Плоская катастрофа Кутковская Анна

Уже которую ночь Георгий Николаевич спал тревожно. Он не помнил своих снов, но все они были пропитаны чувством безнадежности, безысходности и такой тоски, что, проснувшись среди ночи, он плакал от облегчения, что то был всего лишь сон.

Плохой сон сказывался на настроении Георгия Николаевича: он был недоволен, груб с женой и вообще без меры желчен. Ему не нравилось все: излишне крепкий кофе, от которого у него разыгрывалась изжога, не в меру жирная яичница, от которой потом болела печень. В помещении ему было слишком жарко, на улице – слишком холодно. Коллеги говорили слишком громко, а пациенты – слишком тихо. В общем, последние несколько дней Георгий Николаевич был не в лучшем расположении духа.

Но что больше всего сводило его с ума, так это электронный будильник. Этот самый будильник не просто звенел, он голосил так, что руки тряслись. Ситуация осложнялась тем, что стоял он далеко от кровати: чтобы выключить его, приходилось вставать и, пройдя несколько шагов в темноте, наощупь искать кнопку выключения.

– Софа, – не раз просил он свою жену, – умоляю тебя! Давай подвинем тумбу к кровати. Мне неудобно выключать будильник.

– Нет, – упрямо отвечала Софа Аркадьевна. – Тогда провод от будильника будет свисать ужасно некрасивой гирляндой.

– Хорошо, давай будем придвигать тумбу на ночь. Ночью ты не будешь видеть эту гирлянду.

– Но я буду знать, что она там висит. Кроме того, ты же знаешь, паркет в спальне очень дорогой. И если каждый раз двигать тумбу туда и обратно, очень скоро он придет в негодность.

– Давай тогда хотя бы кровать придвинем к тумбе, – теряя надежду, стонал Георгий Николаевич.

– Ты что, ни в коем случае! Тогда мне придется вставать каждый раз, чтобы погасить лампу после того, как я почитаю книгу перед сном.

Иногда он думал, что диалог этот может продолжаться бесконечно: на каждое его слово у жены было десять в ответ. Именно поэтому наш досточтимый Георгий Николаевич каждое утро бежал к будильнику на подгибающихся коленях и трясущимися руками отключал его. Все это вместе и, так сказать, скопом наложило на его настроение и поведение отпечаток, который сразу же заметили коллеги.

– Что-то Вы сегодня какой-то невыспавшийся, Гоша, – отечески трепал его по плечу директор клиники на планерке. – Уж не пора ли Вам в отпуск? Отдохнуть, прочистить мозги, так сказать.

И каждый раз подчиненные и сам Георгий Николаевич натянуто и подобострастно хихикали над этой повторяемой из раза в раз плоской шуточкой. Что поделаешь – профессиональная деформация! А уж если ты заведуешь психиатрической клиникой… Впрочем, плоские шутки непростительны никому, вне зависимости от занимаемой должности.

Георгий Николаевич работал в психиатрической клинике в должности психолога-консультанта. Он был последователен, внимательно-насторожен с пациентами и вежлив с их родней, ни разу не был уличен в нарушении профессиональной этики и достаточно хорошо справлялся со своей работой, хотя звезд с неба не хватал.

Когда-то, впервые ступив на порог этого заведения, он думал: «Место вроде приличное, поднаберусь опыта, а потом и частную практику открою». Но все это оставалось лишь в мечтах и по сию пору, о чем ему иногда напоминала Софа Аркадьевна весьма недовольным тоном.

Так вот. Последние несколько дней Георгий Николаевич был не в духе. Поэтому, в очередной раз услышав ненавистный крик будильника, он встал с обреченным вздохом и был удивлен: сначала неприятно, а потом приятно. Неприятно, потому что он сильно ушиб мизинец на ноге об угол тумбы. А приятно, потому что тумба стояла рядом с кроватью, и он мог не вставать, чтобы отключить будильник, – достаточно было протянуть руку.

Обрадовавшись этой маленькой победе, Георгий Николаевич весь день был в приподнятом настроении, и через это был особенно ласков с очередным Наполеоном и его престарелой матерью, которая, незнамо какой хитростью, смогла затащить его в кабинет психиатрической клиники.

– Ну что, Софа, – игриво поглядывая на жену за ужином, сказал Георгий Николаевич, – тебя больше не пугает гирлянда из проводов?

– О чем ты говоришь, Гоша?

– Тумба… Сегодня утром она стояла рядом с кроватью.

– Честно, не понимаю, о чем ты, – пожала плечами Софа Аркадьевна.

***

На работу Георгий Николаевич явился мрачнее тучи. Он понимал, что опаздывает на ежедневную планерку, поэтому, увидев, как закрывается лифт, взял невероятное для его маленького пухлого тела ускорение и за миг до закрытия двери втиснулся в кабину. Пыхтя, отдуваясь и неловко извиняясь, он попытался опустить вниз руку с портфелем, но из-за тесноты не смог сделать этого. Так и пришлось ему стоять, зажатому среди своих коллег, с нелепо задранной рукой.

Лифт поднимался очень медленно, останавливаясь на каждом этаже. За дверями ожидали другие сотрудники, которым не терпелось попасть на пятый этаж, где, в кабинете директора, проходила планерка. Но всех их ждало разочарование: лифт был набит битком еще с первого этажа.

– А что же два других лифта? – сдавленно прохрипел кто-то за его спиной.

– Оба сломаны, – ответил другой, не менее сдавленный голос.

От духоты, сдавленности и невозможности восстановить дыхание, Георгий Николаевич начал задыхаться. Ему казалось, что стены лифта двинулись внутрь, все теснее прижимая пассажиров друг к другу. Ему нужно было во что бы то ни стало вырваться из этого лифта, пока он не смял его! Георгий Николаевич попытался было протолкнуться к выходу, когда лифт остановился на третьем этаже, но не смог сдвинуться с места.

– Георгий, хватит метаться! – сказал справа знакомый голос. – Сейчас все ноги отдавишь.

Но Георгий Николаевич уже ничего не соображал. Он хрипел, задыхался, хватал ртом воздух, как подцепленная на крючок и вытащенная из воды рыбина. Неизвестно, чем бы закончилась вся эта история, но именно в этот момент лифт благополучно достиг пятого этажа и открыл свои двери. Коллеги плотной толпой вышагнули наружу, унося с собой на плечах обмякшее тело Георгия Николаевича.

Почувствовав свободу и возможность дышать, он воспрял духом, стер с лица пот и пригладил волосы. Случайно его взгляд скользнул по дверцам лифта – они все еще стояли открытые, словно пасть рыбы-удильщика, привлекая наивных людей комфортом и отсутствием необходимости трудить ноги, поднимаясь или спускаясь по лестнице.

– Шалишь, брат! Георгия Николаевича Образчикова просто так не проведешь, – погрозил он закрывающимся дверям пальцем и направился на планерку. Однако мысль о том, что лифт стал уже, не покидала его.

Навязчивая, она не давала ему покоя несколько дней подряд, и со временем Георгий Николаевич стал замечать, что мир его действительно как будто сужается. Каждое утро он просыпался в страхе, что вот сейчас он захочет потянуться, но не сможет выпрямить рук. И придется ему всю оставшуюся жизнь передвигаться по дому как в шахте – бочком и упираясь носом в стену.

Георгий Николаевич терпел до последнего, но, когда терпение кончилось, а мысль о все сужающемся мире лишила его сна, отдыха и возможности нормально работать, он обратился к одному из супервизоров, работавших в их клинике.

– Вы знаете, мне кажется, я схожу с ума, – начал он свой рассказ. – Мне кажется, что мир вокруг меня сжимается.

– То есть как это – сжимается? – удивленно поднял бровь убеленный сединами супервизор.

И Георгий Николаевич, не стесняясь в выражениях, рассказал более опытному коллеге о всех своих злоключениях, связанных с этим ощущением, не забыв упомянуть странный приступ в лифте. Услышав это, супервизор усмехнулся: