Добрая самаритянка Маррс Джон

Глава 15

Я проспала сигнал будильника, и никто не подумал меня разбудить, так что к тому времени, как я встала с постели, в доме было тихо и пусто.

Я прошла некогда пустовавшую комнату, которую теперь занял Тони, и подумала, удастся ли мне когда-нибудь еще раз ощутить затылком его сонное дыхание рядом, в постели? Задела рукой стену лестничного пролета, и на моем белом халате осталось черное пятно. Ругнулась в адрес стены и бросила халат в стиральную машинку. Пока ждала окончания тридцатиминутного цикла, сидела у кухонной стойки в спортивных штанах и футболке и поглощала земляничный йогурт из двух баночек – Эффи очень любила этот йогурт, но у него быстро истекал срок годности. Барабан машинки крутил мой халат то в одну сторону, то в другую. Это было похоже на кручение мыслей у меня в голове после прошлого звонка Стивена.

Все, о чем я могла думать, – о просьбе лично присутствовать при его смерти. В последние тридцать часов, едва я пыталась обдумать одну мысль, ее место занимала другая – но Стивен присутствовал во всех.

Люди часто не хотят умирать в одиночестве. Многие из тех, кому я помогала, выражали свою благодарность, прося меня разделить их последние мгновения – на другом конце телефонной линии. Несколько кандидатов были слишком зациклены на себе, чтобы подумать о моих нуждах, и я узнавала об их смерти только из местных газет. Но никто, даже Дэвид, не просил меня присутствовать лично. До Стивена.

«Что, если б я попросил вас, Лора, быть со мной, здесь, в моем доме, когда я повешусь? Вы пришли бы?» Его вопрос все еще эхом отдавался у меня в голове.

В тот момент я часто заморгала и встряхнула головой, застигнутая врасплох предложением. Потом попыталась снова обрести профессиональное спокойствие.

– Не думаю, что такое уместно, – ответила я.

– Извините, я просто… боюсь, что могу сделать это неправильно. – В его голосе звучало разочарование.

– Понимаю – и, вероятно, на вашем месте чувствовала бы то же самое. Но я могу быть с вами по телефону так долго, как вы захотите.

– Мне нужно, чтобы вы были здесь, сказали бы мне, если я что-нибудь упущу, заверили бы меня, что всё будет в порядке… Присутствовали бы… ну, вы понимаете… в самом конце.

– Боитесь передумать?

– Нет-нет, я не передумаю. Просто вы вроде как поняли меня. Вы не похожи на тех психотерапевтов и психоаналитиков, которые пытались рассказать, что мне есть ради чего жить, или накачать меня коктейлем лекарств так, что я больше не мог мыслить ясно. Вы правильно воспринимаете меня.

– Да. – Я была польщена, что он разглядел это.

– Могли бы вы хотя бы подумать об этом?

– Не могу, Стивен. Извините, но вы просите меня сделать нечто незаконное и совершенно неэтичное. У меня могут быть огромные неприятности.

Между нами повисло неловкое молчание; никто не знал, что сказать дальше.

– Вы правы. Извините, мне не следовало просить о таком, – ответил он. – Больше не буду.

– Всё в порядке.

– Мне пора идти, – сказал Стивен и повесил трубку.

Я осталась сидеть словно в оцепенении, прижав трубку к уху и слушая короткие гудки. Рациональная часть моего существа ощетинилась при его предложении. Я была зла на него за то, что он ставит меня в столь сложное положение. Но одновременно ощущала восторг – и это тревожило.

– Всё в порядке, Лора? – спросил Санджай. – Витаешь где-то в облаках…

«Отвали и оставь меня в покое», – хотела сказать я. Мне нужно было немного личного времени и пространства, чтобы обдумать просьбу Стивена.

– Да, у меня только что был тяжелый разговор, – ответила я. – Изнасилование, сам понимаешь.

– Может, пойдешь в комнату для визитов и поговоришь об этом с кем-нибудь?

– Нет, все будет в порядке. Но все равно спасибо.

Я одарила его неискренней улыбкой и направилась в туалет. В умывальной плеснула себе в лицо холодной водой, потом промокнула бумажным полотенцем. Глядя в зеркало, заново нанесла помаду и тональник.

«Конечно, ты не можешь! С чего он взял, что ты так поступишь? Ради бога, ты же мать! Ему-то терять нечего, а ты нужна своим детям и мужу. Ты понятия не имеешь, кто он на самом деле и чем занимается, когда не говорит с тобой по телефону. Он может быть сумасшедшим. Ты не окажешься настолько тупой, чтобы согласиться!»

Стиральная машинка пискнула, уведомив меня об окончании цикла отжима. Я переместила влажный халат в сушилку и сунула в тостер коричный рогалик.

Я приняла правильное решение, когда отказалась. Присутствовать при смерти Стивена было нелепой и опасной идеей.

Глава 16

– Боюсь, не могу найти никаких записей о его пребывании, – начал сотрудник регистратуры, просматривая медицинскую карточку Олли на своем компьютере. – Вы уверены, что пришли в нужную больницу?

– Конечно, уверена! Я что, похожа на умственно отсталую? Я была здесь две недели назад, когда он лежал в общем отделении. Посмотрите еще раз.

Он проверил карточку снова, но смог лишь пожать плечами в знак извинения. Мне хотелось перескочить через стол и броситься на него.

Я пришла к боксу, где лечили Олли, и обнаружила, что его там больше нет. Естественно, испугалась худшего и бросилась к стойке регистрации. Мое облегчение от того, что друг не умер, сменилось злостью на то, что он явно ушел из больницы своевольно.

Из носа текло, злые жгучие слезы струились по моим щекам, пока я бежала обратно к своей машине. Села на водительское место и соскользнула из настоящего в прошлое: на меня обрушились воспоминания о последних выходных, проведенных у нашей приемной матери…

Я вспомнила, что жидкое обезболивающее, которое в то утро Сильвия дала Олли за завтраком, было куда сильнее, чем обычно.

– Это позволит тебе расслабиться получше, – уверила она его, передавая ему бурый стеклянный флакончик и приказывая выпить одним глотком. Олли подчинился и скривил лицо от горечи снадобья.

В том единственном случае, когда он незаметно для нее выплюнул «лекарство», Олли испытал куда более сильную физическую боль, чем ожидал. Потом он говорил мне, что Сильвия заботилась о нем, – словно хотел успокоить меня. Никто из нас не верил в это. Спустя пару минут жидкость подействовала, и конечности Олли обмякли, как будто в них вообще не осталось силы. Тем субботним утром за ним приехал очередной «клиент», но Олли едва это заметил.

Несколько часов спустя он вернулся и забылся беспокойным сном. Я сидела в его спальне, ибо хотела, чтобы, проснувшись, он первым делом увидел лицо человека, которому небезразличен.

Терпеливо ожидая этого, я играла с его машинками и строила из «Лего» дома мечты с большими окнами, окруженные садами. Все это вечером в среду привез в качестве подарков «клиент», прежде чем увезти Олли на несколько часов. Я ненавидела кукол, пластиковых пони и все те игрушки, которые полагалось любить девочкам. Еще ненавидела одежду, в которую меня обряжала Сильвия. В те выходные я не могла понять, почему она настаивает, чтобы я надела красивую юбочку с белыми ромашками по подолу и слишком тесную футболку, которая жала под мышками и подчеркивала легкую выпуклость моей груди.

Ранним вечером Олли проснулся, и мы на полную катушку воспользовались тем, что в гостиной никого не было. Я рассеянно выковыривала крупинки поролоновой набивки из ручек дивана, пока мы пытались угадать, что должно быть на разбитой стороне телеэкрана. Мы любили смотреть программы о путешествиях и воображать, что находимся в каком угодно уголке мира, только не в этой квартире. Однако когда в дверях в конце концов появилась Сильвия, она была не одна. Настроение наше мгновенно упало.

– Скажите «здравствуйте» моим друзьям, не будьте грубыми, – начала Сильвия притворно-ласковым тоном. Чувствуя наше беспокойство, но нуждаясь в том, чтобы мы вели себя хорошо, она бросила сердитый взгляд, однако ни я, ни Олли не ответили. Наше внимание было приковано к трем мужчинам, стоящим позади нее.

Незнакомцы смотрели на нас и улыбались – одними губами, не глазами. Никто в моем мире, кроме Олли, никогда не улыбался глазами. И я начала замечать, что и в его глазах свет постепенно тускнеет. Это огорчало меня. Я сделала его своим якорем, но другие силы волокли его по морскому дну все дальше и дальше. Я чувствовала, как он тащит меня следом.

Я сердито смотрела на непрошеных гостей. Двое из них были темнокожими, с сединой в волосах и бородах, в мешковатой одежде. Третий был белым, худощавым, с безупречной фигурой, в хорошем костюме; его темные волосы были зачесаны назад. Помню, я подумала тогда, что никогда не видела настолько сверкающих ботинок.

– Олли, мои друзья хотят узнать, не желаешь ли ты покататься с ними на их машине, – продолжила Сильвия. – Ты же любишь машинки, верно? Ты всегда играешь с ними.

Олли с подозрением смотрел на мужчин, зная, какие планы они на самом деле строят на его счет.

– И да, Лора, один из моих друзей хочет поводить тебя по магазинам, – добавила Сильвия. – Говорила же тебе, что это маленькая красотка, – обратилась она к мужчине в костюме. – Лора, встань и покажи ему свою юбочку.

– Но все магазины уже закрыты, – смиренно заметила я, оставшись сидеть. Посмотрела на Олли, который скованным движением поднялся на ноги, явно все еще чувствуя боль от предыдущей «прогулки».

– Нет, оставьте ее в покое, возьмите только меня, – произнес он.

Сильвия нахмурилась.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что поеду, только оставьте Лору в покое.

– Да какое ты право имеешь указывать мне, что делать, а что нет? – заорала Сильвия. – Я кормлю вас, одеваю, даю вам крышу над головой; а теперь она уже достаточно большая, чтобы начать платить по счетам.

– Нет! – крикнул Олли.

Я никогда прежде не видела друга в такой ярости. На глаза мне навернулись слезы; я не хотела идти с этим незнакомцем. Хотела остаться здесь, с Олли: он будет защищать меня, как и обещал, пока мы не станем достаточно взрослыми, чтобы сбежать вместе.

Неожиданно Сильвия метнулась через всю комнату – я никогда прежде не видела, чтобы она двигалась так быстро, – и протянула руку, чтобы схватить меня за плечо. Олли заступил дорогу. Это подлило масла в огонь ее ярости, и она с силой ударила его по щеке тыльной стороной кисти, отбросив его обратно на диван.

Трое мужчин молча стояли, глядя, как Олли снова поднимается на ноги, чтобы встать между Сильвией и мной. Та, повернув голову к мужчинам, рявкнула:

– Если вы хотите его, помогите мне!

Но прежде чем они успели вмешаться, Олли размахнулся и ударил ее со всей силой, на которую были способны его неокрепшие руки. Кулак врезался в висок Сильвии, она потеряла равновесие, завалилась на бок и ударилась головой о каминную полку. Потом рухнула на пол, но прежде чем пошевелилась, Олли поднял над головой керамическую пепельницу и обрушил ей на лоб.

Мужчины выскочили из квартиры и растворились в сумерках. Мы с Олли стояли неподвижно, глядя на Сильвию, на сигаретные бычки, усеявшие ее щеки и шею. Последний вздох был коротким и быстрым, совсем не тяжелым. И я не чувствовала ни жалости, ни сожалений за то, что сыграла в этом некую роль.

Когда стало ясно, что Сильвия больше никогда не поднимется, мы бросились в свои комнаты, побросали нашу единственную чистую смену одежды в спортивные сумки – вместе с зубными щетками, мылом и полотенцем. Потом убежали. Трясясь в ту ночь от холода и обнимая друг друга среди темной рощи Делапре-Эбби, мы чувствовали себя в большей безопасности, чем когда-либо в доме Сильвии. Но только до конца следующего дня, когда нас остановили две женщины-полицейские.

Допрошенные в полицейском участке, мы рассказали всю правду о том, как с нами обращалась приемная мать, как она издевалась над нами, но нам никто не поверил. Меня отпустили, сочтя впечатлительным ребенком, попавшим под влияние старшего мальчика. Как бы отчаянно я ни пыталась убедить их, что Олли просто защищал меня, ему пришлось испытать на себе всю суровость закона.

По требованию прокурора, которому было плевать на юного и измученного обвиняемого, Олли был признан виновным в убийстве Сильвии и отправлен в исправительное учреждение для несовершеннолетних преступников. Оттуда он по достижении совершеннолетия был переведен во взрослую тюрьму, и когда к двадцати пяти годам вышел на свободу, его личность уже была изрядно разрушена. Тем временем я побывала в нескольких других приемных семьях и в конце концов нашла новый якорь в Тони. А якорем для Олли стало спиртное.

…Я выехала с больничной парковки и стала объезжать те места, где находила Олли в прошлом: автобусные остановки, мусорные баки за супермаркетами, центр помощи, скамейки в парках и брошенные дома, предназначенные к сносу. Мне нужно было лишь взглянуть на него и удостовериться, что с ним всё в порядке. Но он слишком хорошо спрятался.

Глава 17

Мэри обхватила морщинистыми руками кружку с ромашковым чаем и закрыла полные слез глаза.

Меня раздражало, как она хлюпает носом, пытаясь подавить очередное рыдание. Я хотела дать ей пощечину и приказать не расклеиваться. Но вместо этого стиснула зубы и положила ладонь поверх ее рук, понадеявшись, что старческие пятна на них не заразны.

Мы сидели на диване в комнате для визитов в «Больше некуда». Это редко используемое помещение на первом этаже предназначалось для посетителей, которые предпочитали разговаривать с волонтерами лицом к лицу, а не анонимно по телефону. Обстановка здесь была такой же убогой, как и жизни клиентов, приходящих делиться бедами и несчастьями. На стенах висели выцветшие репродукции акварелей, ниже располагалась белая пластиковая стойка с помятыми душеспасительными буклетами. Запертая на засов дверь закрывала проем, ведущий из нашей конторы в заброшенное офисное здание по соседству.

Едва заметный зеленый огонек на камере безопасности у нас над головами горел ровно, указывая, что наш разговор не записывается. Будь Мэри клиенткой и внушай она хоть малейшую угрозу, один из наших коллег наверху наблюдал бы за разговором и записывал его.

– Он был решительно настроен покончить с собой, – всхлипнула Мэри. – Я задавала все вопросы с открытой концовкой, какие только могла придумать, чтобы найти, кто или что может вызвать в нем интерес к жизни, но он был непреклонен.