Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти Зубофф Шошана

Брин и Пейдж еще более откровенны в своем презрении к закону и регулированию. Генеральный директор Пейдж удивил съезд разработчиков в 2013 году, когда, отвечая на вопросы аудитории, прокомментировал «негативные моменты», которые препятствовали свободе фирмы «создавать действительно великие вещи» и развивать «совместимые» технологии вместе с другими компаниями:

Старые институты, такие как законы и т. д. не поспевают за темпами изменений, которые мы вызвали с помощью технологий <…> Законам, когда мы вышли на биржу, было 50 лет. Закон не может быть правильным, если ему 50 лет, тогда и интернета не было.

Когда его спросили о том, как ограничить «негативные моменты» и повысить количество «позитивных», Пейдж задумался:

Может быть, стоит выделить небольшую часть мира <…> как те, кто занимается разработкой новых технологий, мы должны иметь какие-то безопасные места, где можно опробовать какие-то новые вещи и выяснить, какие будут последствия для общества, последствия для людей, без того чтобы развертывать это в нормальном мире[246].

Важно понимать, что надзорные капиталисты вынуждены стремиться быть вне закона, следуя логике их собственного детища. Google и Facebook активно занимаются лоббированием с целью упразднить защиту конфиденциальности в интернете, ограничить регулирование, ослабить или блокировать законодательство, повышающее конфиденциальность, и предотвратить любую попытку связать им руки, потому что такие законы представляют собой угрозу беспрепятственному движению поведенческого излишка[247].

Для успеха логики накопления нужно, чтобы предмет извлечения был одновременно незащищенным и доступным по нулевой цене. Эти требования – ахиллесова пята надзорного капитализма. Пока что единственный кодекс для Google – это программный код, но риск появления новых законов на его традиционных и ожидаемых территориях остается постоянной угрозой. Если новые законы запретят добычу, надзорная модель рухнет. Эта рыночная форма должна либо готовиться к вечному конфликту с демократическим процессом, либо искать новые способы проникновения, соблазнения и подчинения демократии ее целям, если она хочет следовать своей внутренней логике. Выживание и успех надзорного капитализма зависят от разработки коллективного соглашения всеми доступными средствами и одновременно игнорирования, уклонения, оспаривания, изменения или преодоления иными способами законов, которые угрожают свободному притоку поведенческого излишка.

Эти притязания на пространство вне закона удивительно напоминают аналогичные притязания баронов-разбойников позапрошлого века. Как и люди Google, титаны конца XIX века претендовали на незащищенную территорию для своих собственных нужд, заявляли о полной легитимности своих самозваных прерогатив и любой ценой защищали свой новый капитализм от демократии. По крайней мере здесь, в Америке, мы это уже проходили.

Экономические историки показывают нам преданность беззаконию со стороны «баронов-разбойников» «позолоченного века», для которых социальный дарвинизм Герберта Спенсера сыграл ту же роль, которую Хайек, Дженсен и даже Айн Рэнд играют для современных цифровых баронов. Точно так же, как надзорные капиталисты оправдывают беспрецедентную концентрацию информации и богатства в своих корпорациях как неизбежный результат «сетевых эффектов» и рынков, где «победитель получает все», промышленники «позолоченного века» ссылались на благовидное, но псевдонаучное спенсеровское «выживание наиболее приспособленных» как доказательство божественного плана, передающего богатство общества в руки его наиболее агрессивных и безжалостных представителей[248].

Миллионеры «позолоченного века», как и сегодняшние надзорные капиталисты, стояли на рубеже огромного разрыва в средствах производства, имея перед собой лишь пустую территорию, на которой можно было изобретать новый промышленный капитализм, свободный от ограничений на использование труда, на характер условий труда, на степень разрушения окружающей среды, на источники сырья или даже на качество собственной продукции. И, как и их коллеги XXI века, они не колеблясь пользовались тем самым законом, который они презирали, размахивая знаменем «частной собственности» и «свободы договора», так же, как надзорные капиталисты вышагивают под флагом свободы слова как оправданием беспрепятственного технологического «прогресса», – тема, к которой мы еще вернемся.

Проникнутые убежденностью в том, что «у государства нет ни права, ни причин вмешиваться в работу экономики», миллионеры «позолоченного века» объединили свои усилия для защиты «прав капитала» и ограничения роли выборных представителей в выработке политики и подготовке законодательства[249]. Необходимости в законе нет, утверждали они, коль скоро есть «закон эволюции», «законы капитала» и «законы индустриального общества». Джон Рокфеллер настаивал на том, что его огромное нефтяное состояние было результатом «естественного закона развития торговли». Джей Гулд, отвечая на вопрос конгресса о необходимости федерального регулирования железнодорожных тарифов, заявил, что тарифы уже регулируются «законами спроса и предложения, производства и потребления»[250]. Миллионеры мобилизовались в 1896 году, чтобы нанести поражение популистскому демократу Уильяму Дженнингсу Брайану, который пообещал привязать экономическую политику к политической сфере, включая регулирование железных дорог и защиту людей от «грабежа и угнетения»[251].

Главным для деловой элиты «позолоченного века» было то, что наиболее эффективным способом защиты первородного греха той экономической эпохи было, как выразился Дэвид Насо, «обуздание демократии». Они делали это, щедро финансируя своих собственных политических кандидатов, а также путем тонко отточенной и агрессивно продвигаемой идеологической атаки на само представление о праве демократии на вмешательство в экономическую сферу[252]. Их отрасли должны были быть «саморегулируемыми» – свободными следовать своим собственным эволюционным законам. «Демократия, – проповедовали они, – имеет свои пределы, на которые избиратели и их выборные представители не смеют посягать, чтобы не навлечь на страну экономические бедствия»[253]. Когда мы будем обсуждать возводимые Google укрепления, мы увидим, что компания возродила все эти стратегии и создала новые. Но сначала исследуем те уникальные обстоятельства, которые обеспечили молодой компании защиту и создали условия для открытия человеческого опыта как безграничного ресурса, который нужно было просто забрать себе.

III. Тепличные условия: неолиберальное наследие

Руководству Google также благоприятствовали исторические обстоятельства. И Google, и проект надзорного капитализма в целом выиграли от двух тенденций, которые способствовали созданию уникальной питательной среды для надзорной мутации. Первая из них – это захват государственных механизмов надзора и регулирования экономики США адептами неолиберализма, основные моменты которого мы обсуждали в главе 2[254].

Захватывающее исследование профессора права Калифорнийского университета Джоди Шорт эмпирически иллюстрирует роль неолиберальной идеологии как важного объяснения амбиций Google и его способности успешно защитить территорию вне закона[255]. Шорт проанализировала 1400 статей в юридических журналах на тему регулирования, опубликованных между 1980 и 2005 годами. Как и можно было ожидать, учитывая влияние Хайека и Фридмана, доминирующей темой этой литературы была «принудительная природа государственного управления» и систематическое отождествление отраслевого регулирования с «тиранией» и «авторитаризмом». Согласно этому мировоззрению, любое регулирование обременительно, а с бюрократией надо бороться как с проявлением господства человека над человеком. Шорт отмечает, что в течение рассмотренного периода эти опасения оказали даже более сильное влияние на формирование подходов к регулированию, чем рациональные доводы об издержках и эффективности, и выделяет две исходные причины этих опасений.

Первым источником было противодействие реформам Нового курса со стороны американского делового сообщества, которое, в духе пропаганды миллионеров «позолоченного века», подавало регулирование как «праведную борьбу в защиту демократии от диктатуры»[256]. Вторым источником был страх перед тоталитаризмом и коллективизмом, спровоцированный Второй мировой и холодной войной, прямое наследие Хайека. Эти оборонительные темы пропитали и преобразовали политическую мысль в США и постепенно трансформировали представления политиков о регулирующей роли государства[257].

Шорт обнаружила, что в литературе предлагается несколько методов борьбы с «принудительным» государственным регулированием, но наибольшее внимание, особенно после 1996 года – в те самые годы, когда цифровые технологии и интернет вошли в широкий обиход, – уделялось «саморегулированию». Идея была в том, чтобы фирмы устанавливали свои собственные стандарты, следили за своим же соблюдением этих стандартов и даже сами выносили себе оценку, «добровольно сообщая о нарушениях и устраняя их»[258]. Ко времени публичного размещения акций Google в 2004 году, в глазах правительства и делового сообщества саморегулирование полностью утвердилось в качестве единственного действительно эффективного инструмента регулирования без принуждения и противоядия от любых поползновений к коллективизму и централизации власти[259].

Для новых надзорных капиталистов это неолиберальное наследие стало неожиданным подарком. Как заметил другой правовед, Фрэнк Паскуале, оно предлагало модель, которая рассматривает конфиденциальность как конкурентное благо, допуская что «потребители» выбирают только те услуги, которые обеспечивают требуемый им уровень конфиденциальности. Согласно этой точке зрения нормативное вмешательство только подорвало бы конкурентное разнообразие. Кроме того, модель «уведомления и согласия» – «договор по клику» и его «садистские» родственники – считается точным сигналом индивидуального выбора в сфере конфиденциальности[260].

Руководству Google, а потом и его «попутчикам» по надзорному проекту также благоприятствовал неолиберальный дух времени, поскольку они искали убежище для своих изобретений под сенью Первой поправки с ее правом на свободу самовыражения. Это спорная и запутанная область, в которой безнадежно перемешались конституционное право и политическая идеология, и я укажу здесь лишь на несколько элементов, чтобы дать лучшее представление о среде, подпитывавшей формирование новой надзорной формы рынка[261].

Суть здесь в том, что права, содержащиеся в Первой поправке, особенно в последние два десятилетия, как правило, интерпретировались в «консервативно-либертарианском» ключе. Как полагает исследователь конституционного права Стивен Хейман:

В последние десятилетия Первая поправка стала одним из важнейших средств, с помощью которых судьи стремились проводить в жизнь консервативно-либертарианскую повестку[262].

Это привело ко многим драматическим судебным решениям, включая снятие Верховным судом США всех ограничений на роль денег в избирательных кампаниях, отказ от ограничения «языка вражды» и порнографии, а также его решение, что право на свободное объединение важнее законов штатов о гражданских правах, запрещающих дискриминацию.

Как отмечают многие правоведы, идеологическая ориентация современных судебных решений по поводу Первой поправки утверждает существование тесной связи между свободой слова и правом собственности. Логика, которая связывает собственность с абсолютным правом на свободу самовыражения, привела к тому, что действия корпораций получают статус «высказываний», заслуживающих конституционной защиты[263]. Некоторые ученые считают это опасным возвращением к феодальным доктринам, из которых в XVII веке и выросло корпоративное право. Эти средневековые правовые принципы ограничивали власть суверена над «корпорациями аристократии, церкви, гильдий, университетов и городов <…> которые отстаивали право на самоуправление». Одним из результатов этого стало то, что американские суды «быстро замечают возможности для чрезмерного укрепления государства, но гораздо менее охотно видят опасности, связанные с ростом „частной“, не говоря уже о корпоративной, власти»[264].

В этом контексте надзорные капиталисты энергично развивают «киберлибертарианскую» идеологию, которую Фрэнк Паскуале назвал «фундаментализмом свободы слова». Их юристы агрессивно настаивают на принципах Первой поправки в попытке отбиться от любой формы надзора или исходящего извне принуждения, которая ограничивает либо размещенный на их платформах контент, либо «алгоритмическое упорядочение информации», создаваемое их машинными операциями[265]. Как выразился один адвокат, который представлял многих ведущих надзорных капиталистов:

У юристов, работающих в этих компаниях, есть экономические причины поддерживать свободное самовыражение. По сути, все эти компании говорят о бизнесе на языке свободы слова[266].

В этом отношении надзорные капиталисты не одиноки. Адам Уинклер, историк корпоративных прав, напоминает:

На протяжении всей американской истории самые могущественные корпорации страны прилагали постоянные усилия, чтобы использовать конституцию для борьбы с нежелательными решениями государства[267].

Хотя сегодняшние усилия не оригинальны, тщательно выполненная работа Уинклера демонстрирует последствия подобных усилий в прошлом для распределения власти и богатства в американском обществе, а также силу демократических ценностей и принципов каждой эпохи.

Ключевым моментом для нашего повествования об эпохе надзорного капитализма является то, что расширение возможностей для свободного выражения мнений, связанное с интернетом, было во многих жизненно важных аспектах освободительной силой, но этот факт не должен отвлекать нас от другого обстоятельства: фундаментализм свободы слова помешал нам увидеть беспрецедентный характер новой рыночной формы и объяснить ее впечатляющий успех. Конституция используется для прикрытия целого ряда новых практик, антидемократических по своим целям и последствиям и глубоко пагубных для непреходящих ценностей Первой поправки, назначение которых – защита личности от злоупотреблений со стороны власти.

В США законодательные акты конгресса сыграли не менее, а возможно и более, важную роль в укрывании надзорного капитализма от контроля. Наиболее известным из них является законодательный акт, известный как раздел 230 Закона о благопристойности в сфере коммуникаций 1996 года, который защищает владельцев веб-сайтов от судебных исков и преследования со стороны государства за контент, созданный пользователями.

Ни один поставщик или пользователь интерактивной компьютерной службы, – говорится в законе, – не должен рассматриваться как издатель или создатель какой бы то ни было информации, предоставленной другим поставщиком информационного контента[268].

Это та нормативно-правовая база, которая позволяет, например, TripAdvisor размещать негативные отзывы об отелях и обеспечивает свободу действий агрессивным троллям Twitter, и ни та ни другая компания не несет ответственности, которую понесло бы СМИ. Раздел 230 утвердил представление о том, что веб-сайты – это не издатели, а «посредники». Как сказал один журналист:

Подавать в суд на онлайн-платформу за непристойное сообщение в блоге – все равно что подавать в суд на Нью-Йоркскую публичную библиотеку за то, что в ней хранится экземпляр «Лолиты»[269].

Как мы увидим, эта логика рушится, когда на сцену выходит надзорный капитализм.

Закрепленная в разделе 230 позиция невмешательства по отношению к компаниям, в полном согласии с господствующей идеологией и практикой «саморегулирования», развязывала руки интернет-компаниям и впоследствии надзорным капиталистам, позволяла делать все, что им заблагорассудится. Статут разрабатывался в 1995 году, на заре развития общедоступного интернета. Он был направлен на уточнение степени ответственности посредников за контент на их веб-сайтах и разрешение конфликта, созданного двумя противоречащими друг другу судебными решениями в делах о диффамации[270]. В 1991 году суд установил, что компания CompuServe не несет ответственности за диффамацию, поскольку она не рассматривала по существу содержание поста, прежде чем он появился в интернете. Суд пришел к выводу, что CompuServe можно сравнить с публичной библиотекой, книжным магазином или газетным киоском – с дистрибьютором, а не издателем.

Четыре года спустя, в 1995 году, одному из первых поставщику веб-сервисов под названием Prodigy был предъявлен иск за клеветническое анонимное сообщение на одной из его досок объявлений. На этот раз суд штата Нью-Йорк пришел к противоположному заключению. Ключевая проблема, по мнению суда, заключалась в том, что Prodigy осуществлял редакторский контроль, модерируя свои доски объявлений. Компания установила правила приемлемого контента и удаляла сообщения, нарушавшие эти стандарты. Суд пришел к выводу, что Prodigy была издателем, а не просто распространителем, поскольку взяла на себя ответственность за контент на своем сайте. Если бы решение суда осталось в силе, интернет-компании столкнулись бы с «парадоксальной, заведомо проигрышной ситуацией: чем больше провайдер будет стараться защитить своих пользователей от непристойных или вредоносных материалов, тем большую ответственность он будет нести за эти материалы»[271]. Интернет-компании стояли перед выбором: «спасители свободы слова или прикрытия для негодяев»[272].

Согласно сенатору Рону Уайдену, раздел 230 был призван разрешить это противоречие, поощряя интернет-компании осуществлять некоторый контроль над контентом без риска юридических санкций. В самом первом предложении статута упоминается «защита для „доброго самаритянина“, блокирующего и фильтрующего оскорбительные материалы»[273]. Чего Уайден и его коллеги не могли предвидеть и до сих пор не могут постичь, так это то, что логика этого раннего спора больше не применима. Ни CompuServe, ни Prodigy не были надзорными капиталистами, в то время как многие из сегодняшних интернет-посредников посвятили себя доходному надзору за пользователями.

Этот факт в корне меняет взаимосвязи между компанией и контентом на ее платформах и объясняет, почему надзорных капиталистов нельзя сравнивать с Нью-Йоркской публичной библиотекой как нейтральным хранилищем великой книги Набокова. Это было бы очень далеко от истины. При режиме надзорного капитализма контент является таким же источником поведенческого излишка, как и поведение людей, которые предоставляют контент, структуры их связей, общения и передвижения, их мысли и чувства, метаданные, выраженные в их смайликах, восклицательных знаках, списках, сокращениях и приветствиях. Та книга на книжной полке – вместе с историей всех, кто мог к ней прикасаться, включая время, местоположение, поведение, связи и т. д., – теперь стала алмазной шахтой, готовой к разработке и разграблению, к преобразованию в поведенческие данные и загрузке в машины, на пути к выработке и продаже готового продукта. Защита «посредников» в разделе 230 теперь служит еще одним оплотом, укрывающим от критического анализа эти грабительские операции надзорного капитализма.

Сегодня в надзорном посреднике нет ничего нейтрального, поскольку императив извлечения и требуемая им экономия от масштаба при поставках излишка означают, что надзорные капиталисты должны использовать все средства, чтобы завлечь к себе нескончаемый поток контента. Они уже не просто размещают контент, а агрессивно, тайно и в одностороннем порядке извлекают из этого контента стоимость. Как мы увидим в главе 18, экономические императивы требуют не упускать никакие, даже самые незначительные возможности поступления сырья. Это означает смягчение только тех крайностей, которые, отталкивая пользователей или привлекая внимание со стороны контролирующих органов, угрожают объему и скорости поступления излишка. По этой причине такие компании, как Facebook, Google и Twitter, очень неохотно удаляют со своих просторов даже самый вопиющий контент, и это помогает объяснить, почему «юристы технологических компаний яростно судятся, чтобы предотвратить хотя бы крошечную эрозию» раздела 230[274]. Статут, когда-то созданный для взращивания важной новой технологической среды, теперь стал юридическим оплотом, защищающим асимметрию богатства, знания и власти, присущую мошенническому капитализму.

IV. Тепличные условия: надзорная чрезвычайщина

В своей книге «Надзор после 11 сентября» исследователь надзора Дэвид Лайон пишет, что вслед за нападениями того дня существующие методы наблюдения были интенсифицированы, а прежние ограничения сняты:

После нескольких десятилетий, в течение которых связанные с защитой данных чиновники, следящие за конфиденциальностью гражданские организации, правозащитники и другие пытались смягчить негативные социальные последствия надзора, мы наблюдаем резкий крен в сторону более крайних и бесцеремонных методов надзора[275].

Эта резкая переориентация государственной власти и политики после терактов 11 сентября в Нью-Йорке и Вашингтоне была вторым историческим условием, которое создавало благоприятные условия для еще нежных ростков новой формы рынка.

Характеристика Лайона верна[276]. В годы, предшествовавшие 11 сентября, Федеральная торговая комиссия стала ключевым игроком, направляющим американские споры о конфиденциальности в интернете. По причинам, которые мы уже рассмотрели, комиссия благоприятствовала саморегулированию, и она подталкивала интернет-компании к разработке кодексов поведения, политик конфиденциальности и способов обеспечить их соблюдение[277]. Но в конечном итоге комиссия пришла к выводу, что для защиты конфиденциальности индивидуального потребителя в сети саморегулирования недостаточно. В 2000 году, всего за год до нападений 11 сентября, открытия Google поведенческого излишка и успеха AdWords, большинство членов комиссии опубликовало отчет, в котором рекомендовалось принять законодательство, регулирующее конфиденциальность в интернете:

Поскольку на сегодняшний день усилия по саморегулированию весьма далеки от широкого внедрения соответствующих программ, то Комиссия пришла к выводу, что подобные инициативы сами по себе не могут гарантировать, что онлайн-рынок в целом будет следовать стандартам, принятым лидерами отрасли <…> несмотря на несколько лет усилий бизнеса и правительства.

В докладе отмечалось, что лишь 8 % популярных веб-сайтов были отмечены знаком одобрения хотя бы одной из организаций, следящих в отрасли за соблюдением конфиденциальности[278].

Члены комиссии далее излагали примерный план федерального законодательства, которое защитило бы потребителей в интернете, несмотря на распространенное предубеждение против регулирования и в пользу трактовки интернет-операций как свободы слова. Эти рекомендации требовали «четкого и заметного» уведомления об информационных практиках; наличия у потребителя выбора в отношении того, как будет использоваться персональная информация; доступ ко всей собранной персональной информации, предусматривающий право на ее исправление или удаление; и усиленная защита личной информации[279]. Если бы все это воплотилось в законе, то вполне возможно, что многие из основополагающих элементов надзорного капитализма стали бы либо просто незаконными, либо по крайней мере подлежали бы публичному обсуждению и оспариванию.

Усилия Федеральной торговой комиссии оказались недолговечными. По словам Питера Суайра, главного советника по вопросам конфиденциальности в администрации Клинтона, а позже члена Аналитической группы президента Обамы по разведывательным и коммуникационным технологиям, «нападения 11 сентября 2001 года изменили все. Теперь решительный упор был сделан на безопасность, а не на конфиденциальность»[280]. Положения о конфиденциальности, обсуждавшиеся всего несколькими месяцами ранее, ушли с повестки дня более или менее в одночасье. Как в Конгрессе США, так и в странах ЕС было быстро введено в действие законодательство, которое резко расширило надзорную деятельность. Конгресс США принял «Патриотический акт», создал Программу выявления потенциальных террористов и ввел целый ряд других мер, которые существенно расширили возможности для сбора личной информации, не требующих для этого получения разрешения от суда. События 11 сентября также вызвали устойчивый поток законов, расширявших полномочия разведки и правоохранительных органов, по всей Европе, включая Германию (страну, особенно восприимчивую к попыткам надзора над гражданами после гнета нацистского и сталинского тоталитаризма), Великобританию и Францию[281].

В США неспособность вовремя «сопоставить факты» и предотвратить террористическую атаку стала источником стыда и смятения, которые оказались сильнее остальных соображений. Руководящим принципом при выработке политики вместо «необходимости знать» стала «необходимость делиться», и ведомствам настоятельно рекомендовали ломать стены и объединять базы данных для получения более полной информации и анализа[282]. Параллельно с этим, как отмечает специалист по конфиденциальности Крис Джей Хуфнагл, угроза принятия всеобъемлющего законодательства по конфиденциальности также мобилизовала деловое сообщество и его лоббистов на политику «смягчить или остановить» в отношении любого потенциального законопроекта. В политической обстановке после 11 сентября эти две силы объединились и добились легкой победы[283].

Ключевой мишенью был интернет. Директор ЦРУ Майкл Хейден признал это в 2013 году, когда сказал аудитории, что в годы, последовавшие за 11 сентября, ЦРУ «можно справедливо обвинить в милитаризации всемирной паутины»[284]. Первой жертвой стало законодательство по регулированию конфиденциальности в интернете. Марк Ротенберг, директор Информационного центра по электронной конфиденциальности (EPIC), дал показания Комиссии по расследованию событий 11 сентября о внезапном изменении отношения к конфиденциальности, отметив, что до 11 сентября «едва ли кто-то конструктивно обсуждал создание методов, которые обеспечивали бы массовый надзор и в то же время защищали конфиденциальность»[285]. Суайр вторил ему, отмечая, что в результате нового упора на обмен информацией «Конгресс утратил интерес к регулированию использования информации в частном секторе <…> Без этой угрозы со стороны законодательства, многие программы саморегулирования, действовавшие в отрасли, просто сдулись»[286]. В Федеральной торговой комиссии центр внимания сместился с широкой обеспокоенности правом на неприкосновенность частной жизни на политически более приемлемую стратегию, во главу угла в которой встало понятие «ущерба» – рассматривались только случаи, позволявшие установить конкретный физический или экономический ущерб, такой как кража идентичности или безопасность базы данных[287].

В условиях, когда о законодательстве можно было больше не волноваться, политическую среду, в которой надзорный капитализм пустит корни и пойдет в рост, стали формировать другие силы. Террористические атаки 11 сентября втянули спецслужбы в непривычную для них кривую спроса, которая требовала все более быстрой реакции с их стороны. При всей своей секретности даже АНБ подчинялось временным и юридическим ограничениям демократического государства. Демократия по самой своей природе неповоротлива, будучи отягощена дублированием функций, сдержками и противовесами, законами и нормами. Спецслужбы стремились в своей деятельности к таким методам, которые позволяли бы оперативно обходить юридические и бюрократические ограничения.

В этой обстановке травмы и тревоги было объявлено «чрезвычайное положение», которое узаконивало новый императив – скорость любой ценой. Как сказал Лайон:

События 11 сентября привели к негативным последствиям для общества, которые до сих пор были знакомы по репрессивным режимам и романам-антиутопиям <…> Приостановка нормального хода дел оправдывается ссылками на «войну с терроризмом»[288].

Для нашей истории критически важно, что это чрезвычайное положение способствовало росту Google и успешному развитию его основанной на надзоре логики накопления.

Миссия Google состояла в том, чтобы «организовать информацию всего мира и сделать ее общедоступной», и к концу 2001 года разведывательное сообщество установило «информационное доминирование» в общественном пространстве, быстро институционализировав его в виде спонсируемой государством глобальной технологической инфраструктуры, персонала и операций, стоимостью в сотни миллиардов долларов. Начали прорисовываться контуры новой взаимозависимости между государственными и частными игроками информационного доминирования, и это лучше всего понимать сквозь призму того, что социолог Макс Вебер в свое время назвал «избирательным сродством», порождением взаимного притяжения, коренящегося в общих значениях, интересах и взаимовыгодных обменах[289].

Это избирательное сродство между государственными спецслужбами и Google как начинающим надзорным капиталистом, в условиях чрезвычайного положения расцвело, чтобы породить уникальную историческую деформацию: надзорную чрезвычайщину. Атаки 11 сентября изменили интерес правительства к Google, по мере того как практики, над которыми всего несколькими часами ранее, казалось, нависли законодательные ограничения, были быстро переквалифицированы в жизненно важные потребности. Обе институции жаждали надежной информации и были полны решимости утолить эту жажду, каждая в своей сфере, любой ценой. Это избирательное сродство поддержало на плаву надзорную чрезвычайщину и способствовало созданию плодородной среды, которая будет питать мутацию надзорного капитализма и приведет ее к процветанию.

Избирательное сродство между государственной и частной миссиями было очевидно еще в 2002 году, когда бывший советник президента по вопросам национальной безопасности адмирал Джон Пойндекстер предложил свою программу «Полного владения информацией» (Total Information Awareness, TIA), опиравшуюся на взгляды и представления, которые выглядят как одно из первых руководств по основам сбора и анализа поведенческого излишка:

Если террористические организации собираются спланировать и осуществить нападение на Соединенные Штаты, их члены должны взаимодействовать между собой, и они оставят свои следы в этом информационном пространстве <…> Мы должны быть в состоянии выделить этот сигнал из шума <…> для выполнения этой задачи соответствующая информация, извлеченная из этих данных, должна быть собрана в крупномасштабных хранилищах с расширенным семантическим контентом, доступным для анализа[290].

Как заявил в 1997 году директор ЦРУ Джордж Тенет, «ЦРУ должно чувствовать себя в Долине как рыба в воде», имея в виду необходимость освоить новые технологии, идущие из Кремниевой долины[291]. В 1999 году, чтобы держать руку на пульсе современных технологий, ЦРУ открыло и финансировало венчурную фирму In-Q-Tel. Операция была задумана как экспериментальная, но после 11 сентября она стала критически важным источником новых возможностей и связей, в том числе с Google. Как сообщало базирующееся в Кремниевой долине издание Mercury News, «В ЦРУ возникло новое чувство неотложной необходимости поиска технологии, которая осмыслила бы все неструктурированные данные, разбросанные по интернету и другим местам. Агентство не может обучить аналитиков достаточно быстро». Генеральный директор In-Q-Tel сказал, что правительственные учреждения «подняты по тревоге» и отметил, что «мы сейчас развиваем лихорадочную деятельность»[292].

В условиях этой лихорадочной деятельности надзорная чрезвычайщина цвела пышным цветом. Программа «Полного владения информацией» Пойндекстера не получила поддержки в конгрессе, но анализ, опубликованный в журнале MIT Technology Review, показал, что многие из задач этой программы были без лишнего шума переназначены пентагоновскому Отделу по передовым исследованиям и разработкам (Advanced Research and Development Activity, ARDA), который в 2002 году получил 64 миллиона долларов на финансирование исследовательской программы в сфере «нового интеллекта на основе больших данных». В 2004 году Счетная палата США обследовала 199 проектов по сбору данных в десятках федеральных агентств, а также более 120 программ, предназначенных для сбора и анализа персональных данных в целях прогнозирования индивидуального поведения[293]. Газета The New York Times в 2006 году сообщала, что спецслужбы, опираясь на ежегодный бюджет в 40 миллиардов долларов, регулярно устраивали скрытные «шопинг-туры» в Кремниевую долину в поисках новых технологий сбора и анализа данных[294].

Спецслужбы искали способы воспользоваться быстро растущими возможностями Google и одновременно использовать Google для дальнейшей разработки, коммерциализации и распространения технологий, связанных с безопасностью и надзором и имеющих доказанную ценность для разведки. Если программу «Полного владения информацией» нельзя полноценно разрабатывать и вводить в действие в Вашингтоне, то отдельные части этой работы можно делегировать Кремниевой долине и ее лидеру в информационном доминировании – Google. К концу лета 2003 года Google получил контракт на 2,07 миллиона долларов на оснащение Агентства национальной безопасности поисковой технологией Google. Согласно документам, полученным некоммерческой организацией Consumer Watchdog на основании Закона о свободе информации, АНБ заплатило Google за «механизм поиска, способный искать среди 15 миллионов документов на двадцати четырех языках». В апреле 2004 Google на безвозмездной основе продлил свои услуги еще на один год[295].

В 2003 году Google в соответствии со специальным контрактом с ЦРУ также начал поддерживать поисковую систему для входящей в его состав Службы управления Intelink, «контролируя сверхсекретные, секретные и просто конфиденциальные, но не секретные сети Intranet для ЦРУ и других разведывательных агентств»[296]. Ключевые агентства использовали системы Google для поддержки своего внутреннего вики под названием Intellipedia, который позволял агентам делиться информацией с другими организациями сразу же после того, как она «всасывалась» в новые системы[297]. В 2004 году Google приобрел основанную Джоном Ханке компанию спутниковой картографии Keyhole, основным венчурным спонсором которой была венчурная фирма ЦРУ, In-Q-Tel. Keyhole станет основой для сервиса Google Планета Земля, а Ханке впоследствии возглавит сервис Google Карты, включая спорный проект Просмотр улиц. В 2009 году Google Ventures и In-Q-Tel инвестировали в бостонский стартап Recorded Future, который отслеживает все аспекты сети в режиме реального времени с целью прогнозирования будущих событий. Тем самым, сообщал журнал Wired, впервые эта поддерживаемая ЦРУ венчурная фирма и Google финансировали один и тот же стартап и обе фирмы имели представителей в совете директоров Recorded Future[298].

В течение десятилетия, последовавшего за 11 сентября, надзорная чрезвычайщина также вылилась в «лесть подражанием», когда АНБ пыталось стать «немного похожим на Google», воспроизводя, с переменным успехом, возможности Google в различных областях. В 2006 году генерал Кит Александер изложил свое видение поискового инструмента под названием ICREACH, который «позволил бы совместно использовать и анализировать беспрецедентные объемы <…> метаданных силами сразу многих агентств в рамках разведывательного сообщества». К концу 2007 года программа была апробирована, что привело к увеличению количества отдельных совместных коммуникаций с 50 миллиардов до более 850 миллиардов. Эта система была разработана с «Google-подобным» поисковым интерфейсом, позволявшим аналитикам выполнять поиск с учетом желаемых метаданных и извлекать жизненно важный поведенческий излишек в целях анализа, который мог бы выявить «социальные сети», «образ жизни» и «привычки» и в целом «предсказывать будущее поведение»[299]. В 2007 году два аналитика АНБ написали внутреннее учебное пособие по поиску информации в интернете. В нем выражалась острая заинтересованность агентства во всем, что связано с Google, а одна подробная глава подвергала подробному разбору Поиск Google и «хаки», которые позволяли раскопать информацию, не предназначенную для публичного распространения[300].

В том году избирательное сродство, питавшее интерес разведывательного сообщества к Google, снова вышло на первый план, когда директор Google по исследованиям и эксперт по искусственному интеллекту Питер Норвиг выступил на конференции Pentagon Highlands – эксклюзивном сетевом мероприятии, на котором представители военных и спецслужб общаются с представителями индустрии высоких технологий, выборными должностными лицами, элитными учеными, топ-менеджерами корпораций и оборонными подрядчиками. В 2001 году директор этого форума Ричард О’Нил, выступая в Гарварде, охарактеризовал его работу как «генератор идей, такой, что идеи, возникающие на подобных собраниях, доступны для применения теми, кто принимает решения, а также людьми из мозговых центров»[301]. Это должно было стать мостом между правительством и лидерами бизнеса, особенно Кремниевой долины[302]. Согласно одному очень подробному материалу журналиста-расследователя Нафиза Ахмеда, цитируемому юристом Мэри Энн Фрэнкс, форум был и системой поддержки, и инкубатором роста Google, а также силой, связывающей и объединяющей Пентагон, спецслужбы и молодую компанию:

Инкубация Google разведывательным сообществом США с самого начала происходила благодаря сочетанию прямого спонсирования и неформальных сетей финансового влияния, которые, в свою очередь, тесно связаны с интересами Пентагона[303].

Другой правовед назвал «сотрудничество» между Google и разведывательным сообществом, особенно АНБ, «беспрецедентным»[304].

В течение этих лет ученые отмечали растущую взаимозависимость между спецслужбами, недовольными конституционными ограничениями своих прерогатив, и фирмами Кремниевой долины[305]. Агентства жаждали проникнуть на территорию вне закона, доступом к которой пользовалась такая фирма, как Google. В своей статье 2008 года «Конституция в государстве национального надзора» профессор права Джек Балкин отметил, что, поскольку конституция не дает возможности правительственным субъектам быстро добиваться своих целей в области надзора, это создает стимулы для правительства «полагаться на частное предпринимательство, когда речь заходит о сборе и генерировании информации для себя»[306]. По словам Балкина, Верховный суд почти не накладывает особых ограничений на конфиденциальность полученных бизнесом данных или информации, которая передается третьим лицам. Электронная почта, как правило, хранится на частных серверах, что делает ее защищенность «в лучшем случае ограниченной». Это отсутствие закона сделало частные компании привлекательными партнерами для государственных игроков, связанных демократическими ограничениями.

По словам правоведа Джона Майклса, потребность правительства в уклонении от конституционного надзора ведет к тайному сотрудничеству между разведкой с частным сектором, которое, как правило, «организовано на основе рукопожатий, а не юридических формальностей вроде ордеров на обыск – по всей видимости, чтобы уйти от надзора, а иногда и ради прямого нарушения закона»[307]. Он заметил, что частные источники данных, собранных фирмами, неотразимо привлекают к себе спецслужбы, которые «в некоторых отношениях зависят» от них[308].

Замечания обоих ученых получили подтверждение в 2010 году, когда бывший директор АНБ Майк Макконнелл еще немного приоткрыл завесу над избирательным сродством между Google и разведывательным сообществом. В статье в газете Washington Post Макконнелл дал ясно понять, что основанные на надзоре операции Google по сбору, извлечению и анализу данных считаются чем-то само собой разумеющимся и очень желанным. Границы частного и общественного в этом случае расшатываются под мощным напором новых угроз и создаваемых ими неотложных требований, которые должны удовлетворяться за «миллисекунды». В будущем Макконнелла существует единая «бесшовная» империя надзора, в которой требования самосохранения не оставляют места для демократии с ее медлительными обычаями надлежащей правовой процедуры, сбора доказательств, получения ордеров и соблюдения законности. Как настаивал Макконнелл,

Следует сформировать эффективное партнерство с частным сектором, чтобы информация могла быстро перемещаться из государственного сектора в частный и обратно, рассекречиваться и засекречиваться <…> ради защиты критической инфраструктуры страны. Недавние сообщения о возможном партнерстве между Google и государством указывают на те самые виды совместных усилий – и общих проблем, – которые, вероятно, ждут нас в будущем <…> подобная схема смешивает карты традиционных ролей правительства и частного сектора <…> Киберпространство не знает границ, и наши оборонительные усилия должны быть такими же бесшовными[309].

В последние месяцы работы администрации Обамы тогдашний министр обороны Эш Картер совершил поездку по Кремниевой долине, где объявил о создании нового Консультативного совета по оборонным инновациям, предназначенного для официального оформления канала взаимодействия между руководством технологических компаний и министерством обороны. Картер включил в новый совет Шмидта и поручил ему выбрать его членов. Как заключает журнал Wired, «правительство нуждается в Кремниевой долине как никогда прежде, стремясь защититься от угроз безопасности в киберпространстве»[310]. Эти факты наглядно и всесторонне иллюстрируются в сборнике статей «Массовый сбор», написанном международной группой ученых под редакцией Фреда Кейта (Индианский университет) и Джеймса Демпси (Беркли). Кейт и Демпси отмечают «обширное агрегирование» личных данных в руках частных компаний:

Правительства по понятным причинам хотят получить доступ к этим данным. <…> По сути, все правительства в мире заявляют о своем праве на то, чтобы заставлять компании, хранящие эти данные, раскрывать их[311].

Если бы не надзорная чрезвычайщина, вполне возможно, что этих данных даже не существовало бы, по крайней мере в нынешних объемах и с нынешним уровнем детализации.

Надзорная чрезвычайщина помогла сформировать эволюционную траекторию информационного капитализма, создав среду, в которой зарождающиеся надзорные практики Google горячо приветствовались, вместо того чтобы критиковаться. Повторим – история не дает нам контрольных групп и мы не можем с уверенностью сказать, что информационный капитализм принял бы другое направление развития, если бы не внезапный новый интерес к возможностям надзора. Но на сегодняшний день дело выглядит так, что одним из непредвиденных последствий этого избирательного сродства между государственным и частным стало то, что зеленым росткам надзорного капитализма позволено было укорениться и взойти без особых препятствий со стороны законодательства или контролирующих органов. Это поощряло молодое руководство Google настаивать на том, что действие существующих законов на них не распространяется, видя в этом естественное право, и, под еще более густым покровом секретности, подталкивало государство предоставить ему эту свободу.

Мощное избирательное сродство способствовало стремлению получать надежную информацию любой ценой, и частью этой цены, по-видимому, было создание тепличных условий для надзорного капитализма. Со временем историки, без сомнения, раскроют детали этих отношений и то, как открытия Google в области получения и использования поведенческого излишка оказались защищенными от критического внимания, по крайней мере отчасти, в силу этого нового спроса со стороны военных.

В контексте новой военной ориентации цифровой потенциал, задействованный, в духе ценностей гражданского общества, в цикле реинвестирования поведенческой стоимости, был беспрепятственно развернут в сторону надзора. Средства надзора процветали без риска применения санкций и привлекали надзорный капитал. Доходы не заставили себя ждать. Это напоминает ситуацию в автомобильной, сталелитейной и станкостроительной отраслях середины XX века, когда благодаря военным заказам заводы могли работать на полную мощность. В конечном счете, однако, это оказалось сомнительным благом. Спрос со стороны военных искажал и подавлял инновационный процесс и вбивал клин между этими отраслями и их гражданскими клиентами, делая их уязвимыми перед лицом иностранной конкуренции на все более глобальных рынках конца 1970-х – начала 1980-х годов[312].

Аналогичным образом в условиях надзорной чрезвычайщины руководству Google не нужно было заниматься утомительной и рискованной работой по созданию формы рынка, основанной на обмене и ориентированной на защиту прав, когда модель надзора была настолько прибыльной. Зачем рисковать и экспериментировать с более органичными путями к монетизации, когда операции по надзору и добыче защищены от закона и исключительно прибыльны? В конечном счете не только Google задавался этими вопросами; все другие интернет-бизнесы стояли перед тем же выбором. Как только доходы от надзора установили планку для венчурных капиталистов и аналитиков с Уолл-стрит, интернет-компаниям стало намного легче плыть по течению. Потом трудно стало этого не делать.

V. Линии укреплений

Как случилось, что через столько лет после событий, положивших начало мании информационного господства, надзорный капитализм по-прежнему действует относительно беспрепятственно, особенно в США? За эти годы накопились тысячи институциональных фактов, которые мало-помалу нормализовали практики надзорного капитализма и научили смотреть на них как на нечто необходимое и неизбежное – открытие поведенческого излишка и последовавшее за этим накопление невиданных количеств капитала и материалов, повсеместное распространение устройств и услуг, интеграция потоков данных и институционализация фьючерсных рынков человеческого поведения.

Конечно, сам по себе успех ничего не доказывает; не стоит понимать эти институциональные процессы как признак присущей надзорному капитализму ценности или неизбежности. В следующих главах мы обнаружим много дополнительных факторов, которые способствовали этому успеху, но здесь я хочу сосредоточиться на превентивных действиях Google по возведению укреплений вокруг цепочек поставок поведенческого излишка, с целью защитить потоки этого излишка от возможных угроз.

Хотя многие элементы этой фортификационной стратегии широко освещались, их значение для нашего рассказа кроется в том, что каждый из них является одним из аспектов многоплановой операции, которая отвлекает критическое внимание от базовых процессов, нацеленных на поддержание потока бесплатного, нерегулируемого поведенческого излишка. Чтобы защитить Google и в конечном счете других надзорных капиталистов от политического вмешательства и критики, укрепления строились на четырех ключевых театрах: (1) демонстрация уникальных возможностей Google как источника конкурентного преимущества в условиях электоральной политики; (2) преднамеренное размывание границ между общественными и частными интересами посредством создания нужных связей и агрессивной лоббистской деятельности; (3) свободный обмен кадрами, мигрировавшими между Google и администрацией Обамы, объединенных избирательным сродством в решающие для Google годы роста (2009–2016); и (4) спланированные попытки Google оказать влияние на академическую сферу и более широкое культурное пространство, столь жизненно важное для формирования политики, общественного мнения и политического восприятия. Успехи, достигнутые на этих четырех линиях обороны, способствуют пониманию того, как надзорный капитализм смог устоять и почему он продолжает процветать.

Во-первых, Google продемонстрировал, что те самые, полученные из поведенческого излишка прогностические знания, которые позволили надзорным капиталистам разбогатеть, могут также помочь политикам выигрывать выборы. Чтобы доказать это, Google был готов применить свою магию в ходе самых важных и волнующих избирательных кампаний XXI века, начиная с президентской кампании Обамы 2008 года. Шмидт играл ведущую организационную и руководящую роль в реализации передовых стратегий обработки данных, которые должны были затмить традиционное искусство политики наукой поведенческого прогнозирования[313]. Действительно, «в штаб-квартире Обамы в Чикаго <…> каждые выходные они перестраивали модель электората в каждом спорном штате <…> полевой персонал мог видеть влияние текущих событий на прогнозируемое поведение и мнения каждого избирателя по всей стране»[314].

Исследования, проведенные специалистами по СМИ Дэниелом Крейссом и Филиппом Ховардом, показывают, что кампания Обамы 2008 года накопила немало данных о более чем 250 миллионах американцев, в том числе «обширный массив данных о поведении и связях в интернете, собранных в процессе использования веб-сайта кампании и сторонних сайтов социальных сетей вроде Facebook…»[315]. Журналист Саша Иссенберг, который задокументировал эти события в своей книге «Лаборатория победы», цитирует одного из политических консультантов Обамы 2008 года, который уподобил прогностическое моделирование инструментарию гадалки: «Мы знали, за кого <…> люди собираются проголосовать, еще до того, как они приняли решение»[316].

Обама использовал свою близость к Шмидту, чтобы укрепить представление о себе как о кандидате обновления, готовом сломать устоявшееся статус-кво в Вашингтоне[317]. После выборов Шмидт вошел в Переходный консультативный совет по экономике и появился рядом с Обамой на его первой после выборов пресс-конференции[318]. По словам издания Politico,

одной только картинки Шмидта, стоящего бок о бок с ведущими экономическими советниками Обамы, было достаточно, чтобы у конкурентов Google побежали по спине мурашки. «Microsoft в ужасе от этого, – сказал лоббист-демократ, знакомый с индустрией. – Люди до смерти боятся Google, и не зря»[319].

Роль Шмидта в избрании президента Обамы – лишь одна страница долгих, и теперь уже легендарных отношений, которые иногда называют «романом»[320]. Не удивительно, что Шмидт взял на себя еще более заметную роль в перевыборной кампании 2012 года. Он отвечал за сбор средств, технические инновации и «лично контролировал систему мониторинга явки избирателей в ночь выборов»[321].

Рассказ политического корреспондента Джима Рутенберга в газете New York Times о важной роли специалистов по данным в победе Обамы в 2012 году рисует яркую картину извлечения и анализа поведенческого излишка как политической методологии. Организаторы кампании знали «имя, адрес, расовую принадлежность, пол и доход каждого колеблющегося избирателя в стране, которого нужно убедить голосовать за Обаму», и вычислили, как нацелить на этих людей телевизионную политическую рекламу. Одним из прорывов стал «индикатор убеждения», который показывал, насколько легко можно убедить каждого нерешившегося избирателя проголосовать за кандидата от Демократической партии[322].

В кампании Обамы, как и в Google, Facebook и других сферах информационной власти, факты о поведенческом излишке и его прогнозной силе хранились в секрете. Как заметил Рутенберг,

масштаб, в котором кампания использовала новейшие технические инструменты для проникновения в жизни людей, и сам объем персональных данных, который обрабатывался на ее многочисленных серверах, оставались в значительной степени скрытыми. Секретность <…> была необходима <…> отчасти для того, чтобы сохранить конкурентное преимущество. Но, без сомнения, еще и потому, что руководители кампании беспокоились, что такие методы, как «извлечение данных» и «аналитика», могут не понравиться избирателям[323].

Во-вторых, еще в преддверии выборов 2012 года, в интервью газете Washington Post в 2011 году, Шмидт похвастался еще одной стратегией фортификации:

Сотрудники [политиков] молоды – они все схватывают <…> Вот на что мы полагаемся. И, конечно, иногда мы нанимали к себе бывших сотрудников. Они все знают друг друга. Вот так это и работает[324].

Политические инструменты Google проложили путь к необычно оживленному и интенсивному обмену кадрами между центрами власти Восточного и Западного побережья. Проект Google Transparency проанализировал движение персонала между Гуглосферой (сама компания плюс аффилированные с ней бизнесы и ее юридические и лоббистские фирмы) и правительством (включая Белый дом, конгресс, правительственные агентства, федеральные комиссии и общенациональные политические кампании) в годы президентства Обамы. Было установлено, что к апрелю 2016 года 197 человек мигрировали из правительства в Гуглосферу, и 61 – в обратном направлении. Эти цифры включают 22 чиновника из Белого дома, которые пошли работать на Google, и 31 руководителя из Гуглосферы, перешедших в Белый дом или федеральные консультативные советы, имеющие непосредственное отношение к бизнесу Google[325].

В-третьих, просто для перестраховки, Google расточал свою щедрость по всему спектру политической системы. В книге Шмидта 2014 года, написанной в соавторстве с одним из давних руководителей Google Джонатаном Розенбергом, генеральный директор агрессивно развивал мотив о том, что государство – это сговор действующих политиков ради торможения перемен, а Google – аутсайдер, выскочка и нарушитель спокойствия. Авторы выражали презрение к политикам и лоббистам, говоря:

Это естественная линия поведения политиков, так как традиционные компании обычно обладают гораздо бльшим количеством финансов, нежели стартапы, только осваивающие рынок, и они знают толк в том, как использовать средства для склонения воли любого демократического правительства в свою пользу[326].

В течение того самого года, когда Шмидт порицал политиков и их политическое влияние, Google потратил на лоббирование больше, чем любая другая корпорация – свыше 17 миллионов долларов, что почти вдвое больше, чем ее конкурент по надзорному бизнесу, Facebook. В течение следующих нескольких лет, когда Белый дом поменял хозяина, Google не сбавлял темпов, обставив все остальные компании со своими более чем 18-миллионными затратами на лоббирование в 2018 году, когда компания боролась с законодательством о конфиденциальности и другими инициативами, которые могли ограничить ей свободу сбора и переработки поведенческого излишка. Google также был одним из богатейших среди всех лоббистов, зарегистрированных в ЕС, уступая только лоббистской группе, представляющей конфедерацию европейских корпораций[327].

Компания также научилась разрабатывать изощренные лоббистские операции на уровне штатов, в первую очередь направленные на борьбу с любыми законопроектами, которые укрепляют конфиденциальность и ограничивают манипуляции с поведенческим излишком. Так, Google добился права вывести на дороги свои беспилотные автомобили – в надежде на новый важный канал поставок сырья – после того, как сумел задействовать чиновников Обамы для лоббирования лючевых законодательных актов на уровне отдельных штатов[328]. И Google и Facebook в настоящее время проводят агрессивные лоббистские кампании на уровне отдельных штатов, направленные на отмену или ослабление законов, регулирующих биометрические данные и защищающие конфиденциальность. Как сказано в одном материале, «Они хотят твое тело»[329].

На четвертой линии укреплений корпорация научилась внедряться в академическую сферу и правозащитные организации и влиять на них таким образом, что это смягчало острые моменты или в некоторых случаях помешало изучению ее деятельности. Газета Washington Post называет Google «мастером влияния в Вашингтоне» и отмечает тонкость, с которой фирма держит в своих руках и направляет в нужное русло представления публики о себе. Шмидт приложил руку и к этой работе. Уже являясь членом правления фонда «Новая Америка», политического аналитического центра, сыгравшего важную роль в формировании подхода администрации Обамы к экономическим вопросам, в 2013 году он стал его председателем, сделав личное пожертвование в размере 1 миллиона долларов при общем бюджете фонда в том году в 12,9 миллиона. В период с 1999 по 2016 год, когда Шмидт покинул правление, фонд получил от Google, Шмидта и семейного фонда Шмидта, вместе взятых, 21 миллион долларов[330].

Washington Post опубликовала подробные разоблачения кропотливой работы Google в этой четвертой сфере. Для иллюстрации возьмем закулисные интриги, которыми сопровождалась серия из трех конференций, посвященных конкуренции в интернет-поиске. Мероприятия проходили в Центре права и экономики Университета Джорджа Мейсона, «ориентированном на свободный рынок» научном центре, получавшем значительное финансирование от Google[331]. Встречи состоялись в мае 2012 года, как раз когда Федеральная торговая комиссия расследовала антимонопольное дело против Google. Журналисты выяснили, что сотрудники компании тесно сотрудничали с Центром, выбирая дружественных по отношению к Google выступающих и участников, многие из которых работали на Google. Среди прочего они «разослали сотрудникам Центра подробную таблицу с перечнем членов конгресса, Федеральной торговой комиссии, а также высокопоставленных чиновников министерства юстиции и прокуратуры». Репортеры отметили, что на заседаниях конференции доминировали «ведущие эксперты в области технологий и права», которые категорически отвергали необходимость каких-либо правительственных мер, направленных против Google, «выдвигая свои доводы перед теми самыми чиновниками, которые, среди прочих, будут решать его судьбу». Многие участники понятия не имели, что в организации встреч участвовал Google, потому что Google и сотрудники Центра договорились скрыть закулисную роль корпорации[332].

Антимонопольное расследование Федеральной торговой комиссии, похоже, усилило опасения Google по поводу законодательной угрозы надзорному капитализму. В том году операция Google по выделению грантов, нацеленная на организации гражданского общества, приняла агрессивный оборот. Согласно журналистскому расследованию Центра медиа и демократии под названием «Гуглизация крайне правых», список грантополучателей корпорации за 2012 год включал новую когорту антиправительственных организаций, известных своей борьбой с регулированием и налогами, а также отрицанием изменения климата. В эту группу входили «Американцы за налоговую реформу» Гровера Норквиста, Heritage Action, финансируемая братьями Кох, и другие организации, выступающие против регулирования, такие как Федералистское общество и Институт Катона[333]. Корпорация также без лишнего шума признала свое членство в корпоративной лоббистской группе ALEC, известной своей оппозицией контролю над огнестрельным оружием и борьбе с загрязнением воздуха, а также поддержкой схем манипулирования явкой на выборы, налоговых послаблений для табачной промышленности и других идей крайне правых[334]. Между тем в список стипендиатов программы Google Policy 2014 года вошли представители ряда некоммерческих организаций, которые, казалось бы, должны были быть на переднем крае борьбы против концентрации информации и власти в руках этой корпорации, в том числе Центр за демократию и технологию (Center for Democracy and Technology), Фонд электронных рубежей (Electronic Frontier Foundation), Форум «Будущее конфиденциальности» (Future of Privacy Forum), Национальная лига потребителей (National Consumers League), Гражданская лаборатория (Citizen Lab) и Ассоциация за гражданские права (Asociacin por los Derechos Civiles)[335].

В июле 2017 года газета Wall Street Journal сообщала, что с 2009 года Google активно разыскивал и предоставлял финансирование профессорам университетов для написания научных статей и политических рекомендаций, которые поддерживают позиции Google по вопросам права, регулирования, конкуренции, патентов и т. д.[336] Во многих случаях Google вмешивался в процесс подготовки статей, а некоторые авторы не раскрыли Google в качестве источника финансирования. Хотя в Google публично заявляли: «мы платили безо всяких условий» – случай в 2017 году опровергает это утверждение. Летом того года один из наиболее уважаемых исследователей Фонда «Новая Америка» (New America Foundation), специалист в области цифровых монополий Барри Линн опубликовал заявление, в котором высоко оценил историческое решение ЕС о наложении на Google, после многолетнего антимонопольного расследования, штрафа в размере 2,7 миллиарда долларов. Согласно газете New York Times и собственной версии Линна, директор «Новой Америки» поддался давлению со стороны Шмидта и уволил Линна и его команду «Открытые рынки», состоявшую из десяти исследователей. «Google крайне агрессивно сорит деньгами в Вашингтоне и Брюсселе, а затем дергает за ниточки, – сказал Линн в интервью New York Times. – Люди сейчас так боятся Google». Репортеры считают, что «напористая и изощренная» операция по расширению влияния, проводимая Google, превосходит подобные операции любых других американских компаний[337].

С Google во главе надзорный капитализм колоссально расширил динамику рынка, научившись экспроприировать человеческий опыт и перерабатывать его в желанные поведенческие прогнозы. Google и этот более широкий надзорный проект появились на свет, получили защиту, окрепли и пришли к успеху благодаря историческим условиям своей эпохи – потребностям второго модерна, неолиберальному наследию и Realpolitik надзорной чрезвычайщины – а также своим собственным специально для этого выстроенным линиям укреплений, призванным защитить от критического изучения операции по поставкам сырья путем подчинения политики и культуры.

Эти неумолимые факты стали следствием способности надзорного капитализма обходить демократические процедуры. Два человека в Google, не будучи легитимно избранными, находясь вне демократической подотчетности и не подчиняясь акционерам, контролируют организацию и распространение мировой информации. Единственный человек в Facebook, не будучи легитимно избранным, находясь вне демократической подотчетности и не подчиняясь акционерам, контролирует все более распространенные средства поддержания социальных связей вместе со скрытой в этих сетях информацией.

Глава 5

Усложнение надзорного капитализма: присваивать, захватывать, теснить конкурентов

  • И все слова, такие как Любовь и Мир,
  • Толковой бодрой речи каждый миг
  • Затоптаны, убиты, сведены
  • В визгливый мерзкий монотонный крик
У. Х. Оден, «И мы знавали дивные часы»

I. Импераив извлечения

«Наша высшая цель – преобразование всего опыта пользовательского взаимодействия с Google: мы хотим сделать его восхитительно простым, – говорил Ларри Пейдж, – почти автомагическим (automagical), потому что мы понимаем, чего вы хотите, и можем мгновенно предоставить вам это»[338]. В стремлении осуществить эти амбициозные цели императив извлечения создает неустранимую тягу к наращиванию масштабов процессов обеспечения поставок поведенческого излишка. Не может быть никаких пределов, ограничивающих масштабы охоты за поведенческим излишком, ни одна территория не освобождается от грабежа. Присвоение права на принятие решений об экспроприации человеческого опыта, его перевод в данные и использование этих данных – сопутствующие этому процессу явления, неотделимые от него, как тень. Это объясняет, почему цепочки поставок Google начинались с Поиска, но постоянно расширялись, охватывая новые и все более амбициозные территории, далекие от кликов и поисковых запросов. Запасы поведенческого излишка, накопленного Google, теперь охватывают все, что только есть в онлайн-среде: поиск, электронную почту, тексты, фотографии, песни, сообщения, видео, местоположения, способы общения, установки, предпочтения, интересы, изображения лиц, эмоции, болезни, социальные сети, покупки и так далее. Каждую секунду из множества виртуальных потоков нашей повседневной жизни, по мере того как они сталкиваются с Google, Facebook или с любым другим аспектом компьютерной архитектуры интернета, набирается новый океан поведенческого излишка. По сути, под руководством надзорного капитализма, компьютерные сети, во всем их глобальном охвате, перепрофилируются в архитектуру извлечения.

Этот процесс начался в интернете, но распространился и на реальный мир – факт, который мы рассмотрим более подробно в части II. Если Google – поисковая компания, то почему она инвестирует в устройства умного дома, в носимые устройства и беспилотные автомобили? Если Facebook – социальная сеть, почему она разрабатывает дроны и дополненную реальность? Подобное разнообразие иногда озадачивает наблюдателей, но обычно приветствуется как проявление провидческого дара, как рискованная ставка на отдаленное будущее. Фактически же действия, которые кажутся не имеющими между собой ничего общего и даже разбросанными в случайном порядке по отраслям и проектам, сводятся к одной и той же деятельности, направляемой одной и той же целью – захватом поведенческого излишка. Каждое представляет собой немного иную конфигурацию аппаратного обеспечения, программного обеспечения, алгоритмов, датчиков и средств связи, призванную имитировать автомобиль, рубашку, мобильник, книгу, видео, робота, чип, дрон, камеру, роговицу, дерево, телевизор, часы, нанобота, кишечную флору или любой онлайн-сервис, но все они разделяют одну и ту же цель – захват поведенческого излишка.

Google – перевертыш, но каждое новое обличье преследует ту же цель: найти и захватить сырье. Детка, не хочешь ли покататься на моей машине? Поговорить по моему телефону? Поносить мою рубашку? Поискать на моей карте? Во всех этих случаях изменчивый поток личин – лишь хитроумный маневр, отвлекающий от главного события: непрерывного расширения архитектуры извлечения с целью масштабного получения сырья для обеспечения дорогостоящего производственного процесса, выпускающего прогнозные продукты, которые привлекают и удерживают все новых клиентов. Когда в 2008 году ему задали вопрос о том, почему у Google 150 «продуктов», генеральный директор компании Эрик Шмидт ответил:

Это можно назвать критикой, но это также можно назвать стратегией. Цель компании – довольные клиенты. Вы должны думать о Google как об одном продукте: довольном клиенте[339].

Этими клиентами являются мировые рекламодатели и все остальные, кто платит за прогнозы. Таким образом, «удовлетворенность клиентов» равнозначна господству Google на новых прибыльных рынках поведенческих фьючерсов, подпитываемых постоянно расширяющейся архитектурой извлечения.

Постоянно создаются и испытываются новые пути поставок, и только некоторые из них вводятся в эксплуатацию. Пути, которые позволяют надежно наращивать масштаб, такие как операционная система для смартфонов Android или почтовый сервис Gmail, продолжают разрабатываться и институционализироваться. Пути, которые не справляются с задачей, закрываются или изменяются. Если один маршрут заблокирован, находится другой. Успешные маршруты поставок служат одновременно досками объявлений для таргетированной рекламы, расширяя проникновение рынков поведенческих фьючерсов и в то же время вовлекая пользователей в то, что дает новые порции поведенческого излишка. Список путей поставок всегда будет изменчивым, но все варианты имеют один и тот же оперативный мандат: захват поведенческих излишков и изъятие прав на принятие решений. Как у реки, текущей в море, когда один маршрут заблокирован, находится другой.

В этой главе мы проследим действие императива извлечения, который стимулирует усложнение новой формы рынка и его конкурентной динамики. Этот императив отводит операциям по обеспечению поставок излишка определяющую роль во всех аспектах функционирования надзорного капитализма. Все начинается с непрерывного парада инноваций, направленных на то, чтобы у потоков сырья не осталось выбора. Подобный захват рынка – не просто технологическое достижение. Устойчивое изъятие излишка требует тщательно сбалансированной и поэтапно применяемой комбинации политических, коммуникативных, административных, правовых и материальных стратегий, с помощью которых смело выдвигаются и неустанно отстаиваются притязания на новые территории. Успех этих стратегий, сначала в Google, а затем и в Facebook, показал их выполнимость и прибыльность, вовлекая новых конкурентов во все более безжалостный цикл присвоения человеческого опыта, завладения поставками излишка и конкуренции на новых рынках поведенческих фьючерсов.

II. Контролирование поставок

Открытие поведенческого излишка в 2001–2002 годах означало, что Поиск Google станет первым «сервисом» Google, который будет перепрофилирован в маршрут поставок. Изменения в механизмах работы Поиска, к которым это привело, пользователю было почти невозможно представить, тем более обнаружить. Когда Бенджамин Эдельман из Гарвардской школы бизнеса исследовал эти скрытые механизмы в 2010 году, он обнаружил, что опция «расширенных функций» продукта под названием «Панель инструментов Google» – плагина для веб-браузера Microsoft Internet Explorer, позволявшего пользователям выполнять поиск, не заходя на google.com – передает компании «полный URL-адрес каждой открытой страницы, включая поиск в конкурирующих поисковых системах». Эдельман обнаружил, что эту опцию «удивительно легко» включить, но невозможно отключить. Даже когда пользователь давал специальное указание отключить эту панель инструментов и даже когда она казалась отключенной, поскольку исчезала из виду, панель инструментов продолжала отслеживать действия пользователя в браузере[340]. Теперь, когда Google ежегодно получает «триллионы» поисковых запросов, его разнообразные механизмы отслеживания, связанные с поиском, в сочетании с цепкими и почти неистребимыми файлами cookie (биты кода отслеживания, оставляемые на вашем компьютере), обеспечивают огромную экономию от масштаба, которая составляет основу операций Google по поставкам излишка[341].

В 2015 году специалист по правовым вопросам интернета Тим Ву, вместе с Майклом Лукой из Гарвардской школы бизнеса и командой специалистов по данным из Yelp объединили усилия, чтобы заняться изучением скрытых механизмов Поиска Google, которые интересны для нас тем, что расширяют ключевую функцию поставок. Они обнаружили, что Google систематически искажает результаты поиска, отдавая предпочтение своему собственному контенту и потребительским продуктам, использующим этот контент:

Со временем Google начал создавать свой собственный контент, например собственные подборки цен на различные товары и собственные обзоры местных заведений <…> Google выступает и в качестве поисковой системы, и в качестве поставщика контента. Чтобы использовать свое доминирующее положение в поиске для продвижения этого контента, Google разработал функцию, называемую «универсальный поиск», с помощью которой он намеренно исключает контент конкурентов и показывает только контент Google[342].

Непрестанная необходимость в больших количествах излишка ведет к корпоративному поведению, которое стремится к эксклюзивности. Поскольку Поиск является фундаментом поставок Google, у компании есть все стимулы, чтобы заманивать пользователей на свою платформу поиска, контенту и вспомогательным сервисам, а затем использовать закулисные «методы, аппарат и структуры данных» для эффективного извлечения излишка. Тенденция к эксклюзивности порождает ряд практик, которые с точки зрения подхода к регулированию, сложившегося в XX веке, считались бы «монополистическими». Эта характеристика, хотя и верна, упускает наиболее значимые элементы нового порядка. Императив извлечения требует завладеть всем. В этом новом контексте товары и услуги представляют собой просто маршруты поставок, ведущие к надзору. Это уже не автомобиль; это поведенческие данные, возникающие в процессе вождения автомобиля. Это уже не карта; это поведенческие данные, возникающие в процессе взаимодействия с картой. Идеал здесь – постоянно расширяющиеся границы, которые в конечном итоге охватывают весь мир и всё находящееся в нем, в каждый момент времени.

Традиционно монополии на товары и услуги искажают действие рыночных механизмов, недобросовестно устраняя конкуренцию с целью произвольного повышения цен. Однако при надзорном капитализме многие из методов, подпадающих под определение монополистических, фактически служат средством контролирования (cornering) поставок сырья, полученного от пользователей. Нет никакой денежной цены, которую платил бы пользователь, есть только возможность для компании извлекать данные. Методы установления контроля предназначены не для защиты продуктовых ниш, а для защиты критически важных путей поставок такого нерегулируемого товара, каким является поведенческий излишек. В другие времена нечестные участники рынка могли устанавливать контроль над рынками меди или магния, но в наше время это поведенческий излишек. Корпорация недобросовестно создает препятствия для конкурентов в Поиске, чтобы защитить доминирование своего наиболее важного маршрута поставок, а не для того, чтобы задрать цены.

Подобные действия по установлению контроля над поставками – не абстракции, имеющие лишь отдаленные последствия, которые когда-нибудь скажутся на ценах полезных ископаемых или зерновых. В рамках этой схемы контроль устанавливают именно над нами. Источник желанного сырья – мы; сырье – наш опыт. По мере того как надзорный капитализм мигрирует из Кремниевой долины и проникает в ряд других фирм и секторов, мы постепенно оказываемся в мире, где нет спасения, когда над нами с разных сторон устанавливают контроль сливающиеся между собой и неуклонно расширяющиеся операции по добыче сырья. Важно сказать – и мы еще не раз вернемся к этой теме, – что вмешательства со стороны государства, призванные ограничить монопольные практики Google, скорее всего, слабо повлияют на базовую работу этой формы рынка. Новые маршруты поставок постоянно обнаруживаются, запускаются и ставятся под защиту. Процессы изъятия идут в обход всех препятствий и будут продолжать это делать, пока не окажутся перед лицом подлинно экзистенциальной угрозы.

Принадлежащая Google мобильная платформа Android – хороший пример верховной роли, которую играет захват излишка и защита путей его поставок. С появлением смартфонов и планшетов интернет стал мобильным и Google был вынужден искать новые способы защитить и расширить свою основную цепочку поставок в виде Поиска. Android быстро стал вторым критическим маршрутом поставок поведенческого излишка для корпорации. В 2008 году Google возглавил альянс производителей из сферы высоких технологий и мобильных операторов, созданный с целью разработки «открытой и всеобъемлющей платформы для мобильных устройств». Некоторые обозреватели считали, что Android-телефон – это возможность для Google конкурировать с Apple на прибыльном рынке смартфонов, но инсайдеры Google осознавали еще больший потенциал роста и прибыли за счет поведенческого излишка и его переработки в прогнозные продукты.

Google стал предоставлять лицензию на Android производителям мобильных устройств бесплатно, так как он был предназначен для привлечения пользователей в Поиск и другие сервисы Google, создавая повсеместный мобильный аппарат поставок, для поддержания известных территорий поведенческого излишка и открытия новых, включая геолокацию и мобильные платежные системы, высоко ценимые рекламодателями[343]. Как сказал в 2009 году финансовый директор Google финансовым аналитикам:

Если мы будем продвигать внедрение этих мобильных телефонов за счет снижения стоимости, поскольку это открытый исходный код, подумайте о том, сколько поисковых запросов [это принесет][344].

Крупный венчурный инвестор из Кремниевой долины в 2011 году назвал устройства Android не «товарами» в классическом экономическом смысле:

…они не пытаются заработать на Android <…> Они хотят прибрать к рукам все, что находится в промежутке между ними и потребителями и сделать это бесплатным (или даже более чем бесплатным) <…> По сути, они не просто копают ров; Google также выжигает землю на 250 миль вокруг замка, чтобы никто не мог к нему подобраться[345].

Операции по поставкам сырья были тщательно оберегаемым сокровищем внутри укрепленного замка, и политика разработки Android была ключом к успеху этой стратегии обеспечения поставок поведенческого излишка. В отличие от iPhone, платформа Android имела «открытый исходный код», что позволило разработчикам приложений по всему миру легко создавать приложения для пользователей Android. В конце концов Google собрал всю эту ценную новую вселенную приложений в магазине Google Play. Производители, которые хотели предустановить Google Play на своих устройствах, должны были лицензировать и устанавливать мобильные сервисы Google в качестве единственно доступных или установленных по умолчанию функций: Поиск, Gmail, Google Pay, YouTube, Карты Google, Google Фото и любые другие маршруты поставок, находившиеся в тот момент на подъеме.

В 2016 году практика Google в отношении Android стала предметом антимонопольного расследования в Европейском союзе, и выдвинутые в ходе этого расследования обвинения один к одному отражали целенаправленные усилия Google по построению и защите жизненно важных маршрутов в виде Поиска и мобильных устройств. В очередной раз противодействие со стороны государства монополистической деятельности Google сконцентрировалось на традиционном ограничении конкуренции, вместо новых видов вреда, создаваемых надзорным капитализмом. К апрелю 2013 года Эрик Шмидт заявил на конференции, посвященной «всему» цифровому:

Наша цель с Android – добраться до каждого. Через шесть-девять месяцев число проданных устройств на Android достигнет миллиардной отметки. Через год или два мы достигнем двух миллиардов. <…> Относительно недорогой смартфон с браузером – это все, что вам нужно для получения всей информации мира.

Последнее предложение, возможно, характеризовало преимущества для пользователей Android. Тем не менее это еще более емкая сводка собственных амбиций Google, проливающая свет на жизненно важную экономию от масштаба, связанную с этим мобильным маршрутом поставок[346].

Google яростно защищает маршруты поставок, которые оказываются под угрозой. Ничто не должно мешать его операциям по извлечению излишка и исключительности его прав на это сырье. В 2009 году Motorola, производившая устройства на Android, решила заменить бесплатные сервисы геолокации Google сервисами Skyhook Wireless, которые, по мнению Motorola, давали более надежные результаты. Менеджер по продуктам Google признал превосходство Skyhook, но в письме одному из руководителей Google выразил свою обеспокоенность, отметив, что, если другие производители перейдут на Skyhook, это «будет ужасно для Google, потому что это лишит нас возможности продолжать сбор информации» для базы данных местоположений Wi-Fi. Среди документов, фигурировавших на последовавшем в итоге судебном процессе Skyhook против Motorola (и Samsung), можно найти письмо от старшего вице-президента Google по мобильным разработкам директору Motorola, где он настаивал, что для Google прекратить сбор данных – «значит остановить весь корабль»[347].

Материалы еще одной юридической схватки дополнительно показывают, что такие продукты, как Android, ценятся больше за поставки сырья, чем за продажи. Компания Disconnect, Inc., основанная в 2011 году двумя бывшими инженерами Google и адвокатом, специализировавшимся на защите конфиденциальности, разработала настольные и мобильные приложения, призванные «защитить неприкосновенность частной жизни и безопасность пользователей интернета, блокируя невидимые, незапрашиваемые сетевые соединения между браузером пользователя или мобильным устройством и сайтами/службами, которые занимаются скрытой слежкой или известны как предполагаемые распространители вредоносных программ <…> не только при просмотре веб-страниц, но и при использовании других, сторонних мобильных приложений»[348]. Disconnect прямо целила в «невидимые, незапрашиваемые и часто непризнанные» сетевые соединения со сторонними сайтами и сервисами, которые происходят, как только вы посещаете веб-сайт или открываете мобильное приложение.

К несчастью для Disconnect, именно тот процесс, которому она вознамерилась помешать, установился в качестве важного маршрута поставок сырья для Google и других надзорных капиталистов[349]. Масштабы извлекающей архитектуры Google объясняются в нескольких исследованиях, включая Перепись сетевой конфиденциальности (Web Privacy Census), которая в основном анализировала файлы cookie. В ходе переписи были проанализированы топ-100, 1000 и 25 000 веб-сайтов в 2011, 2012 и 2015 годах – годах лихорадочных открытий и разработок для надзорных капиталистов. Сравнение между 2012 и 2015 годами выявило более чем двукратный рост числа сайтов с сотней и более файлов cookie и более чем в трехкратный – сайтов со 150 и более файлами. Команда обнаружила, что любой, кто просто посетил бы 100 самых популярных в 2015 году веб-сайтов, собрал бы на своем компьютере более 6000 файлов cookie, 83 % из которых принадлежали третьим сторонам, не связанным с посещаемым веб-сайтом. В ходе переписи «инфраструктура отслеживания Google» была обнаружена на 92 из 100 самых популярных сайтов и на 923 из 1000 популярных сайтов и был сделан вывод о том, что «способность Google отслеживать пользователей на популярных веб-сайтах не имеет аналогов и приближается к уровню надзора, которого может достичь только интернет-провайдер»[350].

Еще одно исследование 2015 года, на этот раз верхнего миллиона веб-сайтов, выполненное Тимоти Либертом из Университета Пенсильвании, показало, что на 90 % из них данные утекают в среднем на девять внешних доменов, которые отслеживают, собирают и экспроприируют пользовательские данные для коммерческих целей. Среди этих сайтов 78 % инициируют передачу данных домену, принадлежащему одной компании – Google. Еще 34 % отправляют данные в домен, принадлежащий Facebook[351]. Стивен Энглхардт и Арвинд Нараянан из Принстонского университета сообщили в 2016 году о результатах своего исследования данных отслеживания с миллиона веб-сайтов[352]. Они выявили 81 000 сторонних доменов, но только 123 из них присутствовали на более чем 1 % сайтов. Из этой группы пять самых распространенных доменов и двенадцать из двадцати самых распространенных – домены, принадлежащие Google. «В действительности, – заключают они, – Google, Facebook и Twitter являются единственными сторонними структурами, представленными на более чем 10 % сайтов». Китайские исследователи изучили 10 000 приложений, которые были представлены в ведущих сторонних магазинах приложений в 2017 году. Они обнаружили «скрытый» процесс, при котором приложение автономно запускает на вашем телефоне другие приложения в фоновом режиме, и пришли к выводу, что этот «сговор приложений» наиболее распространен на сторонних рынках приложений для Android. Из 1000 самых скачиваемых приложений на одной из популярных в Китае платформ 822 запускали в среднем 76 других приложений, и 77 % этих запусков были совершены посредством облачных «push-сервисов», которые предназначены для обновления приложений, но, очевидно, делают много больше. Исследователи отмечают, что в среде Android push-сервисы предоставляет Google[353].

Наконец, выдающееся исследование французской некоммерческой организации Exodus Privacy совместно с Yale Privacy Lab в 2017 году задокументировало экспоненциальный рост распространенности программного обеспечения для отслеживания. Exodus выявила 44 трекера в более чем 300 приложениях для платформы Android от Google, причем некоторые из них доступные и для iOS. В целом эти приложения были загружены миллиарды раз. В сообщении о результатах этого исследования красной нитью проходят две темы: повсеместность и интенсификация. Во-первых, абсолютно невинные приложения вряд ли существуют; если приложение не отслеживает вас сейчас, оно может начать это делать через неделю или месяц:

Существует целая индустрия, основанная на этих трекерах, и приложения, считающиеся «чистыми» сегодня, могут содержать трекеры, которые еще не были идентифицированы. Кроме того, разработчики могут добавить следящий код в будущем, в новые версии приложений.

Во-вторых, даже самые невинные с виду приложения, такие как прогноз погоды, фонарик, приложения совместных поездок или для знакомств, «кишат» десятками следящих программ, которые полагаются на все более причудливую, агрессивную и неразборчивую тактику ради сбора огромных количеств поведенческого излишка, в конечном итоге используемого для таргетирования рекламы. Например, рекламный трекер FidZup разработал «связь между звуковым излучателем и мобильным телефоном…». Он может определять присутствие мобильных телефонов и, следовательно, их владельцев, распространяя внутри здания неслышимый человеческому уху звук:

Таким образом, физическое местонахождение пользователей, установивших путеводитель по французским ресторанам и отелям, «Bottin Gourmand», будет отслеживаться с помощью колонок в торговых точках, по мере их перемещения по Парижу. То же самое произойдет с читателями приложения автомобильного журнала Auto Journal и приложения-телегида TeleStar.

Как подчеркивают авторы этого исследования и в полном соответствии с моделью, намеченной в патенте Google, которую мы разобрали в главе 3 и с которой еще неоднократно столкнемся в следующих главах, непрекращающееся отслеживание невосприимчиво к «системе разрешений» Android, несмотря на обещанный контроль со стороны пользователя[354].

Учитывая враждебность и интенсивность этих операций по обеспечению поставок поведенческого излишка, не слишком удивительно, что программное обеспечение Disconnect было удалено из обширного каталога мобильных приложений Google Play, что привело к иску Disconnect против Google в 2015 году. Согласно иску стартапа, «рекламные компании, включая Google, используют эти невидимые соединения, чтобы „отслеживать“ действия пользователя, когда он просматривает страницы интернета или открывает другие мобильные приложения, с целью собрать персональную информацию пользователя, создать его „профиль“ и заработать деньги, таргетируя на него рекламу»[355]. Далее утверждалось, что защита личных данных, предлагаемая Google, «неизменно позволяет компании продолжать собирать личную информацию…»[356]. Удаление Google приложения Disconnect исключительно показательно в свете того факта, что, в отличие от Apple, Google известен своим «либертарианским» подходом, когда дело касается миллионов приложений, продаваемых или скачиваемых «бесплатно» из его магазина приложений. В соответствии со своими необременительными правилами он пытается выявлять и удалять вредоносные приложения, но немногим более[357].

Основатели Disconnect пытались бросить вызов императиву извлечения, но не смогли достичь цели в одиночку. После попыток – безуспешных – договориться с Google, они в конечном итоге объединились с другими организациями и подали жалобу на Google в ЕС, тем самым способствовав началу антимонопольного расследования в отношении Android[358]. Как утверждали в Disconnect,

Google находится под огромным давлением со стороны финансового сообщества повысить «эффективность» отслеживания с целью увеличения доходов и прибыли. Предоставление пользователю возможности контролировать персональную информацию о самом себе (и защищать себя от вредоносных программ) путем блокирования невидимых подключений к проблемным сайтам представляет собой экзистенциальную угрозу для Google[359].

Как бывшие работники Google, основатели Disconnect думали, что они хорошо знают своего противника, но они недооценили уровень институционализации, достигнутый надзорным капитализмом и ожесточение, с которым корпорация была готова отражать «экзистенциальные угрозы» маршрутам своих поставок.

III. Цикл изъятия

Задолго до истории с Disconnect Google обнаружил, что успешное изъятие излишка – это не единичное действие, а сложнейшая комбинация политических, социальных, административных и технических операций, требующая искусного управления на протяжении долгого времени. Операции по изъятию, проводимые Google, демонстрируют предсказуемую последовательность этапов, которые должны быть тщательно проработаны и организованы, если им суждено реализовать свое конечное предназначение – превратиться в систему фактов, посредством которых нормализуется извлечение излишка.

Четыре этапа этого цикла – это вторжение, приучение, адаптация и перенаправление. Взятые вместе, эти этапы составляют «теорию изменений», которая описывает и предсказывает изъятие как политическую и культурную операцию, в которой задействован также тщательно подобранный перечень административных, технических и материальных ресурсов. Есть много ярких примеров этого цикла, в том числе история принадлежащего Google почтового сервиса Gmail; усилия Google по налаживанию маршрутов поставок в социальных сетях, сначала в Buzz, а затем в Google+; и разработка очков Google Glass. В этой главе мы сфокусируемся на истории Просмотра улиц (Street View), чтобы ближе познакомиться с циклом изъятия и проблемами управления им.

Первый этап успешного изъятия излишка начинается с одностороннего вторжения в незащищенное пространство – ваш ноутбук, ваш телефон, веб-страницу, улицу, на которой вы живете, электронное письмо вашему другу, прогулку в парке, поиски подарка на день рождения, обмен фотографиями ваших детей, ваши интересы и вкусы, ваше пищеварение, ваши слезы, ваше внимание, ваши чувства, ваше лицо. Вторжение происходит тогда, когда операции по изъятию начинают полагаться на свою виртуальную способность присваивать поведенческий излишек, обитающий на нерыночных пространствах повседневной жизни. Вторжение инициирует самую основную и плодоносную для Google форму изъятия – повторяющийся «первородный грех простого грабежа» Арендт. Вторжение идет напролом, не глядя по сторонам, постоянно заявляя о своих правах на принятие решений в отношении всего, что попадается на пути. «Я забираю это, – говорит оно. – Отныне все это мое».

Компания научилась устраивать вторжения и продолжать их до тех пор, пока не встретит сопротивление. Затем она обольщает, игнорирует, подавляет или просто истощает своих противников. Обольщение подразумевает целый каскад неотразимых соблазнов: беспрецедентный объем хранилища, доступ к качественно новым видам информации, новые удобства. При необходимости компания может с той же легкостью перейти к более жесткой тактике, направленной на то, чтобы истощить время, деньги и дух противников. Против Google возбуждены сотни дел – странами, штатами, организациями и отдельными лицами, и есть множество других дел, которые так и не стали публичными. По словам Марка Ротенберга, исполнительного директора Информационного центра электронной конфиденциальности (Electronic Privacy Information Center, EPIC), никто точно не знает, сколько судебных процессов открыто по всему миру[360]. Правовые проблемы различны, но почти всегда они сводятся к одному и тому же – одностороннему вторжению, встретившему сопротивление.

Правовое сопротивление и социальный протест возникали, например, в связи с оцифровкой книг[361], сбором личной информации с помощью Wi-Fi-модуля и камеры при создании Просмотра улиц[362], сохранением данных голосовой связи[363], обходом настроек конфиденциальности[364], манипулированием результатами поиска[365], хранением обширных поисковых данных[366], отслеживанием данных о местонахождении смартфонов[367], носимыми технологиями и возможностями распознавания лиц[368], секретным сбором данных об учащихся в коммерческих целях[369] и консолидацией профилей пользователя со всех служб и устройств Google[370]. В ближайшие годы в этом списке окажутся дроны, телесные сенсоры, нейротрансмиттеры, «цифровые помощники» и другие оснащенные сенсорами устройства. Тем временем Google неизменно поражает решительностью, смелостью и чувством вседозволенности. Императив извлечения заставляет его переносить границы все дальше в незащищенное пространство.

На втором этапе целью является приучение. В то время как судебные процессы и расследования разворачиваются в утомительно медленном темпе, свойственном демократическим институтам, Google продолжает молниеносно развивать свои спорные новые практики. За время, прошедшее в ходе расследований Федеральной торговой комиссии и Федеральной комиссии по связи, судебных дел, прокурорских проверок и расследований Комиссии ЕС, новые находящиеся под огнем критики практики все более прочно устанавливались в качестве институциональных фактов, быстро подкрепляемых растущими экосистемами заинтересованных сторон. Люди свыкаются с вторжением со смешанным ощущением согласия, беспомощности и покорности. Чувства изумления и возмущения проходят. Само вторжение, некогда связанное с чем-то немыслимым, постепенно прокладывает дорожку на территорию обыденности. Что еще хуже, оно постепенно начинает казаться неизбежным. Развиваются новые зависимости. По мере того как люди утрачивают чувствительность, отдельным лицам и группам становится все труднее жаловаться.

На третьем этапе цикла, когда Google время от времени вынуждают менять свои методы, его руководители и инженеры производят поверхностные, но тактически эффективные адаптации, которые удовлетворяют непосредственным требованиям государственных органов, судебных решений и общественного мнения. Между тем на заключительном этапе корпорация перегруппировывается, чтобы развивать новую риторику, методы и элементы дизайна, которые перенаправляют спорные процессы поставок ровно настолько, насколько необходимо, чтобы они внешне соответствовали общественным и правовым требованиям. Творческая энергия, финансовые ресурсы и целеустремленность, брошенные на управление этим поэтапным процессом, гибки и динамичны. Напротив, операциональная необходимость экономии от масштаба при захвате поведенческого излишка – это постоянно работающая машина, непреклонный ритм которой не оставляет места для каких-либо отклонений от цели.

Теория и практика изъятия разрабатывались и совершенствовались по мере того, как компания училась противостоять общественному сопротивлению и трансформировать его, что было необходимым условием защиты и расширения ее бизнеса на поведенческом излишке. Один из первых поводов выучить этот урок представился, когда после запуска Gmail 1 апреля 2004 года корпорация успешно отразила общественное возмущение по поводу автоматического сканирования содержимого электронной почты, предназначенного в качестве нового источника излишка для таргетированной рекламы. В конце концов цикл изъятия был усовершенствован и стал форменной «теорией изменений», формирующей тактический игровой план, который к настоящему времени регулярно применяется этой надзорно-капиталистической корпорацией как прошедший боевую проверку ответ на сопротивление общества.

Этот цикл изъятия в Google оказался настолько успешным в противодействии угрозам Gmail, и он был воспроизведен и доработан в сражении за Просмотр улиц, проект по картированию улиц, запущенный в 2007 году. И снова компания не спрашивала разрешения. Она просто повторила «первородный грех простого грабежа» и взяла себе то, что хотела, рассчитывая, что сопротивление постепенно само собой сойдет на нет, пока она пожирает и перерабатывает в цифровые данные улицы, общественные пространства, здания и домашние очаги всего мира.

Этап первый: Вторжение

Просмотр улиц впервые привлек внимание общественности после появления невинного с виду поста в блоге. Питер Флейшер, «консультант по конфиденциальности» Google, помог запустить новую «услугу», написав хвалебный гимн, воспевающий «благородную американскую традицию» общественных пространств, где, по его словам, «люди не имеют таких ожиданий в отношении конфиденциальности, как у себя дома». Как юрист, Флейшер знает, какую цену имеет каждое слово при заключении контракта или создании прецедента, поэтому стоит внимательно прочитать его слова 2007 года. Его небрежное повествование решает очень нетривиальные задачи, поскольку он утверждает, что все общественные места – законная добыча Google. У него получается, что любое публичное пространство – подходящий предмет для вторжения нового типа со стороны фирмы, не требующего чьего-либо разрешения, ведома или согласия. Дома, улицы, дворы, деревни, поселки, города – это уже не местный пейзаж, где живут и гуляют соседи, где встречаются и разговаривают жители. Просмотр улиц, сообщают нам, претендует на каждый уголок как на всего лишь очередной объект в бесконечной сетке GPS-координат и ракурсов камеры.

Своим заявлением Флейшер намерен установить за Google прерогативу выхолащивать каждое местечко от субъективных значений, которые объединяют тех, кто там собирается. Да, когда мы выходим из дома, мы знаем, что нас увидят, но мы рассчитываем, что будем видеть друг друга в пространстве, избранном нами. Теперь же остается лишь безличное зрелище. Мой дом, моя улица, мой двор, любимое кафе – все это превращается в анимированную туристическую брошюру, объект наблюдения и открытый карьер, предмет, выставленный на всеобщее обозрение и для коммерческой экспроприации.

Google уже прибрал к рукам интернет, но Просмотр улиц и другие картографические проекты Google – Карты Google и Google Планета Земля (трехмерный вид планеты, созданный с использованием спутниковых и аэрофотоснимков) – ознаменовали еще более амбициозное видение. Все в мире должно было быть известно и отображено Google, доступно через Google и проиндексировано Google в его ненасытном аппетите к поведенческому излишку. Предположительно, ничто не должно остаться за границами Google. Мир покорен, поставлен на колени и доставлен вам Google.

Сообщение в блоге, сопровождавшее появление Просмотра улиц, – зеркальное отражение высадки захватчиков, которые когда-то появились на том безупречном карибском пляже. Конкистадоры прикрывали голые факты вторжения утонченными жестами дружбы и смирения, не давшими различить прямую и явную опасность, которую несло их прибытие. Точно так же и Флейшер заверяет свою аудиторию в дружественных намерениях. Просмотр улиц, для которого использовались ярко расцвеченные автомобили с большим креплением для 360-градусной камеры на крыше для захвата нужных изображений, был разработан, чтобы «уважать неприкосновенность частной жизни людей, которым случилось идти по улице, – пишет Флейшер. – Вот почему мы разработали простую процедуру, в соответствии с которой каждый может связаться с нами и удалить свое изображение». Он пообещал, что компания будет уважать законы и обычаи «других частей мира»[371].

Сопротивление возникало быстро и часто. К январю 2009 года Просмотр улиц столкнулся с сопротивлением в Германии и Японии. Джон Ханке, к тому времени вице-президент по продуктам, связанным с Google Maps, не придал значения этому ропоту. (Как вы помните, Ханке основал финансируемую ЦРУ компанию спутниковых карт Keyhole, а после того, как она была куплена Google, возглавил ее преобразование в Google Планета Земля.) Он сказал репортеру, что все это – всего лишь часть «цикла человеческого понимания, что есть что и о чем стоит беспокоиться, а о чем на самом деле не стоит», другими словами, цикла изъятия. Google Планета Земля также подвергалась нападкам, ее обвиняли в том, что она способствовала смертельной террористической атаке в Мумбаи, но Ханке настаивал на том, что споры вокруг Google Планеты Земля или Просмотра улиц «на Западе» «в основном улеглись». Он ловко приравнял любое сопротивление вторжениям Google к продвижению интересов авторитарных правительств и их «обществ с закрытой информацией», направленных против свободы самовыражения[372]. Для Google и его союзников это станет стандартной риторической уловкой, применяемой в ходе нападения.

Не был ли удивлен в таком случае Ханке, когда в апреле 2009 года жители тихой английской деревни Бротон заблокировали машину Просмотра улиц, которая пыталась пересечь границу деревни, назвав это нежелательным вторжением? Это был тот самый «Запад», но споры о неприкосновенности частной жизни, самоопределении и правах на принятие решений далеко не «улеглись». Компания Privacy International подала официальную жалобу в британские органы по обеспечению неприкосновенности частной жизни, ссылаясь на более 200 сообщений от людей, которых можно было идентифицировать на изображениях Просмотра улиц, и потребовала приостановить этот сервис.

Руководство Google явно пропустило пост Флейшера о соблюдении требований конфиденциальности. Вместо этого Ханке просто отмахнулся от протестующих. Он сказал газете Times, что компанию это не остановит и что она планирует завершить охват Великобритании к концу года. Он заявил, что информация Просмотра улиц «полезна для экономики и полезна для нас как частных лиц. <…> Речь идет о предоставлении людям важной информации, позволяющей им принимать лучшие решения»[373].

Ханке, конечно, выдавал желаемое за действительное, но его заявления были вполне в русле общего подхода Google: расширять возможности людей – это здорово, но не надо расширять их сверх меры, чтобы они не заметили кражу своих прав на принятие решений и не попытались вернуть их. Фирма хочет помочь людям принимать лучшие решения, но не в том случае, если эти решения мешают собственным императивам Google. Идеальное общество для Google – это население удаленных пользователей, а не общество граждан. Он превозносит информированных людей, но информированных лишь настолько, насколько это угодно корпорации. Это означает, что мы должны быть смирными, миролюбивыми и, главное, благодарными.

В 2010 году Федеральная комиссия Германии по защите данных объявила, что за проектом Google Просмотр улиц скрывается замаскированный массовый сбор данных; автомобили Просмотра улиц тайно собирают персональные данные из частных сетей Wi-Fi[374]. Google отрицал это обвинение, настаивая, что собирает только общедоступные имена сетей Wi-Fi и идентифицирующие адреса Wi-Fi роутеров, но не личную информацию, отправленную через эти сети[375]. Через несколько дней независимый анализ, проведенный немецкими экспертами в области безопасности, убедительно доказал, что автомобили Просмотра улиц извлекали незашифрованную личную информацию. Google был вынужден признать, что перехватывал и хранил «полезные данные», личную информацию, полученную при незашифрованных передачах Wi-Fi. Как отмечается в оправдательном сообщении в его блоге, «в некоторых случаях были сохранены целые электронные письма и URL-адреса, а также пароли». Технические эксперты в Канаде, Франции и Нидерландах установили, что полезные данные включают в себя имена, номера телефонов, банковскую информацию, пароли, сообщения, транскрипты электронной почты и чатов, а также записи, касающиеся онлайн-знакомств, порнографии, активности в браузере, медицинскую информацию, данные о местоположении, фотографии, видео- и аудио-файлы. Они пришли к выводу, что подобные пакеты данных можно сопоставить между собой и получить подробный индивидуальный профиль конкретного лица[376].

Скандал вокруг «Spy-Fi» заполнил новостные ленты по всему миру. Многие полагали, что откровения о Просмотре улиц нанесут непоправимый ущерб Google. В Германии, где действия фирмы были явным нарушением законов о конфиденциальности и защите данных, чиновники отреагировали гневно и предупредили, что Google ожидают расследование ЕС и иски в немецких судах. В немецкий парламент был внесен законопроект, в котором предлагалось оштрафовать Google за показ личной собственности без согласия владельцев. Google столкнулся с новыми судебными разбирательствами в Швейцарии, Канаде, Франции и Нидерландах. К 2012 году многочисленные расследования шли в двенадцати странах, включая большую часть Европы, Северную Атлантику и Австралию, и Google был признан виновным в нарушении закона по крайней мере в девяти странах[377].

В США генеральные прокуроры тридцати восьми штатов инициировали расследование методов Просмотра улиц. Многочисленные групповые иски подали частные лица, восемь из этих исков были объединены в окружном суде Северной Калифорнии. Глава Privacy International заявил, что Google становится «Большим братом»[378]. Информационный центр электронной конфиденциальности выступил за то, чтобы в США оказали серьезное юридическое сопротивление попыткам Google избежать последствий по следам скандала со Spy-Fi, и поддерживал на своем сайте подробную и постоянно обновляемую хронику всемирного возмущения, протестов, расследований, судебных разбирательств и досудебных соглашений, ставших реакцией на Просмотр улиц и связанную с ним тактику извлечения излишка[379].

Google назвал «нарушения конфиденциальности» в Просмотре улиц «ошибкой», допущенной единственным инженером, работающим над «экспериментальным» проектом, код которого случайно попал в программное обеспечение Просмотра улиц. Фирма отказалась раскрыть личность таинственного инженера и настаивала на том, что руководители проекта не знали о сборе данных и «не собирались» использовать эти данные. Как сказал газете Financial Times Эрик Шмидт: «Мы облажались». Он отметил, что упомянутому инженеру ввиду явного «нарушения» им политик Google предстоит внутреннее расследование. Непоколебимый, Шмидт настаивал на легитимности миссии Google по индексированию всей мировой информации[380].

Расследование, проведенное Федеральной комиссией по связи в 2012 году, охарактеризовало этот случай как «преднамеренное программное решение одного из сотрудников Google, работавших над проектом Просмотра улиц»[381]. Инженер был выбран для включения в команду из-за его уникального опыта в «вардрайвинге» (Wi-Fi wardriving) – обнаружении беспроводных сетей c помощью специального оборудования, установленного на автомобиле[382]. В его заметках к проекту указывалось, что данные трафика и местоположения пользователей будут регистрироваться вместе с «информацией о том, что они делают», что позже «будет анализироваться в автономном режиме для использования в других инициативах». «Соображения конфиденциальности» в этих заметках рассматривались, но были отклонены[383].

Федеральная комиссия по связи нашла свидетельства, противоречащие версии с козлом отпущения, выдвинутой Google. Записи показали, что инженер отправил по электронной почте ссылки на документацию к своему программному обеспечению руководителям проекта, которые затем поделились ими со всей командой Просмотра улиц. Также были обнаружены доказательства того, что по крайней мере в двух случаях этот инженер говорил своим коллегам, что Просмотр улиц собирает личные данные. Несмотря на эти факты, а также свидетельства об исчерпывающих внутреннем обсуждении программного обеспечения и процедурах его тестирования и регулярной передаче полезных данных с жестких дисков Просмотра улиц в дата-центр Google в Орегоне, инженеры Google отрицали, что знали что-либо о сборе личных данных[384].

Этап второй: приучение

Ставка Ханке на то, что «цикл» со временем измотает всякое сопротивление, отражает ключевой операционный компонент императива извлечения, найденный в Поиске, доработанный в Gmail и усовершенствованный в Просмотре улиц. Вырисовывающаяся в итоге мораль такова: «Не оглядывайся назад. Пережди их. Если нужно, переступи через них».

Доклад Федеральной комиссии по связи за апрель 2012 года звучит по-своему душераздирающе – меланхоличная хроника уязвимости демократии перед лицом противостояния богатому, целеустремленному и смелому противнику-капиталисту. В ноябре 2010 года комиссия отправила в Google письмо с запросом необходимой информации. Из этого мало что вышло. К марту следующего года было отправлено второе «дополнительное» письмо. Ответом Google была неполная информация и нежелание сотрудничать, что привело в августе к еще одному «письму-требованию». В конце октября продолжающееся отсутствие сотрудничества со стороны Google потребовало еще одного письма. В течение целого года сотрудникам ФКС приходилось заниматься ответами на отписки и отлавливанием уклончивого руководства компании и его представителей.

Этот документ – откровение о пространствах негативности и сага о посрамленной демократии. В ответ на свой подробный первоначальный запрос комиссия получила «только пять документов» и ни одного электронного письма. Корпорация заявила, что у нее нет времени проводить всестороннюю проверку, назвав ее «обременительной». Google «не удалось» выявить соответствующих лиц. Он «редактировал» имена. Он утверждал, что запрашиваемая информация «не служит никакой полезной цели». Он «не смог» подтвердить информацию. Когда его попросили предоставить конкретные документы, «Google не сделал этого». Google «утверждал», что от него «не следует требовать» предоставить доступ к незаконно собранным ею полезным данным. «Google выжидал…» По всему докладу повторяются фразы «ответа не получено» и «не предоставлено». «Google нарушил приказ Комиссии <…> превысив сроки…» Пять раз были запрошены письменные показания под присягой, но компания не предоставила ни одного из них до сентября 2011 года, когда ФКС пригрозила повесткой в суд. Таинственный инженер просто отказался говорить со следователями, сославшись на право не свидетельствовать против себя на основании Пятой поправки к конституции. В заключении доклада говорится: «Есть основания считать, что во многих или во всех случаях отказ Google сотрудничать с бюро был преднамеренным». Можно было сказать «императивным».

В конечном счете юристы корпорации одержали победу, отстояв свой массовый сбор данных с помощью единственного туманного положения закона о прослушивании телефонных разговоров полувековой давности. Возможно, наиболее показательный элемент всей этой истории – то, что, уходя от ответственности, корпорация прибегла к той самой демократической системе законов и норм, которую открыто презирала. В итоге комиссия оштрафовала Google всего на 25 000 долларов за препятствование расследованию. Google избежал правовых последствий не потому, что общество согласилось с его методами, а потому, что не нашлось законов, нужных для защиты граждан от его вторжений.

Немногим большего добились генеральные прокуроры тридцати восьми штатов. Когда лидер этой группы, Ричард Блюменталь от Коннектикута, выдвинул требование в рамках гражданско-правового расследования (эквивалент вызова в суд), чтобы получить доступ к злосчастным частным данным, «Google проигнорировал это»[385]. В конце концов в 2013 году компания согласилась на досудебную сделку с этими штатами, получив всего 7 миллионов долларов штрафа и подписав ряд соглашений относительно «агрессивного» самоконтроля. Газета New York Times объявила, что Google наконец признал, что «нарушал конфиденциальность людей во время работы над своим проектом картирования Просмотр улиц, когда мимоходом загребал <…> личную информацию», как будто этот скандал был единственным спорным элементом во всей этой истории. Государственные чиновники восторженно говорили о том, что «отраслевой гигант <…> обязуется изменить свою корпоративную культуру, в сторону повышения внимания к вопросам защиты личных данных»[386]. Учитывая, что именно императив извлечения делает этого гиганта гигантом, непонятно, смеяться или плакать при виде уверенности генеральных прокуроров в приверженности Google принципам саморегулирования в вопросах конфиденциальности.

Мы видим здесь два ключевых элемента, проливающих свет на тактику приучения. Первый из них – это сам промежуток времени между первоначальным вторжением Просмотра улиц в 2007 году, скандалом в 2010-м, завершением расследования ФКС в 2012-м и завершением расследования штатов в 2013-м. Расследование в Германии также завершилось в конце 2012 года и мало что дало в обмен на все усилия. Другие споры и судебные иски все еще тянулись. Несмотря на всю шумиху и возмущение, все эти годы Просмотр улиц продолжал работать. В период с 2008 по 2010 год во всем мире было «нелегитимно» собрано 600 миллиардов байтов личной информации, из них 200 миллиардов в США[387]. Корпорация заявила, что прекратила сбор личных данных. Прекратила? Кто-нибудь может с уверенностью это сказать? Даже если прекратила, то первоначальное вторжение, которым был сам Просмотр улиц, благополучно продолжилось.

Второй момент заключается в том, что, оглядываясь назад, видно, что вся история про единичного шального инженера была ложным следом, блестяще задуманной и осуществленной классической уловкой с козлом отпущения. Это отвлекло внимание от амбициозного и спорного императива извлечения в совершенно другую сторону, на историю о единственной инфицированной клетке, вырезанной из плоти огромного, но невинного организма. Осталось только удалить инфицированную часть и позволить организму объявить о своем излечении от клептомании персональных данных. Затем – возвращение на свободу, жизнь с чистого листа.

Google добился именно того, что предсказывал Ханке. Фундаментальная дерзость Просмотра улиц, поразительное и беспрецедентное вторжение, которое вывело жителей английской деревни на улицы, чтобы заблокировать автомобиль с камерой Google, позволило выиграть еще шесть лет на укоренение в глобальном сознании. Стратегическая дисциплина корпорации, когда дело касается обструкции, отражения и эксплуатации демократии, привела к тому, что еще шесть лет люди использовали данные Просмотра улиц, еще шесть лет для накопления молчаливых доводов в пользу неизбежности Google и нашей беспомощности. Еще шесть лет для того, чтобы простой грабеж прав на принятие решений превратился в норму и даже стал считаться «удобным», «полезным» и «изумительным».

Этап третий: адаптация

В октябре 2010 года, незадолго до того, как корпорация получила первое письмо-запрос от ФКС, старший вице-президент Google по инженерным разработкам и научным исследованиям в сообщении в официальном блоге Google объявил об «усилении контроля за соблюдением конфиденциальности». «Мы здорово всех подвели», – сказал он. Скандал с Просмотром улиц был подан как непреднамеренная ошибка, единственное пятно на компании, которая усердно работает, «чтобы заслужить ваше доверие». В сообщении общественность заверили в том, что корпорация ведет диалог с внешними регуляторами «о возможных улучшениях в нашей политике», и обещали, что будут внесены изменения для обеспечения конфиденциальности пользователей. Директором по вопросам конфиденциальности в сфере разработки и управления продуктами была назначена Альма Уиттен, занимавшаяся в Google вопросами компьютерной безопасности и контроля конфиденциальности. В блоге также говорилось о новом акценте во внутреннем обучении на «ответственный сбор, использование и обработку пользовательских данных». Наконец, в публикации обещалось усиление внутреннего контроля над тем, как обрабатываются данные. «Мы подавлены происшедшим, – говорилось в сообщении, – но мы уверены, что упомянутые изменения в нашей структуре и процедурах значительно улучшат наши внутренние практики, связанные с конфиденциальностью и безопасностью на благо всех наших пользователей»[388].

Обещая публике реформы, корпорация в то же время была вынуждена приспосабливаться к требованиям властей в ряде стран, в том числе в Австралии, Бельгии, Канаде, Франции, Голландии, Гонконге, Ирландии, Израиле, Италии, Новой Зеландии, Польше, Испании, Южной Корее, Великобритании и США, где Просмотр улиц подвергся судебному разбирательству, штрафам и/или регулированию. В Японии домовладельцы жаловались на камеры Просмотра улиц, которые возвышались над оградами и могли снимать происходящее внутри. Google согласился с требованиями правительства смонтировать свои камеры ниже, переснять все изображения и размыть идентифицируемые изображения лиц и номерные знаки. В Германии Google разрешил жителям запрашивать, чтобы их дома были размыты на любых изображениях Просмотра улиц. В 2009–2010 годах почти 250 000 семей отправили подобные запросы, что потребовало Google временно нанять 200 программистов для выполнения этого требования[389]. Гамбургский инспектор по защите данных, который впервые обнаружил сбор данных с помощью Просмотра улиц, оштрафовал Google на 145 000 евро, что близко к максимальному штрафу в 150 000 евро, который он мог наложить[390]. Это был самый большой штраф, когда-либо наложенный европейскими регуляторами за нарушения, связанные с защитой частной жизни. Google не был оштрафован на максимальную сумму только потому, что он пообещал быстро и полностью удалить данные. В 2011 году Google прекратил свою программу Просмотра улиц в Германии, продолжая поддерживать, но больше не обновлять изображения, которые он уже собрал[391].

Другие страны сами наложили запрет на работу Просмотра улиц. Швейцария первоначально запретила этот сервис в 2009 году, настаивая на том, чтобы Google удалил все размещенные в нем изображения швейцарских городов и поселков. В конце концов запрет был снят, но Федеральный административный суд Швейцарии ввел ряд строгих правил, в том числе размывание лиц, разработку процедуры исключения и уменьшение высоты камеры. На 2016 год сервис Google ограничивался туристическими объектами на открытом воздухе[392]. Корпорация также столкнулась с запретами Просмотра улиц в Австрии, Чехии, Греции, Индии и Литве. Однако к лету 2017 года данные Просмотра улиц были доступны по крайней мере для некоторых регионов в каждой из этих стран[393].

Этап четвертый: перенаправление

Признав свою вину, Google не сказал – и это единственное, чего он не мог сказать, – что он откажется от фундаментальной логики накопления – от принципов надзорного капитализма, которые произвели монстра на свет и поддерживают его рост. Мораль кампании по перенаправлению Просмотра улиц была в том, что для Google ничто не должно остаться вне сети его координат. Все должно быть прибрано к рукам для превращения в сырье. Google мало что может сказать или сделать для обеспечения «конфиденциальности пользователей», кроме разве что институционального самоубийства. Это помогает объяснить, почему, как отмечается в хвалебной статье 2015 года, посвященной истории Карт Google, «Карты Google навлекли на себя всевозможную критику в отношении конфиденциальности <…> люди психовали <…> Но это не значит, что Просмотр улиц был похоронен как проект. Сегодня он доступен в 65 из 200 с лишним стран, в которых доступны Карты Google»[394].

Задача Альмы Уиттен была в том, чтобы восстановить репутацию Google в отношении конфиденциальности, а не ликвидировать императив извлечения и связанную с ним ненасытную потребность в эффекте масштаба в поставках излишка. Иными словами, ее задача была логически невыполнимой. О том, что она, возможно, все же восприняла свою работу всерьез, говорит тот факт, что всего через два с половиной года после ее назначения на должность главного по конфиденциальности, в апреле 2013 года она объявила о своем уходе из Google. Действительно, больно смотреть на то, как Уиттен дает показания о методах Google на слушаниях в конгрессе в начале 2013 года. Конгрессмены задают ей вопросы, и по ее лицу можно было догадаться, сколько сил она прикладывает, подбирая слова так, чтобы дать ответ, но при этом не выдать истину[395]. Пришло время перегруппировать и перенаправить глобальный картографический проект, а не завершить его.

О том, что ничего особенного не изменилось и не изменится, сразу же сказала судьба загадочного инженера Google в течение двух лет, последовавших за скандалом. В течение нескольких дней после отчета ФКС в апреле 2012 года бывший государственный следователь, назначенный расследовать Просмотр улиц, установил нарушителя – Мариуса Милнера, известного хакера и специалиста по вардрайвингу. Спустя два года с момента якобы непоправимого ущерба, нанесенного им Google, и его «явного нарушения» политики, он все еще продолжал работать в фирме, занимаясь YouTube. Позже в том же году он станет одним из шести изобретателей, членов возглавляемой Джоном Ханке команды, запатентовавших «Систему и метод транспортировки виртуальных объектов в игре параллельной реальности»[396].

Изобретение, одним из авторов которого был Милнер, связано с игрой виртуальной реальности под названием Ingress, также разработанной Ханке и его командой в Google. (Позже Ханке основал свою собственную студию Niantic Labs в рамках новой холдинговой компании Google Alphabet.) Ingress стал испытательным полигоном для многих основополагающих концепций, которые появились в другой «игре», Pokmon Go, прототипе второй фазы экспансии надзорного капитализма, которую мы внимательно рассмотрим в части II. В этой следующей фазе Карты Google становятся критически важным ресурсом для распространения операций цифрового изъятия с виртуального мира на тот, который мы зовем «реальным». В свете этих планов Просмотру улиц нельзя было позволить умереть или хотя бы ограничить его. Это лаконично сформулировал в сентябре 2012 года, всего через четыре месяца после расследования Федеральной комиссии по связи, старший менеджер Google по продуктам Карт Google:

Если вы посмотрите на офлайновый мир, реальный мир, в котором мы живем, не вся эта информация находится онлайн. Но мы пытаемся преодолеть этот разрыв между тем, что мы видим в реальном мире и [онлайн-мире], и Карты на самом деле помогают именно в этом[397].

Примером служит тщательно охраняемый проект Google под названием Ground Truth, запущенный в 2008 году, но публично обнародованный только спустя четыре месяца после отчета Федеральной комиссии по связи в 2012 году. Ground Truth – это «глубинная карта», которая содержит подробную «логику местности»: пешеходные дорожки, прудики, съезды с шоссе, условия движения, паромные линии, парки, кампусы, дворы, здания и прочее[398]. Точно зафиксировать все эти детали – значит получить конкурентное преимущество в гонке за поведенческий излишек, собранный с мобильных устройств. Эта глубинная карта строится с использованием общедоступных ресурсов, таких как географические базы данных Бюро переписи США и Геологической службы США[399], но что отличает Карты Google от всех остальных – это интеграция эксклюзивных проприетарных данных из Просмотра улиц. Другими словами, данные, собранные на государственные средства, дополняются данными, полученными в результате односторонней передачи поведенческого излишка и прав на принятие решений. Сводные результаты затем переводятся в категорию частных активов.

Один из первых журналистов, приглашенных на демонстрацию Ground Truth в 2012 году, Алексис Мадригал, заметил:

Команда Карт, в значительной степени движимая Просмотром улиц, каждые две недели публикует больше визуальных данных, чем было в распоряжении Google в 2006 году <…> Google на сегодня прошел до пяти миллионов миль.

Автомобили Просмотра улиц сравнивают с ранними поисковыми роботами Поиска Google, которые тихо экспроприировали веб-страницы для индексации и доступа в ходе первоначального акта изъятия. К 2012 году данные Просмотра улиц также предоставляли дорожные знаки и адреса. Вскоре, пишет Мадригал, благодаря Просмотру улиц «каждое видимое с дороги слово станет частью индекса физического мира Google». Завершая обзор операции Ground Truth, Мадригал заключает:

Вряд ли географические данные, собранные любой другой компанией, смогут сравняться с данными Google <…> Весь этот парк развлечений создавался в качестве искусной приманки для вас[400].

Как выразился один из руководителей проекта, «Если вы решили, что должны нанести на карту весь мир, то проблема в том, что вы никогда не сможете остановиться»[401]. Так и получилось, что к 2016 году веб-сайт Просмотра улиц Google, рассказывая о своей успешной эволюции, заявлял: «С момента нашего первого запуска в США в 2007 году мы прошли долгий путь. Сегодня мы охватили нашими 360-градусными панорамными видами все семь континентов». Парк оборудования Просмотра улиц для сбора надзорных данных расширился и включает в себя носимый за спиной рюкзак, трехколесный велосипед, снегоход и тележку, которые были разработаны для съемки мест, по которым не могут передвигаться автомобили Просмотра улиц. Туристическим совтам и некоммерческим организациям было предложено использовать принадлежащее Google оборудование Trekker (размещаемую в рюкзаке камеру), чтобы «собирать изображения отдаленных и уникальных мест», которые остаются, в прямом и переносном смысле, «вне сети»[402].

То, что Google не мог создать, он покупал. В 2013 году корпорация одержала победу в схватке с Facebook за израильский стартап социального картирования Waze, фирму, которая научилась в режиме реального времени представлять исходящую от жителей информацию об уличном движении. В 2014 году компания приобрела стартап Skybox, занимавшийся спутниковыми снимками в режиме реального времени, после того как Министерство торговли США сняло ограничения на спутниковые снимки высокого разрешения. Эксперт объясняет:

Представьте себе, что спутник прямо над вашим офисом, тогда при старом разрешении вероятно, можно было бы различить ваш стол. На новых изображениях, в которых размер каждого пикселя составляет около 31 сантиметров, вы теперь можете разобрать, что у вас на столе. Когда вы достигаете подобной частоты, вы можете начинать добавлять то, что мы называем анализом «образа жизни». Это значит смотреть на происходящее в движении, а не просто с точки зрения идентификации[403].

В этом контексте легко оценить важность другого аспекта кампании Google по перенаправлению: заявление 2011 года о том, что корпорация вышла на «новый рубеж» с введением «внутренней системы позиционирования», позволяющей ей определять местоположение и следить за перемещениями людей «когда вы в аэропорту, торговом центре или магазине». С течением времени эти новые возможности будут включать датчики и встроенные камеры, которые позволят пользователям наносить на карту пространства внутри зданий и перемещаться по ним[404]. В сообщении в блоге, датируемом сентябрем 2014 года, публике были продемонстрированы новые динамические возможности Карт Google, которые должны стать «вашим новым помощником для принятия любых решений от навигации в дороге до поиска новых ресторанов и выбора пешеходных туристических маршрутов». В этом сообщении появление этих удивительных новых возможностей связывалось с Просмотром улиц. Также в нем было объявлено о расширении вторжения с введением в эксплуатацию переносного картографического приспособления под названием «Картограф», носимого как рюкзак и способного наносить на карту внутренности зданий[405]. Информация Картографа может быть добавлена в растущую навигационную базу внутренних пространств, расширяя способность Google находить людей и устройства при их перемещении между внешними и внутренними пространствами.

Внутренности зданий ускользали от Просмотра улиц и императива извлечения; мало кто из домовладельцев согласился бы пустить все эти камеры внутрь. Вместо этого возможности Картографа были интегрированы в более общую кампанию перенаправления Просмотра улиц и представлены бизнесам как способ повысить доверие потребителей, снять беспокойство и существенно увеличить доходы. Google увещевал компании, работающие непосредственно с потребителем, «приглашать клиентов внутрь». Благодаря Панорамам интерьеров (Business View) потребители смогут заглянуть внутрь тысяч отелей, ресторанов и других точек. Новый контент Просмотра улиц будет отображаться в результатах поиска. В перечне отелей будут предлагаться виртуальные туры по ним. «Дайте им уверенность, в которой они нуждаются», позволив потребителям «побывать у вас еще до прибытия» – говорил Google своем деловым клиентам. Компания утверждала, что виртуальные туры «удваивают бронирование», и ввела программу сертификации, которая позволила бизнесам нанимать утвержденного Google независимого фотографа для создания изображений для Просмотра улиц. Эти поразительные новые тактики перенаправления нацелены на то, чтобы перевернуть старую модель. Они преобразовали Просмотр улиц из назойливого вторжения, тайком обходящего сопротивление, в роскошный VIP-шатер, за пропуск в который предприятиям надо еще побороться.

Перенаправление и тонкая доводка Просмотра улиц ознаменовали критический сдвиг в ориентации и амбициях надзорной программы: теперь дело не только в маршрутах, но и в маршрутизации. Мы рассмотрим эту новую главу изъятия в следующих главах. Пока достаточно сказать, что Просмотр улиц и более широкий проект Карты Google иллюстрируют новые и еще более амбициозные цели, на которые скоро будет ориентироваться цикл изъятия: переход от онлайн-источников данных к слежению за реальным миром, к роли консультанта и активного пастыря – от знания к влиянию и контролю. В итоге многослойные данные Просмотра улиц станут основой для еще одного комплекса впечатляющих вторжений Google: беспилотного автомобиля и Города Google (Google City), о которых мы узнаем больше в главе 7. Эти программы нацелены на то, чтобы вывести захват излишка на новый уровень, в то же время открывая новые важные рубежи для создания рынков поведенческих фьючерсов в реальном мире товаров и услуг. Важно понимать, что каждый уровень инноваций основывается на предыдущем и что всех их объединяет одна цель – крупномасштабное извлечение поведенческого излишка.

В таком развитии событий Google видит для себя новую возможность, которую, как он надеется, оценят его клиенты – а именно способность влиять на реальное поведение, как оно складывается в реальных условиях повседневной жизни. Например, в 2016 году корпорация представила новую функцию приложения Карт Google под названием «Навигация» (Driving Mode), которая предлагает пункты назначения и рассчитывает время в пути, еще до того, как пользователь выбрал, куда он хочет отправиться. Если вы искали в интернете молоток, то, когда вы пристегнете ремень безопасности, Навигация может отправить вас в хозяйственный магазин. «Google интегрирует эту технологию „подталкивания“ в свое основное мобильное приложение для поиска», – сообщает газета Wall Street Journal[406].

С помощью этого приложения Google в качестве «второго пилота» предлагает человеку повернуть налево и направо по маршруту, выстроенному благодаря его постоянно растущим знаниям о данном человеке и о контексте. Предсказания о том, где и почему человек может потратить деньги, основаны на исключительном доступе Google к поведенческому излишку и его не менее исключительных аналитических возможностях: «Пообедай здесь». «Купи это». Анализ излишка может предсказать, что вы, скорее всего, купите дорогой шерстяной костюм, а данные о местонахождении в режиме реального времени могут подтолкнуть собственника или рекламодателя, тоже в режиме в реального времени, сделать вам предложение, соответствующее вашему профилю, причем в тот самый момент, когда фланели, твиды и кашемиры окажутся в пределах вашей видимости. Подталкивай, подтягивай, подсказывай, намекай, уговаривай, стыди, соблазняй: Google хочет быть вашим вторым пилотом по самой жизни. Каждая человеческая реакция на каждое коммерческое предложение дает новые данные для дальнейшего совершенствования прогнозных продуктов. Сами предложения покупаются и оплачиваются в новой итерации рынков онлайн-рекламы Google: идущей в реальном времени и реальном мире торговле поведенческими фьючерсами. Торговле вашим будущим.

Ставки на этом рыночном рубеже, на котором непредсказуемое поведение эквивалентно потерянному доходу, высоки. Google не может ничего оставить на волю случая[407]. В сентябре 2016 года технический информационный бюллетень «Реестр» (Register) поведал, что приложение Google Play, предустановленное в новейшем телефоне на Android, постоянно проверяет местоположение пользователя, отправляя эту информацию в установленные у вас сторонние приложения, а также на собственные серверы Google. Один из исследователей проблем безопасности был шокирован, когда его телефон на Android предложил ему скачать приложение McDonald’s в тот самый момент, когда он переступил порог этого заведения. Позже он обнаружил, что Google Play проверял его местоположение тысячи раз. Аналогичным образом Google Карты «не дают вам нормальной возможности отключить доступ к местоположению». Если вы это сделаете, операционная система предостерегает, что «основные функции устройства могут работать неправильно»[408]. Настойчивость Google отражает авторитарную политику императива извлечения, а также степень порабощения самой корпорации непримиримыми требованиями ее экономики.

Исторически важный момент, который стоит здесь отметить, заключается в том, что некогда гонимый Просмотр улиц нашел новую жизнь в своем участии в решительном расширении рынков поведенческих фьючерсов как в интернете, так и в реальном мире. Когда-то предназначавшиеся для таргетированной интернет-рекламы, эти рынки теперь начинают охватывать прогнозы о том, что люди будут делать прямо сейчас, в ближайшее время или в более отдаленном будущем, независимо от того, перемещаются они в интернете или идут по тротуарам и дорогам, по комнатам, залам, магазинам, приемным и коридорам. Эти амбициозные цели предвещают новые вторжения и новое изъятие, по мере того как сопротивление нейтрализуется, а публика впадает в унылую покорность.

Случайно или намеренно, Google обнаружил источник силы любого картографа. Великий историк картографии, Джон Б. Харли, емко сказал об этом: «Империю создали карты». Они необходимы для эффективного «умиротворения, цивилизации и эксплуатации» территорий, желанных или оспариваемых, но на деле еще не захваченных. Чтобы контролировать места и людей, надо их знать. «Сами линии на карте», по словам Харли, – это язык завоевания, на котором «захватчики делят континент между собой в замыслах, отражающих их собственное сложное соперничество и относительную власть». Первое государственное землемерное обследование в США идеально отразило этот язык в своем лозунге: «Порядок для земли»[409]. Картограф – орудие властей как авторов этого порядка; он сводит реальность лишь к двум состояниям: карте и забвению. Истина картографа концентрирует в себе идею, которую Google и все надзорные капиталисты должны запечатлеть в умах всех людей: если вас нет на нашей карте, вы не существуете.

IV. Псы безрассудства

Такие проекты, как Просмотр улиц, научили Google, что он может брать на себя роль властителя над будущим, и это сходит ему с рук. Он научился успешно проводить даже самые спорные операции по изъятию, когда они были необходимы для обеспечения новых жизненно важных путей поставок. Так, когда как по всему миру шли протесты против Просмотра улиц и всего за несколько месяцев до объявления Германией, что Просмотр улиц тайно собирает личную информацию из незащищенных сетей Wi-Fi, Google представил Buzz – платформу, предназначенную для того, чтобы расставить сети Google на пути вожделенного поведенческого излишка, который течет из социальных сетей. Агрессивные методы, которые принес с собой Buzz, – а он распоряжался личной информацией пользователей для произвольного создания их социальных сетей – положили начало новому витку цикла изъятия и связанной с ним драматической борьбе.

Когда Google научился успешно перенаправлять маршруты поставок, уклоняясь от противодействия или нейтрализуя его, он стал еще смелее спускать с цепей псов безрассудства и отправлять их сеять опустошение. Один их многих примеров, наглядно иллюстрирующих стойкость императива извлечения и его воплощение в коммерческой практике, – очки виртуальной реальности Google Glass. Google Glass объединили в себе возможности компьютера, коммуникации, фотографии, отслеживания GPS-координат, извлечения данных и аудио- и видеозаписи в виде удобного для ношения закрепленного на очках устройства. Собираемые им данные – местоположение, аудио, видео, фото и другая личная информация – перемещались с устройства на серверы Google, сливаясь с другими маршрутами поставок в единый колоссальный односторонний поток поведенческого излишка.

Проект рассматривался как предшественник более гибких и менее явных форм носимых компьютерных технологий и захвата излишка. Джон Ханке говорил, что знакомая форма – очки – как нельзя лучше подходит для «ранних этапов освоения» носимых технологий, во многом подобно тому, как первые автомобили походили на запряженные лошадьми повозки. Другими словами, «очки» предназначались для маскировки чего-то вполне беспрецедентного:

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Битва за настоящую разумность
Битва за настоящую разумность
Сивохин Алексей
Книга о том, как разумные существа помогают друг другу развиваться и выживать, преодолевая трудности...
Свобода от возраста. Годовая программа восстановления энергии молодости и обретения новых смыслов
Свобода от возраста. Годовая программа восстановления энергии молодости и обретения новых смыслов
Ренар Лариса
Только обретая власть над своим сознанием, эмоциями, энергией и телом, можно обрести власть над врем...
Совы охотятся ночью
Совы охотятся ночью
Горовиц Энтони
Смерть знаменитого писателя Алана Конвея поставила точку в редакторской карьере Сьюзен Райленд. Тепе...
Первый день весны
Первый день весны
Такер Нэнси
Самая страшная тюрьма – та, что внутри тебя…Девочка-детоубийца… Как такое возможно? Автор, детский п...
Хорошая дочь
Хорошая дочь
Слотер Карин
От всемирно известного автора, чьи романы публикуются более, чем в 120 странах. Моментальный бестсел...
Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение
Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение
Холланд Том
Почти весь набор наших установок, например человеческое равенство и достоинство, забота о слабых, ос...