Сила мифа Кэмпбелл Джозеф

Глава VI

Дар богини

Мифы о Великой Богине учат нас состраданию ко всем живым существам. Именно через них человек начинает ценить истинную святость земли, потому что это и есть тело Богини.

МОЙЕРС: Молитва к Богу начинается со слов: «Отче наш, иже еси на небесех…» Могла бы она начинаться со слов, обращенных к Матери?

КЭМПБЕЛЛ: Это символический образ. Подобные отсылки к религиозным и мифологическим образам имеют отношение к определенным уровням сознания или определенным аспектам опыта, которые понятны человеку. Эти образы побуждают человека размышлять о тайне своего собственного существования, об истоках его происхождения.

Существуют религиозные системы, где мать – главная родительница, так сказать, «начало».

Роль матери действительно более важна, чем роль отца, потому что человека рожает мать, и первый опыт каждого ребенка связан именно с ней. В своих лекциях я часто говорил, что мифология – это сублимация материнского образа. Мы обычно говорим о Матери-земле. В Египте у нас есть Матерь Небесная, это богиня Нут, которая изображается как небесный свод, как все небесное пространство.

МОЙЕРС: Я был поражен, когда первый раз увидел фигуру богини Нут на потолке одного из храмов в Египте.

КЭМПБЕЛЛ: Да, я знаю этот храм.

МОЙЕРС: Образ абсолютно захватывающий, он одновременно вызывает благоговейный страх и излучает чувственность.

КЭМПБЕЛЛ: Это правда. Идея богини связана с тем фактом, что вы рождены матерью, в то время как ваш отец может быть вам неизвестен, или он, возможно, умер. Очень часто в эпосах герой рождается, когда отец уже умер или находится где-то далеко, а герой затем должен отправиться на его поиски.

В истории рождения Иисуса его Отец, по крайней мере с символической точки зрения, пребывал на небесах. Когда Сын идет на крест, он действительно идет к Отцу, оставляя свою мать. Однако крест – символ земли, также является символом матери. Поэтому на кресте Иисус оставляет свое тело матери, от которой он его получил, и возвращается к Отцу – источнику высшего трансценднтного источника тайны.

МОЙЕРС: Какое влияние оказал на нас поиск отца, если иметь в виду историческую ретроспективу?

КЭМПБЕЛЛ: Тема поиска отца занимает существенное место в мифологии. Всегда есть такой момент в мифах о жизни героя, когда мальчик спрашивает: «Мама, кто мой отец?» И она обычно отвечает: «Твой отец находится там-то», и он отправляется его искать. В «Одиссее» сын Одиссея Телемах был еще ребенком, когда его отец отправился на Троянскую войну. Война продолжалась десять лет, а затем, по пути домой, Одиссей затерялся еще на десять лет в таинственном мире мифологического Средиземноморья. К Телемаху, которому уже исполнилось двадцать лет, приходит Афина и говорит ему: «Иди, найди своего отца». Но он не знает, где его искать, поэтому он отправляется к Нестору и спрашивает: «Как ты думаешь, где мой отец?» Нестор отвечает: «Спроси Протея». Он отправляется искать своего отца.

МОЙЕРС: В «Звездных войнах» Люк Скайуокер рассказывает своим друзьям: «Я хотел бы знать, кто мой отец». В этом образе отца есть что-то очень мощное. Но почему никто не отправляется на поиски матери?

КЭМПБЕЛЛ: Потому что мать всегда с вами. Вы рождены ею, именно она вас нянчит и заботится о вас до того возраста, пока не придет время отправиться искать отца.

Поиск отца связан с поиском и узнаванием своего собственного характера и судьбы. Существует такая концепция, что характер достается человеку от отца, а тело и очень часто ум – от матери. Но на самом деле ваш характер – это тайна, которую предстоит разгадать, а ваш характер – это ваша судьба. Поэтому поиск отца символизирует попытку найти свою собственную судьбу.

МОЙЕРС: То есть как только вы найдете отца, вы обретете себя?

КЭМПБЕЛЛ: В английском языке есть выражение «в согласии с отцом». Вы помните историю Иисуса, когда он еще маленьким мальчиком, лет двенадцати, потерялся в храме в Иерусалиме. Родители ищут его и, наконец, находят в храме, беседующим с учителями. Они спрашивают его: «Почему ты оставил нас? Почему напугал нас и заставил волноваться?» Иисус ответил: «Разве вы не знали, что я должен быть там, где мой Отец?» Ему двенадцать лет, именно в этом возрасте совершаются обряды инициации, через которые вы узнаете себя.

МОЙЕРС: Что произошло с культами поклонения богине – Великой богине, Матери-земле, которые были характерны для примитивных обществ? Куда они делись?

КЭМПБЕЛЛ: Прежде всего, они были связаны с сельским хозяйством и сельскохозяйственными обществами. Эти культы относились к земле. Женщина рожает детей точно так же, как земля рождает растения. Мать кормит нас своим молоком, а земля – растениями). Магия женщины и волшебство земли – одно и то же. Они связаны. И само воплощение энергии, которая дарит жизнь и пищу, связано с женскими образами. Это происходит в сельскохозяйственном мире древней Месопотамии, на землях вдоль Нила в Египте, а также в ранних земледельческих культурах, где богиня является доминирующей мифической фигурой.

Существуют сотни маленьких фигурок с изображением богини, относящихся к раннему периоду европейского неолита. Но при этом едва ли найдется хоть одна фигурка с изображением мужчины, созданная в то время.

Есть, конечно, изображения быка и других животных, таких как кабан и козел, и их можно считать символами мужской энергии, но единственным божеством, образ которого находил реальное воплощение в то время, была богиня. И когда богиня является создателем, ее тело – это Вселенная. То есть она отождествляется со Вселенной. В этом смысле изображение богини Нут, которое вы видели в египетском храме, является персонификацией всего небесного свода.

МОЙЕРС: Есть эпизод, когда богиня проглатывает солнце. Помните такой?

КЭМПБЕЛЛ: Смысл образа в том, что она проглатывает солнце на западе и рождает его снова на востоке, а за ночь оно проходит через ее тело.

МОЙЕРС: Иными словами, вполне естественно, что люди, пытаясь найти объяснение природным явлениям, прибегают к образу женского тела, которое им знакомо.

КЭМПБЕЛЛ: Не только это. Но если вы посмотрите на это с философской точки зрения, как в Индии, где богиня является доминирующим символом и по сей день, то увидите, что женщина воплощает энергию maya. Женщина олицетворяет то, что Кант называл формами чувственности, к которым относятся время и пространство. И ключ к постижению этой тайны находится за пределами мира противоположностей. В конечном счете, это не женское и не мужское. Ни то ни другое. Но все в ней, поэтому боги – ее дети. Все, что вы можете придумать, все, что вы можете увидеть, – все это создания, рожденные богиней.

Однажды я посмотрел прекрасный научный фильм о протоплазме, и он стал настоящим откровением для меня. Протоплазма все время в движении, она течет. Иногда кажется, что она течет то в одном направлении, то в другом, а потом вдруг возникают формы. Фактически она обладает способностью придавать форму вещам. Я смотрел этот фильм на севере Калифорнии, а потом по дороге на побережье Биг-Сюр повсюду видел протоплазму: протоплазма в форме травы, которую ела протоплазма в форме коров; протоплазма в форме птиц, которые спускаются, чтобы поймать протоплазму в форме рыбы. И вдруг я на физическом уровне почувствовал тот первоисточник, из которого пришли мы все. Но у каждой формы своя цель, свои возможности, и именно из этого рождается смысл. Его нет в самой протоплазме.

МОЙЕРС: Итак, мы снова возвращаемся к индийцам, которые верят, что земля наполняет все жизнью и дает энергию. Вы цитировали строки из Упанишад: «Ты темно-синяя птица и зеленый попугай с красными глазами. Ты носишь в себе молнии, как ребенка. Ты создаешь времена года и моря. У тебя нет начала, ты относишься к божествам, от которых рождается все». Тут говорится о том же самом – что мы и земля едины, не так ли?

Разве гибель этой идеи под грузом научных открытий не была предрешена? Теперь мы знаем, что растения не возникают из тел мертвых. Их рост зависит от правил культивирования земель, обработки почвы и климатических условий. Не убил ли Ньютон мифы?

КЭМПБЕЛЛ: О, нет. Я думаю, мифы возвращаются. Некоторые молодые ученые используют сегодня термин «морфогенетические поля» – поля, из которых рождаются формы. В этом и есть смысл образа богини, она является тем самым полем, рождающим формы.

МОЙЕРС: А какое значение этот образ имеет для нас?

КЭМПБЕЛЛ: Его значение – поиск источника вашей собственной жизни и связи вашего тела, вашей физической формы с той энергией, которая привносит в нее жизнь. Тело без энергии не живое, верно? Поэтому есть разница между телом, с одной стороны, и энергией и сознанием – с другой.

В Индии наиболее распространенным символом является фаллос бога, так называемый лингам, который проникает во влагалище богини или, как оно называется, йони. В этом образе перед вами в символической форме предстает таинство зарождения жизни.

Поэтому сексуальное таинство в Индии, как и во всем остальном мире, – святая тайна. Это тайна возникновения жизни. Акт зачатия ребенка – это космический акт и должен восприниматься как священный. И символы, которые непосредственно представляют эту тайну вливания энергии жизни в поле времени, – лингам и йони, то есть мужское и женское начала, сливающиеся в творческом союзе.

МОЙЕРС: Что произошло бы, если кто-то в процессе развития начал вдруг молиться не «нашему Отцу» а «нашей Матери»? Какие последствия с психологической точки зрения это могло бы иметь?

КЭМПБЕЛЛ: Разумеется, психологический характер нашей культуры был бы иным. Например, западная цивилизация сформировалась на берегах великих рек: Нила, Тигра, Евфрата, Инда, а затем – Ганга. Это был мир богини. Название Ганг (Ганга) – это имя богини.

Но в четвертом тысячелетии до нашей эры начинаются вторжения. Они становятся все более агрессивными и разрушительными. Завоеватели приходят с севера и юга, истребляя за ночь целые города. Прочтите главу из Книги Бытия, в которой рассказывается о роли, которую племя Иакова сыграло в падении города Сихема.

За одну ночь город был полностью опустошен этими пастухами, которые появились совершенно неожиданно. Семитские захватчики пасли коз и овец, а индоевропейцы – крупный рогатый скот. Оба народа ранее занимались охотой, то есть их культура была в основном ориентирована на животных. Когда есть охотники, есть и убийцы. И с пастухами такая же история, потому что они всегда в движении – кочевники, атакующие другие племена и захватывающие земли, по которым они кочуют. В связи с этими вторжениями появился образ бога-воина, громовержца, такого, как Зевс и Яхве.

МОЙЕРС: Меч и смерть вместо фаллоса и плодородия?

КЭМПБЕЛЛ: Именно так, они приравниваются друг к другу.

МОЙЕРС: Вы рассказывали историю о свержении богини-матери Тиамат.

КЭМПБЕЛЛ: Эта история может считаться ключевым архетипическим событием.

МОЙЕРС: Вы назвали это критически важным моментом в истории.

КЭМПБЕЛЛ: Так и есть. Семитские племена вторглись в мир, где правила богиня-мать, и принесли с собой мифологию, ориентированную на мужское начало, сместив богиню-мать на роль богини-бабушки, то есть на задний план.

Это происходит в эпоху, когда Вавилон находится на пике своей славы. У каждого из этих ранних городов был бог-покровитель или богиня. Для империалистической нации или племени характерно выдвижение своего бога на первый план как такого представителя Вселенной. Все прочие божества не в счет. И единственный способ это сделать – уничтожить всех предыдущих богов и богинь, которым покланялись до их прихода. До появления вавилонского бога Мардук высшим божеством была богиня-мать. Эта история начинается с великого совета на небе, на который собрались все боги мужчины. Каждый из богов – это какая-то звезда на небе, и собрались они, так как прослышали, что скоро придет бабушка, старая Тиамат, Бездна, неиссякаемый источник. Она прибывает в виде большой рыбы или дракона. И найдется ли бог, кто осмелится противостоять ей и убить ее? Единственный, кто решается на это, разумеется, главный вавилонский бог. Теперь он босс. Итак, когда Тиамат открывает рот, молодой бог Вавилона, Мардук, направляет ветра в ее горло и в живот, и они разрывают ее на куски. А потом он из частей ее тела создает землю и небо. Эта тема расчленения первородного существа и последующего создания Вселенной из его тела встречается во многих мифах в разных формах. В индусской мифологии есть существо Пуруша, из тела которого была создана Вселенная.

Дело в том, что в старых мифах богиня-мать обычно символизирует всю Вселенную, ее тело уже и есть Вселенная, поэтому сотворение Вселенной Мардуком оказывается излишним. Не было никакой необходимости резать ее на части и создавать Вселенную, потому что она и была Вселенной. Но миф, ориентированный на мужчин, берет верх, и тот становится, без сомнения, Творцом.

МОЙЕРС: И внимание переключается с богини на ее сына, молодого политика-выскочку, который…

КЭМПБЕЛЛ: Если говорить более определенно, внимание переключается на мужчину, правителя Вавилона.

МОЙЕРС: Таким образом, матриархальное общество стало уступать свое место…

КЭМПБЕЛЛ: О, к тому времени, около 1750 года до нашей эры, эпоха матриархата уже закончилась.

МОЙЕРС: Многие женщины сегодня говорят о том, что дух богини находился в изгнании в течение пяти тысяч лет.

КЭМПБЕЛЛ: Думаю, что пять тысяч лет – это преувеличение. Образ богини-матери почитался в эллинистические времена во всем Средиземноморье, а затем ее культ возвращается как почитание Богородицы в римско-католической традиции. Не было более торжественных и красивых церемоний, посвященных богине, чем те, что происходили в XII и XIII веках во французских соборах, каждый из которых носит имя Нотр-Дам (Дева Мария).

МОЙЕРС: Да, но все эти мотивы, темы и церемонии были под контролем мужчин – священников, епископов, женщины не принимали в них равнозначного участия, поэтому, что бы это ни значило для верующих, образ богини находился в руках властной мужской фигуры, не желающей отдавать свою власть.

КЭМПБЕЛЛ: Конечно, можно и так сказать, хотя я думаю, что это будет не совсем точно, так как есть великие святые женщины. Например, Хильдегарда Бингенская[49] не уступает Иннокентию Третьему. Другой пример – Элеонора Аквитанская[50]. На мой взгляд, не было никого, кто бы мог сравняться с ней по статусу в Средние века. Сегодня, оглядываясь назад, безусловно, можно возмущаться, но положение женщин было не таким уж плохим.

МОЙЕРС: Но ни одна из этих святых не могла бы стать папой.

КЭМПБЕЛЛ: Стать папой римским еще ничего не значит, правда. Это бюрократический пост. Ни один из пап не смог бы стать матерью Христа. Всем предназначены разные роли. Роль мужчины состоит в том, чтобы защитить женщину.

МОЙЕРС: Отсюда берет начало идея патернализма.

КЭМПБЕЛЛ: Женщины – это трофей, товар. При захвате города всех женщин насиловали.

МОЙЕРС: Это этическое противоречие, упомянутое в вашей книге. В Книге Исхода сказано: «Не убивайте, не желайте жены своего ближнего, если только вы не находитесь в чужой стране. Тогда вы должны убить всех мужчин и взять женщин себе, как добычу»[51]. Это именно то, что написано в Ветхом Завете.

КЭМПБЕЛЛ: Пятая книга Моисеева. Второзаконие. Там есть очень жестокие предписания.

МОЙЕРС: И что там говорится о женщинах?

КЭМПБЕЛЛ: То, что там написано, больше говорит о времени создания Второзакония, чем об отношении к женщинам. Израильтяне были крайне безжалостны по отношению к своим соседям. Вышеприведенная цитата свидетельствует о том, что присуще большинству мифологий, ориентированных на конкретные общины. Другими словами, любовь и сострадание относятся только к членам племени, к сообществу, а по отношению к другим проявляются только агрессия и неуважение. Сострадание может быть направлено только на членов общества, к которому вы принадлежите. К другим же надо относиться так, как описано во Второзаконии.

Но теперь больше не существует «других». И задача современной религии в том, чтобы проповедовать сострадание ко всему человечеству. Но тогда что делать с агрессией? Это проблема, с которой человечеству предстоит столкнуться, потому что агрессия – это природный инстинкт, более естественный, чем сострадание, и она никуда не исчезнет. Это биологический факт. Конечно, в библейские времена, когда пришли израильтяне, они действительно уничтожили богиню. В Ветхом Завете ханаанская богиня называется «Отвращением». По-видимому, в течение всего периода, описанного в Книге Царств, этот культ то забывался, то возрождался.

Многие древнееврейские цари осуждаются в Ветхом Завете за то, что совершали молитвы на вершинах гор. Эти горы символизируют богиню. Для израильтян была характерна выраженная неприязнь к богине, чего не скажешь об индоевропейской мифологии. В нашей культуре есть Зевс, который женился на богине, и эти двое играют совершенно равные роли. То, что мы встречаем в Библии, – абсолютная крайность, и подчинение женщины, которое возникло в западной культуре, является отголоском этого библейского сознания.

МОЙЕРС: Потому что когда вы заменяете женщину мужчиной, то получаете другую психологию, другую культуру. И в каждой культуре людям разрешается делать то, что делают боги, так что…

КЭМПБЕЛЛ: Именно. Мне кажется, можно говорить о трех разных ситуациях. Первая – самая ранняя, когда главным божеством является богиня, а среди мужских божеств практически нет ни одного значимого. Вторая – это ситуация наоборот, когда мужское божество играет главную роль. И, наконец, третья, классическая, когда мужские и женские божества взаимодействуют, например в Индии.

МОЙЕРС: Как складывается эта третья ситуация?

КЭМПБЕЛЛ: На ней основана индоевропейская традиция, в рамках которой не произошло полного отказа от женского начала.

МОЙЕРС: А что насчет непорочного зачатия? Внезапно богиня появляется снова, на этот раз в лице целомудренной и чистой девы, избранной, чтобы стать проводником Божьей воли.

КЭМПБЕЛЛ: Это чрезвычайно интересный эпизод в истории развития западных религий. В Ветхом Завете есть Бог, который создает мир без богини. Но потом в Книге Притчей Соломоновых внезапно появляется София, богиня мудрости, которая говорит: «Когда Он сотворил мир, и я была там, и я была Его величайшей радостью». Но для еврейской традиции идея сына Божьего как будто бы неприемлема, ее даже не рассматривают как возможную. Предполагается, что Мессия как Сын Божий на самом деле не является сыном Бога, он человек, который заслуживает того, чтобы уподобляться Сыну Божьему в силу его характера и достоинств. Я уверен, что в этой традиции нет ни малейшего намека на непорочное зачатие. На самом деле христианство позаимствовало идею непорочного зачатия из греческой традиции. Единственное из четырех Евангелий, в котором упоминается непорочное зачатие, – это Евангелие от Луки, а Лука был греком.

МОЙЕРС: В греческой традиции много образов, легенд и мифов, связанных с непорочным зачатием?

КЭМПБЕЛЛ: О, да. Леда и Лебедь, Персефона и Змей и множество других. Непорочное зачатие представлено очень широко.

МОЙЕРС: То, что случилось в Вифлееме, не новость. Но в чем смысл непорочного зачатия?

КЭМПБЕЛЛ: На мой взгляд, лучший способ ответить на этот вопрос – обратиться к индийской мифологии, в которой описываются степени духовного развития. В ней существует представление о семи психологических центрах, которые располагаются вдоль позвоночника. Они представляют собой разные психологические уровни интересов, сознания, действий. Первый центр – прямая кишка, которая идентифицируется с питанием, то есть с самой основной функцией жизнеобеспечения. Образ змея – удачный символ этой потребности, потому что он похож на пищевод, который постоянно продвигает съеденную пищу. Никто из нас не может жить без еды. Однако то, что мы только что съели, мгновение назад было живым. Это таинство еды и процесса питания, о котором мы редко вспоминаем, когда садимся за стол. Воздавая молитвы перед едой, мы обычно благодарим этого известного персонажа из Библии за то, что послал нам еду. Но в ранних мифологиях, когда люди приступали к трапезе, они выражали благодарность животному, которое пожертвовало собой, чтобы стать их пищей.

В Упанишадах говорится: «О, прекрасно, прекрасно, прекрасно. Я пища, я пища, я пища! Я тот, кто ест пищу, я тот, кто ест пищу, я тот, кто ест пищу». Сегодня мы так не думаем. Но держась за свою жизнь и не разрешая себе стать чьей-то пищей, вы отрицаете естественный ход жизни. Вы прекращаете ее течение! Дать этому потоку течь – великий мистический опыт, начинающийся с благодарности животному, которое будет съедено, поскольку оно добровольно пожертвовало собой. Через некоторое время и вам придется принести себя в жертву.

МОЙЕРС: Я есть природа, природа есть я.

КЭМПБЕЛЛ: Да. Символом второго психологического центра духовного развития являются гениталии, то есть стремление к продолжению рода. Третий центр находится на уровне пупка и воплощает волю к власти, к совершенствованию и к достижениям или, если стремление принимает негативную форму, к господству, превосходству над другими, унижению других. Это третья, или агрессивная функция. Начав исследовать символику индийской психологической системы, мы увидим, что первая функция, то есть питание, – это животный инстинкт; вторая, то есть продолжение рода, – тоже, как и третья – доминирование и завоевание. Все три этих символических центра расположены в области таза. Следующий центр, четвертый, находится на уровне сердца и символизирует нашу готовность к сочувствию. Поднимаясь вверх к этому центру, вы движетесь из сферы животных инстинктов к сфере человеческого и духовного.

Каждому из этих четырех центров соответствует определенный символ. Символами центра продолжения рода являются лингам и йони, то есть мужские и женские гениталии в слиянии. Сердечному центру также соответствуют лингам и йони, но здесь они уже представлены в золотом цвете, символизируя непорочное зачатие или, другими словами, рождение духовного человека из человека-животного.

МОЙЕРС: И это происходит, когда…

КЭМПБЕЛЛ: …когда пробуждается ваше сердце, то есть когда вы пробуждаетесь к сочувствию, состраданию к другим людям, когда вы разделяете их страдания. В этом состоит человеческое. И все религиозные размышления на самом деле находятся именно на этом уровне, на уровне сердца.

МОЙЕРС: Вы говорите, что сострадание пробуждает человеческое. Но в этих мифах непорочное зачатие – это момент, когда рождаются боги. Непорочное зачатие – это проявление бога.

КЭМПБЕЛЛ: А вы знаете, кто этот бог? Это вы. Все эти символы в мифологии относятся к вам. Разумеется, вы можете подумать, что все это вас не касается. Вы можете думать об Иисусе, сопереживая его страданиям издалека. Но его страдания – это те страдания, через которые придется пройти и вам. Вы развиваетесь духовно? Вы убили в себе животное и возрождаетесь к жизни как человеческое воплощение сострадания?

МОЙЕРС: Почему так важно, чтобы зачатие было непорочным?

КЭМПБЕЛЛ: Потому что отец – это дух. Это духовное рождение. Дева зачала через слово, произнесенное ей в ухо.

МОЙЕРС: Слово входит в него как луч света.

КЭМПБЕЛЛ: Да. Считается, что и Будда тоже был рожден таким же образом, из сердечной чакры своей матери.

МОЙЕРС: Сердечная чакра – это…

КЭМПБЕЛЛ: Сердечная чакра – это символический центр, который находится на уровне сердца. Слово «чакра» означает «круг» или «сферу».

МОЙЕРС: И Будда вышел оттуда?

КЭМПБЕЛЛ: Будда вышел из бока матери. Это символическое рождение. Физически он не был рожден из бока, только символически.

МОЙЕРС: Но Иисус был рожден так же, как и мы с вами.

КЭМПБЕЛЛ: Да, но только от девственницы. И после родов она, согласно римско-католической доктрине, снова стала девственницей. То есть можно сказать, что ничего не произошло физически. Дело не в физическом рождении Иисуса, а в его духовном значении. В этом смысл непорочного зачатия. Таким образом, герои и полубоги рождаются как живые существа, основной мотив которых – сострадание, а не сексуальные желания, или стремление к превосходству, или к самосохранению.

В этом заключается смысл второго рождения: вы начинаете жить, руководствуясь принципами, исходящими из сердечного центра.

Однако это не означает, что нужно отвергнуть три центра, которые расположены внизу. Просто теперь они подчиняются сердцу и служат ему.

МОЙЕРС: Если мы вернемся назад в древние времена, найдем ли мы там образы, подобные Мадонне, матери Спасителя?

КЭМПБЕЛЛ: Древний образ Мадонны – это Исида, прижимающая к груди своего сына Хора.

МОЙЕРС: Исида?

КЭМПБЕЛЛ: Это очень запутанная история. На самом деле не только эта, там все истории довольно непростые. Исида и ее муж Осирис были близнецами, рожденными богиней Нут. Сет и Нефтида, тоже близнецы и дети Нут, были их младшими братом и сестрой. Однажды ночью Осирис спал с Нефтидой, думая, что это Исида – можно сказать, что он был невнимателен к деталям. Однако после этого родился Анубис, старший сын Осириса, но рожденный не его женой. Сет, муж Нефти-ды, рассердился и решил убить своего старшего брата Осириса. Ему удалось тайно снять мерки с Осириса и сделать красивый саркофаг нужного размера. И однажды вечером, когда все боги веселились на вечеринке, Сет принес саркофаг и объявил, что его сможет забрать в свою гробницу тот, кому он подойдет.

Один за другим боги ложились в саркофаг, чтобы примерить его, но, разумеется, он подошел только Осирису. Тут же появились семьдесят два сообщника Сета, захлопнули крышку саркофага, надежно закрыли ее и бросили в воды Нила. Итак, бог умирает. А если умирает такой бог, как этот, можете не сомневаться – далее последует воскрешение.

Смерть Осириса символически связана с ежегодным разливом Нила, благодаря которому египетская земля становилась плодородной. Как будто бы гниющее тело Осириса каждый год удобряло ее и наполняло жизнью.

Осирис долго плавал по Нилу, пока однажды его не выбросило где-то у берегов Сирии. На этом месте выросло чудесное ароматное дерево, а саркофаг стал частью его ствола. У местного царя только что родился сын, и он собирался построить новый дворец. Он приказал срубить это дерево и использовать его в качестве центральной колонны в главном зале дворца.

Тем временем несчастная богиня Исида, муж которой был брошен в воды Нила, отправилась искать его тело. Тема поиска бога, который является мужем души, была главным мифологическим мотивом того времени: богиня ищет пропавшего мужа или любовника и, спустившись в царство мертвых, благодаря своей верности спасает его.

Однажды Исида приходит в королевский дворец и узнает об этой колонне. Она сразу же заподозрила, что это должно иметь какое-то отношение к Осирису, и попросила взять ее на работу в качестве кормилицы новорожденного ребенка. Она кормила его не грудью, а давала сосать палец – она же была богиней, и унижения, на которые она была готова пойти, были не беспредельны. Но она полюбила мальчика и решила сделать его бессмертным. Для этого она клала его в камин, чтобы сжечь его смертную плоть. Вы же понимаете, что, будучи богиней, она могла защитить его от разрушительной силы огня. Каждый вечер, пока ребенок оставался в камине, она превращалась в ласточку и с грустью летала вокруг колонны, в которой был заточен ее муж.

Однажды вечером мать ребенка вошла в комнату, когда разворачивалась вся эта сцена, и увидела своего ребенка в огне. Она закричала так, что из-за ее крика заклинание потеряло силу, и ребенка нужно было спасать, чтобы он не сгорел заживо. В это время ласточка обернулась няней и богиней и объяснила происходящее царице, добавив между прочим: «Кстати, мой муж заточен в этой колонне, и я буду вам очень признательна, если вы позволите мне забрать его домой». Царь, появившийся в тот же момент, ответил: «Конечно, пожалуйста!» Он приказал убрать колонну и отдать Исиде. Красивый саркофаг с телом Осириса водрузили на царскую лодку.

По дороге назад, в дельту Нила, Исида открыла крышку гроба, легла на мертвого мужа и забеременела. Этот мотив постоянно встречается в древних мифах, принимая разные формы, но смысл остается один и тот же: из смерти рождается жизнь. Когда лодка пристала к берегу, Исида родила Хора среди тростника в болоте. Этот образ божественной матери с ее ребенком, зачатым от бога, впоследствии становится прототипом образа Мадонны.

МОЙЕРС: А ласточка превратилась в голубя?

КЭМПБЕЛЛ: Летящий голубь – почти универсальный символ духа, Святого Духа в христианстве, например…

МОЙЕРС: …связанным со святой матерью?

КЭМПБЕЛЛ: С матерью, зачавшей от духа, да. Но вот еще одна небольшая деталь. Ревнивый младший брат Сет уже занял трон Осириса. Но чтобы его признали как правителя, он должен был жениться на Исиде. В египетской иконографии Исида[52] представляет высшую власть. Фараон сидит на троне, как если бы младенец сидел на коленях матери. На западном портале Шартрского собора можно увидеть витраж, на котором поза Мадонны напоминает престол, а на нем сидит маленький Иисус и благословляет мир как император. Этот образ в точности заимствован из Древнего Египта. Древние священники и художники сознательно перенимали этот образ.

МОЙЕРС: Христианские священники заимствовали образ Исиды?

КЭМПБЕЛЛ: Несомненно. Они сами говорят об этом. Они даже пишут, что «те образы прошлого, которые являются чисто мифологическими, снова оживают, превращаются в нашего Спасителя». Здесь имеются в виду умершие и воскресшие боги: Аттис, Адонис, Гильгамеш, Осирис и другие. Смерть и последующие воскрешения бога ассоциируются с луной, которая умирает и воскресает каждый месяц. Этот процесс занимает две ночи или три дня. Христос тоже находился в гробнице в течение двух ночей или трех дней.

Никто не знает, когда на самом деле родился Иисус, но решили, что это произошло в день зимнего солнцестояния – 25 декабря, когда ночь становится короче, а день – длиннее. Это время возрождения света. В тот же день родился и персидский бог света Митра, Сол[53], Солнце.

МОЙЕРС: О чем это говорит вам?

КЭМПБЕЛЛ: Мне это говорит об идее смерти прошлого и рождении будущего в нашей жизни и нашем мышлении, о смерти нашей животной природы и рождении нашей духовной сущности. Так или иначе, эти символы говорят об этом.

МОЙЕРС: Вот почему Исида может сказать: «Я настоящая мать всего. Повелительница и правительница всех стихий. Госпожа божественных сил, царица всего, что находится в аду, и главная из всех тех, кто живет на небесах. Я единственное воплощение и проявление всех богов и богинь в одной форме».

КЭМПБЕЛЛ: Это очень поздняя формулировка. Об этом написал Апулей в «Золотом осле» во втором веке нашей эры. Кстати, «Золотой осел» – один из первых романов. Из-за своей похоти и магии главный герой был превращен в осла и должен пройти мучительные испытания и унизительные приключения, пока не получит спасения по милости богини Исиды. Она появляется с розой в руке (символ божественной, а не плотской любви), и когда он, будучи ослом, съедает розу, то к нему возвращается человеческий облик. Но теперь он больше, чем просто человек, – он просвещенный человек, святой. Он пережил второе рождение, как если бы был рожден на свет в результате непорочного зачатия. Так, пройдя через символическую смерть, из животного можно стать человеком. В результате второго рождения на свет появляется духовная сущность. Такое перерождение становится возможным благодаря духовной матери. Нотр-Дам де Пари, Нотр-Дам де Шартр – Наша Мать-Церковь. Мы возрождаемся духовно каждый раз, когда входим в церковь и выходим из нее.

МОЙЕРС: Эта особая сила, свойственная только женскому началу.

КЭМПБЕЛЛ: Так представлено в романе, но это необязательно присуще только женщине. Перерождение также может быть достигнуто с помощью мужчины. Но в этой системе символов преобразователем является женщина.

МОЙЕРС: Когда в Эфесе в 431 году после смерти Христа Эфесский собор объявил Марию матерью Бога, это было не первое обсуждение этого вопроса, не так ли?

КЭМПБЕЛЛ: Нет, по сути, этот спор уже шел в Святой Церкви в течение некоторого времени. Но Эфес, где было принято окончательное решение, тогда был самым большим городом в Римской империи, в котором было множество храмов, в том числе храм богини Артемиды, или Дианы. Существует легенда о том, что, когда Собор собрался обсуждать вопрос о Богоматери, жители Эфеса вышли из своих домов на демонстрации, скандируя на улицах города в защиту Богоматери: «Богиня, богиня, конечно, она – богиня!»

В католической традиции имеет место объединение патриархального, монотеистического иудейского взгляда на Мессию как на того, кто объединит духовные и бренные принципы классической эллинистической идеи о Спасителе как об умершем и воскресшем сыне Великой богини, рожденном в результате непорочного зачатия. Существует много примеров таких воскресших спасителей.

На Ближнем Востоке бог, который погрузился в поле времени, первоначально был богиней. Иисус взял на себя то, что действительно является божественной ролью в сострадании. Но когда Дева соглашается нести воплощение Бога внутри себя, она сама становится частью искупления. Это тем более ясно, потому что страдания Девы приравниваются к страданиям ее Сына. Я думаю, что теперь в католической церкви это называется «со-спасителем».

МОЙЕРС: Имеет ли все это какое-то отношение к объединению мужских и женских начал? В течение долгого времени в первобытных обществах женщина была доминирующим мифологическим образом. Затем на переднем плане появляется мужской, агрессивный, воинственный образ, но позже возвращается женщина, играющая важную роль в процессе творения и воссоздания. Это что-то говорит о стремлении мужчины и женщины друг к другу?

КЭМПБЕЛЛ: Да, но лично я более склонен рассматривать это в историческом контексте. Очень интересно, что богиня-мать царствовала в долине реки Инд. Она была доминирующим божеством на всей территории от Эгейского моря до Инда. Потом индоевропейцы спускаются с севера в Персию, Индию, Грецию, Италию, а затем повсюду появляется новая мифология, ориентированная на мужское начало: в индийских Ведах, в произведениях Гомера в Греции. Но спустя пятьсот лет Богиня возвращается снова. Даже в Упанишадах VII века до нашей эры (как раз в то время, когда она восстанавливает силы для возвращения в район Эгейского моря) рассказывается, как ведические боги собрались вместе и увидели странное, аморфное видение на расстоянии, что-то вроде тумана, и спросили: «Что это?» Но никто не знал, что это могло бы быть. Тогда один из них предложил: «Я постараюсь понять, что это такое». И он действительно приблизился к туманности, о которой идет речь, и сказал: «Я Агни, владыка огня; я могу все сжечь. А кто ты?» Из тумана вылетела соломинка, опустилась на землю, и раздался голос: «Давай посмотрим, сможешь ли ты это сжечь?» Агни потерпел неудачу. Он вернулся к другим богам и сказал: «Это что-то очень странное!» «Тогда позвольте мне попробовать», – сказал бог ветра. Он ушел, но с ним произошло то же самое. «Я – Ваю, властелин ветра, я могу все сдуть». Соломинка снова полетела и сказала: «Давай посмотрим, сможешь ли ты поднять это?» И ему не удалось сделать это. Он вернулся к другим богам. И затем Индра, величайший из ведических богов, направился к туманности, но как только он приблизился, туман рассеялся, и на его месте появилась женщина – красивая и таинственная, которая стала обучать богов, раскрывая им тайну их собственного существования.

«Это великое таинство существования, – сказала она им, – из которого вы получили вашу силу. Оно может как отбирать вашу силу, так и давать ее вам по собственной воле».

Индийское название первоосновы всего сущего – Брахман, слово, не имеющее определенного рода, ни мужского, ни женского. А индийское слово, обозначающее женщину, – майя-шакти, Деви. «Богиня, которая является источником жизни и матерью всех форм». И в Упанишадах она, по-видимому, становится наставником ведических богов как источник их существования и их сил.

МОЙЕРС: Женская мудрость.

КЭМПБЕЛЛ: Женщина как творец форм. Она дает жизнь формам, и только она знает, откуда они пришли. Их источник за пределами мужского и женского, он вне существования и небытия. Он одновременно существует и не существует. Он и есть, и его нет. Ни то ни другое. Он выходит за рамки любой категории мышления и сознания.

МОЙЕРС: В Новом Завете сказано: «В Иисусе нет ни мужчины, ни женщины». В конечном счете он ни тот, ни другая.

КЭМПБЕЛЛ: И так должно быть. Если Иисус воплощает источник нашего существования, тогда мы все – мысли в голове Иисуса. Он есть слово, которое стало плотью в нас.

МОЙЕРС: У нас с вами ведь тоже есть как мужские, так и женские черты?

КЭМПБЕЛЛ: Даже в самом теле. Я не знаю всех подробностей, но на определенном этапе развития плода становится ясно, кто родится – мальчик или девочка. До этого момента, однако, у тела был потенциал развития в обоих направлениях.

МОЙЕРС: Итак, в течение нашей жизни мы проявляем или подавляем одно из двух.

КЭМПБЕЛЛ: На китайском символе инь и ян «белая рыба», или как ее еще можно назвать, имеет черную точку, а «черная рыба» – белую. То есть они взаимосвязаны. Вы не можете быть в отношениях с тем, чьей частички в вас нет. Поэтому идея Бога как Абсолютного Другого абсурдна, потому что у вас не может быть никаких отношений с Абсолютно Другим.

МОЙЕРС: Разве в процессе духовной трансформации, о котором вы говорите, изменения не связаны с присвоением таких женских качеств, как забота, творчество и сотрудничество, которые должны прийти на смену конкуренции и соперничеству? Разве не они находятся в центре женского начала, о котором мы говорим?

КЭМПБЕЛЛ: Мать любит всех своих детей: и глупых, и умных, и непослушных, и хороших. Их характер не особенно важен. Таким образом, в определенном смысле женщина символизирует безусловную любовь к потомству. Отец поддерживает дисциплину. Он воплощает общественный порядок и устройство. Так происходит практически во всех обществах. Мать дает жизнь природному началу, а отец – социальному.

Итак, возврат к природе будет, несомненно, выводить материнское начало на первый план. Как это будет соотноситься с патриархальным принципом, я не знаю, потому что реорганизация этой планеты станет масштабной операцией, которая является мужской задачей, поэтому невозможно точно предсказать, каким будет это новое. Однако нет никаких сомнений в том, что природа возвращается.

МОЙЕРС: Итак, говоря «спасем землю», мы на самом деле говорим о нашем собственном спасении.

КЭМПБЕЛЛ: Определенно. Но для того чтобы произошли изменения в обществе, придется ждать, пока соответствующие изменения произойдут в человеческой психике, чтобы стало возможным принципиально иное восприятие общества. И самый важный вопрос здесь, по крайней мере, как мне представляется, – это то, с каким обществом, с какой группой вы себя идентифицируете. Отождествляете ли вы себя с людьми всей планеты или только с закрытым сообществом, к которому принадлежите? На самом деле это вопрос, который задавали отцы-основатели нашей нации, когда жители тринадцати штатов начали воспринимать себя как людей одной нации, не теряя своей идентичности, не пренебрегая конкретными интересами каждого из этих штатов. Почему это не может произойти во всем мире прямо сейчас?

МОЙЕРС: Рассуждения о мужских и женских началах, о непорочном зачатии и о духовной силе, которая дает нам наше второе рождение, наводят на определенную мысль. Мудрецы всех времен утверждали, что мы можем жить хорошо, если научимся жить духовно. Но как научиться жить духовно, если мы плотские существа? Святой Павел говорит: «Желания плоти против духа, а желания духа – против плоти». Как же тогда мы можем научиться жить духовно?

КЭМПБЕЛЛ: В древности это была работа учителя. Он должен был научить вас тому, что называется ключом к духовной жизни. Вот для чего нужен священник. Вот зачем нужен ритуал. Ритуал можно определить как разыгрывание мифа. Участие в ритуале на самом деле дает возможность пережить мифологический опыт. И через это участие можно научиться жить духовной жизнью.

МОЙЕРС: Вы имеете в виду, что мифы на самом деле указывают путь к духовной жизни?

КЭМПБЕЛЛ: Да, у вас должна быть подсказка. У вас должно быть что-то вроде дорожной карты, и все это находится рядом с нами. Но не все одинаковы. Одни говорят только об интересах той или иной группы, того или иного бога племени. Другие, особенно те, которые выдают это за откровения Великой богини, матери Вселенной и всех нас, учат нас состраданию ко всем живым существам. И человек начинает ценить истинную святость самой Земли, поскольку она является телом богини. Иегова создает человека из земли и вдыхает жизнь в его тело. Сам он не присутствует в этом теле. Но богиня находится внутри вас и вне вас. Ваше тело – это ее тело. Таким образом, в этих мифах признается единство Вселенной.

МОЙЕРС: Вот почему я не уверен, что будущее человечества и его выживание связаны с космическими путешествиями, как утверждается. Я думаю, что это может произойти здесь, на Земле – в теле, лоне нашего бытия.

КЭМПБЕЛЛ: Да, конечно. Когда вы выходите в космос, вы перемещаете свое тело, и если оно не было преобразовано, космос не изменит вас. Но размышления о космосе могут помочь понять кое-что еще. На одном развороте атласа изображена наша галактика вместе со многими другими галактиками, а в нашей галактике – наша Солнечная система. И когда смотришь на эту карту, возникает ощущение того пространства, которое мы все еще находим для себя. Эти две страницы открыли мне глаза на Вселенную с ее невообразимыми размерами и немыслимым насилием. Миллионы и миллиарды громоздких термоядерных печей разбросаны на огромных расстояниях друг от друга. Каждая термоядерная печь – звезда, а наше Солнце – лишь одна из них. Они взрываются и разрываются на части, распыляя пыль и газ по самым дальним уголкам Вселенной, образуя новые звезды с планетами, вращающимися вокруг них, и все это происходит прямо сейчас. И еще с более дальних расстояний до нас доходят отголоски величайшего катаклизма – Большого взрыва[54], который, как полагают некоторые, возможно, произошел около восемнадцати миллиардов лет назад. Вот где мы находимся. И чтобы осознать это, вам нужно понять, что вы – всего лишь крошечная микрочастица в необъятном пространстве космоса. Тогда вы должны осознать, что вы и космос в некотором смысле – одно и то же, а вы оказываетесь частью всего этого величия.

МОЙЕРС: И все начинается здесь.

КЭМПБЕЛЛ: Все начинается здесь.

Глава VII

Истории о любви и браке

• Через глаза любовь достигает сердца,
• Глаза – разведчики сердца,
• Глаза способны распознать, чем сердцу будет сладко обладать,
• И когда глаза и сердце придут к согласию
• И станут действовать сообща,
• Родится совершенная любовь
• Из образа, подаренного сердцу взором.
• А дальше сделать первый шаг
• Новорожденной помогает склонность.

Гираут де Борнель (около 1138–1200?)

МОЙЕРС: Любовь – такая необъятная тема, что если я скажу: «Давайте поговорим о любви», – с чего вы начнете?

КЭИРБЕЛЛ: Я начал бы с трубадуров XII века.

МОЙЕРС: Кто это такие?

КЭМПБЕЛЛ: Трубадуры были изначально дворянами из Прованса, а затем к ним присоединились дворяне из других областей Франции и Европы. В Германии они известны как миннезингеры, то есть певцы любви. «Минне» в средневековом немецком означает «любовь».

МОЙЕРС: Значит, они были поэтами своего времени?

КЭМПБЕЛЛ: Да, в каком-то смысле поэтами. Двенадцатый век – время трубадуров. Традиция трубадуров в Провансе была разрушена в результате организованного в 1209 году папой Иннокентием III Альбигойского крестового похода[55], который признан одним из самых чудовищных крестовых походов в истории Европы.

Считали, что трубадуры были приверженцами манихейства, альбигойской ереси, которая была распространена в то время, хотя это движение было направлено против коррумпированного духовенства Средневековья. В результате трубадуры и их представления о трансформации идеи любви оказались вовлеченными в религиозную жизнь.

МОЙЕРС: Трансформация любви? Что вы имеете в виду?

КЭМПБЕЛЛ: Трубадуров очень интересовала психология любви. Они первыми на Западе восприняли любовь так, как мы воспринимаем ее сегодня, – как отношения между людьми.

МОЙЕРС: А каким образом ее воспринимали до этого?

КЭМПБЕЛЛ: До этого любовь полностью отождествлялась с Эросом, богом, который разжигает сексуальное желание. Но это не имеет никакого отношения к влюбленности, как ее понимали трубадуры. Эрос гораздо более безличен, чем влюбленность. Тогда люди не знали об Амуре. Амур – это нечто личное, о чем трубадуры заговорили в первый раз. Эрос и агапэ[56] олицетворяют безличную любовь.

МОЙЕРС: Поясните.

КЭМПБЕЛЛ: Эрос воплощает биологическое желание. Это сексуальное влечение друг к другу. Личность не имеет значения.

МОЙЕРС: А агапэ?

КЭМПБЕЛЛ: Агапэ – это любовь к ближнему, духовная любовь. Неважно, какой он, этот ближний.

МОЙЕРС: То есть это не страсть, которую воплощает Эрос, а скорее сострадание.

КЭМПБЕЛЛ: Да, это сострадание. Это открытие своего сердца для другого. Но не для конкретного человека, как в случае с Амуром.

МОЙЕРС: Агапэ имеет отношение к религиозности?

КЭМПБЕЛЛ: Да. Но Амур также может дать толчок религиозности. Трубадуры считали, что он является воплощением самого высокого духовного опыта.

Видите ли, опыт Эроса – это своего рода одержимость. В Индии бог любви – большой, сильный молодой человек с луком и колчаном стрел. У каждой стрелы есть свое имя, например «Смертные муки», «Откровение» и тому подобное.

Он просто пронзает вас стрелой, и происходит настоящий физиологический, психологический взрыв. И другая любовь, агапэ, – это любовь к ближнему, как к самому себе. Опять же неважно, кто такой этот ближний, и вы просто должны любить его.

Амур выражает другую идею, а именно – чувство к конкретному человеку, взрыв эмоций, который происходит, когда взгляды встречаются. Это переживание, как считали трубадуры, рождается в результате контакта с другим человеком.

МОЙЕРС: В одной из ваших книг вы цитируете строчку из поэмы, где как раз говорится про эту встречу взглядов: «Через глаза любовь достигает сердца».

КЭМПБЕЛЛ: Это нечто совершенно отличное от того, о чем говорит Церковь. Потому что это очень личный, очень индивидуальный опыт и, на мой взгляд, чрезвычайно важный для всей западной традиции, так как именно он отличает ее от всех других традиций, которые я знаю.

МОЙЕРС: Поэтому для того, чтобы любить, требуется не меньше мужества, чем для того, чтобы отстаивать свое право на личный опыт, идущий вразрез с церковной традицией. Почему это так важно для эволюции западной культуры?