Всемирный экспресс. Тайна пропавшего ученика Штурм Анка
– Основания, основания. – Мадам Флорет внезапно занервничала. – Вы питаете слабость к этому ребёнку. Я точно так же могу спросить, какие основания есть у вас. – И поскольку Даниэль и не собирался приводить какие-либо основания, она стала перечислять: – Тринадцатилетний ребёнок, который по ночам, не раздумывая, запрыгивает в поезд! Который в принципе может видеть Всемирный экспресс! И, кстати, я не думаю, что она вскочила бы на какую-нибудь дрезину. Или в какой-нибудь проржавевший товарный поезд. Или вы считаете иначе?
Внутри у Флинн всё сжалось. Говорят о ней! Она догадывалась, что мадам Флорет терпеть её не может. Но чтобы она ей не доверяла?! Что такого Флинн могла вытворить – стащить её папку с зажимом?
Даниэль тяжело вздохнул, словно мечтал, чтобы от него отстали и дали спокойно покурить:
– Я считаю: или в заблудившуюся электричку.
– Я знаю, что посторонние обычно видят вместо поезда. – Теперь голос мадам Флорет звучал не только раздражённо, но и обеспокоенно.
– Она непав, – сказал Даниэль, – и, конечно, она может видеть экспресс.
– Но она не имела права запрыгивать в него! – настаивала мадам Флорет. – Зачем она это сделала? Она будет тут всё вынюхивать! – Она обиженно засопела. – Можно подумать, у меня нет более важных дел. Извините, но мне нужно проследить за завтраком. – И с этими словами она исчезла в соседнем вагоне-столовой.
Флинн заглянула в дверное окошко. Через секунду она поняла, что Даниэль не пойдёт за мадам Флорет. Ей оставалось бежать только вперёд. Она поспешила выйти из вагона, как раз когда Даниэль собирался в него войти. Чтобы спешка выглядела естественно, она не стала тормозить и с разбегу врезалась сначала в дверь, а потом в Даниэля.
– Великий Стефенсон, да что же это такое! – сердито воскликнул Даниэль. – Флинн! – Он поправил съехавший набок галстук – Флинн заметила, что под ним у него всё ещё пижама, – и удивлённо взглянул на неё. – Что это ты в такую рань уже на ногах?
– Простите, – только и сказала Флинн. Ей вообще не хотелось ничего говорить: ответа, похоже, Даниэль всё равно не ожидал. Прежде чем Флинн успела что-нибудь добавить, он уже прошёл мимо неё в конец состава.
В этот ранний час субботнего утра завтракали только мадам Флорет и несколько павлинов, все вроде бы старше Флинн.
Далеко за панорамными окнами, над тёмными крышами французского города Лилль взошло солнце, и яркие лучи рассекли столовую. Подставив лицо тёплым будоражащим лучам, Флинн прошла по вагону и только почти у самой стойки самообслуживания обнаружила, что Гарабина тоже уже встала. Она сидела с прямой, как струна, спиной, обсуждая с каким-то черноволосым мальчишкой местность под названием Граубюнден.
– Тебе позволили порыться в контейнере с обносками? – съязвила она, увидев Флинн в рубашке Йонте. – Я думала, вчерашние шмотки ты надела по недоразумению. А ты, судя по всему, просто любишь стиль а-ля моряк рыболовецкого судна Аляски.
Флинн ощутила, как у неё запылали щёки. Не отводя глаз от стойки самообслуживания, она никак не могла выбрать что-нибудь из бутербродов, омлетов и круасанов.
– На Аляске одеваются совершенно по-другому, – монотонно проговорил сосед Гарабины по столу. – Как это так: ты уже девять месяцев сидишь со мной за одним столом – и до сих пор этого не знаешь? – Парень говорил не зло, но эта отповедь всё же привела Гарабину в смятение.
Подавив злорадную усмешку, Флинн взяла наобум омлет и чашку кофе с молоком и прошла мимо Гарабины к столику в другом конце вагона. Она завтракала, не замечая, что ест, и, перед тем как выпить кофе, глубоко вдыхала исходящий от него запах корицы. Прежде, когда Йонте ещё был дома и всё было в порядке, корица присутствовала во всём: шоколад с корицей, чай с корицей и пироги с корицей. Йонте всё это любил.
При этой мысли Флинн ощутила счастье, печаль и беспокойство одновременно. Нужно использовать утро, чтобы продвинуться в поисках Йонте. Но с чего же начать?
После завтрака она прошла в складской вагон. Но там, среди покрытых копотью стеллажей, не нашлось никого, кто мог ей помочь. Фёдор, очевидно, забрасывал уголь в топку паровоза. А Пегс и Касим наверняка ещё спали. Да и всё равно – как попросить их о помощи, не рассказав о Йонте?
Выйдя в тамбур, в прохладу утра, она тяжело вздохнула. Ей опять приходится рассчитывать только на себя.
Флинн бесцельно слонялась по составу, пока не очутилась в вагоне-библиотеке. Это тихое и уединённое место, несмотря на широкие, заполненные стеллажи, выглядело таким же пустым, как было пусто и на душе у Флинн. Со стеклянной витрины рядом с дверью на Флинн глядело её невыразительное отражение. Она, как всегда, рассердилась на себя за постное выражение лица, как вдруг её напугал и отвлёк от собственных мыслей какой-то треск.
Чуть выше пола, прямо вдоль стены вагона, что-то со свистом пронеслось по стеклянной трубе. Почти у двери это что-то с лёгким скрежетом исчезло за одним из стеллажей. Флинн слышала, как неизвестный предмет, просвистев наверх, шлёпнулся за дверцей, расположенной в стеллаже на уровне глаз и напоминающей специальную дверцу для кошек.
Флинн, отпрыгнув назад, во все глаза смотрела на это угловатое нечто, лежащее за стеклянной дверцей. Наклеенные на дверце буквы гласили: «Внутренние почтовые отправления».
Поколебавшись, Флинн откинула дверцу наверх и достала оттуда маленькую фигурку. Это был павлин из цветной бумаги, сделанный так детально и так натурально, что Флинн бы не удивилась, если бы он вытянул шею и раскрыл хвост.
Она осторожно отнесла павлина из оригами к узкому столу и села в стоящее рядом кресло.
Лампы на столах горели и днём. Под их слабым светом бумажные крылья павлина действительно раскрылись – совершенно сами по себе. Флинн благоговейно разгладила тонкие странички. Их было двенадцать.
На первой таким же изящным шрифтом, как и на бортах вагонов, было написано:
ЭКСПРЕСС В ЭКСПРЕССЕ
Превосходное освещение событий внутренней жизни
на протяжении 9532 недель
Спонсор: Всемирный экспресс
Флинн собралась было почитать, но тут её отвлекло невесомое порхание букв на оконной раме, нежное, как крылья мотыльков. Старинные буквы на раме поменяли надпись «Вокзал Сен-Кантена» на «Пикардия», словно кто-то на них подул.
Флинн не удержалась и, хихикнув, приникла к одному из окон.
По обеим сторонам дороги высились бесчисленные замки. Их коричневые и кремовые громады отражались в какой-то реке, которая искрясь протекала вдоль железнодорожных путей.
Франция.
Она повернулась к окну на другой стороне вагона в надежде высмотреть там очертания Парижа, но что-то большое белое загораживало ей обзор.
Флинн вздрогнула. В вагоне, всего в нескольких метрах от неё, сидело нечто. То самое нечто!
Поджарое, сотканное из тумана. Оно ехало в поезде, как и Флинн.
Зверь со станции. Охотник. Здесь, в поезде!
Он не шевелился, но смотрел на неё. Их разделял только узкий проход. Флинн внезапно охватило предчувствие, что сейчас зверь нападёт. За всеми этими книгами её никто не услышит. Каждый вагон был миром в себе, одним из нанизанных на цепочку микрокосмов.
Что делать?
Как и в ту ночь, зверь недвусмысленно пригнул голову, словно собираясь подкрасться к Флинн. По спине у неё поползли мурашки, её трясло, как на морозном зимнем ветру. На долю секунды она зажмурилась. «Нет, нет, нет».
Когда она открыла глаза, зверь исчез. В полной растерянности она тёрла глаза – две секунды, а может, и две минуты – и не двигалась. Она просто не отваживалась пошевелиться.
И тут дверь в библиотеку распахнулась. Тишину вспороли громкие голоса группы павлинов, с ними вошла и Пегс, которая сегодня воткнула в волосы розовый бант и к своим зелёным замшевым сапожкам опять надела что-то с обилием тюля.
Шум так испугал Флинн, что она чуть не свалилась с кресла.
– У тебя видок, словно ты призрак увидела, – констатировала Пегс. Она обнаружила Флинн в углу и, стремительно запрыгнув на стол, уселась прямо перед ней. Её шелестящая юбка закрыла газету. – Тебя укачало? У Кёрли наверняка есть какое-нибудь средство от морской болезни. Если хочешь, могу спросить. Он у нас типа сестры-хозяйки.
Флинн покачала головой. Ей совсем не хотелось видеть этого Кёрли с его устрашающим орлиным взглядом. Она смотрела мимо Пегс, туда, где только что сидело это существо, пока та наконец в замешательстве не оглянулась в том же направлении.
– Париж прекрасен, – вздохнула она.
Лишь тогда Флинн заметила остающиеся позади высокие здания и широкие прямые улицы, мимо которых летел поезд. Ей попадались на глаза прохожие в костюмах, с газетой под мышкой со стаканчиком кофе в руках. Но теперь её это уже не интересовало.
Она взглянула в открытое лицо Пегс и быстро решилась:
– Я должна вам кое-что рассказать. Тебе и Касиму.
Услышав её приглушённый голос, Пегс тут же сообразила:
– Какую-то тайну? Я так и знала, что с тобой что-то не так. – Она воодушевлённо захлопала в ладоши.
Её слова не слишком польстили Флинн, но она считала, что, по большому счёту, Пегс права. Дотронувшись до открытки в кармане брюк, она кивнула.
«Прости, Йонте, – подумала она, – но мне нужна помощь».
Всемирный экспресс всё больше казался ей каким-то отдельным миром, полным диковинных законов, идей и магии. Для неё будет лучше иметь рядом кого-то, кто знает, как вести себя в этом магическом поезде-интернате. Как обходиться с созданиями, сотканными из тумана. С девчонками вроде Гарабины. И – что тоже не лишнее – с морской болезнью.
– Не здесь, – распорядилась Пегс. – Может, сегодня вечером? У меня в купе? Касиму я сообщу. По выходным он обычно спит до обеда, а потом всегда злой. – Она скорчила гримаску.
Флинн кивнула. Звучит хорошо. И уже похоже на какой-то план. На то, что дело сдвинулось, – и на пижамную вечеринку с плетением фенечек.
– Но не исключено, что я приду довольно поздно, – предупредила Флинн. – Я хотела бы кое-кого привести. – Она бросила взгляд на трубу системы почтового сообщения на полу. Наверняка эта система проходит по всему составу. – Ты случайно не в курсе, как пользоваться этой штукой, а?
Тайны почтовой открытки
Спустя несколько часов Флинн охватила паника.
Она не сомневалась, что Йонте когда-то был в поезде. И не только из-за его рубашки и открытки: она повсюду ощущала его присутствие – как музыку, которая смолкла совсем недавно.
Но она уже засомневалась, что правильно поступила, решив рассказать о брате новым друзьям. Может быть, они не захотят в этом участвовать. Наверняка они ожидают услышать какую-нибудь крутую тайну, а вовсе не такую странную историю.
Так, размышляя, она скользила по длинным коридорам спальных вагонов, днём тихих и пустых, ощущая себя каким-то призраком за стенкой. Словно и во Всемирном экспрессе она оставалась той, кем была в Брошенпустеле: всего лишь сторонним наблюдателем.
Она лихорадочно соображала, как отменить сегодняшнюю встречу. И тут в коридоре самого первого спального вагона навстречу ей полилась музыка, громкая и чуть-чуть с жестяным призвуком, как на послеобеденных танцах сто лет назад.
«Будешь ты в слезах купаться, днями тосковать, метаться», – пел мужской голос.
Флинн остановилась в замешательстве, а потом увидела в конце коридора Пегс, сидящую на ковровом покрытии, прислонившись спиной к стене. На коленях она держала металлическую коробочку, похожую на крошечную древнюю шарманку.
– Флинн, – сказала она, крепко прижав к себе коробочку-шарманку, словно кто-то собирался отнять её, – куда ты подевалась?
«Я спряталась у себя в купе и переживала». Нет, этого она сказать не могла.
– Мне пришлось уйти из комнаты отдыха, – пожав плечами, сообщила Пегс.
«Ну, а если ты разлюбишь вдруг, – горланил голос из шарманки, – в Будапешт уеду я, мой друг. Меня там обожают все!»[8]
– Никому из павлинов это не нравится, – объяснила Пегс, показывая на прибор.
Флинн улыбнулась, потому что в голову не приходило ничего, чем она могла бы опровергнуть слова Пегс.
Ей эта старомодная музыка тоже не нравилась.
Пегс театрально вздохнула:
– Этот Стуре Аной из Гренландии наконец-то замаскировал наше радио, чтобы мадам Флорет его опять не конфисковала, и я было подумала, что парень, возможно, очень даже ничего. И тут он начинает возникать из-за моих музыкальных вкусов!
Флинн, улыбнувшись ещё шире, устроилась на полу рядом с Пегс. Снизу весь вагон показался ей гораздо импозантнее: золотой солнечный свет, падающий в широкие окна и затопляющий коридор осенним теплом, лениво танцующие в нём пылинки, закрытые двери купе из полированного красного дерева. На миг Флинн даже забыла о своих тревогах.
– Думаю, Стуре Аной – самый большой в мире невежда в искусстве, – принялась за своё Пегс. – Уверена, он даже не знает, что означает «если упрямо ты шёл за мечтой, поднимется ветер в ночи».
Ужас молнией пронзил Флинн. Ей почудилось, что открытка в кармане брюк стала накаляться.
– И что же это означает? – прохрипела она.
– Что-что! Что никогда нельзя сдаваться, – пояснила Пегс, задумчиво почёсывая свой острый носик. – И что нужно всегда верить в лучшее.
Флинн покачала головой:
– Нет, я имею в виду – откуда ты знаешь эти стихи?
Пушистый ковролин поднимался и опускался, словно самые безобидные американские горки в мире, но Флинн внезапно тряхнуло, как в высшей точке настоящих американских горок.
Пегс замолчала, прижав кончик пальца к носу, и озадаченно взглянула на неё.
– Это начало нашего школьного гимна, – сказала она. – Мы поём его каждую пятницу перед ужином. Ну, то есть если мадам Флорет не потратит всё время на чтение школьных правил.
Широкая железная дверь рядом с ними распахнулась, и холодным встречным ветром в вагон занесло паровозный дым.
– Когда мы были павчатами, мы не сидели у всех под ногами, – проворчала одна из двух темноволосых пав, протиснувшихся мимо них.
– Мне что, на крыше свою музыку слушать?! – поглаживая блестящую поверхность шарманки-радио, проворчала Пегс.
Флинн взволнованно ёрзала рядом с ней, ожидая, пока ученицы скроются у себя в купе.
– А кто-нибудь из посторонних гимн знает? – прошептала она.
Выдохнув с облегчением, Пегс покачала головой:
– Не думаю. Вообще-то папа научил меня уже много лет назад, но Касиму, чтобы его выучить, даже в поезде три месяца понадобилось.
Откуда папа Пегс мог знать школьный гимн? Флинн потрясла головой. Не важно. Она почувствовала, как подпрыгнуло сердце. Поезд скользил по рельсам, погромыхивая на стыках, и Флинн ощущала себя оцепеневшей и необыкновенно живой одновременно.
Она не станет отменять вечернюю встречу. Йонте бы этого не хотел. Ведь в открытке он написал не какой-то там любительский стишок. Нет, он подал ей знак, который она поняла только здесь, в поезде. Так, будто Йонте знал, что однажды Флинн отправится за ним.
За ужином Флинн чувствовала необычайное возбуждение. Пути назад у неё не было. Этой ночью ей придётся рассказать другим о Йонте.
– Что, буйабес? – спросила Пегс, заметив задумчивое выражение её лица. – Это рыбный суп с хлебом. И как Рейтфи в голову приходит, что нам такое может нравиться!
Рейтфи, повар, любил подбирать блюда к регионам, по которым в это время проезжал Всемирный экспресс. В ширину он был чуть ли не в два раза больше, чем в высоту, и Флинн по-прежнему знала о нём только то, что он обожает мюзиклы.
Она хотела сказать «И всё же это не один хлеб», но, отхлебнув ложку, сказала:
– Вот и мне интересно.
– Я налепил на дверь пожеланий записку «Только никаких супов!» – сказал Касим, заглатывая уже вторую добавку. Он пожал плечами. – Но вообще-то меня всё устраивает.
Пегс со стоном отложила ложку.
Флинн догадалась, что Касим говорит о бумажках на кухонной двери. Видимо, павлины писали на них свои пожелания по еде. Похоже, особого эффекта записки не имели, но сейчас Флинн это не волновало.
В мыслях она находилась не на кухне, а на три вагона дальше, там, где пахло копотью и персиками. А вдруг Фёдор посчитает сообщение, посланное ею по трубе, дурацким? Ему уже пятнадцать, у него тяжёлая работа, и он наверняка найдёт занятие поинтереснее, чем принимать её приглашение.
Громкий смех за соседним столиком вырвал Флинн из её тревожных мыслей.
– Силой-то она как раз и не отличается! – воскликнул какой-то мальчишка. Флинн тут же вспомнила все насмешки в школе фройляйн Шлехтфельдс. Помедлив, она с горящими ушами обернулась в сторону говорившего.
За соседним столиком сидели четверо павлинов, казавшихся не намного старше её. Удивительно, но говорили они не о ней.
– А мне и не обязательно, – заявила единственная сидящая там девчонка. – Вполне достаточно, что я по сравнению с вами здесь как небоскрёб, – она ткнула пальцем себе в голову.
– Что ты имеешь в виду? – прикинулся дурачком светловолосый парень напротив неё. – Уиспи, что она хочет этим сказать? Такой придурок, как я, просто не в состоянии уследить за ходом её мыслей.
Взрыв смеха за столиком через проход не дал Флинн услышать ответ девчонки.
– …прошлой ночью, клянусь. В общем, сегодня утром я спросил у Кёрли, нет ли среди найденных вещей карманного фонарика для театра теней…
– Чел, он по-любому был слишком дорогой, – перебила рыжеволосая девчонка. – Ты купил его за одиннадцать ролингов.
Взгляд Флинн на несколько секунд задержался на этой девчонке, и она поймала себя на том, что завидует смеху и лёгкости учеников экспресса. Она спрашивала себя: становятся ли такими автоматически, когда тебе открыт весь мир, или такими рождаются, как Йонте?
– А что такое ролинги? – спросила она, обернувшись к Пегс, когда за соседним столиком углубились в обсуждение этой темы.
– Это деньги, которыми пользуются в поезде, – пояснила Пегс, с тоскливым взглядом ковыряясь в своей тарелке. – На любом вокзале их можно обменять на валюту соответствующей страны и купить себе бургер и картошку фри.
За соседним столиком снова раздался смех.
– Думаю, она говорит о своей шее, – сказала темнокожий парень по имени Уиспи. – Она действительно длиной с небоскрёб… ой, осторожно, Брут идёт!
Секунду спустя у ног Флинн пробежал ветерок. Что-то тёплое и влажное потекло в её ботинки, намочив носки.
Флинн окаменела. Вытянувшись, она пробормотала:
– Люди… мне кто-то пускает слюни на лодыжку!
– Брут! – Громко взвизгнув, Пегс подтянула покрытые тюлем колени к подбородку. – Сделай что-нибудь, Касим! – потребовала она.
Касим совершенно спокойно продолжал есть суп. Если бы Флинн отважилась пошевельнуться, она бы как следует тряхнула его от злости.
– Ну сделай же что-нибудь! – настойчиво попросила она.
– Как скажете. – Разломив кусок булки надвое, Касим сунул одну половину под скатерть.
Флинн почувствовала, что горячее дыхание у её ног исчезло.
Она заворожённо наблюдала, как Касим нагнулся под стол и вынырнул оттуда с раскормленным псом с широко расставленными лапами. Вместо задней левой у пса был золотой механический протез. Когда пёс двигался, протез с шипением выталкивал горячий воздух.
– Брут, это Флинн. Флинн, это Брут, – представил их друг другу Касим.
Чавкнув, пёс обнажил два ряда острых зубов. Большинство из них, как и протез задней лапы, были золотыми.
– Он почти весь состоит из протезов и уже не совсем настоящий пёс, – пояснил Касим, с любовью глядя на Брута.
Флинн тайком вытерла лодыжку краешком длинной скатерти.
– Но всё-таки Брут – собака, а не убийца Цезаря, – пробормотала она уже не так испуганно. Ей хотелось рассмешить Пегс, но та лишь повизгивала, продолжая таращиться на пса как на какого-то особо отвратительного хищника.
– Исторические познания, – констатировал Касим, скривив лицо. – Ракотобе Лаламби будет в восторге. Он преподаёт стратегию и уверенность.
Флинн посмотрела вслед за ним в сторону преподавательского столика – там сидел широкоплечий загорелый человек и с отсутствующим видом облизывал губы.
– Каков пёс, таков и хозяин, – пожав плечами, сказал Касим.
Флинн с удивлением обнаружила, что Ракотобе Лаламби похож не только на своего пса, но и на повара.
– Ракотобе и Рейтфи – братья-близнецы, – заметив её взгляд, объяснил Касим. – Но они часто ссорятся из-за Брута. – Он зажал пса под мышкой, как диванную подушку. – Пойду-ка посмотрю, что там на десерт. Кто-нибудь из вас составит мне компанию?
Пегс вместо ответа с отвращением взглянула на пса у него под мышкой.
– Конечно, – вставая, сказала Флинн.
В это время повар Рейтфи занимался тем, что заполнял десертами этажерку на стойке самообслуживания.
Касим прижал Брута к животу.
– Пегс просила узнать, нельзя ли, когда экспресс в следующий раз будет проезжать Францию, вместо супа приготовить нам лучше шоколадных мух, – сказал он.
Флинн почти не сомневалась, что он имел в виду шоколадный мусс, но промолчала.
Повар издал звук, напоминавший то ли икоту, то ли смешок, и продолжил расставлять маленькие вазочки с грушевым суфле и ванильным мороженым.
– А я прошу узнать, не отправить ли поскорее в кастрюлю вот эту псину. – Он указал сервировочными щипцами на Брута. – Больше. Никаких. Собачьих. Слюней. В моей. Еде, – выделяя каждое слово, заявил он, клацнув сервировочными щипцами в двух сантиметрах от носа Касима. – К тому же, чтобы произвести впечатление на девочку, нужно не заказывать шоколадные конфеты, а сделать их самому, – с улыбкой прибавил он.
Уши Касима под синими волосами покраснели.
– Я всего лишь выполнил просьбу, – стал защищаться он.
Рейтфи опять то ли икнул, то ли хохотнул и стал напевать себе под нос мелодию из «Призрака оперы».
– Вообще-то он нормальный мужик, – пояснил Касим, когда повар вышел из вагона. – Только иногда слишком прямой.
Улыбнувшись в ответ, Флинн занялась поиском грушевого суфле, которое не выглядело бы слишком кашеобразным.
– А кем работают другие взрослые в поезде? – спросила она, указав подбородком на два столика для персонала.
– Погоди. – Касим усадил Брута на длинную стойку между супницей и ванильным мороженым. – Это чтобы Гарабина сюда не сунулась, – пояснил он. Поезд мчал вдоль бесконечных виноградников, в синих сумерках простиравшихся по холмам до самого горизонта, а Касим перечислял: – Во-первых, есть два машиниста, Генри и Дарсоу. Но Дарсоу сейчас, конечно, сидит в паровозе. Потом, здесь мадам Флорет, Даниэль, Ракотобе Лаламби и Кёрли. Кёрли занимается стиркой и мелким ремонтом. Высокий, тощий, в джемпере с кошками – это Берт Вильмау. Он преподаёт поведение, но при первом же удобном случае ссорится со всеми. Маленький итальянец рядом с ним – это синьор Гарда-Фиоре, наш преподаватель боевых искусств.
Флинн задохнулась:
– Боевых искусств?!
– Ой, только не надо представлять себе ничего фантастического, – сказал Касим, наливая себе в тарелку суп и одновременно пытаясь не дать Бруту засунуть голову в большое ведро буйабеса. – Чаще всего он просто заставляет нас, первоклассников, бегать трусцой до тех пор, пока кто-нибудь не свалится без сил.
Флинн рассмеялась, но по лицу Касима нельзя было сказать, что он пошутил. Снова зажав слюнявого Брута под мышкой, он взял свою до краёв наполненную тарелку.
В залитой светом столовой Флинн вдыхала насыщенный аромат рыбного супа, впитывала тепло, смех и уверенность павлинов. Она уже начинала представлять, как жила бы в этом поезде ученицей. Интересно, какое пожелание она налепила бы на двери кухни Рейтфи? Может, печенье с корицей?
Может, она была бы на уроках внимательней, чем в своей прежней школе? Может, однажды она стала бы кем-нибудь выдающимся?
Но очень скоро Флинн вспомнила, что во Всемирном экспрессе она не учится и никогда учиться не будет. Тёплое чувство в душе превратилось в плотный ком где-то в области желудка. Так бы и разрыдалась.
Вслед за Касимом она прошла мимо учительских столиков, где тот передал Брута Ракотобе. Они уже собирались отправиться дальше, когда Кёрли поднял голову и впился орлиным взглядом в глаза Флинн, словно что-то просчитывал. У Флинн пробежал мороз по коже. Поспешно отвернувшись, она пошла дальше по вагону. Со своего места напротив Пегс она ещё раз оглянулась на Кёрли. Теперь он так бурно обсуждал что-то с Даниэлем и мадам Флорет, что Флинн невольно подумала, не о ней ли они спорят. Она быстро повернулась к своему столику. Нельзя позволить смутить себя. У неё есть важное дело: найти Йонте.
Этой ночью Всемирный экспресс пересёк границу между Францией и Испанией. За окнами поезда тянулись Пиренеи, тёмные и дикие, похожие на каких-то живых существ. В горных озёрах, раскинувшихся вблизи железнодорожного полотна, мерцая, отражалась луна.
К удивлению Флинн, мадам Флорет не показывалась в купе и в этот вечер. Флинн задавалась вопросом, чем же кондукторша занимается всю ночь. Но вообще-то ей было всё равно. По крайней мере, так мадам Флорет не могла заметить, что в десять минут одиннадцатого Флинн, надев халат, прошла по соединительному мостику в сторону спальных вагонов учеников.
В тихих тёплых коридорах лампы ночного освещения отбрасывали колдовские оранжевые призмы на блестящие двери купе. За окнами же с воем нёсся ветер, холодный и колкий. Флинн радовалась, что дошла до купе Пегс, так и не встретившись с кондукторшей.
Касим уже ждал её в коридоре. Она не успела поздороваться, как он отбуксировал её в купе Пегс.
– Эта Флорет по ночам часами патрулирует по составу. Давай лучше не рисковать, – прошептал он. – Хотя для списка это было бы неплохо.
– Для какого списка? – спросила Флинн, но Касим уже закрыл за ними дверь.
Переступив порог купе Пегс, Флинн попала в мир, словно созданный воображением самого Всемирного экспресса. Там было темно, но посередине стоял проектор звёздного света, который разбрызгивал по стенам, лицам и постерам мириады световых точек. Как и во всех купе учеников, вместо двух обычных кроватей по обеим сторонам от окна стояли кровати-чердаки, а под каждой из них помещались шкаф и ряд крючков для одежды, которые Пегс завесила бесчисленными боа из перьев, ожерельями и ворохами тюля.
Кровать справа выглядела незанятой, и Флинн тут же страстно захотелось жить здесь, а не у мадам Флорет. Но кондукторша наверняка ни за что не разрешит ей переселиться.
– Надо было встретиться в другом месте, – пробормотал голос за спиной у Флинн. – Склад куда неприметнее любого купе в спальных вагонах.
Сердце Флинн скакнуло, и она резко обернулась. Прямо у двери стоял Фёдор, оглядываясь с таким видом, словно этот мир пёстрых набросков, боа из перьев и пушинок света казался ему кошмарным сном.
– Ты пришёл, – с облегчением выдохнула Флинн. Заметив, как близко к нему стоит, она быстро отступила на шаг назад. Его окутывал запах гари и машинного масла, от которого у неё слегка закружилась голова. – Я думала, что ты вряд ли придёшь. Ты прогуливаешь работу?
– Прогуливаю? – Фёдор растерянно посмотрел на неё. Флинн отвела взгляд. – Я распределяю работу по мере необходимости, а не прогуливаю. Если бы ты тут работала, ты бы это знала. – Скрестив руки на груди, он смерил её упрекающим взглядом, и Флинн тут же пожалела, что пригласила его. Ну почему воздух между ними был вязким, как клей?!
Они уселись на пол вокруг большой, круглой шляпной коробки. Сняв крышку, Пегс протянула коробку Фёдору, который единственный из них остался стоять:
– Угощайся!
Его покрытая копотью мрачная фигура медленно выделилась из темноты.
– Нет, спасибо, – отрубил он. – Я пришёл сюда из-за Флинн, а не для того, чтобы поучаствовать в вашей полночной пирушке сладкоежек. Короче, Флинн, зачем ты меня позвала?
– Дело в том, что я кое-кого ищу… – Фраза вылилась из Флинн, как вода из стакана. Фёдор стоял у двери, словно телохранитель в дурном настроении, и Флинн, сидя по-турецки на покрытом ковролином полу, казалась самой себе ещё менее значительной, чем всегда. Она, Пегс и Касим в пижаме и халатах выглядели настолько моложе Фёдора, что пропасть между ними казалась непреодолимой. И то, что пижамы были в цветах школы – сине-зелёными с золотом – и на них красовалась эмблема Всемирного экспресса, положения не спасало.
– Вообще-то у меня ещё есть дела, – сказал Фёдор так, словно поезд без него просто встанет.
Флинн спрашивала себя, как такой человек, как он, может быть непавом. Быть такого не может, чтобы Фёдор не верил в себя, в свои возможности, свой талант. В своё будущее. Ей пришла в голову невыносимая мысль о том, что рядом с ним неплохо смотрелся бы кто-нибудь уверенный в себе, вроде Гарабины. Это её рассердило. Стремительно вынув открытку, она шмякнула её прямо на шляпную коробку между ними.
– Вот, – сказала она. – Мне нужна ваша помощь.
Пегс, Касим и Фёдор смотрели на открытку с таким видом, словно ожидали, что этот маленький кусочек картона сейчас зашипит, или поднимется в воздух, или сотворит ещё что-нибудь магическое.
– Можете спокойно взять её в руки, – сказала Флинн. Она чувствовала, как напряжены у неё нервы. Что скажут эти трое об открытке?
– Что это? – скептически поинтересовался Касим.
– Господи, да открытка, – сказала Флинн, сунув её ему в руку. – Единственное магическое в ней – это экспресс, которого, кроме меня, никто на ней не видит.
– Кроме нас, – поправил Фёдор, сев наконец на пол, так близко к Флинн, что ей стало жарко.
Его рука чуть касалась её руки, и Флинн показалось, что Фёдор намеренно помедлил две секунды, прежде чем убрать свою. Несмотря на пижаму, она ощутила покалывание на коже, словно её слегка ударило током. Это была какая-то совсем другая форма близости по сравнению с той, что связывала их с Йонте.
Фёдор взял открытку, едва Касим успел её прочитать.
– Павлины и непавы видят поезд. Должно быть, это открытка «Тимоти и Никс».
– Чья? – спросила Флинн.
– «Тимоти и Никс». – Он провёл пальцами по краю открытки. – Специальный выпуск с тиснением по краю. Я тоже как-то покупал такую. Ей минимум полтора года. А кто её послал?
– Мой брат, – сказала Флинн, обведя взглядом Фёдора, Пегс и Касима. – Вернее, сводный брат. У меня их четверо. Йонте был старшим. И единственным, кто меня понимал.
Перед мысленным взором Флинн всплыли бесконечные месяцы лета, вечера в старом сарае, которые они с Йонте проводили в поисках всяких интересных вещей. Они нашли там бумеранг Флинн и старую сенокосилку. Она думала о бесконечных поездках на школьном автобусе, о бесцельном шатании по полям. Всё давным-давно прошло. Вместо этого там теперь стычки, чёрствый хлеб и Янник, тайком попивающий за сараем шнапс.
– Н-да, – не подумав, ляпнула Пегс. – Сводные братья и сёстры – это вам не то же самое, что родные.
– Нет, Йонте всё равно что родной, – сказала Флинн, наблюдая, как Фёдор вернул открытку в карман её халата – будто что-то опасное, на что лучше не смотреть слишком долго. – По крайней мере я так чувствую. Он был каким-то особенным. А почти два года назад он исчез. Я думаю, он получил билет на экспресс.
Пегс наморщила лоб:
– Почти два года назад? Значит, сейчас он должен был бы учиться во втором классе. Я здесь уже всех знаю. А как он выглядит?
Флинн открыла было рот, чтобы ответить, но запнулась. Как он сейчас выглядит – вот в чём вопрос. Он наверняка очень изменился.
– Высокий, – начала Флинн, поскольку это-то уж вряд ли могло измениться, – стройный, но не тощий. Волосы у него всегда были светлее моих, пепельные такие. И довольно длинные, чтобы их можно было разлохматить. Для него это было важно. Он всегда широко улыбался, а ещё на лице у него веснушки, а глаза светло-карие, совсем светлые. И он всегда носил рубашки в клетку. В любом случае ему они шли больше, чем мне. – Флинн замолчала в нерешительности и быстро провела рукой по волосам, проверяя, закрыты ли уши, потому что почувствовала, как они горят. Последняя информация, похоже, больше говорила о ней самой, чем о Йонте.
– Секундочку, – вмешалась Пегс. – Так ты его рубашки носишь?
Теперь уши Флинн буквально пылали. Она надевала старые рубашки Йонте не только в память о нём, но и потому, что это был самый дешёвый выход из положения, когда прежние футболки стали ей малы.
– Я люблю рубашки, – чересчур энергично заявила она.
Пегс смотрела на Флинн взглядом профессионала, и в нём сквозило сочувствие. Вероятно, в мыслях она уже составляла список вещей, необходимых для полного обновления её гардероба.
Читать бесплатно другие книги:
