Инквизитор. Вассал и господин Конофальский Борис

– Говорите, что вы рыцарь, – шептал человек за спиной.

– Я рыцарь Божий. Достоинство рыцарское возложил на меня архиепископ Ланна.

– Подайте мне меч свой, – сказал поп. – Пред сеньором на клятве без оружия будьте.

Человек за спиной произнес:

– Отдайте слуге Господа меч с ножнами вместе.

Волков быстро отвязал ножны с мечом от пояса и передал их священнику.

– Ступайте сюда, – пригласил его канцлер, указывая место на ковре перед троном. И он собственноручно положил подушку у ног герцога.

– Поставьте колено на подушку, – шептал человек за спиной.

Волков подошел к подушке и не без труда опустил на нее колено здоровой ноги. Теперь он стоял пред герцогом на одном колене.

– Сложите руки в молитве, – шептал человек за спиной.

Волков повиновался и сложил ладони перед собой, словно молил Бога.

Тогда герцог крепко сжал его ладони своими и спросил, громко и четко выговаривая слова:

– Скажи мне, рыцарь, перед лицом других рыцарей, и нобилей, и других свободных людей, принимаешь ли ты мое старшинство?

– Громко скажите: «Принимаю», – послышался шепот за спиной.

– Принимаю! – повторил Волков.

– Принимаешь ли мой сеньорат над собой?

– Скажите громко: «Принимаю».

– Принимаю!

– Скажешь ли ты без утайки при других рыцарях, нобилях и при свободных людях, что я твой сеньор?

– Скажите: «Вы мой сеньор».

– Вы мой сеньор, – повторил кавалер.

– Клянешься ли, что будешь чтить меня как названного отца или старшего брата?

– Повторите дословно, – шептали из-за спины.

– Клянусь, что буду чтить вас как названного отца или старшего брата.

– Клянешься, что по первому зову моему придешь ко мне конно, людно, оружно и станешь под знамя мое.

– Повторяйте дословно, – говорил человек, но Волков уже не прислушивался к нему.

– Клянусь, что приду по первому зову вашему конно, людно, оружно и встану под знамя ваше.

– Клянешься не замышлять против дома моего, людей моих, замков моих? Не служить врагам моим?

– Клянусь не замышлять против дома вашего, людей ваших, замков ваших. Клянусь не служить врагам вашим.

– Клянешься быть знанием и советом со мной? Клянешься, что не утаишь от меня знаний своих и поможешь советом своим?

– Клянусь быть знанием и советом с вами. Клянусь, что не утаю знаний от вас и поделюсь советом с вами.

– Клянешься, что будешь мечом и щитом моим?

– Клянусь, что буду мечом и щитом вашим.

– Примешь ли суд мой, как суд отца своего?

– Приму суд ваш как суд отца своего.

Герцог сделал паузу, заглядывая кавалеру в глаза, видимо, остался доволен смиренным взглядом Волкова и продолжил:

– Верую клятвам твоим, ибо сказаны они рыцарем перед рыцарями, нобилем перед нобилями и свободным человеком перед свободными людьми. – Герцог встал. – И даю тебе в лен землю, что с юга и востока омывается быстрыми водами реки Марты и что зовется Эшбахтом. Или, как ее еще зовут, Западным Шмитцингеном. Так и будет до дня, пока держишь клятву ты.

Среди собравшихся в часовне прошел ропот удивления. Но Волков ничего уже не слышал. Он завороженно повторял про себя название своей земли: Эшбахт. Эшбахт. Как удивительно и приятно оно звучало.

– Встань, друг и брат мой, – сказал курфюрст. – Отныне пусть все зовут тебя Иероним Фолькоф господин Эшбахта. А ты будь добрым господином и справедливым судьей людям Эшбахта. – Он помог Волкову встать и церемонно расцеловал его в обе щеки, после чего громко проговорил, обращаясь к собравшимся: – Господа, перед вами Иероним фон Эшбахт.

Люди зашумели, Бертье звонко и неподобающе громко для церкви кричал «Виват». Но кавалер не слышал больше ничего.

Не слышал он и хора, что запел «Осанну» по такому случаю, и как громко, почти над головой ударили колокола в его, видимо, честь. Он почти не отвечал на поздравления, только стоял истуканом и улыбался, изредка кивая. И повторял про себя всего одну фразу: «Иероним Фолькоф фон Эшбахт. Иероним Фолькоф фон Эшбахт». Как удивительно и красиво теперь звучало его имя.

Он очнулся от своего чудесного забытья, когда стоял уже во дворе замка, окруженный своими и чужими людьми, среди которых все еще было много вельмож и все тех же рыцарей Молодого двора. Один из молодых придворных кричал ему:

– Послушайте… – он явно хотел польстить Волкову, – Эшбахт, с вашей стороны было бы невежливым не устроить пир!

Остальные, особенно молодые рыцари Выезда, громко поддержали предложение своего товарища.

Волков кивал, хотя страшно не хотел ни тратиться, ни пировать с этими господами, он для вида соглашался, но тут же выставил свои условия, раз уж у него была такая возможность:

– Добрые господа, прошу заметить, что вино и пиво на пиру подаваться не может.

– И что ж это за пир без выпивки? – удивлялись вельможи и рыцари.

– Господа, господа, – кавалер назидательно поднял палец, – пост, господа, не будем про него забывать. Пост. Надеюсь, что среди нас нет таких, кто ради радостей мирских готов рисковать бессмертной душой? – Лица господ рыцарей сразу стали кислы. А Волков беспечно продолжал: – Думаю, что хорошие бобы с луговыми травами, репа и нежирный сыр будут уместны за столом даже в пост, или… – Он оглядел собравшихся. – Или я клянусь, что устрою настоящий пир с вином и медом, и самыми дорогими кушаньями, но только после поста.

– Уж лучше дождемся конца поста, – разочарованно соглашались придворные. – Репу да бобы пусть мужичье жует.

Тут как нельзя более кстати явился слуга и сообщил Волкову, что его ожидает канцлер, чем избавил кавалера от продолжения этого неприятного разговора с этими неприятными людьми.

Лакей, в отличие от мажордома, шел не торопясь, чтобы господин Эшбахт не морщился на каждой высокой ступени замка. Он привел Волкова к большой зале, в которой находился огромный стол и стеллажи с книгами. Там его ждал человек в мехах и золоте, которого звали Рудольф фон Венцель фон Фезенклевер, канцлер его высочества. Правда, меха он снял, оставив на себе только золото. Он, несмотря на ранний час, уже поигрывал вином в высоком стакане. И, увидав кавалера, заговорил, причем тон его был скорее деловой, чем приятельский:

– Проходите, Фолькоф. Вина?

– Нет. Спасибо.

– Ну и прекрасно. – Он жестом предложил Волкову пройти к огромному столу, что тянулся вдоль всей залы.

На столе расторопный молодой человек раскладывал карту.

Постучав по карте ладонью, фон Венцель произнес:

– Все это земля нашего господина, она обширна и местами богата. А вот и ваша земля, – он ткнул в самый край карты перстом в хорошем перстне.

О, это было самое интересное, что только могло быть. Кавалер стал разглядывать свою землю.

– Ваша земля обширна так, как обширно не всякое графство, – продолжал канцлер. – Смотрите, – он водил пальцем, – с севера на юг миль тридцать, день пути всадника. А с запада на восток полдня, не меньше, ну или чуть меньше…

– Мои владения огромны, – негромко произнес Волков, разглядывая карту с замиранием сердца. – Не знаю даже, как и отблагодарить сеньора.

– Вам обязательно представится возможность это сделать, – заверил его фон Венцель, глядя на кавалера едва ли не с усмешкой, и невозмутимо продолжал: – Владения ваши с востока, через реку Марту, граничат с Фриландом. Герцоги Фриланды семьдесят лет самонадеянно считают вашу землю своей и называют ее Западный Шмитценген.

Волков глядел на канцлера удивленно, и тот, заметив удивление, опять усмехнулся.

– Река по низине поворачивает на запад, огибая вашу землю с юга, за ней, – канцлер сделал паузу и опять пальцем в перстне стал стучать по карте, – за ней свободные кантоны. Горцы.

– Еретики! – догадался Волков.

– Да, свободные кантоны стали прибежищем всем безбожникам, но и праведные люди там тоже живут.

Волков стал, кажется, догадываться. Не могло быть все гладко. Не могло! Ну, а с чего бы ему в лен дали такую большую землю. Столько лет он пытался убежать от войны, стать помещиком, или бюргером, или… да кем угодно, лишь бы больше не видеть оружия. Но его тянули и тянули назад – на коня и в доспехи. Его настроение сразу ухудшилось, и он спросил мрачно:

– И моей земле придется быть аванпостом на юге?

– Ни в коем случае, – твердо сказал канцлер, – слышите, ни в коем случае вы не должны враждовать с кантонами.

У кавалера камень упал с сердца. И он уточнил:

– То есть мне не придется воевать?

– Только не с соседями. – Канцлер положил руку ему на плечо. – Дом Ребенрее воюет двадцать лет, еще отец нашего сюзерена начал воевать, помогая императору сначала в южных войнах, а потом в войнах с еретиками. Дом оскудел, и если все пойдет хорошо, то герцогу удастся расплатиться с долгами только через одиннадцать лет. И, дорогой мой Эшбахт, самое меньшее, что нам сейчас нужно, так это то, чтобы какой-то вассал устроил нам новую войну с кантонами. Надеюсь, вы меня поняли?

– Я сам устал от войн, – признался Волков. – И давно мечтаю хоть немного пожить в мире.

– Хоть немного пожить в мире, – задумчиво повторил фон Венцель. – Да-да. О большем я и просить вас не смею, – улыбаясь, произнес канцлер.

– С запада от вас проживают два барона и несколько мелких владетелей, люди все хорошие, верные слуги нашего герцога. Один из них мой старший брат Георг фон Фезенклевер. Он будет рад хорошему соседу. Ну а на севере от вас земли графа фон Малена. Кстати, ваша земля входит в его графство. В случае войны сбор ополчения проводит он, он же и дает вам оценку. Добрейший старик, хлебосольный, но первый раз постарайтесь предстать пред ним бравым и во всей красе, очень уж он любит рыцарей, и чтобы послуживцы у них были добрые, и кони, и доспех. Если есть возможность, прибудьте к нему в полном копье, он возлюбит вас как сына, тем более что с родными сыновьями у него долгие распри.

Кавалер понимающе кивал: он мог собрать полное рыцарское копье сам, выступая рыцарем. Хотя рыцарским копьем как оружием он не владел вообще. И не пробовал никогда даже. Коней, доспехов и оружия у него хватало. Вот только мужик Ёган никак не тянул на боевого послуживца, как и Сыч, разве что с Максимилианом сошел бы за второго оруженосца, но кто их будет проверять, если войны не предвидится. Все будут в хорошем доспехе, на хороших лошадях, с хорошим оружием. Как говорится, он прибудет к графу конно, людно и оружно. Четыре закованных в латы всадника – это, считай, копье.

– Но это только для показа? – уточнил Волков.

– Только для показа, покажитесь графу во всей красе – и все, – подтвердил канцлер. – До графа, как и до вас, доведены пожелания герцога: хранить мир всеми силами.

Кавалер кивнул. Это его устраивало. Но на всякий случай он уточнил:

– А не будут ли злы соседи, не будут ли покушаться? Вы говорили, что Фринланды считают эту землю своею.

Канцлер поглядел на него, как глядят на дитя неразумное, вздохнул и произнес:

– Дорогой мой Эшбахт, скажу вам честно, будь ваша земля богата, так иссушили бы они нас своими придирками. А ваша земля небогата, хоть и обширна. Пашен в ней мало, лугов и покосов немного, лесов тоже немного. Так что вспоминают они о ней больше для острастки в переговорах, чем по делу. Не волнуйтесь, никто на вас не покусится.

Вот так новость. Он не нашелся что сказать. Вот так вот. Земля у него обширна и бедна. Волков сначала даже расстроился, услыхав это, но тут же одумался. Да как бы бедна она ни была, всяко и пашни есть, и луга, и леса, хоть всего этого и немного, но не отказываться же. Ничего-ничего, он хозяин рачительный, всегда был таким. Он и из малого сделает хорошо. Лишь бы… Да-да, самое главное он чуть не упустил!

– А мужики там в крепости есть? – быстро спросил Волков. – И сколько их?

– Все в крепости, – ответил канцлер, но каким-то странным тоном, вроде даже отвернулся от кавалера. – Но сколько их, я сказать не берусь. Семь лет назад и пять лет назад еретики из кантонов дважды ходили на Мален и со второго раза взяли его. И ходили через вашу землю. А потом там чума прошлась немилосердно, а прошлый год так и вовсе дождями все смыло, там вдоль реки, по востоку вашей земли, болота стояли. И сколько там сейчас мужиков живет, не знаю. Поедете и посчитаете.

Волков был человеком недоверчивым. Столько раз его обманывали, уж научился. Кавалер мало-помалу стал распознавать лицемерие, ложь или недосказанность, и теперь он чувствовал, что канцлер ему не говорит правды.

– А отчего же у этой земли нет хозяина? – спросил он резко.

– Так был один человек. Дали ему лен три года назад. Звал его граф на смотр, не приходил. Говорил, что болен. А когда два года назад начался мятеж в Ференбурге, который надобно было усмирить, его позвал герцог. Да только он опять не пришел, сказал, что коня у него нет. Герцог и граф ему сказали о неудовольствии, а у него как раз и жена погибла, так он и вовсе бросил лен и уехал за реку, на юг, к еретикам подался.

Волков понимающе кивал и, когда канцлер закончил, спросил:

– Значит, земля моя небогата?

– Дорогой мой Эшбахт, отчего же ей быть богатой, если земля ваша – это предгорья. Камень повсюду, овраги от весенних вод. Но доход она может давать, всегда давала, хоть и небольшой.

Вот теперь канцлер, кажется, не врал. Небольшой так небольшой. Пусть так, решил Волков. Он был уверен, что справится, он не боится трудностей, он готов взять эту землю. Лишь бы мужички имелись. Тем более что если там когда-то был хозяин, может, и замок какой-никакой от него остался.

– До города Малена отсюда полтора дня пути, а от него еще полдня и граница ваших владений, – продолжал канцлер. – В Малене найдите имперского землемера Куртца, он поедет с вами и покажет вам всю вашу землю.

– Имперский землемер? – удивился Волков.

– Именно, все земли империи, что граничат с соседними государствами, всегда показывает имперский чиновник. Чтобы не было лишних споров и конфликтов с соседями. Императору, как и нашему герцогу, совсем не нужны сейчас лишние войны. Поэтому ваши владения вам и покажет имперский землемер. Вот письмо для него.

Канцлер протянул кавалеру свиток.

– А это вам, – он протянул Волкову еще один свиток, только с печатью и лентой, – это вассальный пакт, подтверждающий ваше владение землей.

Волков с поклоном взял свиток.

– Вы уже вписаны в реестр земли Ребенрее как землевладелец. И в вассальный статут нашего курфюрста. Езжайте, друг мой, владейте соей землей и помните главное: меньше всего сейчас дому Ребенрее нужны новые войны. Храните мир с соседями, какими бы они ни были. Кстати, будете в Малене – посетите епископа Маленского, отца Теодора. Предобрейший человек. Передайте от меня поклон.

На том дело было кончено. Иероним Фолькоф, рыцарь Божий и господин Эшбахта, забрал у канцлера свои бумаги, письмо к имперскому землемеру и откланялся. Вышел из залы и еще постоял рядом с дверью, перечитывая свой пакт и рассматривая печати. И был, кажется, поначалу всем доволен. Но потом задумался.

Брюнхвальд и все остальные очень хотели знать, что делал кавалер у канцлера так долго, но Волков сел на лошадь молча и всю дорогу до трактира был задумчив.

Никто его тревожить не решился, и только когда он уселся внизу в общей столовой, а не пошел к себе в покои, Брюнхвальд отважился его спросить:

– Кавалер, отчего вы так задумчивы?

Волков положил пред ним на стол свиток, мол, читайте.

Брюнхвальд взял его с благоговением, прочел внимательно и сказал:

– Так отчего же вы грустите? Получи я такой свиток, я бы благодарил Бога до конца своих дней.

Офицеры Рене и Бертье брали свиток и тоже читали, даже монах и Максимилиан заглядывали им через плечо, желая знать, что там написано. Все были в восторге.

– Дьявол, что нужно сделать, чтобы получать лен? Я готов на все! – заявил пылкий Бертье. – Да вот до сих пор случая не представилось. Ни разу мне никто такого не предлагал.

А вот серьезный и взрослый Рене молчал и шевелил губами.

– Так чем же вы огорчены? – недоумевал Брюнхвальд, садясь за стол напротив Волкова.

– Ничем, добрый друг мой, ничем, просто задумчив я, – отвечал Волков, – отчего же мне грустить, разве от того, что земля моя велика, но небогата, оказывается, так пусть, мне много и не надо.

– А найдется ли на вашей земле место, где я мог бы поставить сыроварню, и выпас, где я мог бы пасти коров? На выгодных для вас, кавалер, условиях, конечно, – спросил Брюнхвальд.

– Сыроварню? – удивился Волков.

– Вы же знаете, что я женился недавно, и жена моя Гертруда держит сыроварню в городе Альк, – пояснил Брюнхвальд, – вы ж знаете мою жену?

– Конечно, конечно, знаю.

– В городе после суда люди ей больше не рады, – вздохнул Брюнхвальд, – поэтому мы решили продать сыроварню и уехать. Думали переехать в Ланн, там и поставить сыроварню, но глава цеха сыроваров Ланна сказал, что за вступление в цех нужно будет внести в цеховую казну пятьсот сорок талеров и платить им десятину. И это не считая городских налогов и налогов церковных. В общем, я подумал, что вы, может, не будете против, если я поставлю сыроварню на вашей земле и арендую у вас выпас для десятка коров или, может, дюжины…

Волков помолчал немного и, видя, что Брюнхвальд, да и Рене с Бертье тоже ждут его ответа, сказал:

– Друг мой, сегодня Бог щедр ко мне, почту за честь помочь вам. Я рад, что вы поедете со мной.

– Человек, – звонко крикнул Брюнхвальд, – вина нам! Немедля!

– Ах, как это здорово, господа, – говорил Бертье. – А что же нам с Рене делать?

Волкову захотелось сделать что-то и для этих офицеров хорошее, и он произнес:

– Господа, с сего часа считаю, что контракт ваш закончен, вы и ваши люди свободны от обязательств передо мной. Забирайте провиант, все бобы и весь горох, остатки солонины, там еще бочонок свиного сала жира есть… Муку тоже забирайте, и соль. Это вам подарок от меня, вы свободны. Этого вашим людям должно хватить на две недели.

– О, это очень щедро, – сказал Рене и поклонился. – Нам это точно не помешает. Наши люди будут вам благодарны, господин кавалер. Храни вас Бог.

А Бертье вдруг фыркнул весело и, кажется, раздраженно, схватил Рене за рукав и потащил его прочь. Они стали в темном углу, и молодой Бертье принялся о чем-то горячо говорить Рене, безжалостно тыча ему в живот пальцем. Тот смотрел на него, молчал, внимательно слушал и пытался отвести от себя палец товарища.

На стол расторопный лакей поставил уже кувшин с вином и стаканы. Появилась и Агнес, она, не спрашивая разрешения, села рядом с Волковым, совсем близко к нему, неуместно близко, и опять же без разрешения взяла свиток. Прочла и положила его на стол.

– И что, не порадуешься новости такой? – спросил у нее кавалер.

– Так то для вас новость, – отозвалась девушка с улыбкой и свысока глянула на своего господина. – А для меня и не новость это. Всегда про то знала наперед.

Пока Волков смотрел на нее удивленно, она потянулась за стаканом с вином и рукой своей как бы невзначай оперлась на его бедро. Так не всякая жена ведет себя с мужем. И все это при людях его, при Ёгане, Сыче, Максимилиане и монахе, что все еще стояли у стола. Может, и не видели они этого, но Волков ее руку со своей ноги скинул без всякого почтения. Чтобы не думала себе ничего.

А она только засмеялась и стала пить вино, глядя на него поверх стакана. И все вокруг видели, какая она стала: и злая, и смелая, и даже красивая.

Волков глядел на нее и удивлялся про себя. И не замечал он изменений этих прежде. Нищенская худоба ушла. Губы полны, красны. И грудь под платьем заметна стала. Волосы чисты и ухожены, уложены затейливо под богатым чепцом. Да и не чепец это, а дорогой гребень под шелковым шарфом. Последнее время она вся сделалась заметно круглее: добрая еда у господина, хорошая одежда, уход – все красило ее. Даже косоглазие, кажется, стало менее заметным. Откуда только взялась вся эта приятность в ней.

Пока он глядел на нее удивленно да думал о ней еще более удивленно, Бертье и Рене договорились и подошли к столу. И Бертье заговорил, как всегда горячо и быстро, отчего его акцент стал еще более заметен:

– Кавалер! Мы с моим другом Арисбальдусом Рене договорились вас просить.

– О чем же, господа? – спросил Волков, горячо надеясь, что денег они у него просить не будут.

– Раз ротмистру Брюнхвальду вы предоставляете землю под сыроварню, значит, дозволите и дом поставить на своей земле.

– Ну а как же женатому человеку без дома? Дом ему обязательно нужен, – заметил кавалер.

– А может, и нам позволите у вас жить, домов у нас нет, ни у меня, ни у Рене. Может, и мы в земле вашей дома поставим? И мы будем добрыми соседями Брюнхвальду.

– Глупцом нужно быть, чтобы отказаться от двух хороших офицеров, – обрадовался кавалер, что у него не попросили денег. И от радости сам предложил: – Господа, коли пойдете жить в мою землю, возьмете и вы, Карл, и вы, господа, камня, глины и леса столько, сколько на добрый дом идет, и все бесплатно, коли есть все это в моей земле.

Рене и Бертье переглянулись, а Брюнхвальд и вовсе рот раскрыл.

– Так вы не шутите, кавалер? – уточнил Бертье.

– К дьяволу, какие еще могут быть шутки, – ответил за Волкова неожиданно разгорячившийся Брюнхвальд. – Кавалер никогда так не шутит.

– Тогда выпьем, господа! – заорал Бертье, стащил с головы шляпу и подкинул ее к потолку.

Они кутили до позднего вечера, и музыканты играли уже из последних сил, а стол Волкова был залит вином, так как не раз на него опрокидывали кувшины и стаканы пьяные руки, которые пытались обнять кавалера. Рене орал песни, хлопая пьяного Брюнхвальда по плечу, и даже монах брат Ипполит был изрядно навеселе. Пьяный Арисбальдус Рене тыкал пьяного Волкова в грудь пальцем и непрестанно повторял: «Вы очень хороший человек, господин Фолькоф».

Тут в трактир вошли два господина. То были рыцари из Выезда герцога, молодые и бедные. Один из их сразу заприметил веселье и, указав на стол, за которым сидели господа офицеры и новоиспеченный помещик, сказал:

– А не тот ли это святоша, что отказал нам в пире, сославшись на пост?

– Точно, это он, хитрый мерзавец, – ответил второй. – Он еще предлагал нам подождать до конца поста. Сам, видимо, не дождался.

– Пойдем-ка к нему, – шепнул первый.

Они двинулись к столу, и непонятно было, то ли они хотели погулять, то ли затеять ссору. Однако Волков уже встал из-за стола, веселая Агнес и Ёган с Сычом помогли ему подняться и повели его по лестнице в покои. Кавалер неумело пел ту же песню, что пел Бертье, и он так и не узнал, чем в тот вечер все закончилось.

Агнес и Ёган довели господина своего до покоев, Ёган дверь открыл и хотел пройти внутрь вместе с хозяином, но Агнес вдруг дорогу ему перегородила. И сказала:

– Ступай, я сама.

– Так я его уложить… Пьян он, – начал было слуга, но девица как рявкнет на него:

– Вижу, что пьян. Сказала же, сама!

И глядит на Ёгана, а из глаз злоба такая, что обжечь может.

Он и побоялся перечить.

Агнес закрыла дверь на ключ, но господина не удержала. Попробуй удержать в одиночку такого здоровяка. Кавалер упал с грохотом на пол и забурчал что-то пьяно. А девица залилась смехом. И вправду смешно было. Кое-как, с трудом подняла его да дотащила до кровати, на которую он повалился навзничь. Агнес встала рядом. Щеки горят, дышит часто, на него смотрит. А потом взялась все свечи к комнате поджечь и, пока поджигала, платье с себя скинула. И башмачки сафьяновые. И нижнюю рубаху скинула, и волосы освободила. Теперь вся одежа валялась по комнате. Как свечи были зажжены, так она нагая и простоволосая подошла к кровати. Не без труда перевернула господина своего на спину, залезла, рядом с ним стала на колени. В лицо ему стала смотреть. И все нравилось ей в нем, ничего, что пьян, что вином разит, ничего, ей он и такой по нраву. Она хотела уже лизнуть его лицо, да вдруг в колене больно стало. Она опустила руку: что там под коленом? И вытащила на свет ключ. То не простой был ключ, он выпал из кошеля господина. И был тот ключ от заветного его сундука. От этого она в лице изменилась сразу, уж и румянец почти спал со щек. Она то на господина поглядит, то на сундук, что стоял в углу, в темноте за кроватью. И решиться не могла. И тайные страсти разрывали девицу. Не знала, что выбрать.

И так сидела она и сидела, но все-таки решилась. Господин, конечно, ей интересен был, волновал ей кровь, хотя и злил ее изрядно, но… Не сегодня…

Она сползла с кровати и села у сундука. Легко отперла его и не без труда подняла крышку. Заглянула внутрь, поднеся к сундуку свечу. Там, на дне в темноте в незавязанном, расползшемся кошеле мерцало желтым золото. О, она очень любила золото, может, даже больше, чем почести и уважение, и в другой раз не удержалась бы, но не сейчас. Девушка запустила руку в темноту и с замиранием сердца нащупала там благородную нежность бархата. Да, да, да… Это было именно то, что она искала. Чего она вожделела больше, чем своего господина. Она потянули из сундука тяжелый мешок синего бархата. Вытащив его, вытряхнула на перину рядом со спящим кавалером голубоватый шар, уселась поудобней, взяла шар в руки. Дураки считали, что он холодный, нет, он был теплый. Дураки говорили, что от него тошнит, если в него глядеть, а у нее от этого только приятно кружилась голова. Она даже не взглянула больше на господина своего, что спал рядом. Ее плечи передернулись от приятных мурашек, и она заглянула в шар. И начала улыбаться.

Ни секунды Волков не сомневался, что мошенник ему врет. А тот не отступал, делал серьезное лицо и говорил:

– Господин хороший, да как же так: наели, напили и теперь платить не хотите.

– Талер сорок два крейцера? – в который раз спрашивал кавалер. – Что ж мы ели у тебя? Чего в твоей дыре можно наесть на талер и сорок два крейцера?

– Так вы пили много, руки устали вам вино носить, вы-то ушли, а ваши дружки да гости требовали и требовали вина. Едва к утру разошлись. У меня уже спину ломит, а ваши все кричат: трактирщик, вина тащи. И вино все лучшее просят. А я им говорю: господа, ночь на дворе, вы за выпитое еще не заплатили, а они угрожать, звали меня по-скверному и всё требовали вина. А я людишек-то своих отпустил и носил вино сам, а у меня спина болит, думаете, моей спине полезно в погреб и обратно по десять раз за ночь лазить. У меня спина…

– Заткнись ты со своей спиной, – морщился Волков, закрывая глаза ладонью. Его не отпускало ощущение, что голова вот-вот лопнет. – Вино твое – дрянь, от него помереть можно. Не может оно столько стоить.

Он зажмуривается. А глаза у него все равно болят. Лучше бы пиво вчера пили, и голова бы не так болела, и денег этот мошенник просил бы в два раза меньше.

Вошел Ёган, бесцеремонно отодвинул трактирщика и поставил пред господином чашку с густым супом и кружку.

– Ешьте, поможет, – обещал он и пояснил: – Похлебка, говядина с чечевицей и пиво. Враз оживете.

Волков нехотя взял ложку.

– Господин хороший, – загнусавил трактирщик, – ну так как же насчет талера и сорока двух крейцеров?

– Заплачу, уйди, – простонал Волков.

А Ёган стал выпихивать трактирщика из комнаты, приговаривая:

– Иди, дядя, иди, не доводи до греха, хозяин мой добрый-добрый, а осерчает – так даст, что голова прочь отлетит.

– А деньги? – ныл трактирщик.

– Будут тебе деньги, потом, иди пока что.

Выпроводив трактирщика, Ёган запер дверь, подошел к столу и сказал со знанием дела:

– Вы похлебку-то кушайте и пиво пейте, иначе не отпустит.

– А кто у меня был ночью? – спросил кавалер и, собравшись с силами, сделал два больших глотка из кружки.

– Был? У вас? – удивился Ёган.

Но так фальшиво, что Волков сразу заподозрил неладное. Хоть и больной, но все видит.

– Наблевано возле кровати, – произнес Волков.

– Так, может, это вы, – говорил Ёган, стараясь не смотреть на кавалера.

А тот так и сверлил слугу больными глазами. И ведь не отвернется, не поморщится, так и смотрит. Глаз не отводит.

– Кому ж, кроме вас, – добавил Ёган нерешительно.

– Дурак! – рявкнул господин и тут же поморщился от приступа боли в голове. Переждав ее, продолжил: – Дурак! Говорю, со мной такого не было с детства, как в лучниках пить начал, так не было такого. Говори, кто был у меня ночью?

– Может, Агнес была, – нехотя ответил слуга.

В это «может» Волков опять не поверил. Не умел Ёган врать.

– Агнес была тут ночью?

– Да, вроде, – сказал Ёган и начал подбирать с пола вещи господина.

Хоть и было ему тяжко, кавалер все же нашел в себе силы подняться, сразу отыскал кошель свой, достал из него ключ и двинулся к сундуку, переступая через наблеванное. Раскрыл сундук и только тогда успокоился, когда обнаружил шар на своем месте. Заодно и золотишко проверил. На глаз, так и оно было целым.

Пошел за стол, сел, еще выпил пива. А Ёган на него косится и вроде как даже доволен, чертяка, что господин волновался. Радуется про себя.

– Как пьян буду, – выдавил из себя Волков, – так до меня ее не пускай. Понял?

– Да попробуй ее не пусти, – кисло отвечал слуга.

– Бабы боишься? – заорал вдруг кавалер, опять поморщился от боли, но не унялся, и продолжил орать: – Да не бабы боишься, девки, что от тебя в половину будет.

– Да не баба она и не девка, сатана она злобная, – вдруг забубнил слуга, – и не я ее боюсь, а все ее боятся. Один вы, от глупой храбрости своей, ничего не боитесь, видно, всю боязнь вам на войнах вместе с головой отбили, и не видите, что она демоница злобная, ведьмища… Погубит она вас. Она же…

– Заткнись! – зашипел на него Волков и грохнул кулаком по столу. – Прикуси язык, дурак деревенский. Раскудахтался! Чтобы слов таких я не слышал. Сам подлец, трус, так хоть других не пугай. Пошел вон отсюда.

Ёган подошел к двери и упрямо произнес:

– Бедой от нее несет, как от падали тухлятиной. Вы, может, и принюхались уже, а другие-то чувствуют.

– Убирайся! – зло сказал Волков. – И язык свой прикуси.

Прежде чем выйти, слуга добавил:

– Господа офицеры вас с утра дожидаются. Сказать им что?

– Умываться неси, – все еще не по-доброму велел кавалер, – и одежду чистую.

То ли пиво подействовало, то ли похлебка, а может, и просто здоровье его крепкое, но через полчаса кавалер спустился вниз вполне бодрым и в чистой одежде.

Господа офицеры встали из-за стола, когда он пришел к ним. Брюнхвальд был зелен лицом, а Бертье грустно морщился, словно проглотил что-то невыносимо кислое. Только немолодой уже Рене был свеж и подтянут, словно и не пил вчера. Он и начал разговор после взаимных приветствий:

– Кавалер, поутру мы сказали своим людям, что вы им от щедрот своих передали все продовольствие, что есть у вас в обозе. Они были превелико рады, благодарят вас.