Спаси себя Кастен Мона

7

Руби

Снаружи Smith’s Bakery не особо выделялась. Пекарня находилась в цокольном этаже рядового дома, между моим любимым магазином подержанных вещей и итальянской службой доставки, которая была закрыта всегда, когда бы я ни проходила мимо. Фасад пекарни каждый год красили, но из-за английской погоды краска начинала отслаиваться уже через несколько недель, и здание выглядело так, будто его не мыли много лет. Курсивная золотисто-зеленая надпись находилась прямо над большим окном, через которое можно было увидеть свежую выпечку и сладости. От белого хлеба собственного приготовления, сконов и булочек до бэйквеллских пудингов и пирогов – здесь было все, что душе угодно.

– Когда мне плохо, я прихожу сюда, – призналась я Лидии, которая сейчас скептически разглядывала вход в пекарню. Я первой шагнула на ступеньку лестницы и придержала перед подругой дверь. Уже здесь мы почувствовали тепло от печи и запах свежеиспеченного хлеба.

– Это мой любимый запах, – сказала я, повернувшись к Лидии. – Если бы были духи с запахом горячего хлеба и корицы, я бы скупила все запасы и купалась бы в них, чтобы больше никогда ничем другим не пахнуть.

Уголки губ Лидии нервно дернулись. Как-никак эмоция – первая с тех пор, как мы ушли из приемной доктора Херст.

Фил, коллега моей мамы, как раз обслуживал покупателя, когда мы подошли к прилавку. Всю стену за его спиной занимали деревянные полки, на которых штабелями лежали багеты, буханки и караваи хлеба. На прилавке стояли две корзинки с кусочками хлеба, намазанными маслом, которые посетители могли попробовать. Я мимоходом взяла два кусочка, один сунула себе в рот, а второй протянула Лидии.

– Попробуй, – посоветовала я с набитым ртом. – Очень вкусный хлеб.

Лидия нерешительно взяла кусок.

Пекарня казалась маленькой и тесной. Помещение не было рассчитано на то, чтобы удобно расположиться здесь с чашечкой кофе, но два столика тут все же имелись. Один у входа на кухню, где готовили тесто, а второй настолько близко к прилавку, что посетители задевали его, когда делали заказ.

Я указала на маленькую скамейку и видавший виды деревянный стол в глубине помещения. Лидия, усаживаясь, внимательно осматривала пекарню и, кажется, пока не определилась, нравится ей здесь или нет.

Своим скептическим взглядом она напомнила мне ее покойную мать – та разглядывала меня так же, когда мы впервые стояли друг против друга.

Я прогнала это воспоминание из головы.

– Уже решила, чего хочешь? – спросила я.

Лидия смотрела на пироги.

– А что ты можешь посоветовать?

– Мой фаворит – бэйквеллский пудинг.

– Тогда его и возьму.

Я, улыбнувшись, кивнула и пошла к прилавку. Как раз в это время из кухни вышла мама. Увидев меня, она просияла и вытерла руки о фартук, надетый поверх полосатой рубашки с логотипом пекарни.

– Привет, мам, я тут с Лидией, – выпалила я, указывая большим пальцем через плечо на наш столик. – У нее был трудный день, и я подумала, что бэйквеллский пудинг с горячим шоколадом немного поднимет ей настроение, – шепнула я в надежде, что Лидия меня не услышит.

– Нет таких проблем, от которых не помогли бы бэйквеллский пудинг и горячий шоколад, – согласилась мама и заговорщицки подмигнула.

– Спасибо, мам.

Я вернулась к Лидии и села напротив нее на шаткий стул. Она подперла руками подбородок:

– Давно твоя мама здесь работает?

– Сколько я себя помню. Она начала сразу после школы.

Лидия слегка улыбнулась:

– Должно быть, в детстве тебе нравилось бывать здесь.

– Да уж, постоянно кексы и печенье, – сказала я, подергивая бровью.

Улыбка Лидии стала чуть-чуть смелей.

– А ты решила, чем бы тебе хотелось заниматься после школы? – спросила я.

Ее взгляд омрачился:

– А ты как думаешь?

– Лидия, твое будущее не перечеркивается тем, что у тебя будет ребенок.

Она опустила глаза и водила пальцем по дереву столешницы.

– Дети, – поправила она меня.

– Что? – не поняла я.

– Мое будущее не перечеркивается тем, что у меня будут дети. Множественное число. – Улыбка вернулась, хотя и слабая, и я не могла не улыбнуться в ответ.

Не знаю, как так получилось, но мы вдруг обе засмеялись, сначала тихо, потом все громче. Лидия прикрыла рот ладонью, как будто не могла до конца поверить, что делает. От этого ее смех мутировал в приглушенное фырканье, и это насмешило нас еще больше.

В этот момент подошла моя мама с подносом и поставила перед нами кружки, от которых исходил пар, и тарелки с пирогами.

– Что вас так развеселило? – спросила она.

Лидия сжала губы и зажмурилась, чтобы успокоиться. Потом посмотрела на маму и сказала ровным голосом:

– Мы с Руби смеемся над странностями жизни, миссис Белл. – Она наклонилась к горячей кружке. – Пахнет просто восхитительно.

Мама смущенно заморгала. Потом погладила Лидию по плечу. Она знала, что бедняжка недавно осталась без матери, и ей, разумеется, хотелось сделать для Лидии больше, чем просто принести горячий шоколад и пирог.

– Приятного аппетита.

Лидия смотрела ей вслед, пока она возвращалась за прилавок, к покупателям. Затем тихо вздохнула, придвинула к себе кружку с горячим шоколадом и обхватила ее ладонями.

– Раньше я всегда хотела стать дизайнером в «Бофорт», – наконец ответила она на вопрос.

– Ты можешь это… – и теперь, хотела сказать я, но одного взгляда Лидии было достаточно, чтобы заставить меня замолчать.

Она взяла ложечку и несколько секунд помешивала горячий шоколад.

– Раньше я и представить себе не могла ничего лучше, чем реализовать творческие способности в «Бофорт», но мама с папой считали, что мои идеи слишком современны и недостаточно традиционны, – продолжила она. – У нас постоянно возникали разногласия, потому что мне хотелось играть более важную роль в жизни компании, чем они для меня запланировали. В отличие от Джеймса я бы с радостью взяла на себя управление фирмой. Но для них всегда существовал лишь он. Я уяснила это с самого нашего рождения. Неважно, чего мы сами хотим. – Она достала ложечку из кружки и сунула ее в рот. И замычала от удовольствия.

– Это ужасно, что вы подвергались такому давлению. И подвергаетесь до сих пор. Мне трудно это представить, – сказала я и принялась за горячий шоколад. Тепло было так приятно, и мои замерзшие пальцы все больше и больше оттаивали.

Лидия выглядела такой печальной и подавленной, что мне захотелось ее обнять.

– Если посмотреть на нашу семью со стороны, может показаться, что мама с папой любят нас больше всего на свете и хотят для нас только лучшего. Хотели. Как и всегда. – Она откашлялась. – Не могу жаловаться на то, что так росла. Я не вправе. Не знаю, много ли тебе поведал Джеймс, но… были неудачные моменты, которые не исправить.

У меня неизбежно возник вопрос, не отца ли она имеет в виду. Не поднимал ли он руку не только на Джеймса, но и на Лидию. Если это так, то у меня есть причины беспокоиться за нее.

– Он рассказал лишь кое о чем, – уклончиво ответила я.

Хотя я понимала, что Лидия знает его лучше, чем кто бы то ни было другой, я не могла сказать правду. Даже после того, что случилось, я не могу злоупотребить его доверием.

– Кстати, ему лучше. Он больше не пил после похорон. Вместо этого теперь тренируется как одержимый.

Я вспомнила его пустой взгляд. Его слезы. Как он за меня цеплялся. Кровоподтеки и ссадины на его руке.

– А как у него дела с отцом? – осторожно спросила я.

– Ты знаешь про драку?

Я согласно кивнула.

– Папа делает вид, будто ничего не произошло. Он практически не бывает дома, а когда все-таки приезжает, то вызывает Джеймса к себе в кабинет, чтобы подготовить к совету директоров «Бофорт».

С одной стороны, я была рада, что отношения Джеймса с отцом не обострились, с другой, я знала, как Джеймс воспринимает фирму и каким наказанием является для него работа в «Бофорт». Мне стало жаль его, ведь ему пришлось приступить ко всему этому раньше, чем он ожидал.

– Может быть, вам удастся преодолеть проблемы в отношениях, Руби.

Я заглянула в бирюзовые глаза Лидии. Точно такие же глаза, как у Джеймса. И устало покачала головой:

– Не думаю. Честно говоря, и не хочу этого.

Я впервые сказала это вслух. Но это правда. Я не верю, что можно просто забыть то, что произошло между нами. И я совсем этого не хочу. Прежде всего не хочу, когда думаю о том, что ждет меня в будущем. Кажется, будто на все мои мечты легла тень только потому, что я доверила их Джеймсу, а он так обошелся со мной.

– Ты могла бы попробовать, – мягко предложила Лидия, но я снова отрицательно замотала головой.

– Я понимаю, что новость о смерти мамы выбила его из колеи, но… – я беспомощно пожала плечами: – Это ничего не меняет. Я ненавижу его за то, что он сделал.

– И тем не менее ты пришла, когда была ему нужна. Это же что-то значит, разве нет?

Помешивая шоколад, я глубоко вздохнула:

– Он очень дорог мне, да. Но вместе с тем я ни на кого еще так не злилась. И я не думаю, что эта злость просто пройдет.

Мы молчали. Ровный треск печи казался намного громче, чем несколько минут назад, как и звон колокольчика на двери, который извещал о появлении покупателей.

– Может, следовало поехать к врачу одной? – неожиданно спросила Лидия.

Я резко вскинула голову:

– Нет! Что ты!

На щеках Лидии появился румянец, и она вдруг показалась мне застенчивой. Интересно, о чем она сейчас думала?

– Если бы я знала, каково тебе, то ни за что не приняла бы твое предложение. Я…

– Лидия, – я перебила ее и протянула к ней руку. Она с удивлением смотрела, как сплелись наши пальцы.

– Все, что я тебе сказала, всерьез. Я хотела бы быть рядом с тобой. Наша дружба никак не связана с Джеймсом. Так ведь?

Она снова посмотрела на меня, и я увидела, что ее глаза подозрительно блестят. Она ничего не ответила, но коротко сжала мою руку. И этого было более чем достаточно.

8

Джеймс

Хриплые гитарные аккорды группы Rage Against The Machine гремели у меня в ушах больше часа, и от этого казалось, что все мое тело горит огнем. Но мне было мало.

Я стою перед силовым тренажером и сжимаю короткую штангу, закрепленную наверху карабинами. Тесно прижав локти к торсу, я поднимаю предплечья вверх, а затем протягиваю их вниз, снова и снова. Пот капает со лба на майку, мышцы рук дрожат, но я не обращаю на это внимания. Я просто продолжаю упражнение. В какой-то момент я достигну точки, когда буду так измотан, что у меня в голове останется лишь гулкий, бессмысленный шум, заглушив все мысли о компании «Бофорт», о маме или Руби. Проделав весь комплекс упражнений для рук, я сел на сиденье тренажера. Схватившись за рычаги, я стал медленно отжимать их вперед. Когда я отпускал их назад медленнее, напряжение в мышцах груди становилось заметнее.

То, что дверь в фитнес-зал открылась, я заметил только тогда, когда передо мной возникла Лидия, скрестив на груди руки. Сестра смотрела на меня сверху вниз и что-то мне говорила, но я не слышал ее из-за грохота музыки в ушах. Я невозмутимо продолжал упражнение. Лидия нагнулась ближе, поэтому ничего не оставалось, как посмотреть на нее. Ее губы медленно сформировали очередное слово, и мне не нужно было его слышать, чтобы понять.

Идиот.

Интересно, что опять я сделал не так. После похорон я, считай, не выходил из дома и не выпил ни капли алкоголя. Давалось мне это трудно, особенно в те моменты, когда я не мог остановить мрачные мысли. Но я держался, в том числе и ради Лидии, чье дрожащее тело на маминых похоронах напомнило мне о том, что я как брат теперь за нее отвечаю. Поэтому я не мог объяснить себе, почему она сейчас с раскрасневшимися щеками стоит надо мной и о чем-то энергично вещает. И, стоит признаться, движения губ так забавно совпадали с ритмом музыки, как будто она синхронизировала ее губами.

Внезапно Лидия шагнула ко мне и выдернула у меня из уха один наушник:

– Джеймс!

– Что случилось? – спросил я, вынимая второй. Неожиданная тишина показалась угрожающей. В последнее время мне постоянно требовался шум вокруг, в противном случае я начинал много думать.

– Я хочу поговорить с тобой о Руби.

Я снял руки с рычагов и взял полотенце. Вытер сперва лицо, потом затылок, где скопился пот. Я старался не смотреть на Лидию.

– Понятия не имею, что ты…

– Да ладно тебе, Джеймс.

У меня было такое чувство, будто на мне слишком тесный галстук, который пережимает горло. Я закашлялся:

– Нет никакого желаниям говорить об этом.

Лидия смотрела на меня, качая головой. Уголки ее рта опустились, и она снова скрестила руки на груди. В этот момент она так походила на маму, что даже пришлось отвести взгляд. Я смотрел на полотенце, вытирая им руки, хотя они давно были сухими.

– Мне так хотелось бы тебе помочь. Вам.

Над этим я мог лишь горько посмеяться.

– Нет никаких нас, Лидия. И никогда не было. Я все испортил.

– Если ты ей объяснишь, – начала было Лидия, но я ее перебил:

– Она не желает слышать моих объяснений. И я не могу на нее за это обижаться.

Лидия вздохнула:

– Я все равно считаю, что у вас есть шанс. Лучше бы тебе завоевать ее прощение, чем изматывать себя нагрузками и предаваться жалости к самому себе.

Я вспомнил сообщение Руби:

Я не могу.

Разумеется, она не может. Я целовал другую девушку, и это непростительно. Я потерял Руби навсегда. И то, что Лидия явилась сюда и хочет убедить в обратном, убивает. Я хотел отключиться и отвлечься, но теперь это было уже невозможно. Медленно, но верно меня вновь начала наполнять злость. Злость на маму, злость на отца, злость на себя самого – и на весь мир.

– Тебе-то какое дело? – спросил я. Мои пальцы судорожно вцепились в махровую ткань полотенца.

– Вы для меня важны. Я не хочу видеть, как вы страдаете, черт возьми. Что, так трудно это понять?

– Руби не хочет моего возвращения, и я уж точно не стану ей навязываться. Тебе, кстати, тоже не следует этого делать. – Я встал и хотел пойти к беговым дорожкам, установленным перед большим панорамным окном, выходящим на заднюю часть нашего участка. Но мне не удалось уйти далеко: Лидия схватила меня за локоть. Я обернулся и с яростью сверкнул на нее глазами.

– Не смотри так злобно. Настанет время – и ты сам вернешься к себе, – фыркнула она, ткнув меня пальцем в грудь, – нельзя же, в конце концов, всех от себя отталкивать.

– Тебя я не отталкиваю, – процедил я сквозь зубы.

– Джеймс…

Я попытался напялить на себя маску «не приближаться», которая была моим вторым лицом в школе и на публичных мероприятиях с семьей. Но ведь передо мной стояла Лидия. От нее мне никогда не приходилось ничего скрывать, поэтому и сейчас из этого ничего не вышло. Я раздраженно отбросил полотенце в сторону.

– Что ты хочешь от меня услышать, Лидия? – бессильно спросил я.

– Что вместе мы это выдержим, ты и я. Как всегда. – Она сглотнула и слегка коснулась моей руки. – Но если ты не хочешь честно поговорить со мной и отстраняешься, это не сработает.

Я презрительно фыркнул:

– Ты делаешь вид, что можешь говорить со мной обо всем. Как будто ты самый откровенный человек из нас двоих. Но мне всегда приходится из тебя все выжимать силой. Про твою интрижку с Саттоном я бы никогда и не узнал, если бы тебя не застукали! – Я оттолкнул ее руку и холодно посмотрел ей в глаза. – То, что мама умерла, еще не значит, что мы с тобой должны объединиться в заговоре против всего остального мира. Не делай из нас того, чем мы никогда не были, Лидия.

Она вздрогнула и отшатнулась от меня. Больше не взглянув на нее, я отвернулся и на ходу вставил в уши наушники. Если сестра и скажет что-нибудь еще, я ее не услышу. Громкая гитарная тема перекрыла отвратительную действительность моего мира.

9

Руби

Даже после недельного молчания воспоминания о Джеймсе так реальны, что у меня такое чувство, будто все было только вчера. Я плохо сплю. Я стерла его фотографии из своего ноутбука – чтобы на следующий же день снова их скачать и водить пальцем по улыбающемуся рту Джеймса, как какая-нибудь психопатка. Вместе с тем я кажусь себе обманщицей, потому что сказала Лидии, что не хочу его вернуть, но вся моя сущность придерживается другого мнения.

Я тоскую по Джеймсу.

Это абсурдно.

Абсурдно и безумно.

И я готова отхлестать себя за это по щекам. Он разбил мое сердце, черт возьми. По тому, кто поступил так, я определенно не должна тосковать.

Рождество наступило и прошло, и впервые в жизни я не могла порадоваться этому празднику. Фильмы, которые мы смотрели, были глупыми, и песни, которые мы слушали, звучали все на один мотив. Хотя я знаю, что родители старались изо всех сил, приготовленная ими праздничная еда казалась мне пресной. И вдобавок ко всему родственники постоянно расспрашивали меня, отчего я такая подавленная и не связано ли это с мальчиком, который подарил мне на день рождения ту чудесную сумку. В какой-то момент я уже не могла это выдержать и забилась в свою комнату, почти не выходя к ним.

Когда наступил День святого Сильвестра, 31 декабря, я решила, что так дальше продолжаться не может. Хватит так убиваться, я по горло сыта этим. Я всегда была позитивным человеком, радующимся любому новому начинанию. Я отказываюсь соглашаться с тем, что Джеймс может лишить меня этой установки.

Итак, я побежала в душ, нарядилась в самую любимую одежду – клетчатую юбку и свободную блузку кремового цвета, прихватила новенький блокнот и спустилась вниз, твердо решив объявить Эмбер и родителям свои планы на новый год.

Но, спустившись в гостиную, я замерла.

– Что это вы здесь делаете? – ошеломленно спросила я.

Эмбер испуганно повернулась ко мне, как и Лин, которая как раз распределяла по стаканам разноцветные зонтички. Лидия занервничала, правда, лента серпантина в ее руке продолжила жить своей жизнью и раскручивалась самостоятельно. Мы молча наблюдали, как она осела на пол маленькой печальной кучкой.

Тут Эмбер встала передо мной, загораживая собой гостиную.

– Вот чего ты выползла из берлоги именно сейчас? – сердито спросила она. – Можно часы выставлять по твоим появлениям здесь, и вот, когда мы готовим для тебя сюрприз-девичник, ты вдруг объявилась. Это просто возмутительно, Руби!

Я растерянно переводила взгляд с одной подруги на другую. И по моему лицу расплылась широкая улыбка.

– Мы что, будем вместе праздновать Сильвестра? – осторожно спросила я.

Лин улыбнулась мне в ответ:

– Таков был план.

Когда это осознание дошло до меня, я крепко взяла Эмбер за локоть.

– Спасибо, – пробормотала я ей в плечо. – Я думаю, это как раз то, что сейчас нужно.

И то, что Эмбер это знала, лишний раз показало мне, что она понимает меня лучше, чем кто бы то ни было на свете.

– Я подумала, может, смогу сделать тебя чуть счастливее, – шепнула сестра.

Я кивнула. Впервые с тех пор, как произошла эта история с Джеймсом, я почувствовала искреннюю радость.

– Спасибо, – сказала я Лидии и Лин, по очереди обнимая их. – Я так рада.

После этого я помогала распускать оставшийся серпантин и рассыпать золотисто-розовое конфетти. Эмбер подключила к своему ноутбуку две древние приставки, купленные когда-то на блошином рынке, и, подыскивая между делом подходящий плей-лист, сообщила мне, как выглядит план на вечер. Она явно думала над этим и распланировала все до малейших деталей, за что я готова была еще раз кинуться к ней с благодарными объятиями. Но я сдержалась и вместо этого просто слушала ее, сидя на диване.

– Я подумала, что сначала было бы круто записать лучшие моменты за минувший год и зачитать их друг другу. После этого мы посмотрели бы кино (какое – это мы сейчас решим), и умяли бы гору попкорна, – она указала на гигантский тазик, стоящий на журнальном столике. Обычно папа использует его для многослойного салата, который всегда приносит на большие семейные встречи. Теперь он доверху был наполнен попкорном, маслянисто-сладкий аромат которого заполнял всю гостиную. У меня потекли слюнки.

– А потом мы съедим основное блюдо, – продолжала Эмбер. – Папа испек для нас пирог. Потом еще десерт – и вот мы, как я предполагаю, подбираемся к любимой части Руби.

Лин подняла вверх полупрозрачный пакетик, в котором я заметила маленькие книжки и несколько ручек.

Я даже не стала делать вид, что должна подумать, а сразу выпалила:

– Мы составим планы на новый год!

Эмбер с улыбкой кивнула:

– Как только наступит полночь, мы либо будем лежать в коме от обилия съеденного, либо устроим танцевальную вечеринку.

– Что-то одно состоится точно, – сказала Лидия и нагребла горсть попкорна, закинула себе в рот первый шарик, и на ее губах расцвела легкая улыбка. – А хороший план, ты не находишь, Руби?