Хедвиг совершенно не виновата! Нильсон Фрида
Мама хохочет, размешивая шоколадную массу для пирожных. Хедвиг не понимает, какая разница, кто и как тебя колотит. Но мама явно знает, о чем говорит.
Скоро музыка внизу стихает. Тони приходит к ним и садится, не сводя глаз с шоколадной массы. На кухне сразу становится как-то невесело. Мама пытается разговорить его – мол, не очень-то умно было поджигать этот гараж. Но Тони только что-то мямлит в ответ. А потом переводит взгляд с шоколадной массы на мамину сумку, которая стоит, открытая, на столе. В глубине виднеется пачка сигарет.
Скатав из шоколадной массы шарики, Хедвиг с мамой несут их к телевизору в большой комнате. Почти что праздник!
Но, когда они возвращаются на кухню, Тони там нет.
– Ты где? – кричит мама.
Тишина.
Она бежит вниз, но скоро возвращается. У себя Тони тоже нет. Мама обегает все комнаты и зовёт:
– Тони!
Тони не появляется. Тогда мама спешит в прихожую. Тонины деревянные башмаки пропали! Он сбежал!
– О нет-нет-нет, – говорит мама. – Вдруг он решил спалить ещё один гараж!
Она быстро надевает ботинки и убегает. Хедвиг остаётся ждать на холодном крыльце. Мамин голос удаляется в темноте.
– То-о-они-и!
В ответ – мёртвая тишина. Свет в соседних домах не горит. Все, наверно, уехали на танцы. Где-то на краю деревни мелькнул автомобиль, а далеко-далеко стоит на своём пастбище Макс-Улоф и орёт на луну. Но этого Хедвиг не слышит. А жаль. Сейчас ей даже хотелось бы, чтобы капризный Макс-Улоф был рядом. Темнота с каждой минутой всё страшнее, а Макс-Улоф – он ведь почти как сторожевая собака.
Вдруг Хедвиг слышит странный звук. Кто-то стонет:
– М-м-м.
Хедвиг покрывается мурашками. Кто тут стонет среди ночи? Хедвиг озирается в поисках мамы.
– М-м-м! – стон звучит громче, почти совсем рядом. Кто-то сидит в сарае Ниссе и Бритты!
– Мама! – кричит Хедвиг.
– М-м-м! Помогите! – кричат из сарая.
Этот скрипучий голос Хедвиг знаком. Она встаёт и на дрожащих ногах сходит с крыльца. Приоткрывает дверь сарая.
На полу лежит Тони. Лицо его посерело, из уголка рта текут слюни.
– Я умираю, – мычит он.
Хедвиг бежит на дорогу и кричит что есть мочи:
– Мама, мама! Я нашла Тони, он умира-а-ает!
Она кричит, кричит. Наконец, прибегает мама и вслед за Хедвиг бросается в сарай.
Тони так и валяется на полу, изо рта у него так же текут слюни.
– Помогите! – хрипит он. – Мне кажется, я умираю.
Но маме так не кажется. Она принюхивается, а потом замечает на полу несколько окурков.
– Ты что, курил?! – кричит она. Похоже, Тони тайком стащил из её сумки сигареты.
Мама хватает Тони и помогает доковылять до дома. Он еле на ногах стоит – повис, как пугало огородное, на мамином плече. Хедвиг приходится нести его башмаки – они свалились, пока мама затаскивала Тони на крыльцо.
Потом его кладут на диван, и остаток вечера он лежит там, стонет и плюётся в ведро. Мама сидит рядом и читает нотации:
– И постарайся взяться за ум! А не то так и будешь сидеть дома с мамой и папой, пока тебе не исполнится восемнадцать. Это не очень весело, уж поверь мне!
Тони ничего говорит, только ещё сильнее плюётся в ведро. Ему бы очень хотелось отведать шоколадных шариков, но он не может.
Но скоро он всё-таки выпивает глоток воды, а потом дёргает маму за рукав.
– Не говори родителям, что я курил, – просит он.
Мама прищуривается:
– Посмотрим.
– Да, посмотрим, – говорит Хедвиг.
Наконец приезжают Бритт и Ниссе.
– Что случилось? – кричит Бритт, войдя в дверь и увидев на диване бледного Тони.
Тони косится на маму Хедвиг. Смерив его многозначительным взглядом, та говорит:
– Тони просто немного тошнит. Надеюсь, это не заразно.
Тони устало улыбается. Хедвиг так злится, что, громко топая, выходит в прихожую. Будь её воля, она бы всем рассказала про курильщика Тони! Какой смысл быть добрым с таким врединой, который всякий раз при встрече сжимает тебе руку так, что кости хрустят?!
Мама задерживается в дверях.
– Подумай о моих словах, – говорит она Тони. – И если хочешь, приезжай как-нибудь в «Дом на лугу». Пока.
И они с Хедвиг садятся в синий «сааб».
– Почему ты не сказала Бритт, что он курил? – шипит Хедвиг.
Мама прикусывает нижнюю губу.
– Для Тони нехорошо сидеть взаперти, – говорит она. – Когда человек растёт, ему важно общаться с друзьями и совершать глупости. Это нормально.
Всю дорогу, пока они едут домой, Хедвиг сидит молча и злится. Хаквад устал от танцев и спит. Раггары с мопедами сидят по домам. Всё спокойно и тихо.
Но, когда они подъезжают к дому, на пастбище, как всегда, раздаётся крик:
– Йиииии-аааа! Йиииии-аааа!
Это Макс-Улоф. Хочет знать, наверно, где они так долго пропадали.
Когда Хедвиг с мамой исчезают в доме, Макс-Улоф идёт к реке. Он ждёт, что вдалеке, над полями, снова увидит вспышку света. В прошлый раз это зрелище показалось ему довольно увлекательным. Он понятия не имеет, что Тони со своими спичками лежит дома и плюётся в ведро.
Каспер, Еспер и Лунный луч
Вообще-то, Макс-Улоф не одну ночь стоит у реки, мечтая увидеть огненный столп. Но об этом никто не догадывается. Да и о существовании самого Макса-Улофа мало кто знает. Легенда о соседе с тремя белыми лошадьми с каждым днём обрастает новыми подробностями. Хедвиг врёт как дышит. Стоит ей открыть рот, и язык сам плетёт новые выдумки о Каспере, Еспере и Лунном Луче. Так зовут лошадей Макса-Улофа. Теперь уже никому нет дела до Эллен с её толстой Крошкой. Хедвиг – самая счастливая девочка в классе.
Она ходит по двору королевой, а девчонки бегают за ней хвостиком.
– Ну пожа-а-алуйста, можно мне к тебе в гости? – просит Эллен.
– А мне-е-е? – просит Карин.
Хедвиг пожимает плечами:
– Не знаю, может быть.
Последней идёт Линда, пиная ногами камушки. Как же ей надоели эти лошади.
Однажды в ноябре все сидят в классе и рисуют. Хедвиг пытается изобразить лошадь, но почему-то у неё никак не получается. Уши расползаются в стороны и получаются длиннее, чем нужно. Глаза узкие, как щёлочки, ноги – узловатые и костлявые. Хедвиг стирает, рисует снова и снова стирает. Ну почему это так сложно!
Учитель сидит, положив ноги на стол. За окном ветер качает голые деревья. Иногда в стекло ударяются редкие капли.
Вдруг на парту Хедвиг падает записка. Хедвиг оборачивается.
– Это я, – шепчет Эллен.
Хедвиг отодвигает рисунок и разворачивает бумажку.
На перемене я тебе кое-что покажу,
– написано на ней.
Хедвиг опять оборачивается.
– Что? – спрашивает она.
Но Эллен качает головой, испуганно косясь на учителя.
– Увидишь.
Учитель напевает себе под нос и барабанит пальцами по коленкам. Он обожает рисование. Всё, что от него требуется на этом уроке, – это сидеть и довольно вздыхать, глядя на серое небо.
А ещё лучше то, что ему не нужно в такую погоду торчать на перемене под дождём. Дети надевают защитные штаны и непромокаемые варежки, которые промокают за пять минут. Повсюду ледяные лужи, на рябинах болтаются сморщенные грозди.
– Что ты хотела показать? – спрашивает Хедвиг, натягивая шапку на уши. Больше всего мороз любит кусать оттопыренные пятикроновые уши, как у неё.
Эллен смотрит по сторонам.
– Пойдем в сарай, – говорит она. – Чтобы учителя не увидели.
Они заворачивают за угол. Карин и другие девочки идут за ними, последней не спеша идёт Линда.
В сарае песок под ногами до сих пор сухой. Эллен суёт руку в карман.
– Никому не скажете? – шепчет она, глядя на девочек.
– Нет! – обещают они, переминаясь с ноги на ногу.
Эллен достаёт шесть блестящих коричневых квадратиков, завёрнутых в прозрачные бумажки.
– Ириски! – говорит Карин. – В школу нельзя приносить конфеты! Можно мне одну?
Все очень нервничают. Конфеты в школе есть запрещено, они это отлично знают.
Эллен впивается взглядом в Хедвиг.
– Хочешь? – спрашивает она.
У Хедвиг засосало под ложечкой.
– Да, – говорит она.
Получив ириску, Хедвиг тут же срывает обёртку. Конфета тает во рту, как масло, только медленнее, и тепло и мягко стекает в горло.
– Вкусно? – спрашивает Эллен.
Хедвиг кивает. От ириски во рту ничего не осталось. У Эллен в руке ещё пять конфет.
– Я дам тебе ещё одну, если ты позовёшь меня в гости познакомиться с Максом-Улофом, – говорит Эллен, протягивая Хедвиг аппетитный квадратик.
Хедвиг сглатывает. Это невозможно. Она не может пригласить Эллен.
– Нет, – говорит она, качая головой.
Тогда Эллен протягивает ей ещё две конфеты.
– А если я дам тебе три? – предлагает она. – Целых три штуки!
Хедвиг не знает, что делать. Внутри идёт борьба: «Бери!» – кричит живот. «Остановись! Одумайся!» – кричит мозг.
Хедвиг голодным взглядом смотрит на ириски… И, когда она наконец говорит «нет», сердце её чуть не рвётся на куски.
Эллен закатывает глаза:
– Но почему? Почему никому никогда нельзя увидеть этого Макса-Улофа?
– Вот именно! – говорит Карин. – Мы тебя столько раз просили!
Хедвиг холодеет. Все девочки смотрят на неё. Даже Линда, которая стоит прислонясь к стене сарайчика, буравит её своими голубыми глазами.
– Потому что он… заболел, – отвечает Хедвиг.
– Заболел? – Эллен приподнимает брови.
– Ага. Грипп. Даже с постели встать не может.
Эллен вздыхает и кладёт ириски обратно в карман.
– Подожди! – говорит Хедвиг. – Если… если отдашь мне все, тогда я тебя как-нибудь позову.
Эллен колеблется:
– Все? Все пять?
Хедвиг кивает. Эти ириски просто свели её с ума.
– Хотя бы одну оставить можно? – спрашивает Эллен.
– Тогда ничего не выйдет, – отвечает Хедвиг, почти мечтая о том, чтобы Эллен оставила конфеты себе.
Но Эллен обречённо протягивает ей все пять ирисок. И Хедвиг обречённо их берёт.
– О’кей, – сухо говорит она. – Договорились.
Потом срывает обёртку и запихивает ириску в рот. И, не успев проглотить, суёт в рот ещё одну. Она должна съесть все, прямо сейчас, чтобы никогда их больше не видеть.
– Не забудь, – говорит Эллен. – Ты обещала познакомить меня с Максом-Улофом.
– Да, когда он поправится, – потупясь, бормочет Хедвиг.
– И с Каспером, Еспером и Лунным Лучом!
– Да, да, – говорит Хедвиг и выходит на улицу, где воет и свирепствует ветер.
Линда идёт за ней. Ириски жгут ладонь, Хедвиг ненавидит их.
– Хочешь? – спрашивает она Линду и протягивает руку.
Линда пожимает плечами.
– Спасибо, – бормочет она едва слышно. И кладёт в рот одну ириску, но явно без всякого удовольствия.
Хедвиг злится. Она, можно сказать, рисковала жизнью, а у Линды такой вид, будто это не конфеты, а коровьи лепёшки. И почему её совершенно не интересуют Каспер, Еспер и Лунный Луч? Все остальные её на руках готовы носить из-за этих лошадок!
– А ты не хочешь как-нибудь съездить ко мне и познакомиться с Максом-Улофом? – спрашивает она Линду, хотя звучит это почти как приказ.
Линда снова пожимает плечами.
– Не-а, – говорит она.
Хедвиг морщит лоб. Почему жизнь такая сложная? Зачем она взяла эти ириски?
– Подумаешь, я тебя и не позову! – шипит она и убегает. Грязная вода фонтанами брызжет у неё из-под ног.
А Линда так и остаётся стоять одна с перемазанным ртом.
Голосование
Когда на следующий день Хедвиг приезжает в школу, у калитки никого нет. Хотя обычно каждое утро там кое-кто стоит. Маленький человечек с курносым носом и веснушками. Но сегодня человечка нет.
Хедвиг тащится к грушевому дереву, на котором они с Линдой любят сидеть и смеяться, спрятавшись в листве. Листья облетели, дерево голое, как скелет. На груше Линды тоже нет.
А, вон она где – возле обледенелого футбольного поля. Стоит, повиснув на бортике, и смотрит, как мальчишки пинают мячик. Мяч летит куда попало, только не туда, куда нужно. Трудно пасовать в зимних ботинках.
Хедвиг бежит к футбольному полю, рюкзак за спиной болтается из стороны в сторону.
– Привет, – говорит она Линде.
Но Линда на неё и не смотрит. Как будто Хедвиг не существует.
Хедвиг ждёт одну секунду. Потом ещё одну и ещё. Линда не обращает на неё никакого внимания. И тогда Хедвиг разворачивается – резко, как будто хлыст щёлкает в воздухе, – и убегает прочь. Раз так, то она с ней никогда больше не поздоровается! Охота дружить с такой врединой. Надулась как мышь на крупу. О, и зачем она только сюда прибежала! Лучше бы Линда первая подошла к ней и сказала «привет», а Хедвиг бы ей не ответила. И не она, а Линда стояла бы тут как последняя идиотка!
На лестнице ждут Эллен и Карин. Эллен радуется, завидев Хедвиг.
– Как ты думаешь, когда Макс-Улоф поправится? – спрашивает она.
Хедвиг замирает. Что ей ответить?
Но не успевает ничего придумать, потому что гремит звонок.
– Урок начинается, – говорит она и проносится мимо.
Когда дети влетают в класс, учитель стоит у доски. Вид у него бодрый. На столе он разложил большие белые листы.
– Знаете, что будет через три недели? – спрашивает он.
– Рождество!!! – кричит Рикард.
Учитель смеётся:
– Нет, день святой Люсии[2]. Устроим для родителей торжественное шествие?
– ДА-А! – верещат дети.
– Нет! – вопят несколько мальчиков. Все знают, что на самом деле они тоже ждут праздника, только им обязательно надо немного подурачиться.
Теперь ясно, зачем нужны листы плотной белой бумаги.
– Мальчики должны смастерить себе колпак, а девочки – вырезать кружок под свечку, чтобы воск не капал на руку, – объясняет учитель.
Все бегут к учителю за бумагой. Хедвиг быстро хватает один лист. Когда они встречаются с Линдой, то обе делают вид, что незнакомы.
А потом сидят каждая в своём конце класса и вообще друг на друга не смотрят. Может, Хедвиг один разочек и взглянула на Линду, но это случайно. Взглянула и сразу отвернулась.
Кружок под свечку у Хедвиг получился неплохо. Почти круглый, с дыркой посередине. Мальчики тоже постепенно заканчивают работу. Они надевают белые остроконечные колпаки на головы, выглядит это очень красиво.
– Так, – говорит учитель. – А теперь перемена…
И все вскакивают, побросав свои кружки и колпаки.
– СТОЙТЕ! На следующем уроке мы выберем Люсию, – кричит учитель. – Подумайте заранее, за кого вы хотите проголосовать!
Хедвиг бросает в жар. Потом в холод. Как же ей хочется быть Люсией! Она уже видит себя с красной лентой на талии. Вот она идёт во главе шествия, родители хлопают, а Линда смотрит на неё и жалеет, что не поздоровалась с ней сегодня утром.
В раздевалке все шушукаются.
– За кого ты будешь голосовать? А ты за кого? А ты? – таинственно разносится вокруг.
На самом деле голосовать надо за ту, у кого самый красивый певческий голос, потому что у Люсии есть сольная партия. Но всем на это наплевать – все знают, что выбирают всегда девочек с самыми длинными волосами.
У Хедвиг волосы довольно длинные, почти самые длинные в классе. Но длиннее всех у Терезы, она может завязать их бантиком под подбородком. Ещё они у неё светлые.
Линда сидит у большого окна и ни с кем не шушукается.
– Линда, а ты за кого будешь голосовать? – кричит Рикард.
Хедвиг вытягивает шею и слушает.
Голубые глаза Линды одну коротенькую секундочку смотрят на Хедвиг.
– Ха! За учителя, конечно! – прыскает со смеху Линда. – Ему так пойдёт корона!
– За учителя нельзя, – говорит Эллен и протискивается поближе к Хедвиг. – Я буду голосовать за тебя, Хедвиг. Из тебя выйдет отличная Люсия.
– Я тоже, – говорит Карин.
Хедвиг сияет. В углу стоит Тереза с длинными волосами. Все похлопывают её по плечу так, словно она уже победила, но видно, что она взволнована. Боится, наверно, что выиграет кто-то другой.
Когда звенит звонок на урок, у Хедвиг такое чувство, что в животе закипает кастрюля. Того и гляди пар из ушей повалит. Если она не станет Люсией, она умрёт!
В классе тихо и как-то загадочно, когда учитель с ведром в руке обходит учеников. Каждый должен написать на бумажке одно имя. Нельзя голосовать за себя, и нельзя голосовать за учителя, потому что Люсией должна быть девочка. Хедвиг грызёт карандаш. В обычный день она бы, конечно, проголосовала за Линду. Но сегодня всё необычно, да и Линда наверняка не станет голосовать за Хедвиг.
Никто и не заметит, если Хедвиг проголосует за себя.
Она закрывает бумажку рукой. Но только она хочет написать «Хедвиг», как вдруг понимает: если она не проголосует за Линду, то Линда, возможно, не получит вообще ни одного голоса.
Честно говоря, так ей и надо…
– Ну, Хедвиг? – говорит учитель, потрясая ведром у неё под носом. – Пиши уже скорей.
Хедвиг быстро корябает на бумажке Линдино имя. Какая разница, всё равно Линда не узнает, что это Хедвиг за неё проголосовала. Потому что Хедвиг ей этого никогда не расскажет!
Голосование окончено, и, подойдя к доске, учитель зачитывает первую бумажку:
– Тереза.
Потом пишет на доске «Тереза» и ставит вертикальную чёрточку. И разворачивает следующую записку:
– Тереза.
У Хедвиг такое чувство, как будто она превращается в тяжелый мёртвый камень. На третьей бумажке тоже «Тереза».
Но на следующей написано «Хедвиг»! А ещё через несколько записок у Терезы на доске пять чёрточек, а у Хедвиг три! Сердце снова бьётся быстрее. Хедвиг всё ещё может победить.
Напряжение плотной тяжёлой тучей нависло над партами. То Терезе выпадет голос, то Хедвиг. То ещё кому-нибудь.
И вот осталась последняя записка. У Терезы семь чёрточек, у Хедвиг шесть, у Карин одна, у Эллен две, у Линды одна.
Если будет ничья, придётся тянуть жребий. С колотящимся сердцем Хедвиг смотрит на Терезу. Тереза вся напряглась, нижняя губа дрожит.
Учитель берёт последнюю записку. Чтобы их помучить, он делает всё жутко медленно. Разворачивает и целую вечность читает про себя… Потом поднимает глаза и говорит:
– Линда.
Это как удар в живот. Дыхание перехватывает. В горле растёт ком, подступают слёзы. Она не может больше сдерживаться.
И вот уже раздаётся тихое всхлипывание. Потом тоненький писк. Все замолкают.
Но плачет не Хедвиг, а кто-то другой. Хедвиг оборачивается.
Тереза! Она хватает ртом воздух, по шее текут слёзы.
– Что случилось? – спрашивает учитель.
– Я не хочу, – рыдает Тереза.
Все прямо-таки обалдели. Не хочет?
– Почему? – спрашивает учитель.
Тереза трёт глаза. Долго-долго молчит.
– Просто не хочу, и всё, – наконец бормочет она. И больше ничего не говорит. Но все понимают, что это из-за сольной партии.
Читать бесплатно другие книги:
