Вниз по реке Харт Джон
– Она так хотела ребенка! Просто до боли хотела. Но эти выкидыши совсем истощили ее, физически и эмоционально. К тому времени как я взялась за нее, она уже была в глубокой депрессии. Хотя когда ей удалось зачать, опять ожила; что-то в ней слегка заискрилось…
Сара перестала говорить и внимательно посмотрела на меня. Понятия не имею, что она видела.
– Ты точно хочешь это услышать?
– Просто скажите мне.
– Этот ребенок дотянул до второго триместра, но в итоге она потеряла и его. Да, все-таки потеряла его, а вдобавок потеряла еще и много крови в процессе. Она так и не смогла это пережить, так и не обрела прежней силы. Депрессия съела ее без остатка. Остальное ты знаешь.
– И мой отец не хотел, чтобы я знал это?
– Это было внутреннее дело мужчины и его жены, ничье больше. Он явился сегодня, потому что не хотел, чтобы я тебе об этом рассказывала. Хотел убедиться, что я помню про свое обещание.
– И все же вы мне рассказали.
Глаза ее полыхнули жаром.
– А нехрен было не доверять мне!
Я обдумал то, что она только что сказала.
– В этом по-прежнему нет никакого смысла. Почему это его так заботило?
– Я сказала тебе все, что намеревалась сказать.
Моя рука опустилась на стол, сильно. Я даже не осознал, что двинул ею. Ее глаза замерли, и я увидел, что ее приятели уже на ногах.
– Аккуратней, – негромко произнесла Сара.
– В этом нет никакого смысла, – повторил я.
Она придвинулась ближе, положила руки поверх моих и еще больше понизила голос:
– Ее осложнения были вызваны тяжелыми родами. Проблемами при твоем рождении. Понял теперь?
Словно чья-то невидимая рука крепко вцепилась в сердце.
– Так она покончила с собой из-за меня?
Сара замешкалась, крепче сжала пальцы.
– Твой отец не хотел, чтобы ты именно так и подумал.
– И поэтому хотел, чтобы я держался от вас подальше.
Она отодвинулась от меня, провела руками по краям стола. Сочувствие, которое я до этого подмечал у нее на лице, теперь бесследно испарилось.
– На этом разговор закончен.
– Сара…
Она подняла палец, и ее приятели-байкеры подошли к нам, встав у меня за спиной. Я чувствовал их там, словно сплошную непробиваемую стену. Лицо Сары было беспощадным.
– А теперь уходи.
День ослепил меня, как взрыв, когда я вышел наружу. Солнце впивалось в затылок, спиртное клокотало в пустом желудке. Я вновь и вновь проигрывал в голове ее слова и выражение ее лица – холодное, жесткое сожаление.
Не успел я дойти до машины, как услышал за спиной шаги.
Крутнулся на месте, вскинув руки. Такое уж это было место. В нескольких футах от меня стоял один из байкеров, сидевших тогда вместе с Сарой. Шесть футов два дюйма, в кожаных ковбойских чапсах[34] и плотно прилегающих к лицу панорамных темных очках. Седина у него в бороде казалась на солнце скорее желтой. Никотиновые полоски в уголках рта. Я дал бы ему порядка шестидесяти. Жестких, брутальных шестидесяти. Пистолет, который оттягивал ему штаны, был сплошь хромированный.
Он вытянул руку с зажатым между двух пальцев клочком бумаги.
– Она хочет, чтобы ты передал это тому мужику в крытке.
– Долфу Шеперду?
– Без понятия.
Я взял бумажку – сложенную салфетку. На ней свободно раскинулись три рукописные строчки, синие чернила кое-где расплылись по мягкой бумаге. «Хорошие люди любят тебя и хорошие люди будут помнить, за что ты стоишь горой. Я прослежу».
– Что все это значит? – спросил я.
Байкер чуть подался вперед.
– Не твое собачье дело.
Я глянул мимо него на дверь. Он увидел, что я раздумьях, и бросил руку к пистолету на ремне. Под грубой кожей дернулись мышцы.
– В этом нет необходимости, – сказал я.
Желтые усы двинулись в уголках рта.
– Ты расстроил Сару. Больше не дергай ее.
Я обвел его взглядом с головы до ног, и его рука осталась на рукоятке пистолета.
– Можешь считать, что это предупреждение.
Городскую черту Солсбери я пересек только уже к вечеру. Разболелась голова, и я чувствовал себя совершенно опустошенным. Срочно требовалось хоть что-то хорошее, так что я позвонил Робин, которая ответила уже на втором гудке.
– Ты на сегодня закончила? – спросил я.
– Осталось кое-что доделать по мелочи. Ты где?
– В машине.
– Ты в порядке? Что-то мне твой голос не нравится.
– По-моему, я схожу с ума. Может, пересечемся выпить?
– В обычном месте?
– Буду в баре, – сказал я.
Мы не были в нашем обычном месте вот уже пять лет. Там оказалось почти пусто.
– Мы откроемся только через десять минут, – сообщила мне распорядительница[35] на входе.
– А можно я просто посижу в баре?
Она замешкалась с ответом, так что я быстро поблагодарил и направился к стойке. Барменша ничуть не возражала против того, чтобы приступить к работе на несколько минут пораньше. У нее были высокая прическа, длинный нос и решительная рука. Я успел приговорить две порции бурбона, когда наконец показалась Робин. Бар был по-прежнему пуст, и она поцеловала меня по полной программе, ничуть не стесняясь. Затем сообщила:
– Про Долфа пока ничего. – И тут же спросила: – Случилось что?
Случилось слишком уж много чего. Слишком много информации, перепутавшейся между собой. Сейчас я не мог даже пытаться ее расплести.
– Всё, – сказал я. – И ничего, о чем я хотел бы поговорить.
Робин села и заказала то же самое, что и я. Ее глаза были встревоженными, и я понял, что день у нее был тоже не сахар.
– Я создаю тебе проблемы? – спросил я.
Она пожала плечами, но слишком уж быстро.
– Не у многих копов общая история с двумя подозреваемыми в убийстве. Это многое усложняет; я уже и забыла, каково это – быть белой вороной. Люди смотрят на меня совсем другими глазами. Остальные копы.
– Прости, Робин.
– Не переживай. – Она подняла стакан. – Будем!
Мы прикончили свои напитки, поужинали и отправились к ней домой. Забрались в постель и тесно прижались друг к другу. Я был совершенно никакой, сыт по горло событиями дня, и она тоже. Я пытался не думать про Долфа, страдающего от одиночества, или о том, что поведала мне Сара. В основном мне это удалось. Моей последней мыслью перед тем, как провалиться в сон, было то, что Джейми мне так и не позвонил. После этого сны чертовски быстро нашли меня, налетая один за другим короткими злыми вихрями. Видения. Обрывки воспоминаний. Я видел кровь на стене и белого оленя, который двигался со звуком ломающегося камня. Сару Йейтс, поднявшую лицо и улыбающуюся ночи – ночи светлой, как день. Свою мать под мостками, ее горящие огнем глаза. Кожаного человека с серебряным пистолетом.
Проснулся я в тот момент, когда тянулся к этому пистолету, заткнутому за ремень байкера, – едва не свалившись с кровати, с криком, комком застрявшим где-то в самой глубине горла. Робин сонно потянулась ко мне, прижалась гладкой горячей грудью мне к ребрам. Хватая ртом воздух, я заставил себя лежать неподвижно. Тело было скользким от пота, а твердый черный воздух давил в окна.
«Она покончила с собой из-за меня…»
Глава 25
Было еще темно, когда Робин чмокнула меня в щеку.
– Кофе готов, – сказала она. – Я ухожу.
Я перекатился на спину. Ее лицо мутным пятном маячило надо мной. Я чувствовал запах ее кожи, волос.
– Ты куда? – спросил я.
– Хочу найти Зебьюлона Фэйта.
Я заморгал.
– Ты серьезно?
– На нас так и валятся всякие плохие вещи. Нужно, чтобы наконец произошло что-то хорошее. Я держалась в стороне, поскольку это дело округа, но уже устала ждать от них хоть какого-то прорыва. Займусь всем этим сама.
– Ты разозлишь Грэнтэма.
– Я начинаю себя чувствовать в точности как ты. В жопу Грэнтэма. В жопу политику.
– Ты думаешь, это Зебьюлон Фэйт напал на Грейс?
– Поначалу не думала. Слишком уж очевидно. А теперь уже не настолько в этом уверена. На нем много чего, за что надо ответить. Короче говоря,я хочу поговорить с ним. Я привыкла доверять своей интуиции.
– А что УБН?
– Посмотрели на наркоту, которую мы изъяли, подтвердили, что лекарства от простуды краденые… Они будут тут вести расспросы, но в данном случае проку от них практически никакого.
Я сел на кровати и глянул на часы. Пять сорок пять.
– Он залег на дно, – продолжала Робин, – хотя и не думаю, что подался куда-то слишком уж далеко. Его сын мертв, его наркотики изъяты, и он знает, что мы его ищем; но он упертый, он злобный и по-прежнему думает, что из всей этой ситуации есть какой-то выход. У Фэйта тридцать акров, которые стоят семизначной цифры. Он будет сидеть в какой-нибудь темной норе неподалеку – по крайней мере, пока сделка с энергетической компанией находится в подвешенном состоянии. Начну с его известных подельников. Если понадобится, выжму из них все соки, меня это не смущает.
– Держи меня в курсе, – попросил я.
Робин ушла, а мои мысли продолжали беспорядочно метаться в голове, пока за окном не затеплился серый свет. В восемь я вышел под грузные облака и сразу увидел Джорджа Толлмэна, сидящего в припаркованном неподалеку полицейском автомобиле. Заметив меня, он вылез. Вид у него был такой, будто он просидел тут всю ночь. Его обычно безупречная темно-синяя форма была вся измята. Он наблюдал за мной налившимися кровью глазами.
– Доброе утро, – поприветствовал его я.
– Доброе.
– Ты ждешь меня или Робин?
– Тебя.
Его мясистое лицо под двухдневной щетиной казалось совсем бледным.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Да ладно тебе, Адам! Всем это давно известно. В отделе только и разговоров, а наверняка и в городе.
– Что тебе надо, Джордж? Час ранний.
Он прислонился к капоту своей машины, растопырив пальцы на глянцевой краске, и вдруг принял совершенно похоронный вид.
– Это насчет Мириам. Она сказала мне, что ты все знаешь.
– Насчет порезов?
Толлмэн отвернулся, словно от самого этого слова.
– Угу.
– Это тебе не чепуха какая-нибудь, Джордж. Проблемы, которые к этому привели… Я не могу даже отдаленно представить, в чем они заключаются. Сможешь с ними управиться? Да и вообще, хочешь ли?
– Все так, как я тогда и сказал, Адам. Мириам нуждается во мне. Хрупкая, нежная… – Джордж опять поднял воображаемые чашечки, а потом резко распрямил пальцы, как фокусник. – Да, у нее проблемы. А у кого их нет? У нее тонкая, глубоко чувствующая душа, а такое не проходит даром. Она чувствует боль сильней, чем мы все вместе взятые.
Он был явно потрясен, и я ощутил всю глубину его чувств к ней.
– Ты знаешь, почему она этим занимается, Джордж? – Я подумал про Грея Уилсона и про то, как она скорбела над его могилой.
Джордж помотал головой:
– Она скажет мне, когда будет готова. У меня хватает ума не давить на нее.
– Мой отец не должен бы оставаться в стороне, когда речь идет о чем-то настолько важном.
– Он ничем не сможет помочь Мириам. Я люблю его, но он не сможет. Он жесткий человек, а ей нужен мягкий подход. Он будет убеждать ее, что давно пора повзрослеть, быть сильной, а это только все испортит. Ей далеко не все равно, что он говорит. Ей требуется его одобрение.
– Дженис одна с этим не справится.
Подковки его щегольских сапожек клацнули по асфальту.
– Во-первых, Дженис не приходится управляться с этим одной! Я тоже принимаю участие. Мириам ездит к психологу в Уинстон-Сейлеме[36]. Три-четыре раза в год ложится в стационар. Мы заботимся о ней, делаем все, что надо.
– Просто постарайся уделять ей чертовски пристальное внимание.
Он начал было что-то говорить, но я его оборвал:
– Я серьезно, Джордж. Это не игрушки.
Толлмэн негодующе выпрямился:
– Да как у тебя вообще хватает духу такое мне говорить? Где ты сам-то был все это время? Жил своей жизнью в большом городе, ни в чем себе не отказывал, на папашины-то деньги! А я был здесь, с ней. Это я тут все разгребал, раз за разом. Не давал ей рассыпаться. Я! А не ты.
– Джордж…
– Заткнись, Адам, иначе я сам тебя заткну! Не стану просто стоять тут и выслушивать твои нотации!
Я дал себе несколько секунд. Он был прав.
– Прости, Джордж. Я и впрямь не в курсе дела, выпал из обоймы… Я просто волнуюсь. Мириам – родной для меня человек. Я люблю ее, и мне больно видеть, как она страдает. У меня и в самом деле нет никакого права судить, как вы с Дженис справляетесь с этой проблемой. Я уверен, что она встречается с лучшими специалистами, каких только можно найти.
– Ей становится лучше, Адам. Я просто не могу в это не верить.
– Ничуть не сомневаюсь, что ты прав, и еще раз приношу свои извинения. Чем я могу помочь, Джордж? Почему ты здесь?
Он сделал глубокий вдох.
– Не рассказывай своему отцу, Адам. Вот поэтому я и приехал – чтобы попросить тебя об этом. Мы не спали. Она всю ночь плакала.
– Это Мириам попросила?
Джордж покачал своей массивной башкой:
– Она не просила, Адам. Она умоляла.
Попытавшись позвонить Джейми из машины, я опять попал на автоответчик. Оставил сообщение, сомневаясь, что мой голос звучит по-доброму. На Джейми все это было непохоже, и я предположил, что он либо пьет, либо с похмелья, либо просто избегает меня. Мириам была права, понял я. Семья разваливается на части. Но сейчас я не мог излишне переживать ни за Мириам, ни даже за Грейс. Первым делом надо было озаботиться Долфом. Он по-прежнему сидел в тюрьме, все так же отказываясь общаться с кем-либо из нас. Имелось что-то такое, чего я не знал, происходило что-то непонятное, и мне нужно было поскорей добраться до сути, желательно раньше Грэнтэма. Не откладывая, повторял я себе, и Кэндис Кейн показалась мне вполне подходящей отправной точкой. Уже к половине девятого я разыскал ее место жительства.
Это было довольно старое строение из красного кирпича, двухэтажное, с балконом вдоль всего фасада, стоящее на голой и запущенной площадке в квартале от колледжа – тридцать квартир, населенных преимущественно местными представителями рабочего класса. Скопившиеся за сорок лет битые пивные бутылки перемололись в стеклянную пыль под десятками тысяч автомобильных шин. Показалось, что весь прилегающий участок усыпан новогодними блестками, когда солнце как следует осветило его.
Квартира Кэндис располагалась в заднем углу, на втором этаже. Оставив машину неподалеку от дома, дальше я двинулся пешком. Когда подошел к лестнице, под ногами хрустнул растрескавшийся бетон. С балкона виднелись высокий шпиль церкви колледжа и величественные дубы над ее прямоугольным двором. Номера с дверей давно отвалились, но я все-таки углядел блеклый отпечаток цифры «16» на потерявшей цвет краске. Просверленное отверстие, играющее роль глазка, прикрывала полоска высохшего скотча. Уголок его свернулся от жары, и я увидел, что кто-то заткнул дыру бумажной салфеткой, перед тем как ее заклеить. К стене был прислонен пластиковый мешок для мусора, воняющий прокисшим молоком и объедками китайской еды навынос. Я постучал в дверь, не получив ответа. Выждал минуту и попробовал еще раз.
Я был уже на полпути к машине – солнце наконец прорвалось сквозь тучи, осветив стеклянные осколки на асфальте, – когда увидел какую-то женщину, идущую наискосок через площадку в двух сотнях футов от меня. Я внимательно посмотрел на нее: лет двадцати пяти, в розовых шортах и рубашке, слишком тесной, чтобы вместить и пышные груди, и валик жира вокруг талии. Мне припомнилось описание Эммануэля: «Белая. Полноватая такая. Довольно вульгарная». Вроде подходит. В одной руке у нее был бумажный пакет, в другой – наполовину выкуренная сигарета. Из-под бейсболки беспорядочно выбивались обесцвеченные волосы.
Вскоре я услышал хлопанье ее шлепанцев.
Увидел шрам у нее на лице.
Толстушка замедлила шаг, когда нас разделяло уже всего футов десять. Ее рот открылся, превратившись в кружок, глаза широко распахнулись, но это выражение сохранялось недолго. Ее лицо закрылось, и она изменила направление так, чтобы избежать меня. Двинувшись наперерез, я позвал ее по имени. Она прищурилась, привстала на цыпочки. Вблизи она оказалась симпатичней, чем я ожидал, даже несмотря на шрам. Ясные голубые глаза, слегка вздернутый носик. Полные губы, чистая кожа. Но шрам ее все-таки портил – тугой и розовый, блестящий, как виниловый кожзаменитель, длиной дюйма в три. Выступающий кривоватый рубец посередине подсказал мне, что штопал ее вконец запарившийся дежурный хирург из отделения «Скорой помощи».
– А я вас знаю? – спросила она.
На поясе – два ключа на связке, пластиковый чехольчик для которых высовывался из-под резинки шортов. Унюхав запахи съестного из пакета, я предположил, что она ходила в местную шашлычную, где торговали навынос.
– Вы ведь Кэндис, так?
Большая часть первоначального испуга покинула ее. Раннее утро, неподалеку оживленная улица… Не далее как в квартале – пять тысяч студентов.
– Кэнди, – поправила она меня.
– Мне нужно поговорить с вами насчет Дэнни Фэйта.
Я предполагал, что лицо девушки напряжется, но оно, наоборот, расслабилось. Уголки губ вяло разъехались по сторонам, показывая испорченный зуб на правой стороне. Слезы расширили ее глаза, и пакет с завтраком ударился о землю. Она со шлепком обхватила руками лицо, скрывая ярко-розовую прореху на в остальном безупречном личике.
Содрогнулась, расплакалась.
На это ей понадобилась минута. Когда она отняла руки, на лице остались белые отпечатки ладоней. Я подобрал теплый пакет и вручил ей.
– Простите, – пролепетала Кэнди. – Я только вчера узнала, что он погиб.
– А вам не все равно? – спросил я. – Это ведь он подарил вам этот шрам. Вы написали на него заявление в полицию…
Ее голова упала на грудь.
– Это не означает, что я не любила его! – Кэнди шмыгнула носом, провела сухим кончиком носового платка сначала под одним глазом, потом под другим. – Люди постоянно исправляют ошибки. Люди двигаются дальше. Люди опять возвращаются друг к другу.
– А можно спросить, из-за чего у вас вышла ссора?
– Кто вы такой, не напомните?
– Мы с Дэнни были друзьями.
Всхлипнув, она подняла палец и гнусаво произнесла:
– Знаю, вы Адам Чейз. Он много про вас рассказывал. Говорил, что вы дружили, говорил, что вы никогда не убивали того парня. Говорил всем, кто был только готов слушать. Лез в драку из-за этого иногда. Напивался и злился. Говорил, какой вы классный и как он по вам скучает. А потом уходил и искал людей, которые говорят про вас такое. Раз пять или шесть. Может, и больше. Не могу припомнить все эти разы, когда он возвращался весь в крови. Очень часто. Обычно это меня пугало.
– Да, кровь может производить такой эффект…
Кэнди покачала головой:
– Кровь меня нисколько не напрягала. У меня пятеро братьев. Дело в том, что наступало потом.
– Что вы имеете в виду?
– После того как он остывал и смывал кровь, то сидел допоздна и пил в одиночку. Просто сидел в темноте и распускал нюни. Не то чтобы на самом деле плакал… – Она скривилась. – Довольно жалкое зрелище.
Мысль о Дэнни, вступающемся за меня, оказалась тяжелым ударом. После пяти лет молчания я уже решил, что он списал нашу дружбу в утиль и пошел дальше своей дорогой. Выходит, пока я пытался все похоронить, Дэнни отчаянно защищал нашу с ним память. От этого стало еще хуже, если такое вообще возможно. Я-то воспринимал свое изгнание как данность. Делай все, чтобы только пережить все эти долгие часы. Забудь родных и друзей. Забудь себя.
Я никогда не должен был сомневаться в нем.
Я должен был сохранять веру.
– Он звонил мне, – сказал я. – Вы, случайно, не знаете, что он хотел?
Девушка энергично потрясла головой.
– Он никогда ни про что подобное не упоминал. – Ее глаза были красными, но уже высыхали. Она снова шмыгнула. – Не хотите сигаретку?
Я отказался, и Кэнди вытащила из заднего кармана шортов смятую пачку.
– У него в комнате была фотография с вами. С вами обоими – наверное, мне надо добавить. На ней он обнимает вас за плечи – но не так, будто у вас с ним какие-то нежности. Вы оба в грязи, смеетесь.
– Мотокросс, – объяснил я ей. – Помню.
Кэнди сильно затянулась, и улыбка умерла у нее на лице. Помотала головой, и было так много всего в этом простом движении. Мне показалось, что сейчас она опять расплачется.
– Так из-за чего вы с Дэнни поссорились?
Она отбросила сигарету, раздавила ее зеленым резиновым шлепанцем, и я заметил, что лак с ногтей у нее на ногах основательно облез. Кэнди не подняла взгляда.
– Я всегда знала, что у него есть другие девушки, – произнесла она. – Но когда он был со мной, то был со мной целиком и полностью. Понимаете? Эти другие девушки не имели для него абсолютно никакого значения. Я знала, что я единственная. Он сам мне так говорил. Никто из этих остальных надолго не задерживался. Просто такой уж был Дэнни. И непохоже, чтобы я могла их в чем-то винить.
Кэнди ностальгически рассмеялась.
– Что-то в нем такое было. Что-то, что заставляло меня мириться с этим. Со всем этим.
– Со всем чем?
– С девушками. Выпивкой. Драками. – Она опять сломалась. – Он стоил этого. Я любила его.
Ее голос окончательно упал, и я немного подтолкнул ее.
– Он ударил вас? – спросил я.
– Нет, – слабым голосом. – Он меня не бил. Это я просто так сказала. Просто жутко разозлилась.
– А что случилось?
– Я хотела заставить его страдать, но только не говорите копам, ладно? Они тогда спросили меня, и я сказала им, что это все он. А потом побоялась изменить свои показания. – Кэнди сделала паузу. – Я просто хотела показать ему.
– Вы были сердиты на него.
Когда она подняла взгляд, я увидел за сверкающими голубыми глазами черную бездну.
– Он пытался порвать со мной. Сказал, что все кончено. То, что случилось с моим лицом… это моя собственная вина. Не его.
– Как так?
– Он не ударил меня, как я сказала копам. Он пытался уйти, а я потянула его за руку. Он выдернул ее, а я споткнулась о табуретку. И выпала в окно.
– Теперь это неважно, – сказал я. – Его уже нет. Заявление в полицию ничего не значит.
Но Кэнди уже плакала медленными, тягучими слезами, ее голова свободно болталась на шее.
– Я напустила на него копов! Вынудила спрятаться! Может, это его и убило…
– Он не занимался чем-то противозаконным?
Она неистово помотала головой – либо давая отрицательный ответ, либо отказываясь отвечать вообще. Я задал этот вопрос еще раз. Нет ответа.
– Азартные игры?
Кивок, глаза закрыты.
– Это как раз они избили его четыре месяца назад? Люди, которые принимали у него ставки?
– Так вы знаете?
– Кто занимался его ставками, Кэнди?
Она поперхнулась.
– Его так жутко отделали…
– Кто? – не отставал я.
– Я не знаю. Дэнни сказал, что они его искали. Приезжали в мотель. Приезжали на ферму. До этого он вдруг ненадолго пропал. Я думала, он скрывается от них. Вам лучше спросить у Джейми. Он ведь ваш брат, так?
– А почему мне лучше спросить у Джейми?
Читать бесплатно другие книги:
