Почти нормальная семья Эдвардссон Маттиас
Но Стелла оказалась образцовым младенцем. Очень скоро она научилась спать всю ночь, засыпала где угодно и просыпалась тихая и спокойная, всегда всем довольная, что многим кололо глаз. «Подождите, то ли еще будет», – говорили они. Друзья и коллеги, знакомые и родственники – все высказывались по этому поводу.
Чувствовать грудью биение сердца другого человека – значит ощущать Господа. Стелла лежала на мне, я гладил ее нежную кожу кончиками пальцев – и не мог наглядеться на нее. Под моими ладонями мягкие округлости ее тельца были податливы, как расплавленное стекло. Мы дышали в унисон.
Легко поверить в то, что лучшее впереди. Подозреваю, что это глубинная человеческая особенность. Даже Бог учит нас тосковать по тому, что будет.
Но почему же мы никогда не задумываемся о том, как быстро проходит время, когда нам хорошо?
Первое слово Стеллы было «абба». Так она говорила и обо мне, и об Ульрике. Сейчас большинство шведов связывают это слово с поп-музыкой или маринованной селедкой[7], но на языке Иисуса – арамейском – оно означает «папа».
Четыре прекрасных осенних месяца я провел со Стеллой в отпуске по уходу за ребенком и день за днем наблюдал, как развивается ее личность. Другие родители, приходившие на детские мероприятия в нашу общину, говорили, что она – папина дочка, каких свет не видел. Боюсь, лишь задним числом я в полной мере осознал суть этого выражения. В каком-то смысле вся моя жизнь была esprit d’escalier[8].
Ни разу не удалось мне остановить мгновение. Все утекало между пальцев.
Похоже, я обречен тосковать.
11
Мы стояли в прихожей. Моя рука лежала на замке. Ульрика дрожала всем телом.
Почему звонил Блумберг? Что Стелла делает в полиции?
– Рассказывай!
– Я знаю только то, что сказал Микаэль.
Микаэль Блумберг. Его имени я не слышал несколько лет. Блумберг был известен не только в юридических кругах. Он прославился как один из лучших защитников в стране, представляя интересы обвиняемых во многих скандальных делах. То и дело фигурировал он в вечерних газетах и появлялся в качестве эксперта в телепередачах. Именно он взял когда-то Ульрику под свое крылышко, помог ей добиться успеха в качестве адвоката. Я никогда не питал к нему особой симпатии. Высокомерный и напористый тип.
Ульрика тяжело дышала. Глаза заметались, как перепуганные птицы.
Она попыталась протиснуться мимо меня в дверь, но я поймал ее, уперевшись руками в стену с двух сторон от нее.
– Стеллу задержала полиция.
Я слышал, что` она говорит, слова достигали сознания, но понять их было невозможно.
– Это какая-то ошибка.
Ульрика покачала головой. В следующую секунду она уронила голову мне на грудь, ее мобильный телефон упал на пол.
– Ее подозревают в убийстве.
Я похолодел.
Первое, что пришло мне на ум, – блузка Стеллы, покрытая пятнами.
Ульрика вызвала такси, пока мы шли в сторону дороги. У площадки для сбора мусора она выпустила мою руку.
– Подожди, – проговорила она и скрылась за мусорными баками и контейнерами.
Стоя на тротуаре, я слышал, как она кашляет и отплевывается. Ее рвало.
– Как ты? – прошептал я, когда мы пристегивались на заднем сиденье.
– Отвратительно, – ответила Ульрика, кашляя в ладонь.
Потом она стала набирать что-то на телефоне двумя пальцами, а я открыл окно, чтобы освежить лицо потоком прохладного воздуха.
– Вы не могли бы ехать побыстрее? – спросила Ульрика водителя.
Тот что-то пробурчал себе под нос, прежде чем надавить на газ.
Мне пришла на ум библейская притча об Иове. Такое мне ниспослано испытание?
Ульрика пояснила, что Блумберг ждет нас в полицейском управлении.
– Почему именно он? – спросил я. – Разве не странноватое совпадение?
– Он выдающийся адвокат.
– Ясное дело, но какова вероятность?
– Некоторые вещи – просто дело случая, дорогой. Не все нам подвластно.
Мне не хотелось признаваться, что я недолюбливаю Блумберга. Не люблю плохо говорить о людях. Когда тебе кто-то не нравится по непонятным причинам, когда почти инстинктивно осуждаешь другого человека, опыт подсказывает, что проблема чаще всего в тебе самом.
Дав водителю на чай, я чуть ли не бегом кинулся вверх по лестнице к входу в полицейское управление – Ульрика уже дергала ручку двери.
В фойе нас встретил Блумберг. Я почти забыл, какой он огромный. Блумберг двинулся нам навстречу, словно медведь, так что полы пиджака заколыхались вокруг живота. Загорелый, в голубой рубашке и дорогом костюме, с зачесанными назад волосами, завивавшимися на затылке.
– Ульрика! – произнес он, но шагнул ко мне и пожал руку, прежде чем обнять мою жену.
– Микаэль, объясни мне, что происходит?
– Спокойствие, – ответил он. – Мы только что завершили допрос – этот кошмар скоро закончится. Полиция приняла очень поспешное решение.
Ульрика тяжело вздохнула.
– Одна молодая женщина указала на Стеллу, – продолжал Блумберг.
– Указала?
– Вы, наверное, слышали, что на детской площадке на Пилегатан нашли тело?
– Что Стелла могла там делать? На Пилегатан? – спросил я. – Это недоразумение.
– Именно так и обстоит дело. Но эта девушка живет в том же доме, что и убитый мужчина, и она утверждает, что видела там Стеллу вчера вечером. Говорит, что узнала ее – видела в магазине «H & M». Похоже, это единственное, что следователи имеют против нее.
– Какое-то безумие. Неужели человека можно задержать на таких зыбких основаниях?
Я подумал о вчерашнем вечере, силясь вспомнить детали. Как я лежал без сна и ждал Стеллу, как она наконец вернулась домой и принимала душ, прежде чем проскользнуть в свою комнату.
– Она задержана? – спросила Ульрика.
– А в чем разница? – спросил я.
– Полиция имеет право задержать человека, но для ареста требуется санкция прокурора, – ответил Блумберг. – Следователь переговорит с дежурным прокурором, и потом Стеллу отпустят. Уверяю вас. Все это лишь досадная ошибка.
Голос его звучал слишком уверенно, таким я его и помнил, и это очень тревожило меня. Адвокат, лишенный сомнений, скорее всего, не проявит должного усердия.
– Но почему они так поторопились ее задержать? – спросил я. – Если у них против нее больше ничего нет?
– Тут дело щекотливое, – вздохнул Блумберг. – Полиция хочет показать свою расторопность. Убитый-то не кто попало. – Повернувшись к Ульрике, он понизил голос: – Это Кристофер Ольсен. Сын Маргареты.
Ульрика охнула:
– Сын Мар… Маргареты?
– Кто такая Маргарета? – спросил я.
Ульрика даже не взглянула в мою сторону.
– Убитого звали Кристофер Ольсен, – сказал Блумберг. – Его мать зовут Маргарета Ольсен, она профессор в области уголовного права.
Профессор? Я пожал плечами:
– Какое это имеет значение?
– Маргарета – живой классик юриспруденции, – продолжал Блумберг. – Сын тоже сделал себе имя. Успешный бизнесмен, владелец недвижимости, заседавший в правлении нескольких компаний.
– Но ведь это не играет никакой роли? – спросил я с нарастающим раздражением.
Между тем мне вспомнились мои собственные слова. Такое случается только с алкоголиками и наркоманами. Конечно, это было утверждение, построенное на предрассудках, но также на эмпирическом опыте и статистике. Иногда приходится закрывать глаза на исключения, чтобы не сойти с ума.
– Вообще-то, это не должно играть никакой роли, – произнес Блумберг, однако между строк читалось, что это все же играет роль и он вовсе не находит это странным.
– Сын Маргареты Ольсен, – задумчиво произнесла Ульрика. – Сколько же ему… было лет?
– Кажется, тридцать два. Или тридцать три. Смертельный удар, нанесенный колющим предметом. Полиция пока не разглашает детали. Во время допроса они очень интересовались, что делала Стелла вчера вечером и ночью.
– Когда его убили? – спросила Ульрика.
– Точно не известно, но свидетели слышали крики и шум около часу ночи. Вы слышали, как Стелла пришла домой?
Ульрика обернулась ко мне, и я кивнул.
Я вспомнил, как лежал и ворочался в кровати, не в силах заснуть. Вспомнил эсэмэску, которую послал, не получив ответа. Выходит, моя тревога была оправданной. Вспомнилось, как Стелла пришла домой, как возилась в ванной и постирочной. Сколько было времени?
– Должен найтись кто-то, кто обеспечит ей алиби, – сказал я.
Ульрика с Блумбергом дружно посмотрели на меня.
12
Микаэль Блумберг предложил подвезти нас домой на своей огромной машине. Летний вечер оказался очень теплым, по улицам города прогуливались люди, словно бы ничего и не случилось. Владельцы собак и молодежь, возвращающаяся с вечеринок, люди, идущие домой, или из дома, или куда глаза глядят, работники ночных смен и страдающие бессонницей. Повседневная жизнь продолжалась, невзирая на то что вся наша жизнь висела на волоске.
Когда мы подъехали к дому, Блумберг спросил, может ли еще что-нибудь для нас сделать. Он готов остаться и побыть с нами.
– В этом нет нужды, – заверил я его.
Ульрика стояла у машины, разговаривая с ним, я же поспешил в ванную. Меня прошибал пот, во рту пересохло. Я выпил воды из-под крана и обмыл лоб.
Когда я вышел в кухню, было далеко за полночь. Ульрика сидела, обхватив голову руками. Несмотря на поздний час и мои возражения, она начала обзванивать своих знакомых в полиции, журналистов и юристов – всех, кто мог чем-то помочь. Я сидел напротив, выискивая в Сети информацию о событиях на Пилегатан, Кристофере Ольсене и его маме-профессоре.
Прошел целый час, и я уже не мог усидеть на месте:
– Почему нет никаких новостей? Сколько времени все это занимает?
– Я позвоню Микаэлю, – сказала Ульрика и поднялась.
Заскрипела лестница, я услышал, как Ульрика закрыла дверь в свой кабинет. Тревожные мысли бередили мне мозг, страх расползался под кожей тысячей мурашек.
Я бессмысленно бродил по кухне, вышел в прихожую и зашел обратно. Телефон я держал в руке, когда он вдруг зазвонил.
– Это Амина.
Она всхлипнула и откашлялась.
– Амина? Что-нибудь случилось?
– Прости, – прошептала она. – Я соврала.
Так я и думал. В пятницу она вовсе не встречалась со Стеллой. Они договаривались, но встреча не состоялась.
– Я совершенно растерялась, когда вы с Ульрикой спросили меня, – проговорила она. – Я взяла и солгала ради Стеллы. Я подумала, что вдруг что-то… Хотела сперва спросить у нее.
Я понимал ее. Что тут такого? Маленькая ложь во спасение.
– Но должен же быть кто-то другой, кто подтвердит ее алиби! – в отчаянии воскликнула Амина. – Это просто бред!
И в самом деле, какой-то сюрреализм. Вместе с тем происходящее обретало все более и более реальные черты. Перед глазами рисовалась картина – моя дочь в холодной грязной камере, куда сажают убийц и насильников.
Ульрика почти бегом спустилась по лестнице:
– Прокурор дал санкцию на арест Стеллы.
– Дал санкцию?
Сердце стучало. Пот выступил на лбу.
– Ее будут держать под арестом.
– Как это возможно? Ведь никаких доказательств нет!
– Вероятно, это связано со следственными действиями. Полиция хочет что-то проверить, прежде чем отпустить ее.
– Типа алиби? – спросил я.
– Например.
Я понятия не имел, что делать. Тело протестовало. Я мог усидеть на месте не больше минуты, потом вставал и ходил кругами по дому. Словно зомби я бродил по комнатам, выходил наружу и в одних носках нарезал круги вокруг дома.
Когда из-за горизонта показались первые осторожные лучи солнца, мы по-прежнему ничего не знали. Я влил в себя столько кофе, что живот тревожно урчал, а мозг туманился от недосыпа.
Наконец позвонил Блумберг. Стоя напротив Ульрики в кухне, я затаил дыхание.
Она отвечала ему коротко и односложно. Закончив разговор, осталась стоять, прижав к уху телефонную трубку.
– Что он сказал? – спросил я.
Ульрика смотрела будто сквозь меня. Ее взгляд был устремлен куда-то в другое место.
– Мы должны покинуть дом. – Голос ее звучал тоненько, вот-вот готовый надломиться.
– Что? Что все это значит?
– Полиция едет сюда. Они будут делать обыск.
Я тут же подумал о перепачканной блузке. Но ведь это не может быть кровью? Само собой, должно быть какое-то разумное объяснение. Все так, как говорил Блумберг, – недоразумение, поспешные решения…
Стелла никогда бы не… Или все же?..
Я прокрался в постирочную комнату и приподнял стопку вещей, под которую засунул блузку. Мои руки похолодели.
Блузки не было.
– Что ты там делаешь? – окликнула меня Ульрика из кухни. – Нам надо уходить.
В отчаянии я рылся среди других стопок с бельем, но так ничего и не нашел. На веревке тоже ничего не висело. Блузка исчезла.
– Пошли! – крикнула мне Ульрика.
13
Будущее всегда светлое, но порой оно ослепляет, как зимнее солнце сквозь утренний туман. Никакой тревоги, хотя и приходилось идти вперед нехожеными путями. Помню Стеллу с молочными зубами и двумя хвостиками. Как она отказывалась засыпать одна после того, как прочла книжку про привидение по имени Лабан. Помню, как провожал ее в садик – каждый день, год за годом. Ее взгляд за окном, когда она все махала и махала мне. Моя малышка, которую дразнили в садике мальчишки – они обзывали ее Христовой говнючкой, и она рыдала, уткнувшись в подушку, хотела бросить все на свете и уехать за тысячу миль. А я, несколько лет работавший пастором в тюрьме, имевший опыт общения с убийцами и насильниками, прошедший тренинг по стрессоустойчивости, разъярился настолько, что схватил одного из обидчиков за плечо и пригрозил ему неприятными последствиями.
Помню, как нас пригласили на беседу в садик, когда Стелле было пять лет. На самом деле была очередь Ульрики, но так получилось, что в то утро я тоже оказался свободен и решил пойти с ней. Мы сидели в зале для совещаний сотрудников, а дети играли под окном.
– Лучше опустим шторы, – сказала воспитательница и перегнулась через стол.
Ее было около сорока – седые волоски в челке и потрясающая способность мгновенно переключаться с самого безмятежного выражения лица и напевности в голосе на суровую мимику и отрывистые приказания. Вероятно, это необходимо при такой работе.
– Вам у нас понравилось? – спросила она, когда мы уселись.
Мы с Ульрикой посмотрели друг на друга и кивнули. Нам казалось, что все хорошо.
Воспитательница, которую звали Ингрид, рассказала нам обо всех развивающих играх и занятиях, которым они посвящали время в течение осени и зимы. У нее была папочка с рисунками Стеллы и ее фотографии, когда она играла на площадке, стояла вместе с другими на экскурсии или сидела на полу. Мы с Ульрикой смотрели, улыбались и кивали. Нас не покидало ощущение, что мы ждем чего-то другого, словно все это лишь вступление, разбег, чтобы Ингрид могла собраться с мыслями для основного разговора.
Повисла небольшая пауза. Ингрид рассеянно перелистывала свои бумаги, глядя в одну точку.
– Некоторые родители выказывают тревогу, – сказала она, не глядя на нас. – Иногда Стелла склонна доминировать, и… она легко может рассердиться… если что-то не по ней.
Естественно, мы об этом знали, хотя и надеялись, что в садике это не так заметно, как дома. А тот факт, что другие родители высказывались по поводу моего ребенка, мне показался неприятным и провокационным.
– Неужели все так плохо? Ей ведь всего лишь пять лет.
Ингрид кивнула.
– Несколько родителей обратились к заведующей, – сказала она. – Важно, чтобы Стелле помогли справиться с этим как в садике, так и дома.
– А в чем дело? И что это за родители? – спросила Ульрика.
– Вы не могли бы уточнить? – попросил я. – Что Стелла делает не так?
Ингрид снова перелистала бумажки.
– В ролевых играх, например, когда дети играют, Стелла всегда стремится решать все за всех.
Ульрика пожала плечами:
– Иногда хорошо, что кто-то берет на себя роль лидера, не так ли?
– Я знаю, что Стелла может показаться напористой, – сказал я. – Вопрос в том, нужно ли с этим бороться. Как сказала Ульрика, полезно иметь лидерские качества – наша дочь энергична и настойчива.
Ингрид нервно почесала правую бровь:
– На прошлой неделе Стелла сказала, что она как Бог. Остальные дети должны ей подчиняться, потому что она как Бог, а Бог все решает.
Взгляд Ульрики чуть не прожег мне бок. Стелла не раз бывала со мной в церкви, интересовалась моей работой и уже задавала экзистенциальные вопросы, но я никогда не предложил бы ей готовые решения и ответы. Всемогущество Бога – та тема, которую я не затрагивал в присутствии дочери.
– Мы поговорим со Стеллой, – кратко ответил я.
Когда мы сидели в машине по пути домой, Ульрика решительно выключила радио.
– Просто невероятно, что` люди думают по поводу чужих детей!
– Не стоит волноваться, – ответил я и снова включил музыку. – Ей всего лишь пять лет.
Тогда я и понятия не имел, как быстро пролетит время.
14
Воскресным утром я сидел в помещении для допросов со спартанской мебелью и ожидал, когда мною займутся. Мне дали чашку крепкого кофе, минуты тянулись медленно и мучительно, у меня чесалось во всех местах сразу. Комиссара криминальной полиции, наконец прибывшего для допроса, звали Агнес Телин. В ее глазах я прочел сочувствие. Она начала с того, что прекрасно понимает, что я испытываю, – у нее самой два сына в возрасте Стеллы.
– Понимаю, что вы напуганы и расстроены.
– Я бы так не сказал.
Более всего я ощущал гнев. Это звучит странно – во всяком случае, теперь, но, по всей видимости, я находился на стадии шока. Подавив страх и скорбь, я сосредоточился на вопросах выживания – выживания моей семьи. Я должен вывести всех нас из этой ситуации.
– Что вы ищете? – спросил я.
– Вы о чем?
– Ваш обыск. Куча полицейских, которые в данный момент роются в моем доме.
Комиссар криминальной полиции Телин кивнула:
– Мы ищем вещественные доказательства. Это может быть все, что угодно. Возможно, мы найдем что-то, что говорит в пользу Стеллы, подтверждает ее рассказ. Или же мы ничего не найдем. Мы стараемся выяснить, что же произошло.
– Стелла не имеет ко всему этому никакого отношения, – заявил я.
Агнес Телин кивнула:
– Давайте по порядку. Можно попросить вас начать с того, что вы делали в пятницу?
– Весь день провел в церкви.
– В церкви?
У нее это прозвучало так, будто церковь – последнее место на земле, куда бы она сама отправилась.
– Я пастор, – пояснил я.
Несколько мгновений Агнес Телин смотрела на меня с открытым ртом, потом взяла себя в руки и принялась усердно перелистывать свои бумаги.
– Стало быть, вы… работали?
– Во второй половине дня у меня были похороны.
– Похороны, хорошо. – Она что-то записала в блокноте. – В какое время вы вернулись домой?
– Примерно около шести.
Я рассказал, как принял душ и приготовил свинину в горшочке, которую мы с Ульрикой поели на ужин. После еды мы сыграли партию в настольную игру, а потом отправились спать. Стелла работала до семи, затем должна была встретиться в центре города с подругой.
Агнес Телин спросила, связывался ли я со Стеллой в течение вечера, и я ответил, что послал ей эсэмэску, но не помню, ответила ли она.
– Часто случается, что она не отвечает на ваши сообщения?
Я пожал плечами:
– Ведь у вас свои дети-подростки.
– Но сейчас мы говорим о Стелле.
Я пояснил, что такое вполне допустимо. Рано или поздно ответ все же приходил – но чаще поздно. К тому же случалось, что этот запоздалый ответ состоял из смайлика или поднятого большого пальца.
– Кто эта подруга?
Я сглотнул.
– Что вы имеете в виду?
– Кто та подруга, с которой Стелла собиралась встретиться? И потом гулять в центре?
Я опустил глаза в стол:
– Моей жене Стелла сказала, что собирается встретиться со своей подругой Аминой. Но мы поговорили с Аминой и узнали, что в пятницу они не встретились.
– Как вы думаете, почему Стелла солгала?
Это слово вывело меня из себя.
– И вовсе она не солгала. Амина рассказала, что они собирались встретиться, но потом у Стеллы изменились планы.
– Как вы думаете, куда она пошла вместо этого?
Я не ответил. С какой стати мне тут строить догадки? Что я по этому поводу думал, вряд ли имело значение.
– Вам известно, что она делала? – спросила Агнес Телин.
Это куда более разумный вопрос.
– Нет.
Агнес Телин снова молча перелистала свои бумаги. На самом деле прошло всего несколько секунд, но я успел прочувствовать, что эта тишина несла в себе некий смысл.
– Какой у Стеллы мобильный телефон? – спросила комиссар.
Я объяснил, что у нее айфон, но я всегда путаю модели. Во всяком случае, он белый, это я точно могу сказать.
– У нее есть еще один?
– Нет.
Само собой, полиция найдет телефон у нас дома и конфискует его. На мгновение я взвешивал, не сказать ли Телин, что Стелла забыла телефон дома, но решил этого не делать. Странно, чтобы девятнадцатилетняя девушка забыла дома телефон. Словно с ней что-то не так.
– Есть ли у Стеллы перцовый баллончик?