Не твоя… Иман Кальби

– Дресс эвэй (англ–  снимай платье),– послышалась вторая команда с повелительным и небрежным взмахом руки.

Влада не шелохнулась. Лицо Карима искривила гримаса жестокости. Такие появляются у тех, кто уже успел почувствовать свою абсолютную власть и не терпят более неповиновения.

– Арджук (араб.–  прошу тебя),–  взмолилась Влада,–  плизз (англ– пожалйста). Ее губы полушептали эти слова, но глядя на его непроницаемое лицо, на котором явственно читалось ожидание запретного, надежда таяла на глазах…

– Я же сказал тебе, что не отпущу. Неужели ты думала, что я собрался играть с тобой в карты?– этот саркастичный тон, наглое поведение.–  Я ведь животное. Зачем строить из себя джентльмена?

Влада ненавидела его. Если бы рядом был нож, она бы, не задумываясь, пырнула его.

– Я прошу тебя… Я думала, ты не такой…

– Не какой? Как же! Хайван! Животное. Звери, вы все звери– не твои слова? Раздевайся, я жду! Ай ор олл (араб.– я или все),– показал он указательным пальцем в сторону двери, из– за которой продолжали доноситься оживленные крики его побратимов,–  ты так страстно извивалась от пальцев старухи, я сразу представил, что же будет, когда я насажу тебя на свой член. Сукин сын Увейдат знает толк в бабах.

Второй раз в жизни Влада начала всхлипывать от отчаяния. Соленые капли сами собой стали катиться из глаз, с чем она поделать ничего не могла. Как в далеком детстве, когда она на Новый год осталась совсем одна в пансионате. Никого, кроме злой уборщицы и ненавистной гувернантки… Еще секунда–  и слезы полностью затуманили ее взор. Девушка уставилась в пол и начала снимать с себя одежду. Казалось, это происходило не с ней, как в дурном сне… Она отбросила в сторону накинутую им же самим куртку с его "барского" плеча. Перед сном она надела ее и даже застегнула. Так было намного теплее. Почти одним движением избавилась от своего вязаного свитера, куском черной материи соскользнувшего с ее тела на пол. Осталась в одних чулках, лифчике и трусах. Карим довольно причмокнул. Слезы продолжали застилать ей глаза. Она не видела этой надменной усмешки, не видела пронзительного взгляда, в котором все больше читалась похоть. Не видела своего позора…

– Кам (англ.– иди сюда),– произнес он голосом с хрипотцой, по которой можно было понять, как сильно его возбуждение. Влада тупо повиновалась, ненавидя себя за это.

Сделав несколько шагов, она остановилась, не дойдя до него около метра.

– Акраб (араб.– ближе),–  тяжело дыша, уже на арабском продолжал он приказывать.

Девушка сделала еще шаг–  и вот– она почувствовала его жгучее дыхание на своем теле, где– то на уровне живота…

Одна его грубая большая рука скользнула по ее талии и вверх. Нащупала лифчик, умело расстегнула его сзади и, не церемонясь, сорвала, откинув в сторону. Другая тем временем по– хозяйски прохаживалась по бедрам и ягодицам. Потом на уровне талии обе его кисти снова встретились. Он стал поглаживать ее зад уже двумя руками, после чего с силой с обеих сторон разорвал трусы. Влада осталась перед ним почти голой–  только в чулках и туфлях. Карим нагло смотрел на ее тело, трогал его, словно золотой трофей…

– Хороший вкус у твоего любовника,– шептал он с хрипотцой в голосе.– Такая нежная кожа…

Руки ее мучителя снова устремились вверх– к грудям. Наконец, он встал и плотно прижался к ее телу своим. Только сейчас она заметила, что он был выше ее головы на две. Она почувствовала его тяжелое учащенное дыхание, когда Карим аккуратно утер большим пальцем очередную скатывающуюся слезу, заключив ее лицо в крепкие оковы своих рук.

– Красивая,– прошептал он на арабском, прижимаясь к ней ближе и ближе. Его дыхание становилось все более резким и обжигающим.–  Не плачь. Ты же знаешь, что это бывает приятно. Он ведь научил тебя…–  Карим приближал свои губы к губам Влады, не давая ей возможности высвободиться из его захвата. А когда, наконец, ее рот накрыл его поцелуй, Влада инстинктивно укусила его что есть мочи за губу.

Как ошпаренный, мужчина с криком отпрянул от нее, схватившись за губу. И в этот момент Влада поняла всю глупость своего поступка. Она стоит полностью голой в революционном Хомре в доме, набитом боевиками, которые могут сделать с ней такое, о чем ей даже догадываться не приходится… В этот момент она почувствовала, резкую боль– вспышку на щеке, которая отдалась во всю голову. Еще мгновение – и так же вспыхнула вторая щека, из глаз полетели искры. Карим с силой дважды дал ей пощечину, после чего схватил за волосы и поволок к кровати. Он опрокинул ее на живот, повалился сверху и без промедления с силой вошел в ее лоно, отчего Владу пронзила жгучая боль, замешанная на чувстве стыда и жалости к самой себе. Оказавшись внутри нее, он сладострастно застонал, прошептав:

– Хильв, ктир деййика (араб.–  как хорошо, очень узкая)....

Его толчки были сильными и жесткими. Потом он остановился, просунул свою руку ей под живот и потянул ее наверх, поставив на колени. Не успела Влада перевести дыхание, как его член с новой волной силы вторгся в нее. От его резких толчков у нее сводило внизу живота, как это бывает при сильном беге. Карим же, воспользовавшись удобной позицией, вовсю мял ее грудь. Когда темп его толчков возрос многократно и разрядка была близко, он надавил своей рукой на шею Влады сзади так, что ее голова еще больше вжалась в постель, а вожделенная им часть тела стала для него еще более доступной. С бурными стонами и последними резкими толчками он кончил, повалившись всей своей массой на девушку.

Она лежала обездвижено. Дышать было почти невозможно, то ли от тяжести тела ее насильника, сдавившего ее легкие, то ли от неверия в реальность пережитого…

Только что ее изнасиловали. Унизили и изнасиловали… Влада крепко зажмурила глаза, надеясь, что все это жуткий сон… Но увы, ее мучитель был столь же реален, сколь и пережитая ею несколько мгновений назад пытка.

Наконец, Карим поднялся с нее. Влада оставалась лежать в том же положении, не в силах сдвинуть с места хотя бы какую– то часть своего тела.

По доносящимся звукам – шелесту ткани, лязгу металлической бляшки – она поняла, что Карим одевается. Завершив процесс, он сел обратно на кровать. Начал бесцеремонно гладить ее руками по телу от шеи до зада.

– Я говорил тебе, что со мной все просто. Совершаешь глупость– получаешь по заслугам. Делай выводы, асфура (араб.– голубка).

– Гори в аду, урод,–  проговорила она сквозь слезы.

Карим смачно шлепнул, и нагнув свое лицо к ее уху, шепотом проговорил:

– Мы уже в аду. Ахлян ва сахлян, асфура (араб.– добро пожаловать, голубка),– запечатав свои слова быстрым резким поцелуем в ухо. Он встал, повернул в скважине ключ и уже в дверях бросил ей в своем привычном повелительном тоне:

– Ит энд слип (англ.–  поешь и поспи).

Дверь закрылась. Влада с минуту лежала в том же неподвижном состоянии. Его шлепок, завершающий унизительный аккорд сегодняшнего жуткого вечера, все еще горел на ее коже. Она чувствовала себя настолько ничтожной, настолько зависимой, настолько бесправной и униженной… А главное абсолютно, абсолютно беспомощной. Не помня себя, она встала с кровати, на ходу стащив с нее смятую простынь. Обмотавшись ею, шатаясь, поплелась в ванную. Температура комнаты ее уже не волновала. Вся она внутри и снаружи горела. Ванную освещала такая же слабая масляная лампадка. Бедная девушка встала у раковины и подняла глаза на свое отражение. На нее смотрела не молодая самоуверенная девушка в дорогом брендовом платье, которая стояла в Фениции и наслаждалась предвкушением взрослой жизни, это была слабая, загнанная, пятнадцатилетняя девчонка, тихо, втайне от строгих и равнодушных гувернанток, плачущая о своем одиночестве и ненужности в душе интерната– единственном месте, где бы она могла уединиться. Словно тени прошлого снова приобрели силу реальности. Лицо искривила гримаса боли и обиды, но слезы не текли. Глаза словно высохли. Внезапно к горлу подступила резкая потребность вырвать. Она быстро открыла унитаз и опорожнила свой желудок. Судороги рвоты сотрясли ее еще несколько раз, после чего Влада, наконец, стала приходить в себя. Она умылась и провела мокрыми руками по волосам. Она вышла из комнаты и не глядя на еду, упала навзничь на кровать.

Девушка не помнила, сколько она так пролежала В реальность ее вернул стук в дверь.

Глава 4

– Нууу, так совсем не пойдет, девочка. Давай– ка приходи в себя,–  услышала она вдруг у себя над ухом русскую речь с характерным волгоградским акцентом. Точно такой был у одной из ее однокашницы в интернате из Волгограда.

Тут же она почувствовала, как под звучный "пффф" ее лицо орошается холодными брызгами воды. Влада резко открыла глаза. О боже, кто– то только что окатил ее лицо водой, набранной в рот…

– Ну вот, милая, сейчас покушаешь, придешь в себя,–  вновь затараторила представшая перед ней женщина лет пятидесяти пяти–  шестидесяти. Она была одета в черный хиджаб. Так же, как большинство сирийских женщин из консервативных мусульманских семей, но по ее явно славянскому лицу было понятно, что эти края отнюдь не являются ее исторической родиной… Не говоря уже про идеальную русскую речь…

Влада поднялась на локтях, до конца не осознавая, что происходит.

В это время расторопная тетушка уже деловито водружала поднос с едой на стоящую рядом с кроватью тумбочку.

– Давай, моя хорошая. Бутербродик хочешь? – по матерински спросила она.

– Спасибо, я не голодна,–  настороженно ответила Влада.

– Ты же совсем худая и изможденная. Давай подкрепимся.

На подносе стояла классическая сирийская закусь – оливки, бараний сыр, лепешки с мясом – сфихи, хуммус. Не богато, но очень питательно и сытно.

Женщина умело навертела ей бутерброд из лепешки с мясом и большим куском сыра и безапелляционно вручила его Владе, а сама, нежно гладя ее по волосам, начала ворковать своим успокаивающим голоском.

– Я когда приехала сюда с мужем тридцать лет назад, думала все– не приживусь…И семья его меня не жаловала, и языка я не знала, и обычаев. А этот платок чертов. Уж как я его носить не хотела. У нас ведь в России такого вообще принято не было. Все одевались скромно, но по– светски, без всяких этих религиозных излишеств. Плакала я каждую ноченьку. Думала, видит Бог, сбегу. А потом началась тошнота, головокружение–  родственники мужа заметили, что слабая–  велели пойти к врачу. Пошла к докторше, тоже из наших была, замужем тута, но только они с мужем лет пять как в Алеппо переехали У него там с Турцией бизнес какой– то. Так вот, говорит мне, мол, беременная ты. Сиди, не рыпайся. Вот я и сидела, не рыпалась. А потом сын родился. Меня отец мужа сразу принял. Говорил, никак не могли наследника получить. У старшего брата одни девки рождались Ну а там и мать его оттаяла. Я язык стала понимать. Подружек себе нашла. Из русских и украинок в основном. А нас тута таких много будет. Мужиков– то на родине, сама знаешь, мало. А всем хотелось за принца…А вот они как раз и принцы были–  из– за моря, при деньгах, красивые, а как ухаживают. Вот мой– то как на меня смотрел, как будто железо плавил, как будто сердце у него остановится, если он от меня отвернется. А мы ж оба в институте познакомились. Учились на инженеров в Волгограде. Он приехал и еще трое арабов– двое из Египта и его друг из Сирии. Вот так и жили. Но были и пару местных подружек. Очень религиозных. Их свекровь в дом привела, чтобы они меня всему местному учили. И детей у меня трое от него. Сына старшего женили четыре года назад. А как женили, муж– то и, яани (араб.– часто встречающееся слово– паразит в арабском языке, соответствует русскому «как бы»), преставился. Сосуды.– женщина тяжело вздохнула, но лишь переведя дух, продолжала тараторить,–  ну вот с тех пор– то я теперь и одна… Живу ради детей…

Влада тупо и без эмоций жевала свой гигантский бутерброд и никак не могла понять, зачем эта баба обрушила на нее свой велеречивый волгоградский поток слов… Вообще, как она сюда попала? Воспользовавшись, наконец, кратковременной остановкой в речи своей собеседницы, она спросила:

– А вас кто подослал? Вы тут живете или что?

– Попросил меня, попросил, голубчик наш попросил, Каримик.

– Голубчик,– поперхнулась со злости Влада.

Женщина вскинула голову и продолжила, –  он наш спаситель. Добрый парень. Всем помогает. Дети его любят. И он детей тоже. Он тут вроде царя. Всем заправляет. Все его слушаются. Газовые баллоны, кому что в дом надо, у кого сын пропал, у кого муж. Всем помогает. Это он нас приведет к победе, чтоб эти окаянные кляб (араб.– собаки) Али сдохли. Вот тогда все мы заживем.

Влада закатила глаза. Как же наивны и узки были представления этих людей об истинном положении вещей… И как далек образ "Каримика", описанный этой дамой, от того жестокого похотливого зверя, которого она имела "счастье" видеть всего несколько часов назад.

– Вот только до юбок охоч больно. Хотя и бабы сами, дуры, уж как ему на шею вешаются…Вот говорят, сирийки, скромницы, а сами потаскушки первые. Уж сколько у нас разврату в России, но все равно такого нету. А они просто стыд потеряли. Как видят его, так такой визг. Если бы не религиозные наши дедушки, имамы, так вообще стали бы раздеваться и перед ним напоказ титьки свои и прочие прелести оголять. Фу, срамота.

– Ваш Карим наглый и жестокий преступник, которому я еще отомщу.

Интонация женщина переменилась. Она стала какой– то по– деревенски строгой.

– Ты эти разговоры и мысли брось. Ничего ты ему не сделаешь. А если сделаешь, головы тебе не сносить. Тогда тебе точно не жить. Ты, это, не обольщайся. У него таких, как ты, много. Целый гарем. И каждый день ведет к себе ту, которую пожелает только. Любая готова., потому что он наш герой и освободитель. Ночь, две–  и все. Так с большинством. И с тобой так будет. А поведешь себя правильно– глядишь, и выберешься. Вон, у тебя какая сумка красивая, лакированная. Небось, небедная…Выкуп дадут за тебя–  и вернешься восвояси. И будешь знать, как разгуливать по странам, где война за свободу идет.

– Где моя сумка?– резко спросила Влада.

– Не знаю, ничего не знаю,– стала отнекиваться женщина,– я просто видела. Мне до этого дела нет. Велено– сделано. Сказали прийти тебя покормить – я и пришла. А так это дело не мое. Я вообще свой нос никуда не сую. А то давно бы без него осталась…

– Что– то не видно– смотря в пол, пробубнила про себя Влада.– Послушайте,–  нетерпеливым голосом, но с надеждой громко заговорила Влада,– я российский журналист. Не просто девка какая– нибудь. И Вы как росгражданка должны мне помочь. Свяжитесь с консульством. Или с моим агентством. Позвоните в ЭРА, пожалуйста! Это все, что я от Вас прошу!– уже умоляла ее Влада. Как ей хотелось сказать–  позвоните моему Васелю, но весь ужас ситуации был в том, что его телефона у нее так и не было… В самый нужный момент его конспиралогическая теория подвела. Не было здесь его всевидящего ока… Оставалась еще одна мало– мальская надежда на выключенный и разряженный телефон, но гарантии того, что он все еще в ее сумке, не было никакой. Если бы только она могла его найти и активировать…

– Ты это брось,– еще более строгим тоном проговорила женщина,– и кто тебе сказал, что я росгражданка? И не росгражданка я вовсе. И не надо мне вашего паспорта российского. Мой паспорт как закончился, так я больше никуда не ходила. А зачем? Муж араб, дети тоже арабы. По– русски– то с трудом понимают. Нам что от России? Они о своих– то позаботиться не могут, не то, что о наших. Я вот, инвалид третьей степени, а кто мне что дал? А где пенсия? Неет, не надобно мне ничего от вас. И детям моим не надобно. И зачем им гражданство нужно ваше? И что оно им даст? Только попрекать будут больше на улицах за то, что чужаки.

Влада закатила глаза. Разговаривать с ней было бесполезно. Эта женщина действительно мыслила в жестких рамках стереотипов, навязанных теми, кто ежедневно ведет пропаганду в этой бесчестной войне, где правды нет ни на одной стороне.

– Спасибо Вам за еду, – выдавила из себя улыбку Влада, насильно заглатывая последний кусок пресловутого бутерброда. Говорить с этой женщиной было бесполезно. Хотелось лишь побыстрее от нее избавиться.– Я очень устала и хочу спать.

– Давай, милая, давай. А меня Мария Павловна зовут. Для местных Мариям.

– Очень приятно,– мечтая побыстрее отделаться от собеседницы, быстро ответила Влада.

Мария Павловна убрала с тумбы поднос, бережно накрыла Владу одеялом и поспешила к выходу.

– Отдохни, милая,– произнесла она напоследок. Но тут Влада вспомнила, что забыла за всей этой болтовней задать один вопрос:

– А чей это дом? Они тут все живут или…?

– Так это ж мой дом. Наш дом с мужем. Сыночки мои тоже солдатиками стали. А дом у нас просторный, места много. Так что они тута и бывают. Но они не только тут бывают. Они в разных местах.

И в эту минуту Влада вдруг осознала, что за столь рьяной защитой новоявленных «героев» и их образа жизни, возможно, стоит не слепая преданность и всецелая поддержка, а банальный страх. Страх за себя и своих близких. Страх, что если ты не откроешь дверь боевикам, они откроют ее сами и выкинут тебя из собственного дома. Таких случаев по Сирии было сплошь и рядом. Такие случаи происходили всегда… Влада вспомнила, что во всех старых частях древних сирийских городов, где сохранилась аутентичная архитектура, входные двери были на удивление маленькими. Такие маленькие, что человеку приходилось нагибаться, чтобы спокойно зайти внутрь. Попав туда, однако, человек оказывался в райском месте с богатым внутренним двориком. Таким, какой был у Васеля в старом городе… Эти маленькие двери были построены так, чтобы захватчики на конях, будь то турки– османы, монголы или кто– то еще, не могли врываться в дома на своих лошадях. Тогда это могло спасти хозяину и жизнь, и имущество. Сейчас такие меры уже против незваных гостей не помогали…

Тяжелый сон камнем навалился на разбитое тело Влады. И в нем она летела обратно в Дамаск, к Нему, тому, кто покинул ее и оставил на растерзание этому «героическому» самцу. Она летела, но никак не могла найти верного пути…Над серыми землистыми дорогами, желтыми скалами и редкой порослью бледно– зелёных оливковых деревьев.

Глава 5

Выйдя из комнаты, Карим прямиком направился обратно в штаб, где всего несколько часов назад встретил Ее. При входе в комнату справа в коридоре весело старое зеркало. Он недовольно вздохнул, увидев в нем свою опухшую губу с кровоподтеком.

– Стерва, он еще заставит ее за это заплатить,–  пронеслось у него в голове. Мысль о проведенных с ней минутах не выходила из головы. Несмотря на острый оргазм, он не почувствовал удовлетворения. На душе было скверно. Не так он привык брать женщин, да и не хотел ее боли и унижения. Она и без того была унижена и затравлена, эта бедная милая девочка, почему– то так зацепившая его с первой минуты, как он увидел ее в багажнике автомобиля. Хотел ненавидеть ее, потому что она была этого гребаного ублюдка, но не мог, даже специально накручивая себя. Карим вспомнил о ее красиво очерченной спине, изгибающейся под ним, о теплоте и узости ее женского лона, упругих грудях, нежной на ощупь коже, медовых длинных волосах, которые так хотелось нежно перебирать, а не жестко трепать… Она подействовала на него подобно магниту, послав к паху волну тока. Что в ней было такого, что его так влекло, вопреки логике и застилавшей глаза ненависти к Увейдату и всему, что с ним было связано… Карим любил сочных женщин с формами, а сам потерял контроль от этой худой девчонки… Не просто потерял контроль… Говорил себе, что сделал ей больно потому, что шлюха Васеля, а на самом деле, вскипел, как мальчишка, что не стала заигрывать и флиртовать с ним, как другие, что осмелилась кричать и обзывать его, демонстрируя свое пренебрежение, что непроизвольно начала их сравнивать, превознося своего любовничка… И вот, он сорвался, и теперь чувствовал себя полным дураком. Она в его комнате, греет его постель, обливается горючими слезами, проклиная его, а он, как юнец, мечтает, что она еще будет стонать под ним от страсти, а не от боли… Это наступит очень скоро–  в потом он выкинет ее,–  внушал себе Карим– . Потому что она женщина врага. Потому что сам Увейдат бы поступил на его месте именно так… Уже поступил, даже хуже… Он снова вспомнил все то, что заставило их когда– то пересечься, и руки с силой сжались в кулак, обелив костяшки пальцев… Он стиснул зубы, но вовремя взял себя в руки, понимая, что не один, что на него смотрят люди, и это знать они не должны…

В штабе как всегда было много народу. Когда Карим туда зашел, все по привычке оживились. Кто– то молча кивнул ему без каких– либо эмоций, кто– то явно уже обсудил его «уединение» с пленницей, кто– то лишь бросал на него косые, полные зависти взгляды. Карим подошел к креслу, где оставил свое оружие. Его тут же окликнул Валид.

– Давай выйдем, есть разговор,– сухо и сдержанно попросил он Карима.

Тот молча кивнул. Они направились наружу. Карим понимал, что скорее всего, разговор сведется к какому– нибудь очередному нравоучению. Валид был его лучшим другом с детства. Отец Валида работал конюхом на ферме отца Карима. Поступив в регулярную армию два года назад, оба они были счастливы, что их распределили в одну часть. Решение о дезертирстве и переходе на сторону оппозиции ими тоже было принято коллективно. Валид был надежным товарищем и хорошим советником, но его постоянное вмешательство в личные дела Карима, замешанное на высоких моральных принципах с того момента, как Диб получил неограниченную власть, популярность и внимание женщин, которым любил пользоваться, все больше его тяготили.

Они вышли на большой балкон, выходящий во внутренний дворик, украшенный небольшим палисадником. Он был превращен бойцами Карима в склад разной техники, однако растущие там несколько деревьев лимона и дикого апельсина все еще напоминали о его былом предназначении.

– Это она тебя так отделала?– с сарказмом поинтересовался Валид, глядя на распухшую губу Карима.

Тот злобно выдохнул, тронул свой ноющий рот, но ничего не сказал.

– На. Смотри, тебе будет интересно,– деловито проговорил Валид, протянув другу планшет с интервью Васеля Владе. Глаза Карима быстро побежали по строчкам, он нахмурился.

– Интересно, он оприходовал ее до интервью или после?–  горько усмехнулся Диб,– но почему она не сказала, что журналистка сразу? Это не может быть подставой…Ее не могли подослать специально?

– Исключено,– замотал головой Валид,– люди Абу Лейса даже не знали, что она русская. Они вообще не думали, что там будет баба в машине…

– Тогда так и будем делать вид… Будто бабы в машине и не было…– задумчиво проговорил Карим.

– Ты серьезно?– с раздражением выпалил Валид,– она непростая девчонка. Ты пойми, это не шутки. Мы должны решить, что с этим делать. Во– первых, мы можем использовать ее в своих целях, но в то же время, это достаточно опасно, потому что кража иностранца, работающего за рубежом–  дело международного уровня. За ним последует определенная реакция…Что ты будешь делать? Об этом надо срочно доложить…Завтра приезжают иностранные кураторы с новыми добровольцами…

– Стоп, Валид– перебил его Карим– не указывай мне, что делать! Я не буду докладывать им о ней. Это мое дело, и я с ним сам разберусь.

– Как ты с ним разберешься? Ты совсем рехнулся? Ты хочешь спать с ней?! У тебя что, мало женщин?! Ты ведешь себя как…– Валид осекся.

– Как?!– гневно и дерзко парировал Карим,–  договаривай, раз начал! Но не забывайся, Валид, не забывай своего места!

– Брат,– уже более мягким тоном заговорил тот,–  ты знаешь, как я к тебе отношусь, как я отношусь к нашему делу. Победа близка. И во многом это твоя заслуга. Но твое поведение в последнее время…Пойми, ты действуешь себе во вред. Братья говорят…

– Кто говорит?! Приведи мне их всех сейчас же сюда!–  снова резко перебил его Карим,–  не этим иностранным собакам, сидящим по европам и азиям и бездельничающим, указывать мне, что делать! В отличие от них, я каждый день рискую жизнью своих братьев и своей во имя свободы, а что делают они? Ты знаешь, я всегда был против их руководства, а сейчас, когда они стали подсовывать нам этих террористов– наемников, насаждающих свои понятия и чувствующих себя хозяевами Сирии, они превращаются из наших союзников во врагов. Это наша война и нам, таким, как ты и я, волей Аллаха освобождать нашу страну, не им! Не каким– то пришлым гураба (араб.–  чужакам)– иностранцам!

Валид молчал. Брови его были нахмурены, глаза устремлены в одну точку. Он думал над тем, что говорит Карим и казалось, что ему это не очень нравится.

– Пойми, слишком рано проявлять независимость. Мы все еще балансируем на грани. Посмотри, это нас бомбят. Это мы почти на линии фронта. И если на этой улице пока все тихо, кому как ни тебе знать, что все это временно. На неделе мы должны искать новое убежище, как делали это месяц назад. Но если ты просто поменяешь местоположение, то я теряю свой дом. Это мой дом!!! Тут живет моя мать! Не сейчас, пойми, не сейчас проявлять характер,– пытался он достучаться до Карима.

– Твоя семья– моя семья, Валид. Ты знаешь это… Но это не относится к тому, о чем мы с тобой говорим. Все мы что– то теряем на этой войне…Но объясни мне, зачем нам нужны эти шармуты, сидящие в другой стране? Деньги можно получать напрямую, этим вопросом я планирую заняться. Мои родственники над этим работают. Оружие тоже будет.

– Хорошо, не хочешь подчиняться командирам извне – это твое право. Но эта девчонка? Что в ней особенного? Таких, как она, множество… Дело в Увейдате, да? Ему ты хочешь насолить, держа ее здесь? Ты говоришь, что мы все многое теряем в этой войне, но мне кажется, что нечто важное для тебя ты потерял еще до войны, и с этим как– то связан Увейдат… Я не знаю, что, но дело ведь в этом…Зачем именно он тебе? Он ведь не самый плохой из всех хиялов…Он далеко, в Дамаске, за сотню километров. Неужели нет врагов поближе? Но ты заказываешь именно его машину, а теперь пытаешься создать нереальную проблему именно из– за его женщины…

– Хватит,– отрезал Карим,– сегодня приедут новые люди, я с ними переговорю. По вопросу моей отчетности, не о ней. Я не буду подчиняться тем, кто и на войне– то не был никогда, кто отдает мне и моим людям приказы, лежа на бабах.

– Ты тоже, я смотрю, себе в последнем не отказываешь,– подколол его Валид.

Карим усмехнулся, но промолчал в ответ.

– Как Малика?– словно между делом спросил Валид.

– Нормально,– сухо ответил Диб. Он понимал, что хитрый Валид каждое слово в этом разговоре подбирал не зря. За это он его и ценил как ближайшего помощника.

– Когда она приедет?– не унимался собеседник.

– Она приедет тогда, когда я ей скажу,– огрызнулся тот ему в ответ.

Валид только пожал плечами, взял снятый с плеча автомат и пошел внутрь дома. Почти у двери из– за спины он все же бросил Кариму:

– Все же поговори об этой русской с вышестоящими. Это тебе мой братский совет.

Не дожидаясь очередной яростной реакции Карима, он вышел прочь.

***

Карим снова со всей силы сжал кулаки. Он и сам колебался, не понимая, как лучше поступить. Все эти указания издалека тяготили его все больше и больше. Особенно обидно было терять своих людей, ничего не значащих для тех, кто руководит ими на расстоянии, словно пешками на поле. А еще эти наемники. Разве такой революции они хотели? Разве хотели они, чтобы к ним приехали чужаки со всего мира. Они сражаются только ради денег и делают все, что хотят. Они присылают зеленых сопляков, которые не могут отличить снайперской пули от обычной. С этой армией они предлагают нам штурмовать Дамаск и Алеппо?!– гнев рос в нем все больше и больше. Но более всего его настораживало то, что с ростом его популярности среди населения эти шакалы стали видеть в нем конкурента. Все эти провокации, сплетни о его похождениях, большом количестве женщин и несоблюдении канонов ислама. Все эти ишаат (араб.– инсинуации) могли придумать только они, чтобы задвинуть его, Карима Диба, куда– нибудь подальше, а лучше в забвение. Чтобы он сгинул в какой– нибудь канаве, чтобы потом сказать, что революция всегда пожирает своих сынов. Совсем недавно с перерезанным горлом был найден один из его соратников из Алеппо–  и говорят, что это сделали отнюдь не люди режима, а свои….Эти шакалы– наемники…Верить нельзя никому…

А еще Она упала ему на голову…Карим снова задумался о ней. Странно, но за последние часы его мысли то и дело возвращались к этой русской…–  было в ней что– то такое притягательное, засасывающее, что понять он пока не мог… Нет, это не только аристократизм и образованность. Она ничем не уступает его Малике. Малика… Разве может она сравниться с его Маликой…Ради нее он поссорился с одним из самых близких своих соратников …Завистники высмеивают его, что она старше, не носит платок и ведет себя слишком смело… И она действительно в последний свой приезд настолько его разозлила, что пока видеть он ее не желал, приказав сидеть в его тайном доме в ливанском Триполи. Его люди так и не смогли сломить наступление и перехватить инициативу… Просто удерживали занятые еще в первые месяцы успехов рубежи. Злость на происходящее почему– то распространилась и на Малику, которая с удовольствием подлила масло в огонь своим сварливым характером. Прошло уже больше месяца, но он все еще не хотел ее видеть, хотя все еще любил…Или не любил? Он сильно скучал, даже когда спал с другими…Эта тоска не покидала его…Но теперь эта русская…

Мысли Карима были прерваны появлением суетливой темной тени, деловито несущей таз с постиранным бельем. Он пригляделся– это была Мариям, Умм Валид (араб.– мать Валида) – русская мать его друга Валида, та, что была направлена к Владе.

– Умм Валид,– с уважением, но достаточно властно окликнул ее Карим,–  таалю (араб.– идите сюда).

Та быстро поставила таз на землю и, семеня, поспешила к мужчине.

– Кейфа (араб.– как она?)?– спросил он ее тихим голосом с достаточно сосредоточенным лицом.

Теребя свою абайю и смотря в пол, Мариям отрапортовала:

– Ну, она покушала, заснула…

– Хильв (араб.– хорошо),– еще тише произнес Карим, словно опасаясь, что его слова кто– то услышит.

Мариям почтительно наклонила голову и хотела было вернуться к своему белью, но он окликнул ее уже со спины

– Приготовьте ее. Завтра я буду ночевать в той комнате.

Та молча кивнула, не демонстрируя на своем лице никаких эмоций и засеменила прочь.

Оставшись один, Карим поднял голову на небо. В кромешной иссиня– черной тьме нежным слабым свечением горели звезды. Еще два года назад точно так же он смотрел на них с крыши своего дома в одной из окрестных деревень Хомра, мечтая о славе героя Сирии, подобно своему прославленному родственнику. Те же кувшины большой и маленькой медведицы…В детстве мать обещала ему, что если он будет хорошо себя вести, Аллах обязательно нальет ему из них самого вкусного молока на свете… Время шло, а молока все не было…Мать его обманула, а может, Аллах…– Карим думал обо всем этом и ему становилось все грустнее… Жизнь–  жестокая вещь. И он должен быть жестоким…

Глава 6

Сумбурные картины прошедшего дня и ночи смешались в блуждающем сознании Влады в кашу. Вот, она падает в яму, но эта яма– багажник автомобиля. Потом вдруг появляется яркий свет–  она пытается на него бежать, но к земле ее придавливает Карим. Он громко смеется, она смотрит на него и почему– то видит в нем черты Васеля. Еще секунда–  и черты ее любимого становятся все более отчетливыми. А потом картинка снова какая– то неясная и размытая. И вот, она сидит в опере и слушает какую– то протяжную песню в плохом исполнении певца. Он пытается петь нараспев, старается. Но выходит как– то комично и крайне бездарно. По телу Влады словно бегут мурашки, ей очень плохо от этого пения, неприятные ощущения от которого усиливаются заметным ознобом.

Влада проснулась. За окном протяжно тянул мулла. Он еще не начал читать свою призывную к утреннему намазу молитву, а словно распевался, беря те или иные аккорды. Его пение было каким– то страдальческим, измученным. Как будто это дело давалось ему с большим трудом или же он переживал какую– ту тяжкую душевную драму. Наверное, так и читают молитву, когда ты на войне. Слишком много боли вокруг, слишком много смертей… В комнате было очень холодно. Шуфаж почему– то затух, а ворочаясь во сне, Влада, видимо, раскрылась. Девушка прислушалась к звукам в доме–  было заметно тише, чем тогда, когда ее покинул Карим. Но она все же различала шаги людей, тихие разговоры…

Влада снова тяжело вздохнула, понимая, в каком ужасном положении оказалась. Все это не было сном… Сюрреалистичным кошмаром, который оставляет неприятный осадок на душе, не покидающий тебя в течение нескольких часов после сна… Слез, однако, уже не было. Да и вообще плакать как– то не хотелось. Надо было думать, как выбираться из этого положения. Как жить дальше. С той унизительно драмой, которая уже успела нанести столь глубокую рану, но отнюдь пока не заканчивалась… Заснуть она больше так и не смогла. Светало– так она поняла, что проспала больше десяти часов– легла еще днем, а теперь был рассвет. Ее ждал новый день, исход которого предугадать было невозможно. И только одно она знала точно–  этот амбициозный мудак, старше ее всего на пару лет, не сможет ее сломать… Никогда…

***

Солнце в то утро так и не постучало в их окна. – Бывает оно здесь вообще,–  пронеслось у Влады в голове, когда она, наконец, разлепила глаза. На улице было немного сумрачно, словно все было покрыто дымкой или пылью. Свинцово– серое небо, тяжело нависающее над этим унылым местом, словно прижимало этот пессимистичный пейзаж к земле. В отдалении слышалась какая– то стрельба. Однако расстояние, судя по всему, было неблизкое. Такие выстрелы можно было услышать и в центре Дамаска, когда в каком– нибудь из пригородов проводили спецоперацию. В комнате было очень холодно, а когда Влада высунула из– под одеяла ноги и коснулась ими пола, ее словно обдали ледяной водой из крана. Собравшись с духом, она, наконец, встала, одев свои туфли, так несуразно смотревшиеся в этой обстановке, и укутавшись в одеяло, пошла в ванную. Лампада еле– еле светилась, доживая свои последние минуты, чем поспешила воспользоваться девушка, посмотрев на свое отражение в висевшем на стене зеркале. Картина, представшая ее взору, мягко говоря, была мало привлекательна. Под слабым тусклым светом она смогла разглядеть свои огромные синяки под глазами, от растекшейся туши и переживаемого стресса, доходящие почти до середины щек, спутавшиеся волосы, распухшее от слез лицо. –Вряд ли я понравлюсь ему в таком виде,–  с сарказмом подумала она.

В этот момент в двери послышались повороты ключа. Влада не была к этому готова, поэтому быстро кинулась обратно на кровать, укутавшись с головой в одеяло,– меньше всего она хотела сейчас встретиться лоб в лоб со своим пленителем.

Но это оказался не он. С деловитым видом, внося поднос в комнату, зашла и поспешно захлопнула за собой дверь ее вчерашняя русская знакомая.

Все с тем же суетливым опекунским выговором она завела свою трель:

– Доброе утро, дорогая. Хороший день сегодня. Тихо. Никто не стреляет, значит, никто не гибнет. Значит, всем хорошо.

Влада раздражено вздохнула,– говорите за себя! Мне, например, очень плохо, я хочу вырваться из этого чертового места!

Женщина только махнула на нее рукой, словно поспешила избавиться от назойливой мысли, и невозмутимо продолжала:

– И тебе станет хорошо сейчас, милая. Вот, поешь, подкрепись. Мне велено было тебя хорошо кормить, чтоб не отощала. А мы с девочками тебе сейчас ванную организуем, искупаем тебя, причешем, и будешь ты у нас красавицей.

– Что? –  продолжала Влада все с более растущим негодованием. Оказалось, что сегодня сил противостоять этой даме у нее стало больше, чем вчера. –  Как это вы меня искупаете? Что за бред? Тут даже воды нет– она отключена! И вообще, оставьте меня в покое, если ничем нормальным мне помочь не можете!

– Ах ты, дурочка– дурочка, вместо того, чтобы ругаться, лучше бы попокладистей стала, поприветливее. Что ж ты такая бука– то? Как сыч, ей богу.

– Оставьте меня в покое! –  прокричала на нее Влада и сложила руки на груди, явно демонстрируя, что не хочет ни есть, ни вступать в дальнейшие дискуссии.

Лицо Марии Павловны стало серьезным, она нахмурилась и пробурчала:

– Не хочешь по– хорошему, будет тебе по– плохому. Велено тебя, чумазую, отмыть–  отмоем. Ничего, придут сейчас девочки, посмотрим, как ты запоешь…Они– то свое дело знают…И она проворно повернула ключ в двери и вышла..

Влада с удивлением слушала все, что говорит эта русская женщина, имя которой она вчера вечером не запомнила –  и никак не могла понять, как это все возможно. Как возможно тут, посреди окопавшегося района Хомра, где давно отключили электричество и водоснабжение, говорить о каких– то ванных? И вообще, зачем это все?

Мысли ее, однако, снова вернулись к реальности, когда ключ в двери опять повернулся. На этот раз вместе с Марией Павловной в комнату вошли еще три женщины–  две молодые и худые, вернее такие, жилистые, а замыкала эту процессию отвратительная толстая женщина– китиха, с которой накануне Влада имела «счастье» познакомиться…

Женщины не спеша зашли внутрь, закрыли за собой дверь и одновременно обратили свои взоры на Владу. Мария Павловна что– то умело и тихо нашептывала им на мало понятной местной аммие (араб.– диалект), кивая в сторону бедной распластанной на кровати девушки. При этом китиха одобрительно кивала, присвистывая и причмокивая, в то время как молодые смотрели на пленницу враждебно и с нескрываемой противоречивой смесью зависти, презрения, недоверия и любопытства. С настороженным вниманием, полусидя на кровати, обмотанная, как в кокон, на эту процессию взирала Влада. Семеня ногами, в ее направлении медленно поплыла китиха, при этом ее огромный живот двигался по своей собственной, хаотичной траектории.

Вдруг она вытащила из кармана веревку–  еще секунду–  и от ее нелепых медленных движений не осталось и следа, китиха проворно закрепила веревку у изголовья кровати, обмотав о перекладину, служащую единственным украшением этой кровати. Не успела Влада начать сопротивляться, как к ней подскочили две другие женщины помоложе, оперативно схватили ее за руки, при том, с силой, о существовании которой вряд ли можно было догадаться по их субтильной комплекции. Они быстро и эффективно помогли старухе умело примотать руки брыкающейся девушки к кровати. Всего за какие– то считанные секунды Влада оказалась прикованной к изголовью кровати, и, несмотря на все отчаянные попытки вырваться, не могла справиться с умело завязанными узлами, больно врезающимися в ее руки. На ее запястьях и так остались синяки от вчерашней бечевки…

Тем временем Мария Павловна распахнула входную дверь, у которой уже стоял какой– то гигантский чан. Видимо, его принесли заранее. Она и две другие молодые женщины быстро зашли в ванную, выйдя оттуда с тремя ведрами, которые Влада, почему– то не заметила, когда ранее заходила туда. Видимо, процедура вот такого «купания» здесь была неновой. Каждая из них умело зачерпывала ведром из чана воду, быстро занося ее в уборную и наливая в ванную. Влада поняла это по звукам. В это время китиха взяла стоявший у двери полиэтиленовый черный пакет, принесенный ими, и стала доставать оттуда разные предметы, назначение многих из которых было известно Владе.

Бутылка с жидким оливковым мылом, кииса– специальная перчатка с абразивом из конского волоса, используемая в традиционных арабских хаммам, белые платяные бинты, свеча, зажигалка, маленький металлический круг, который Влада где– то видела, но не могла вспомнить, где.

Все еще таскающая с другими женщинами воду Мария Павловна заметила, что взгляд Влады прикован к содержимому пакета и между делом бросила на русском:

– Умм Бушер всю жизнь проработала в хаммам. Она все знает о том, как приготовить женщину.

К чему приготовить? О чем она говорит? Что это за цирк? Что за странные предметы,–  Влада с ужасом и раздражением взирала на происходящее вокруг нее, ощущая себя попавшей в какой– то голливудский фильм о людоедах, готовящих жертву к трапезе.

Зачерпнув последнее ведро воды, Мария Павловна снова захлопнула дверь и повернула ключ. Две молодые женщины с беспристрастным видом подошли к недоумевающей Владе и умело отвязали ее руки, однако не для того, чтобы освободить. Они с той же несвойственной для их внешнего вида силой подняли ее сопротивляющееся тело с кровати и потащили в ванную.

Там уже с новой силой горела лампада, от заполненной водой ванной исходили клубы пара. Дверь в уборную закрылась. В помещении остались только толстая женщина, названная Марией Павловной Умм Бушер. Сейчас Влада вспоминала, что так ее называл и Карим. Еще две молодых арабки. Сама Мария Павловна суетилась в спальне. Толстая женщина не спеша подошла к девушке и с силой сорвала с нее простынь, которую на ходу успела стащить с кровати Влада, чтобы хоть как– то скрыть свою наготу перед посторонними. И вот, она предстала перед троицей совершенно голой. Те оценивающе стали ее изучать, отчего Влада почувствовала, как щеки ее загораются от стыда и унижения. Она быстро попыталась прикрыться, но женщины не обратили ни малейшего внимания на ее попытки. Умм Бушер показала пальцем Владе на ванную, дав понять, чтобы она лезла в воду. Девушка повиновалась, понимая, что сопротивление тут бесполезно, к тому же вода служила единственным спасением от их испытующих взглядов. Погрузившись в источающий пар кипяток, Влада почувствовала, как по ее коже пробежали сотни тысяч раскаленных иголочек, но это не затмило чувства удовольствия от соприкосновения тела с нежной, обволакивающей жидкостью, которая словно уносила Владу далеко– далеко. Вода истончала какой– то приятный запах от добавленных в нее благовоний. Она забылась, стараясь не обращать внимание на суетящихся вокруг женщин. Ощущение расслабленности и умиротворения, так недостающих все это время, помогли ей отключиться от реальности, однако, ненадолго. Уже через минуту одна из ее банщиц пристроилась к ее голове и грубо начала намыливать волосы оливковым мылом, не обращая внимание на то, что стекающие по лбу девушки вспененные потоки сильно щиплют глаза. Тем временем китиха что есть мочи умеючи начала скрести киисой по телу Влады. Ощущение было не из приятных, особенно в свете того, что ни одна из них и не пыталась быть деликатной и никак не церемонилась с Владиными ощущениями.

Когда первая стадия пытки была закончена, девушку подняли на ноги, обернули в большое платяное полотенце и вывели из ванной. В комнате было на удивление тепло–  пока проходили банные процедуры, Мария Павловна включила шуфаж, а также расставила несколько лампад и свечей. Владу подвели к кровати и также умело привязали ее руки обратно к изголовью. Вышедшая последней из ванной Умм Бушер подошла к вываленному из пакета на трюмо содержимому и взяла тот самый странный металлический диск. Влада пригляделась и вспомнила–  именно такие продаются на рынке Хамидия. Китиха не прикасалась к нему руками, а подцепила его железными щипцами и поднесла к одной из толстых свечей, разожженных Марией Павловной на трюмо, так, что пламя было под диском.

– Воск,– подумала Влада и сердце ее упало в пятки. Больше всего на свете она ненавидела восковую эпиляцию, болезненную даже в условиях элитного салона красоты, не то, чтобы в таких полевых в буквальном смысле условиях.

Тот начал быстро шкворчать и булькать, превращаясь в подвижную раскаленную массу. Китиха убрала диск подальше от огня и оставила на пару минут – схватиться. Поспешившие ей на подмогу женщины быстро разрезали полотняный бинт на кусочки по 15– 20 сантиметров. Воск на диске был все еще жидким, но скорее в состоянии крема, чем воды. С ножом в руках и тряпками они толпой подошли к Владе. Одна из молодых банщиц крепко зажала ей ногу на уровне ступни. Умм Бушер умело намазала на нож горячий воск и, словно масло по хлебу, вмиг распределила его по ноге Влады. Тут же сверху него прилепили полотняную тряпку. Адское орудие для «красоты», придуманное арабками, больно жгло кожу, но когда оно застыло и Умм Бушер с силой отодрала кусок материи от кожи Влады, та заорала от боли, словно ее облили кипятком. Женщины переглянулись и захохотали. Одна из них даже издала характерный гортанный звук, который они делают с использованием языка. Влада называла его «улюлюканьем». Оно служило своего рода выражением любой эмоции этих женщин – радости, грусти, удивления… Его использовали на свадьбах, на похоронах, при рождении ребенка, при женских посиделках, в том числе и в хаммамах. Конечно, образованные высокородные арабки не позволяли себе издавать подобные трели, но среди деревенских жительниц эта традиция передавалась из поколения в поколение, при том, не только в Сирии, но почти во всех арабских странах.

Умм Бушер что– то проговорила на неразборчивом для Влады, совсем народном наречии, и оскалилась. Такой же была реакция на ее слова и у других женщин.

Мария Павловна, усевшаяся в голову к Владе расчесывать ее волосы, перевела ей: Умм Бушер говорит, что женщина мусульманина должна быть без единой волосинки. А еще она сказала, что ты будешь горячей в постели– когда невестам перед свадьбой убирали волосы, смотрели на ее реакцию– если она кричала и билась, то мужчину ожидала тигрица, если же молча терпела– холодная рыба. –  Она тоже оскалилась, с силой вычесывая очередной ковтун в спутавшейся шевелюре Влады.

Сама девушка не знала, куда ей деваться от разрывающей ее с одной стороны боли, а с другой– раздражения и возмущения. Ее готовят для развлечения этого козла!!! Словно она рабыня из Средневековья, а не современная независимая женщина. Девушка снова начала брыкаться и вырываться, но ее попытки были совершенно напрасны. Веревки у изголовья и руки молодых помощниц толстой матроны не давали ей возможности вывернуться от ее нестерпимой экзекуции.

Когда, наконец, от лишней растительности было избавлено все ее тело, руки Влады освободили, подняли ее с кровати и привязали к железной палке у окна, с помощью которой раскрывались и закрывались железные жалюзи, так популярные в арабских домах. На нее накинули полотенце, чтобы прикрыть наготу. В это время женщины коллективно стали застилать новую постель. Влада стояла привязанная у окна, чувствуя себя разбитой, униженной и беспомощной. Она посмотрела наружу и увидела, как во внутренний двор дома, на который окна и выходили, въехал маленький белый топик (араб.– микроавтобус), каких миллионы шныряют по всей Сирии. Через мгновение к авто из дома вышли двое мужчин в форме с оружием, в одном из которых Влада узнала Карима. Его мощная фигура возвышалась над всеми остальными. Дверь топика открылась–  и оттуда выпрыгнули пять– шесть мужчин в штатской одежде, лица которых было не разглядеть, как, впрочем, и номера автомобиля. Зная, как выглядят сирийские номерные знаки, Влада поняла, что машина была сирийской, но вот название города, где она зарегистрирована, который всегда пишется на металлической пластине, было заляпано грязью. Карим стоял лицом к приехавшим и оживленно о чем– то с ними беседовал. Казалось, они не спешили заходить внутрь дома, то ли чего– то ожидая, то ли что– то обговаривая. В диалог вступил спутник Карима, который стал показывать рукой в сторону города. В это время Карим внезапно резко обернулся назад и поднял голову к окнам, где сидела Влада. Она тотчас спряталась за стеной, надеясь, что он ее не заметил. Что заставило его посмотреть именно туда, где стояла она? Неужели в силе ненависти ее взгляда столько мощи?

Через минуту ее отвязали от железной палки и опять примотали руки веревкой к изголовью кровати. К ней снова подошла Умм Бушер и бесцеремонно стала обмазывать ее тело каким– то ароматным маслом. Ее жирные руки коснулись не только кожи Влады, но и ее сокровенных мест, при том Умм Бушер ехидно прихихикивала под одобрительные улюлюканья ее помощниц, которые тем, временем, в очередной раз наполняли ванную водой из бака, поставленного снаружи у комнаты.

Голова Влады закружилась от очередного прилива ярости, которая, однако, почему– то стала уступать место странной слабости. Она не помнила, когда ее мучительницы покинули комнату, провалившись в какую– то полудрему, словно голова была одурманена.

Глава 7

Карим стоял во дворе с приехавшими новобранцами, но все его мысли были обращены к предвкушению предстоящей ночи, которую он собирался провести с русской. Он так и не мог перестать о ней думать, как бы ни заставлял себя отвлечься… За последний год он поимел стольких женщин–  шлюх и недотрог, красивых и не очень, умных и глупых, богатых и бедных…Он с легкостью смог затащить в постель многих иностранных журналисток, приезжавших в Хомр снимать репортаж про революцию…Они все теряли от него голову. Молодой, красивый, смелый, с оружием–  что еще нужно женщине от самца? Но почему его тянуло именно к ней… Может, это ее непокорность?–  думал он… Пытался вспомнить, как все было с Маликой… Нет, было иначе…. Чувства к ней предельно понятны и ясны–  увидел– захотел– получил, а с этой русской было все шиворот– навыворот. Пассивная ненависть переплетались с неуместной жалостью, искренний интерес с неизбежным презрением… В любом случае, он скоро наиграется, тогда можно будет подумать и о выигрыше от такой заложницы. Карим много раз анализировал ее похищение. Вряд ли Увейдат смог так быстро вычислить, что это были именно его люди, тем более, он даже сам не планировал получить от него такой «подарок». Изначально ему нужна была только машина сукиного сына для инсценировки одной провокации… Значит, пока запас времени все же есть… Но если Увейдат все уже вычислил, даже лучше. Он будет кусать свои проклятые локти, думая, что Карим трахает его женщину, но сделать ничего не сможет. Владу можно было освободить, только нанеся поражение Кариму и его отряду, но сделать это пока никому так и не удалось… Мужчина отогнал мысли о том, что будет после. Есть сейчас, есть пока… И это «пока» она будет только его, только он будет иметь на нее права. С этой твердой мыслью он решил не поднимать тему о русской с иностранными кураторами, что ему настоятельно советовал сделать Валид.

Страницы: «« 12

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга стихов — результат творчества отдельно взятой души на протяжении более пятидесяти лет. Мно...
…Они в смертельном отчаянии. Звонят на телефон доверия «Больше некуда», потому что действительно бол...
Когда кончается одна напасть, то какое-то время ты можешь дышать полной грудью, но ровно до того вре...
«"Письма смерти" Чжоу Хаохуэя – это одновременно и процедуральный детектив, позволяющий понять, как ...
Встреча с Мартином – лучшее, что случалось с Элли. Он помог ей забыть о кошмарном прошлом – во всяко...
Бизнес-анализ – востребованная и увлекательная дисциплина, без которой невозможно представить соврем...