Неплохо для покойника! Романова Галина

– Мне вообще-то на железнодорожный вокзал… – неуверенно начала я, завертев головой в поисках более подходящего транспорта.

– Садитесь.

– А успеем? – мой взгляд недоверчиво скользнул по обшарпанному кузову. – У меня времени в обрез.

– Не переживайте, – успокоил меня водитель, мужчина лет пятидесяти с изборожденным морщинами лицом. – Всю жизнь таксую, знаю свое дело, будьте уверены!

Выбора у меня не было, поэтому, уложив вещи в багажник и кинув взгляд на часы, я уселась на заднее сиденье и еще раз сказала:

– Железнодорожный…

– Понял, – кивнул дядька и рванул машину с места.

Именно рванул. Потому как старенькая колымага полетела стрелой, норовя развалиться на полном ходу.

– Хорошо бегает, – кивнула я на его вопросительный взгляд в зеркале заднего вида.

– А то! – расплылся он в горделивой улыбке. – Я же сказал – все будет нормально. Пусть тот парень крутой и ездит на шикарной тачке, а вот обойти меня не смог! Я интересно подрезал его, пока он зевал на светофоре, свернул в Суворовский и все! Поминай как звали…

– Какой парень? – неожиданно насторожилась я.

– Так на красном «Рено»! Вы что, его не заметили? Он же всю дорогу нас вел… – водитель такси прищелкнул языком. – Я сначала думал, что ему по пути, и поехал по Первомайской. А там дорогу перекопали, колдобины одни. Какой умный человек будет там машину гробить? А он за нами! Нет, думаю, дело не просто так! Вот и пришлось парня немного поучить…

Под ложечкой заныло от неприятного чувства, с точностью дать определение которому я не бралась. Это вовсе не было страхом. Скорее досадой. Досадой на то, что кому-то захотелось испортить день моего отъезда.

Этот кто-то нас опередил. Ярко-алый «Рено» стоял припаркованный на привокзальной площади, нагло глазея сияющими в солнечном свете фарами на входные двери. Парень, в тесно сидящих на нем джинсах, стоял, опершись о машину, и покручивал на пальце связку ключей.

– Вот и он, – занервничал водитель такси, принимая у меня деньги. – Обошел где-то все-таки, гад! Вы уж, Анна Михайловна, поосторожнее. Что-то не нравится мне этот типчик.

– Откуда вам известно мое имя? – удивленно глянула я на мужчину из-под темных стекол солнцезащитных очков.

– Так вы дочку мою с мужем-мерзавцем разводили. Он еще хотел сына у нее отобрать.

– А-а-а, Белоярцева! – вспомнила я душераздирающий судебный процесс. – Помню, помню.

– Благодарен вам очень, – тепло улыбнулся шофер. – По справедливости поступили. Всем бы такими судьями быть!..

«Да! – подумалось мне. – Эта самая справедливость, видимо, выходит мне сейчас боком!»

Я была почти уверена, что парень, лениво жующий жевательную резинку и время от времени надувающий огромные пузыри, не кто иной, как посланец Алейникова. Этого наглеца, возомнившего себя пупом земли!

Отпустив машину и подхватив вещи, я пошла к вокзальным дверям, все еще клокоча от гнева. Парень двинулся следом. Причем намерений своих он и не пытался скрывать. Более того, у меня сложилось впечатление, что он нарочно попадает в поле моего зрения с тем, чтобы окончательно лишить меня душевного равновесия. Я поймала взглядом огромное табло электронных часов и, удостоверившись, что до отхода поезда у меня еще минут сорок с небольшим, решительно двинулась к телефону-автомату.

Номера телефонов этого мерзавца, домашний и служебный, я запомнила наизусть. Несчетное количество раз перелистывая дело, я изучила его до мелочей. Могла с точностью сказать, на какой странице и в каком абзаце у следователя вдруг кончился стержень в авторучке и где нечаянно была пропущена запятая. Но что-то, видимо, я пропустила в этой жизни, потому что по обеим номерам мне ответили совершенно посторонние люди, возмущенно заявив, что ничего о таком-то и таком-то не слыхивали.

Повесив трубку, я задумалась. И чем дольше длился этот процесс, тем мне становилось неуютнее.

То, что Алейников поменял номера телефонов, могло означать только одно – он боится! И не праведного гнева правосудия – от него ему удалось удачно ускользнуть, – а чего-то еще. Чего-то более мощного и опасного. Эта невидимая сила унесла с собой жизнь моего мужа и теперь, по-видимому, подбирается к нему. Он паникует и совершает наивные поступки, пытаясь скрыться, в том числе и за новым цифровым набором. Боже мой! Разве это выход из тупика?..

Подобные размышления вызвали в моей душе приступ раздражения. Я подхватила вещи и ринулась на перрон. Вагон номер девять, значившийся в моем билете, должен был подойти к самому краю посадочной платформы. Поглазев по сторонам в поисках моей необязательной подруги и нигде оную не обнаружив, я прошла к пустующей скамеечке под раскидистым кленом и с глубоким вздохом опустилась на нее.

Легкий ветерок шевелил широкие листья дерева, давая не бог весть какую, но все же прохладу. Я пошарила в сумке и достала припасенную загодя баночку колы. И только-только собралась отвлечься от запретных мыслей, буравящих мой мозг, как над самым ухом раздалось:

– Добрый день! Уезжаете?..

Мне можно было не оборачиваться, для того чтобы посмотреть, кто явился возмутителем моего спокойствия. Он возник через пару секунд передо мной, заслонив своим силуэтом солнце.

– Уезжаете? – повторил свой вопрос Алейников, усаживаясь рядом. – Куда, если не секрет? В такую жару лучше к морю или…

– Это не ваше дело! – не совсем любезно прозвучал мой ответ, перебив навязчивого собеседника.

– Возможно, возможно…

Он закинул ногу на ногу. При этом брючина на левой ноге задралась, обнажив резинку светлых шелковых носков.

«Пижон! – подумалось мне. – Кто же в такую жару в таких носках ходит?»

– Да, вы правы, – улыбнулся Алейников, перехватив мой взгляд. – Жарко, но сами понимаете – положение обязывает…

– Мне плевать! – рявкнула я и отхлебнула из баночки. – Что вам нужно?

– Мне?! – его брови поползли вверх. – Это я вам, по-моему, был нужен! Вы так старательно накручивали диск телефона, пытаясь со мной связаться, что я счел своим долгом явиться на ваш зов. Хотя и не слышал вашего голоса.

– Ага, понятно! – Пустая баночка из-под колы была пущена мною в ближайшую урну, а на Алейникова обрушилось не совсем любезное объяснение: – Я действительно звонила вам. Мне очень хотелось узнать, какого черта этот, обтянувший себя до неприличия мальчик следит за мной?

– Он не следит, а наблюдает.

– А кто его об этом просил?

– Я…

– Зачем?

– В целях безопасности.

– Чьей?! – мои нервы потихоньку сдавали.

– И вашей тоже…

– Что, как вы считаете, может мне угрожать?

– Никогда не знаешь, откуда ждать опасности, – туманно пояснил Алейников, повернувшийся в процессе этого своеобразного диалога ко мне вполоборота.

– Да, не могу с вами не согласиться. Тимур, видно, вам очень доверял, раз поддерживал с вами деловые контакты, за что и был жестоко наказан…

– Я его не убивал, – насупился Алейников.

– Он ехал на встречу с вами – это первое! Никто, кроме вас, не знал, где она должна состояться, потому что позвонили вы ему буквально за двадцать минут до того, как условиться об этой самой встрече. Это второе! И третье – вы попросили его приехать одного! Он все сделал, о чем вы его просили. И в результате, через десять минут после того, как он тронул машину с места, она взлетела на воздух! Кого еще можно назвать подозреваемым?

Хотела я того или нет, но на последних словах голос мой дрогнул, а в области сердца опять ворохнулась старая печаль. Словно почувствовав мое состояние, Алейников тяжело вздохнул и несколько минут пристально меня разглядывал.

– Я ему не звонил, – выдохнул он какое-то время спустя. – В это время я спал! Я знаю, что повторяюсь. Но прошу вас мне поверить. Точно такое же покушение было совершено и на меня…

– Я вам не верю! – почти выкрикнула я и вскочила со своего места, увидев в этот момент выбежавшую из здания вокзала подругу. – Да, я не засадила вас за решетку! Да, я сочла улики, имеющиеся в деле, недостаточными для этого! Но это ничего не меняет, вы – убийца!

С этими словами я подхватила свою поклажу и устремилась навстречу Антонине, которая, завидев меня, расплылась в широчайшей улыбке.

– Анна Михайловна! – окликнул меня Алейников, поднимаясь следом за мной. – Видит бог – вы заблуждаетесь! И было бы очень хорошо, если бы это самое заблуждение не сыграло с вами злую шутку.

Мне некогда было пускаться в объяснения – из-за поворота показалась стремительно приближающаяся длинная вереница вагонов.

– Тонька! – укоризненно склонила я набок голову. – Это как называется?

– Свинство! – опередила меня она. – Анюта, милая, прости! Попала в пробку, затем к тебе заехала. В итоге потеряла целых полчаса! Давай прощаться, а то стоянка поезда всего три минуты.

Но и этих трех минут хватило на то, чтобы во всех подробностях расспросить меня о необычной встрече, свидетелем которой она случайно оказалась.

– Что-то подсказывает мне, что этот типчик здесь замешан… – подвела черту под моим повествованием Тонька. – Все гораздо сложнее, чем обычный дележ в криминальном мире. Ну, да ладно! Поезжай с богом и отдохни как следует. Прости меня, если что не так…

Тонька облобызала мои щеки, вымазав их ярко-алой помадой, швырнула мои вещи в тамбур и, махнув на прощание рукой, пошла прочь. При этом она ухитрялась выглядеть настолько роскошно в своем видавшем виды хлопковом платье и поношенных сандалиях, что толпившаяся на посадочной платформе мужская половина провожающих едва не выкручивала головы, глядя ей вслед. У вокзальных дверей она на мгновение задержалась, оглянулась, выискивая меня среди множества лиц, прильнувших к окнам, и, так и не сумев найти, скрылась из вида.

Электровоз пронзительно свистнул и, плавно дернув вагонами, медленно покатил. Провожающие сбились в галдящую толпу, толкая и наскакивая друг на друга. И лишь один человек стоял далеко, в стороне от всех. В своем светлом дорогом костюме, он резко выделялся на фоне безликой толпы, облаченной в большинстве своем в шорты, майки и сарафаны. Во все то, чего настоятельно требовала июльская жара. Но не его презентабельный вид привлекал к себе внимание, а то, с каким напряжением он вглядывался в проплывающие мимо вагоны.

Приказав себе не забивать голову разрешением неразрешимых головоломок, я открыла дверь купе и, к радости своей, не обнаружив в ней других пассажиров, вошла внутрь.

Поезд, между тем, набирал скорость, мелькая в окнах кадрами изумрудно-зеленых лесов и похожих друг на друга серых полустанков. Я переоделась в легкий спортивный костюм, уложила вещи под нижнюю полку, которая была означена в билете моей, и совсем было собралась задремать, когда дверь поползла в сторону и на пороге возник проводник. Вернее, не проводник, а проводница – молоденькая девчушка лет восемнадцати.

– Чаю хотите? – приветливо улыбнулась она мне.

– Пока нет, спасибо, – улыбнулась я в ответ.

– Вам долго ехать… – пробормотала она и, склонив белокурую головку, спросила: – Отдыхать или к родственникам?

– Отдыхать, – изменяя своей привычке не заводить разговоров с незнакомыми, коротко ответила я.

– Понятно, – продолжала она улыбаться. – Там, куда вы едете, очень хорошо восстанавливать душевные силы.

– Именно за этим я туда и еду… – задумчиво пробормотала я, устало прикрывая глаза. – Именно за этим.

Шла вторая неделя моего добровольного заточения. Погода стояла изумительная. В меру тепло, в меру прохладно. Даже надоедливый гнус куда-то исчез, словно желал дать мне давно ожидаемое ощущение безмятежности. Но как ни старалась природа, покой в душе так и не был обретен. Ловила ли я рыбу, прибирала ли в домике, меня свербило ощущение неловкости и недовольства собой. Слова Алейникова точили меня изнутри, словно жук-точильщик, постепенно стирая в труху уверенность в его виновности. И если поначалу глаза мои были завешены пеленой страдания и ненависти, то теперь эта пелена потихоньку начала спадать, возвращая миру светлые краски.

К удивлению своему, я без содрогания вкушала приготовленную еду, совершенно не задумываясь над тем, что она способствует продолжению жизни. Я улыбалась своему отражению в воде, не испытывая при этом отвращения к себе за то, что чему-то радуюсь. Скажи мне кто-нибудь пару месяцев назад, что я вновь научусь радоваться жизни, я сочла бы это кощунством. Но факт оставался фактом – я постепенно оживала. Антонина не так уж была неправа, настояв на моем отъезде. Ее жизненная мудрость одержала верх и на этот раз. Но стоило мне вспомнить об Алейникове, как мое ликование сразу тускнело. Мысль о том, что я изводила себя ненавистью и вынашивала планы мести по отношению к человеку, который, возможно, был невиновен, не давала мне покоя.

Надув губы, я усаживалась на малюсенькую скамеечку на крылечке и, глядя невидящими глазами на полыхающий закат, принималась изводить себя угрызениями совести. Ни один из доводов, которые я приводила в свою защиту, не был мною сочтен объективным. Я была прежде всего человеком, наделенным властью судить, а не женщиной и не женой погибшего. Неизвестно, сколько времени продолжалось бы мое самобичевание, если бы однажды я не приняла единственно верное решение: я решила начать самостоятельное расследование. Разумеется, ни Антонине, ни кому бы то ни было знать об этом было совершенно не обязательно. Поскольку я в отпуске, мое времяпровождение не должно никого волновать. А вездесущей подруге я решила не сообщать о дне своего приезда.

– Да будет так! – сразу воспряла я душой и принялась готовиться к отъезду.

Сборы мои были недолгими. Рано поутру я плотно поела, убрала остатки провизии в недосягаемые для мелкого зверья места и, накинув щеколду на дверь, двинулась к сторожке лесника, откуда он обещал меня доставить в ближайший городок.

Первый час путешествия прошел без приключений. Я вышагивала едва заметной тропинкой, совершенно не ощущая тяжести своей поклажи, и вполголоса повторяла снова и снова полюбившуюся мне с детства считалочку. И вот когда я повторила ее раз, наверное, в сотый и дошла до того места, где «все равно кому водить», чуть левее от меня в густых зарослях неведомого мне кустарника раздался хруст валежника. Мне он показался оглушительным. Я опасливо заозиралась и прибавила шагу в надежде, что это случайно напуганный мною зайчишка или олененок. Но треск стал более ощутимым, и сквозь зелень листвы мне почудилось мелькание чего-то серого.

«Волк! – лихорадочно заметались мои мысли, и я рванула что было сил по тропинке. – Лесник говорил, что ни волки, ни медведи в эту часть леса не забредают, но ведь из правил бывают исключения!»

Вооруженная двумя газовыми баллончиками на случай встречи с непрошеными гостями в человечьем обличье, я ругала себя последними словами за то, что проявила легкомыслие и отказалась от старенькой винтовки, которую мне настоятельно советовал взять лесник.

Внезапно все стихло. То есть не совсем, конечно. Лес к этому часу только-только пробуждался, наполняясь птичьим гомоном. Стих хруст, преследовавший меня. Не веря своим ушам, я остановилась и закрутила головой во все стороны. Действительно, тот, кто гнался за мной эти несколько десятков метров, либо отстал, либо решил, что в моем лице обретет не такую уж ценную добычу. Немного успокоившись и восстановив дыхание, я перехватила поудобнее сумку, подбросила на спине рюкзак и пошла скорым шагом к сторожке лесника, благо изгородь его усадьбы уже угадывалась сквозь листву. Но когда я обошла не в меру разросшиеся кущи молоденьких сосенок и свернула на широкую просеку, мои ноги приросли к земле…

Преграждая мне путь, на дороге стояло чудовище, отнести которое к какому-либо классу я в тот момент затруднялась. Оно не было волком, потому что имело серо-коричневую шкуру с рыжими подпалинами, но оно не могло быть и собакой, так как размерами своими напоминало теленка. Чудовище глазело на меня настороженными глазами, вывалив огромный алый язык едва ли не до земли.

– Чего тебе нужно? – тихонько пролепетала я, делая пробный шажок в сторону. – Дай мне пройти… Я тебе ничего не сделаю…

Со знанием человеческого языка у него было плоховато, поскольку мои слова имели прямо противоположный эффект. Зверь оскалился, зарычал, шерсть на загривке у него поднялась дыбом.

– О, боже мой! – пискнула я, с отчаянием вспомнив, что баллончики уложила на самое дно рюкзака, а снимать его сейчас и уж тем более рыться в нем значило навлечь на себя новую немилость этого лесного монстра.

– Пожалуйста! – как можно проникновеннее начала я снова. – Пропусти меня! Если я задержусь, то опоздаю на автобус, а затем на поезд…

Благозвучность моего голоса возымела свое действие – зверь свирепость свою пригасил и совсем по-собачьи вильнул хвостом. Но дальше этого дело не пошло. Он улегся, уложив морду на вытянутые лапы, и принялся следить за мной из-под полуопущенных век.

– Как тебя зовут? – сделала я попытку познакомиться.

– Байкал! – было мне ответом, отчего, признаюсь, у меня возникли серьезные сомнения по поводу моей вменяемости.

– Байкал, голубчик! Пропусти меня!

– Он этого не сделает до тех пор, пока я ему этого не прикажу!

Я оглянулась на голос и увидела, наконец, этого сурдопереводчика. Он стоял, облокотившись о ствол огромного кедра, и хмуро меня разглядывал из-под кустистых бровей.

– Это ваша собака?

– Моя.

– А не могли бы вы ее убрать? – переминалась я с ноги на ногу, стараясь при этом приветливо улыбаться. – Мне нужно туда, в сторожку…

– Где Тимур? – мужчина оттолкнулся от дерева и тяжелой походкой двинулся в мою сторону.

Вместе с ним ожило и животное. Оно приподняло огромных размеров морду и, оскалившись, угрожающе зарычало.

– Что вы сказали? – переспросила я, продолжая топтаться на месте.

– Я спросил – где Тимур? – мужчина подошел ко мне вплотную и впился в меня своими глазами-щелками. – В прошлый раз вы были вместе! Ты его жена… Ведь так?!

– Д-да… Вернее, была женой…

– Что так? Разошлись?..

– Н-нет. А кто вы такой? – обрела я наконец способность говорить. – Почему вы спрашиваете?

– Я хочу знать, где Тимур! – упрямо повторил незнакомец, забыв представиться. – Здесь что-то не так! Я это сразу почувствовал! Почувствовал, едва увидел тебя у избушки.

– Вы его родственник? – догадалась я, к досаде своей подумав, что никогда не интересовалась этой стороной вопроса.

– Можно и так сказать, – согласно кивнул мужчина. – Так где он?

– А-а-а… его больше нет! – растерянно развела я руками.

– Как нет?!

– Тимур погиб… – Мои глаза наполнились слезами. – Погиб почти полгода назад…

Оторопело уставившись на меня, незнакомец открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить ни слова. Глаза его при этом широко раскрылись, и я, к удивлению своему, отметила, что они удивительного бирюзового цвета.

– Тимка… погиб! – почти простонал он и осел на землю. – Как же так?! Что же случилось?!

– Он взорвался в своей машине, отправившись на деловую встречу. – Колени мои подогнулись, и я опустилась на землю рядом с незнакомцем. – Это произошло спустя два месяца после нашего с ним возвращения отсюда. А вас я не видела…

– Я был в рейсе. Мне потом лесник сказал, что вы приезжали. Он хоть у нас человек и новый, но нормальный мужик. Слышал, проходя мимо, как ты его Тимуром окликала. А это место только мое и Тимкино. Значит, никто кроме забрести туда не мог.

– Вы водитель? – спросила я и, видя его недоуменный взгляд, переспросила: – Вы сказали, что были в рейсе… Вы дальнобойщик?

– Нет, птаха! Я моряк! Всю жизнь на торговых судах ходил, а тут решил на земле осесть. Потянуло в родные края. С месяц как вернулся… – Мужчина отвернулся и потер глаза. – Думал, наконец-то с Тимкой свижусь. Вот такие дела…

– А Тимур, он… – осторожно начала я, – он вам…

– Племяш он мой, – перебил меня человек. – Сеструха его родила от залетного одного с прииска, когда мне всего шесть лет было. Родила, да и умерла через пару лет. Вот мать и меня, и его поднимала…

– А она жива?

– Мать-то? Нет. Умерла. Давно умерла. – Мужчина сделал паузу, потом спросил: – Тебя-то звать как?

– Анна.

Он пожал мою протянутую ладошку и представился:

– Иван.

– Странно, – коротко улыбнулась я. – У вас имя исконно русское, а у Тимура…

– А-а-а, это сеструха назвала. Все по словарю искала. Мать ругалась, а она нет, говорит, Тимуром назову.

Иван склонил голову на сцепленные кисти рук и надолго замолчал, а мне представилась прекрасная возможность разглядеть неожиданно свалившегося на мою голову родственника.

Если учесть разницу в возрасте с Тимуром в шесть лет, то ему должно быть что-то около сорока пяти, хотя выглядел он намного моложе своих лет. Высокий, атлетически сложенный, он мог дать фору и своему покойному племяннику, отрастившему за пару лет семейной жизни со мной небольшой животик. В лице его, продубленном солеными ветрами океанских широт, не было ничего выразительного. Прямой нос, тонкие губы, высокие скулы, и если бы не его глаза, казалось, вобравшие в себя всю лазурь морской пучины, то запомнить его после первой встречи было бы очень затруднительно.

Словно почувствовав, что я за ним наблюдаю, Иван поднял голову и глухим голосом попросил:

– Ты не уезжай сейчас… Нам нужно обсудить все. Поговорить, наконец, по-семейному…

– Не знаю, – залопотала я неуверенно, припоминая, какими идеями была движима всего лишь вчера, сократив свой отдых на две недели. – У меня скоро отпуск закончится… К тому же и дела…

– Задержись хотя бы на денек-другой, а? – просящими глазами уставился он на меня и, заметив, что я колеблюсь, зачастил: – Потом сам провожу тебя в город! Тебя никто не обидит! А так, мало ли что…

Вспомнив пережитый ужас от встречи с его четвероногим другом и непредсказуемость этого сурового края, я после недолгих колебаний согласно кивнула.

Иван повеселел, взвалил себе на плечо мою поклажу и, свистнув Байкалу, двинул по просеке в противоположную от сторожки лесника сторону. Я засеменила следом, глядя в его широченную спину и одновременно поражаясь своему безрассудству, толкнувшему меня довериться незнакомому человеку. Видимо, переоценка ценностей, о которой мне все время твердила Тонька, сделала свое дело, раз я перестала ценить свою собственную безопасность.

– Что вы сказали? – переспросила я, едва не налетев на Ивана, который в раздумье остановился у развилки.

– Я говорю: где пойдем?

– А что, есть альтернатива? – спросила я, пытаясь скрыть свою настороженность под приветливой улыбкой.

– Тут два пути, – принялся пояснять Иван, оживленно жестикулируя. – Если пойдем прямо, как шли, то дай бог к вечеру добраться. Верст пятнадцать будет, никак не меньше. А напрямую – всего три. Часа за полтора дойдем.

Я проследила за его рукой, и мне сделалось совсем нехорошо.

Узкая песчаная тропа, поросшая по краям бородатой травой, брала свое начало у развилки и, круто петляя, уходила в непроходимую сосновую чащу. Свет туда не проникал даже в такой солнечный день, как сегодняшний.

– Ну так что, Ань? – Иван отер рукавом тельняшки пот со лба. – Где идем?

– Конечно же там, где короче, – прозвучал мой бравурный ответ, хотя наблюдательный человек смог бы уловить в нем интонации, явно свидетельствующие о том, что меня гложет страх.

Иван оказался именно тем наблюдательным человеком. Несколько мгновений пристально разглядывая меня, он понимающе хмыкнул и произнес:

– Не бойся… Все будет хорошо.

Шли мы чуть больше трех часов. Тропинка то появлялась, то исчезала под сухим валежником, через который мы с большим трудом, но все же пробирались. Я вымоталась настолько, что сил не было даже на то, чтобы пугаться, натыкаясь на внимательный, изучающий взгляд моего спутника. Верный Байкал трусил рядом с ним, время от времени оборачиваясь, когда я отставала. Казалось, конца и края не будет этой чащобе. И когда неожиданно в лицо мне ударили лучи солнца, я едва не расплакалась от радости.

– Неужели пришли? – с надеждой в голосе спросила я, без сил падая на землю.

– Почти, – порадовал меня Иван, сбрасывая с плеч поклажу и усаживаясь рядом. – Сейчас спустимся с пригорка, там лугом метров триста, а там и до нашей деревни недалеко.

Все было именно так, как рассказывал Иван. Только назвав свой населенный пункт деревней, он явно погорячился. Это был скорее хутор, насчитывающий с десяток домов, большая половина из которых была заколочена.

– Ты здесь живешь? – незаметно перешла я на «ты».

– Пытаюсь.

Иван круто взял влево, и вскоре мы стояли у покосившегося забора, опоясывающего заросшую бурьяном усадьбу. Лебеда с чертополохом, произрастающие здесь в великом множестве, вольготно заполонили всю территорию сада и огорода и постепенно брали в кольцо малюсенький домишко в три окошка. Я с опасением остановилась у первой ступеньки полусгнившего крылечка и вопросительно посмотрела на Ивана.

– Иди, иди, не бойся, – приободрил он меня. – Все, что было можно, я подлатал. Крыша на голову не упадет, пол под тобой не проломится!

И крыша не упала, и пол не проломился, и даже имелась новенькая четырехконфорочная газовая плита, сияющая нетронутыми никелированными ручками.

– Ишь ты, – подивилась я, останавливаясь у плиты и внимательно ее изучая. – С электроподжигом!

– На той неделе поставил. Еще и не готовил ни разу. Я люблю в саду готовить. У меня там печка из кирпичей огнеупорных сложена. С дымком вкуснее.

В справедливости его слов я убедилась, уплетая за обе щеки приготовленные им щи и пельмени. Его поварскому мастерству могла позавидовать любая женщина. Каждое движение, каждый взмах поварешкой не были лишними. А когда на аккуратно оструганный деревянный столик было водружено блюдо с шанежками, то изумлению моему не было предела.

– Ну ты даешь! – восхищенно выдохнула я, отодвигая от себя пустые тарелки. – Так все вкусно, аппетитно. Кто же тебя этому научил?

– Жизнь, – последовал лаконичный ответ. – Сначала дома матери помогал, потом в армии, затем на флоте частенько кока нашего подменял. Тот мастак был по части выпивки, приходилось выкручиваться нашему старпому. Не оставишь же команду голодной!

Я помогла убрать и вымыть посуду, и спустя минут двадцать мы сидели все за тем же столом под старой скрипучей яблоней и говорили о Тимуре. Вернее, больше говорила я, а Иван внимательно слушал, время от времени вставляя вопросы.

– А здесь не осталось его фотографий? – спросила я, закончив свою историю.

– Нет, – покачал он головой. – Дом долгое время стоял заколоченным. Мыши все в труху сточили. Неделю мусор вывозил.

– Жаль, – вырвался у меня печальный вздох. – Ты знаешь, я вспоминаю сейчас нашу с ним совместную жизнь и диву даюсь. Мы так были счастливы, так упивались обществом друг друга, что не оставалось времени на то, чтобы говорить о родственниках. Скорее даже причина была в другом…

– В чем?

– Я ведь вторая жена у Тимура…

– Да?! – брови Ивана поползли вверх. – Удивлен, если честно. Он рос таким правильным ребенком. Так переживал, что рожден не в браке… Помню, всегда говорил, что никогда не бросит своего ребенка.

– И тем не менее, – печально констатировала я. – Он расстался с женой и дочкой. Но произошло это задолго до нашей с ним встречи. И невзирая на это, покоя от его бывших родственников не было. Видимо, это и сыграло свою роль.

– Ты о чем?

– Я о том, что ничего не знала о тебе, твоей матери и сестре.

– Ты любила его?

– Да… Очень любила, – глаза мои против воли увлажнились. – Я думала, умру следом за ним.

Я положила подбородок на сцепленные пальцы и печально уставилась вдаль. Иван тоже надолго замолчал, не мешая мыслям моим возвратиться к прошлому. И когда какое-то время спустя он что-то произнес, я вздрогнула от неожиданности.

– Что ты сказал?

– Я еду с тобой, – твердо повторил он и, словно закрепляя сказанное, припечатал ладонью по столу. – Думается мне, что ты не успокоишься…

– В каком смысле?

– В таком, что ты вряд ли будешь сидеть сложа руки, а захочешь докопаться до истины. Рана твоя сейчас немного затянулась, и уже можешь смотреть на все трезвым взглядом. Вот я и буду рядом, чтобы мои родственники больше на воздух не взлетали, если вдруг надумают перешагнуть запретную черту.

– А куда же собаку денешь?

– Придется леснику оставить. С собой ведь не возьмешь такого зверя. Решено, еду!

Какое-то время мы помолчали, пытливо изучая друг друга. Затем я с глубоким вздохом пробормотала:

– Ну что же, может, ты и прав. Я действительно хочу во всем разобраться. И будет лучше, если ты будешь рядом.