Тамбур Малышева Анна

Глава 2

– В самом деле, не заперто! – пробормотал помощник следователя, нажав дверную ручку. – Так мы входим?

– Идем.

В темном коридоре их встретил истошный вой. Группа отшатнулась, но тут же поняла, в чем таится опасность. Навстречу незваным гостям вышла тайская кошка. Или кот – пола никто определить не успел. Вой становился все агрессивнее. Видимо, он и разбудил обитателей квартиры, так как в коридор вслед за кошкой выскочила девочка лет двенадцати, в яркой пижаме, и потрясенно замерла, глядя на четырех мужчин, вломившихся в ее маленький мир.

– Мама! – закричала она.

Кошка тоже подала голос. И на зов из спальни выбежала женщина в длинной ночной рубашке, отороченной кружевами. Спросонья запахивая грудь, она уставилась на ночных посетителей.

– Простите, – сказал следователь. Ему было крайне неловко перед этой маленькой семьей. – Тут чрезвычайные обстоятельства…

– Что?!

Мать прижала к груди девочку. Та спрятала лицо у нее на плече, будто считала, что это самая надежная защита от ночного взлома. Женщина жестко смотрела на следователя, и в ее взгляде, уже далеко не сонном, не было и тени страха. Она решила обороняться. А кошка (или кот) встала в боевую позицию. Ее спина выгнулась горбом, лапы скрючились и напряглись, а вой перешел в жуткий, низкий стон. Мужчины поежились. Многие припомнили страшные истории о необузданном нраве кошек этой породы.

– Вы кто такие? – резко спросила женщина.

– Это милиция. У вас в соседней квартире убили человека.

– Что?!

– Это милиция, – повторил следователь, опасливо глядя на кошку, которая подкрадывалась к нему на полусогнутых лапах. И явно – с недобрыми намерениями.

– Милиция? А документы есть?

После того как ей предъявили удостоверения, хозяйка квартиры стала чуть мягче. Она слегка улыбнулась, отстранила дочку и, будто впервые обнаружив, что из одежды на ней только ночная рубашка, смутилась.

– Я накину халат.

– Ну конечно, – следователь все косился на кошку, которая обнюхивала его брюки. – Она не…

– Это он, – подала голос девочка. – Наш Пусик. Он добрый!

– Сразу видно. – Следователь убрал ногу от мокрого черного носа. – С таким и квартиру запирать не нужно.

– А мы никогда не запираем! – сообщила девочка, вконец освоившись. – Тут никто не запирает.

– В самом деле, – это вернулась мать, завязывая пояс малинового бархатного халата. – Тут никто не запирает дверей. Все друг другу доверяют. Так о чем вы? Я спросонья не поняла.

– Мы ездили за город, – вмешалась дочь. – Так устали! Рано легли…

– Света, – одернула ее родительница, – когда взрослые говорят, дети молчат.

– Извините… – Девочка наклонилась и подхватила с пола кота, который всерьез нацелился пометить брюки следователя.

– И вообще, иди к себе, – вдруг заледеневшим тоном произнесла мать. – Завтра в школу.

– Да, мама. Но…

– Никаких «но»!

– Да, мама!

И девочка мгновенно исчезла. Женщина растерла ладонями лицо, щедро смазанное жирным ночным кремом и внимательней взглянула на визитеров:

– Теперь я пришла в себя. Вы сказали – кого-то убили в тамбуре?

– Вашего соседа.

– Кого?! – Ошеломленно взглянула на них женщина. – Молодого или…

– Нет, он в возрасте.

– Алексея Михайловича?! – с той же недоуменной интонацией произнесла она. – За что?!

– Ну, это будем выяснять.

– Не могу поверить… – Она расширила светло-серые глаза. Следователь машинально отметил, что женщина красива. Даже учитывая, что ее подняли с постели среди ночи без макияжа и с растрепанными волосами. – Его ограбили?

– Пока неизвестно.

– Но как… Как он умер? – Она тревожно подалась вперед. – Убили? А мы спали и ничего не слышали! И дверей тут не запирают! Ведь могли бы и нас со Светкой…

– Удар в голову, – кратко ответил следователь, а женщина заметно содрогнулась. – Пробили висок.

– Это ужасно, – после короткой паузы сказала она. – За что? Не могу понять. Такой милый человек… Был.

– Вы ничего не слышали?

– Вообще ничего. Мы с дочкой ездили за город, к знакомым, – она зябко куталась в халат, взгляд возбужденно метался. – Нелепая поездка. Приехали – а их дома нет. Постояли у ворот, потом обратно, опять на электричке. Спасибо, кот спокойный. Мы его брали с собой. Боже мой! За что его?!

– Когда вы вернулись?

– Не могу припомнить. Около полуночи. – Женщина метнула взгляд на часы, висевшие на стене. – Даже, скорее, позже.

– Но ваша дочка сказала, что вы рано легли спать!

Женщина скривила губы:

– Вы знаете, что такое «рано» для подростка?

Она ложится в два-три ночи, а потом в школу не поднимешь.

– И вы ничего не слышали?

– Я уже сообщила сто раз, что ничего. – Хозяйка квартиры начинала раздражаться. – Вы сказали, что его убили ударом в висок. Это был выстрел?

– Нет.

– Так что мы могли слышать?

– Вы знакомы с женщиной, которая живет в вашем тамбуре? С Татьяной?

– Простите? – Та прикусила губу. – Еще кто-то погиб?

– Ее зовут Татьяна, – настойчиво повторял следователь. – Шатенка, темно-зеленые глаза, лет тридцати…

– А! – Она отмахнулась, как от назойливой мухи. – Это которая недавно переехала!

– Она говорит, что год назад.

– Ну, для тех, кто тут живет с детства, это недавно. Мы не знакомы, – женщина приняла независимый, суровый вид. – Здоровались, правда, но не общались.

– Что вы можете о ней сказать?

– Да ничего. Тихая. Никаких неприятностей.

– И это все? А кто к ней ходил? Она общалась с Алексеем Михайловичем?

– Не могу сказать. Прежде, когда тут жили свои, – женщина с грустью произнесла последнее слово, – мы все друг о друге знали. А теперь… Она… Вы говорите – Татьяна? Ни с кем не общается. Купила квартиру после смерти Нины Павловны. Это была очень милая женщина. И еще недавно умер сосед, все досталось племяннику. Он тут живет, а я даже не знаю его имени.

– Это следующая квартира?

– Да, за стеной. А что? – Женщина подняла руку к усталым, покрасневшим глазам и безнадежно произнесла: – А мне с утра на работу…

– Простите.

– Ну что уж… Раз такое дело… И за что? Почему? Замечательный был человек!

В запертой комнате послышалось шевеление. Оттуда выглянула девочка, прижимавшая к груди кота:

– Мама!

– Спи!

– Скажи им, что мы слышали…

– Спи, тебе говорят! – С внезапной яростью обернулась к ней мать. Следователь насторожился. – Ничего ты не слышала!

– Это о чем ты, деточка? – ласково спросил следователь. – Что вы слышали?

Женщина с искаженным лицом обернулась к дочери:

– Ты ляжешь, или мне тебе помочь? Когда взрослые говорят…

– Мама! За стеной был какой-то шум, мы же слышали! Вечером, еще до того как мы…

– Молчать! – Этот крик резко отразился от стен прихожей, и девочка разом подалась назад. Кот вцепился когтями ей в грудь, и Светлана вскрикнула.

– Иди спать!

…– Постойте… – попробовал возразить следователь, но женщина и его оборвала:

– С меня хватит того, что убили Алексея Михайловича. Вы в курсе, кто такой был Боровин? Иди спать! – ее крик прозвучал еще более истерично. Девочка мгновенно исчезла в комнате и захлопнула за собою дверь.

– Боровин – один из самых лучших в Москве преподавателей итальянского языка, – женщина раздувала тонкие, четко вырезанные ноздри, отчего становилась похожей на дикое животное кошачьей породы. На рысь или пантеру. – Его ученики платили немалые деньги. У него были связи по всему миру!

– Так что вы слышали вечером? – Следователь упорно стоял на своем, хотя и принял к сведению эти показания. – Ваша дочь…

– Она – ребенок! – рявкнула женщина. – Оставьте ее в покое! Я, во всяком случае, ничего не слышала! Мы были за городом, потом вернулись и легли спать. Боровин… Немыслимо! Именно он когда-то, принимая учеников, ввел этот обычай – не запирать дверь. У него побаливали ноги, и каждый раз ходить, отпирать, для него было трудно. За ним и все другие это переняли. Первой – Нина Павловна. Она работала на него, печатала научные работы и переводы. Женщина старого закала… Машинистка – от Бога. Выдавала громадные объемы за пару часов. Работала день и ночь – только позови. Умерла от рака. Сигареты изо рта не вынимала. И конечно, когда Боровин перестал запирать дверь, она тоже стала так поступать. Он ведь постоянно нуждался в ее услугах. Она ушла недавно… – Женщина употребила это деликатное выражение, будто отдавая последний долг усопшей.

– Третья квартира – ваша?

– Ну, разумеется, – та вскинула голову. – Я тут родилась, надеюсь, что и умру здесь. А четвертая… Ну, там сейчас живет молодой человек. Без определенных занятий. Мне до него дела нет.

Она внезапно сжала ладонями виски:

– Господи! Получается, что из прежних жильцов осталась я одна! Сперва умерла Нина Павловна. В квартире поселилась… Татьяна, вы сказали? Потом умер этот пожилой инженер… Имени не припомню, мало общались. Отчего умер? Тоже не помню… Не помню! – Ее голос начинал срываться. – Снова вместо него новый жилец – племянник. И вот вам – Боровин! Да как нехорошо умер! И вот мы со Светкой остались одни…

И произошло то, о чем никто и помыслить не мог – с этой сухой, сдержанной женщиной случился нервный припадок. Она рухнула на пол и, впиваясь ногтями в паркет, завыла:

– Не могу больше!

Следователь покинул квартиру, легким движением головы дав знак своим подчиненным идти за ним. Если с женщиной истерика – ей лучше не мешать. Они постучались в следующую дверь. Ту самую, где жил молодой парень, который, возможно, тоже мог что-то видеть и слышать.

Дверь была приоткрыта.

– Ну кто еще там? – пробормотала Галина, натягивая пальто. Она хотела сбегать в ночной киоск за сигаретами. Это и заняло бы всего минут десять… Однако не снять трубку – значило лишиться работы. Иногда звонило начальство – для проверки. Вслепую застегиваясь (многие пуговицы болтались на ниточках, а времени пришить их не было), она обреченно ответила:

– Да?

Голос звучал, будто из могилы, и Галина его узнала. Это было слишком. Такого (такую) скоро не отшвырнешь. А для милосердия у нее уже не осталось сил.

– Данте хотел описать ад, – прошептал голос, – а описал рай. Любовь… Кого бы ни любить, только бы любить! И я люблю. Все еще люблю.

– Простите?

– Да я вас прощаю. Интересно, простит ли меня Бог?

«Это тот, кто хотел покончить с собой. Или та? Однако же не покончил. Предпочел (или предпочла) доставать меня».

– Это цитата из пятой песни «Ада», – любезно сообщил голос. – О сладострастниках. Вам это о чем-то говорит?

– Боюсь, что нет. – Галина раздраженно принялась стаскивать пальто, ей стало жарко.

– На досуге прочитайте.

– Я постараюсь.

«Какой там досуг? Белье нестирано третий месяц! И я вообще не помню, когда готовила нормальный ужин! А муж? Вообще со мной не говорит. А дочь? С нею что-то творится. Проблемы роста. Мне впору самой звонить на телефон доверия. И еще – кто погуляет с собакой?!»

– А вот еще цитата, – продолжал голос. – Вы можете воспринимать это, как завещание. Песнь тринадцатая.

«Когда так часто звонят и говорят о самоубийстве, это значит, что самоубийства не будет».

– Это и есть завещание, – слабо повторил бесполый голос. – Я понимаю, что бросаю его в пустоту. Я для вас никто. И вы для меня – тоже. В песне тринадцатой говорится о самоубийстве. О вынужденном самоубийстве.

– Вас кто-то вынуждает покончить с собой? – Галина присела в кресло, покусывая палец. Эта нервная реакция всегда появлялась у нее в минуты сильного волнения.

– А вот еще цитата, – игнорируя вопрос, заметил голос. – Из песни пятнадцатой. Послушайте. Это интересно. Интересней, чем вы думаете:

– Он был для меня всем, – после паузы сказал голос. – Учителем, другом, отцом… Любовником.

– Кто – он?! – В эти рассветные часы Галину всегда клонило в сон, но теперь женщина чувствовала себя так, будто проглотила чашку крепкого кофе. О своих неприятностях она забыла. Галина всегда умела от них отрешиться, когда чуяла настоящую беду. Это и принесло ей популярность среди голосов, которые наводняли по ночам телефонную трубку. Тот, кто звонит в такое время, всегда чувствует – говорят ли с ним по обязанности или из сострадания.

– Он для меня был тем, чем Брунетто Латини был для молодого Данте. Он был всем. Пусть будет стыдно тому, кто подумает о нем дурно, – без выражения сказал голос. А Галина отлично знала – когда из голоса звонящего стирается выражение – дело серьезное. Тот, кому по-настоящему больно, старается казаться равнодушным. – Когда мы встретимся в аду, я упаду перед ним на колени и поцелую руку. И если мне предложат рай и скажут, что его в нем не будет, я выберу ад. Но…

В трубке послышался тихий, ледяной смешок.

– Но я уверен, что мы сойдем на одной станции. И вот что я еще хотел сказать… Я ведь не пытаюсь оправдаться. Я лишь хочу рассказать, как все было. Можете считать, что я даю показания.

«Я говорю с сумасшедшим, – думала Галина, спешно припоминая методики, которыми пользовалась в таких экстренных случаях. – И он в самом деле, что-то совершил. Или думает, что совершил».

«Я сейчас сама рехнусь!»

– Надеюсь, – с внезапным ехидством произнес голос, только что с выражением читавший стихи, – мне не придется цитировать еще и начало «Божественной комедии»? Мне всегда казалось странным то, что Данте сразу заявил, что он «земную жизнь прошел до половины». Откуда он мог знать, когда умрет? Я-то, например, знаю. Я умру сейчас.

И Галина, с трудом удерживая трубку – рука тряслась, услышала, что ее собеседник двадцать минут назад перерезал себе вены и надеется, что скоро умрет. От всей своей погубленной души надеется. На полу уже большая лужа крови. Пальцы не слушаются, нож выпал. А ей – спасибо за теплый разговор. И удачи!

– Постойте! – крикнула она. Рванулась, и трубка упала на пол. Когда женщина прижала ее к уху, там раздавались ровные длинные гудки.

«Это правда! Все было правдой! Все эти три разговора не были блефом! Сейчас он умрет!»

Галина заметалась по комнате, натыкаясь на казенную мебель. Ее было немного. Стол, где лежит дежурный журнал, стоит телефон и чашка чая (из пакетика). Два стула. Диванчик. Вешалка, с которой она несколько минут назад сняла пальто. Тумбочка с телевизором. Пустая клетка, подвешенная к гардине. Когда-то в ней жил попугай Гоша, но он сдох. Наверное, потому, что был ничьим – его принес кто-то из психологов «на время», потому что дома шел ремонт. А потом уволился, бросив птицу на произвол судьбы. Попугай затосковал, хотя его регулярно и правильно кормили, чистили клетку… Сперва он перестал произносить дурацкую фразу – единственную, которую знал: «Да здравствует Французская революция!» Потом отказался от еды, стал вялым и неряшливым, перестал чистить перышки и полоскаться в ванночке. Затем умер. Галине «повезло» – это она обнаружила его сине-зеленый трупик на полу клетки. И тогда подумала, что, собственно говоря, птица погибла от того же, от чего погибают люди, которые звонят по ночам. Ведь каждому живому существу нужен кто-то, кто будет его любить…

– «Любовь, любить велящая любимым…». Данте! С ума можно сойти! – Галина остановилась посреди комнаты и огляделась по сторонам, будто не узнавая обстановки. – «Он» или «она» – убили кого-то? Не помню всего, что он сказал. Так… Поспокойней. Сладострастие – это было? Да. Потом – самоубийство. Вынужденное самоубийство. Что он там еще говорил о зависти? Почему я все время повторяю «он»? Это могла быть «она». А затем – «он» или «она» говорили о чем-то, чего я до конца не поняла. Какая-то любовная и преступная связь. Помню слово «учитель». А что «он» или «она» говорили потом? «Не помню сам, как я вошел туда, настолько сон меня опутал ложью…».

Она рванула спутанные пряди волос.

– Туда – это куда? Этой ночью кого-то убили, – размеренно сказала женщина, называвшая себя по телефону «Галиной». – И этой же ночью кто-то покончил с собой.

И подняв лицо к пустой клетке, висящей на гардине, добавила:

– Собственно говоря, эта ночь ничем не отличается от других!

Глава 2

– Кто дома?

Ответом было молчание. Квартира была темна, и в ней отчетливо пахло табачным дымом. Больше никаких признаков жизни не наблюдалось. Группа вошла в прихожую.

– Извините, – чуть повысил голос следователь, – тут кто-нибудь есть?

– Соседка говорила, что тут живет молодой парень, – подал голос тот, кто держал видеокамеру.

– Помню, – раздраженно откликнулся следователь. Предчувствие редко его обманывало, и в этом случае сообщало – дело будет нелегким. Убили человека в тамбуре, где никто из обитателей четырех квартир не запирает дверей. Человек одинок. Обеспечен. Имел много контактов. Его соседка – машинистка, помогавшая ему в работе, также умерла, ее квартиру купила Татьяна, которая и нашла у себя труп. Но почему тело оказалось у нее на кухне? Мать и дочь – и тут «не без блох», привычно выразился про себя следователь. Девочка что-то хотела сообщить, мать ее обрывала. Девочка что-то слышала, мать категорически говорила, что ничего. А потом с нею была истерика. И вот – квартира, доставшаяся по наследству молодому человеку, племяннику некоего инженера. И дверь тоже не заперта. Более того – приоткрыта.

– Есть кто-нибудь?

– Там… – произнес кто-то из членов группы, указывая в темноту квартиры. – Я сейчас услышал.

Теперь услышал и следователь: в глубине квартиры раздался долгий, тяжелый вздох. Как будто некто пытался набрать полную грудь воздуха и не мог.

Группа бросилась на звук. Он исходил из ванной, дверь в которую также была приоткрыта. Когда они нашарили выключатель и зажегся свет, первым, что увидели, был парень, стоящий на коленях перед бортиком ванны и опустивший туда руки. Голова безвольно свешивалась вниз, к воде. В маленьком помещении застоялся горячий пар. На полу, рядом с парнем, валялся мобильный телефон, залитый кровью. Пятна крови были и на светлом кафельном полу, и на твидовом костюме парня, и на стенах. Под раковиной стояла полупустая бутылка коньяка.

– Эй! – крикнул следователь и бросился к парню. – Черт!

Ничего хуже и быть не могло. Два дела!

В первый миг, когда они сняли тело с бортика ванны и положили на пол, ему почудилось, что хозяин квартиры мертв. Это правильное, оцепеневшее, очень бледное лицо, чуть приоткрытые глаза, безвольно упавшие на пол окровавленные руки… Через минуту удалось уловить признаки жизни.

– Он дышит, – сказал помощник следователя, вставая с колен. – Срочно «скорую»!

– И пьян, как свинья, – заметил тот, кто держал видеокамеру. – Вон бутылка. А коньяк-то французский!

– Держись от него подальше, – бросил следователь. – Знаю я вас.

– Когда это я допивал за покойником? – обиделся тот.

– Было дело. А если отравлено?

Такой случай в его практике был – несколько лет назад. В квартире обнаружили труп мужчины, а на кухне, на столе, стояла бутылка дорогого вина. Чуть пригубленная. И молодой практикант, еще не привыкший к зрелищу смерти, в нервах выпил стаканчик. И через полчаса был в коме, а через два часа – скончался в больнице. Вино и было причиной смерти владельца квартиры. Отравили дальние родственники, которые не известно на что рассчитывали, поскольку их арестовали в тот же день.

– Эй, приятель, – следователь снова встал на колени и сильно отхлестал парня по щекам. – Открой глаза как следует. Скажи – ты слышишь меня?

– Да что он может слышать, – заметил помощник, который в это время перетягивал парню руки чуть ниже локтей. Для этой цели он использовал разорванное надвое тонкое полотенце. Особенной необходимости в этом не было – темная густая кровь уже почти перестала сочиться.

– «Скорую» вызвали?

– Сейчас тут будут.

– Одно к одному, – следователь встал и отряхнул брюки. – Так, посмотрим – записка есть?

– Самоубийство, конечно, – согласились все и отправились искать записку. Как правило, такого рода документы оставляют на видном месте – кладут на стол, прикрепляют магнитиком на холодильник, но в этот раз им не повезло. Записки не оказалось.

– Да не убийство же? – Следователь снова подошел к парню и отметил легкое движение ресниц. Они были такими густыми и длинными, что казалось – обескровленный человек просто не в силах был их поднять.

«Красивый. И совсем еще мальчишка. Что ему в голову ударило? Одет странно – костюм… Будто на работу собрался. Галстук – вон… Приоделся ради такого случая. Вот чего таким не хватает? – с внезапным раздражением подумал следователь. – Эта Татьяна говорила, что он квартиру получил по наследству. Квартира – отличная. Моя втрое хуже. Одет как принц Чарльз. Внешность – хоть в кино снимайся. И в деньгах не нуждался – вон коньячок-то какой! И нате вам – порезался! Причем серьезно. Это не царапинки. Его счастье, что кровь свернулась».

Он опустил кончики пальцев в воду и отметил, что вода еще не успела полностью остыть. Но кровотечение могла остановить только ледяная вода.

«Возможно, его поза спасла? Перекинул руки через борт и пережал вены? Сознание потерял, а тем временем вода остыла. Дурак! Ненавижу самоубийц! Что ему не жилось! Так, на полу лежал телефон…»

– Он кому-то звонил перед этим, – сказал следователь, осторожно разглядывая трубку. – Дайте-ка пакет. Пробьем, с кем разговаривал.

– Да девчонке звонил, кому еще!

– Конечно – бросила или изменила. Вот и порезался.

– А может, парнишке звонил? – усмехаясь, бросил мужчина с видеокамерой. – Вы на него посмотрите, на красавчика! У него же ресницы накрашены!

– Вовсе нет, – не согласился следователь, упаковывая трубку в пакет. – Я смотрел близко – такие Бог дал.

– А все равно, что-то в нем не то.

«Коньяк тоже надо упаковать, – машинально думал он. – Если бы случай простой, то и улик не нужно. Больница, «дурка», наркодиспансер, а потом пусть родные разбираются. Не наше дело. Но рядом – убийство. И труп непонятно как к соседке попал. И все в одну ночь! Тут что-то не то! Лишь бы парень выжил!»

И тут неудачливый самоубийца открыл глаза. Взгляд беспомощно заметался, скользя по лицам, склонившимся над ним, губы дрогнули.

– Сейчас вам помогут, – пообещал следователь. – Держитесь.

– Что с ним? – еле выговорил парень.

– С кем?

– С Алексеем Михайловичем… С Боровиным… – было видно, что парень делает попытку приподнять голову, но у него ничего не выходит. Следователь пригнулся – голос был едва различим.

– С Боровиным? – повторил он, ловя пустой, бессмысленный взгляд. – С вашим соседом? А что с ним может быть?

Парень смотрел на него остекленевшими глазами.

– Что с ним может быть?!

– Не знаю, – будто в недоумении прошептал тот. – У меня все как-то перепуталось в голове. Кажется, я напился.

– Да уж, – сквозь зубы бросил кто-то, но следователь остановил его резким жестом:

– Ну, что вы трезвы, этого я сказать не могу, – он заставил себя улыбаться. По опыту мужчина знал, что в такие пиковые моменты на людей лучше всего действует доброта. – Полбутылки французского коньяка!

– Коньяк? – Самоубийца чуть прикрыл глаза, и показалось, что он опять потеряет сознание. Однако он справился с собой. – Откуда у меня коньяк?

– Вам лучше знать, – все так же мягко продолжал следователь, попутно прикидывая – как лучше перевести разговор на смерть Бородина? Парень явно что-то знал, сразу о нем спросил, это свидетель! «Где эта чертова «скорая»? Пацан едва жив!»

– Коньяк… – пробормотал тот, глядя в потолок. – Я не пью.

– Оно и видно, – глухо сказал мужчина с видеокамерой. – Полбутылки одолел!

– Как вас зовут? – Следователь говорил доверительно и нежно, с тревогой замечая, как все больше разрастаются тени под глазами у этого молодого человека. «Он должен выжить, он мне нужен! Не мучить бы его сейчас, но если… Если это конец, и врачи не помогут? Вытянуть все, что можно, не дать ему потерять сознание!»

– Даня, – потусторонним голосом выговорил тот.

– Как?

– Даня, Даниил. – Парень устало опустил ресницы. – Мне плохо.

– Вам помогут, Да… – Следователь хотел обратиться по имени, но оборвал себя. Называть его Даней – слишком фамильярно. Даниилом – длинно и вычурно. – А как ваша фамилия?

– Исаев, – тот слабо улыбнулся. Даже не верилось, что эти белые, оцепеневшие губы еще способны на улыбку. – Зачем вам знать?

– Это ваша квартира?

– После дяди… досталась.

– Сегодня вечером, – следователь заговорил почти жестко, – вы видели, слышали что-нибудь подозрительное?

Даня пристально взглянул на него, в этот миг у него был такой вид, будто он изо всех сил пытается что-то припомнить.

– Сегодня вечером… Я помню, что вышел на улицу и замерз. Зачем вышел? – Он наморщил лоб. – Не помню. Что-то мне было нужно, очень нужно. Потом… Не помню.

– Вы встретили кого-нибудь из соседей по тамбуру?

– Кажется, никого.

– Вы никогда не запираете двери в квартиру?