социального контракта. Только крутые ребята знают кодекс чести, обряды и этикет высшего боя. Вспомните о боевых искусствах, рыцарстве или даже стереотипной драке на школьном дворе: возможность конкурировать – уже свидетельство общественного статуса.
Обзывательства – это защита, прикрывающая нашу неуверенность в себе.
Недавно я подключил консоль Atari Flashback к одному из шести входов HDMI на задней панели телевизора. Недорогое устройство в стиле ретро поставляется со 120 предустановленными 8-битными классическими видеоиграми. Я позвал своих детей в комнату, чтобы они могли сыграть в старые добрые игры моей юности. Я включил Combat, предвосхищая радость семейного времяпрепровождения, и обнаружил, что им не хватает терпения выносить неуклюжесть старых игр. Они заскучали через нескольких минут. Мой младший сын слишком быстро стал лидировать. Он бросил вызов возрастной иерархии, набрав значительно больше очков, чем его старший брат.
Но только когда игра закончилась, он нанес действительно чувствительный удар.
– Ты тупица! – рассмеялся он.
«Nub» буквально означает «неофит», «новичок» или «новобранец». Это все равно что указывать пальцем на воинов, у которых с поясов свисает недостаточно отрубленных голов, и смеяться. Это слово завораживает меня, потому что оно передает древний и важный элемент соревновательного спорта, но появилось таким образом, который уникален для нынешнего технологического контекста.
Сначала это было «newbie» («новичок»), термин, который завсегдатаи интернет-форумов использовали для того, чтобы третировать вновь прибывших; это сделало отсутствие у них какого-либо социального положения явным. Затем, в потоках чатов первых онлайн-игр, его стали писать в соответствии с фонетикой: «noob». И наконец, к тому времени, когда мой сын строил свою реальность в блочном мире Minecraft, как орфография, так и гласный звук были сокращены до «nub».
Точно так же мои мальчики вокализируют «LOL» так, что оно рифмуется с «null» («никакой», «нулевой») и «dull» («скучный»). И «YOLO» – которое первоначально было аббревиатурой «you only live once» («живешь один раз») – стало обычным восклицанием среди подростков. Скорее всего, и оно будет переозвучено.
Все эти произношения развились из онлайн-текста в разговорный диалект, уникальный для эпохи моих детей. Это специализированный жаргон, сформированный инструментами времени. Это также их собственный язык. Они никогда не слышали таких слов от взрослых. Мы не могли научить им наших детей. Мы совершенно другое поколение.
В цифровом мире все взрослые – тупицы.
Поговорим об их поколении
Сейчас стало модным группировать людей по поколениям: беби-бумеры, поколение X и миллениалы. На данный момент почти все взрослые были воспитаны в рамках монастырской модели образования. Они были обучены записывать все по категориям, которые соответствуют «часовому» представлению Вселенной. Поэтому неудивительно, что наше понимание истории культуры следует той же схеме.
Тем не менее мы все еще не нашли хорошего названия для поколения, к которому относятся мои дети. Хотя многие пытались. В СМИ иногда встречается термин «Поколение Z», но я сомневаюсь, что он приживется: он абсолютно ничего не сообщает о детях, которых пытается описать. «Беби-бумеры» названы так, поскольку после Второй мировой войны резко взлетела рождаемость. «Поколение Х» относилось к целому пласту людей, не желавшему, чтобы их определяли по какому-либо признаку. «Миллениалы» (или «Поколение Y») достигли совершеннолетия в начале XXI века.
Отметим, кстати, что «Поколение Z» отсылает к «Поколению Х», и буквенный круг замыкается. Это лишь означает, что мои дети родились через два поколения после Х. Звучит не очень содержательно и как-то слишком завершенно. Если они Z, кто будет дальше? Предположительно, кто-то, кто откажется от нелепой традиции категоризировать все по эпизодическим когортам.
В 2013 году Говард Гарднер и Кэти Дэвис опубликовали книгу под названием «Поколение приложений». В ней они писали: «Приложения, работающие на личном смартфоне или планшете, представляют собой отпечаток пальца, но вместо уникального расположения линий – это сочетание интересов, привычек и социальных связей». Они утверждали, что дети учатся видеть себя в соответствии с ходом работы мобильной операционной системы. Просто подумайте о том, насколько велик надзор за свободным временем детей в наши дни. Они идут с тренировки по футболу на урок по фортепиано, затем на сеанс психотерапии, потом на занятие танцами, к репетитору по математике, в клуб программирования и так далее. Внеклассные мероприятия и социальные группы стали такими же, как приложения. Жизнь воспринимается как совокупность бессвязных стремлений к цели. В результате вполне вероятно то, что дети могут и не хотеть «тусоваться» просто для удовольствия или без определенной цели. Следовательно, они борются за то, чтобы ощутить себя чем-то большим, чем сумма всех частей.
Мы все еще не нашли хорошего названия для поколения, к которому относятся мои дети. Хотя многие пытались.
Мне нравится, как эта идея подчеркивает отношения между технологией и сознанием, даже если это слишком отдает технофобией. В конечном счете, несмотря на высокий авторитет Гарднера как влиятельного теоретика образования (он стал пионером теории множественного интеллекта), термин не прижился. Мои дети не являются частью Поколения приложений.
Еще одно потенциальное название появилось в исследованиях психолога Джин Твенге. Она назвала их «iGen» (по аналогии с техникой от Apple) в книге под тем же названием. Но ее рассуждения были не такими тонкими, как у Гарднера и Дэвис. Она выбрала этот термин в основном потому, что это поколение «выросло с мобильными телефонами, завело страницу в Instagram еще до того, как пошло в старшую школу, и не помнит времен до интернета». Кроме того, она пояснила, что «I» в названии также означает «индивидуализм» и «неравенство доходов» («individualism» и «income inequality» соответственно). Хотя я бы поспорил: индивидуализм стал частью чувства «песочницы» в каждом поколении с начала индустриальной эпохи. И хотя последствия неравенства доходов действительно могут проявляться по-новому, это явление не является уникальным для нашего времени.
Хуже того: Твенге утверждала, что мои дети «находятся на краю худшего кризиса психического здоровья за последние десятилетия, а показатели подростковой депрессии и самоубийств с 2011 года стремительно растут». Она предположила, что, по большому счету, сегодняшние дети несчастны, потому что они используют цифровые технологии поверхностными, нарциссическими и нездоровыми способами. Разумеется, многие эксперты согласились с ней, но я возражаю против философского и психологического очернения. Я бы мог написать целую книгу и по пунктам объяснить почему, но, к счастью для вас, вы уже читаете последнюю главу.
Очередная попытка дать название поколению, чьи представители рождаются с 2005 года, не делает явной ссылки на цифровые технологии. Уильям Штраус и Нил Хау, авторы книги 1991 года «Поколения: история будущего Америки с 1548 по 2069 год» (в которой они дали название миллениалам), остановились на «Поколении Родины». Почему? Потому что мои дети родились после атак на башни Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года, когда правительство США основало Департамент внутренней безопасности. В статье, написанной Хау для Forbes, он указал на «всемирное культурное движение к национализму, локализму и растущей идентификации своих корней». Он также связал термин «Родина» с исследованиями, которые показывают, что современные стили воспитания предлагают современным детям гораздо меньше свободы, чем предыдущим поколениям; они буквально проводят больше времени дома. Конечно, я уже объяснил, что этот «тяготеющий к дому» импульс на самом деле является реакционной попыткой найти стабильный очаг в гиперсвязанной цифровой агоре (см. вторую часть книги). Поэтому я также сомневаюсь в том, что термин «Поколение Родины» сможет устояться. Он, может, и описывает то, как взрослые справляются с тревогами насчет постоянного онлайн-присутствия, но мало говорит о том, как мои дети на самом деле живут и учатся.
Их опыт будет характеризоваться беспорядочной дуэлью между близостью и масштабностью. Это универсальная дилемма, с которой сейчас сталкивается каждый человек, живущий в цифровом мире. Это проявляется в напряженности между конфиденциальностью в интернете и прозрачностью, которая также может быть определена как битва между удобством персонализации и ужасами бытия под вечным наблюдением. Мы ощущаем борьбу между локальной и мировой экономикой. Мы видим, как растут пограничные стены в ответ на незаконную миграцию. Близость и масштабность также сталкиваются на разрушающейся границе, которая когда-то разделяла дом и работу. Это маятник, который качается между инновациями и православием, поспешностью и благоразумием, разрушением и традицией, современностью и наследием. Это точка соприкосновения массовых продаж Amazon и онлайн-магазинов, где можно купить самодельные и винтажные товары. И где разрозненный труд водителей Uber противоречит свободе индивидуального предпринимательства.
Конечно, в этом затруднительном положении нет ничего нового. С самого начала истории человечества люди делали выбор между монотеизмом и политеизмом, одним и многим, единством и разделением, индивидуальным и коллективным. Но сегодня невозможно знать, на чьей ты стороне. Все линии неоднозначны, все границы расплывчаты.
Мы должны научить детей ценностям, правилам и этикету, необходимым для ведения честной борьбы между масштабностью и близостью, для поддержания кодекса чести и укрепления рыцарской этики участия. Мы также должны признать, что самым большим препятствием на пути их успешного обучения является наша ханжеская приверженность ритуальному взаимодействию с устаревшими технологическими методами мышления. Мы, взрослые, привыкли следить за своей территорией, копить сокровища, рисовать линии на песке и защищать свои замки. Следовательно, мы тяготеем к родительским стратегиям, которые разделяют вещи: подход включения/выключения относительно экранного времени; восприятие семьи с точки зрения рабочего, ездящего на работу на электричке; монастырская модель образования и концепция информации и знаний, основанная на картотеке. Мы передаем эти способы мышления нашим детям, ведь они так хорошо служили и нам.
Но наша ностальгическая верность тому, что уже в прошлом, вредит будущему. Как отмечает эксперт по геополитике Параг Кханна в своей книге «Коннектография: Картирование будущего глобальной цивилизации», «нет лучших инвестиций, чем коммуникация». Конечно, он говорит об этом в геополитическом смысле, предлагая странам сосредоточиться на развитии инфраструктуры, связывающей экономики. Но легко применить ту же идею и к воспитанию ребенка. Ваши дети нуждаются в том, чтобы вы сделали все возможное, чтобы помочь им развивать способность налаживать коммуникацию. Они должны видеть себя узлами сети, анализировать и интерпретировать данные, создавать смыслы и ценности, формулируя и распространяя информацию в сети и вне ее.
Проблема не в разработке практического набора навыков: люди цепкие и находчивые, они и так догадаются, как управлять окружающими инструментами. Но без соответствующего моделирования и наставничества – без достаточных возможностей для социальной и творческой цифровой игры – они не смогут раскрыться эмоционально или научиться состраданию.
Всемирный день игр
Летом 2017 года мои дети ездили со мной на ежегодный симпозиум, который проходит на греческих островах. Это была международная встреча экономистов, политиков, лидеров общественно-политических организаций и мыслителей. Четыре или пять дней мы работали, разговаривали, ели и плавали вместе.
Весь день взрослые сидели за столом, похожим на обычную пляжную версию Организации Объединенных Наций: у нас были микрофоны с гибким штативом, официальные таблички с именами и распечатанные повестки дня, полные данных и показателей. Мы обсуждали политику, миграцию, надвигающиеся экономические тенденции, технологии и навыки XXI века.
Тем временем наши дети бегали снаружи: вместе смеялись, играли и плескались в Эгейском море. Каждый взрослый, находящийся там, понимал, насколько ценной была такая возможность: играть в мультикультурной когорте сверстников. Мои мальчики подружились с ребятами из Боснии, Косово, Великобритании, Турции, Сирии, Бельгии, Франции, Туниса, Южной Африки и Германии. Вот она, глобальная песочница!
Каждый вечер за ужином, пока взрослые продолжали свои серьезные разговоры, поглощая еду и напитки, дети собирались за своим столом. Иногда я оглядывался, когда их голоса казались слишком громкими или когда их смех становился подозрительно заливистым. Я обнаружил, что все они сжульничали. Как и студенты в моей группе, они смотрели вниз на свои колени, потому что – несмотря на то что родители настаивали на том, чтобы все устройства остались в гостиничном номере, – каждый из них тайно пронес за стол смартфон или планшет.
Они отчаянно пытались спрятать свои сенсорные экраны под скатертью, часто оглядываясь, чтобы никто из родителей этого не заметил. Конечно, это не сработало. Дети не умеют сдержанно шептать, они никогда не бывают такими осторожными, как им кажется. Взрослые почти сразу заметили нарушение, но мы все решили ничего не говорить. Почему? Потому что мы очень быстро поняли, что наши первоначальные возражения являются необоснованными.
Мы беспокоились из-за того, что наличие цифровых устройств сделает наших детей асоциальными. И на мероприятии, которое предоставило им такую беспрецедентную возможность взаимодействовать в столь разнообразной группе сверстников, мы призывали их с максимальной пользой использовать свое время. Они должны были разговаривать друг с другом, а не пялиться в экраны смартфонов. Другими словами, мы думали, что видеоигры и социальные сети разъединят их. Но обнаружили, что наши опасения были ошибочными. Технология в конечном итоге обеспечила общую основу, которая позволила детям завязать дружеские отношения. Они хихикали от радости, делясь любимыми приложениями и играми, пытаясь незаметно обмениваться телефонами и планшетами.
Мы беспокоились, что технологии сделают детей асоциальными. Вместо этого они стали главным объединяющим фактором.
Это происходило вечер за вечером, всю неделю. Когда несколько дней спустя мы все вернулись в свои родные страны, взрослые вернулись к своим повседневным делам. Однако дети продолжили играть вместе. Возможно, они интуитивно поняли то, чего не понимали их родители: близость может быть достигнута через масштабность. Фактически, как технологическое животное, человек создает инструменты, которые стандартизируют опыт и облегчают такую коммуникацию, которая может выйти за пределы ограничений времени и пространства.
Почти год спустя дети продолжают созваниваться по Skype, вместе играют в онлайн-игры, делятся идеями, фотографиями и историями.
Это и есть Новое Детство.
Благодарности
Если бы не Трейси Биэр, я сомневаюсь, что вы бы прочли всю эту книгу до конца; скорее всего, вы бы остановились на середине главы 4, в разделе о вилках (который, к счастью, мы убрали из рукописи). Она редактировала эту книгу, как первоклассный учитель: она привносила очень многое, не говоря при этом практически ничего.
Я даже не могу выразить, насколько я благодарен своему суперагенту Бонни Солоу, которая достала меня из ниоткуда, услышав на NPR мое выступление о связи роликов с котятами в интернете с древнеегипетской богиней Баст. Бонни поняла, что мне есть что сказать, еще до того, как я сам осознал это.
Благодарю Ребекку Уинтроп – за то, что всегда оставалась прекрасным слушателем; многие отрывки этой книги начинались как беседы с ней. Роксана Партридж иногда вытаскивает меня из глубин психоанализа, а иногда закидывает обратно, в зависимости от того, что мне нужно, – и, кажется, она всегда знает, что именно.
Часто я представляю своим слушателем Роберта Грэната, который, я надеюсь, смеется над каждым намеком на шутку в книге и не закатывает глаза от разочарования.
Джордж Папандреу, возможно, самый искренний человек, которого я знаю, и именно благодаря ему и всему сообществу Symi Symposium я стал мыслить глобальнее.
Особая благодарность Джейн Лэтис: ваш класс предоставил невероятное количество примеров для этой книги, но, что более важно, я всегда буду благодарен за то, что вы научили моих мальчиков читать, считать, определять время и производить измерения.
Спасибо Майклу Левайну, Кэтрин Джи и всем в центре Джоан Ганц Куни и «Мастерской Сезам».
Спасибо Дагу Гринфилду, Дэну Берману, Шерил Совин, Эмили Карлин и всем коллегам из Университета Темпл.
Спасибо Алисии Каннингем-Брайант, которая хранит клинописную табличку на своем столе и неустанно работала со мной над созданием интеллектуальной программы онлайн-обучения в Темпл.
Спасибо Венди Урбан, без которой я никогда бы не нашел философский подход к понятию цифровой грамотности.
Спасибо Барту Кесслеру, Крису Уиллису и всем коллегам из Air University’s eSchool: после каждой встречи я прихожу домой вдохновленный и мотивированный.
И еще огромному количеству людей, которые либо читали первые главы этой книги, либо участвовали в содержательных дискуссиях, либо оказывали общую поддержку, либо повлияли на мое мышление: Люси Лейк, Викас Пота, Златко Лагумджия, Фредерикке Томмергаард, Бо Стьерне Томсен, Митч Резник, Кит Дэвлин, Жан-Баптист Хьюн, Роберт Гехорзам, Чарли Кэмпбелл, Энтони Сальчито, Кэри Шеррод, Меган Гэби, Кэти Хирш-Пейшек, Джек Шонкофф, Джим Джи, Грег Топпо, Джессика Лейхи, Меган Макдермот, Грегг Бер, Сара Бимюллер, Софи Шрадер, Элисон Каттс, Фрэнки Тарталья, Ави Каплан, Треза Грауэр, Лиза Пак, Рони Антон, Донна Аллендер, Долли Оберой, Майкл Стайп, Дженнифер Селиг, Эд Кейси, Бен Ли, Джек МакДэвид, Брюс Апбин, Ричард Россо.
Спасибо Ирву, Шэрон, Мэттью, Джессике, Сету, Кортни, Шелли, Дэвиду, Мелиссе, Питеру, Дженнифер, Эрику – и даже Джейн, Полу, Джулиану и Дэвиду: все вместе и во многих отношениях вы являете собой мое вечное пламя, мой храм в честь богини Весты.
Спасибо Дилану и Майе: вы, наверное, никогда не поймете, сколько идей в этой книге было вдохновлено вами.